Б. А. ЛАРИН И РУССКАЯ ДИАЛЕКТОЛОГИЯ[43]
В разнообразной филологической деятельности Б. А. Ларина ярко выделяется один аспект — изучение живой речи. Не будет преувеличением сказать, что именно это направление было ведущим в многогранном творчестве Б.
А. Ларина.Во-первых, сам Б. А. Ларин, характеризуя свою деятельность, отмечал: «Первым циклом моих работ являются исследования живой речи — социальных и территориальных диалектов русского, литовского, украинского языков»[44]. «С юношеских лет я вынес глубокое убеждение, что основным и первым занятием лингвиста должен быть живой язык, а не литературный. Образная фраза, которую предложил для характеристики диалекта Балли, мне кажется правильной. Она такова: литературный язык является ледяной коркой, которая сковывает поверхность потока, мощного, бурного, часто мутного. Она его охраняет, но она и скрывает его тайны, его жизнь»[45].
Во-вторых, это подтверждается всей научной деятельностью Б. А. Ларина: на всех этапах работы такой род занятий у него был на первом плане. В студенческие годы он совершил две поездки в Литву (1913 и 1914 гг.) для изучения литовских говоров, в Петрограде занимался в диалектологическом кружке Л. В. Щербы (1916 г.), в 20-е гг., будучи профессором Педагогического института, наряду с другими курсами читал курс истории и диалектологии русского языка. В это же время Б. А. Ларин начал разрабатывать совершенно новое направление в изучении живого разговорного языка, а именно — изучение живой речи и жаргонов городских жителей. С этой целью им было организовано несколько экспедиций в Боровичский район Ленинградской области, проводились наблюдения над языком рабочих в Ленинграде.
В 30-е гг. Б. А. Ларин — один из руководителей двух больших начинаний АН СССР: Древнерусского словаря (ДРС) и Диалектологического атласа русского языка. Характерно, что с приходом Б. А. Ларина[46] в коллектив составителей в работе группы ДРС произошел поворот в сторону более тщательной разработки древнерусских памятников, стоящих ближе к стихии живой речи.
В отчете Института языка и мышления им. Н. Я. Марра за 1935 г. указано: «В 1935 г. перед Словарем древнерусского языка был поставлен ряд новых и трудных задач, потребовавших расширения языковой базы словаря и применения новых приемов работы. В связи с тем, что рамки словаря оказались раздвинутыми не только в хронологическом плане, но и в социальном, руководство словарем в лице Б. А. Ларина приступило в отчетном году к интенсивной разработке древнерусских источников по языку посадских людей и крестьян»[47].Одновременно сам Б. А. Ларин исследует важнейшие исторические источники по разговорному языку XVI в. и ведет большую работу по подготовке атласа русского языка: он является одним из авторов вопросника Диалектологического атласа, руководителем ряда диалектологических экспедиций, организатором двух крупных межвузовских конференций (в Ростове-на-Дону и Ленинграде).
В тяжелые 40-е гг. интерес к изучению живого русского языка не ослабевал: Б. А. Ларин завершает работу над докторской диссертацией, организует ряд экспедиций на север — в Архангельскую область. К сожалению, по не зависящим от Б. А. Ларина обстоятельствам он вынужден был прервать работу над составлением Древнерусского словаря и Диалектологического атласа русского языка. В последний период своей деятельности Б. А. Ларин, работая в Ленинградском университете, приступает к осуществлению двух капитальных трудов — составлению Псковского областного словаря и Словаря обиходного русского языка XV-XVII вв.
Этот краткий и односторонний обзор включает в себя, конечно, только один аспект деятельности Б. А. Ларина, оставляя в стороне такие важные для его работы области, как санскритология, славистика, литуанистика, сравнительное языкознание, разработка теории и практики исторической лексикологии и лексикографии, исследования по языку писателя, стилистике и др. Задача данной статьи показать, что интересовало Б. А. Ларина в области диалектологии, как он организовывал и проводил работу в этой отрасли языкознания.
Первыми по времени самостоятельными работами были две студенческие экспедиции в Литву. Через двенадцать лет по материалам этих экспедиций была написана большая статья[48], которая кроме богатого фактического материала содержала немало важных теоретических положений, многие из которых Борис Александрович развивал позднее. Главнейшие из них таковы.
Всякий говор представляет собой сложное явление, поэтому недостаточно для описания говора зафиксировать только то, что отличает его от других диалектов. Для того чтобы дать неискаженную картину, необходимо учитывать тот «языковой фон», те условия, в которых живет и развивается описываемый говор. Следует принимать во внимание влияние соседних говоров, вторжение литературного языка, иноязычные заимствования и т. п. В связи с этим Б. А. Ларин по-новому ставит вопрос о значении народной поэзии при описании диалекта. Борис Александрович решительно возражает прославленным диалектологам, которые выступали против записи песен, сказок, связного рассказа, пословиц и загадок — словом, против народной поэзии[49]. «Представляется методическим промахом, — пишет Б. А. Ларин, — изучать диалекты обособленно, устранять из исследования тот материал, в котором больше проявилось диалектическое взаимодействие (влияние соседних говоров, отражение книжного и “городского” языка, иноязычные заимствования). Поскольку этот материал варьируется от одного положения к другому, — мы имеем в нем источник для выяснения “разнодиалектности” в индивидуальном языковом диапазоне. А только в зависимости от накопления данных и наблюдений этого рода может быть установлена близкая к языковой действительности, а не фиктивная пуристическая “средняя норма” диалекта. Кроме изложенного, отличие языка диалектических песен и под. от разговоров обусловлено функциональным различием “поэтической” — относительно самодовлеющей, и “практической” — подчиненной речи.
Наиболее существенно характеризует “практическую” речь незаконченность ее, нормальная речевая работа недоосуществляется за ненадобностью в разговорных случаях, вследствие подчинения в них речи, как сопутствующего, побочного средства, другим средствам общения»[50].
Ниже Борис Александрович добавляет: «Изучение одного только разговорного типа диалекта дало бы неполное изображение данной языковой культуры — и при этом в ее самых несовершенных, “патологических” образцах. Такой отбор материала значительно обесценивает описание говора»[51]. Развитие любого диалекта происходит в тесном взаимодействии с окружающими его языковыми стихиями, которые так или иначе влияют на развитие изучаемого говора. Точно установить степень и характер таких влияний, по мнению Б. А. Ларина, необходимо для научного описания говора и правильной интерпретации его развития. Для этого Борис Александрович вводит понятия: «активное» и «пассивное» смешение и заимствование[52]. Таким образом, уже в одной из первых своих работ по диалектологии Б. А. Ларин настойчиво подчеркивал, что «дифференциальный» подход к описанию говора не только не оправдан, но и порочен, так как ведет к неполному, искаженному изображению говора. Этой концепции Борис Александрович придерживался и во всех своих последующих работах[53]. Эта же идея была положена в основу Псковского областного словаря, к созданию которого Борис Александрович во главе сравнительно небольшого коллектива приступил в 50-х гг. Б. А. Ларин указывал: «Псковский областной словарь... составляется как словарь полного типа. Поэтому он содержит не только исключительные слова и выражения псковских говоров, а по возможности весь их активный словарный запас»[54].Другое важное положение, которое плодотворно развивал Б. А. Ларин, заключалось в том, что необходимо тесно связывать диалектологию и историю языка. Диалектология, по мнению Бориса Александровича, является надежной базой и важнейшим орудием при исторических изысканиях в лингвистике и при комментировании и интерпретации письменных памятников. «Мы теперь считаем, — писал Б. А. Ларин, — важнейшими источниками исторического и теоретического языковедения изустный диалект крестьянства прежде всего, а затем изустные диалекты, которые существуют наряду с литературным языком в городе, в городском населении.
Эти изустные диалекты по своей структуре, по своему составу представляют для историка языка больший интерес, чем письменные памятники, хотя бы потому, что они дают более достоверные факты. При изучении диалекта на каждом шагу есть возможность провести проверку, эксперимент, что делает лингвистику более точной, чем другие гуманитарные науки, тогда как в сфере письменных памятников мы гораздо более беспомощны и почти лишены возможности этой проверки и эксперимента... Если бы в наших руках были только письменные источники, только то немногое, что сохранилось от первых веков развития нашей письменности, то можно сказать с уверенностью, что мы никогда не имели бы надежды полного понимания наших старых текстов»[55].Крупнейший знаток древнерусской письменности и замечательный диалектолог, Б. А. Ларин дал блестящие образцы органического соединения данных народных говоров и показаний памятников в своих трудах. В этой связи достаточно указать хотя бы на такие работы, как «Русско-английский словарь-дневник Ричарда Джемса 1618— 1619 гг.», исследования по истории слов буй, погост, яр, юр и др. Вместе с тем Б. А. Ларин уделял большое внимание развитию такой важной, но, к сожалению, мало разработанной области отечественной лингвистики, как историческая диалектология. Уже в начале 40-х гг., подготавливая к изданию курс лекций А. А. Шахматова, он тщательно проанализировал достижения и промахи акад. А. А. Шахматова на пути создания исторической диалектологии. Важнейшими положениями теории Шахматова Б. А. Ларин считал:
- проведение четких границ между общеславянской и общевосточнославянской эпохами, отделение общей истории русского языка от истории украинского и белорусского языков, раздельное изучение эволюции северновеликорусского и южновеликорусского наречий, выделение истории литературного языка;
- рассмотрение данных письменных памятников и фактов народных говоров в тесной связи и изучение их в исторической перспективе;
- привлечение наряду с данными диалектологии фактов из истории народа, в частности данных этнографии;
- использование сравнительного метода в диалектологии[56].
Развивая эти положения акад.
Шахматова, Б. А. Ларин внес значительный вклад в разработку исторической диалектологии. Высокими образцами творческого развития исторической диалектологии могут служить такие труды, как упоминавшийся уже «Русско-английский словарь-дневник Ричарда Джемса 1618-1619 гг.», над расшифровкой и комментированием которого Борис Александрович работал много лет и в результате чего реконструировал холмогорский говор начала XVII в.; как доклад «Об одной славяно-балто-финской изоглоссе», где Б. А. Лариным привлечен богатый диалектологический материал народов-соседей; как, наконец, Псковский областной словарь, в котором Борис Александрович впервые в истории мировой лексикографии решил показать говор не только со всей возможной полнотой в синхронном плане (о чем говорилось выше), но и представить историческую перспективу развития одного из самых интересных и своеобразных славянских говоров[57].Особо важная роль принадлежит Б. А. Ларину в разработке «городской диалектологии». Борис Александрович не только впервые в русской лингвистике поставил эту проблему, но и плодотворно ее разрабатывал с группой своих учеников сначала в Научно-исследовательском институте сравнительной истории литератур'и языков
Запада и Востока (Ленинград), а затем в Институте речевой культуры (Ленинград), где под его руководством была организована группа по исследованию языка города[58]. Изучение языка города к началу 20-х гг. было одним из самых отсталых направлений не только русской, но и мировой лингвистики. «Если бы картографически представить лингвистическую разработку, например, современной Европы, то самыми поразительными пробелами на ней оказались бы не отдаленные и неприступные уголки, а именно большие города», — писал Б. А. Ларин в своей первой статье, посвященной этой проблеме[59]. Принимаясь за изучение живой речи городского населения, Борис Александрович особенно подчеркивал, что именно это изучение поможет выяснить и построить истинно научную историю национального общенародного живого и литературного языков, ибо язык города был важнейшим источником литературного языка.
Другим важным положением теории Б. А. Ларина было указание на то, что разговорный язык города является конгломератом разнородных письменных и разговорных арго, каждый из которых представляет собой цельную систему и не является тождественным ни литературному языку, ни какому-либо крестьянскому диалекту. В большей или в меньшей степени они могут совпадать или с тем, или с другим, но «они своеобразны и по социальной основе, и по чисто лингвистическим признакам, а потому никак не сводимы целиком к двум первым сферам»[60] (т. е. к литературному языку и крестьянскому диалекту). Далее Борис Александрович пишет: «Арго принадлежат к смешанным языкам... Они имеют свою фонетику и морфологию, хотя и не “особую”, не оригинальную»[61]. Решительно выступает Б. А. Ларин против причисления к арго таких явлений, как неумелое употребление литературного языка и «профессиональный язык». По мнению Бориса Александровича, профессиональных языков не существует, а есть лишь специальная профессиональная терминология. Не относится к арго и «словесный маскарад» (например, у школьников), состоящий в искажении или коверканье отдельных слов. «Только известная речевая система, — подчеркивает Б. А. Ларин, — притом имеющая значение основной, первой для какой-нибудь социальной группы, может быть названа “арго”»[62]. Характерной чертой развития городского просторечия, по словам Б. А. Ларина, является «теснейшая взаимная обусловленность двух или нескольких языковых систем, находящихся в распоряжении каждой социальной группы (соответственно индивида) в силу того, что она (или индивид) сопринадлежит одновременно нескольким и разным по охвату коллективам»[63]. Выявить закономерности и особенности этого развития — одна из важнейших задач «городской диалектологии».
В последующих своих работах по этой теме Б. А. Ларин рассматривает взаимоотношения различных языковых систем и проблему полиглотизма в одном коллективе[64]; намечает пути исторического изучения различных арго; исследует вопрос о взаимоотношениях языковых систем арготирующих, принадлежащих к разным нациям, но к одной социальной группе[65]; говорит о необходимости изучения переходных (между городом и деревней) языковых групп[66].
Велики заслуги Б. А. Ларина в разработке теории и практики советской лингвистической географии. Высоко оценивая достижения западноевропейской диалектологии, в частности исследований Жилье- рона, Б. А. Ларин горячо взялся за работу по созданию Диалектологического атласа русского языка. Им была предложена система транскрипции для полевой работы, которая позволяла быстро и точно производить записи живой речи, разработан раздел «Синтаксис» в «Вопроснике для собирания материалов “Атласа”» (если учесть, что к моменту начала работы над атласом этот раздел диалектологии был менее всего изучен, то станет ясно, что эта задача была по плечу лишь такому знатоку диалектов и истории русского языка, каким был Б. А. Ларин), подготовлен и проведен ряд массовых экспедиций. При активном участии Б. А. Ларина были организованы всесоюзные конференции (в Ростове-на-Дону, Ленинграде, Вологде), посвященные работе над атласом. Сразу же после войны Б. А. Ларин пишет большую статью (опубликована в 1949 г.) «О принципах составления атласа славянских языков»[67], в которой не только дается научное обоснование необходимости такого рода работы, но и подробно рассматриваются организационные принципы этого грандиозного предприятия. Борис Александрович дал детальную разработку методов сбора материала, описание предполагаемых карт и даже примерное распределение по славянской территории пунктов, подлежащих обследованию. В этой же статье Б. А. Ларин указывал на важность для всего славянского языкознания работ по сплошному изучению наиболее интересных в языковом отношении славянских территорий. «Параллельно с подготовкой общего и частных атласов славянских языков следовало бы осуществить сплошное обследование небольших районов, где имели место особенно сложные узловые скрещения языков, как, например: некоторые районы Македонии, Баната, Вилен- щины, Гомельщины, Закарпатья или Псковской области»74.
Среди названных территорий для нас наиболее важным является упоминание Псковской области. Последнее крупное начинание Бориса Александровича в области диалектологии — составление Псковского областного словаря. Выше уже отмечались два принципиально новых положения при подходе к составлению областного словаря: наиболее возможная полнота словника, которая вместе с детальной семантической разработкой должна отразить псковский говор как систему, и четкая историческая перспектива, которая возникает при непосредственном соединении данных современных говоров и памятников псковской письменности. В словаре должны быть выявлены синонимические ряды и тщательно разработана стилистическая характеристика. Лингвистические карты наиболее интересных лексем и семантем должны были, по мнению Б. А. Ларина, придать словарю характер атласа. Подробные географические пометы и наличие общей карты, на которую нанесено подавляющее большинство обследованных населенных пунктов, должны были дать возможность читателю словаря намечать любые интересующие его изоглоссы.
Созданию словаря предшествовала работа по составлению обширной картотеки (сбор материала в диалектологических экспедициях, расписывание древне- и среднепсковских памятников), организации специального лексикографического семинара, составлению и обсуждению большого количества пробных словарных статей. Завершением подготовительного этапа явилось создание «Инструкции Псковского областного словаря». С 1961 г. начинается интенсивное составление Псковского областного словаря. К сожалению, Борис Александрович успел отредактировать вчерне только первый выпуск словаря, но и он убедительно свидетельствовал о плодотворности избранного пути.
Значительное место в диалектологической деятельности Б. А. Ларина занимала так называемая полевая работа. Первоначально в одиночку (1910-е — начало 1920-х гг.), а позже во главе лингвистического коллектива он отправлялся в экспедиции, чтобы на месте собрать, исследовать, проверить изучаемый им языковой материал. Как бы подводя итоги своей более чем тридцатилетней практики, Борис Александрович сформулировал семь важнейших особенностей советской лингвистической географии[68]. Следует отметить, что Б. А. Ларину принадлежит приоритет во внедрении таких важных принципов работы в экспедиции, как: 1) привлечение к сбору материала большого количества научных работников, студентов, сельской интеллигенции, при этом Борис Александрович считал, что материалы, добытые в научных экспедициях, богаче, достоверней тех, которые получены в экскурсиях специалистов-одиночек; 2) изучение диалектов в их динамике (т. е. требование производить запись не только от лиц, принадлежащих к старшему поколению, но и от лиц среднего поколения и от молодежи); 3) требование записывать не только диалогическую речь и хозяйственную терминологию, но и повествовательную речь, и фольклор (еще в 1926 г. в статье «Заметки по литовской диалектологии» Б. А. пропагандирует этот принцип); 4) необходимость пристального изучения взаимодействия областных говоров с социальными диалектами и литературным языком и 5) подробное обследование говоров фабрично-заводских поселков, мелких городов и райцентров. Разработка последних наряду с диалектологией городской, по мнению Б. А. Ларина, будет иметь первостепенное значение для истории образования литературных и общенациональных языков. Кроме чисто практических целей (сбор свежего материала) экспедиции, как считал Б. А. Ларин, имеют огромное значение для воспитания ученых-лингвистов. В тезисах доклада «Об экспедициях Герценов- ского института 1930, 1936, 1937, 1938 гг.» Борис Александрович писал: «Организация диалектологических экспедиций ведет с необходимостью к отбору лингвистов среди студенчества, облегчает и стимулирует первые опыты самостоятельной научно-исследовательской работы и студентов, и аспирантов, и младших членов кафедры языка вуза. Диалектологические экспедиции как полевая работа лингвистов имеют целью собирание свежих научных материалов, но вместе с тем являются и научно-производственной практикой и студентов, и преподавателей. Они дают широкие возможности применения как теоретико-лингвистических знаний и научных навыков, так и педагогического и пропагандистского мастерства...»[69].
Придавая огромное значение работе в экспедиции, Борис Александрович уделял большое внимание подготовке ее участников. Задолго до выезда в экспедицию диалектологи должны были пройти основательную теоретическую и практическую подготовку (изучить известные фонетические и грамматические особенности избранного говора, ознакомиться с имеющимися лексикографическими трудами по избранной теме, тщательно изучить вопросник и приобрести прочный навык в транскрибировании; по доступным источникам ознакомиться с бытом населения избранного района). При приезде на место тщательно выбирались деревни, отвечающие наилучшим условиям диалектологической работы. Особое внимание уделял Борис Александрович умению вести беседу с крестьянами. Только тогда, когда между собеседниками возникают взаимопонимание и взаимоуважение, может успешно проходить диалектологическая работа. Первое время группа под руководством Б. А. Ларина работала в одном пункте: Борис Александрович лично учил вести беседу и делать записи, а вечером того же дня обрабатывать материал. Категорически возражал Борис Александрович против записей по памяти, что невольно могло привести к искажениям. «Нет такой школы, которая стремилась бы и могла бы предохранить от недосмотров и искажений семантических — даже индивидуального порядка, не говоря уже о тех, какие неизбежно являются при интерпретации сельского диалекта на каком-нибудь литературном языке»7 . Поэтому все записи и толкования должны неоднократно проверяться и исправляться в процессе работы. С целью выявления наиболее точных данных диалектолог должен получить сведения от широкого круга носителей диалекта. После краткого периода совместной работы участники экспедиции разъезжались по различным населенным пунктам (не более двух в одну деревню). Борис Александрович как руководитель постоянно посещал своих подопечных, не только помогая правильно и плодотворно вести сбор материала, но и направляя исследовательскую мысль, побуждая привлекать различные филологические сведения, делать сопоставления и выводы. Часто в экспедициях рождались темы самостоятельных научных работ. Благодаря неутомимой деятельности Б. А. Ларина экспедиции превращались в хорошо организованный семинар; материалы, добытые в таких поездках, отличались достоверностью и богатством.