Тематика советских праздников и их восприятие в общественном сознании
Символистическая презентация власти средствами праздничной культуры, утверждение которой шло на протяжении постреволюционного десятилетия, была направлена на формирование в массовом сознании чувства устойчивости власти, восприятие ее как власти трудящихся масс, отражающей интересы рабочих и крестьян, власти, которая создает условия для радостного и гармоничного развития передового революционного отряда мирового пролетариата.
Но советская власть ориентировалась на самом раннем этапе своего существования в большей степени на рабочих. Новые государственные праздники были формой выражения пролетарского единства. Но уже в первый год советская власть столкнулась с молчаливым сопротивлением новой праздничной культуре разных социальных слоев общества.[668]Как уже отмечалось, первые праздники 1918 г. проходили в условиях общенационального кризиса и зарождающейся гражданской войны. За стремлением ярко и красочно, торжественно и величественно продемонстрировать силу власти, ее единение с трудящимся народом, не удалось скрыть трудности проведения праздника, отсутствие денежных средств и продовольственный голод, о чем впоследствии писали газеты в конце 1920-х гг. «...С точки зрения празднично-изобильной жизни, Первомай 1918 г. в Петрограде был трудным и нищим. По продовольственным карточкам выдавались к празднику одна сайка и половина селедки по первой, т.е. пролетарской, категории».[669]
Любопытны воспоминания о праздновании Первомая 1918 г. в Москве представителя Верховного главнокомандования при немецкой дипломатической миссии в Москве майора Карла фон Ботмера: «...Город украшается к Первомаю, который должен быть отпразднован по-особому... Днем по возможности лучше оставаться дома, чтобы избежать возможных неприятностей в связи с демонстрациями, «воодушевлением» и страстным увлечением масс празднуемой идеей мировой революции и всеобщего братства.
Сколько русских празднуют сегодня победу социализма с искренним убеждением и твердой уверенностью в том, что наступила эпоха счастья?.. День прошел повсюду спокойно. Во время прогулки нашим глазам предстала картина «красного» города, стены Кремля наполовину исчезли под красными полотнищами. Особенно на Красной площади, где похоронены павшие во время революционных боев и где состоялись главныеT- 162
праздничные действия. Глазу некуда деться от красок цвета крови».
Не менее противоречиво писал о празднике М.В. Добужинский в статье «Бомба или хлопушка. Беседа двух художников», которая вышла в журнале «Новая Жизнь» 4 мая. В диалоге двух художников, один из которых отстаивал новое искусство и новый праздник, а второй выступал скептиком, четко звучит мысль о том, что этим одним праздником нельзя сломать вековые устои и традиции дореволюционной эстетики и культуры и исторической памяти в виде памятников. «Я видел 1 Мая народ и его «радость»,. и боюсь, не было ли в нем больше зубоскальства, увы, именно по вашему адресу, а это скверно, когда «своя своих не познаша... Прости мое суровое суждение, но так искренне жалко, когда вы великолепные возможности, которые были даны, чтобы создать простое, гармоничное и грандиозное декоративное целое, использовали лишь для безалаберного и пестрого галдежа».[670] [671] Противники советской власти стремились говорить о недостатках празднования, подчеркивая его официоз, отсутствие масштабности и разрыв в стремлениях власти и интересах горожан. «Празднование Первого Мая в настоящем году в России носило явно государственный характер, являлось казенным, принудительным праздником, организованным... по велению власти, которая хочет превратить этот праздник борьбы за освобождение трудящихся в день ликования в честь своей временной победы».[672] В провинциальных городах обыватели старались не замечать нового праздника Интернационала, совпавшего в 1918 г. с Пасхой. О празднике говорилось вскользь: «4 (мая) 21 апреля. не все рабочие. Но все же праздник прошел торжественно».[673] Первый советский праздник, проведенный в сложный для советской власти период, не мог стать тем символом единения, к которому стремились большевики. Но этот праздник нес особый дух революции «правильность путей ее реализации», подлинность ее достижений.[674] Для укрепления в сознании человека праздника как «своего», где отражается новая история, где праздник дает чувство идентичности, а власть воспринимается как единственно верная, отражающая твои интересы, должно было пройти время, необходимо было выработать универсальный сценарий праздника, который бы смог превзойти по силе воздействия культурно-религиозные традиции. Первый же советский праздник не дал большевикам необходимого эффекта, но позволил начать формировать еще один механизм собственной репрезентативности. Другой пример противопоставления церковных праздников новым пролетарским приводит в своих дневниках Н. Окунев. «Светлый Христианский праздник совпал ныне с рабочим праздником 1 мая. Хотя и было распоряжение свыше при праздновании «господствующего» теперь первомайского праздника, по случаю совпадения его с церковным, не оскорблять «чувств верующих», но как раз со Страстной недели на стенах московских появились два номера газеты «Церковь и революция» (№№ 3 и 4), где прозой, стихами и карикатурными рисунками церковь и духовенство всячески повеселились. Такие газеты наклеивались и на церковные стены. Особенно ратовали там Мих. Горев и Демьян Бедный. Досталось всем, начиная от Патриарха и кончая рядовыми монахами».[675] Для обывателей важнее оказываются события совершено другого порядка, нежели советские праздники. Так, например, Н. Окунев в своих дневниках за 1921-й г. писал: «1-е мая не праздновали».[676] Говоря о праздновании трехлетней годовщины Октября, Н. 170 материальном положении и т.д. В обоих дневниках записи о пролетарских праздниках на протяжении первой половины 1920-х гг. если и делаются, то после самой даты, дней через 5-7. Для обывателей эти праздники не несут никакой смысловой и ценностной нагрузки. Это праздники, необходимые, по их мнению, только самой власти. На протяжении 1922-1924 гг. оба автора о советских праздниках вообще стараются не говорить, обходя эту тему стороной. Их больше всего волнует тема голода и сложности быта. О праздновании Первомая в 1923 г. В. Ситников писал: «Толпы народа, красные флаги, иллюминация. На праздничном фоне чувствуется апатичное, придавленное настроение. Не видно прежних возбужденных лиц, экстаза 171 толпы. Революционная эпоха заканчивается». Только в 1929 г. В. Ситников вновь обращается к теме праздника. Говоря о праздновании 12-й годовщины Октябрьской революции, он пишет: «Новый порядок водворен твердо. Других каких-либо основ не может быть. На улицах демонстрации с 172 красными флагами. Погода хорошая, солнечная». В дневниковых записях М. Булгакова за 1920-е гг. советские праздники вообще не упоминались. Складывается ощущение, что он сознательно и старательно обходил эту тему, не высказывая своего отношения к власти. 173 Для него советская Москва - «новые условия жизни» , к которым он должен был адаптироваться. При всей внешней успешности проведения праздников праздничная культура и ее восприятие достаточно долго приживалась в обществе, особенно в крестьянской среде. Для сельского жителя по-прежнему важную роль играли религиозные праздники, в том числе и те, которые были связаны с земледельческими работами. Пролетарские праздники для них оставались достаточно абстрактными и далекими, по сути, поэтому в деревне, как правило, празднование пролетарских дат проходило достаточно пассивно. В деревне, с целью придания праздникам советского смысла, в честь празднования очередной даты закладывали какое-нибудь общественное здание (дом культуры) или открывали очередную библиотеку, избу- читальню, школу, больницу и т.д. Комсомольцы, принимавшие активное участие в подготовке праздников, ставили спектакли. В то же время сельсоветы стремились воплотить основные идеи власти. С этой целью создавались специальные комиссии, к ним «прикреплялись» в помощь [679] [680] [681] товарищи с губернских советов. Комиссии сверху получали готовые инструкции по проведению праздника и сценарии, в которых указывалось не только как надо его проводить, но и как украсить город, как организовать шествие, какие лозунги и темы необходимо поднять на митингах и т.д.[682] [683] Тем не менее, несмотря на все старания власти, празднование государственных праздников не было столь торжественным и помпезным, как в городе, без широкого участия сельского населения. Как и в случае с первомайскими праздниками, здесь можно говорить об оторванности идей пролетарских праздников для крестьян. «Крестьянство, однако, не принимало участие в празднование 1 мая вплоть до 1917 г., и в этом году выступает еще не как социальная сила», - говорилось в одном из писем 175 1924 г., присланных в редакции. «Рабочей газеты». По мнению М.К. Декановой, в этих праздниках не нашел отражение сельскохозяйственный цикл, который не был укоренен с точки зрения повторяемости событий. Не последнюю роль в слабости выживания пролетарских праздников в деревне сыграл низкий уровень культурной организации в деревне. Нехватка, точнее в большинстве случаев отсутствие квалифицированных работников культуры, библиотек и изб-читален, школ, которые могли бы стать центрами проведения праздника. Селькоры, на организационно-пропагандистскую работу которых возлагались большие надежды со стороны власти, часто жаловались в письмах в редакции различных газет в 1923-1929 гг. на отсутствие культсоветов, библиотек, материалов для оборудования красных уголков, элементарно до села не доходит печатная продукция - газеты и 177 журналы, деревня продолжает оставаться темной и необразованной и т.д. «Культурный уровень деревни очень низок, обычная агитация и пропаганда почти не задевают ее, в силу того, что газета, книжка не попадает в 178 деревню...». «Культсовет только еще организовывается... Изба... читальня в виду холодной зимы совсем замерзла», - жаловался крестьянин 179 И.А. Васюков д. Кошкино. Писали о том, что изба-читальня отсутствовала 180 вообще, не было газет. В другом случае в письмах ставились риторические вопросы: «Как тут начать культпросвет работу? Нет ни одного 181 сочувствующего человека». В 1923-1924 г. еще продолжали звучать в 182 письмах слова о том, что «праздник на носу. клуба нет». Сами крестьяне воспринимали происходящее двойственно и далеко не всегда радужно и радостно, как это хотелось бы власти. При этом праздники проходили зачастую не по тому сценарию, который спускался из города. Так, например, крестьянин деревни Рудня-Бартоломеевская Чечерского района Гомельской губернии Мельников Иван, описывая празднование 10-й годовщины Октября, говорит о бесчинствах и драках молодежи. «Присмирить их некому, это потому, что они самые злейшие братья служащих советской власти: одного брат председатель сельсовета, другого - 183 председатель райисполкома». Но и со стороны крестьян к представителям 177 РГАЭ. Ф. 396. Оп. 1. Д. 5. Л. 18, 76. Оп. 2. Д. 18. Л. 55, 140. Оп. 3. Д. 5. Л. 51, 84; Д. 55. Л. 2, Л. 23-23 об. и т.д. 178 ГАРФ. Ф. 391. Оп. 3. Д. 48. Л. 386. 179 РГАЭ. Ф. 396. Оп. 1. Д. 1. Л. 27-28. 180 РГАЭ. Ф. 396. Оп. 3. Д. 55. Л. 23-23 об, 24-24 об. 181 РГАЭ. Ф. 396. Оп. 1. Д. 5. Л. 6. 182 РГАЭ. Ф. 396. Оп. 1. Д. 5. Л. 16. 183 Голос народа: письма и отклики рядовых советских граждан на события 1918-1932 гг. М., 1998. [Электронный ресурс]: URL:http://www.fedy-diary.ru/?page_id=5873 власти в деревне было далеко не всегда миролюбивое отношение. Праздник становился поводом не столько продемонстрировать силу власти, сколько выпить и подраться. Так, например, в одном из сел Харьковской области на праздник Первомая чуть не избили председателя КНС, заявив, что не 184 признают новые праздники. В сообщении из села Гнилякова Одесской губернии говорилось о настроениях крестьян в день празднования 10-й годовщины Октября. Автора письма интересовал не столько праздник, о котором он говорит вскользь: «На митинг явились, конечно, дети школьного возраста, все пионеры и комсомол, а из крестьян человек 60-70 мужчин и женщин 100-150 [чел.] - и не больше. И вот начался митинг, доклад ораторами из Одессы о достижениях советской 185 власти за 10 лет». Основное содержание письма сводилось к настроениям крестьян и их недовольству политикой власти в деревне. Слушая оратора, крестьяне, между собой переговариваясь, замечали, что «в советской власти достижения хорошие, но у нас на месте нехорошо».[685] [686] [687] [688] Недовольством описью имущества, изъятого у крестьян в качестве продналога, автор письма объясняет отсутствие крестьян на собрании в честь праздника Октября. «Это не достижения, это подрыв советской власти. Это хуже в сто раз царского 187 гнета», - заканчивал автор свое письмо. В другом письме из Белоруссии Горновского сельсовета Борисовского округа, крестьянин В.А. Дунец писал, что женщины на собрания почти не ходят (было всего 9), из половины собравшихся (60-65 человек) - молодежь (30-35 человек), что лозунги «равенство, свобода слова» еще не достаточно ясны. Во многих письмах крестьяне рассуждают о собственной жизни, ее уровне в сравнении с жизнью в других местностях, деревнях, особенно контраст для них составляет 188 сравнение с жизнью городского рабочего или служащего. Праздники в сознании крестьян ассоциировались возможностью новых покупок, посещением магазинов: «Раньше праздновали царский день так лавки все торговали, а рабочие не голодали... А теперь гуляем и все 189 продовольственные лавки закрыты». Не все письма были полны негатива. Там где велась регулярная работа в деревне, празднование 10-летия Октября шло по тому сценарию, который активно внедрялся в общество: проводились демонстрации, собрания и митинги, ставились спектакли, открывались школы, клубы и устанавливались памятники В.И. Ленину.[689] [690] [691] [692] [693] Но недовольства так же 191 продолжали сохраняться. Особую озабоченность власти в деревне и в провинциальном городе вызывала «живучесть» старой праздничной культуры, религиозной обрядовости. В 1920-х гг. по-прежнему продолжали праздновать и отмечать наряду с пролетарскими и религиозные праздники - Рождество, Крещение, Пасху и т.д. Для того, что бы изменить настроение общества, обратить внимание на пролетарские праздники, стала развиваться антицерковная пропаганда. В. Маяковский в своих стихах писал: Товарищи крестьяне, вдумайтесь хоть раз - зачем крестьянину і дл справлять Пасху? Другой цикл его стихов был посвящен церковным обрядам. Сами стихотворные зарисовки называлась: «Кому и на кой ляд целовальный 193 обряд» или «Крестить - это только попам рубли скрести». В деревне власть через партячейки и комсомол развернула антирелигиозную пропаганду. В селе Макарьевском Нижегородской губернии на Пасху «комсомолами был поставлен спектакль, до спектакля и после были поучительные вопросы. Но, к сожалению, народу было мало, всего около 60 чел. Крестьяне от своей темноты говорят, что кто пойдет на собрание, тот будет записан Антихристом, потому что это будто и есть времена Антихриста. А на комсомолов народ смотрит как на каких-то преступников».[694] [695] В селе Корляки Юкшумской волости Яранского уезда Вятской губернии сельчане более грубо высказывались об инициативе комсомольцев: «Добрые-то люди идут в Храм Божий, а ваши... дети антихристу служат, на Христов день спектакли устраивают!».[696] [697] [698] [699] В другом письме селькор «Рабочей газеты» сообщает, что в деревне спектакль поставили «от скуки», но постановка закончилась хулиганством, 196 то же самое через некоторое время повторилось и на детском спектакле. С середины 1920-х гг. ситуация несколько меняется вследствие массовой пропаганды и агитации со стороны власти в городе и на селе. Газеты писали об успехах в деле укрепления власти на местах, о развитии 197 инициативы, о работе селькоров. На праздники собирали общее собрание, делались доклады, после которых «крестьяне задавали очень много вопросов, 198 на что получали удовлетворительные ответы». Власть в жизнь общества, особенно его крестьянской составляющей, все активнее стремилась внедрять новые формы праздников и обрядности, которые продолжали противопоставляться дореволюционным и религиозным праздникам. В современной историографии развитие праздничной культуры в деревне в первую очередь связывают с антирелигиозной пропагандой, в ходе которой традиционным религиозным праздникам были противопоставлены советские.[700] В определенном смысле такому подходу к трактовке смысла и необходимости развития советской праздничной культуры в деревне способствовала сама власть, для которой борьба с религиозной традицией представляла важное направление во внутренней культурной политике. На страницах советской печати регулярно появлялись статьи советских и партийных деятелей по антирелигиозной пропаганде. Одним из активных проводников этой позиции был Нарком Просвещения А.В. Луначарский, который в своих работах и статьях, в речах, произнесенных перед рабочей и крестьянской аудиториями, характеризует Пасху как «...праздник глубоких исторических предрассудков, праздник тупой жестокости, ненужного кровопролития, праздник доисторического людоедства..».[701] [702] Пасхе он противопоставил новые праздники, созданные советской властью. «.Долой этот праздник, долой эту пасху, которая стихийно возникла в груди первобытного человека и так долго терзала человечество свои призраком, и да здравствует вместо нее весенний 201 праздник пролетариата, человечества, социализма, будущего - 1-е Мая!». Новые праздники, вводимые властью в городе и деревне, имели ярко выраженную атеистическую направленность, пропагандировали советский образ жизни, новые взгляды на общественные и брачно-семейные отношения.[703] [704] В противовес религиозным праздникам появились «красные» крестины, свадьбы, похороны, которые стали «средством практического усвоения нового коллективистского образа жизни и эмоционального 203 приобщения к новому общежитию». Новыми формами художественной работы в городе и деревне стали «красные посиделки», «вечера- воспоминания», «агит-суды».[705] В 1923 г. в газетах обсуждалась проблема замены Рождества Праздником Свержения Всех Богов, предлагалось ввести новое летоисчисление с Октября 1917 г. Новые антирелигиозные праздники специально проводились в дни религиозных[706], противопоставляя их друг другу и давая тем самым образец нового праздничного поведения. «Готовился план проведения «Красных гуляний». Первый праздник проводился в Успение в местный церковный праздник. ... Пели революционные песни и частушки.». Крестьяне отнеслись к гуляньям благосклонно: «Вот это умно, не то что матюшинные заворачивать да с кольями по деревне бегать».[707] [708] [709] В г. Онежск поступило предложение приспособить городской собор род культурно-просветительскую работу (народный дом или кинематограф). В письме онежского рабочего сообщалось, что в церковь народа ходит мало, 207 клуб и кино располагаются в очень маленьких помещениях. Но это нетипичное письмо в «Рабочую газету». Чаще писали о том, что «быт рабочих еще крепко связан с старыми предрассудками, половина наших 208 рабочих религиозны, верят во всякую чертовщину». Или «вера в бога и его мать крепко засела в голове многих рабочих и попы. еще долго будут стричь православных овец. Большинство рабочих верят попу и идут под его благословение», что это распространено даже среди милиции.[710] [711] [712] В другом письме о настроениях рабочих и их отношении к государственных праздникам читаем: «Праздники революционные не знают даже в какие дни установлены, а не только что праздновать.................................... Церковные обрядности 210 крестьяне исполняют, а гражданские только в силу необходимости». «Октябрины», или «красные крестины» впервые праздновались в 1922 г. Исходя из анализа писем в редакции различных газет по вопросу об октябринах, на местах в произвольной форме разрабатывался целый ритуал, которому могли придать даже мировой масштаб. «...Когда проходили октябрины, то публика, как никогда еще не было, слушала со вниманием и было очень тихо, и по окончании речи каждого оратора раздавались бурные рукоплесканья. Имя новорожденному дали Ким единогласно», - писал в «Крестьянскую газету» житель села Тельменка Черепановского уезда 211 Новониколаевской губернии в 1924 г. Красные крестины (Октябрины) были показательной формой демонстрации нового порядка и новой культуры, а также интернационального единства пролетариев. По сути, Красные крестины - показательные выступления альтернативной религии культуры. Для того что бы люди могли проникнуться новой культурой, Октябрины могли устраиваться при большом стечении народа. «11 июля в 8 вечера в Черкизовском летнем селе им «Парижской Коммуны» при присутствии 1000 человек рабочих окрестных завод и фабрик и 7 членов Коминтерна (разных стран) состоялись торжественные красные ОКТЯБРИНЫ сына рабочего Броне-Танкового завода. Приемным отцом ребенка был рабочий-француз член, Коминтерна тов. Жеман, который дал имя ребенку в честь одного из героев Парижской Коммуны - ВЕРЛЕН - сказав при этом, что русский ребенок должен стать таким же стойким, как Верлен погибший в 1872 г. Приемной матерью была датчанка т. Вельгемина Керульф, которая передала ребенка как надежному воспитателю местному 18-му отряду пионеров-ленинцев. После Октябрин членами Коминтерна рабочим Черкизова были 212 высказаны приветствия». Но при всем активном включении рабочих в строительство новой жизни посредством праздничной культуры «быт рабочих еще крепко связан со старыми предрассудками, половина... рабочих религиозны, верят во 213 всякую чертовщину». Некоторые праздники советская власть пыталась вводить специально для крестьян. Так, например, еще в 1919 г. на I Всероссийском съезде по рабоче-крестьянскому театру в резолюции было записано: «В целях дальнейшей работы организации народных празднеств необходимо . создать кроме дней 25 октября и 1 мая несколько крупных праздников, например праздник труда (осенью), который бы совпадал со временем сбора 214 плодов и знаменовал бы собой союз города и деревни. Аналогичные идеи высказывал в своих статьях и П.М. Керженцев, рассуждая о том, что возможно возрождение многочисленных сезонных празднества крестьянства. «Для людей, которые близко стоят к крестьянству, может быть увлекательной мысль возродить праздники купальских огней. Можно создать декоративно красивые празднества весны и жатвы и т. 215 д..». Правда он высказывает сомнения по поводу значения этих празднества для крестьянства, считая их локальными, местечковыми, слишком наполненные языческой радостью. Он революционной наивностью и нетерпением считал, что такие празднества будут иметь успех, если их [713] [714] [715] [716] наполнить социальным смыслом. «...Созидание новых празднеств ... не может стать прочным, если празднества не будут строиться на каких-либо определенных социальных мотивах и не будут наполнены совершенно отчетливым социальным содержанием. Только то, что носит на себе печать переживаемой бурной эпохи, имеет шансы уцелеть, укрепиться, оказаться нужным и полезным».[717] [718] [719] [720] Но, не смотря на все сомнения, советская власть в начале 1920-х гг. перешла к созданию и активному внедрению в крестьянскую среду сельскохозяйственных праздников нового типа, наполненных, по выражению П.М. Керженцева, социальным смыслом. В 1923 г. в газете «Правда» вышла статья Н.К. Крупской «Праздник урожая», где предлагалось развивать и поддерживать инициативу комсомольцев Тамбовской губернии по 217 проведению праздника. Н.К. Крупская предлагала проведение этого праздника как комплексного системного мероприятия, где организаторами и активными участниками могли бы выступить не только комсомольцы, но и агрономы, учителя, школьники. При этом Н.К. Крупская предлагала обратить внимание на американский опыт проведения сельскохозяйственных праздников, в которых большую роль играют вузы, беря «на себя роль организаторов сельскохозяйственной пропаганды в стране, проделывая в 218 этом направлении колоссальную работу». По замыслу руководства страны, «день урожая должен был на новой основе продолжить старые народные обычаи, сопровождающие летние и 219 весенние работы по уборке урожая». Праздник вводился в противовес церковным праздникам первого и второго спаса с целью советизации народных традиций и обрядов, посредством которых формировалось бы новое крестьянское сознание и представления о власти.[721] [722] Значение праздника для власти было выражено в постановлении ЦК ВКП(б) «О проведении Дня урожая». Близким по смыслу, целям и задачам репрезентации стал праздник кооперации (1925 г.) и введенный в 1929 г. «День Урожая и коллективизации». Эти праздники, призванные посредством формирования новой обрядовости укрепить в сознании крестьянства и представления о власти, и единство народа и власти, обеспечивая последней ее легитимацию. Проведение подобных сельскохозяйственных праздников требовало разработки комплекса мероприятий, создавая целостность представления о власти. В процессе проведения праздников активно сочетались пролетарские формы работы (митинги, собрания с докладами и отчетами за определённый период) с традиционными народными формами гуляний (ярмарки, гулянья, народные игры и т.д.). Активно применялись и вербально-визуальные методы воздействия: постановки спектаклей (активно рекомендовалась пьеса «Красная рубаха»), создание живой газеты и т.д. Уже к 1925 г. появились новые элементы проведения праздника: чествование хлеборобов, выдача денежных премий. Сочетание этих форм работы были направлены как на более быстрое укрепление новых праздников в деревне, так и на доступность форм, методов и приемов донесения до крестьянства властной репрезентации. Но и эти основанные на сельскохозяйственном цикле праздники приживались с большим трудом. В деятельности местных партийных работников быстро начинает проявляться формальный подход, сводивший проблему репрезентации на нет. «Наши советские праздники пока еще ничем не ознаменованы, кроме того, что на них ставятся доклады об улучшении 221 сельского хозяйства и скотоводства...». Причина подобных проявлений в работе партийных органов и местных ячеек заключается в том, что подготовка и проведение подобных праздников требовали высокого напряжения сил как от представителей местной власти, так и от тех людей, на плечи которых были возложены обязанности по их проведению. Отсутствие необходимых финансовых средств, квалифицированных работников в области культуры, зачастую короткие сроки подготовки приводили к тому, что применялись наименее затратные элементы праздника: низкого качества постановка агитпьесы («суд над плохим земледельцем», «похороны сохи»), не вызывавшая интереса у зрителей, или доклад агронома. Формализация сельскохозяйственного праздника вызывала разочарование и неудовлетворенность крестьян. Сам праздник был широко разрекламирован в печати, большой интерес вызывали премии для крестьян, выполнивших план по сдаче продналога и повышению урожайности. Но в реальности крестьяне были скорее разочарованы его проведением. К середине 1925 г. по-прежнему к этому празднику интерес достаточно низкий, в результате чего крестьяне его зачастую просто игнорируют. При этом начинается сравнение организации и проведения государственных праздников и дней урожая. В письмах скорее звучат разочарования в новом празднике, отмечается его низкий уровень, изначальный формализм в его проведении. Так, в одном из писем, посвященных Октябрьским праздникам, рассказывалось о его проведении, и в конце письма была маленькая приписка: «Крестьяне остались очень довольны и говорили, что это не то что 222 день урожая...». Среди писем встречаются жалобы на отказ выплат премий, т.к. они 223 причитаются только бедным крестьянам, а зажиточным - не полагались. В других случаях праздник вызывал разочарование из-за его [723] [724] неорганизованности, непродуманности и откровенной фальсификации реальности. «...На праздник вечером приехал агроном и председатель РИКа... для проведения праздника дня урожая. Прибыли в сельсовет, где был председатель Усов и секретарь и еще присутствовало человек десяток, остальное население не известили, а протокол провели как будто от общего собрания, а потом будут мужиков дурачить, что он знает, что такое день 224 урожая.». Специально для сельской молодежи был введен праздник «Красные вечеринки» или, как их называли в деревнях «Красные гулянки». В организации и предназначении этих форм праздника на первое место ставились не столько репрезентативные задачи власти, сколько стремление противопоставить их церковным. «Красные вечеринки» проводились в дни церковных праздников и сопровождались пением революционных песен и 225 частушек. В других случаях это мероприятие так же сводилось к формальным и скучным для крестьянской молодежи действиям - чтение лекций или докладов «о значении красной вечеринки в деревне», что приводило к отсутствию интереса. «Из 2 деревень присутствовало 70 человек молодежи», сообщалось в письме из Смоленской губернии.[725] [726] [727] [728] В другом случае, жалуясь на молодежь, крестьянин И. Басов Ярославской волости Московской губернии писал о проведении молодежных гуляньях: «К нам ребята пришли драться... А мы сами все с ножами. Только 227 дождалися!». Молодежь она праздники снимала какую-нибудь избу, устраивая там свои игры, например в «соседи». На основе анализа писем во власть, можно говорить о том, что молодежь в деревне делилась как на две части противостоящее друг другу группы - комсомольцы и не комсомольцы. Иногда эти две группы сосуществовали достаточно спокойно, а иногда и враждебно. Комсомольцы делали попытки вести работу среди «несознательной» молодежи. Где-то эта работа велась успешно[729], но встречаются и жалобы на непонимание друг друга. Комсомольцы осуждали деревенские посиделки молодежи: «Только галдежь, ругательства, матерщина, хулиганство, споры, издевательства над девушками, а иногда и драки. ...Комсомольских организаций в деревнях очень мало, в больших ЛЛЛ волостях не больше 6-7 ячеек РКСМ». В 1925 г. в письме одной из белорусских ячеек РКСМ рассказывалось о проведении вечера спайки с беспартийной молодежью, которая осталась недовольна мероприятием. Сначала в «нардоме» показали спектакль, потом в избе-читальне - устную газету. «В читальне холодно, чтобы не разошлись, секретарь ячейки закрыл дверь». Расходясь, молодежь говорила: «Не по пути ~ ~ 230 нам с вами в такой спайке» т жаловались на потраченное время. В одном из писем с Кубани, где сила традиции и влияние казачества было очень сильно, рассказывалось о группировках молодежи и их взаимоотношениях: «Монахи» и «Скрипачи» сильно интересуются комсомолом», принимают активное участие в работе комсомольской ячейки; «Чемерци» не знают кто какие комсомольцы, но проявляют к ним интерес; «Планы» и «Чайки» - «самая отсталая молодежь станицы». На комсомольцев 231 смотрят как на «интеллигенцию и безбожников». Но 1925 г. становится переломным во взаимоотношениях молодежи. Все чаще пишут о работе комсомола среди молодежи, некоторые корреспонденты отмечают, что там где есть избы-читальни, народные дома, школы или другие просветительские организации, там работа видеться более успешно. Но трудности сохранялись еще до конца 1920-х гг. Причины которых можно свести к двум принципиальным моментам: во-первых молодежь для старшего поколения воспринималась как поколение 232 нарушившее традиции отцов и дедов ; во-вторых отсутствие просвещения в 233 деревне (элементарно газет). Низкое качество проведения подобных праздников было связано с отсутствием или неразвитостью сети культурных учреждений в деревне, на что обратил внимание методический отдел Дома Паленова. Инспекция этой организации по выявлению состояния культурно-просветительской работы в деревне определила низкий уровень работы, отсутствие специалистов, ~ ^ 234 малочисленный состав привлеченных к работе крестьян. На протяжении 1920-х гг. советская власть стремилась к развитию разнообразных форм проведения праздника как механизма репрезентации власти, влияющего на утверждение ее образов в общественном сознании. Но, не смотря на всю активность власти по внедрению новых праздников не только пролетарской, но и крестьянской направленности, их утверждение шло достаточно долго и тяжело. Сопротивление как со стороны рабочих, так и крестьян связано было со слабой работой низовых организаций власти, что приводило к жалобам на отсутствие культпросвет работы, наличие комсомольских и даже партийных ячеек, отсутствие изб-читален, школ, элементарно газет. Но в большей степени слабая укорененность праздников была связана с сохранением традиционной культуры и образа быта, низким уровнем легитимности власти, что нашло сове отражение в недоверии власти, звучавшее часто в письмах подстрочено или в завуалированной форме. 232 РГАЭ. Ф. 396. Оп. 3. Д. 55. Л. 37 об. 233 РГАЭ. Ф. 396. Оп. 3. Д. 55. Л. 66 об. 234 ГАРФ. Ф. 628. Оп. 1 Д. 15. Л. 1; Д. 182. Л. 1-15; Д. 184. Л. 1-16 и. др.