Шведы в Германии
Трудно спорить, что немецкий протестантизм кажется на первый взгляд обретшим спасение только благодаря вмешательству шведов, — конечно, при условии, что здесь придется вспомнить про дальнейшее поведение шведских войск и про многое другое.
(Шведы пришли — и протестантизм продолжил свое существование: кажется, что два эти положения связаны неразрывной причинной взаимосвязью.)Позволим, однако, задаться вопросом: «А не стало бы немецкому протестантизму легче и без обращения к таким ужасающим средствам лечения»? (Всякое обделенное судьбой правительство имело давнюю привычку — при каждой возможности искать помощи извне.)
Во-первых, совершенно скандальным является тот факт, что какая-то конфессия — неважно, католическая или протестантская, — ставит свое спасение выше целостности нации. Ведь подобным образом Германия могла разлететься на клочки по соображениям метафизического порядка. Если мы согласимся с такими действиями, то нам придется одобрить и политику пап, которые способствовали ослаблению империи, водя за нос немецких князей.
Во-вторых, ни немецкие правительства, ни партии не взывали к помощи со стороны Густава Адольфа; это делали за пределами Германии Ришелье и его приверженцы, Голландия и частично [96]
Англия. Сам же Густав Адольф горел желанием вторгнуться в Германию. Уже тогда его появление ужаснуло герцога Померанского.
Взглянув на происходящее по-иному, можно сделать такие выводы: или Валленштейн остается командующим и осуществляет над Северной Германией свою власть в присущей ему манере, то есть, с пренебрежением к Реституционному эдикту, с идеей равенства прав, даже с государственным переворотом, который вполне ему по силам, учитывая его безразличие относительно конфессионального состава подчиненной ему армии, — или же, после отставки Валленштейна, его армия оказывается тоже существено стесненной в своих возможностях, то есть, неспособной к дальнейшей реализации положений Реституционного эдикта, даже если у нее появится такое желание.
И наконец: даже если допустить существование войска и властных органов, однозначно преданных интересам императора, то наверное, для будущего страны лучше и преодпочтительней всего было бы, если бы население Северной Германии последовало примеру жителей Верхней Австрии, которые начали подлинно национальную борьбу за свою религию, имея бесконечно меньшие шансы на успех.
Но люди не были настроены на такой ход событий, поскольку сама Реформация осуществилась для них в XVI веке с невероятной легкостью, можно сказать, упала им в руки как некий дар. И только после падения Магдебурга в них, наконец, обнаружились первые признаки подлинного отчаяния.
А до этого нужно было пока что покориться чужому владыке, который вступил на имперскую землю с намерением присоединить к своей империи все балтийское побережье: Скандинавия жаждала отхватить кусок Германии. Кристиан ГѴ мог из-за обладания Гольштейном еще считаться немецким князем, даже когда он обращал свой алчный взор на ганзейские города и монастырские земли и вел в Германии войну, выступая в качестве предводителя дворянских кругов Нижней Саксонии, а вот у Густава Адольфа уже не было с Германией ничего общего.
В религиозном плане дело обстояло следующим образом: если бы Фердинанд II со всей силой и жестокостью вернул в лоно католичества всю Северную Германию, по крайней мере, вплоть до Эльбы, оставив в покое хотя бы часть ее, то здесь для Густава Адольфа оставался бы родной уголок. А если бы, наоборот, какой- нибудь протестантский император, или же ставший конфессионально индифферентным Валленштейн подчинил бы или захотел бы подчинить себе южное побережье Балтийского моря, то против них выступил бы Густав Адольф.
Шведы, так же, как и французы, вообще не могут терпеть, когда имперская власть в Германии набирает хоть какую-то силу.
93.