НИКИТИН Михаил Михайлович

Родился 11 июля 1943 года в г. Омске. C первых классов школы жил с бабушкой Липой Кузьминичной - мать поехала к отцу разделять с ним военную жизнь.

Моя мать-Любовь Тимофеевна - только закончила медицинское училище, как началась война с Германией. C первых дней войны её направили медсестрой на Ленинградский фронт. Её наградили медалью -За отвагу», в первые месяцы войны эта медаль ещё была из чистого серебра.

Мой отец - Михаил Иванович - всю жизнь был военнослужащим. Артиллерист, прошёл путь с самого начала войны с противотанковыми пушками, потом с батареей гаубиц. Всегда был па передовой. Имел и ранения, и контузии. Дошёл до Берлина. После войны служил в Восточной Германии, затем-на Западной Украине, а закончил службу, как говорили тогда, на «точке» в Восточной Сибири.

Со школой мне повезло (окончил среднюю школу № 64 в 1960 г.). Серьёзные пожилые педагоги очень серьёзно учили, и ещё серьёзнее спрашивали. Учились и в субботу. На дом задавали много. І Іагрузка была, как сейчас бы сказали, очень большая,

но мы об этом ничего не знали и нам это тогда казалось нормой и нравилось. В 50-е годы вся страна жила трудно, все много работали. А мы чем были хуже? Взрослели быстро. Помню, как-то осенью 1952 г. на перемене в классе все шумели, запускали бумажных голубей, а голубь одного мальчика вдруг попал в портрет И.В. Сталина (он в каждом классе обязательно висел над доской), все замерли - в класс кто-то вошёл из взрослых... Больше этого мальчика и его родителей мы никогда не видели.

Все предметы были одинаково сильные и, главное, интересные.

Это всё оказалось важным особенно для меня, так как рос я вольной вольницей: помню, с ватагой полублатных ребят шастали по городу по ночам, чего только от скуки не хулиганили (к счастью, я попался только один раз и меня отпустили - было наукой). Бабушка меня бешено любила и позволяла мне абсолютно всё. Но от плохой компании она (для меня как-то совершенно незаметно) меня отстранила, да и школа повлияла, конечно. Наверное, бабушка хотела, чтобы у меня никогда не было свобод- ного времени (на всякие шалости). То она меня в музыкальную школу определила, где я несколько лет бесславно проучился без особого энтузиазма (я хотел играть на фортепиано, но у нас был только баян...), то она отвела меня во Дворец пионеров (параллельно музыке) в авиамодельный кружок, где я также провёл несколько счастливых лет, и даже преуспел.

Бабушка иногда просила меня «починить» то старый будильник или ручные часы, то старую швейную машинку... Я их разбирал-собирал по нескольку раз, и так «зачинивал» до конца, но интерес к точной механике и вообще умение всё делать руками у меня возникло. На родительские собрания бабушка в школу никогда не ходила. Сначала её пытались вызывать, но потом поняли, что лучше будет не трогать - бабушка разорвала бы любого за каждый нелестный отзыв обо мне. Помню, как я спаял свой первый детекторный радиоприёмник. В школьные годы что только мы с друзьями не мастерили! Например, увидели в конце 50-х в журнале ласты и маски для плавания - тут же что-то находили, вырезали, клеили, но у нас у первых в городе это было сделано, и мы с радостью за городом на озере испытывали наши самоделки... Бабушка всё это сносила покорно и даже поощряла.

Где-то ещё в классе третьем-четвёртом мне подарили фотоаппарат «Москва-2», позднее - «Зоркий». Всю фотографическую премудрость постигал, к сожалению, сам, на собственных многочисленных ошибках. Пришлось в библиотеке им. А.С. Пушкина (жили рядом) дополнительно читать и химию, и физику, и оптику, а там дальше и учебники по живописи и искусствоведению... Так фотография и картины (живопись) стали моей страстью на всю жизнь. Самостоятельно пробовал рисовать (увлёкся почему- то акварелью), но техники рисования не хватало, я это видел и переживал, а подучиться было не у кого, да и некогда.

Главное - надо было выжить, особенно, как-то обеспечиваться дровами на зиму. Обычно приходилось вылавливать из реки (жили-το мы на берегу) брёвна, которые как-то оторвались от лесосплава. Надо было их на реке выжидать-высматривать: пока сидишь на берегу с удочками или закидушками, потом, если повезёт, на лодке длинное бревно надо поймать, вытащить, высушить, распилить, дрова наколоть...

Весной 1960 г. мои школьные годы закончились. Мне вместе с аттестатом зрелости выдали серебряную медаль за какие-то особые успехи. Она дорога мне как память, и давала возможность сразу сдавать вступительные экзамены в институт, так как в то время в институт в первую очередь принимали только после двухлетнего стажа работы после окончания школы или после службы в армии.

Большинство одноклассников подали заявления в Омске в выездную приёмную комиссию ТПИ (ничего о нём я раньше не знал). Затащили и меня. Сдавали 5 экзаменов: математика письменно, математика устно, физика, немецкий язык, русский язык и литература. Я спокойно и непринуждённо, как мне тогда показалось, набрал балл много выше проходного и вместе со своими одноклассниками (и другими омичами, имевшими 2-летний трудовой стаж) поступил на электромеханический факультет на специальность «Автоматика и телемеханика». К 1 сентября 1960 г. мы с друзьями поехали в общем вагоне в Томск, в новую жизнь.

Ну, мне, как всегда, «везёт»! Именно с этого учебного года по всем вузам страны прокатилась новая идея Н.С. Хрущёва, который был зациклен на трудовом воспитании молодёжи (в 9-м и 10-м классах школы нас воспитывали трудом на заводе «Омэлек- троточприбор», где я работал токарем, вытачивая оси стрелок в вольтамперметрах). Новая идея Н.С. Хрущёва состояла в том, чтобы студенты 1-2 курсов, которых приняли в вуз без двухлетнего трудового стажа, должны пройти, параллельно с учёбой, трудовое воспитание на производстве - «рабочие-студенты».

Первая лекция была в главном корпусе профессора Скрипова по начертательной геометрии. Со 2 сентября я начал работать токарем-полуавтоматчиком в цехе № 1 завода «Сибэлектромо- тор». У меня было три станка: один фрезерный и два токарных. Я вытачивал валы для электродвигателей. Работа в три смены, понедельно.

ты где-то там: ты студент и должен выполнять учебную нагрузку как полагается. Однако срочно организовали занятия в две смены: вечером повторяли лекции и практические занятия, которые были утром. Кто работает в первую или в ночную смены, занимаются вечером. Кто работает во вторую смену, занимаются утром. Кто, когда и куда придёт - никто не знает. Представляю, как преподаватели должны были «кувыркаться». В общежитии по ул. Усова, 11-а, в комнате нас жило б человек, все работали в разные смены. Если я работал в ночь, утром отдохнуть было невозможно, так как полкомнаты только что встали и шумно бодрствовали. Так «отдохнувши», идёшь на занятия, клонит в сон, а преподаватель (гад такой, ничего не понимает) что-то кричит у доски и не даёт спать. Идёшь опять в ночную смену. Иной раз я ходил между станками и выполнял все операции в полудрёме с закрытыми глазами! Настолько всё отработал в себе до автоматизма, хотя прекрасно понимал, что это очень опасно: с такими мощными станками, где всё бешено крутится и шумно вертится, до беды не далеко. И такой кошмар длиною в полтора года! Это была коррида! Но я ни разу даже не слышал о том, что кто-нибудь из нас не выдержал! Экзамены сдавали хорошо. Моя сильная школьная подготовка мне ой как пригодилась. C 1962 года, когда срок нашего трудового воспитания закончился, эту эпопею отменили.

В ТПИ ректор проф. А.А. Воробьёв организовал новый факультет «Автоматика и вычислительная техника», - и нашу специальность перевели на этот факультет. Так, проучившись на электромеханическом факультете и пройдя полномасштабно такие «механические» курсы, как теория механизмов и машин, расчёт и конструирование точных механизмов, сопротивление материалов - профессора Коняхина, основы металлургии, теоретическая механика, на АВТФ (группа 1010-3) опять включились в другой полномасштабный учебный процесс: теоретические основы электротехники (3 семестра) - читал сам Лукутин, электроизмерительные приборы, теория авторегулирования.

После 3-го курса объявили дополнительный набор на ФТФ - стране были нужны физикотехники. Я и мой товарищ В.П. Лисицын подали заявления. Этому решению в немалой степени способствовали мои одноклассники, которые с самого начала поступили на ФТФ. Итак, мы стали учиться на ФТФ по специальности «Автоматизация физических установок» в группе 070-4, а мои одноклассники были в группе 070-2. Появились новые, захватывающие меня, предметы: теоретическая физика, атомная физика. Наконец-то я нашел себя: сам дух ФТФ полностью отвечал моему внутреннему содержанию. Тяжёлый и многолетний период разброда и шатаний закончился. Таким образом, я стал физикотехником (и горжусь этим!), но и АЭМФ, и АВТФ остались мне родными - ведь там я начинал и многих хорошо знаю.

Учиться мне нравилось - это осталось со школьных времён. Бывало, после занятий бежишь сначала в читальный зал место занимать, а уж потом на обед. В читальном зале студентов всегда было битком, сидели все допоздна. Занятия я никогда не пропускал, так как просто не хотелось пропускать. Учился обычно на повышенную стипендию. Сессию, как правило, сдавал досрочно. Писать об этом скучно, а в жизни это было очень не просто и интересно. Хороших преподавателей было много. Если перечислять, то боюсь кого-то не упомянуть и этим обидеть. Но об одном всё же скажу. Философию на ФТФ преподавал простой ассистент Ратницкий (простите, забыл имя-отчество). Маленького роста, тощий, весь какой-то перекошенный, непропорциональный, деформированный, сильно горбатый. Да и возрастом он казался, ну, может быть, чуть старше нас. Кто бы его слушал! Да ещё и занятия его по расписанию были в понедельник первой парой! Hy кто пойдёт, да ещё после вчерашнего!? - Но все были как штык!! Боже мой, какой это был мощный интеллект! Было где-то даже не понятно, какой предмет он нам читает? Дело не только в том, что он нам давал много больше, чем надо было по программе: рассказывал о всех великих философах всех времён и о сути их воззрений, читал нам Байрона, Гёте, Блока, Бунина наизусть, - он нам открыл Вселенную мысли и духа, перевернул всю нашу душу, наполнил наш разум смыслом жизни, любовью к жизни, любовью к Родине. Мы совершенно забывали, не видели, что перед нами страшный уродец. Нет, перед нами был прекрасный человек! И мы все, боясь почему-то признаться в этом друг другу, стремились опять увидеть и услышать его!

Все знают, что на первых двух-трёх курсах учиться труднее, даже значительно труднее, чем на старших курсах. Это не значит, что надо сократить общенаучные или общетехнические дисциплины! Как раз наоборот! Но урегулирования этой проблемы нет до сих пор. Кроме того, до сих пор стыдливо умалчивают, что часы часам рознь: часы учебной нагрузки с мелом у доски на первом(!) курсе - это даже очень совсем не то, что, например, часы для проведения консультаций по курсовому проекту у старшекурсников.

Примерно два курса мы жили в финансовом отношении неплохо - как-никак, зарабатывали на производстве, будучи рабочими-студентами.

Потом... А потом в профкоме мы покупали на стипендию талоны на питание в столовой ТПП, которая располагалась на втором этаже клуба ТПП (Усова, 13). Рассчитано было ровно на месяц. C натягом, но хватало. Не голодали. В те времена чай и хлеб на столах были бесплатно. В столовой ТЭМЗа, например, за 50 копеек можно было как-то пообедать. Помогали и родители, хоть и не всем, но что-то присылали ежемесячно, поддерживали. Если посылали съестную посылку, то всё выставлялось в общежитии в комнате на общий стол. Это закон. Родители знали, понимали и присылали на всех больше, сколько могли. Так и моя матушка делала. А кто «зажимал» посылку, подвергался всеобщему презрению. Вот у физикотехников таких «зажимал» в моё время никогда не было!

Два лета я работал в студенческом стройотряде. Все хотели самостоятельно подзаработать на жизнь - не с родителей же вечно тянуть. Один раз наш стройотряд физикотехников строил кошары очень далеко в степи в Казахстане. Но там что-то с финансированием и с обеспечением стройматериалами не заладилось, и нас отправили восвояси не солоно хлебавши. Другой раз - это уже был сборный стройотряд ТПИ - строили двухэтажные дома из бруса в посёлке Новый Васюган. В отряде была дисциплина! Спиртного - ни-ни! Работали сильно, с огоньком! Всё сделали в срок. Правда зарплату нам выдали ниже оговоренной заранее.

Мы жили в различных общежитиях: сначала на Усова, 11-а, затем на Усова, 13-а, затем в Студгородке, 11. Нам странно «повезло»: все ездили на уборку картофеля или там чего-то, а нас всегда направляли на помощь в строительство новых общежитий. Построили общежитие Пирогова, 18, пожили там. Построили общежитие Пирогова, 18-а - пожили год и там тоже, построили на Вершинина, 39 - и там, пожалуйста. Жили на Кирова, 2. А заканчивали проживание в студентах на Кирова, 4 (где в моей родной комнате № 48 на первом этаже, с окном на трамвайную ул. Советскую, нас жило 5 человек). Вот так нас мотала судьба. Студ- городок менялся на наших глазах и с нашим участием. Партия сказала надо, комсомол ответил - есть! Наша комната на Кирова, 4, звенела и гремела на весь факультет. Помню, замдекана бежит по общежитию: «Чтобы всё было в порядке» (!) (идёт высокая партийная комиссия по проверке состояния!), заглядывает к нам. У нас на стене клопами крупно выдавлено «Слава КПСС!», орёт магнитофон не советской музыки, вино... Просит нас: «Потише, закройтесь, запомните - вас никого нет!»... И мы никогда руководство родного факультета не подводили!

Помню хорошо нашего заведующего кафедрой В.Н. Титова, основателя кафедры. К студентам относился как-то бережно, по- отечески. Со здоровьем у него плохо уже было: помню, возьмёт полную столовую ложку соды в рот, запьёт водой из-под крана, только после этого может беседовать.

На преддипломную практику послали меня в Москву в Физический институт им. П.Н. Лебедева АН СССР. Я стал работать на электронном синхротроне ФИАН СССР с осени 1965 г. в Москве, на Ленинском проспекте, 59, напротив универмага «Москва». Жилищных условий - никаких, я устроился в пригороде Москвы (1 ч 40 мин до работы и столько же назад). Но научная работа была интересная, с утра до ночи. Участвовал в научных исследованиях на электронном синхротроне «С-60» на энергию 680 МэВ. Мною тоже были довольны и хотели оставить на постоянной основе. Однако я вернулся назад в Томск для работы на самом мощном для того времени синхротроне «Сириус» на 1,5 ГэВ...

В НИИ ядерной физики при ТПИ в феврале 1966 г. В.А. Визирь представил меня директору института И.П. Чучалину, тот согласился принять меня на работу инженером в службу управления синхротроном. Так постепенно и пошло: инженер, старший инженер, начальник смены, старший научный сотрудник... Синхротрон работал дённо и нощно. Физики всех мастей использовали его в своих экспериментах.

Всему приходит своё время. Влюбился с первого взгляда. Года два дружили. Поженились мы с моей Надеждой Васильевной 18 марта 1967 года. Я - молодой инженер в НИИ ядерной физики, она - студентка второго курса машиностроительного факультета. Вместе имущества набралось на два чемоданчика - вот наше первое хозяйство. C этого начали, да так и идём по жизни вместе. Сначала нам дали жильё далеко за городом в посёлке Спутник, дом 18. Комнатка -12 м2. Хорошо жили.

Когда переехали, года через полтора, в общежитие молодых сотрудников наул. Усова, 11-а, стало ещё лучше. Комнатка была уже 14 м2 и в городе. У меня зарплата была 120 руб., у жены - стипендия 30 руб. Не разгуляешься. Регулярно ходил на подработку: разгружал для завода резиновой обуви вагоны с углём, с каучуком, с сажей (ламповой, форсуночной)... Работал в ремонтных бригадах, разгружал в порту баржи с чем ни попадётся. 12 апреля 1971 г. родилась доченька Юленька. В этом же году на физфаке МГУ я защитил кандидатскую диссертацию. А тут в НИИ ЯФ начали народную стройку: с большой помощью научных сотрудников, которым определили жить в будущем доме, начали строить жилой 90-квартирный дом по ул. Учебная, 3/2. Два с половиной года вот так всем миром и строили: днём - в лабораториях, вечером - на стройке, или наоборот. Часто по субботам и воскресеньям. Конечно, всем заведовала строительная организация, а мы чаще всего - на подхвате: бери больше - неси дальше, всё, что грязное - всё твоё.

В марте 1974 г. переехали в настоящую квартиру. У нас с Надей это вообще была первая квартира в жизни. Дочери уже исполнилось три годика. Расширили нам жильё весной 1986 г., когда я уже был молодым доктором наук, заведующим кафедрой, членом парткома - ответственным за состояние студенческих общежитий ТПИ. Переехали в межвузовский большой 9-этажный жилой дом на Красноармейской, 135, что на площади Южная. Вся кафедра помогала мне переезжать. (Спасибо! Никогда не забуду!) Начали «обрастать»: машина, гараж, дача в Тимирязевском (родители помогли, отдали последнее перед смертью).

Частенько водили разные экскурсии по установкам НИИ ЯФ. Как-то в июне в конце 60-х (был жаркий солнечный день) звонок в пультовую, мол, срочно навести порядок и чтоб всё работало как надо! Ждём-с. Сбоку у главного пульта на столе стоял графин и поодаль стаканы. И был в том графине спирт самой наивысшей очистки. Совсем немного-то и было. В общем, не успел (поленился) я его убрать и впопыхах забыл! Вообще, у нас по технологии спирт был рекой. Дело в том, что каждые 3-4 часа надо было выключать синхротрон и быстро протирать- промывать резонатор в инжекторе - микротроне. Плохо протёр или спирт был не совсем хороший - идет пробой. Заваливает в пультовую большая толпа: впереди огромный дяденька с совершенно лысой головой: министр по атомной энергии СССР, академик А.П. Александров, за ним первый секретарь обкома партии Е.К. Лигачёв, затем ректор, директор. Ну, я рассказываю, тычу пальцем в осциллограф, показываю режим ускорения. Вдруг Анатолий Петрович как-то по-простецки непринуждённо берёт стакан, плесканул из графина воды (это он так думал!) и отхлебнул, не переставая слушать меня. Поперхнулся. Все замерли! У меня сознание отлетело в потусторонний мир. Анатолий Петрович зыркнул на меня и мгновенно всё понял!!! Хохотнул: «Хороша водица!». Никто ничего не заметил. Я что-то мямлю... «Ладно! Пошли в зал!» - скомандовал А.П. Александров и все ринулись в подвальный зал, где располагался синхротрон. Я сижу в пультовой, один. Потом поднялись наши ребята - мои сотрудники по смене. Я спрашиваю: «Ну, как?» - «Да, ничего! Всё спокойно, как обычно». Много лет я никому ничего не рассказывал. А тут мой друг В.П. Лисицын, - он работал главным специалистом в министерстве у А.П. Александрова, говорит мне, что как-то после совещания Анатолий Петрович, смеясь, в хорошем настроении, рассказал такой вот анекдот, который произошёл с ним.

Из официальной справки:

«Никитин М.М., 1943 года рождения, гражданин РФ. Окончил с отличием в 1966 г.ФТФ ТПИ.

C февраля 1966 г. работал на самом мощном (в то время) в мире электронном синхротроне «Сириус» на энергию 1,5 ГэВ в НИИядерной физики при ТПИ (1966-1982 гг.). Был предложен новый способ измерения частот и наблюдения резонансов бетатрониых колебаний электронного пучка в синхротроне. М.М. Никитин экспериментально исследовал поляризационные свойства синхротронного излучения релятивистских электронов высокой энергии.

Впервые экспериментально исследовал спектральные и поляризационно-угловые свойства ондуляторного излучения релятивистских электронов в синхротроне.

Разработал основы уникальных источников ондуляторного электромагнитного излучения с заданными спектральными и поляризационными свойствами (любого вида и степени поляризации ) в широчайшем диапазоне спектра от радиоволн до жесткого рентгена.

Экспериментально обнаружил и исследовал интерференцию электромагнитного излучения релятивистских электронов в прямолинейном промежутке синхротрона.

Им была начата разработка спектроскопии нового типа - без спектральных приборов - на основе использования ондуляторного излучения (безмонохроматорная компьютерная спектроскопия)».

Профессор А.А. Воробьёв, когда был уже в опале, приходил на научные семинары в НИИ ЯФ, где делались доклады кем-либо из молодых сотрудников. Как-то он пришёл на наш семинар по синхротронному излучению, но был сразу же грубо выдворен... Нам, молодым было страшно неловко и стыдно, потому что мы вот так случайно оказались присутствующими при такой ситуации. Александр Акимович тихо, спокойно и с достоинством вышел. Но он всё же продолжал интересоваться новыми научными результатами, ему хотелось быть хоть чем-то полезным. Мы встречались с ним редко и когда как.

Вечером я часто один задерживался допоздна в 204 комнате (наверное, из-за лени не всё успевал сделать днём). Заходит как-то А.А. Воробьев. Я вскочил, пригласил сесть, конечно. Он говорит: «Я знаю твою группу, мои ребята, которые излучением при каналировании занимаются, рассказывали. Тяжело тебе будет. Сейчас не очень хорошо, а будет ещё хуже... Я ведь тоже всегда всё сам начинал, всё один, прикрывал всех, как ты. И как и ты, без мамы, без папы, без дяди, без «лапы»!..» (Наверное, он имел в виду отношение в институте к той теме, которой я занимался - ондуляторным излучением релятивистских электронов). Действительно, этой темой тогда, в начале 70-х, всерьёз в Советском Союзе, да и за рубежом не занимался никто. А раз никто из именитых не занимается, значит, тема не интересная, не нужная и её надо закрыть. Но я всё же верил в правильность моего дела и, так сказать, несмотря и вопреки, продолжал, со всеми вытекающими отсюда последствиями (понятно, какими). Конечно, не без политической поддержки академика Г.И. Будке- ра и нобелевских лауреатов академиков П.Л. Капицы и П.А. Черенкова, на семинарах у которых я несколько раз выступал в Москве.

Итак, сидим. Он опять: «Миша, а ты знаешь, какой был мой самый первый рабочий день на посту ректора в апреле 1944 года? Прихожу утром. Звонок. Звонит начальник НКВД по Томской области и в приказном тоне говорит, чтобы немедленно освободили главный корпус, так как принято решение передать его НКВД, а вас (институт) переводят на Кирова, 18, где мы (НКВД) сейчас располагаемся временно. Что делать? Звоню первому секретарю обкома партии. Тот ничего об этом не знает. Обещал позвонить в Москву, выяснить. Весна 1944 г. Идёт война. Всё для фронта, всё для Победы! А тут какой-то институтишка где-то в Томске! Под горячую руку за неподчинение всё может быть. Весь день, как в тумане. Спокойно думаю, что завтра меня уже здесь не будет. Или вообще не будет. ... Наконец, звонок из обкома. Первый секретарь успокоил: принято решение оставить институт там, где он есть. Работай. Тут, мол, наш генерал погорячился, но мы его уговорили. ... Вот так. ... Миша, я вижу, ты любишь сверхзадачи ставить. Не боишься! Ты можешь. Это правильно. Но за это будет расплата. Обычно, кому больше всего добра делаешь, тот первым и предаст. Видел, как на меня все окрысились? А ведь только, кажется, вчера...». Он замолчал, ещё посидел, потом встал, пожал мне руку и вышел. Больше я его никогда уже не видел.

Примерно лет через 30 после этого разговора профессор Владимир Александрович Воробьёв (в МАДИ (ГТУ) наши кафедры на одном этаже) случайно в разговоре напомнил мне об этом случае из жизни его отца. И рассказал многое, даже ещё подробнее. И ведь никаких документов не осталось! Всё было решено без всяких бумажек, без визирований, без согласований. За один день! Не могло, видать, обойтись и без наркома НКВД Берия Л.П., ведь дело касалось его «епархии». Всё сделано было по-военному: быстро и чётко, только используя телефон!

Я думаю, только за это, за один этот день из всех 26 лет, что А.А. Воробьёв был ректором, стоит навсегда воздать ему должное в ТПУ. Ведь, защищая институт, а потеря зданий ТПИ - это потеря всего института, он бросился, как Матросов на амбразуру, понимая, что сильно рискует жизнью. Много ли в его окружении нашлось бы способных на такое? Теперь понятно почему, когда он подал в Правительство ходатайство о переименовании института, прикрепив к его названию стратегически важное слово «политехнический», положительное решение было принято уже в июне того же 1944 года! C такой скоростью! Представляю разговор неких чиновников: «Это кто такой Воробьёв? Откуда- то... из Томска? - Да, это тот, который... до самого Л.П. Берия... помнишь? - А-а-а!.„».

Из официальной справки:

«Никитин М.М. приглашался для ведения научной работы, выступлений на семинарах, участия в работе Международных конференций и чтения лекций в различных зарубежных научных центрах и университетах: ФРГ (1977/78, 1982, 1984/85, 1989/90, 1992/93, 1998 гг., затем ежегодно), Италия (1978), США (1980), Нидерланды (1989), Франция (1990,1992, 2003), Вьетнам (2006, 2007)».

Свою научную группу в самом начале 70-х я собирал не спонтанно, как казалось бы на первый взгляд. Подбирал так, чтобы каждый что-то мог делать лучше всех остальных. Вникал в их жизнь, в их быт, помогал, как мог, и в их семейной жизни. Лично участвовал во всех работах, во всех экспериментах. Все научные публикации всегда писал и оформлял только сам. Особенно в иностранные журналы. Потом, через сколько-то лет, они начали это делать сами, не подозревая, что я их исподволь научил этому.

Помню, как один из моих будущих сотрудников, когда он был ещё на преддипломной практике в НИИ ЯФ у Ю.Г. Юшкова, что- то не потянул, завалил подготовку дипломной работы и уже был подготовлен приказ по ТПИ на его отчисление из института (редчайшая редкость на 5-м курсе!). Юрий Георгиевич, случайно встретившись со мной в коридоре, поведал вскользь мне об этом с готовым приказом в руках. Я решил посмотреть на этого экстравагантного бедолагу. Тот пришёл, пообщались, и я понял(!) его и решил вытащить парня. Поговорил с Ю.Г. Юшковым, с заведующим кафедрой (он же - директор института) - приказ задержали, переоформили руководство этим студентом на меня, под полную мою ответственность. Я тогда занимался измерением поперечных размеров релятивистского электронного пучка в процессе ускорения в синхротроне с помощью вращающегося диска. Такая была у меня идея. Подключил к этой работе своего нового подопечного. Помог ему оформить дипломную работу. Всё окружение знало, что работа превосходная! Но этот уникум ухитрился, чуть ли не единственный на факультете, защитить её на «удовлетворительно»! Распределения - никакого (кому такой нужен!). И всё же я уговорил руководство института принять его на работу в мою группу, так сказать, под полную мою ответственность. Теперь это совсем другой, уважаемый человек. В группе были и экспериментаторы, и теоретики. Я осуществлял тесную связь со всеми другими институтами как у нас в стране, так и за рубежом, где занимались аналогичными проблемами. Работали с большим энтузиазмом.

Поездки за рубеж у меня начались с Японии. В начале 70-х годов как-то раз вызывают меня и говорят, что из Москвы пришли квоты-премиальные поощрения на трёх человек - научных сотрудников, получивших наиболее значительные результаты - для научной командировки в Японию! Это оказались Ю.П. Усов, Ю.Г. Юшков и я. Не веря своим ушам, побежали готовить характеристики. Подписали в профкоме, парткоме, у директора. Печать круглую поставили! Вызывает проректор по режиму ТПИ И.У. Топкин. Бежим к нему. Сидим: что скажет? Иван Ульянович открывает сейф, спрашивает фамилию, потом достаёт какую-то папку, открывает, делает вид, что читает там чего-то. «Нет!». И так каждому. На этом наша поездка в Японию закончилась.

Через несколько лет Иван Ульянович помог мне всё же пройти огромный конкурс на поездку в Германию на одногодичную научную стажировку по линии ДАДД (Немецкая служба академических обменов). За весь 1977 год из всего огромного Советского Союза в Германию на научную работу выехало 5(!) человек.

Последним, пятым, оказался я. Это было нечто, как «из огня, да в полымя». Это сейчас мне всё на Западе будничное, хорошо известное, иногда до обрыдлости, а тогда! По командировочному предписанию я должен был получать 60% от оклада нашего посла. Сколько же у него было, если я получал крохи? Причём если я израсходовал не все деньги (отчёты по квитанциям!), то должен был по приезде в Москву всё оставшееся сдавать в наше министерство. Со мной было как-то странно: в 50% случаев меня, так сказать, выпускали, а в 50% - нет. Но я от этого особенно-то и не страдал, не рвался и не дознавался - почему. Ну, уж если я куда и ездил (особенно до 1985 года), то по этим поездкам можно когда-нибудь написать целую книгу и поставить фильмы: чего только со мной не случалось!

Из официальной справки:

«В 1982 г. в Томском политехническом университете М.М. Никитин создал кафедру «Высшей математики и математической физики» (прежняя кафедра «Высшей математики» ТПИ была разделена на две), заведующим которой был в течение 16 лет».

В школе мы не курили. В нашем классе почему-то курить считалось зазорным. Курили только отъявленные разгильдяи, а таких в школе было очень мало. Покуривать я начал только во время учёбы в институте. А когда начал работать в НИИ ЯФ - иной раз полторы пачки в день было мало. Это было поначалу как допинг для работы. Сколько мы в лаборатории бились на спор «об не закурить»! И на ящик водки, и ещё на что-то эдакое. Бесполезно! Срывались! Так и курил много-много лет. И вот настал этот день. День Красной армии, 23 февраля 1987 года. На кафедре отметили праздник рюмкой чая. Коллектив сел за шахматные доски с часами резаться в «блиц». Двое играют, пятеро подсказывают. И так за каждой доской. Накурили - света белого не видать! Я говорю: «Ребята! Вы такие молодые, умные, хорошие, ну что же вы гробите своё здоровье: так много курите!». А они мне отвечают: «Михаил Михайлович! Так вы же сами курите!». Ax так?! Подхожу курне, выбрасываю свой окурок: «Всё! Больше не курю! Чего и вам желаю!». Вот так с тех пор и не курю. Абсолютно. Кто-то, глядя на меня, тоже бросил курить (не все, конечно). Хотя, знаете, первые два-три года было тяжело, иной раз во сне снилось, что закурил (просыпался в поту: как это я мог слово своё нарушить?!). Особенно тяжело было в моих многочисленных командировках. Никто не видит, никто не узнает, ну только чуть-чуть, один разок и всё! Потом думаю, ну кого ты обманываешь? Сам себя обманываешь! Никаких!.. Сейчас уже, когда кто- то рядом сигареты курит - противно. А вот на хорошие сигары всё ещё иногда немножко потягивает...

Вступить в партию хотел давно, ещё будучи в НИИ ЯФ. Жилка во мне такая сидит, никуда от этого не денешься: думать не только о себе, но и о других, о стране. Никаких других партий тогда не было. Выбора не было - была одна партия. Но вступить для нас, научных сотрудников, было сложно, так как нельзя было нарушать (повышать) процент интеллигентской прослойки в партии. Очередь была... Пока определённое число рабочих экспериментальных мастерских в НИИ ЯФ не мытьём, так катаньем, не приняли в партию, думать о вступлении было бесполезно. Наконец, только в начале 80-х приняли. Избрали членом парткома ТПИ. Потом переизбирали ещё несколько раз. Отвечал за одно из самых тяжёлых направлений - студенческие общежития. Например, все люди как люди встречают Новый год в семейном кругу у домашнего «очага», а я хожу с проверками по общежитиям, всё ли там в порядке, все ли студенты довольны, и чтобы никого не обидели, никаких драк!

C другой стороны, пришлось прикоснуться к жизни партийных функционеров и увидеть истинное лицо многих «правильных» деятелей. После долгих раздумий в 1989/1990 году я принял решение - подал заявление о выходе из партии. Это было как разрыв бомбы! Прошёл горнило всех и всяких собраний от первичной организации до райкома партии. Везде меня страшно клеймили и ... торжественно исключили из партии. Партийный билет я, правда, не отдал - оставил себе на историческую память. А через года два грустно было наблюдать, как иные ярые «партийцы» вдруг превратились в не менее ярых «демократов» и даже капиталистов со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Позднее, в Москве, я на короткое время ближе сошёлся с Е.К. Лигачёвым (и с другими бывшими томскими первыми секретарями). Так сложилось. Говорят, мой случай оказался единственным в области... Е.К. Лигачёв - сильный, цельный, умный человек - хорошо понимал меня! Кстати, приключилось мне как- то быть с ним за одним столом. Хорошо посидели, были серьёзные разговоры. Собрались нас развозить на машине по домам. Егор Кузьмич говорит: «Меня, пожалуйста, только до метро. Не надо меня на иномарках по Москве мотать!». Уговаривали - ни в какую! Что поделаешь, поехали до метро. В метро мы вошли вдвоём. В вагоне поезда оказалось полно народу. Стоим, разговариваем. По вагонному радио, как обычно, говорят о том, что надо уступать место. Молодая девушка взглянула на него, видит - белый, как лунь, скромный 80-летний старик. Робко встаёт, уступает место. Егор Кузьмич громко: «Это не про меня (показывает на радио)! Я к этой категории не отношусь: не старик, не инвалид и не беременный! Сиди, дочка». Все вокруг замолкли. Потом несколько молодых людей встали и уступили места женщинам.

Работа в Высшей аттестационной комиссии была наиболее сложной, трудной и очень ответственной из всего, что я делал до этого. Назначение на должность начальника отдела естественных и технических наук ВАК России осуществлял лично министр образования РФ. В январе 1999 года В.М. Филиппов, рассматривая целый ряд кандидатур, остановил свой выбор на мне и с этого времени в течение 9 лет я работал в ВАК с полной отдачей сил. За год через отдел проходило несколько тысяч аттестационных дел! Но наладить работу отдела и экспертных советов - это ещё не всё. Много сил также отнимала работа с письмами. Так устроен человек, что если уж писать, так обязательно самому главному. Вот и пишут: кто генпрокурору РФ, кто Председателю Государственной Думы, кто министру, кто Председателю правительства, а кто и Президенту РФ. Нередко соискатели учёной степени, которых ВАК, например, отклонил, в сердцах пишут о том, как с ними, по их убеждению, несправедливо обошлись - сразу во все инстанции скопом. Все эти письма в конце концов ложатся на мой стол для разбирательства и подготовки ответа. По закону сроки рассмотрения обращений граждан ограничены. Надо уложиться. А зачастую требуется подключать к рассмотрению проблемы или экспертный совет ВАК или диссертационный совет. Главное, нужно всегда помнить, что за каждым документом стоит человек, его судьба. Так что приходилось совмещать в себе ещё и психолога, и социолога, и юриста... Дважды дело доходило до суда (оба процесса я выиграл). Каждый день стрессы с телефонными звонками. Я принципиально всегда поднимал телефонную трубку - ведь просто так человек в ВАК звонить не будет, тем более, если вдруг звонят из далека- далека. Как известно, все случаи жизни в один параграф не уложишь. Жизнь всегда преподносит сюрпризы. Вот люди и звонят, спрашивают - как быть, что надо делать. Тут уж надо не только сразу правильно понять суть проблемы, но, главное, тут же дать правильный ответ, всё объяснить. И не дай Бог сделать ошибку - она сразу размножится по всей стране. Но у меня за плечами школа ТПИ, а это много чего значит.

Помню, как-то раз было запланировано проведение совещания с руководством вузов, научных учреждений и диссертационных советов всего Дальневосточного федерального округа. Обычно на такие мероприятия направляется целая команда как минимум из трёх-четырёх человек (например, я - за главного, и мои сотрудники - помощники). Но по разным причинам во Владивосток пришлось вылететь мне одному. Местные власти струхнули: всё пропало, что будем делать? Человек в одиночку никогда такие мероприятия не вытаскивал, а собралось уже из разных городов округа около 200 человек. Тоска!.. Три дня я один «пахал» с трибуны с утра до вечера, но люди остались довольны. Всё обошлось хорошо. Потом в ВАК стали поступать письма- благодарности из различных высоких организаций за «высококомпетентное проведение совещания». Ничего хорошего от этого я не ждал. Так и вышло: растущая по стране популярность сибиряка не всем, видать, нравилась. После этого, например, в Санкт-Петербург на совещания меня не командировали ни разу! А моих подчинённых (сотрудников отдела) - пожалуйста. Но это уже «мелочи быта». Проводить совещания на переферии меня посылали часто.

Из официальной справки:

«С 1999 г. по настоящее время читает курс лекций «Высшая математика для экономистов» в MBA Otto-von-Guericke-Universi- taet Magdeburg в Академии народного хозяйства при Правительстве РФ.

C 2001 по 2005 г. заведовал кафедрой общей физики и читал полный курс лекций «Общая физика» в Москве в Государственном университете по землеустройству.

C 2000 г. по настоящее время - профессор, затем заведующий кафедрой «Прикладная математика» (сначала по совместительству, затем на постоянной основе) Московского автомобильно-дорожного государственного технического университета (МАДИ). Читает курс лекций и проводит занятия по «Высшей математике», развернул научную и методическую работу на кафедре. Принимает участие в разработке научных основ теории и практики информационной безопасности.

Член докторского диссертационного совета в Институте информатизации образования Российской академии образования».

О фундаментализации образования я писал в разных газетах и журналах не раз. Никаких особых «реформ» образования выдумывать не надо было. Надо было вернуться к тому учебному плану, что был примерно лет 50 назад, который дал нам самим хорошее образование, который поднял нашу атомную энергетику, космос. Но теперь дело зашло так далеко, что действительно требуются реформы.

Окружение России не может не стремиться к захвату тех уникальных богатств, которыми она обладает. Для этого достаточно оглупить население страны, развратить её моральнонравственно, поддерживать коррупцию в стране, оплатить покупку ключевых должностей (или провести на них «кого надо») там, «где надо», и останется только немного подождать. Эта тактика войны опробована: уничтожение СССР.

Основной удар наносится именно (и прежде всего) по образованию. C одной стороны, образование - всему голова, это единственная отрасль человеческой деятельности, которая не может развиваться «снизу» (но только от Учителя - к Ученику, то есть «яйца курицу не учат!»). Поэтому вполне достаточно помочь организовать, мягко говоря, не совсем умный «штаб образования»... и толчок процессу будет дан. Но, с другой стороны, образование - это очень инерционная система, её трудно быстро разрушить, так как надо ждать, пока «отойдут» умные преподаватели, но и восстановить систему, если вдруг опомнятся, будет ещё труднее.

Математике - «царице наук» - отводится особая роль. Однако, иной раз стало странно слышать (чего раньше не было): «Зачем нужна математика? В моей деятельности ни производные, ни интегралы ни разу не пригодились!» - это и есть отголоски современного ослабленного образования. Ибо уже перестали понимать главное - математика (естественно, не только она одна, но вместе с ней и все математизированные науки, составляющие основу фундаментального технического образования) нужна, прежде всего, не для того, чтобы каждый день вычислять «производные и интегралы», - она нужна, главным образом, для «настройки» мозгов, совершенно незаметно для человека она учит его аналитически мыслить, думать крупными категориями, развивает интеллектуальную интуицию, влияет на совершенствование его генов, развитый ею интеллект передаётся в будущие поколения... Создаётся умный, то есть жизнеспособный, успешный в любой сфере деятельности народ, сохраняющий свою государственность. Можно привести море примеров, когда человек, получивший естественнонаучное или высшее техническое образование, успешно реализовал себя, например, в театре, в литературе, живописи, музыке, в политике, в хозяйственной деятельности, но обратного... - таких примеров нет. Ещё в 1997 г. академик В. Арнольд возопил в «Известиях»: «Математическая безграмотность страшнее костров инквизиции!» Не услышали...

Школе (в том числе и высшей) надо решительно избавляться от «деятелей», которые не понимают этих простых вещей и, более того, призывают к ослаблению математической подготовки учащихся, прикрываясь рассуждениями о «гуманитаризации» образования или сиюминутными «экономическими» соображениями.

Ответственной за выпуск специалистов была назначена выпускающая кафедра (это произошло при мне, кажется, в середине 80-х), которая не даёт полностью фундаментального образования (это возложено в большей степени на естественнонаучные, общетехнические и т. п. кафедры) и в своих обучающих спецкурсах делает огранку студента по специальности, используя уже полученное им базовое фундаментальное образование по направлению подготовки специалиста. Недаром бакалавр, в принципе, имеет право сразу поступать в аспирантуру, минуя магистерскую подготовку, - ведь он получил (если ему дали!) базовое фундаментальное образование, достаточное для освоения любой специальности или ведения научной работы в рамках своего направления подготовки. Естественно, выпускающая кафедра никогда не в состоянии использовать всё базовое образование студента, которое он должен в основном получить до изучения специальных дисциплин. Поэтому глубоко ошибочным является грустно-утрированный тезис, что если в учебном курсе по специальности вся математика ограничивается четырьмя действиями арифметики (к сожалению, такое встречается), то достаточно ограничить студента знаниями математики 4-го класса средней школы. Кстати, в ином курсе по специальности такое ещё можно представить, но для базового инженерного образования вообще, которое создаётся на первых трёх курсах обучения, - никогда! Поэтому никакая выпускающая кафедра в отдельности не в состоянии (и не должна!) определять всю программу изучения математики на первых (1-3) курсах, - это суммарное требование, в том числе и кроме того, всех естественнонаучных и общетехнических кафедр, обеспечивающих фундамент действительно высшего образования.

За окном коммунизм «развился» до капитализма. Никакая крупная фирма не выдаст свои новейшие технологические секреты, разработанные в недрах её научных лабораторий, и не передаст их для изучения, то есть разглашения, никому. Тем более в вузы, на кафедры. На Западе это уже давно стало аксиомой. Но молодой специалист, например, бакалавр, получив мощную фундаментальную по направлению своей деятельности подготовку, при поступлении на фирму даёт «клятву кровью» об уголовной ответственности за разглашение технологических секретов, допускается в фирме к изучению новейшей технологии. Имея сильную фундаментальную подготовку, он может не только быстро разобраться в новой технологии, но и, что особенно важно, двигать ее вперед, развивать, обеспечивая процветание и фирмы, и своё собственное, а следовательно, и государства. У нас ещё многие, в том числе и в высшей школе, к сожалению, не могут перестроиться: остались одной ногой в развитом социализме, другой ногой укрепляются в новом капитализме, а реальности нашей жизни бьют посередине! Так болезненно идёт процесс уступання дороги молодым. Вместо того, чтобы вкладывать огромные средства на программу возвращения тех, кто уехал из страны в переломные годы, лучше бы дали достойную зарплату тем, кто хочет работать здесь, чтобы не захотелось уезжать. Вот, например, итог нашего образования: плохо знают законы природы - в частности, фундаментальный закон сохранения энергии - если хочешь что-то получить, то должен обязательно сначала вложить с коэффициентом полезного действия всегда меньшим единицы!

Награжден медалями: «За трудовую доблесть. В ознаменование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина» (1971), «Ветеран труда» (1991), «400 лет Томску».

Один из моих старших товарищей, профессор, говаривал: «Работу (например, статью), как ремонт в квартире, закончить нельзя! Всегда хочется что-то поправить, улучшить, добавить - и так до бесконечности... Можно только прекратить!». Что я и делаю. Спасибо за внимание!