§ 1. ВООРУЖЕННАЯ ПРЕСТУПНОСТЬ В СИСТЕМЕ КРИМИНАЛЬНОГО НАСИЛИЯ

Под насилием в широком смысле принято понимать применение физической силы или принудительное воздействие на кого-то. Как правило, это слово несет негативную нагрузку, ассоциируясь с неправомерными действиями, агрессией и жестокостью.

Между тем, к насилию прибегает гражданин для отражения нападения преступника, судебный пристав при исполнении судебного решения, военнослужащий при выполнении служебного долга, сотрудники правоохранительных органов, реализующие меры уголовно-процессуального, административного, уголовно-исполнительного принуждения и т. д. Принудительное воздействие (насилие) применяется государством или его органами для поддержания общественного порядка и общественной безопасности, защиты прав и свобод граждан, обеспечения территориальной целостности и суверенитета страны.

Следует отметить, что во всех перечисленных случаях соответствующие действия не именуются насилием — для них находят более мягкие синонимы: осуществление права на необходимую оборону, выселение из незаконно занятого помещения, применение оружия, осуществление режима содержания в исправительном учреждении и т. д.

Даже среди специалистов мнения разделяются: И. Я. Козаченко и Р. Д. Сабиров считают, что понятие насилия должно охватывать и общественно полезные, правомерные действия, а В. Г. Бужор, Л. Д. Гаухман и Р. А. Базаров полагают, что насилие не может быть законным, законным может быть лишь применение силы, поэтому насилие в уголовно-правовом смысле должно обязательно характеризоваться общественной опасностью.

Не вдаваясь глубоко в сущность данного спора, отметим, что в слове «насилие» априори заложен некий негативный оттенок, очевидно поэтому правомерное насилие, как правило, обозначается другими терминами, что однако, не меняет сути охватываемых ими явлений.

Дело осложняется тем, что понятие правомерности и неправомерности насилия нередко носит оценочный характер и определяется столь субъективными моментами, как политическая конъюнктура.

Понятие насилия является многоплановым как по направленности, характеру, так и по содержанию. Наиболее привычным словосочетанием является термин «военное насилие» , нередко говорят о политическом насилии , под которым понимают угрозу войны или военных действий, возможность применения экономических санкций и т. д. Отдельно употребляются такие обороты, как «силовое решение экономических проблем» или «давление на экономику», что по существу является не чем иным, как эвфемизмом словосочетания «экономическое насилие» .

Субъектами применения перечисленных видов насилия являются государства, их блоки, межгосударственные союзы — это насилие макроуровня, которое является продолжением политики и опирается на собственные вооруженные силы, военную технику, военно-промышленные технологии и прочие составляющие военной мощи государства.

Существующая в мире система сдержек и противовесов долгие годы приводила к экономии насилия на макроуровне, позволить себе его могли только ядерные сверхдержавы. СССР и США прибегали к насильственному воздействию на другие государства в считанных случаях, хотя существование самой возможности такого воздействия помогало им решать ряд стратегических задач как внешнего, так и внутреннего характера.

Осуществление внутренней политики также трудно себе представить без использования властью насилия по отношению к тем, кто посягает на основы государственного строя, правопорядок, интересы общества и граждан. Сама возможность быстрого применения ответного адекватного насилия играет весьма существенную (если не основную) роль в превенции подобных посягательств.

Новое мышление, взявшее верх среди руководства СССР в середине 80-х годов, при всей своей прогрессивности и ориентации на общечеловеческие ценности оказалось достаточно однобоким и по существу исключило эффективное насилие из политического арсенала государства.

Однако дальнейшее развитие социально-политической жизни показало, что чем ниже готовность к применению эффективного насилия в Центре, тем выше она на низовом уровне. Пример криминально-анархического рабовладельческого анклава с крайне реакционной идеологией исламского толка, созданного при полном попустительстве и бездеятельности властей на территории Чеченской автономной республики, стал хрестоматийным на многие десятилетия. Формы и методы насилия, распространенные в этом очаге бандитизма и терроризма отличались особой бесчеловечностью, цинизмом и жестокостью. Тесные ямы, в которых рабы содержались в непереносимо-скотских условиях, запредельные и совершенно нереальные суммы требуемого выкупа, демонстративное, запечатлеваемое на видеопленку членовредительство, которым родственники побуждались к выплате этих нереальных сумм, образуют особый историко-социальный феномен, который войдет в историю наравне с крематориями и фашистскими концлагерями смерти.

Но наряду с вопиющим и бьющим в глаза примером рабовладельческой Чечни, бессилие Центра породило и менее наглядные, но не менее опасные для государственности последствия: фактическую свободу от общероссийских законов и государственного контроля в субъектах Федерации, что практически привело к разрушению управленческой вертикали и зарождению «ползучего сепаратизма», ставящего под угрозу единство Российской Федерации. Не случайно попытки нынешнего Президента восстановить эффективность системы управления с помощью института полномочных представителей первоначально натолкнулись на откровенное и решительное противодействие губернаторов — ситуация совершенно немыслимая в прошлые десятилетия.

Отказ Центра от применения эффективного насилия не способствовал избавлению граждан от гнета насильственных проявлений.

Следует отметить, что вся история развития нашего государства сопровождалась массированным применением насилия к его гражданам. Ю. М. Антонян аргументированно обосновывает мнение о том, что «Ленин и большевики после захвата власти развернули кровожадный террор против населения». Он же справедливо замечает, что «широкое распространение насилия в нашей стране связано с нравственным нездоровьем отдельных, но значительных групп людей, огрублением нравов. Оно говорит о болезненных процессах, затронувших различные сферы нашей жизни, о великом множестве конфликтов, больших и малых, которые разрешаются только варварскими способами, о душевных недугах, поразивших стольких людей, о грубейших просчетах в этическом воспитании, а во многих случаях и об отсутствии такого воспитания».

«Воспитание» населения грубым ущемлением его прав и свобод сопровождало весь советский период российской истории. Печально известны и давно осуждены обществом массовые насильственные акции 20-х — 40-х годов: «раскулачивание», «расказачивание», принудительное объединение в колхозы, судебные и внесудебные репрессии.

Однако сейчас речь пойдет о менее известном замаскированном насилии последующих, вполне благополучных лет, которое идеологически подавленное население и не воспринимало в качестве такового. Так, демографы отмечают, что высокий процент смертности среди мужчин трудоспособного возраста наряду с неуемным пьянством объясняется тем, что мужское население с середины 60-х до начала 80-х «попросту надорвалось на "оборонке”, "освоении Севера” и “стройках века”».

Массовое привлечение городских жителей, в первую очередь инженерно-технических работников, студентов, других категорий интеллигенции, учащихся школ и техникумов против их воли к неквалифицированным и практически неоплачиваемым сельскохозяйственным работам, благоустройству территории, уборке улиц и т. д. под угрозой суровых дисциплинарных взысканий есть не что иное, как принудительное использование труда, в том числе и детского.

Призыв молодежи для службы в рядах Советской Армии и Военно-Морского Флота в отдаленные местности на длительные сроки (три и четыре года, а впоследствии два и три года соответственно) при полном отсутствии социальных гарантий, правовой защищенности и в условиях воздействия факторов, стыдливо именуемых «тяго- тами службы», очень напоминает такую меру уголовного наказания, как ссылка.

Многолетнее ограничение населения в продовольственном, промтоварном, медицинском и лекарственном обеспечении, хорошо известное старшему поколению и обозначаемое нейтральным словом «дефицит», затрудняло нормальную жизнедеятельность, уродовало человеческие отношения, подменяло истинные ценности мнимыми, искажало систему приоритетов в глазах подрастающего поколения.

Перечисленные формы противоправного социального насилия против ни в чем не провинившихся граждан по крайней мере не угрожали их жизни, здоровью, материальному благосостоянию и социальному статусу. Впоследствии интенсивность такого насилия возросла именно до уровня посягательств на эти основные жизненные ценности. Обыденным явлением стали массовые невыплаты зарплат и пенсий, обрекающие людей на жалкое существование, деградацию, потерю здоровья, а то и на голодную смерть. Население целых регионов в зимнее время лишают тепловой энергии, что прямо ставит под угрозу их физическое существование. Широко вошли в практику так называемые «веерные» отключения электроэнергии, влекущие нервные стрессы и сердечные приступы у застрявших в лифтах людей и еще более трагические последствия для больных, находящихся в этот момент на операционном столе.

Фактическое уничтожение денежных накоплений на сберегательных книжках, поставило на грань нищеты широкие слои престарелых и нетрудоспособных. «Обрушивание» рубля в 1998 году разорило десятки тыс. мелких и средних предпринимателей, разрушив формирующийся «средний класс» — становой хребет любого благополучного государства, повлекло волну самоубийств, убийств, вынужденную продажу жилья и другого имущества, заключение кабальных обязательств и тому подобные катастрофические последствия. Исследования показали, что последствием дефолта 1998 года стало снижение продолжительности жизни мужчин до 58 лет, вследствие чего Россия по этому показателю находится на одной ступени с Зимбабве.

Постоянное подорожание коммунальных услуг (которые фактически не оказываются вообще или оказываются в ненадлежащем объеме и неудовлетворительного качества.

Рост цен на авиационные и железнодорожные перевозки ограничивает права граждан на свободу передвижения, разъединяет семьи, ослабляет родственные и дружеские узы.

Все происходящее полностью охватывает идеологизированное определение насилия советских времен — это «применение определенным классом (социальной группой) различных форм принуждения в отношении других классов (групп) с целью приобретения или сохранения экономического и политического господства, завоевания тех или иных привилегий».

При этом страдающее и подвергающееся маргинализации население не разбирает, кто в данном конкретном случае осуществляет тот или иной вид насилия — правительство, Центробанк, топливно- энергетические консорциумы, местная администрация или кто- нибудь еще. Исходящее со стороны государственных структур принудительное воздействие граждане воспринимают, как хотя и беззаконное, но распространенное и остающееся безнаказанным широкомасштабное насилие со стороны государства в отношении своих членов.

С одной стороны, это вызывает у них чувство безысходности от своей уязвимости и незащищенности, с другой — подается пример допустимости применения насилия на индивидуальном уровне для разрешения житейских проблем. Растет агрессивность населения, лежащая в основе насильственных преступлений против личности. Вполне положительный житель поселка Юргамыш Курганской области застрелил монтера и контролера местных электросетей, от-ключивших у него счетчик, после чего топором расчленил трупы. Е. Игнатьков из села Медведовка Воронежской области за отключение света в его доме приковал монтера «Энергосбыта» наручниками к дереву и оставил на морозе на несколько часов, а потом, угрожая карабином, заставил подключить электроэнергию.

Не имея возможности адекватно ответить на внеправовое насилие со стороны государственных органов, граждане прибегают к доступным им криминальным формам протеста. Рост числа подобных фактов делает их привычными и существенно меняет атмосферу в обществе.

В поселке Михайловка Волгоградской области доведенный до отчаяния невыплатой заработной платы водитель ЖКХ Фролов ранил из обреза своего начальника Лапина. Незадолго до этого грузчик «Сельхозтехники» Шамаев по той же причине тяжело ранил своего директора и убил его заместительницу; неизвестные сожгли дом начальника местной милиции и обстреляли офис владельца шиферного завода Сиракозова . Характерно, что при обсуждении этих фактов на страницах печати, подавляющее большинство читателей солидаризируется с подобными вынужденными преступниками.

Таким образом, в ответ на противоправное насилие властей население все чаще отвечает противоправным вооруженным насилием. При этом правовой способ разрешения конфликтов, очевидно, по причине своей неэффективности, вытесняется из системы взаимоотношений между гражданами и властью.

Приоритет физических препятствий над правовыми запретами наглядно проявляется в том, что автомобилисты зачастую не обращают внимания на ограничивающие проезд или стоянку дорожные знаки, в связи с чем жители отдельных домов или кварталов охраняют свой покой, «подкрепляя» запреты ГИБДД вбитыми поперек дороги трубами, бетонными порогами и другими непреодолимыми для транспорта препятствиями. Нередко проезд закрывается самовольно, без каких-либо решений местных властей. Характерно, что эти самоуправные действия не пресекаются уполномоченными органами и не получают правовой оценки, таким образом отмеченный «перекос» закрепляется в общественном сознании.

Исследователи отмечали высокий уровень повседневного насилия, не обязательно принимающего криминальные формы: толчки в общественном транспорте, словесные оскорбления, ненависть во взглядах случайных прохожих, необязательность вежливых форм обращения, широкое распространение грубых и нецензурных слов. Данное наблюдение очень метко характеризует атмосферу в российском обществе, точнее тот ее аспект, который обычно игнорируется социологами, криминологами, политиками и журналистами. Крас- норечивейшим обстоятельством является то, что «трое из четырех россиян и каждая третья россиянка имеют опыт участия в драках, а простой российский человек дерется в среднем один раз в год».20

Следствием осознания и фактического признания господства насилия в современном российском обществе явилась новая система приоритетов, в частности, резкое увеличение значимости физической силы. Число читателей в библиотеках уменьшается, а подростковые компании оборудуют подвалы и пустые помещения под так называемые «качалки», где развивают мускулатуру и отрабатывают приемы рукопашного боя. Сила и умение их применять превратились в главное достоинство, оттеснив на второй план такие традиционные ценностные категории, как идеология, законность, справедливость.

Все чаще конфликтные жизненные ситуации — спор в очереди, автомобильная авария, невозвращение долга — разрешаются силовым путем. Декларативно стремящаяся к статусу правового государства Россия фактически превратилась в государство, где торжествует грубая физическая сила.

Не случайно привычные термины «правоохранительные органы», «органы борьбы с преступностью», оказались вытесненными новыми— «силовые министерства», «силовые структуры». Симптоматично и создание в рамках «силовых структур» особо подготовленных (особо силовых?) спецподразделений (ОМОНов, СОБРов, ОССов, отделов физической защиты). Бурно множатся частные службы безопасности и охраны, которые по своим оперативно-техническим возможностям зачастую дают сто очков вперед государственным службам правопорядка. Состоятельные граждане, не рассчитывая на защиту со стороны государства, обзаводятся личной охраной.

Характерно, что ситуацию в сфере обеспечения безопасности совершенно одинаково оценивают и политики различного уровня, и бизнесмены, и криминальные элементы, которые зачастую привлекают телохранителей из числа сотрудников милиции, использующих государственное оружие, радиосвязь, автотранспорт со специальной символикой, форму, авторитет государственной власти, но вместо скудной зарплаты из госбюджета получающих приличное денежное содержание от охраняемого лица.

По опубликованным данным Национальной ассоциации телохранителей, в России работают 10 тыс. телохранителей, только в Москве их 3,5 тыс., в том числе 2,5 тыс. — вооруженных.

Для повышения эффективности применяемого насилия (как и для повышения возможностей защиты от него) все чаще применяется специальный «инструментарий». В литературе отмечалось, что «по средствам, используемым в ходе насильственных действий, можно различать вооруженное (предполагает использование каких- то орудий, инструментов) и невооруженное насилие». Все чаще инструментом насилия становится оружие, даже простейшие виды которого позволяют резко повысить эффективность «принудительного воздействия». В прессе сообщалось о нападении нескольких хулиганов на ожидающих общественный транспорт жителей города Колпино Ленинградской области. Ножевые ранения были нанесены одновременно десяти гражданам.

Экстремистские молодежные группировки широко используют заточенные напильники , арматурные прутья, цепи с набалдашниками, нунчаку, всевозможные ножи.

Даже насилие в школах, как правило, сопровождается угрозой применения ножа (19% случаев), кастета (5%), огнестрельного оружия (4,5%), газового пистолета или баллончика, нунчак, металлических палок, цепей, бутылок, кирпичей. В глазах молодежи оружие стало предметом престижа. По результатам анонимных опросов, проведенных в ряде школ Тулы около 70% мальчиков мечтают владеть огнестрельным или холодным оружием или взрывными устройствами.

В последнее время в криминальный оборот вовлекаются гранаты, взрывчатка и взрывные устройства, в том числе изощренно замаскированные. 27 мая 2002 года под Москвой, пытаясь снять заминированный антисемитский плакат, подорвалась Т. Сапунова; 1 июня 2002 года от взрыва найденного на улице столицы сотового телефона-мины погибла О. Тришина; в Ростовской области взрывом самодельной бомбы, вмонтированной в коробку от шоколадок «Сникерс», убит ребенок.

Ответной реакцией на рост насилия, в том числе и вооруженного, явилось многократное увеличение количества лиц, приобретающих оружие для самообороны. Первые признаки нового явления были отмечены в разных республиках бывшего СССР в конце 80-х— начале 90-х годов. По официальным данным в 1988 году в Киргизии обладателями оружия стали 2068 человек, а в 1989 году — 2280. В фирменном оружейном магазине «Зенит» во Фрунзе за восемь месяцев 1988 года было продано 98 ружей, а в 1989 году только за один день выставки-продажи— 116! Причем большим успехом пользовались дешевые одностволки, не пригодные для серьезной охоты, которые раньше не пользовались спросом. Под лозунгами самообороны, борьбы за независимость, восстановления исторических традиций стали создаваться всевозможные «дружины», «национальные армии и гвардии», «казачьи войска» и другие вооруженные объединения. Во время массовых нарушений общественного порядка происходили захваты тысяч единиц огнестрельного оружия. Например, в Армении в период с января по апрель 1990 го- да во время беспорядков похищено (кроме гладкоствольного) 3351 ствол огнестрельного оружия.

Проблема приобрела такую остроту, что Президент СССР 21 марта 1990 года издал Указ «О дополнительных мерах по обеспечению прав советских граждан, охране суверенитета Союза ССР на территории Литовской ССР», которым предусмотрел сдачу в семидневный срок жителями республики всего находящегося у них огне-стрельного оружия в органы внутренних дел. 25 июля 1990 года был принят Указ «О запрещении создания вооруженных формирований, не предусмотренных законодательством СССР, и изъятии оружия в случаях его незаконного хранения» . В результате исполнения этого Указа было сдано и изъято из незаконного владения около 25 тыс. стволов огнестрельного оружия и 757 тыс. единиц боеприпасов, однако 12 тыс. стволов огнестрельного оружия продолжали оставаться в розыске.

Политические аспекты вооружения населения не являются предметом настоящего исследования, хотя отметим, что центробежные сепаратистские процессы, развивавшиеся в союзных республиках, опирались на оружие, как один из инструментов отделения от центра. И если в странах Прибалтики этот инструмент не являлся главным, то в республиках Кавказа он таковым был.

В России традиционно граждане преимущественно приобретали гладкоствольные охотничьи ружья, но в последнее десятилетие прошлого века появилась тенденция обзаводиться более точными и дальнобойными нарезными карабинами: в 1993-1998 годах количество приобретенных гладкоствольных ружей увеличилось всего на 7%, а нарезного оружия — в 1,5 раза, причем общее число владельцев гражданского огнестрельного оружия приближается к 4,5 млн. Между тем, по мнению западных криминологов сам факт ношения при себе оружия уже может восприниматься как угроза или как скрытое насилие. То есть процесс развивается лавинообразно и способствует эскалации насилия в обществе.

Значительное распространение получили собаки бойцовых пород, которые традиционно не разводились в России. Поголовное за- решечивание окон первых этажей, установка железных дверей в подъездах и квартирах, широкое внедрение в жизнь домофонов, систем охранно-тревожной сигнализации— из того же ряда. Данная тенденция продолжает развиваться, переходя на качественно новый уровень: в региональных телевизионных передачах даются рекомен-дации гражданам, как вести себя в случае, если их захватят в заложники; по сообщению Главного управления по гражданской обороне и чрезвычайным ситуациям Москвы на окна всех крупных зданий в столице будет наклеена специальная пленка, рассчитанная на взрывные нагрузки.

Анкетирование различных социальных групп населения в 1998- 1999 годах выявило высокий уровень криминологически значимой «тревожности» населения: только 12% не боятся стать жертвой преступления. Предприниматели опасаются стать жертвой убийств, похищения, уничтожения имущества, вымогательства, иные граждане боятся краж (59%), хулиганства (47%), мошенничества (38%), терроризма (13%) По данным других исследований у 76% опрошенных наибольшую тревогу вызывает перспектива роста цен, 42% боятся коррупции, 49% опасаются преступности в целом.

Противоправные посягательства затрагивают даже тех, кто призван осуществлять борьбу с преступностью. Так, в 1999 году в России в отношении сотрудников органов внутренних дел было зареги-стрировано 199 140 неправомерных действий, что на 4,8% больше, чем в предыдущем году. В их числе 183 тыс. злостных неповиновений, более 6,9 тыс. оскорблений представителя власти, около 4,1 тыс. фактов применения насилия в отношении представителей власти, а также более 2,6 тыс. вместе взятых случаев уголовно наказуемых хулиганств, умышленного причинения вреда здоровью, убийств. При этом только около половины лиц, вступивших в конфликт с органами правопорядка, привлечены к уголовной ответственности по направленным в суд делам о посягательствах на жизнь сотрудников правоохранительных органов и применении насилия в отношении представителей власти .

Опрос сотрудников ОВД показал, что эффективность официальной защиты оценивается ими неудовлетворительно, в то время, как неофициальная защита собственными силами с использованием профессиональных возможностей, оценивается ими гораздо выше — до 10 раз.

Таким образом, наряду с социальным насилием, некоторые формы которого перечислены выше, все большее распространение получает насилие криминальное. Как совершенно правильно отмечает В. В. Лунеев, «сфера насилия в современном мире остается чрезвычайно широкой и многоликой. Она распространяется от банального бытового насилия в семье до изощренного научно и технически обеспеченного вооруженного насилия в межгосударственных отношениях. Названные крайности, как правило, не являются преступными»

И действительно, если в теоретическом плане криминологически значимым является любое насилие, криминализированное или ^криминализированное, то в практическом— лишь то, которое квалифицируется как уголовно наказуемое деяние

Наука уголовного права к числу насильственных преступлений относит такие, в которых насилие является обязательным, альтернативным или факультативным признаком. Криминологи же традиционно относят к ним те, которые в уголовных кодексах объединены в главе о преступлениях против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности.

Однако тяжким насильственным преступлениям очень часто предшествуют (или сопутствуют) менее опасные насильственные действия, как преступного, так и административно-деликтного характера. Поэтому, на наш взгляд, совершенно обоснованны попытки в комплексе рассматривать все формы насильственных проявлений, образующих единую систему с определенной внутренней структурой. «Система криминального насилия включает в себя всю совокупность насильственных посягательств и даже насильственные ад-министративные правонарушения, она подразделяется на отдельные виды и группы преступлений, объединенных общими элементами

генезиса, направленностью, мотивацией и другими общими черта-

44

ми».

Эта совокупность насильственных посягательств неоднородна. Ю. М. Антонян справедливо отмечал, что «Проявления насилия, в том числе уголовно наказуемого, весьма многообразны. Поэтому возникает необходимость классификации насильственных преступлений. Они могут быть разделены на отдельные группы по разным признакам: по наступившим последствиям, особенностям личности преступника и потерпевшего и т. д. Но наиболее продуктивным для классификации представляется такой критерий, как способ насилия, поскольку он весьма информативен»

Одним из способов, многократно усиливающим степень преступного насилия, является использование преступником оружия. Последствия таких преступлений носят особо тяжкий характер и вызывают большой общественный резонанс. Как правило, они доводятся до конца несмотря на неблагоприятные обстоятельства: дневное время, наличие охраны и свидетелей. Очень часто преступники действуют чрезвычайно дерзко: спокойно добивают жертву, не торопясь покидают место происшествия, не прячут лица. Тем самым они демонстрируют уверенность в безнаказанности и оказывают шокирующее воздействие на общественное сознание, парализуя у граждан всякое желание противостоять криминалу.

Личность вооруженного преступника отличается целым рядом специфических особенностей: интересом к оружию, навыками и умениями в обращении с ним (полученными нередко на государст-венной службе), дерзостью, повышенной агрессивностью, настойчивостью в доведении посягательства до конца, обусловленной уверенностью в своем преимуществе перед невооруженными гражданами.

Особенности личности потерпевшего также имеют значение: если в бытовой сфере посягательства на личность носят импульсивный характер и осуществляются с помощью подручных предметов, «уличные» разбои, как правило, требуют самой примитивной подготовки и совершаются с помощью холодного оружия, обрезов, переделанных для боевой стрельбы (или непеределанных) газовых пистолетов, то убийства охраняемых фигурантов экономической сферы требуют тщательного планирования, подготовки и использования сложных и дорогих видов вооружений (взрывных устройств, гранатометов, снайперских винтовок, приборов глушения звука выстрела и т. д.), обращаться с которыми могут только высококвалифицированные специалисты.

Еще одна особенность вооруженных преступлений имеет большое значение для предупредительно-профилактической работы. В подавляющем большинстве случаев они являются предумышленными, так как обдумываются заранее. Более того, в подготовительный период виновный приобретает, хранит и носит оружие, т. е. совершает действия, предусмотренные ст. 222 УК РФ.

На наш взгляд, перечисленные криминологически значимые об-стоятельства могут служить классификационными признаками, по-зволяющим выделить в системе криминального насилия группу преступлений, совершаемых с применением оружия. Такой шаг представляется назревшим и актуальным в силу следующих причин.

На протяжении длительного времени криминологическая классификация преступлений являлась производной от их уголовноправовой классификации и по существу базировалась на последней. В свое время И. И. Карпец объяснял такое положение недопустимостью отрыва уголовно-правовых понятий от криминологических, хотя и отмечал, что интересы криминологии и уголовного права в этой проблеме несколько различны. Наряду с этим И. И. Карпец отмечал, что «решение проблемы классификации преступлений затрудняется отсутствием самого определения понятия классификации преступлений, которое должно занять место в Общей части уголовного права и законодательства. В то же время, хотя в действующем законодательстве классификация преступлений имеется, из-за отсутствия такого определения ее проблемы решаются по-разному, т. е. классификация не имеет единой основы»

Действительно, в действующем в тот период УК РСФСР 1960 года составы преступлений были сгруппированы в соответствии с родовым объектом посягательства: преступления против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности, против социалистической или личной собственности граждан, против правосудия, против порядка управления и т. п. Иногда группировка осуществлялась по субъекту— должностные, воинские, либо по сфере совершения— хозяйственные. Общая часть этого же кодекса различала умышленные и неосторожные (ст. 8 и 9), а также тяжкие преступления (ст. 71)

Общая часть УК РФ 1996 года стала классифицировать преступления по степени тяжести: небольшой, средней тяжести, тяжкие, особо тяжкие (ст. 15), оконченные и неоконченные (ст. 29), а Особенная пополнилась рядом новых глав и разделов: преступления в сфере экономики, экологические преступления и т. д.

Между тем, криминологическая классификация преступлений стала все дальше и дальше отклоняться от уголовно-правовой, подтверждая высказывание И. И. Карпеца о различии интересов каждой науки. Характерно, что и сам автор в более поздней работе выделяет группы преступлений, объединенные по чисто криминологическим признакам: организованная, профессиональная, рецидивная, женская, неосторожная, «отраслевая» преступность

Наконец Г. Ф. Хохряков прямо указал, что «криминологическая типология преступности не совпадает с уголовно-правовой классификацией преступлений, в основе которой лежит объект преступного посягательства, ибо деяния, находящиеся в одной главе УК, нередко оказываются разнородными с точки зрения их "причинной” социальной основы. Более того, типологическая граница может про-

it 95 49

ходить даже внутри одного и того же состава преступления». Это утверждение представляется гораздо более справедливым, чем его дальнейшее развитие. Г. Ф. Хохряков приходит к выводу, что разделение криминологии на Общую и Особенную части сегодня выглядит анахронизмом, так же как и рассмотрение криминологических характеристик различных видов (или типов) преступлений — насильственных, неосторожных, экономических и пр. Довод о том, что классифицируется (или типологизируется) преступность как следствие социальных условий, а криминологов интересует причина, представляется недостаточно убедительным для отказа от исследований с помощью классификации, как имеющих ограниченные познавательные возможности.

Предпочтительней представляется совершенствование классификационных групп, их разделение по тем самым типологическим границам, о которых шла речь выше с целью выделения «деяний, однородных с точки зрения их "причинной” социальной основы».

Рассматривая отдельные блоки однородных преступлений, криминология исходит из того, что если преступность — общее, то корыстная, насильственная, корыстно-насильственная преступность — это те уровни, которые являются выражением системы, а виды преступности — организованная, профессиональная, рецидивная, несовершеннолетних, должностных лиц и другие — есть элементы системы науки, изучающей данное явление в целом и ее составляющие.

Вооруженная преступность как особый криминологический феномен должна, по нашему убеждению, входить самостоятельным элементом в систему криминального насилия на подуровне насильственной и корыстно-насильственной преступности.

С учетом того, что в литературе уже неоднократно отмечалась вооруженность, как современная качественная характеристика отдельных видов преступлений, например, убийств , либо группы вооруженных преступлений в целом , такой шаг станет логически обоснованным и закономерным закреплением обособления вооруженной преступности, как самостоятельного криминологического феномена.

Актуальность и практическая необходимость такого шага несомненна, ибо в насильственной преступности быстрыми темпами развиваются процессы вооружения и качественного перевооружения преступников. В 70-80-х годах преступники были вооружены в основном охотничьими ружьями и предметами хозяйственно-бытового назначения (топорами, молотками и т. п.). Сколь либо масштабное применение оружия наблюдалось в единичных случаях, в основном в конфликтах между преступными группировками. Так, в 1977 году в Тамбове, при противостоянии «воров» и «шпаны» были убиты шесть представителей враждующих сторон, в конце 70-х — начале 80-х годов вооруженные инциденты при «разборах» преступников зафиксированы в московском парке Сокольники, подмосковном ресторане «Русь», Ставропольском крае и других местах.

Бурный рост вооруженной преступности начался в конце 80-х годов. Именно тогда в прессе стали появляться сообщения о непривычных для российских граждан чрезвычайных происшествиях: взрывах в городах, изъятии десятков патронов, гранат, детонаторов, выстрелах на улицах Москвы, перестрелках милиции с вооруженными преступниками , массовых изъятиях в аэропортах ножей, стартовых пистолетов отечественного и иностранного производства, предметов для восточных единоборств, сотен стволов огнестрельного и десятков тысяч единиц холодного оружия. Красноречивой реакцией на осложнение криминальной ситуации стало изготовление одним из московских кооперативов пулезащитных жилетов.

Начало 90-х годов ознаменовалось проникновением организованной преступности в кредитно-банковскую сферу и предпринимательство. Только с января по май 1993 года в Москве зарегистрировано более 40 взрывов и терактов в отношении коммерсантов, причем преступники применяли ранее неизвестное в криминальном обороте оружие: реактивный гранатомет «Муха», выстрелом из которого был уничтожен «Мерседес», принадлежащий одному из коо-перативов. Широко применяются пистолеты, автоматы, снайперские винтовки, жертвы расстреливают средь бела дня, причем вместе с телохранителями. Всего в 1993 году были убиты 22 руководителя банков и 94 работника коммерческих структур.

Вооруженное насилие в России в 1987-1993 годах возросло более чем в 10 раз — с 2164 до 22 166 проявлений За 1995 год в России произошло около 500 «разборок», в которых погибли 372 и ранены более 180 боевиков; более 40 «преступных авторитетов» стали объектами заказных убийств. За январь-сентябрь 1995 года только в Москве было зарегистрировано 1000 преступлений с применением оружия и взрывчатых веществ.

Справедливости ради следует отметить, что данная тенденция характерна не только для России. Во всех странах продолжается тревожная эскалация преступлений, совершенных с применением огнестрельного оружия, что является прямым следствием доступности оружия на легальных и нелегальных рынках. В финансовом вы-ражении международная торговля оружием оценивается в сумму примерно 500 млрд долларов. Причем 30% европейских стран не могли сообщить Интерполу точное число краж огнестрельного оружия

Однако в нашей стране произошло резкое качественное изменение вооруженности преступников. Если в 1985 году, по данным Всесоюзного НИИ МВД СССР, одна треть групп из числа изученных имела обрезы, пистолеты и «даже баллончики со слезоточивым газом «СИ-ЭС», то десять лет спустя эти характеристики казались почти смешными, так как в целом ряде групп появилась бронетех-ника, крупнокалиберные пулеметы и гранатометы.

Рост незаконного оборота оружия в России отмечается с 1992 года и связан с распадом СССР, снижением государственного и ведомственного контроля, нарушением вертикали власти, ростом местнических и националистических тенденций.

На 1 января 2000 года на централизованном учете ГИЦ МВД значилось более 51 тыс. похищенных и утраченных нарезных стволов и боевой техники, в их числе 1337 пулеметов, 18 528 автоматов, 1501 гранатомет, более 23 тыс. пистолетов и револьверов; около 60% оружия похищено из арсеналов Министерства обороны РФ и внутренних войск. В 1999 и 2000 годах удельный вес незаконного оборота оружия в структуре криминального рынка составлял соответственно 19,8 и 18,1%

По некоторым экспертным оценкам в «теневом» обороте находится 1,5-2 млн единиц огнестрельного оружия. По нашему мнению, высказанному в качестве экспертной оценки в журнале «Коммерсант — Деньги», эта цифра существенно занижена, а на самом деле она приближается к 10 млн.

В настоящее время преступники все чаще используют стандартное и самодельное боевое огнестрельное оружие, боеприпасы и взрывчатые вещества. По данным МВД России, в 1998 году в стране совершено 36 150 вооруженных преступлений, в том числе 18 584 с применением огнестрельного, газового оружия, боеприпасов и взрывчатых материалов, зарегистрировано 59 825 случаев незаконного владения оружием, 2008 фактов хищений оружия и боеприпасов. В 1999 году число вооруженных преступлений составило 30 368, причем с применением огнестрельного, газового оружия, боеприпасов и взрывчатых материалов совершено 15,6 тыс. преступных посягательств, или на 16,1% меньше, чем в 1998 году. Вместе с тем почти на треть (29,7%) возросло число фактов хищения либо вымогательства оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств. Аналогичная картина наблюдается и в отдельных регионах: «Динамика преступлений, связанных с применением оружия, боеприпасов и взрывчатых материалов, имеет тенденцию к снижению, а незаконный их оборот, наоборот, — к увеличению».

Такое положение выглядит довольно странно, ибо даже на уровне обыденного понимания проблемы ясно, что увеличение количества единиц оружия в криминальном обороте должно влечь и рост совершаемых с его использованием преступлений. Объяснить столь неожиданную разницу между должным и сущим можно только крайним несовершенством статистического учета вооруженной преступности и возрастанием ее латентности.

Большая часть преступлений (около 30%), совершенных с применением оружия, приходится на Москву, Санкт-Петербург, Крас-нодарский, Ставропольский края, Московскую, Иркутскую, Свердловскую, Тюменскую, Пермскую области. В силу общеизвестных причин огромное количество оружия находится в обороте на Северном Кавказе и активно используется преступниками. В частности, в Ставропольском крае в 1992-1999 годах в 3,5 раза возросло число преступлений с применением огнестрельного оружия, боеприпасов и взрывчатых веществ, в 2,8 раза больше стало выявленных фактов незаконного оборота оружия . Еще более наглядно положение дел в Чеченской республике, где в 2001 году 23,4% всех преступлений совершено с применением оружия (из них 73% — С применением огнестрельного), а в 2002 году удельный вес вооруженных преступлений возрос до 32% (78% — с применением огнестрельного оружия).

Характерным штрихом, характеризующим современную вооруженную преступность, может служить обыденное газетное сообщение о привлечении к уголовной ответственности организованной преступной группировки под руководством некоего Александра Анисимова по кличке Акула, действовавшей в Петербурге на протяжении пяти лет и совершившей 56 преступлений. На вооружении группы находились пистолет-пулемет «Агран», пистолеты ТТ, ПМ, «Беретта» с глушителями, большое количество патронов, дубинки- электрошоки. Вполне понятно, что воздействие этой банды на криминальную обстановку в городе (ее влияние в преступной среде, «хозяйское»— демонстративно-вызывающее поведение ее членов во всех сферах социальной жизни, слухи, окружающие ее деятельность, и способствующие деформации общественного сознания и деморализации сотрудников властных и правоохранительных органов, многочисленные правонарушения и преступления оставшиеся в сфере латентности и т. д.) существенно превосходит последствия от собственно вмененных группировке преступлений.

7 ноября 2001 года в программе ОРТ «Время» сообщили об обнаружении в одной из квартир Москвы крупнейшего оружейного склада: 2 гранатомета «Муха», 21 автомат Калашникова, 10 пистолетов-пулеметов «Агран», 40 пистолетов, 12 карабинов, 40 тыс. патронов. Весь этот арсенал принадлежал одной из организованных преступных группировок и совершенно очевидно, какими боевыми возможностями она обладала.

Этот случай не уникален и не единичен: 10 апреля 2002 года в московском гаражном кооперативе обнаружены 24 автомата различных модификаций, 22 пистолета ТТ, 7 револьверов, 5 пистолетов- пулеметов «Браунинг», 2 ручных гранатомета, 3 килограмма тротила, 17 ручных гранат, два ружья, глушители, оптические прицелы, большое количество боеприпасов.

Данные факты убедительно свидетельствуют о том, что масштабы вовлечения оружия в незаконный оборот приняли беспрецедентные масштабы.

В 2000 году в России совершено 25 552 вооруженных преступления, в 2001 — 12 285, в 2002 — 15 393 (учитывая соображения, приведенные выше, можно предположить, что значительная часть данных посягательств остается латентной).

Несмотря на то, что этот массив составляют различные преступления: убийства, причинение тяжкого вреда здоровью, разбойные нападения, бандитизм, терроризм и т. д., их объединяет целый ряд общих признаков и стержневым из них является использование осо-бых предметов материального мира — оружия, с помощью которого виновный воздействует на окружающую действительность для изменения ее в соответствии со своим преступным замыслом. При этом оружие является обязательным элементом взаимодействия личности преступника и конкретной жизненной ситуации. Оно играет важную роль в генезисе преступного поведения и зачастую определяет способ преступных действий, нередко обусловливает квалификацию деяния и требует особых предупредительнопрофилактических мер, в частности более эффективного использования уголовно-правовых норм «двойной превенции», включения возможностей контркриминального использования законно хранимого оружия и т. п.

Одним из наиболее опасных видов вооруженных преступлений является бандитизм, который и является основным предметом данного исследования.