КОРНЕЛИЙ ТАЦИТ (конец I — начало II в. и. э.)

Корнелий Тацит родился в италийском городе Интерамне (ныне Терни) в семье всадника. Он получил прекрасное образование и стал незауряд­ным оратором и писателем. Тацит занимал должность квестора, в 97 г.

Тацита Ф. Энгельс называл «последним представителем староримского патрицианского образа мыслей» Ф. Энгельс, Бруно Бауэр и раннее христианство, Сочинения, т. XV, стр. 606).

Для географа наиболее интересны два его произведения: «Жизнеопи­сание Юлия Агриколы» и «Германия». В труде о Германии, написанном в 69 г. н. э., Тацит обрисовал не только эту страну и населяющие ее племена, но и соседние народности—галлов, иллирийцев, сарматов и т. д. Неизвестно, был ли Тацит в Германии или сведения свои он получал из рассказов рим­ских воинов, принимавших участие в походах в Германию, торговцев, ездивших туда, от пленных германцев. Возможно также, что он располагал такими источниками, как «Записки Цезаря о Галльской войне» и труд Плиния Старшего «О войнах с германцами». Во всяком случае, Тацит искусно воспользовался имевшимся у него материалом и составил труд, богатый фактами и наблюдениями, который использовал Энгельс в своем классическом произведении «Происхождение семьи, частной собст­венности и государтва». Сочинение Тацита подразделяется на три части: в первой автор определяет границы Германии и говорит о происхождении ее обитателей, во второй — дает описание страны и картину нравов насе­ления, говорит о государственных и гражданских установлениях, общих для всей Германии. Наконец, в третьей — описывает отдельные племена гер­манцев.

В «Жизнеописании Агриколы» Тацит первый ознакомил образованный мир того времени со всей Британией, завоеванной Агриколой.

ГЕРМАНИЯ

Географическое положение и границы Германии, Рейн, Дунай (гл. 1). Почва, климат, торговля, полезные ископаемые (гл. 5). Оружие и войско (гл. 6). Цари, жрецы, роль женщины в битвах (гл. 7—8). Боги (гл. 9). Гадания (гл. 10). Совещания князей и народные собра­ния (гл. 11). Наказания (гл. 12). Пора возмужалости юношей (гл. 13). Битвы (гл. 14). Охота и празднества мужчин, работа жен­щин (гл. 15). Поселения (гл. 16). Одежда (гл. 17). Браки (гл. 18— 19). Дети, родство (гл. 20). Гостеприимство (гл. 21). Пиршества (гл. 22). Пития и яства (гл. 23). Зрелища, игры (гл. 24). Рабы (гл. 25). Ежегодный передел полей (гл. 26). Похороны (гл. 27).

Добывание янтаря (гл. 45)

Глава 1. Германия в своей совокупности отделяется от гал­лов, ретов и паннонцев реками Рейном и Дунаем, от сарматов же и даков взаимным страхом или горами; остальное окружает океан, обнимая широкие заливы и огромные острова. Мы не­давно узнали некоторые народы и царей, которых нам открыла война. Рейн, выходя из недоступной и обрывистой вершины Ретийских Альп, делает в своем течении легкий поворот к за­паду и вливается в Северный океан. Дунай, вытекая с отлогих склонов Абнобских гор, проходит через большое количество народов, пока не впадает в Понт Эвксинский шестью устьями: седьмое устье поглощается болотами.

Глава 2.Германцев же самих я считаю коренными жите­лями и вовсе не смешанными с другими народами...

Глава 4. Сам я держусь мнения тех, которые полагают, что народы Германии не смешались посредством браков ни с ка­кими другими народами и что они составляют особое, без при­меси, и только на себя похожее племя. Отсюда, несмотря на всю их многочисленность, у всех германцев одно и то же строение тела, свирепые и голубые глаза, русые волосы, большой рост, причем тела их обладают только силой для нападений, но у них нет выдержки для перенесения тягостей и трудов [военной слу­жбы] и всего менее способны они переносить жажду и жару; к холоду же и голоду они привыкли благодаря своему климату и почве.

Глава 5. Хотя страна и довольно различна по своему виду, но вообще она или наводит страх своими лесами, или оттал­кивает болотами; в сторону Галлии она влажнее, в сторону Но­рика и Паннонии более подвержена ветрам; для хлебов плодо­носна, для древесных плодов неблагоприятна; скотом изоби­лует, но он невзрачного вида. Даже и рабочий скот не красив и не славится рогами. Они любят, чтоб его было много, и это единственное и самое приятное их богатство. В серебре и золоте боги им отказали — не знаю, по расположению ли к ним, или

гневаясь на них. Впрочем, я не стану утверждать, что совсем нет серебряных или золотых жил в Германии, ибо кто ее почву исследовал? У них нет такого, как у нас, желания владеть или пользоваться [драгоценными металлами]. Можно у них видеть серебряные сосуды, полученные в подарок их послами или князьями, в таком же малом почете, как и те, которые лепятся из глины. Правда, ближайшие к нам, по причине торговых сно­шений, ценят золото и серебро, знают и различают некоторые из наших монет, но у живущих внутри страны в употреблении более простой и старинный способ торговли — обмен товарами. Монету они предпочитают старинную и давно известную, с изо­бражением колесницы с парой лошадей. При этом серебро они любят больше золота, не по душевному к нему расположению, а потому, что большее количество серебряных денег удобнее для употребления людям, покупающим предметы обыкновен­ные и дешевые.

Глава 6. Даже и железа у них нет в изобилии, как можно заключить по роду их оружия...

Глава 7. Царей они выбирают по благородству происхожде­ния, предводителей по храбрости. И цари не имеют неограни­ченной или произвольной власти, и предводители у них началь­ники больше по примеру, чем по власти — по уважению, которым они пользуются, если отважны, если они на виду, если они бьются впереди своего войска. Но казнить, заковывать в цепи, даже сечь не позволяется никому, кроме жрецов, да и то не как бы в наказание и не по приказанию предводителя, но как бы по повелению бога, который, по их верованию, присут­ствует среди сражающихся.

Глава 8. Рассказывают, что бывали случаи, когда уже по­качнувшиеся и сбитые ряды войск были восстановлены жен­щинами благодаря настойчивости их молений и указанию на угрожающий им немедленно плен, которого германцы боятся гораздо больше для своих женщин [чем для себя], так что об­щины, принужденные в числе заложников ставить и благород­ных девушек, строже исполняют свои обязательства. Они даже полагают, что в женщинах есть нечто священное и они способны прорицать, а поэтому не пренебрегают их советами и не отно­

сятся к ним равнодушно. Мы при божественном Веспасиане видели Веледу, которая долгое время почиталась многими [германцами] за божество; но и раньше они оказывали боже­ские почести Альбруне и многим другим, не по лести и не так, чтоб они делали из них богинь.

Глава 9. Из богов они особенно почитают Меркурия, кото­рому считают позволительным в определенные дни приносить и людей в жертву. Геркулеса и Марса умилостивляют дозво­ленными для этого животными. Часть свевов приносит жертвы Исиде. Откуда вышел повод и происхождение этого чуже­странного культа, я не мог добиться; впрочем, символ богини, представляющий фигуру наподобие легкого судна, показывает, что культ этот привезен морем. Но они считают сообразным с величием небесных существ не держать богов заключенными в стенах и не изображать их в виде какого-либо подобия чело­веческого лица; они посвящают богам леса и рощи и именами богов вызывают то таинственное, что созерцают только с благоговением.

Глава 10. Ауспиции и гадания они соблюдают как нельзя более. Их обычай доставать жребий прост: они режут лозу плодового дерева на маленькие палочки, отмечают их извест­ными знаками и рассыпают как попало на белой материи. Затем, если дело идет о делах общественных, жрец общины, если же о частных, сам отец семейства, помолившись богам и смотря на небо, берет одну за другой три палочки и дает им толкование по напечатленному раньше знаку. Если они дали ответ отрицательный, то не происходит в тот же день о том же деле никакого вопрошения; если же ответ их положительный, то требуется еще удостоверение ауспиций. Но гадание по го­лосам и полету птиц и у нас известно: особенность этого на­рода здесь состоит в том, что он ищет предсказаний и предо­стережений у лошадей. Кормят на общественный счет в тех же рощах и лесах белых лошадей, которых не осквернила никакая мирская работа. Их запрягают в священную колес­ницу, и жрец, царь или глава общины провожают их, наблю­дая их ржание и фыркание. Нет предсказания, которому бы у них доверяли больше, не только среди простого народа, но и между знатными и [даже] жрецами: последние себя считают служителями богов, лошадей же этих — посвященными в их тайны. Есть у них еще и другое наблюдение предзнаменований, которым они стараются узнать исход важной войны. Захва­тивши каким бы то ни было образом в плен кого-нибудь из того народа, с которым ведется война, они заставляют биться его и избранного из своего народа, каждого отечественным оружием: победа первого или второго принимается за предва­рительное решение.

Глава И. О делах меньшей важности имеют совещание князья, о более важных весь народ, но так, что и все то, что решает народ, обсуждается [предварительно] князьями. Со­брания происходят, если только не бывает какого-либо случай­ного и внезапного препятствия, в определенные дни, во время новолуния или полнолуния, ибо такое начало для ведения дел германцы считают наиболее благоприятным. Они считают не по; дням, как мы, а по ночам.

Глава 12. Перед этим собранием можно также делать обви­нения и предлагать на рассмотрение дела уголовные. На­казание различается по преступлениям: изменников и пере­бежчиков вешают на деревьях; трусов, малодушных и осквер­нителей своего тела топят в болотной грязи, покрыв их плетнем. Эта разница в казни имеет в их глазах тот смысл, что преступ­ления при наказании за них следует выставлять напоказ, а позорные действия скрывать. Но и для меньших преступлений полагается соответствующее наказание: уличенные штрафуются известным количеством лошадей и рогатого скота; часть штрафа идет царю или общине, часть истцу или его род­ственникам.

На тех же самых собраниях выбираются и цари, которые чинят суд по округам и деревням. При каждом из них нахо­дится по сто заседателей из народа для совета и для придания законной силы приговору.

Глава 13. Никакого ни общественного, ни частного дела не совершают иначе, как вооруженные. Но никто не смеет по обычаю носить оружие раньше, чем община при­знает его годным для этого. Тогда юношу украшают щитом и фрамеей или в собрании, или кто-либо из вождей, или отец, или родственники. Это у них тога возмужалости, это — первая почесть юности: до того времени они составляют принадлеж­ность семейства, а с этой поры принадлежат государству. Осо­бенная знатность рода или большие заслуги отцов сообщают

даже еще очень молодым людям достоинство вождя; они при­соединяются к другим вождям более зрелого возраста и уже давно испытанным, и для них не стыдно быть видимыми в свите последних. Да и сама свита имеет свои степени по решению того, при ком она состоит, и существует большое соревнование как между членами ее о том, кому должно принадлежать первое место у своего вождя, так и между вождями о том, чтобы иметь наиболее многочисленную и наиболее храбрую свиту. Это придает важность и могущество — быть постоянно окруженным большой толпой отборных юношей: почет в мир­ное время, охрана на войне. И не только у своего народа, но и у пограничных народов доставляет громкое имя и славу, если чья свита выдается между другими своим числом и храб­ростью: к таким вождям посылают посольства, им приносят подарки, и часто одна слава их решает войну.

Глава 14. Когда дело дошло до боя, постыдно для вождя быть превзойденным храбростью, постыдно щія составляющих его свиту не равняться храбростью с своим вождем; но возвра­титься с боя живым, когда пал вождь, значит обесчестить себя на всю жизнь. Защищать его, оберегать, а также свои подвиги присоединять к его славе — самая священная обязанность. Вожди бьются за победу, свита за вождя. Если община, в ко­торой молодые родились, погружена в продолжительный мир и спокойствие, то многие из благородных юношей добровольно отправляются к тем народам, которые ведут в то время какую- либо войну, так как, с одной стороны, покой этому народу не­приятен, с другой, — они легче достигают славы среди опас­ностей, да и большую свиту нельзя содержать иначе, как путем насилий и войны: ибо от щедрости своего вождя спутники его требуют этого боевого коня, этой кровавой и победной фрамеи. Пиршества, хотя и грубые, но обильные, идут вместо жалова­нья; средства же для подарков составляют грабеж и войны. Потому-то их нельзя так легко убедить вспахивать землю и ожидать жатвы, как вызвать на войну врага и принести от­туда раны. У них считается даже леностью и вялостью приоб­ретать потом то, что можно достать кровью.

Глава 15. Когда они не воюют, то проводят не много вре­мени в охоте, а больше в праздности, предаваясь сну и еде. Самые храбрые и воинственные ничего не делают, возложив заботу о доме, хозяйстве и полевых работах на женщин, стари­ков и наиболее слабых членов семьи, сами они коснеют в без­действии: удивительное противоречие в натуре, когда одни и те же люди так любят бездействие и так ненавидят спокойствие! Общины имеют обычай, в силу которого каждый по доброй воле приносит вождю что-либо из скота или сколько-нибудь хлеба, что, будучи принимаемо как почетное приношение,

в то же время служит к удовлетворению необходимых потреб­ностей. Особенно вожди любят подарки от соседних народов, посылаемые не от имени отдельного лица, а от имени страны: отборных лошадей, большое оружие, нагрудное металлическое украшение и ожерелья. Мы научили их уже принимать и деньги.

Глава 16. Хорошо известно, что германские народы не живут в городах, что они даже и не терпят смежных жилищ. Они селятся отдельно и по разным местам, как только кому понравился источник, поле, лес. Деревни строят они не по нашему обычаю друг к другу прилегающими домами, но каж­дый окружает свой дом пространством, или для предохранения от пожара, или по неуменью строиться. Даже и камня для по­стройки или черепицы они не употребляют; для всего они упот­ребляют грубый материал и не заботятся ни о красоте, ни об удобстве [построек]. Некоторые места [дома] обмазывают столь чистой и блестящей глиной, что она похожа на живопись и ри­сунок красками. Они имеют также обыкновение вырывать ямы, которые сверху покрывают большим количеством навоза, как убежище зимой и как хранилище хлебного зерна; ибо такого рода места смягчают суровость холода, и если когда является неприятель, то он опустошает то, что лежит снаружи, а то, что скрыто и закопано, или остается ему неизвестным, или потому не попадается ему в руки, что его нужно искать.

Глава 17. Покровом для всех служит плащ, застегиваемый пряжкой или, за ее отсутствием, шпеньком из дерева; не имея другого прикрытия, они по целым дням проводят время подле очага и огня. Наиболее богатые между ними отличаются не раз­вевающейся одеждой, какова у сарматов и парфян, а узкой и обрисовывающей формы тела. Носят также и шкуры животных: [племена] ближайшие к берегу [Рейна] небрежно, а живущие внутри страны с некоторой изысканностью, так как не полу­чают других одеяний путем торговли. Они делают выбор между животными и содранную с них шкуру испещряют пятнами из шкур зверей, которые водятся в дальних частях океана и неиз­вестных морях. Женщины одеваются так же, как и мужчины, но чаще надевают на себя льняную накидку и разнбцветят ее разной краской; при этом верхняя часть одежды у них не удли­няется рукавами, так что руки и плечи у них голы; да и ближай­шая часть груди остается открытой.

Глава 18. ...Браки там строги, и никакая сторона их нравов не заслуживает большей похвалы. Германцы — почти единст­венные варвары, которые довольствуются одной женой, за исключением очень немногих лиц, которые не по сладострастию, но по знатности заключают много брачных связей. Приданое приносит не жена мужу, а муж жене. При этом присутствуют

родители и родственники, которые одобряют подарки. Подарки эти выбираются не для женской утехи, не для того, чтобы слу­жить украшением новобрачной, но это — волы, объезженный конь и щит с копьем и мечом. Жена в свою очередь сама прино­сит мужу что-либо из оружия. В этом, по их мнению, заклю­чается наибольшая связь, это их таинственные обряды, это их брачные боги. Чтобы жена не считала себя свободной от мысли о геройских подвигах и случайностях войны, самым посвяще­нием наступающего брака ей напоминается, что она вступает в него как союзница в трудах и опасностях, которая в мирное время и на войне будет переносить то же, что муж, и на одно с ним отваживаться. Это ей возвещают запряженная пара волов, снаряженный конь, поднесенное оружие; вот как она должна жить, вот как она должна умереть; она получает залог, который обязана ненарушимым и достойным передать детям, который должны получить ее невестки и передать в свою очередь внукам.

Глава 19. Так-то они живут, огражденные целомудрием, не развращаемые ни обольстительными зрелищами, ни раздраже­ниями пиршеств; тайной переписки у них не знает ни мужчина, ни женщина. Примеры супружеской неверности в столь много­численном народе весьма редки. Наказание ее следует немед­ленно и предоставляется мужьям. Обрезав волосы, раздетую до­нага, в присутствии родственников выгоняет неверную муж из дома и через всю деревню гонит ее плетью. Нет никакого сни­схождения для женщины, потерявшей целомудрие: ни красотой, ни молодостью, ни богатством она не отыщет себе мужа. Ибо там никто не смеется над пороками, и развращать и развра­щаться не называется духом времени. Лучше еще поступают те же общины, у которых только девицы выходят замуж и где жена однажды навсегда порешает с своими супружескими надеж­дами и желаниями. Они получают одного мужа таким же обра­зом, как получают одно тело и одну жизнь, чтоб не было даль­нейшего помышления, чтоб не продолжалась у них дольше страсть, чтоб они любили его не как мужа, а как супружескую связь. Ограничивать число своих детей или умерщвлять лиш­них считается позором, и там больше имеют силы хорошие нравы, чем в другом месте хорошие законы.

Глава 20. Голые и грязные во всех домах, дети вырастают в людей с теми членами, с теми телами, которым мы удив­ляемся. Всякого мать кормит своей грудью, а не вверяются они служанкам и кормилицам. Господина от раба не отличишь по более нежному воспитанию: они живут среди того же скота, на той же земле, пока возраст не отделит человека свободнорож­денного и не признает его таковым его мужество. Поздно юноши предаются любви; отсюда их неисчерпаемая мужская сила. Не заставляют и девиц рано выходить замуж: та же у них юность,

тот же высокий рост: они соединяются равные возрастом и до­стигшие силы, и дети их наследуют силу родителей. Сыновья сестер стоят у дяди в той же чести, как и у отца. Некоторые [германские народы] эту кровную связь считают еще более свя­щенной и тесной и потому, получая заложников, больше на­стаивают на племянниках, так как последние будто бы крепче связывают волю и шире захватывают семейные обязательства. Впрочем, наследниками и преемниками у всякого бывают соб­ственные дети, а завещания нет. Если детей нет, то ближайшими наследниками являются братья, дяди по отцу, дяди по матери. Чем больше родственников, чем многочисленнее свойственники, тем большей приятностью окружена старость; бездетность тут ничем не награждается.

Глава 21. Необходимо у них принимать на себя как враж­дебные отношения своего отца или родственника, так и друже­ственные. Впрочем, первые не остаются вечно непримиримыми: даже человекоубийство выкупается известным количеством ра­бочего и мелкого скота, и [тогда] вся семья принимает удовле­творение; это полезно для общества, так как вражда опаснее там, где люди свободны.

Никакой другой народ не предается с большей щедростью угощениям и гостеприимству. Кому бы то ни было из смертных отказать в крове считается нечестным: всякий доставляет ему стол, приготовленный по состоянию. Когда нет более средств для этого, то лицо, бывшее до этого хозяином, указывает ему на гостеприимство в другом доме и сопровождает его; они без приглашения входят в ближайший дом: все равно, их прини­мают с одинаковой любезностью. По отношению к праву го­степриимства никто не делает различия между знакомым и незнакомым. Если гость, уходя, попросит что-нибудь, в обы­чае уступать ему; с такой же самой бесцеремонностью хозяин может попросить чего-либо взаимно. Германцы любят подарки, но ни вменяют своих во что-нибудь другому, ни получаемыми от других не считают себя обязанными: во взаимных отноше­ниях между гостем и хозяином господствует приветливость.

Глава 22. Тотчас после сна, который у них большей частью длится, когда уже начался день, они моются, чаще всего в теплой воде, так как у них зима занимает большую часть года. Помывшись, принимают пищу: у каждого отдельное сиденье и свой стол. Затем идут к занятиям и не менее часто на пирше­ства с оружием. Проводить день и ночь в попойках никому не вменяется в бесчестие. Частые, как это бывает между пьяными, ссоры редко кончаются ругательствами, а чаще убийством и ранами. Но обыкновенно на этих пиршествах идет речь и о вза­имном примирении врагов, о заключении брачных связей, вы­боре вождей, наконец о войне и мире, словно ни в какое время

душа не раскрыта больше для мыслей здравых или не воспла­меняется для великих [мыслей]. Народ этот, не имеющий ни хитрости, ни лукавства, продолжает еще открывать тайны сво­его сердца в часы непринужденной веселости. Общее настрое­ние, открывшееся и вполне обнаружившееся, на другой день подвергается новому обсуждению; в обоих случаях они посту­пают верно: рассуждают о делах, когда не могут притворяться, постановляют решения, когда не могут заблуждаться.

Глава 23. Для питья служит жидкость из ячменя и пше­ницы, перебродившая наподобие вина. Ближайшие к берегу Рейна покупают и вино. Яства просты: дико растущие плоды, свежая дичина и кислое молоко; утоляют голод без особых при­готовлений, без приправ. Против жажды у них нет той же воз­держности. Если потакать их пьянству, доставляя им столько напитков, сколько они желают, то можно легче их победить по­роками, чем оружием.

Глава 24. Род зрелищ у них один и тот же при всяком со­брании. Молодые люди, для которых это составляет забаву, в обнаженном виде прыгают в пляске между мечами и протяну­тыми против них копьями. Упражнение в этом создало искус­ство, искусство создало красоту [зрелища], но [они делают пред­ставления] не ради корысти какой-нибудь или вознагражде­ния: наградой за смелую резвость служит для них удоволь­ствие зрителей. Игрой в кости — удивительное дело! — они за­нимаются в трезвом виде как серьезным делом, с таким риском выиграть или проиграть, что когда у них уж ничего не осталось, они в последнюю ставку ставят свободу и свое тело. Проиграв­ший идет в добровольное рабство; хотя он и моложе, хотя он и сильнее [своего победителя], он позволяет себя связать и вести на продажу. Так велико упорство в дурном деле! Они на­зывают это честностью. От рабов, так приобретенных, они отде­лываются путем продажи, чтоб и себя избавить от стыда такой победы.

Глава 25. Других рабов они не употребляют для служб, правильно распределенных между слугами, на наш манер: вся­кий сам ведет свое хозяйство, управляет своим домом. Господин налагает на раба, как на арендатора, известную плату хлебом, или скотом, или одеждой, и этим ограничивается повиновение раба; другие домашние обязанности исполняют жена и дети. Секут раба и наказывают его кандалами и тяжелой работой редко. Убивают раба, но не по суровой дисциплине, а по го­рячности в гневе, как убивают врага, только безнаказанно. Вольноотпущенники стоят не много выше рабов, редко имеют какое-нибудь значение в доме, никакого в общине, за исклю­чением лишь тех народов, которые управляются царями. Там они возвышаются и над свободнорожденными, и над знат-

ними: у остальных низшее положение вольноотпущенников слу­жит доказательством свободы народа.

Глава 26. Отдавать деньги в рост и брать проценты на про­центы — вещь у них неизвестная, и это неведение важнее для дела, чем запрещение. Поля они занимают попеременно, соот­ветственно числу земледельцев, и затем делят их между собой по степени значения лица. Раздел земли облегчают широкие пространства. Пашни они меняют каждый год, и у них все-таки еще остается земля, так как они не состязаются трудом с плодо­родием и большим размером своей земли для того, чтобы са­жать плодовые деревья, выделять луга или орошать сады: они требуют от земли одной жатвы хлеба. Поэтому они и года са­мого не делят на столько же частей [как мы]: они знают и имеют названия для зимы, весны и лета; но осени не знают как по имени, так и по дарам ее.

Глава 27. В похоронах у них нет никакого тщеславия: они соблюдают только то, чтобы тела знатных мужей сожигались на известном дереве. На костер они не натаскивают ни покровов, ни благовоний: с каждым сжигается его оружие, а с некото­рыми и их конь. Над могилой возвышается дерн: они не любят почести высоких и требующих тяжелого труда памятников, как давящих своей тяжестью усопших. Вопли и слезы они прекра­щают скоро, но скорбь и печаль у них продолжительны. Плач приличествует женщинам, мужчинам воспоминание.

Вот что я узнал о происхождении и нравах всех германцев вообще.

Глава 45. За Свионами находится другое море, спокойное и почти неподвижное. Что оно опоясывает и замыкает земной круг, это верно на том основании, что там последнее сияние уже заходящего солнца продолжается до его восхода, будучи столь ясным, что затемняет звезды. Народное верование прибавляет к этому, будто бывает слышен шум, когда оно выходит на по­верхность воды и видны бывают фигуры коней и лучи головы. Доселе только простирается природа: и молва об этом справед­лива.

Правый берег Свевского моря омывает земли эстов, у кото­рых обычаи и одежда свевов, а язык ближе к британскому. Они почитают матерь богов. Как эмблему своей религии они носят изображения кабанов. Это, служа вместо оружия и защитой против всего, доставляет почитателю богини безопасность даже среди неприятелей. У них редко употребляют мечи, но часто ду­бины. Они с большим терпением обрабатывают землю для хлеба и других ее плодов, чем сколько сообразно с леностью германцев. Но они обшаривают и море и одни из всех собирают в мелководных местах и на самом берегу янтарь, называемый ими самими glaesum. Какова природа янтаря и как он рож­

дается, они как варвары не допытывались и не знают. Он даже долго валялся среди других предметов, выброшенных мо­рем, пока наша роскошь не дала ему известности. Сами они им совсем не пользуются: собирается он в грубом виде, без всякой отделки приносится [на продажу], и они с удивлением получают за него плату. Можно думать, впрочем, что это древесный сок, так как часто просвечивают в нем некоторые земноводные, а также и крылатые животные, которые, завязши в жидкости, остаются в ней, когда материя отвердевает. Итак, я думаю, что, как в отдаленных местах востока, где сочится ладан и бальзам, так и на островах и землях запада есть особенно плодородные рощи и леса. Янтарная масса, выжатая из них действием лучей солнца, еще в жидком состоянии падаег в ближайшее море, и силой бурь выбрасывается на противоположные берега. Если захочешь испытать свойства янтаря огнем, то он воспламе­няется, как сосновое дерево, и питает жирное и пахучее пламя, а затем сгущается, как деготь или смола.

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ЮЛИЯ АГРИКОЛЫ

Описание Британии /гл. 10). Обитатели Британии, их происхождение, внешний вид. язык, нравы (гл. 11). Способ ведения войны, климат, производительность почв, металлы, жемчуг (гл. 12)

Глава 10. ...Британия, наибольший из островов, известных римлянам, по своему протяжению [геогр. долготе] и небу [ши­роте] лежит на восток против Германии, на запад против Испа­нии, на юг обращена к Галлии и даже видна оттуда. Северная ее сторона, не имея перед собой никакой земли, омывается широ­ким и открытым морем. Вид всей Британии из древних Ливий, из новых Фабий Рустик, красноречивейшие писатели, сравни­вали с продолговатым блюдом или обоюдоострой секирой. И такова, действительно, ее фигура по сю сторону Каледонии, откуда молва перенесла ее и на весь остров; но неизмеримое пространство земель, выступающих вперед уже там, где кон­чается берег, суживается клином. Римский флот, объехавший тогда этот берег самого крайнего моря, удостоверил, что Бри­тания есть остров и вместе с тем открыл и поко до того времени острова, называющиеся Оркадами. Была усмотрена издали и Фуле (ThyIe₁или Tyle), но приказ был ехать лишь до этих мест, да и зима приближалась. Море же там, го­ворят, малоподвижно и тяжело для гребцов; оно даже и вет­рами не поднимается значительно, полагаю, потому, что слиш­ком редки здесь земли и горы, причина и пища для бурь, и потому, что глубокая масса воды безграничного моря медлен­нее приводится в движение. Не место в этом труде исследовать 18 Боднарскнй природу океана и его волнения, да и многие об этом писали; одно только скажу, что нигде море не господствует на более широком пространстве, что оно туда и сюда несет много тече­ний и не только делает приливы к берегу или снова уходит от него, но вливается вовнутрь земель и обтекает их, вторгается даже среди возвышенностей и гор, как бы в свою собственную область.

)ил неизвестные

Глава 11. Какие люди первоначально населяли Британию, туземцы или пришлые, об этом, как и естественно среди варва­ров, мало добыто сведений. Внешний вид их различен, и по нему можно делать выводы. Именно, русые волосы жителей Каледо­нии и крупные члены тела указывают на германское происхож­дение. Смуглые лица силуров, большей частью курчавые волосы и их положение против Испании делают вероятным, что древние иберы переехали морем сюда и заняли эти места. Те, которые ближе всего к галлам, на них похожи, в силу ли постоянного действия [одинакового] происхождения, или по­тому, что, так как эти земли выступают вперед одна против дру­гой, одинаковое географическое положение дало и телам один и тот же вид. Впрочем, если все принять во внимание, то пред­положение о захвате галлами соседнего им острова становится весьма вероятным. Там ты найдешь их культ, их религиозные верования; язык не очень различен; та же смелость в погоне за опасностями и, когда эти последние явились, тот же страх в устранении их. Впрочем, британцы обнаруживают больше воин­ственного духа, так как их еще не изнежил продолжительный мир. А мы знаем, что и галлы прежде отличались в войнах. Впоследствии ими вместе со спокойным состоянием овладела вялость; они потеряли храбрость заодно со свободой. То же са­мое случилось с британцами, раньше побежденными, другие же из них остаются такими, какими галлы были.

Глава 12. Их главная сила в пехоте; некоторые же племена сражаются и на колесницах. Возница у них лицо более почет­ное, дерутся же клиенты. Прежде британцы повиновались ца­рям, ныне же они вовлекаются своими князьками в различные партии и крамолы и нет ничего для нас полезнее против столь сильных врагов, как то, что они не входят в соглашение. Редко соединяются две или три гражданские общины для отражения общей опасности. Таким образом, они сражаются каждая по­рознь, а побеждаются все вместе. Небо мрачно от частых дож­дей и туманов, но суровости холода нет. Продолжительность дня больше, чем в нашем поясе; ночь светла и в самой отдален­ной части Британии коротка, так что начало и конец дня можно отличить лишь по малому между ними промежутку. Если не ме­шают облака, то, как уверяют, можно ночью видеть блеск солнца, которое будто бы ни заходит, ни восходит, но проходит

[по горизонту], β самом деле, плоский край земли, бросая низ­кую тень, не дает темноты вверх, и ночь падает ниже неба и звезд. Почва, за исключением оливы, виноградной лозы и дру­гих растений, свойственных более жарким странам, способна к произведению хлебных злаков и даже плодоносна; они медленно созревают, но быстро дают ростки; причина того и другого явления одна и та же: большая влажность почвы и атмосферы. Британия производит золото, серебро и другие ме­таллы, которыми платит за нашу победу [над нею]. Океан в свою очередь производит жемчуг, но тусклый, со свинцовым оттенком. Некоторые полагают, что собирателям его недостает искусства; ибо в Черном море жемчужины отрываются от скал еще живыми и дышащими, в Британии же их собирают лишь тогда, когда они выброшены на берег. Я скорее думаю, что жем­чугу недостает в хорошем природном качестве, чем нам в коры­столюбии.

Перевод В. И. Модестова