Исторический контекст глобализации и сохранение национальной и религиозной идентичности ее субъектов
Межэтнические контакты в различных модификациях (идеи мирового господства, политические и прочие союзы) никогда не прекращались со времени появления самих этносов, а попытки выразить всемирный исторический процесс как единый берут начало уже в античное время. В действительности изменилось не столько качество организации мирового человеческого социума, – оно лишь свидетельствует о переходе на более высокую ступень развития, сколько само осознание вопроса.
В каком-то смысле происходит размывание государственных границ в современном мире. Этому способствовали визуализация и виртуализация информационной сферы – картинка из чужого мира «ближе» рассказа о нем, – сокращение пространственно-временных расстояний в процессе коммуникации – информация распространяется мгновенно, актуализируя необходимость быстрой и адекватной реакции на любые вызовы и сохранения идентичности, закрепленной в исторической традиции (национальной культуре, религии). При определенном полицентризме и плюрализме культур, признании их равноправия продолжают происходить, как это ни парадоксально, их дисперсия и унификация. Национальная культура по всему миру замещается массовой, унилокальной, другое дело, что в этом процессе одни дискурсы преобладают над другими, создавая условия для ассимиляции периферийных, оказавшихся более «слабыми», культур или текстов, если рассматривать информационное пространство социума с позиций постструктурализма.
Глобализация свидетельствует о достижении такого уровня организации человеческой общности на планете, на котором любое определенного типа воздействие приведет к последствиям для всего человечества как биологического вида, чего до этого в известной нам истории не случалось. Важным на данном этапе является вопрос о том, какая культурно-историческая линия в этом процессе возобладает. От этого зависит концептуальное качество новой системы человеческого общества после пройдения точки бифуркации, другими словами, какая цивилизация/ формация получит «право на власть» в новом мире.
С начала ХХ века на политической карте число государств выросло с 50 до 200. Процесс нациегенеза современных этнических общностей не завершен и вряд ли завершится в ближайшее время еще и потому, что дисперсия человеческого общества – такой же закономерный исторический процесс, как и процесс интеграции. Из уже существующих наций будут выделяться все новые этносы и, напротив, из нескольких наций может сформироваться одна при определенных условиях и в течение большой временной длительности. Одно можно сказать точно – опыт России, и не только, показывает, что процесс этногенеза управляем и поддается конструированию.
Традиция и модернизация в развитии социума играют роль взаимодополняющих и взаимосменяющих тенденций на протяжении всей его истории. Это прослеживается и в том, что сохранение современных государственных границ на политической карте мира и в то же время процессы интеграции и глобализации возможны лишь при условии концептуальной трансформации или, даже, отказа от национальной концепции как канала формирования идентичности социальных групп.
Основу существования каждой нации составляет жизненное пространство (как для любого живого организма, если признать действительным биологический аспект ее существования), ограниченное ареалом обитания других этнических общностей. Исторически оно являлась предметом спора в силу социокультурных, экономических, геополитических причин, наполнялось сакральным смыслом, переходя из рук в руки, при этом утрата родины тяжело переживалась членами сообщества.
Поэтому этническая группа закрепляла и отстаивала за собой право на землю в своем историческом предании (хакасы в начале XX в. не признавали, что земля Хонгорая (Хакасии), присоединенная к России в XVII в., принадлежит русскому царю, а не народу Хонгорая) [1, c. 55]. Частным следствием этого процесса является оформление, условно говоря, единого гипертекста мировой этноистории, когда несколько этнических групп сменяли друг друга во времени на одной и той же географической территории. В результате, так называемой, Кавказской войны «к началуХХ века население южного склона Западного Кавказа, до 1864 года достигавшее 300000 человек, составляло всего лишь 33000 человек и имело очень пестрый национальный состав» [2, с. 348].
Политика царского правительства в Российской империи была направлена в основном (но не исключительно, – национальные вопросы государственного уровня решались в прецедентном порядке: силовым путем на Кавказе [2, 5, 7, 10], юридическим (с помощью договоров) или силовым – на западных окраинах и юге Сибири [1, 3, 4, 6]) на закрепление привилегированного положения титульной нации. Так, официальное закрепление хакасской территории и остановлен поток русской миграции произошли только с организацией степных дум [1, с. 61]. Интересно, что при этом культурная трансмиссия русских и хакасов была взаимной, приводила к практике двуязычия, различным заимствованиям. Часть хакасов, проживавшая среди крестьян или казаков русских волостей, оседала там, забывала свой язык, теряла национальные черты и переводилась в крестьянское или казачье сословие [1, с. 69]. С 1913 г. хакасы без учета их кочевого уклада и родового деления были искусственно разбиты по разным управам, уездам, губерниям. Они, как и другие народы Сибири, платили ясак. Хакасский язык и история хакасов официально не изучались. «Царское правительство продолжало насильственную христианизацию населения. … Для крещеных предоставлялись льготы. … Проявлением колониальной политики царизма была массовая отрезка земель у бурят, хакасов, алтайцев и насильственный перевод их на оседлость» [1, с.
71].Уже в советское время политика поддержки коренных и малочисленных народов Севера привела к некоторому росту их численности и самосознания. Однако со временем возобладала общая тенденция размывания культурных границ, действовавшая до конца 90-х гг. XX в. «Практически у всех, кроме кочевых ненцев и восточных долган, развиваются ассимиляционные процессы, родные языки быстро заменяются русским. У некоторых народов среди детей уровень знания родного языка упал практически до нуля (чулымцы, кеты, энцы, нганасаны, и др.). Вслед за языком исчезают и те виды духовной культуры, которые связаны с языком (фольклор). Большие изменения происходят в материальной культуре, здесь исключение составляет лишь традиционная пища, которая все еще повсеместно в ходу. Традиционное жилище сохранилось только у кочевников. Несколько более стойка национальная одежда. Налицо общая тенденция – превращение коренных малочисленных народов края в группы русскоязычных метисов, но с сохранением этнического самосознания и численности» [4, с. 41; 6, с. 104]
В ряде случаев возрождение и культивацию национального самосознания стремятся детерминировать действительностным воплощением его формальных элементов (актуализируется национальный дискурс в социуме), популяризацией этнической культуры с помощью различных каналов информационной коммуникации и через социальные институты (образование – изучение языка, истории, религии, культуры). Искусственно, на инициативных (общественных) или директивных (государственных) началах создаются общественные организации, ассоциации и даже субэтносы (как в начале XX в. происходило «расказачивание», так в конце XX в. происходило возрождение казачества), субкультуры, реконструируются исчезнувшие элементы культуры.
Акцентуация исторических работ в республиках РФ на аспектах национальной и религиозной идентичности народностей их населяющих при определенной модификации и адаптации этой тенденции к российским условиям можно заключить в рамках так называемого этнического возрождения середины XX – начала ХХI века.
К тому же к массовому появлению и распространению националистической литературы, позиционируемой в качестве научной, привело ослабление информационного контроля публичной сферы со стороны центральной власти с начала 80-х XX века. Усилилось обращение к истории как воплощенному отражению духовной и материальной культуры, причем цели спекулятивного характера явно преобладают. Так, в Татарстане, Бурятии, Калмыкии и других тюрко-монгольских республиках усилилась линия на пересмотр исторического значения татаро-монгольского завоевания Руси и, впоследствии, от-и-завоевания территорий Монгольской империи. В вопросе о становлении российской государственности, отрицается роль русского этноса, в этом процессе, его место занимают даже не варяги, а монголы [10, с. 243]; отвергаются исторические факты – жестокость в отношении подчиненного населения, превосходство монголов над остальными народами[7, с. 450]. «Объективная тенденция мирового исторического процесса ведет народы к многосторонней интеграции, но прочный союз должен опираться на сохранение национального суверенитета народов» [3, с. 42; 5, с. 104–105].
В итоге особое значение в формировании традиции и социокультурном конструировании принимает исторический текст. Он и связывает, и разделяет: демаркация происходит во время практики чтения, устной передачи или иных способов воспроизведения текста и заложенных в нем смыслов. Вся совокупность вариантов и комбинаций текстов формирует единое информационное пространство, но в зонах влияния локализованных групп текстов создаются уникальные и неповторимые миры. Каждый человек в течение своей жизни непрерывно находится под воздействием той или иной информации. Исторический текст как информационный механизм функционирует в качестве определенного социального регулятива. Так, традиционные общества укоренены в предании, в сознании их членов прошлое исполняет роль матрицы в конструировании настоящего. Исторический текст как социальный феномен выполняет функцию культурной трансмиссии (это выстраивание дескриптивного отношения между определенным сообществом, к которому принадлежит историк, и остальными социальными группами с целью осмысления социальной реальности), саморефлексии и самоидентификации социальной общности.
Основным системным элементом любой конкретной исторической эпохи являются культурные ценности, нормы и средства воспроизводства социально значимой информации, постоянно становящаяся традиция (статичная лишь в монохроническом срезе). Механизм интеграции и трансляции социально значимой информации помимо распространения в горизонтальной плоскости (в социальном пространстве) актуализируется и в вертикальной (во времени), в диахронической проекции социальных и информационных установок. Свое проявление он находит в феномене социальной памяти и мифотворчестве. Селективный подход коллективной и индивидуальной памяти к сохраняемому материалу детерминирован ценностными (культурными и религиозными) установками, поэтому происходит «символическая реконструкция прошлого, а не хронологическая его последовательность»
[9, с. 10] «В определенном смысле слова функция воспроизведения образца формирует исходные ячейки коллективной памяти в хозяйственной, политической, социокультурной жизни, задает исходные параметры знаковому пространству конкретного социума» [8, с. 56], а социализирующая функция языка как такового и его имманентная структурная организация как носитель элементов власти усиливается в конкретных типах языковой деятельности – исторических текстах.
Конструирование в историческом тексте последовательности конкретно-исторических форм социальной реальности, отличных друг от друга и в то же время генетически связанных между собой, позволяет представить целостную картину прошлого во всей пестроте ее культурных модификаций, ценностных и экзистенциальных установок. Воспроизведение каждой из них возможно при наличии исторических текстов, воплощающих в себе конкретно-историческую эпоху. Такие свойства исторического текста как отражение и консервирование структур социальной организации, а также проецирование и воспроизводство запечатленных и создание новых структур формируют устойчивую связь между традицией и новацией, между прошлым и будущим. Совокупность исторических текстов служит источником национальной и религиозной идентичностей, в чем проявляется их культуротворческая функция. Библиографический список
- Бутанаев В.Я. Социально-экономическая история Хонгограя (Хакасии) в XIX – начале XX вв. – Абакан, 2002.
- Ворошилов В.И. История убыхов. (Очерки по истории и этнографии Большого Сочи с древнейших времен до середины ХIX века). – Майкоп, 2008.
- Герасимова К.М. Вопросы методологии исследования культуры Центральной Азии. – Улан-Удэ, 2006.
- Кривоногов В.П. Этническая ситуация у коренных малочисленных народов Красноярского края // Енисейская провинция: Альманах. – Вып.1. – Красноярск, 2004. – С. 34–42.
- Половинкина Т.В. Черкесия – боль моя. Исторический очерк (древнейшее время – начало ХХ в.). – Майкоп, 2001.
- Рассадин И.В. Хозяйство, быт и культура тофаларов. – Улан-Удэ, 2005.
- Тагиров И.Р. История национальной государственности татарского народа и Татарстана / авт. предисл. М.Ш. Шаймиев. – Казань, 2008.
- Устьянцев В.Б. Социальная память Рссийской цивилизации: системные и ценностные основания // Славянский мир: общность и многообразие / под ред. прот. Димитрия Полохова. – Саратов, 2009. – С. 53–66.
- Фишман О.М. Историческая память как категория народной культуры // Финно-угры и соседи: проблемы этнокультурного взаимодействия в Балтийском и Баренцевом регионах. Сборник научных трудов. – Спб., 2002. – С. 9–32.
- Халбай Я. Чингисхан и этногенез. – Улан-Удэ, 2007.
Казахский национальный университет искусств