Истоки евразийской традиции

Евразийство - крупнейшее течение русской научной и общественной мысли ХХ века. Евразийство сложилось в среде русской эмиграции в 1921 году, и на 1920-е годы приходится период его наибольшего расцвета.

Основателем евразийской концепции был талантливый мыслитель и всемирно известный филолог Н. Трубецкой (1890-1938). Среди тех, кто внёс активный вклад в развитие этой концепции, выделялись историки Г. Вернадский (1887-1973), А. Карташёв (1875-1960), Э. Хара-Даван, специалисты по философии истории Л. Карсавин и Г. Флоровский, культуролог П. Сувчин- ский, правовед и философ Н. Алексеев (1879-1964), государствовед М. Шахматов (1888-1943), географ и экономист П. Савицкий (1895-1968).

Имя П.Н.Савицкого неразрывно связано с евразийством. Практически все крупные деятели движения в разное время отходили от участия в нем. П.Н.Савицкий был верен евразийству всю жизнь. Талантливый экономист, географ, ученик П.Б. Струве, знавший несколько европейских языков, он попал за границу в 1920 г., вместе с остатками армии Врангеля. После недолгого пребывания в Турции и Болгарии П.Н. Савицкий обосновался в Чехословакии, обретя там вторую родину. Он преподавал в целом ряде учебных заведений: Русском юридическом факультете, Русском институте сельскохозяйственной кооперации, Русском народном университете, активно сотрудничал в эмигрантских периодических изданиях, являлся членом Русского исторического общества, входил в Совет Русского заграничного исторического архива. Но главным делом жизни для него было теоретическое обоснование евразийской доктрины.

В центре научных интересов П.Н. Савицкого находились проблемы пространственно-климатических особенностей России, условий ее экономического развития, взаимосвязей и взаимовлияния культур Востока и Запада. Решение этих вопросов сопровождалось обращением непосредственно к истории России, ее государственности на протяжении всех веков существования, а также к причинам революции 1917 г. и установления советского строя.

Название «евразийство» происходит от географического наименования континента Евразия. Это название было предложено П.Н. Савицким и связано со стремлением евразийцев объяснить историческое и культурное своеобразие, особый путь России из особенностей ее местоположения и месторазвития. Россия занимает основное пространство земель Евразии.

Тот вывод, что земли ее не распадаются между двумя материками, но составляют скорее некоторый третий и самостоятельный материк имеет не только географическое значение. Поскольку мы приписываем понятиям Европы и Азии также некоторое культурно-историческое содержание, мыслим, как нечто конкретное круг европейских и азиатско-азийских культур, обозначение Евразии приобретает значение сжатой культурно-исторической характеристики [83].

Центрами деятельности евразийцев были Прага, София, Берлин, Белград, Париж, Харбин. Евразийцы организовывали публичные лекции, чтения, диспуты, собиравшие большую аудиторию. Солидную популярность среди русских эмигрантов и европейских интеллектуалов имели «Евразийские семинары». Много сил евразийцы отдавали научным изысканиям, писали статьи, издавали журнал «Вёрсты», газету «Евразия», альманахи «Евразийские временники» и «Евразийские хроники».

При анализе статей ведущих представителей евразийства, помещавшихся в другом евразийском непериодическом издании «Утверждение евразийцев» (всего с 1921 по 1931 гг. вышло 7 сборников) следует учитывать, что они формировались по вполне определенному плану, которым предусматривалась целостность издания и, соответственно, место в сборнике той или иной статьи того или иного автора.

Все представители классического евразийства, исходя из своего научного познания и опыта, обращались к проблематике истории, философии, культуры, связанной с диалектикой Востока и Запада в русской и мировой истории и культуре. Контуры евразийской концепции были заложены в книге князя Н.С. Трубецкого. «Европа и человечество», вышедшей в Софии в 1920 г. Уже в следующем году там же вышел сборник «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждения евразийцев», включавший вступление и десять статей четырех авторов: географа и политического мыслителя П.Н. Савицкого, возглавившего новое движение, искусствоведа П.П. Сувчинского, философа Г.В. Флоровского, вскоре принявшего священство и ставшего видным богословом, лингвиста и этнографа Н.С. Трубецкого. Эти авторы стояли у истоков евразийства, как движения и как особой концепции о месте России между Востоком и Западом.

Особость России-Евразии объяснялась концепцией месторазвития, которая утверждала географическое, культурное и этнографическое единство и особую миссию народов, проживающих на этой территории.

Русская нация, по мнению евразийцев, объединила различные народы в единую многонародную евразийскую нацию, а Евразию - в единое государство - Россию. Евразийцами утверждалась особая срединная евразийская культура, которая не сводилась ни к европейской, ни к азиатским культурам, а представляла собой синтез «русского» и «туранского» начал.

Евразийская критика западноевропейской культуры была обусловлена личным негативным опытом и объективными историческими событиями, и во многом была справедливой, но при утверждении российской специфики они порой впадали в крайности, утверждая, что без татарщины не было бы России [83].

Историческая концепция, разрабатывавшаяся евразийцами, в частности новый взгляд на монголо-татарское иго, служила подтверждением верности их взглядов. Татарские истоки русской государственности также выводились из географических и исторических факторов.

Первый евразийский сборник, вышедший в 1921 году в Софии получил широкий резонанс в среде русской эмиграции, отличаясь нестандартностью подхода ко многим устоявшимся, традиционным взглядам на прошлые, настоящие и прогнозируемые будущие судьбы России, выгодно выделяясь искренностью и воодушевлением, на фоне многих пессимистических умонастроений.

В многочисленных периодических и непериодических изданиях евразийцев выездных школах, конференциях и съездах участвовали многие известные деятели эмиграции, а позднее, когда евразийство оформилось в политическую структуру со своими территориальными организациями, расположенными почти по всей Европе, оно стало одним из крупнейших идеологических явлений первой волны русской эмиграции. Идеи этого движения ставшие популярными особенно среди молодого поколения, находившегося вдали от Родины, были в центре широкой полемики в печати.

Евразийство зародилось в обстановке глубокого мировоззренческого кризиса, связанного с утерей идейно-психологических ориентиров, охватившего большую часть русской интеллигенции в эмиграции. «Статьи, входящие в состав настоящего сборника, сложились в атмосфере катастрофического мироощущения» - писали авторы в предисловии к первому евразийскому сборнику [84]. Осознание не только величайшего социального катаклизма, связанного с крушением прежней России отличает евразийство от преобладавших в эмигрантских кругах настроений упадничества и бесперспективности.

Евразийцы призвали воспринять революцию как логическое завершение периода развития страны и предлагали принять действенное участие в осмыслении и претворении в жизнь собственно российских культурно - идеологических оснований.

В 1922 году в Берлине вышел второй евразийский сборник «На путях. Утверждение евразийцев», в котором число авторов значительно увеличилось. В дальнейшем евразийцы выпустили три книги непериодического издания «Евразийский временник» и двенадцать выпусков «Евразийской хроники» - издания, преследовавшего в основном тактические цели политикопропагандистского характера. Отдельными изданиями были опубликованы программно-декларативные работы, где предлагалось «систематическое изложение» евразийской идеологической установки. Евразийским издательством публиковались тематические сборники и отдельные монографии, как самих представителей евразийского движения, так и идейно близких авторов.

Во второй половине 1920-х годов у некоторых активистов евразийства выявилось стремление политизировать его. В конце 1920-х годов движение пережило затяжной и тяжелый кризис, который привел к его расколу. Против политизации движения выступили его основатели и главные теоретики - Н. Трубецкой, Г. Флоровский, Л. Карсавин. Один за другим они покидали движение, разорвав с ним связи и даже подвергнув критике его концептуальные выводы. Главным идеологом в этот сложный период для евразийства выступил П. Савицкий, мировоззренческие представления которого в целом ряде моментов заметно отличались от позиций Н. Трубецкого и Г. Вернадского.

Взгляды П.Савицкого, выстраиваясь на базе геософии, то есть на механическом подчинении истории географическим факторам, были эклектичными и схематизированными. Вместе с тем изменение состава движения привело к его расколу, которому способствовало также проникновение агентов ОГПУ в среду евразийцев. Внешним толчком, вскрывшим давно уже накапливавшиеся противоречия между его участниками, стало издание газеты «Евразия». Ее выпуск был организован в конце 1928 года представителями парижской группы. В состав редколлегии вошли Л.П. Карсавин, П.П. Сув- чинский, П.Н. Малевский-Малевич, Д.П. Святополк-Мирский, С.Я. Эфрон, П.С. Арапов, В.П. Никитин, А.С. Лурье. Откровенно пробольшевистский тон газеты вызвал протест Н.Н. Алексеева, П.Н. Савицкого, В.Н. Ильина, заявивших о своем разрыве с изданием, в котором они поначалу принимали участие. Все больше тяготился своим участием в движении и Н. Трубецкой, практически отошедший от него в 1930-е годы.

Предпринятая в начале 1930-х годов попытка придать движению новый импульс путем организации съезда сторонников евразийской идеологии и активной публикаторской деятельностью не принесла ожидаемых плодов. В 1931 году в Париже был выпущен сборник «Тридцатые годы. Утверждение евразийцев», где подводились основные итоги прошедшего десятилетия в развитии евразийства. В определенном смысле сборник ознаменовал собой и завершение деятельности евразийцев, как организованного идейного течения, в котором произошел раскол, связанный с дискредитацией некоторых его лидеров советскими спецслужбами.

В Европе внимание общественности переключилось на проблемы усиления советского государства, в дальнейшем и на проблемы европейского фашизма.

В 1930-е годы евразийство продолжало существовать, однако играло уже меньшую роль в общественной жизни эмиграции.

После II мировой войны, в связи с арестом советскими карательными органами ряда видных евразийцев, евразийство как организованное политическое движение прекратило существование, но его идеи отнюдь не утратили своего значения.

В годы своей деятельности евразийство по-разному было воспринято в эмигрантских кругах. Часть эмигрантов увлеклась новыми идеями. Однако многие выступили с критикой основных положений евразийства. Стимулом для критических выступлений было стремление евразийцев найти свой выход из создавшейся в России ситуации, что приводило к отрицанию смысла политической борьбы их оппонентов.

Если монархисты не признавали евразийцев, поскольку они выступали против реставраторства дореволюционных порядков, то либералы западнической ориентации критиковали их потому, что видели в их взглядах угрозу собственным идеалам. По сути, евразийцы оценили как неудачу попытку приложения либералами к России парламентской модели, выработанной по западным образцам. Неудивительно поэтому, что среди критиков евразийства оказались П.Н. Милюков и А.А. Кизеветтер. Для П.Н. Милюкова, признававшего универсальные законы исторического развития, противопоставление России-Евразии Западу было неприемлемо. С этих же позиций подходил к евразийской концепции и А.А. Кизеветтер. Он определил евразийство как «настроение, вообразившее себя системой», указывая тем самым как на его психологические мотивы, так и на научную несостоятельность [85]. Она определялась общим неверным утверждением об отсутствии общечеловеческих ценностей, что вело к целому ряду неточностей и ошибок в их построениях. Правда, при этом А.А. Кизеветтер приписывал евразийцам несвойственную им мысль о том, что в основе национальных своеобразий лежат взаимновраждебные, исключающие друг друга начала различных культурных миров. Специальное внимание А.А. Кизеветтер уделил доказательству отличия славянофильства и евразийства.

Более сложным было отношение деятелей религиозного возрождения ХХ века и тех, кто примыкал вначале к евразийству [86].

Если С.Н. Булгаков почти сразу увидел в евразийстве возвращение к презираемому им народничеству и прагматический подход к религии, метко названный им православизмом, то Н.А.Бердяев на начальном этапе развития движения отмечал его положительные черты и общность некоторых их оценок со своими собственными. Такими чертами были неприятие вульгарного реставраторства, понимание русского вопроса как культурно-духовного, чувство утраты Европой культурной монополии и надежда на возвращение народов Азии в мировой поток истории, наконец, его пореволюционный характер.

Однако он видел и зловредные и ядовитые стороны евразийства, которые коренились в мировоззрении его сторонников. «Евразийцы реалисты в понимании национальности и номиналисты в понимании человечества», - писал он, определяя мировоззренческие основы их взглядов. «Но номиналистическое разложение реальных единств нельзя произвольно остановить там, где хочешь. ... Если человечество или космос не есть реальность, то столь же не реальны и все остальные ступени» [87]. В номиналистическом подходе крылась опасность отказа от христианства в угоду языческому партикуляризму. Позже он определил его как натуралистический монизм, при котором государство понимается как функция и орган Церкви и приобретает всеобъемлющее значение, организуя все стороны жизни человека. Конструирование такого «совершенного» государственного устройства, не оставляющего пространства для свободы и творчества человеческого духа, Бердяев охарактеризовал как «этатический утопизм евразийцев». Он заметил, что эмоциональная направленность евразийства, являющегося реакцией «творческих национальных и религиозных инстинктов на произошедшую катастрофу», может обернуться русским фашизмом.

Г.В. Флоровский, являвшийся одним из основателей движения, сначала выступил с критикой оппонентов евразийцев, хотя и не ставил при этом задачи защиты последних. Позже он четко сформулировал свое понимание значения евразийства, отметив, что в нем - «правда вопросов, не правда ответов, правда проблем, а не решений». Отправляясь от признания факта революции и необходимости ее духовного преодоления, евразийцы пришли к ее оправданию. Главную причину этого Г.В. Флоровский видел в преклонении евразийцев перед социальной стихией и, как следствие, подчинении исторической необходимости.

С таким видением исторического процесса соединялось в евразийском сознании жуткое, хотя и мечтательное, упоение властью. Стремление спасти социальные достижения революции привело евразийцев к идее создания нового направления, партии. «Иссякнувший пафос творчества, - писал Г.В.Флоровский, - подменяется пафосом распределения и «водительства», максимализмом власти, не только дерзновенной, но и дерзостной. И в евразийстве, при всех декларациях о «внепартийности», копится и возгревается дух человеконенавистнической нетерпимости, дух властолюбия и порабощения» [88]. Вполне понятно, что при таком подходе в «феноменологии» евразийства не нашлось места для церкви, в которой лежат истоки духовного творчества и свободы.

Рассматривая обоснование евразийцами самобытности русской культуры, Г.В. Флоровский подчеркивал свойственный им морфологический подход к проблеме, который приводил их к признанию подчиненности истории народов роковому процессу развития всеединства. Попытка разделить Россию и Европу необоснованна, поскольку они находятся внутри единого культурноисторического цикла.

П.М. Бицилли, участвовавший в одном из евразийских сборников, определил свое двойственное отношение к евразийцам в названии своей критической статьи «Два лика евразийства». «Ясным ликом» он считал отстаивание единства русской нации и государственности, которую нельзя искусственно расчленить в угоду «самоопределения народностей», и связанное с этим провозглашение принципа федерализма. Второй лик - «соблазнительный, но и отвратный» - виделся П.М. Бицилли в стремлении евразийства стать единственной партией, что неминуемо должно привести к диктатуре. Ссылки на то, что этому будет препятствовать евразийская православная идеология, представлялись ему неубедительными. Напротив, такое положение вещей могло лишь привести к сохранению подчинения церкви государству.

Основная дискуссия вокруг евразийства шла в 1920-е годы. В 1930-х годах вместе с распадом движения постепенно угасли и споры о нем. В различные годы советской власти периодически возникали попытки ученых возродить интерес и уникальность евразийских идей, которые не находили должной поддержки, критиковались, а нередко и пресекались самым жестким образом партийным руководством научных организаций, институтов и т.д. Некоторые идеи евразийцев были продолжены другими исследователями.

Прежде всего, выдающимся ученым, этнологом Л.Н. Гумилевым (19121992). Наиболее ярким и значительным научным вкладом в евразийство стали труды Л.Н. Гумилева. В 1965 году вышла его работа «По поводу предмета исторической географии», в которой он впервые изложил свою теорию этноса. В 1976 году он закончил написание своей книги «Этногенез и биосфера Земли». 1989 году вышло в свет его произведение «Древняя Русь и Великая степь». Л.Н. Гумилев принимал основные историко-методологические выводы евразийцев. Большое внимание он уделял протоистории «кочевых империй» Востока открытию колоссального этнического и культурного наследия автохтонов Древней Евразии, вполне сопоставимого с величайшими культурами древности - это, прежде всего наследие хунну, тюрков монголов. В теории «этнической комплиментарности» он развил тюркофильский подход.

О глубокой изученности идей евразийства свидетельствуют многие статьи и труды ученого. Характерна в том смысле и его ранняя статья Л.Н. Гумилева о Н. Трубецком в «Нашем наследии», написанная с хорошим знанием вопроса. Однако интерпретация взглядов Н. Трубецкого довольно своеобразна. Л.Н. Гумилев выделяет в евразийской концепции те положения, которые близки его собственным, и придает им свой смысл. По его мнению, употребляемое Н. Трубецким слово «лик» можно заменить понятием «этнос», а вместо «многонародная личность» использовать понятие «суперэтнос». Излагая взгляды Н.Трубецкого на значение монгольского ига в русской истории, он дополняет их результатами своих изысканий. Вторым планом изложения при этом является полемика с «русофилами».

Главный вывод, к которому пришел Л.Н. Гумилев, заключается в признании того, что «евразийская концепция этнокультурных регионов и химерных целостностей в маргинальных (окраинных) зонах оказалась пригодной для интерпретации всемирно-исторических процессов. Там, где сталкиваются два и более суперэтноса, множатся бедствия и нарушается логика творческих процессов. Возникает подражание (мимесис) как противник оригинальности, и таким образом нарушается принцип «познай себя» или «будь самим собой». «Напротив, этносы, живущие на своих территориях-родинах, поддерживающие свою традицию - «отечество», уживаются с соседями розно, но в мире». Из этого вывода вполне логично выведен другой: «... любой территориальный вопрос может быть решен только на фундаменте евразийского единства» [89].

Евразийцы как представители послереволюционной, насильственной эмиграции, стали еще одним проявлением русского Ренессанса, и в этом продолжилась их связь с родиной и российской традицией, но в тоже время в их способности к синтезу, в отстаивании ценности разнообразия, индивидуального ощутилась постмодернистская тенденция, футуристическая направленность их учения. Для понимания смысла и самобытности этого явления русской мысли, необходимо рассмотреть истоки евразийства.

Как и любое, более или менее значимое учение, евразийство не было изолировано, хотя и возникло в русской эмиграции. Оно продолжало традиции дореволюционной российской историографии.

Евразийство возникло не на пустом месте, оно развилось в русле самобытной и яркой традиции. Своими предшественниками евразийцы считали ту традицию общественной и философской мысли России, для которой «...следует считать характерным отрицание европейской культуры, как общечеловеческой, - пишет К.И. Флоровская,- в частности - утверждение ее непригодности для пересадки на русскую почву; раскрытие самобытности русской культуры и ее независимости от культуры европейской, ввиду того, что русская культура имеет своими истоками византийское православие и родовое самодержавие. К этому направлению следует причислить славянофилов, Ф.М. Достоевского, К.Н. Леонтьева, Н.Я. Данилевского и, в особых поворотах, Д.И. Менделеева, В.О. Ключевского и многих других» [90]. «Если и можно и должно кого-либо считать идеологическими предшественниками евразийцев, то это именно этих людей, так или иначе в своих утверждениях совпадавших с теми или иными утверждениями евразийцев» - заключает К.И. Флоровская [90].

Большинство исследователей считает, что возникновение евразийства было исторически предопределено, так как ему предшествовали мощные традиции русской и мировой культуры. Можно выявить ряд «предевразийских» принципов в работах ряда выдающихся мыслителей, писателей, ученых, естествоиспытателей, историков, философов, что может служить подтверждением глубины истоков евразийства. Сами евразийцы ссылались на Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, славянофилов как на своих предшественников.

Некоторые исследователи истоков евразийского движения находят гораздо более ранних предшественников. Так, согласно точке зрения Н.И. Толстого, истоки евразийства можно обнаружить уже в XVI веке в Польше, в движении сарматистов. Работа польского историка Матвея Миховского «Трактат о двух сармациях» сообщает о существовании двух сармаций - европейской и азиатской. Европейская сармация - это современная ему Польша и прилегающие к ней земли, а азиатская - это Московия [91]. Другой исследователь - С.М.Половинкин самым отдаленным источником, упоминаемым самими евразийцами, считает «Послания старца Филофея» (первая треть XVI века) [92].

Также существует мнение, на которое указывает И.Б. Орлова [93], что первым государственным деятелем, на практике реализовавшим евразийские идеи, был князь Александр Невский. На подобный факт указывает Г.В. Вернадский, считавший Александра Невского одним из мудрых политиков, сумевших оградить православие Руси от латинства римского папы и от мусульманства Орды [94].

В исследованиях, сравнивающих взгляды славянофилов и евразийцев, выделяются три точки зрения. Во-первых, «евразийским народом является именно и только русский народ; остальные, населяющие Россию народы, - это в основе своей либо европейские, либо азиатские, обретающие черты лишь в «магнитном поле» России». Следовательно, эта точка зрения не разрывает связь между евразийством и славянофильством. Во -вторых, исследователи не исключают евразийство из состава славянофильских идей. Придерживаясь мнения Г. Флоровского, эти авторы считают что евразийство - это «соблазн», поэтому евразийцы отвергают не только западничество, но и «славянофильскую альтернативу» [95]. В-третьих, некоторые исследователи придерживаются мнения, что евразийцы увидели в славянофильстве высшее достижение русской социальной философии.

Отношение же самих евразийцев к наследию славянофилов было двойственным, тогда как к западничеству - однозначно негативным. П.Н. Савицкий отмечает, что евразийцы «в целом ряде идей являются продолжателями мощной традиции русского философского и исторического мышления», к которому можно отнести и славянофилов. Как продолжатели ряда славянофильских идей, евразийцы широко используют понятие «соборность», идеи органического единства, объемлющего церковь, общество и человека. Кроме того, поиск альтернативы советской власти и социализму при понимании невозможности восстановления монархического строя и неудовлетворенности европейским капитализмом побудил евразийцев сохранить славянофильскую идею особенного развития России и искать основания не в синтезе с Западом, а в синтезе с Востоком.

Таким образом, это стало вариантом романтического сознания, но опирающегося на объективную географическую, историческую и ментальную связь с Востоком. Следует, однако, отметить, что евразийцы всегда отделяли себя от славянофилов, говоря о том, что славянофильские идеи (но отнюдь не сам его дух) отчасти устарели. Многие славянофильские утверждения середины XIX в. евразийцы решительно пересмотрели.

Предшественником географической концепции П.Н. Савицкого был географ и общественный деятель панславистского направления В.И. Ламанский (1833-1914), основы геополитики России можно найти и в трудах Д.И. Менделеева. Таким образом, евразийство, несмотря на известные различия, продолжало, в общем, уже сложившуюся и достаточно развитую традицию славянофильской и почвеннической (постславянофильской) мысли (К.Н. Леонтьев, Н.Я. Данилевский). Основополагающим для концептуальных построений евразийцев явилось понятие Евразии, как «месторазвития» населяющих ее народов. Занимающий срединное положение между собственно Европой и Азией евразийский материк обладал природноклиматическими особенностями, превращавшими его в «континент-океан», обеспечивающий единое хозяйственное, культурное и политическое развитие живущих здесь народов, его пространственная ограниченность и связанность степью определяла общность их исторических судеб и сформировавшихся под влиянием среды этнопсихологических черт, религиозных взглядов и чувств, языков.

«Естественные условия равнинной Евразии, - писалось в программном заявлении евразийцев, - ее почва и особенно степная полоса, по которой распространилась русская народность, определяют хозяйственно-социальные процессы евразийской культуры. Все это возвращает нас к основным чертам евразийского психологического уклада - к осознанию органичности социально-политической жизни и ее связи с природою, к «материковому» размаху, к «русской широте» и к известной условности исторически устаивающихся форм, к «материковому» национальному самосознанию в безграничности, которое для европейского взгляда часто кажется отсутствием патриотизма, т.е. патриотизма европейского. Евразийский традиционализм... является верностью своей основной стихии и тенденции и неразрушимою уверенностью в ее силе и окончательном торжестве» [96].

Историческая концепция евразийства, существенное место в которой отводилось истории кочевых народов Евразии, монголо-татарского ига и его оценке, имела предшественника в лице консервативного мыслителя первой половины XIX века М.Л. Магницкого (1778-1855), который в полемике с Н.М. Карамзиным говорил и о положительных сторонах последнего явления.

Необычному пониманию России как Евразии соответствовало особое видение ее истории, которое предлагалось евразийцами. Их историческая концепция строилась на борьбе «леса» и «степи», которая разрешалась рядом попыток создать единое евразийское государство. Причем истоки единства России-Евразии восходили, по мысли Г. Вернадского, П. Савицкого, Н. Трубецкого, не к Киевской Руси, а к империи Чингисхана, сыгравшей важную роль в государственном строительстве и сохранении православной религии в условиях идейной и военной угрозы Запада. Ее прямым наследником стало Московское государство. «Это Московское государство, органически выросшее из северо-восточной Руси и еще до окончательного своего оформления решившее в лице Александра Невского ценой татарского ига предпочесть верность своему исконному Православию окатоличению, теперь заступило место монголов и приняло на себя, их культурно-политическое наследие» [94].

Таким образом, кочевые народы рассматривались евразийцами как деятельный субъект русского исторического процесса, а за татарским игом признавалось определенное положительное значение.

Напротив, европеизация России, начатая Петром и продолженная его преемниками, привела к извращению евразийской самобытности России, за- мутнению национального самосознания интеллигенции, бездумно воспринимающей западные образцы, что привело к расколу культуры на «низы» и «верхи», а в конечном итоге - к революции.

Однако разбушевавшаяся социальная стихия способствовала очищению подлинной сути евразийского духа России от поверхностного европейского

налета. По утверждению евразийцев, наступающий период должен раскрыть общечеловеческую миссию России-Евразии, которая станет центром притяжения неевропейских народов против колониального засилья европейских стран. «И не случайно и не ошибочно, - писалось в программе евразийцев 1926 года,- что, выходя из революции, Россия отворачивается от Европы и поворачивается лицом к Азии. До войны и революции русские интеллигенты старались растворить Россию в Европе и сделать Россию аванпостом европейской борьбы с «желтой опасностью». А ныне оказывается, что «цветная опасность» направлена не на Россию и угрожает Европе совсем на иных путях. Она уже колеблет колониальные империи европейских держав, оставляя Россию-Евразию, как неподвижный центр, вокруг которого закипает борьба и на который склонны опереться своими тылом неевропейские культуры» [96].

Евразийство несло в себе оригинальный сплав, синтез традиций русской мысли, оно было продуктом своего времени, своей исторической эпохи. «Катастрофическое» мироощущение эмигранта, насильственно вырванного из привычных условий стихией революции, безусловно, наложило отпечаток на это учение. Выразилось это, прежде всего, в особо пристальном анализе причин, истоков, смысла русской революции.

Хочется подчеркнуть, что евразийцы одни из немногих в пореволюционной эмигрантской мысли смогли подняться выше своей личной трагедии и попытались принять свершившееся в России и с Россией как данность, причем не в плане сменовеховского «восприятия и преодоления» большевизма, а скорее с претензией на конкуренцию с ним в идеологическом плане (одно это показывает насколько была наивна политическая программа евразийцев).

Повлияли на евразийство и современные им политические тенденции, находящиеся в начале 1920-х гг. еще в стадии становления и неосознанные обществом (фашизм, тоталитаризм), но отраженные ими в учениях об идеокра- тическом государстве, идее-правительнице и симфонической личности.

В теоретическом обосновании единства культуры народов Евразии важную роль с приходом в движение Л.П. Карсавина стала играть его концепция всеединства, получившая в этот период теоретическое обоснование в понятии «симфонической личности». В отличие от рационалистической традиции Запада, формирующей представление о личности как индивиде, Л.П. Карсавин указывал, что реальность личности проявляется лишь в многообразии ее деятельности и связей с другими личностями. Поэтому личность может рассматриваться лишь как симфония множественности, входящая в целостную иерархию более сложных симфонических личностей - социальных групп, народов, культур. Своего совершенства симфоническая личность может достичь лишь в церкви.

Надо отметить, что любые попытки соотнести евразийство с фашизмом не имеют под собой никакой почвы (хотя можно отметить типологическое родство с таким течением западно-европейской мысли, как «консервативная революция») [97], так как евразийства нет без православия: «Евразия пони-

30

мается нами как особая симфонически личная индивидуация Православной Церкви и культуры. Основание ее единства и существо его в Православной Вере...» [96].

Несмотря на критику европоцентризма, результатов европейского влияния на Россию, сами евразийцы не избежали этого явления. Идеи евразийцев невольно были связаны с развитием мировой общественной мысли и отражали кризис западной цивилизации. Свидетельством тому служит почти одновременный выход трудов Н.С. Трубецкого «Европа и человечество» (1920) и

О. Шпенглера «Закат Европы» (1921), одной из главных целей, которых была критика европоцентризма. Как отмечает Р. Пайпс, создавая идеологию русского национализма, евразийцы заимствовали идеи у Западной Европы, «чтобы с их помощью возвысить Россию за западно-европейский счет» [98].

Как уже отмечалось, евразийство - многоплановое, комплексное учение. Сами евразийцы географический фактор ставили далеко не на первое место. Более важным для них было учение о симфонической личности, идееправительнице и правящем отборе, то есть человек и идеи, двигающие им. Под евразийской традицией сегодня понимают комплекс теоретических построений, прежде всего в историко-культурологическом плане, который составлял основу исторического евразийства и определял специфику его мировоззрения и представлений о сущности Евразии. Элементы евразийской традиции могли варьироваться как во времени, так и у разных его представителей, но обязательными ее составляющими выступают следующие положения.

В виде тезисов основы евразийства можно изложить следующим образом [99]:

1. Россия является особым географическими миром, отличным как от Европы, так и от Азии. Об этом неоспоримо свидетельствуют ее географические особенности: наличие четко выделяющихся природных зон, расположенных подобно горизонтальным полосам флага, в отличие от Европы и Азии, где их расположение - «мозаически-дробное». Уральский горный хребет лишь условно разделяет эту горизонтально расположенную систему, так как никакого принципиального изменения в ней за его рубежом не происходит. Поэтому утверждение, что Европа продолжается до Урала, где начинается Азия, не имеет никакого научного основания. Напротив, география, а также почвоведение, неоспоримо свидетельствуют о существовании особого географического мира, приблизительно совпадающего с территорией Российской империи. Этот мир П.Н. Савицкий назвал Евразией.

2. Все народы мира живут во взаимодействии с географической средой; воздействуют на нее, но и сами испытывают ее воздействия. Поэтому понимание истории народа немыслимо без уяснения понятия месторазвития - совокупности естественных условий (особенности ландшафта, почвы, растительности, климата и т.п.), в которых разворачивается история данного народа. Влиянием месторазвития обусловлен ряд черт психологии, культуры, «менталитета» этноса. При этом разные народы, не связанные общностью происхождения, но длительное время сосуществующие в пределах одного

31

месторазвития, могут становиться ближе друг к другу, чем народы изначально родственные, но развивающиеся в разных месторазвитиях. Поэтому, несмотря на очевидные различия между ними, русский народ может быть ближе к другим народам России: тюркским, финно-угорским и д.р., чем к славянам, привязанным к европейскому месторазвитию. Это важный пункт, различающий евразийство и славянофильские утопии.

3. Существует особый туранский этнопсихологический тип, присущий кочевым народам Азии. Для него, в частности, характерны: приоритет духовного над материальным, стремление к четко очерченным и не допускающим «разброда и шатания» границам мировоззрения, устойчивым ценностям и формам самосознания. Эти черты в равной степени присущи и русскому народу, что позволяет говорить об общности ряда черт этнической психологии русских и туранцев, а так же о туранском элементе в русской культуре (Н.С. Трубецкой).

4. Помимо генетического родства языков существует еще родство иного порядка, обусловленное не общим происхождением, а длительным соседством и взаимодействием языков. В результате такого взаимодействия складываются языковые союзы. Ряд сходных черт в языках русском с одной стороны и финно-угорских, тюркских, иных языках народов Евразии - с другой, говорит о существовании особого Евразийского языкового союза (Н.С. Трубецкой, Р.О. Якобсон).

5. Киевская Русь являлась нежизнеспособным государственным образованием, так как у русских князей не было представления о единой государственности, без которой самостоятельность Руси была невозможна, и они не ставили себе никаких широких исторических задач. Располагаясь на западной окраине Евразии, Киевская Русь была ограничена узкой территорией, она была протянута в меридиональном направлении. Но власть над всей Евразией неминуемо должна была сосредоточиться в руках того народа, который будет действовать в направлении параллелей, так как прямоугольник степей, протянутый на громадные расстояния от Карпат до Хингана, обеспечивал безусловное господство над всем континентом. Те народы, которые занимали степи, были безраздельными властителями всей Евразии. Естественно, что это были кочевые народы - вначале скифы, затем гунны. С исчезновением последних вопрос о господстве над степью, а, следовательно - над всей Евразией оставался открытым. Задача состояла в том, чтобы мощным колонизационным движением по линии Восток - Запад объединить Евразию. Русичи не могли и не хотели исполнить эту задачу. В то же время монголы, переживавшие период пассионарности (термин Л.Н. Гумилева), были способны к этому. И они объединили континент под своей властью. Слишком наивно было бы полагать, что колонизационное движение монголов было вызвано волей отдельных лиц - оно совершалось с неизбежностью исторического закона. «Природа не терпит пустоты». Огромные пространства Евразии должны были быть заполнены. Эту необходимую роль взяли на себя монголы.

6. Для России монгольское иго было не злом, а благом. Русские книжники осознавали нашествие монголов не как беспричинное бедствие, а как Божью кару за грехи междоусобных войн. На это обстоятельство не обращают должного внимания. Наказание посылается Богом не ради наказания как такового, а для исправления. И именно такова роль наказания Руси монгольским игом. Оно служило к исправлению Руси и свое назначение выполнило. В горниле монгольского ига развилось и окрепло национальное чувство восточных славян, превратившее их затем в русскую нацию. При этом следует помнить, что монголы отличались веротерпимостью. Чингисхан и его ближайшие наследники требовали политического подчинения, но не касались области веры. И монголы были далеко не однородны по религиозному признаку: кроме мусульман, буддистов, приверженцев разных форм шаманизма и язычества, среди них были и христиане. Всегда умалчивали о том, что среди монголов было немало и православных. С открытием в столице Золотой орды, Сарае, епископской кафедры (1261 г.) это число еще увеличилось. Монголом по национальности был Св. Петр, царевич Ордынский. Потом, в 1312 г., хан Узбек попытался ввести мусульманство в качестве официальной религии. И с этого времени начинаются гонения на христиан. Но в той же степени, как и русские, этим репрессиям подверглись сами монголы- христиане. Они массами бежали на Русь, ища здесь убежища, и находили его. Уже этого одного факта достаточно, чтобы понять - отношения русских и монголов не носили характера непримиримой вражды.

Русские переняли у монголов те необходимые элементы единого государства, которых у нас не было - систему сообщений (почтовые станции) и финансовую систему. Об этом свидетельствуют слова тюркские по происхождению: ям (почтовая станция; отсюда - ямская гоньба, ямщик и т.п.), деньги, алтын и т.п. Если бы в России существовали денотаты этих понятий - системы связи и финансов - то не было бы смысла их переименовывать. Ясно, что эти слова вошли в русский язык вмести с обозначаемыми ими реалиями, заимствованными у монголов. Не было на Руси системы государственного управления вообще, не существовало развитого класса чиновников, способного управлять масштабным государственным образованием. У монголов все это было. А без этих систем Русь вечно оставалась бы в состоянии феодальной раздробленности.

Таким образом, основы государственности Московской Руси, помимо византийских истоков, имеют еще монгольские. Одним словом, из Византии на Русь вместе с верой пришла только государственная идеология, но практика государственного строительства, основы российского государственного аппарата имели образцом монгольские реалии.

7. После распадения Монгольской империи на ряд улусов, с последующим еще более мелким дроблением некогда единой государственности, Евразия снова оказалась разъединенной. Но единый природный мир не может не тяготеть и к политическому единству. Нужна была новая сила, способная объединить Евразию. Теперь этой силой стала Россия, обогащенная опытом

монгольского государственного строительства. Началось колонизационное движение русских на восток, приведшее к образованию Московского царства, вышедшего к Тихому океану. Евразия снова была объединена новой исторической силой - русским народом.

8. Эти процессы укладываются в периодическую схему Г.В. Вернадского, согласно которой единая государственность на просторах Евразии периодически сменяется раздробленностью и наоборот. В это схему укладывается и распад единого государства в 1991 г., однако из нее же явствует, что с неизбежностью исторической закономерности это единство будет восстановлено.

9. В сфере культурных преобразований евразийцы исходили из признания «симфонической» культуры народов России-Евразии. Выделены вслед за ними три культурные сферы: 1) государственная или политическая, в которой проявляется единство культуры; 2) духовная, как сфера духовного творчества; 3) материальная. Причем средний элемент триады был центральным, т.к. обеспечивал свободный поиск истины, возможный лишь в рамках религии и церкви. Последнее предотвращало также раскол единой культуры на культуру «низов» и культуру «верхов».

10. Петр I превратил Московское царство в Российскую империю. Евразийцы не отрицали и не могли отрицать положительных сторон государственности императорского периода, но считали при этом, что европеизация России была проведена необдуманно - огулом, без какого-либо чувства меры и целесообразности. В этом - одна из причин революции 1917 г. Правящий слой России отказался от национальных культурных традиций и стал бездумно копировать культуру (и бескультурье) европейцев, широкие же массы народа продолжали жить культурой национальной. Поэтому между народом и правящим слоем образовался разрыв, более того, - в народе утвердился взгляд на барина как на некоего иностранца. Этот раскол нации стал одной из причин краха Империи.

11. Евразийцы, безусловно, отрицали наивный взгляд на революцию, согласно которому ее ни с того ни с сего просто «сделали» люди, приехавшие в пломбированных вагонах. Нет, причины революции были глубоки, многообразны. Силы, приведшие к взрыву, зрели не одно столетие. Крах Империи был предрешен, и во многом подготовлялся поведением самого ее правящего слоя.

12. В развернувшейся после революции гражданской борьбе белые армии были обречены на неудачу. Как бы ни был высок героизм белых офицеров и солдат, победа над большевизмом могла быть достигнута только противопоставлением ему соразмерной по силе идеологии. Такой идеологии не было и не могло быть ни у вождей и лидеров Белого движения, ни у какой-либо из существовавших в России политических партий. Но такую идеологию попытались создать евразийцы.

13. Они признавали как неоспоримый факт, что революция коренным образом изменила и Россию и мир, и что возврат в прошлое, к России императорского (петербургского) периода невозможен, да и не нужен, ибо в нем коренились причины революции. В тоже время революцией создано много нового. Эмигранты вообще склонны были отрицать все созданное революцией. Евразийцы же признавали, что в результате ее, не столько благодаря, сколько вопреки коммунистам, создано много жизнеспособного, хорошего и пригодного для строительства национального государства в будущем.

Этими положительными следствиями революции было следующее: коммунисты, пытавшиеся навязать России новейшую европейскую идеологию, ее наиболее радикальные европеизаторы, на деле добились обратного; Россия была противопоставлена Европе, выключена из сферы ее влияния. Коммунисты повели компанию против Православия с целью его уничтожения, этим добились не только отступничества колеблющихся, но и небывалого духовного взлета в тысячах русских людей, небывалого напряжения остроты религиозного чувства. Таким образом, вместе с внешним уничижением Церкви произошло ее внутреннее, духовное утверждение и возвышение.

Под руководством коммунистов была создана жизнеспособная система плановой экономики, сильная промышленность (при этом евразийцы указывали на варварские способы коллективизации, осуждали их, и говорили, что добром это не кончится). Кроме того, система советов представляет собой подлинно демократическое учреждение.

Однако все эти положительное стороны уравновешиваются, если не перевешиваются отрицательными: коммунизм является, безусловно, ложной идеологией, коммунистическая диктатура подавляет номинально существующие возможности народовластия, преступна борьба с верой, чудовищны масштабы разгрома и распродажи культурных ценностей России, доктринерство и непрофессионализм советских руководителей экономической политики грозят свести к нулю ее достижения и т.п. Все это отлично видели евразийцы. Таким образом, отношение евразийцев к советской власти было объективным.

14. Государственный идеал евразийцев был представлен в отдельных исследованиях. Прежде всего, они считали, что построение идеального государства на Земле невозможно - идеальная форма бытия человека дана только в Церкви. Г осударство может к ней стремиться, но никогда ее не достигнет. Но, тем не менее, стремление построить более совершенную, отвечающую национальным особенностям нашей страны систему государственного устройства осуществлять не только можно, но и должно. Либеральная демократия, парламентаризм, многопартийность - все это сугубо европейские, притом устарелые формы. Итальянский фашизм и немецкий нацизм - явления, не лишенные некоторого здравого элемента, но этот элемент поглощается их отрицательными сторонами. Это явления, на первый взгляд, кажущиеся революционными, но, по сути, - глубоко реакционные. Для России они не пригодны ни в коем случае.

В решении национальной проблемы наблюдается близость позиции евразийцев принципам советского федерализма, при том, что они отрицали коммунистическую диктатуру. Обезличиванию наций в коммунистическом интернационале они противопоставляли истинный союз народов, который обеспечил бы их равноправное культурное развитие и в котором русский народ был бы первым среди равных. В этой связи евразийцы поддерживали культурный национализм и отвергали национализм политический. В качестве главной задачи национальной программы подчеркивалась гармонизация отношений евразийских народов.

Природа государства, по Н. Трубецкому, определяется не формой правления, а типом отбора правящего слоя, то есть тем, по какому принципу отбираются люди, управляющие государством. По отношению к этому принципу форма правления вторична. Самостоятельного значения она не имеет. Поэтому задача состоит в том, чтобы выработать правильный принцип правящего отбора. Евразийцы выдвинули идею отбора по принципу соответствия национальной идее. Государством могут править только люди, разделяющие определенное мировоззрение, подчиняющие себя не личным, клановым, классовым, узконационалистическим интересам, а «идееправительнице» государства (Н. Трубецкой). Если будет соблюден этот принцип, то форма правления может быть любой, - для успешного развития страны это уже не будет иметь определяющего значения. Такой строй называется идеократией или эйдократией.

Церковь должна быть отделена от государства, чтобы исключить ее зависимость от государственных институтов, то есть по мотиву, обратному мотиву, побудившему осуществить отделение Церкви от государства большевиков. В отношении религии программа евразийцев предполагала утверждение нового христианства, русского и православного, путем индивидуального религиозного перевоспитания. Новизна нарождающейся религиозности состояла в переходе от пассивности к активной реализации опыта, накопленного в веках созерцательного бытия. Возрождение религиозности невозможно без восстановления независимости церкви. Религиозное единство России- Евразии виделось идеологам движения как совместная жизнь различных великих религий на основе равноправия.

Народные массы должны участвовать в управлении страной, однако не таким чисто номинальным и механическим способом, как при парламентской демократии. Демократия должна быть опосредованной - через институт сознательных выборщиков (вместо несознательной, безответственной массы голосующих) - и в принципе может взять за основу, существовавшую в СССР систему советов.

Экономика должна быть государственно-частной, то есть сочетать государственное регулирование и существование государственного сектора с широкими возможностями проявления частной инициативы, должен существовать соразмерный государственному - частный сектор. Только гармоничное сочетание частного и общественного (государственного) начал в экономике может обеспечить ее нормальное функционирование. Евразийцы полагали, что пришло время новой эпохи планового хозяйства, которое должно быть поставлено на «идеократическую» основу. Целью его провозглашалась гар-

монизация интересов общества, групп и индивидов, занимающихся экономической деятельностью. Государственно-частное хозяйство, на преимущества которого указывали евразийцы, сможет, по их мнению, преодолеть недостатки капитализма и социализма и создаст возможность для соревнования между государственным и частным секторами, которое ускорит развитие производительных сил России-Евразии. Исходя из этого, они выступали против всеохватывающей национализации в промышленности, а в сельском хозяйстве - против поголовной коллективизации, за сочетание колхозов и совхозов с индивидуальными частными хозяйствами, которые должны поддерживаться государством. Следовало также стремиться к гармоническому развитию промышленных районов с учетом их естественно-географических различий в целях рационального использования природных ресурсов. В сельском хозяйстве необходимой мерой должно было стать природное районирование различных видов производства. Континентальный характер месторазвития Рос- сии-Евразии диктовал развитие в ней системы автаркических миров как особой организационной формы мировой экономики.

15. Исходя из этого, евразийцы предлагали единственно верный путь борьбы с коммунизмом: коммунистическая диктатура должна быть свергнута, идеология коммунизма развенчана, преступная деятельность коммунистов пресечена. Церкви должны быть возвращены все права и главенствующая роль в обществе. Но те положительные следствия революции и достижения советской власти, о которых сказано выше, не должны уничтожаться ни в коем случае. Это было бы, утверждали евразийцы, не только величайшей ошибкой, но и преступлением.

Начиная с 1920 г. евразийцы предупреждали, что если свержение коммунистов пойдет по другому пути, то неизбежны, во-первых, территориальный распад единого Российского государства и торжество сепаратизмов (П.Н. Савицкий), во-вторых, закабаление экономическое, а вследствие того и политическое, России Европой (Н.С. Трубецкой).

Таковы основные положения евразийских учений, элементы которых были оформлены в рамках исторически сложившейся в 20-30-х гг. XX в. евразийской концепции.

При выделении общих, наиболее характерных компонентов «евразийской концепции» необходимо отметить, что само евразийское движение имеет ряд специфических черт, которые повлияли в дальнейшем на его судьбу.

Во-первых, характер евразийского движения с течением времени менялся. По принятой современными исследователями периодизации оно делится на три этапа [100].

Кратко их можно охарактеризовать следующим образом:

1921-1925 гг. - теоретическое и организационное становление движения. Центр евразийского движения сосредоточился преимущественно в Восточной Европе и Германии. Активное участие основателей движения Н.С. Трубецкого, П.Н. Савицкого, П.П. Сувчинского и Г.В. Флоровского (рано отошедшего от него в 1923 г.). Попытки глубокого научно-философского ос-

37

мысления евразийских идей. Постепенное расширение круга участников. Этот период характеризуется выработкой теоретических основ, геософским, материально-географическим и натуралистически-антропологическим обоснованием уникальности России как особого евразийского мира. В 1926 году в Париже была опубликована программа «Евразийство: опыт систематического изложения», в которой отражены научные и общественно-политические настроения евразийцев.

1925-1929 гг. - усиление идейно-политической активности движения. Центр деятельности переносится в г. Париж. Продолжающееся расширение круга его участников и активная популяризация этих идей через евразийское книгоиздательство. Развитие теоретической базы евразийства в трудах Л.П. Карсавина. В это период создается политическая партия «Евразийский Союз» и резко активизируется политическая деятельность, издаются листовки, брошюры, полным ходом идет вербовка новых членов движения. Наиболее активным из них является парижский «левый центр», возглавляемый Л.П. Карсавиным, сплотившийся вокруг газеты «Евразия» и занявший просоветскую позицию.

1929-1939 гг. - после неудачной попытки сохранить евразийское общественно-политическое движение на съезде в Праге в 1932 году, евразийцы окончательно отходят от политической деятельности к научной работе, идейной критике марксизма и поиску «постбольшевисткой идеологии». Начинается раскол движения на несколько групп и постепенное угасание политической и научной деятельности участников движения.

Несмотря на распад евразийского движения, смерть одного из ее лидеров Н.С. Трубецкого в 1938 году развитие евразийской мысли не прервалось. Вплоть до 1960-1970-х годов продолжали свою исследовательскую деятельность Г.В. Вернадский, Н.Н. Алексеев, П.Н. Савицкий

Политические тенденции евразийства позднего периода представляют интерес для анализа современных политических версий неоевразийства, что будет рассмотрено в одной из глав.

Во-вторых, евразийство, как учение, было представлено научными исследованиями разноотраслевого характера. Это способствовало разработке евразийских идей на материале многих наук (история, этнография, география, экономика, лингвистика, богословие, философия) и придало учению характер междисциплинарного синтеза. В индивидуальных работах, в силу указанной особенности, авторы рассматривали наиболее близкие для них аспекты евразийства.

В-третьих, несмотря на указанную выше специфику, о евразийстве можно говорить как целостном учении, имеющем разработанную теоретическую базу и характерное для него особое общее «настроение, мироощущение». Н.С. Трубецкой, предупреждая в 1925 г. об опасности политической ангажированности движения, так писал об этой особенности евразийства: «Вспомните, что такое мы. Мы - это особое мироощущение. Из этого мироощущения проистекает особое миросозерцание. А из этого миросозерцания могут быть выведены, между прочим, и некоторые политические положения. Но только, между прочим» [101].

Отражение общих для евразийства идей мы находим как в индивидуальных трудах евразийцев, так и в программных документах [96]. Поэтому важно отметить, что в целом для этого учения, особенно на его восходящей фазе развития, характерен приоритет духовного над материальным. В евразийстве, как отмечают многие исследователи, можно выделить три сферы его применения: духовная, государственно-правовая и «телесная», географически- экономическая [102]. Религиозная основа связывает все сферы евразийской идеологии и теории. «Уже в «Исходе к Востоку» приблизительно половина статей была посвящена религиозным вопросам. Та же пропорция осталась в силе и в следующих сборниках», - отмечает П.Н. Савицкий [103].

Евразийцы не раз подчеркивали, что неверно в их учении акцентировать географический аспект, связанный с введенными ими понятиями «Евразия» и «месторазвитие».

Величайшим бедствием для России было, по мнению евразийцев, неумение понять и осознать свой самобытный путь. В этом смысле само название работ Н.С. Трубецкого «К проблеме русского самосознания», Г.В. Вернадского «Начертание русской истории» отражало главный, историософский пафос евразийского учения. Оно не было учением готовых ответов, оно ставило вопросы и будоражило мысль, призывая их решать. Отвергая западничество и одновременно его славянофильскую альтернативу, евразийцы представляли один из вариантов «третьего пути» развития России, своеобразную попытку конкретно-исторического «прочтения» отношений Советской России с Западом. «Культура России не есть ни культура европейская, ни одна из азиатских, ни сумма или механическое сочетание из элементов той и других. Она совершенно особая, специфическая культура, обладающая не меньшей самоценностью и не меньшим историческим значением, чем европейская и азиатские. Ее надо противопоставить культурам Европы и Азии как срединную евразийскую культуру» [104].

Как уже отмечалось, евразийство как движение прекратило свое существование к концу 1930-х гг. Евразийство замышлялось его создателями как расставание с имперским прошлым и советским настоящим России, как идеология будущего воссозданной родины. Выбор лежал между капитализмом и социализмом, так как евразийцы не принимали ни капитализма, ни социализма. Однако видение народов России как органического целого исключало из арсенала их мышления такие понятия, как автономная личность, гражданское общество, демократия.

Как часто это бывает, сложная концепция евразийского мироощущения, распространяясь на большие группы людей, постепенно политизировалась и упрощалась.

Рассматривая современное восприятие идеи евразийства в следующих главах, нам важно проследить, какие ее элементы оказались востребованными современным обществом и какие формы они приняли, а также выявить причины современного интереса к евразийской традиции, и ее перспективность для формирования интеграционных процессов на евразийском пространстве.

Конечно, со времени существования «классического» евразийства, созданного в 1920-х гг. прошло 90 лет. Но в историческом масштабе это величина относительно малая. Этап развития наук, на котором базировались евразийцы, уже пройден. Но, с объективной точки зрения, современная эволюция научного знания сводится только ко все большему, по сравнению с предыдущими этапами, накоплению фактической информации, поэтому она не может опровергнуть базовую концепцию, заложенную в прошлом, если только она не противоречит вновь устанавливаемым фактам, а только дополняет ее.

Евразийские научные теории, весь евразийский научный комплекс, следовательно, не утратил своего значения, так как современной наукой не установлено ничего, что бы ему противоречило. Евразийские научные разработки и теории не вступают в противоречие с современным состоянием науки, их можно дополнять, несколько корректировать с учетом новых научных данных, развивать, как это делал Л.Н.Гумилев, и делают его последователи.

В целом концептуальная евразийская система остается ценнейшим достижением науки. На наш взгляд, ценность евразийской исторической концепции во многом заключается именно в смелости, самостоятельности суждений, научной добросовестности, позволившей по-новому взглянуть на историю народов, населяющих Евразию. Евразийское видение и понимание хода исторического процесса на евразийском пространстве позволяют современным ученым представлять дальнейшую картину альтернативного евразийского взаимодействия уже в условиях республик СНГ.

1.2