Роль исторического контекста в личной переписке фондообразователей

Как уже отмечалось во введении к данной главе, письма А.И Анисимова к П.С. Уваровой принесут исследователям и Новгородских древностей, и судьбы Анисимова и Уваровой много новых уточнений, дополнений, а может быть и открытий.

Как мы видели в параграфе 3.2. главной темой писем была проблема сохранения памятников древнерусской архитектуры и живописи, и в частности борьба за исторический облик Великого Новгорода и его окрестностей. Впервые с проблемой сохранения памятников древнерусского искусства Анисимов столкнулся, когда в качестве члена Новгородского предварительного комитета по подготовке XV съезда он принимал участие в организационных мероприятиях Комитета, занимаясь сбором материала для выставки церковных древностей и наблюдая за расчисткой фресок церкви Феодора Стратилата. Фотография памятника размещена в Приложении № 7 диссертационного исследования.

В то время актуальной являлась проблема реставрации памятников древнерусской монументальной живописи. Постоянное поновление храмовой стенописи привело к тому, что уникальные фрески часто оказывались под слоями более поздних записей, а то и просто забеливались. Удаление поздних наслоений, раскрытие, пусть даже фрагментарное, древних росписей и их последующая консервация представлялись на тот момент основными задачами реставрационных работ. «Реставрацией называли прежде и раскрытием называют теперь снятие с икон и фресок покрывающих их позднейших прописей» [19, с. 107].

В преддверии съезда началась широкомасштабная расчистка фресок в церкви Феодора Стратилата на Ручью.

Работы по расчистке фресок от побелки начались в 1908 г. [31, с. 412]. Н.Л. Окунев в своей статье о раскрытии фресок церкви Феодора Стратилата годом начала работ указывает 1910. [60, с. 88].

Проведение реставрационных работ в храме активно поддерживалось Московским археологическим обществом. Финансовое обеспечение работ взял на себя новгородский купец, инженер технолог и общественный деятель Леонид Иоакимович Стальнов, выделивший 5000 рублей на реставрацию церкви. Для наблюдения за расчисткой фресок была создана совместная комиссия, куда вошли наблюдатели от Новгородского общества любителей древности (А.И. Анисимов), Императорской археологической комиссии, иконописной мастерской Чириковых и Стальнов. В поздних письмах Анисимов достаточно скептически отзывался о ее деятельности: «у Феод[ора] Стр[атила]та было семь, если не больше, нянек, но из них некоторые не были на работах ни разу. Стальнов только раза два за все три года поднялся на леса, Романцев и Муравьев не решались идти выше первого этажа, и, в конце концов, только Пав[ел] Ив[анович] и я знали, что и как делается

в церкви.

Хотя к началу проведения XV съезда работы по расчистке в церкви Феодора Стратилата еще не были окончены, некоторые выводы о результатах уже можно было сделать. Как уже упоминалось в параграфе 3.2. в начале 1911 г. в журнале

«Старые годы» вышла статья Анисимова о ходе и предварительных итогах реставрации [6]. Этому же был посвящен его доклад на XV съезде: «О реставрации фресок церкви Феодора Стратилата», в котором Анисимов отмечал, что характер раскрытой росписи, а также найденные на поверхности фресок граффити подтверждают принадлежность фресок к XIV в., а также обращал внимание на нежелательность полного восстановления высокого иконостаса елизаветинской эпохи, который перекроет открытые фрески. Это предложение было поддержано участниками съезда.

Стоит отметить, что в этом же году в Известиях Императорской Археологической комиссии появилась уже упоминавшаяся статья петербургского искусствоведа Н.Л. Окунева, где он подробно описывал раскрытые к тому времени фрески, отмечая неравномерное состояние сохранности открытых фрагментов. К статье прилагались таблицы с фотографиями раскрытых фресок. В дальнейшем Окунев в своих исследованиях к этому вопросу не возвращался.

Работа по расчистке фресок церкви Феодора Стратилата продолжалась и после закрытия съезда. «Приехали Чириков и Покрышкин для решения вопроса о характере дальнейших работ в церкви, тем более что Стальнов дает денег только еще на один год. Вчера весь день провел в городе с ними и неотступно следил за работой над окончательной очисткой и оживлением фресок. Последнее состоит в легкой пульверизации их особой жидкостью, после чего старые тона красок, действительно, как бы оживают и получается поразительное впечатление. Пока опрысканы три небольших кусочка и в таком виде будут оставлены до весны, чтобы судить насколько такой способ оживления практичен и вместе с тем, разумеется, безвреден», – пишет Анисимов 12 сентября 1911 г.

завершены: «Фрески все очищены, с пустых мест удалена голубая краска и получился приличный серый тон, иконостас восстановлен только в 3-х ярусах (остальные иконы помещены на нем же, но лицом в алтарь), открываются заделанные окна и, наконец, леса остаются до будущего съезда и разобраны только посредине» (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. 542. Л. 148). 29 декабря 1912 г. Анисимов делает доклад на заседании МАО «О реставрации фресок в новгородских церквах», краткое изложение которого было опубликовано позднее в Трудах Археологического общества. Говоря о работах в церкви Феодора Стратилата, он сообщает, что в течение лета 1912 г. «реставрация фресок церкви Феодора Стратилата на Торговой стороне была почти совершенно закончена. Фрески были опрысканы особым составом, окончательно уничтожившим последние остатки известкового налета, сообщившим краскам некоторую свежесть и вызвавшим новое соотношение тонов» [11, с. 328]. Конкуренция среди мастеров-иконописцев, занимавшихся и реставрационной практикой, побуждала их тщательно хранить технические особенности ведения работ: «Свои специфические знания и умения они приобретали многолетнем трудом, а потому рассматривали их как личное достояние. Осознавая себя людьми профессионально связанными друг с другом, они тем не менее не создали системы профессионального обмена опытом. Работая в одном соборе, они огораживали подмостки фанерными щитами, стараясь уберечь друг от друга свои средства, приемы и технологию реставрационных операций» [37, с. 36]. В письмах Анисимова мы также не находим подробного описания технологии очистки и консервации фресок. Позднее в своей статье «Раскрытие памятников древнерусской живописи», изданной в 1920 г., он останавливается на технике раскрытия иконописи, говоря о том, что многие заблуждаются, считая, что в раскрытии «первое по значению место занимают те “составы”, которые образуют “кухню алхимика” - таинственный набор пузырьков с секретными жидкостями».

и все те страшные, загадочные составы, которыми оперирует техник-реставратор» [18, с. 98-99].

Как уже отмечалось в параграфе 3.2., к XVI археологическому съезду в Пскове историк планировал, при поддержке МАО, выпустить отдельное юбилейное издание, посвященное реставрации памятника, которое, по ряду причин, так и не состоялось.

В 1912 г. в зону интересов реставраторов попал храм Рождества Христова

«на Красном поле» (на Рождественском кладбище), возведенный и расписанный в конце XIV в. В связи с возникшей деформацией, церковь была обследована П.П. Покрышкиным. Одновременно встал вопрос и о расчистке древней фресковой росписи. Юкин и Покрышкин сделали пробу, раскрыв на северной стене храма под поздней записью изображение Успения Божьей Матери [11, с. 329]. Анисимов смог договориться о финансировании работ с семьей известных питерских коллекционеров и меценатов Богданом Ивановичем и Варварой Николаевной Ханенко. Реставрация была санкционирована МАО, но Археологическая комиссия со своей стороны сразу же выступила за необходимость наблюдения за работами: «между графиней Уваровой и Имп[ераторской] Археол[огической] Комиссией существует антагонизм, и Моск[овское] Общ[ест]во и Археол[огическая] Комиссия работают взапуски, стараясь перегнать один другого» (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. 542. Л. 148). Митрополит Новгородский и Старорусский Арсений, не желая нарушать данное П.С. Уваровой слово о проведении работ, одновременно пытался заручиться поддержкой Археологической комиссии. «Но он лично, со своей стороны, считает свое согласие недостаточным и ждет разрешения Арх[еологической] Ком[иссии], которую он запросил по этому делу» (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. 542. Л. 176), при этом Арсений также стремился установить контроль со стороны Церковно- археологического общества: «Только со своей стороны он ставит наблюдателя от себя – свящ[енника] Конкордина (Конкордин Анатолий Иоаннович (1860-1920) – священник, председатель Новгородского церковно-археологического общества), т.е.

пристегнуть к делу и свою организацию, с которой он носится, как с писаной торбой» (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. 542. Л. 177). Примерно такую же позицию заняло и НОЛД, стремясь ни с кем не испортить отношения: «Говорили что "нам нужна графиня, но нужна и Археол[огическая] Комиссия"» (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп.

1. Ед. 542. Л. 178). Эта конфликтная ситуация влекла за собой постоянные распоряжения Арсения о приостановке работ, что вкупе с желанием Археологической комиссии создать комитет по контролю за проводимыми работами, вызывало глубокое раздражение Анисимова: «Ведь, молчали же все эти господа, когда были одни голые стены. А как открыли чудесные произведения искусства и оказались деньги на работу, так нашлись сейчас же и сотни хозяев, готовых взять на себя тяжелый труд дать новорожденному памятнику свою фамилию, стать его Колумбами» (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. 542. Л. 179об). И в следующем письме: «я полагаю, что "Комиссия" эта потому и не желательна, что она бесполезна для дела, и, как все бесполезное, не нужна. Однако, если бы она оказалась только бесполезной и ненужной, это бы было еще ничего, но я опасаюсь, что она окажется просто вредной. Местные "археологи" интересуются церквами, как прошлогодним снегом, священники всего бояться, Покрышкин и Романов будут являться редко, а Чириков едва ли станет благожелать Юкину, который от него ушел» (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. 542. Л. 180).

В 1914 г. вновь возник вопрос по поводу дальнейших работ в церкви Феодора Стратилата, в том числе и восстановления иконостаса. «Консистория и Арсений (доклад Консистории утвержден им), требуют во 1-х, чтобы наше Общ[ест]во тотчас после Съезда убрало леса, восстановило старый иконостас и привело церковь в благопристойный вид, во 2-х, чтобы оно сняло леса извне церкви и ее оштукатурило, в 3-х, чтобы оно летом освободило приделы для от сложенного там иконостаса, т.е. сняло, очевидно, сарай и перевезло туда по меньшей мере на двадцати подводах все части иконостаса. Словом, приказание за приказанием, неизвестно только одно: откуда взять деньги, а также зачем затрачены 5 тысяч на очистку фресок, если старый иконостас их опять закроет

если епархиальная власть не может понять этого, то ее должны заставить понять, что значит хранить национальный памятник…» (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. 542. Л. 190об). Дело дошло до рассмотрения Археологической комиссии: «и в результате оба (и Покр[ышкин], и Ром[анов]) согласились с моей точкой зрения, что иконостас не должен быть возведен в прежнем виде (ни в коем случае), так как закроет фрески, что работы по опрыскиванию фресок и закрытию цементом щелей должны быть отложены до возвращения Юкина, как лица наиболее знакомого с состоянием росписи, и что леса должны поэтому оставаться в церкви до окончания работ» (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. 542. Л. 204об-205).

Возникшие противоречия между церковными властями и реставраторами постепенно отошли на второй план в связи с происходившим в стране и в мире событиями. «Расчистку оставляю до окончания войны, т. е. до возвращения П.И. Юкина, которое, Бог милостив, надеюсь, состоится» (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. 542. Л. 183об).

Впоследствии работы по реставрации и обследованию новгородских храмов были успешно продолжены созданной в 1918 г. по инициативе И.Э. Грабаря Всероссийской комиссией по сохранению и раскрытию древнерусской живописи в состав которой, как известно, вошел и А.И. Анисимов. Именно тогда вырабатывается основное правило реставрационной практики, заключающееся не в том, чтобы восстановить памятник «в целом, как бы нетронутом виде», а раскрыть икону и фреску, освободив их от грязи, копоти «позднейших прописей и разного рода наслоений», ничего не прибавляя и не «доделывая» [18, с. 96-97].

Раскрытие фресок вместе с тщательным обследованием храмов Великого Новгорода, начатое в начале века и продолженное в 1920-30-е гг., позже позволило восстановить древние памятники в разрушенном войной городе. И хотя деятельность А.И. Анисимова у многих вызывала критическое отношение, необходимо помнить, что это были только первые шаги, в том числе и в выработке принципов научной реставрации древнерусской живописи. «Во главу угла была поставлена историко-художественная ценность памятника как документа своей эпохи» [23, с. 53]. Закладывались не только основы реставрации

и консервации фресок, но и были введены в культурный и научный оборот бесценные памятники древнерусского искусства. «А пока будем надеяться и верить, что соединенными усилиями русских и европейских ученых наши новые открытия будут введены со временем в научный обиход, и тогда, об истории древнерусской живописи и ее взаимоотношении с византийской можно будет говорить как о науке, основанной на фактах, а не как о фантастической, искусно построенной по правилам научной кухни мертвой схоластике» [18, с. 103].

Еще один интересный сюжет, имевший продолжение, находим мы в письме от 2 марта 1912 г. В современном Великом Новгороде на территории музея народного деревянного зодчества «Витославицы», немного в стороне от основной экспозиции, на берегу озера Мячино, стоит удивительная церковь Успения Богородицы - уникальнейший памятник древнерусской деревянной архитектуры. Удивительна биография этого храма. Удивительна история борьбы за его выживание, которому в письме Анисимова посвящен небольшой сюжет.

Успенский храм стал первым памятником созданного в 1964 г. Новгородского музея деревянного зодчества. Церковь перевезена в музей из села Курицко. Село находится на западном берегу озера Ильмень, на пространстве одного из древнейших районов Новгородской земли, называемого «Поозерьем». К 1964 г. у храма уже было богатое родословие.

Успенская церковь является старейшей из сохранившихся деревянных шатровых храмов типа «восьмерик на четверике». Время постройки церкви в 1595 г. подтверждается как письменными свидетельствами, так и проведенными дендрохронологическими исследованиями. Велика и вероятность того, храм был возведен на месте более древней церкви.

Стоявший на самом берегу озера Ильмень храм из-за угрозы размыва берега и опасности разрушения несколько раз переносился. Известно, по крайней мере, о двух переносах (1695 г. и 1928 г.). Кроме того, церковь подвергалась и капитальной перестройке. В 1830-е годы к ней была пристроена колокольня. Но в 1899 г. в селе Курицко была выстроена новая каменная церковь. «В 1905 г. притч просил разрешения на разборку церкви . Год спустя была сделана попытка

раскатать древний храм на постройку часовни и ремонт ограды» [84, с. 513]. Благодаря вмешательству общественных организаций - Новгородского общества любителей древности и Императорской археологической комиссии удалось пресечь попытки уничтожения церкви.

Но вопрос о спасении уникального памятника в ту пору окончательно решён не был. Появились предложения о переносе церкви в другое место. Вариантов было несколько. В частности, предлагалось перенести храм на территорию Новгородской мужской учительской семинарии, где, как известно, преподавал А.И. Анисимов.

Конечно, Анисимова не могла не тронуть и судьба уникальнейшей Курицкой церкви. В постскриптуме письма от 2 марта 1912 г. он пишет: «Мало этого: на днях мы ходили с Муравьевым в село Курицко на берегу Ильменя, верстах в 20 от города. Там есть деревянная церковь конца XVI-го века, кот-ую мы хотим устроить в нашу семинарию, где земство хочет сейчас построить церковь. Нам с Муравьевым пока противятся почти все, ибо раз старое, то разве может быть хорошее. Все же мы боремся и м. б. победим. Иконостас превосходный, только местных икон нет. Если удастся перевести церковь в Сем[инар]ию и отчистить иконостас, то в Новгороде неожиданно окажется чудесный памятник древнего русского деревянного зодчества. Это будет великолепный подарок археологии и, что еще важнее, искусству. Крестьяне охотно продают эту церковь, так как у них есть новая, а эту озеро ежегодно грозит подмыть и унести с собой. Впрочем, узнав что мы ею интересуемся, Арсений начинает уже говорить о желательности перенести ее на его "мызу" (см. п. 3.2.), т.е. летнюю дачу, довольно далеко от города» (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. 542. Л. 140об). В письме Анисимов зарисовал и контуры Успенской церкви (см. Приложение № 7). Но перенос церкви в тот момент так и не состоялся.

В 1913 г. под руководством П.П. Покрышкина в церкви были организованы и проведены реставрационные работы. По возможности убрали и все переделки 1835 г. Тогда же была разобрана колокольня.

Но уже при Советской власти, в 1920-е годы возникла новая угроза. Наводнение 1922 г. сильно подмыло берег озера Ильмень. Рухнул металлический маяк, поставленный в начале ХХ в. рядом с церковью. Алтарь повис над обрывом (фотография помещена в Приложение № 7). В марте-апреле 1923 г. архитектором А.Ф. Шварцем был произведен ремонт Курицкой церкви, в частности укрепление алтарной части. Но угроза половодья и разрушения устранена не была.

После нового сильного наводнения, которое случилось через четыре года, в 1927 г., стало понятно, что необходимо срочно решать вопрос о переносе церкви на новое место, подальше от берега. Было принято решение о разборе и переносе церкви за село, на новое кладбище. В воспоминаниях историка и искусствоведа Н.Г. Порфиридова (Порфиридов Николай Григорьевич 1893-1980), заведовавшего в тот момент Губернским комитетом музеев, есть несколько строк, посвященных переносу многострадального памятника. Руководил работами по демонтажу и переносу церкви архитектор и реставратор И.Б. Михайловский (Михайловский Иосиф Болеславович 1866-1939). «Лето, когда он переносил Курицкую деревянную церковь подмытую Ильменем, на новое место, выдалось исключительно ненастным. Целыми днями лил беспросветный дождь и держался совсем не летний холод. Церковь отстояла от города более чем на 20 километров. Съездить туда и обратно по раскисшей грунтовой дороге было нелегко и для молодого человека, а Иосифу Болеславовичу шел уже восьмой десяток. Но он был бодр и крепок» [72, с. 157]. Несмотря на все неурядицы, церковь была собрана на новом месте, где и оставалась до нового переноса в создаваемый музей деревянного зодчества в 1964 г. Современную фотографию деревянного храма можно увидеть в Приложении № 7.

2014 год - год столетия начала Первой мировой войны. Оказалось, что и об этом трагическом событии можно найти сведения в переписке современников войны Анисимова и Уваровой. Исторический фон, особенно такой, проникает в судьбы людей, судьбы памятников, в личные документы даже помимо воли авторов. А в нашем случае была и воля личности.

Железнодорожное строительство в годы первой мировой войны касалось разных регионов России. Принято считать, что война толкает вперед технологии, способствует рождению новых отраслей промышленности, возникновению новых форм общественной жизни и хозяйственной деятельности. Это так, но война - это и разрушение, и смерть, и деформация многих жизненных основ. Как реализуется это противоречие войны в реальном историческом пространстве?

Во время первой мировой войны Великий Новгород не попал в эпицентр военных действий. Но нужды фронта и тыла тугой петлёй железнодорожной ветки Петроград-Орел обхватили южную границу исторической части города. Сразу отметим, что дорога не была достроена. Но заливные луга, ландшафтные обереги выдающихся памятников Новгорода были деформированы. В 1,5 км к югу от Новгорода, вверх по течению Волхова, высятся четыре мощные железобетонные опоры моста с примыкающей к ним высокой песчаной насыпью.

Работы по сооружению линии между Петроградом и Орлом были поручены частному обществу Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороги. После проведения исследовательских работ и разработки планов, летом 1916 г. началось строительство дороги в районе Новгорода. По замыслу проектировщиков линию планировали проложить в 1,5 км к югу от Новгорода, в непосредственной близости от уникальнейшего архитектурного памятника XII в. - церкви Спаса Преображения на Нередице (см. Приложение № 7).

Все эти события обеспокоили общественность, породили общественную полемику. Заговорили об угрозе потери одного из древнейших памятников архитектуры и древнерусской живописи. Многие предлагали рассмотреть возможность строительства дороги в северной части Новгорода.

Кроме писем содержащих информацию о борьбе против строительства дороги, в фонде хранятся и черновики обращений по этому поводу Прасковьи Сергеевны к новгородскому губернатору М.В. Иславину (Иславин Михаил Владимирович 1864-1942. Новгородский губернатор с 1913 по 1917гг.), в Новгородское общество любителей древности, а также черновики ее прошений к императору Николаю II с просьбой принять меры по остановке строительства.

Эти уникальные материалы дополняют уже известные материалы введённые в научный оборот.

Собственноручные карандашные черновики П.С. Уваровой, кроме одного обращения к императору от 19 января 1917 г., не имеют датировки. Но из текста писем Анисимова, который упоминает об этих обращениях, можно предположить, что недатированные тексты были написаны в июле 1916 г. К тому же факты, которые излагает Уварова в прошениях, перекликаются с освещением происходящих событий в письмах Анисимова.

Не только эмоциональный стиль писем Анисимова, но и деловой стиль черновиков П.С. Уваровой содержат искреннее беспокойство, боль от происходящего и желание повлиять на ситуацию. «Имп[ераторское] Моск[овское] Арх[еологическое] Общ[ество] и я лично молим Ваше Императ[орское] Величество не оставить древний храм Вашим всемилостивейшим вниманием и спасти его приказав перенести дорогу на северную сторону Новгорода» - пишет графиня в обращении к Николаю II. (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. 670. Л. 22об).

Конец июля 1916 г., подготовительные работы по строительству дороги уже в самом разгаре. «Моста еще, конечно, нет. Нет и дамбы. Свозится пока только материал, строятся какие-то тесовые бараки и обрубается северная часть холма, на котором стоит Спас Нередицкий» - пишет Анисимов (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. 542. Л. 208об).

Виновниками строительства дороги в южном направлении Анисимов, в первую очередь, называет городскую думу и инженеров-строителей. Из письма историка следует, что городские власти и проектировщики изначально не смогли договориться по поводу направления железной дороги, а теперь обвиняют друг друга в происходящем. «Инженер, писавший в "Новом Времени", уже оповестил, что строители предполагали вести линию с севера, но город просил вести ее с юга. Теперешняя Дума, не опровергая в печати и гласно инженера и всецело защищая постройку моста с юга, в лице своих шептунов и сплетников, говорит, однако, что она просила мост с севера, но инженеры будто пригрозили в таком

случае построить станцию в пяти верстах от города» (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. 542. Л. 207об).

Анисимов очень эмоционально подводит итог сложившейся ситуации:

«здесь на лицо сплетение грубых материальных интересов и купцов, и инженеров, продавших друг другу за чечевичную похлебку одну из национальных святынь» (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. 542. Л. 210). Интересно, что в этом же письме Анисимов упоминает, что «строителем дороги состоит некий инженер Кнорре, за которым, как говорят, скрывается целая фирма, а сам он обладает большим состоянием» (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. 542. Л. 208об).

В своем первом обращении к императору Уварова согласна с мнением Анисимова по поводу виновных в этом строительстве. Она пишет, что инженеры и местное новгородское купечество «продолжают свои интриги» с целью убедить императора, что «избранный путь уже намного подвинут (что неправда), что на это затрачен уже огромный капитал, что он кратчайший, что перенос дороги в северную сторону Новгорода заставит инженеров строить вокзал в 7 вер[стах] от Новгорода (когда его можно построить у Антониева мон[астыря] т.е. в 2-х верстах), и что наконец, необходимо по стратегическим соображениям построить хотя бы временный путь в избранном ими направлении» (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. 670. Л. 23об).

Также большая доля вины, по мнению Анисимова, лежит на местных и столичных обществах, призванных защищать и охранять памятники и не выступивших своевременно против строительства. Вот что он пишет в последнем письме, когда уже удалось добиться некоторых уступок со стороны власти и строителей: «Дело о жел[езной] дороге земное и смрадное. С ним, конечно, опоздали. Опоздали все столичные учреждения, не исключая Вашего Общ[ест]ва, предательски продали такие Иуды от археологии, как Романцев…или как председатель губернской земской управы (речь идет о М.А. Прокофьеве), сгнившей умственно заживо, и, наконец, трусливо предали в критический момент такие убожества и ничтожества, как Аничков и ему подобные "представители" новгородских археологических учреждений. Такого же труса, конечно,

праздновал и Арсений, который сунул свой нос в это дело только тогда, когда забрезжила эфемерная надежда, что дело как будто получит новый оборот» (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. 542. Л. 216об-217).

Противниками переноса активно проводилась агитация среди жителей города. «По городу какие-то идиоты носили бумагу и собирали подписи у обывателей под просьбой оставить полотно ж.д. там, где оно начато, т.е. на юге. И все лавочники, крючники и кухарки охотно помещали свои "подписи", все именитые граждане, советники и генеральши…зная, добрую тенденцию нашей власти опираться на "общественное мнение", тогда, когда это ей выгодно и приятно, не будет ничего невероятного, если кто-нибудь и сошлется на эту бумажку при удобном случае» (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. 542. Л. 212об-213). В более раннем письме Анисимов пишет: «Искренних друзей старины здесь нет, а искренних врагов хоть отбавляй, и в их руках и власть, и "мнение большинства"» (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. 542. Л. 209).

В конечном итоге строительство дороги было приостановлено. Но Анисимов, судя по всему, иллюзий не питал. Он прекрасно понимал, что власть пошла на уступки под общим напором научной и культурной общественности, что «временная» прокладка полотна в южном направлении не более чем отговорка, что уникальнейший памятник русской архитектуры и искусства будет положен на алтарь нужд войны. Состояние строительства весной 1917 г. можно увидеть на фотографиях в Приложении № 7.

Запланированная и даже частично уже построенная железнодорожная ветка Петроград-Орел так и не была достроена. В связи с последовавшими вскоре событиями работы были приостановлены, а впоследствии и совсем прекращены. Уже в советское время возникали проекты продолжить начатые работы, но, к счастью, они так и не были воплощены в жизнь. Сейчас новгородские власти, реконструируя вид Рюрикова городища, решили срыть возведенную почти 100 лет назад насыпь. Современное состояние опор и насыпи зафиксировано на фотографиях помещенных в Приложение № 7.

Личная документация, особенно переписка, живёт на фоне исторических обстоятельств. Она неотделима от исторических событий, уточняет портрет эпохи. Но характерно, что на фонд не было ни одной исследовательской заявки, связанной с такими кардинальными событиями, на фоне которых и происходит оформление семейного фонда. Мы никогда не получим ответа, не задав вопроса. Мы можем получить ответ лишь на тот вопрос, который мы задали фонду.

Что же можно сказать по итогам знакомства с таким замечательнейшим историческим источников как комплекс писем Александра Ивановича Анисимова к Прасковье Сергеевне Уваровой? Мы видим, что исследовательская активность – это еще не показатель получения выявления нужных интересных источников. Часто бывает, что казалось бы все лежит на поверхности, нужно лишь правильно подготовиться к работе с материалами, правильно поставить вопрос и найти нужные зацепки, которые затем потянут всю ниточку новых открытий.

Конечно, такая выдающаяся фигура как Александр Иванович Анисимов требуют постоянного изучения. Он стоял у истоков отечественной реставрации, становления музейного дела, борьбы за сохранение культурных ценностей. Сейчас, когда во главу угла ставится принятие программ, в том числе и программ культурного наследия, гораздо важнее реально сохраненные памятники, а значит и реальная личность, занимавшаяся этим.

Источники, особенно личные, в которых не только описываются события, но и на первый план выступают личные переживания и эмоции, несомненно нуждаются в публикации. В смысле достоверности фактов значение писем огромно. Они стоят в одном ряду с дневниковыми записями, передающими происходящие события без искажения времени и памяти. Так популярные в наше время воспоминания не всегда достоверны. В письмах же описывается происходящее здесь и сейчас, описывается людьми, принимающими непосредственное участие в событиях и для людей, которые этим интересуются.

Письма Александра Ивановича Анисимова почти целое столетие ждали своего исследователя. Да, переписка, личная переписка традиционно составляет значительную часть личных фондов. При этом в архивах частных лиц хранится в

основном входящая корреспонденция. Для поиска нужно знать круг корреспондентских связей фондообразователя. Текст писем зачастую трудночитаемый, не поддающийся мгновенной расшифровке. Эта непривычность почерка, необходимость заинтересоваться личностью корреспондента так же, как и личностью самого фондообразователя, вызывает определенные трудности и отпугивает исследователей. Остается выразить надежду, что значение подобных источников и интерес к ним будет только повышаться и нас ждет еще масса интереснейших открытий.