Проблема установления границ на территории бывшей Австро- Венгрии (ноябрь 1918 - март 1919 года)
В историографии 1918 - 1922 годы с точки зрения главной черты внешнеполитической деятельности великих держав обычно определяются как период межсоюзнических конференций[434] [435].
Парижская мирная конференция и другие встречи лидеров Антанты являлись для великих держав главным механизмом создания правовой основы новой системы международных отношений. Великие державы изначально были настроены на отстранение от процесса принятия решений других стран, даже несмотря на их прямую заинтересованность в обсуждавшихся проблемах. В течение ноября 1918 - марта 1919 года в условиях относительной устойчивости ситуации в Дунайском бассейне казалось, что достаточным инструментом контроля над процессом мирного урегулирования со стороны ведущих государств Антанты станет выработка условий мирных соглашений, которым будут обязаны сле-435
довать все государства-наследники .
Главной проблемой мирного урегулирования в первые послевоенные месяцы являлось юридическое определение новых межгосударственных границ. Неравноправное положение образовавшихся национальных государств проявлялось даже на формальном уровне: великие державы с большой долей осторожности подходили к вопросу о дипломатическом признании малых стран, по-видимому, опасаясь легализовать таким образом фактически обозначавшиеся границы[436] [437]. Стремление великих держав продиктовать малым государствам свое видение политической карты континента имело под собой определенную основу. Среди интеллектуалов Великобритании, Франции и Соединенных Штатов имелось немало весьма квалифицированных специалистов по самым различным вопросам истории и этнографии Европы, помощь которых активно использовалась для аргументации официальной позиции и при подготовке условий будущего мирного договора. В течение 1917 - 1918 годов в Великобритании, Франции и США по инициативе правительственных кругов были созданы специальные структуры, которые занимались разработкой различных аспектов нового международного порядка.
Ведущие державы Антанты к концу войны имели определенные, подробно разработанные программы мирного урегулирования, которые, как считалось, должны будут максимально удовлетворить требования государств-наследников и обеспечить бесконфликтное развитие региона.Во Франции привлечение интеллектуалов напрямую к разработке этих проблем было оформлено в виде Комитета исследований, созданного в январе 1917 года. Организация этой структуры была поручена Шарлю Бенуа, депутату парламента, французскому неофициальному эмиссару в Риме и автору «Двухнедельных хроник» в официозном «Ревю де Дё Монд». Ш. Бенуа получил от премьер-министра А. Бриана карт-бланш на выбор лиц для Комите-
437
та . В список, предложенный Бенуа на утверждение председателя совета министров, вошли 16 человек: историки Альфонс Олар, Эрнест Бабелон, Эмиль Буржуа, Артур Шуке, Эрнест Дени, Камиль Жулиан, Эрнест Лависс,
ДЛО
Кристиан Пфистер, Шарль Сеньобос, Антонин Дебибур , географы Поль Видаль де Ля Блаш, Эммануил де Мартонн, Люсьен Галуа, экономист Кристиан Шефер. Военное министерство представлял глава армейской географической службы генерал Робер Буржуа. Наконец, среди первых шестнадцати членов Комитета оказался и сам Шарль Бенуа[438] [439]. Председателем избрали Эрнеста Лависса, причем его кандидатура как признанного лидера французских интеллектуалов была безальтернативной[440]. Работу Комитета организовали в форме заседаний с заранее оговоренной повесткой и докладчиком. В Великобритании работа экспертов была сосредоточена в Политическом разведывательном департаменте при Форин Оффис (PID), подготовившем в течение 1917 - 1918 годов 174 так называемых «peace books», которые представляли собой своеобразные информационные справки, посвященные отдельным вопросам территориально-политического урегулирования в Европе[441]. Проблемы реорганизации государственно-политического пространства Австро-Венгрии рассматривались специальным подразделением ЮгоВосточной секции Политического разведывательного департамента, которое возглавлял историк Льюис Нэмир442. Пожалуй, наибольшую известность приобрел американский аналог французской и британской исследовательских структур - знаменитый Ин- квайри, сформированный полковником Эдвардом Хаузом по прямому указанию президента США Вудро Вильсона в сентябре 1917 года443. По сравнению с Комитетом исследований и Политическим разведывательным департаментом Инквайри представлял собой гораздо более масштабную организацию, в которую входило несколько десятков видных американских дипломатов и интеллектуалов. Координировал работу Исполнительный комитет в составе Сиднея Мезеса, Джеймса Шотвелла, Дэвида Миллера, Уолтера Липп- 39. 442 Ibid. P. 40. 443 Подробнее см.: GelfandL.E. The Inquiry. American preparations for peace, 1917 - 1919. New Haven, 1963. манна. В рамках данной структуры были выделены отдельные направления будущего послевоенного урегулирования. Обсуждением вариантов политического развития послевоенного мира занимался знаменитый журналист Уолтер Липпманн[442]. Экономические проблемы были поручены Д. Миллеру и А. Янгу. Отдел географии возглавлял известнейший географ и геополитик Исайя Боумен[443]. Австро-Венгрия являлась одним из географических направлений, которые были выделены в работе Инквайри под грифом «наиболее срочные»[444]. Необходимость согласования позиций по многочисленным спорным вопросам, возникшим в результате поражения Центральных Держав, подталкивала дипломатов Антанты к скорейшему началу межсоюзнических консультаций. Инквайри и французский Комитет исследований с октября 1918 года приступили к непосредственному сопоставлению планов по мирному урегулированию. С этой целью Андре Тардье, находившийся в США на посту наблюдателя за выполнением французских военных заказов, вызвал за океан секретаря Комитета географа Эммануила де Мартонна[445]. Механизм обсуждения конкретно-практических аспектов мирного урегулирования в рамках узкого круга лидеров Антанты начал функционировать еще до окончания военных действий в Европе[446]. Первая межсоюзническая конференция, на которой проблемы мирного урегулирования обсуждались уже с практической точки зрения, а не как гипотетические варианты для отдаленного будущего, состоялась в Париже с 28 октября по 6 ноября 1918 года. На этой встрече представителей союзников впервые и был поставлен вопрос о проведении новых государственных границ между государствами-наследниками Австро-Венгрии, который сразу же привел к острой дискуссии между участниками конференции. Предметом обсуждения стали итало-югославянские противоречия на Адриатическом побережье. На первом же заседании 29 октября 1918 года министр иностранных дел Италии Сидней Соннино заявил о том, что положение «14 пунктов» В. Вильсона, предусматривающее установление границ Италии по линии, ясно различимой с точки зрения национального признака, для Италии неприемлемо[447]. На следующий день итальянский министр иностранных дел настоял на включении в протокол заседания декларации римского кабинета о том, что Италия заинтересована не только в освобождении этнически итальянских территорий, но и в установлении безопасной с военной точки зрения границы[448] [449]. Итальянское правительство ясно давало понять, что концепции права народов на самоопределение и планы создания новой политической карты Европы на основе принципа национальностей, активно лоббировавшиеся американской дипломатией, не могут применяться к Ита- 451 лии Несмотря на то, что в сентябре 1918 года и США, и Италия выступили с официальными заявлениями в поддержку создания единого Югославянского государства, в Риме и Вашингтоне совершенно по-разному представляли процесс определения новых межгосударственных границ. Резкое заявление итальянской делегации относительно Адриатической проблемы обозначило наличие важнейшего расхождения теоретического характера между союзниками в подходах к процессу мирного урегулирования. ты основные положения вильсоновских «14 пунктов», которые рассматривались итальянской политической элитой как противоречащие зафиксирован- 452 ным в Лондонском договоре от 26 апреля 1915 года договоренностям . США обладали совершенно особым статусом, не подписав в отличие от Великобритании и Франции данное соглашение и позиционируя себя в качестве защитника малых народов Европы. В пользу активного вмешательства США в Адриатическую проблему последовательно выступал ближайший помощник президента полковник Эдвард Хауз, руководивший американской дипломатией в Европе до знаменитой поездки Вудро Вильсона за океан. Уже 11 ноября 1918 года он направил президенту телеграмму, в которой обозначил важность скорейшего решения Адриатической проблемы как средства предотвращения усиления напряженности в регионе. В этой же телеграмме полковник Хауз косвенно назвал и причины заинтересованности американской дипломатии в вопросе, который, казалось бы, не относился напрямую к традиционным приоритетам внешней политики США. По его мнению, в отличие от своих главных партнеров, Франции или Великобритании, США не были связаны какими-либо формальными обязательствами с Италией и могли предложить такое решение, которое удовлетворит стремления «малых национальностей» и будет согласовываться с основными принципами, которым следуют союзники в процессе мирного урегулирования[450] [451]. В качестве мер поддержки югославян полковник Хауз предлагал либо признать созданные в бывших югославянских провинциях Австро-Венгрии органы власти, либо настоять перед союзниками, чтобы оккупация, проводившаяся итальянскими войсками, ни в коем случае не рассматривалась как фактор, имеющий значение для определения будущей принадлежности спорных территорий. не склонен форсировать события, безоговорочно выступая на стороне номинально более слабых югославян, и ответил своему представителю в Европе, что проблема итало-югославского разграничения на Адриатике должна решаться на мирной конференции[453]. В первые же дни ноября 1918 года великие державы столкнулись с проявлениями активной самостоятельности новых субъектов международных отношений. 1 ноября 1918 года созданный в югославянских провинциях Австро-Венгрии Комитет обратился к Антанте с заявлением о том, что весь военный флот Г абсбургов находится под его контролем. Югославяне выразили готовность передать флот под командование союзников, в частности США[454]. Выбор заокеанской державы в качестве своеобразного покровителя в данном случае необходимо объяснять тем, что именно США на тот момент широким общественным кругам в европейских странах представлялись в качестве защитника новых, справедливых принципов международных отношений и беспристрастного арбитра всевозможных споров[455] [456]. Дальнейшее обсуждение обращения югославян выявило дополнительные расхождения среди союзников. Если Ж. Клемансо присоединился к мнению итальянцев и весьма скептически оценивал возможность рассматривать это заявление как официальное, то британский премьер Д. Ллойд Джордж 458 призывал не отталкивать югославян, «совершивших удачный акт войны» . Разумеется, Ллойд Джордж объяснял свою позицию тем, что до окончания военных действий против Германии весьма неблагоразумно отказываться от дополнительных союзников. Отметим, что позиция британских представителей отличалась от занятой ими в вопросе о признании югославян присоединившейся к Антанте державой[457]. Не последнюю роль в данном случае сыг- рало желание британцев не допустить исключительного положения Италии на Адриатике, что могло несколько поколебать британские позиции в Восточном Средиземноморье[458]. В конце войны австро-венгерский флот насчитывал 9 линейных кораблей, в том числе 2 водоизмещением более 20000 тон, 6 новых крейсеров, 19 эсминцев и 13 подводных лодок. Итальянский флот состоял из 10 линейных кораблей, 22 крейсеров, 75 эсминцев, 64 подлодок[459]. Передача всего военного австро-венгерского флота Комитету южных славян сразу сделала бы югославян противовесом Италии на Адриатике, в чем Великобритания, по-видимому, была в немалой степени заинтересована. Г ораздо сложнее найти объяснение непоследовательности Клемансо, который был готов признать югославян союзниками Антанты, когда речь шла о торговом флоте, но отказался передавать под их контроль военные корабли. Вполне вероятно, что Франция надеялась получить некоторую часть габсбургского военного флота[460]. Не исключено также, что в данном случае Клемансо руководствовался стремлением не допустить решения, выгодного Великобритании. Существуют свидетельства, что для Клемансо стало настоящим шоком то упорство, с которым британские делегаты выступали против французских предложений об условиях перемирия с Германией[461]. Италия же, напротив, поддерживала весьма жесткие требования Франции. Возможно, именно этим необходимо объяснить тот факт, что французский премьер- министр столь резко изменил свою позицию и начал поддерживать итальянскую точку зрения. В итоге обсуждения было принято решение о переводе австровенгерского флота на остров Корфу под общий контроль союзников. Однако югославяне не торопились выполнять указания держав-победительниц. 3 ноября пришло известие, что габсбургский флот не покинул Котторскую бухту и ожидает там прибытия американских или британских военно-морских сил[462]. Однако энергичные протесты итальянской делегации, позиции которой значительно укрепились в этот же день после получения известия о подписании в Падуе перемирия между представителями Италии и Австро- Венгрии, заставили участников конференции подтвердить решение о переводе австро-венгерского военного флота на Корфу[463]. Италия занимала не только жесткую позицию на переговорах со своими союзниками, но и весьма агрессивно действовала непосредственно в зоне потенциального конфликта. После заключения 3 ноября 1918 года перемирия с Австро-Венгрией в Падуе итальянские войска начали стремительно занимать важнейшие пункты на Адриатическом побережье[464] . 6 и 7 ноября итальянские войска оккупировали Шебеник и Задар, а 15-го под контроль был взят важнейший порт на Адриатическом побережье - Фиуме[465]. Пытаясь обеспечить контроль над спорными территориями, Италия фактически стремилась решить проблему самостоятельно без вмешательства со стороны других великих держав. Несмотря на всю внешнюю опасность таких действий, Рим имел для них все формальные основания: по большому счету, речь шла лишь о реализации положений Лондонского договора. Вместо усиления своих дипломатических позиций Италия столкнулась с несколько неожиданными и совершенно нежелательными последствиями. Ответом на начало оккупации итальянскими войсками территории, обещанной Италии по Лондонскому договору 1915 года, стала активизация объединительного югославянского движения. С 5 по 9 ноября 1918 года в Женеве состоялись консультации между сербским премьер-министром Николой Па- шичем и лидерами Народного Веча - своеобразного правительства Г осудар- ства словенцев, хорватов и сербов, созданного на югославянских землях Ав- стро-Венгрии еще 29 октября 1918 года[466]. Результатом этих переговоров стало решение требовать от Антанты вывода итальянских войск с оккупированных ими территорий[467]. 1 декабря 1918 года было объявлено о слиянии с Сербией Г осударства словенцев, хорватов и сербов и появлении на карте Европы объединенного под властью династии Карагеоргиевичей Королевства сербов, хорватов и словенцев (КСХС). Противником Италии теперь стало не просто достаточно крупное и потенциально весьма мощное государство. Вновь образованное королевство, ядром которого являлась Сербия, имело все основания для получения статуса союзника Антанты, что лишило бы итальянцев возможности требовать подхода к югославянам как к проигравшей стороне. Стремительная интеграция Сербии и Государства словенцев, хорватов и сербов, является ярчайшим примером влияния внешнего фактора на процесс создания новой государственно-политической реальности на территории бывшей Австро-Венгрии. Итальянское военное присутствие в регионе заставляло и другие великие державы обращаться к сходным инструментам влияния на ситуацию. По условиям перемирия с Австро-Венгрией союзники получили право оккупировать все оборонительные сооружения на земле, море и островах, прилегающих к Адриатическому побережью[468] [469] [470]. В составе Восточной армии союзников (командующий французский генерал Франше д’Эспере), двигавшейся с Балканского полуострова через территорию Сербии в южную Венгрию и на побережье Адриатики, находилось 209 тыс. французов и 138 тыс. англи- 471 чан . В начале ноября 1918 года по решению, принятому Верховным Военным Советом Антанты, в Далмации высадились французские, британские и американские части, но они находились под командованием итальянского 472 генерала Диаца . В Фиуме были направлены два французских и по одному британскому и американскому батальону . Контингенты союзников были ограниченными в виду осторожного отношения политического руководства Великобритании и Франции к вопросу об отправке войск на территорию бывшей Австро-Венгрии[471] [472] [473]. Итальянское военное присутствие на Адриатическом побережье также сохранялось, а итальянское правительство настаивало на легитимации своих действий. На следующей встрече союзников в Лондоне в начале декабря 1918 года министр иностранных дел Италии Орландо заявил, что сопротивление югославянских вооруженных отрядов движению итальянских войск 475 создает угрозу миру в регионе . С критикой итальянских действий на Адриатическом побережье выступил французский премьер-министр Ж. Клемансо, отметив, что в этой части бывшей Австро-Венгрии сложилась опасная ситуация, которая может в любой момент перерасти в вооруженные столкновения между французскими и итальянскими войсками[474] [475] [476]. В британском политическом руководстве росли сомнения относительно соответствия Лондон- 477 ского договора 1915 года новой стратегической ситуации . В качестве инструмента для снижения напряженности конференция приняла решение создать четырехстороннюю комиссию из адмиралов, которая должна была на месте урегулировать возможные спорные ситуации. В ходе переговоров в Лондоне французское правительство предложило план мирной конференции, одним из первых пунктов которого было названо решение проблем вновь образовавшихся государств. Франция предлагала признать Чехословакию и Польшу, выслушать югославян и рассмотреть по- 478 ложение, в котором оказались «Мадъяры и Немецкая Австрия» . Страны, образовавшиеся на месте Австро-Венгрии, были таким образом разделены на три группы: фактически участвовавшие в Первой мировой войне на стороне Антанты и признававшиеся ее союзниками (Польша и Чехословакия, военные формирования которых создавались во Франции в 1917 - 1918 годах); потенциально дружественные Антанте югославянские провинции империи Г абсбургов; враждебные государства (этнически мадъярская и немецкая части бывших соответственно Транс- и Цислейтании). Такой подход к новым государственно-политическим образованиям, возникшим в Центральной и Юго-Восточной Европе, формировался под влиянием тех оценок внутреннего строя Австро-Венгерской монархии, которые доминировали во французской элите еще во время войны. В данном случае вектором построения новой системы международных отношений становился подход, который объективно усиливал противоречия между новыми государствами. Это было тем более опасно, что у каждой из великих держав были свои приоритеты в выборе союзников среди новых государств. Например, Италия резко протестовала против приглашения на заседания конференции представителей Королевства сербов, хорватов и словенцев, мотивируя это тем, что во время войны югославяне являлись врагами Италии, и их участие в подготовке мирного договора было бы ничем не лучше совместной работы с германскими делегатами[477]. Впрочем, такие дискриминационные по отношению к некоторым госу- дарствам-наследникам проекты имели серьезную альтернативу. Во французских дипломатических документах начала января 1919 года содержится еще один проект организации работы мирной конференции, где предлагалось классифицировать территориально-политические проблемы бывшей Австро- Венгрии с точки зрения степени легитимности представителей новых государственных образований[478]. В этом случае выделялись всего две группы вопросов: Богемия и Польша как признанные союзниками партнеры, югославянское государство, Венгрия и Австрия как образования, находящиеся в стадии формирования. В конце декабря 1918 года обсуждение проблем мирного урегулирования на территории Австро-Венгрии вышло на новый уровень. 26 декабря в Европу прибыл президент США Вудро Вильсон во главе многочисленной делегации. Резко возросшее во время войны значение США в международных отношениях не позволяло европейцам самостоятельно решить все спор- 481 ные вопросы . Показательно, что лондонская конференция союзников в начале декабря 1918 года, прошедшая из-за болезни полковника Хауза без аме- 482 риканского представителя , не приняла сколько-нибудь значимых решений. Французский премьер Ж. Клемансо перед отъездом в Лондон встретился с полковником Хаузом и пообещал ему, что никаких важных вопросов до при- 483 езда Вильсона в Европу обсуждать не планируется . Тем временем в американской политической элите шла серьезная подготовка к мирной конференции. Многие из работников Инквайри стали членами американской делегации и уже в Европе участвовали в работе Американской Комиссии по Мирным Переговорам (American Commission to Negotiate Peace, далее ACNP). Проблемой мирного урегулирования на территории монархии Г абсбургов занималась отдельная секция ACNP, которую возглавлял профессор истории Йельского университета, Чарльз Сеймур. Судя по информации, содержащейся в письмах профессора экономики Йельского университета, главы Балканского отдела Инквайри Клайва Дэя, президент во время путешествия через Атлантику неоднократно вызывал к себе специалистов по Центральной и Юго-Восточной Европе для обсуждения «проблем, связанных с Австро-Венгрией»[479] [480] [481] [482]. Полковник Хауз, видимо, еще в ходе межсоюзнических переговоров конца октября - начала ноября 1918 года, испытывавший определенный недостаток информации о ситуации на территории Австро-Венгрии, продолжал настаивать на активизации американской дипломатической деятельности в этой части Европы. 12 ноября 1918 года он направил президенту США письмо, в котором обращал внимание В. Вильсона на необходимость усиления дипломатической работы в «Польше, Боге- 485 мии, Украине, Австрии, Югославии, Венгрии, Албании, Турции» . Таким образом, среди американского политического руководства постепенно осознавалась необходимость более внимательного отношения к проблеме мирного урегулирования в Центральной и Юго-Восточной Европе. После прибытия в Европу президент Вильсон сразу же напрямую подключился к урегулированию наиболее острого на тот момент итало- югославянского конфликта. На первой же встрече президента США с Ллойд Джорджем речь зашла о «чрезмерных амбициях Италии и необходимости их ограничения»[483] [484] [485]. В последних числах декабря 1918 - начале января 1919 года Вильсон совершил поездку в Италию. 3 января состоялось выступление президента США в итальянском парламенте. Разумеется, речь Вильсона носила очень общий характер. Американский лидер отметил, что главным итогом войны стал распад империй, и назвал главным средством стабилизации системы международных отношений установление дружественных связей меж- 487 ду новыми государствами . Ограничившись в этом официальном выступлении весьма расплывчатыми концептуальными построениями, президент США практические аспекты урегулирования Адриатической проблемы обсуждал уже во время частных встреч. Крайне любопытна в этом отношении беседа Вильсона 4 января 1919 года с одним из лидеров итальянской оппозиции, членом парламента Л. Бис- солатти. Этот политик представлял весьма необычную для итальянского об- щества точку зрения, согласно которой Италии не следовало претендовать на югославянское побережье Далмации и даже надлежало согласиться на ней- 488 трализацию Фиуме . Л. Биссолатти считал, что Италия заинтересована в максимально дружественных отношениях с КСХС ввиду вполне вероятного аншлюса Австрии[486] [487]. По-видимому, в данном случае Бссолатти имел в виду угрозу итальянским претензиям на Южный Тироль (здесь проживало смешанное немецко-итальянское население), которые могли возникнуть в случае образования общей германо-итальянской границы. По словам самого Биссо- латти, именно расхождения в этом вопросе заставили его покинуть пост министра в правительстве Орландо. Президент Вильсон никогда не скрывал своего крайне негативного отношения к Лондонскому договору 1915 года, согласно которому Италия должна была получить значительную часть Далмации[488]. Наличие в Италии политиков, готовых пойти на пересмотр Лондонского договора, конечно же, облегчало американской дипломатии борьбу против стремлений Орландо и Соннино добиться максимального приращения территорий на Адриатике[489]. Все вышеперечисленные консультации носили сугубо предварительный характер, лидеры великих держав были настроены решить большинство проблем в ходе Парижской мирной конференции, организационная структура которой, как известно, должна была в полной мере обеспечить доминирование ведущих государств Антанты. К началу мирной конференции в дипломатических кругах Антанты применительно к государствам, образовавшимся на территории Австро-Венгрии, стал использоваться термин «государства- наследники». Некоторые участники конференции даже выражали опасения, что новые государства Центральной и Юго-Восточной Европы смогут составить в Париже единый блок, способный противостоять великим державам[490]. Многочисленные спорные вопросы на территории бывшей Австро-Венгрии воспринимались лидерами Антанты в качестве единой международной проблемы. На заседаниях главных органов конференции - Совета Десяти и Совета Пяти различные аспекты мирного урегулирования на территории бывшей Австро-Венгрии стали обсуждаться только в конце января 1919 года, так как внимание участников переговоров изначально было сконцентрировано на выработке договора с Г ерманией. Разумеется, до этого по различным дипломатическим каналам продолжались консультации между ведущими державами Антанты по наиболее важным аспектам процесса трансформации геополитического пространства бывшей Габсбургской монархии. По-прежнему резкие расхождения между союзниками вызывала Адриатика. Президент Вильсон все еще пытался убедить итальянских партнеров в необходимости уступок. В своей аргументации американский лидер использовал не только ссылки на принцип национальностей или право малых народов на самоопределение. Вильсон настаивал, что Лондонский договор потерял силу после распада империи Габсбургов и не может применяться по отношению к югославянскому государству[491]. По мнению президента, безопасность Италии могла быть обеспечена нейтрализацией побережья Адриатики и запретом КСХС иметь собственный флот[492]. Несмотря на все заявления о равноправии государств независимо от их международного статуса, Вильсон в данном случае фактически признавал, что интересы «малой» страны могут быть принесены в жертву откровенно несправедливым требованиям великой державы. Позиция президента Вильсона свидетельствовала об определенном концептуальном вакууме, существовавшем среди тех политических деятелей, которым предстояло определить судьбы Европы в ходе Парижской мирной конференции. Всего через несколько месяцев после завершения войны стало очевидно, что вся либеральная фразеология, которая активно использовалась лидерами Антанты в течение последнего периода конфликта, не выдерживает столкновения с конкретно-практическими требованиями как малых, так и ве- 495 ликих держав . Новые государства Центральной и Юго-Восточной Европы вовсе не считали необходимым соизмерять свои амбиции с этническим составом населения той или иной территории. Например, министр иностранных дел Чехословакии Эдвард Бенеш в разговоре с британским дипломатом Г арольдом Никольсоном говорил о том, что для стабилизации Центральной Европы необходимо установление территориальных связей между Чехословакией, Югославией и Румынией[493] [494] [495]. Выполнение этого требования могло привести к вопиющему нарушению этнической целостности Австрии и Венгрии. В течение января 1919 года продолжали упорно продвигаться на запад Трансильва- нии румынские войска. Бухарест стремился по примеру Италии поставить своих союзников перед фактом, оккупировав обещанные ему по договору 1916 года венгерские территории. Нежелание считаться с интересами соседних государств и народов очень быстро превратилось для лидеров молодых стран Центральной и Юго-Восточной Европы в допустимое условие их действий на международной арене. Обстановка в регионе стала настолько взрывоопасной, что 24 января 1919 года Верховный Совет Антанты вынужден был «предостеречь малые державы, стремившиеся решить вопрос о своих - 497 притязаниях путем военной оккупации спорных территорий» . Новые государства были крайне слабы в экономическом отношении. Именно экономическое давление могло стать для великих держав важным рычагом управления Дунайской Европой в первые послевоенные годы. Общим мнением всех держав-победительниц относительно вариантов стабилизации ситуации на территории бывшей Австро-Венгрии являлось представление о необходимости скорейшего восстановления нарушенных экономических связей и обеспечение минимально количества продуктов для населения государств-наследников[496]. В элитах ведущих государств Антанты очень велики были опасения перед возможным распространением большевизма в условиях социально-экономической катастрофы первых послевоенных месяцев. По-видимому, именно угроза дестабилизации ситуации на территории бывшей Австро-Венгрии и заставила лидеров Антанты приступить к обсуждению границ «государств-наследников» в рамках Совета Десяти. Польская, румынская, чехословацкая и югославянская делегации приглашались для озвучивания своих позиций относительно территориального урегулирования соответственно, 29, 31 января и 1 февраля, 5 и 18 февраля 1919 года[497]. Речи, произнесенные представителями новых субъектов международных отношений, содержали как конкретно-практические требования, так и важные рассуждения относительно теоретической основы планировавшихся изменений. 29 января на заседании Совета Десяти выступал польский представитель Р. Дмовский, потребовавший вывода чехословацких войск из Тешинской Силезии[498] и выполнения соглашения от 5 ноября 1918 года между местными чехословацкими и польскими властями, согласно которому чехословацкие и польские вооруженные силы могли находиться только в той части спорной территории, где преобладало соответствующее население[499]. Чехословацкие делегаты Э. Бенеш и К. Крамарж были специально приглашены в комнату заседаний Совета Десяти на ту часть речи Дмовского, в которой он излагал польское видение решения проблемы принадлежности Тешина. Дальнейшее обсуждение свелось к взаимным обвинениям в агрессивных действиях. Вместе с тем, обе стороны отметили, что конфликтная ситуация может быть разрешена путем прямых, без участия великих держав, переговоров между 502 Польшей и Чехословакией . Лидеры Антанты не высказались однозначно отрицательно против такого варианта развития событий, но, по предложению Клемансо, было решено немедленно провести польско-чехословацкие консультации при участии наблюдателей от великих держав из числа членов так называемой «Комиссии 503 по польским делам», образованной еще 12 января 1919 года . Результатом этих переговоров стало решение о сохранении статус-кво до окончательного урегулирования проблемы в рамках мирной конференции, при этом чехословацкие и польские войска продолжали оккупировать соответственно северную и южную часть Тешина[500] [501] [502]. Примечательно, что, по признанию председателя комиссии Нулана, задача состояла в поиске средства именно для временной стабилизации ситуации, поэтому в сторону были отброшены все этнические и исторические обоснования[503]. Не было принято и предложение чехословацкой делегации о выводе вооруженных сил обеих стран из спорной зоны и направлении туда войск великих держав: лидеры Антанты решили ограничиться специальной контрольной миссией для сбора информации и наблюдения за выполнением договоренностей между чехословацкой и польской делегациями[504]. Руководители великих держав стремились избежать непосредственного участия в процессе урегулирования «на местах». В перспективе это создавало ситуацию, при которой принимаемые в Париже решения начинали носить декларативный характер и могли игнорироваться малыми странами Центральной и Юго-Восточной Европы. Серьезную дискуссию на заседании Совета Десяти вызвала и речь румынского премьер-министра И. Братиану. Стремление сохранить традиционные и устойчивые экономические связи в рамках административных границ 507 Баната стало главным пунктом его выступления 31 января 1919 года . Присутствовавшие на заседании Совета Десяти югославянские представители Миленко Веснич и Анте Трумбич выразили энергичный протест против такого легалистского подхода, не позволявшего учитывать этнический состав населения различных территориально-административных единиц бывшей 508 Австро-Венгрии . Румынская сторона признавала смешанный этнический состав населения Баната, но отказывалась рассматривать это в качестве аргумента в пользу его раздела между Сербией и Румынией, настаивая на Дунае как естественной границе между двумя государствами[505] [506] [507]. По мнению А. Трумбича, логичным выходом из сложившейся ситуации было бы проведение референдума[508]. Это предложение совершенно не устраивало румынскую сторону, которая уже на следующем заседании Совета Десяти заявила о том, что Банат составляет неотъемлемую часть Трансильвании[509]. Такая позиция позволяла Румынии требовать подхода к этим территориям как к единому целому, где абсолютное большинство составляют этнические румыны. На вопросы Клемансо и Ллойд Джорджа о том, насколько население стремится присоединиться к Румынии, Братиану совершенно безапелляционно заявлял, что конституировавшиеся на местах органы народного представительства однозначно выразили такое желание[510]. На заседании 5 февраля 1919 года уже министр иностранных дел Чехословакии Эдвард Бенеш пытался убедить лидеров Антанты в необходимости передать под суверенитет Праги всю территорию Богемии, несмотря на зна- чительное количество проживавших там немцев . В исторической литературе встречаются справедливые замечания о двойственности позиции Чехословакии в вопросе о территориальном разграничении[511] [512]. Главным аргументом, использовавшимся Бенешем, являлась экономическая устойчивость нового государства, которая не могла быть достигнута без получения контроля над промышленными районами севера Богемии[513]. Вместе с тем, говоря о Словакии и Подкарпатской Руси, министр иностранных дел Чехословакии ссылался уже на желание местного населения, которое, по его словам, не хотело входить соответственно в состав Венгрии или России[514] [515] [516]. Наконец, 18 февраля 1919 года состоялось выступление делегации Королевства сербов, хорватов и словенцев. Кроме очередного изложения югославянской позиции по Адриатической проблеме и Банату, представители нового государства выдвинули требования максимальных территориальных 517 приращений в Воеводине и Каринтии . Использовавшаяся аргументация вновь была далека от последовательного обращения к принципу национальностей: сами югославянские делегаты признавали, что, например, в Каринтии большинство населения составляют этнические немцы, но настаивали на передаче этой территории Белграду, ссылаясь на сознательную политику германизации, проводившуюся австро-венгерскими властями и изменившую си- 518 туацию в регионе за последние несколько десятилетий . В течение февраля 1919 года в рамках заседаний Совета Десяти представителями новых национальных государств были обозначены основные территориальные проблемы, связанные с ликвидацией единой АвстроВенгерской империи. Итало-югославянское противостояние на Адриатическом побережье дополнилось чехословацко-польским конфликтом в Тешин- ской Силезии, югославянско-румынским и венгеро-румынским в Банате и Трансильвании, немецко-чехословацким в Богемии и чехословацковенгерским в Словакии, югославяно-венгерским в Воеводине и югославяноавстрийским в Каринтии. Необходимо отметить, что в выступлениях делегатов новых национальных государств сложно найти последовательность в теоретической аргументации территориальных требований: в качестве доказательств использовались и данные переписей населения, и устойчивость экономических связей, и исторические традиции. Очевидно, что для политических элит новых национальных государств принцип национальностей не являлся единственным и безальтернативным обоснованием их территориальных претензий. Внешнеполитические курсы государств-наследников строились на прагматичном понимании собственных интересов, предусматривавшем использование всех возможных инструментов и оправданий для достижения амбициозных целей. В такой ситуации ослабление контроля над процессом мирного урегулирования со стороны великих держав грозило перерастанием любой из вышеперечисленных спорных проблем в открытый вооруженный конфликт. Еще в конце января на заседании Высшего Военного Совета Антанты президент Вильсон выступал резко против отправки в зону польско-германского конфликта в районе Данцига даже тех польских войск, которые в годы войны были сформированы во Франции. По его мнению, решение какой-либо спорной проблемы территориально-политического урегулирования силовым путем могло спровоцировать эскалацию всех конфликтов, существовавших в Центральной Европе[517]. Важнейшей задачей великих держав становилось удержание процесса территориально-политического разграничения в Центральной и Юго-Восточной Европе не только под своим контролем, но и в рамках юридических механизмов мирной конференции. В рамках Совета Десяти сложно было подробно изучить все тонкости территориального размежевания. Итогом каждого из выступлений представителей государств-наследников Австро-Венгрии становилось решение об образовании специальных комиссий экспертов, которым предстояло изучить аспекты румынской, югославянской и чехословацкой проблем и вынести 520 свои рекомендации для Совета Десяти . Все эти комиссии составлялись из представителей четырех ведущих держав Антанты (по 2 человека от каждой). Именно в рамках таких «технических» структур конференции и проходила выработка конкретно-практических положений территориального урегулирования, которые затем должны были утверждаться главами делегаций ведущих государств Антанты. Координировать работу комиссий должен был центральный комитет по территориальным вопросам. Свои первые отчеты 521 комиссиям надлежало представить уже 8 марта 1919 года . Таким образом лидеры государств Антанты отказывались от оперативного решения судьбы территориального наследия Австро-Венгерской империи. С другой стороны создание специальных структур позволяло надеяться, что спорные вопросы будут рассматриваться квалифицированными экспертами, и предложенные варианты урегулирования позволят избежать обострения отношений между новыми национальными государствами. В отличие от исследователей, которые ранее изучали процесс выработки 522 границ после распада Австро-Венгрии , в настоящее время у нас есть возможность использовать материалы территориальных комиссий. К сожалению, эти структуры не оправдали возлагавшихся на них ожиданий: участники дебатов далеко не всегда оперировали серьезными научными данными, многие проблемы решались произвольно и часто в большой спешке. Участники заседаний не продемонстрировали и наличия единого теоретического подхода к рассматриваемым вопросам. В случае с немецким населением Бо- [518] [519] [520] гемии эксперты чехословацкой комиссии вполне сознательно пошли на приоритет географического и стратегического факторов, проигнорировав этническую карту региона, согласно которой немцы составляли абсолютное 523 большинство в спорных районах . О необходимости учета экономических и геостратегических соображений при определении границ между Румынией и Венгрией говорили и представители великих держав в комиссии по румын- 524 ским и югославянским делам . Даже американский представитель в чехословацкой комиссии Чарльз Сеймур заявлял, что главным аргументом для Соединенных Штатов при проведении новых границ являются соображения 525 экономического характера . Со стороны итальянской делегации встречались призывы поставить все малые государства перед фактом выработанного великими державами решения без права его оспорить[521] [522] [523] [524] [525] [526]. В это же время продолжали функционировать исследовательские группы, созданные в каждой из великих держав еще в годы мировой войны. Французский Комитет исследований практически параллельно с предметными комиссиями рассматривал примерно один и тот же круг вопросов, причем иногда французские делегаты в рамках мирной конференции настаивали на 527 приглашении экспертов Комитета на заседания комиссий . Внутри британской делегации был подготовлен меморандум о требованиях Чехословакии, которые в целом оценивались как справедливые с экономической и этниче- 528 ской точек зрения . Материалы французского Комитета исследований до настоящего времени не использовались в исследовательской литературе по данной проблематике, поэтому нам представляется целесообразным несколько подробнее представить ход обсуждения в рамках этой структуры. 11 февраля 1918 года на заседании Комитета с докладом под названием «Итальянские требования» выступил Шарль Бенуа[527] [528] [529] [530] [531], который на основании работ итальянских авторов представил точку зрения Рима на проблему принадлежности спорных территорий. Его сообщение носило скорее концептуальный, чем конкретнопрактический характер. Ш. Бенуа удалось сохранить объективную позицию: итальянские аргументы о «латинском духе цивилизации Адриатического мо- 530 ря» воспринимаются им достаточно критично и совершенно нейтрально . В качестве наилучшего средства разрешения наиболее сложных пограничных вопросов, когда однозначное мнение просто невозможно, Ш. Бенуа предлага- 531 ет использовать автономные образования . По-видимому, имелось в виду, что такая схема будет применяться как к территориям, отходящим к Италии, так и к будущей Югославии. Фактически речь шла о создании своеобразных буферных зон, которые должны были снять напряжение в пограничных районах. Необходимо отметить, что в течение 1918 года состав Комитета был увеличен почти в два раза, в него, например, вошел такой последовательный сторонник независимости славян Австро-Венгрии как Луи Эйзенман. Как раз один из новых членов Комитета, еще один историк-славист Ж. Пишон пред- 532 ставил 7 марта 1919 года доклад по Чехословакии . В качестве теоретической основы для создания любой территориально-политической структуры Пишон выделил три главных концепции: историческое право, принцип на- 533 циональностей, право на независимое существование . Докладчик подчеркивал, что не может быть какого-то универсального подхода к этой проблеме: право народов на самостоятельный выбор пути развития порой приводит к не меньшим сложностям, чем историческое право на владение той или иной территорией[532] [533]. Применительно к границам Чехословацкого государства Ж. Пишон предлагал использовать сочетание двух принципов: этнического состава населения и исторического права. Эти во многом противоположные концепции должны были обеспечить вовсе не устойчивость структуры международных отношений в Центральной Европе на основе единого теоретического подхода к формированию границ, а военно-стратегическую способность нового государства выступать в роли эффективного барьера против 535 Германии . Однако сам же Пишон применительно к судьбе конкретных территорий приводит совершенно иные обоснования. Необходимость присоединения к Чехословакии Тешинской Силезии он объясняет экономическими интересами, хотя и признает, что поляки составляют здесь большинство населения. Стратегическая задача установления непосредственной связи между чехословаками и югославянами оправдывает, с его точки зрения, создание специальной буферной зоны в течении реки Дравы, где славяне опять - таки составляли бы меньшинство. С другой стороны, Пишон категорически заявляет, что словаки составляют часть единой чехословацкой нации, и потому вполне справедливо разрушение территориальной целостности Венгерской короны, в состав которой на протяжении всей своей истории и входили словацкие земли. Наконец, самым сложным вопросом, конечно же, признается наличие в Богемии значительного процента немецкого населения, которое в последние дни войны весьма недвусмысленно заявило о своем желании присоединиться к Германии. Ж. Пишон посвящает этой проблеме отдельный доклад[534], где соглашается, что в данном случае на стороне немцев принцип национальностей, а на стороне чехов - историческое право, которое, естественно, оцени- вается как более весомый аргумент . Подобная непоследовательность в применении теоретических принципов организации международных отношений на фоне активной либеральной риторики лидеров держав- победительниц грозила нарушением устойчивости формируемой модели межгосударственного взаимодействия. Ж. Пишон сам в своих выступлениях подчеркивает, что опасность превращения Чехословацкого государства в арену этнических конфликтов весьма велика, но задача создания эффектив- 538 ного противовеса Г ермании оправдывает этот риск . Фактически место распавшейся Австро-Венгрии в этой схеме занимает снабженная всеми ее недостатками уменьшенная копия, причем самое удивительное, что французские интеллектуалы осознают все недостатки такого решения проблемы. Конечно же, утверждая, что Богемию легко оборонять от натиска с севера из-за 539 наличия там гор , они не могли предположить, что германские войска преодолеют это препятствие с санкции западных держав. Концептуальная уязвимость этого плана бросалась в глаза, и его одобрение в любом случае свидетельствует о крайне узком понимании средств обеспечения стабильности системы международных отношений. Даже декларируя необходимость выстраивания нового механизма взаимодействия государств на основе справедливого территориально-политического переустройства, участники Парижской мирной конференции стремились обеспечить своим потенциальным союзникам из числа новых государств выгодные военно-стратегические условия существования. Достижение двух этих целей одновременно являлось невозможным, так как реализация одной из них предполагала автоматический отказ от второй: либо границы, исходя из этнического состава населения, либо значительное увеличение численности жителей нового государства и его территории за счет пренебрежения интересами соседей. Таким образом, предлагавшаяся в подобных проектах стабиль- [535] [536] [537] ность по-прежнему была «стабильностью силы», а не «стабильностью права и справедливости». В этом контексте интересно сравнить представленные Ж. Пишоном доклады по Чехословакии с материалами, относящимися к польскому и украинскому вопросу. Обсуждая принадлежность Восточной Г алиции, члены Комитета исследований были намного более объективны и анализировали как польские, так и украинские аргументы[538] [539] [540]. В проектах, посвященных украинским территориям Российской империи, встречались совсем неожиданные для последовательных сторонников разделения империи Габсбургов оценки, что являлось дополнительным свидетельством высокой степени конъюнк- турности предлагавшихся подходов. Например, по словам Э. Омана, «стремиться создать независимые государства [на территории России] - значит 541 поворачивать вспять исторический процесс» . Подробному обсуждению на заседаниях Комитета подвергся еще один 542 важный вопрос: границы Югославского государства . Любопытно, что в сборнике работ Комитета доклад Э. Омана именно по этой проблеме сопровождается указанием на последовавшую за ним дискуссию, что делалось только в случае наличия принципиальных расхождений. Главным спорным пунктом предложенных О. Оманом материалов стала его откровенно проюгославская точка зрения в вопросе о принадлежности Баната, который он считал возможным практически целиком присоединить к Сербии[541]. Другие члены Комитета высказались за необходимость учитывать не только этнические, но и экономические предпосылки урегулирования, а также выслушать и 544 румынское мнение[542]. Альтернативный доклад по проблеме Баната был представлен Э. де Мартонном, который изложил аргументы обеих сторон[543]. Э. де Мартонну удалось на примере Баната очень наглядно продемонстрировать сложность территориального переустройства в этом регионе, которая заключалась в том, что административные границы тех или иных областей практически никогда не совпадали с этническим составом населения. Подчеркнув, что на основании имеющихся данных румыны составляют большинство населения всего Баната, Э. де Мартонн оговорился, что в его западной части преобладают славяне[544] [545]. Единственным возможным вариантом оставалось компромиссное разграничение, которое могло нанести ущерб экономическому единству территории. Характерно, что в обоих докладах и во время дискуссии никто даже не упомянул об ущемлении прав венгров северного Баната. По- видимому, в этом проявилось отношение к мадьярскому населению Австро- Венгрии как к преданному союзнику Г ермании, интересы которого можно и нужно принести в жертву претензиям лояльных к Антанте народов. Материалы территориальных комиссий и французского Комитета исследований свидетельствуют, что принцип национальностей во время Парижской конференции не признавался членами делегаций великих держав единственным и безальтернативным теоретическим подходом к процессу мирного урегулирования. Идеи этнической целостности новых государств значили не больше, чем создание границ, исходя из географической карты или стремления обеспечить новым государствам устойчивую экономическую базу. Только лишь американские представители не уставали напоминать своим коллегам о том, что для США этнический состав населения той или иной территории остается главным критерием определения ее государственной принад- 547 лежности , хотя это не мешало американцам соглашаться на нарушение принципа национальностей в решении вопросов о принадлежности Южного Тироля и Судетской области. Интенсификация процесса обсуждения территориально-политического урегулирования в Дунайском бассейне пришлась не на самый удачный момент работы мирной конференции. Париж на некоторое время покинули британский премьер Д. Ллойд Джордж (10 февраля - 6 марта) и американский президент В. Вильсон (14 февраля - 14 марта). 19 февраля было совершено покушение на французского премьера Жоржа Клемансо, который смог вернуться к исполнению обязанностей председателя мирной конференции только 1 марта. Практически в течение двух недель ход переговоров находился вне контроля лидеров ведущих держав Антанты, которых на заседаниях заменяли главы внешнеполитических ведомств. В это время итальянские представители попытались поднять на заседаниях Совета Десяти вопрос о приоритетности решения тех или иных проблем, стоявших перед участниками мирной конференции. Для Италии, вступившей в войну под лозунгами присоединения этнически и исторически итальянских территорий Австро-Венгрии, было принципиально важно как можно скорее добиться удовлетворения своих требований. Итальянское политическое руководство регулярно получало информацию о крайне неустой- 548 чивом положении на побережье Адриатики . Соннино стремился убедить своих партнеров, что нельзя сосредотачивать все внимание исключительно на выработке мирного договора с Г ерманией. По мнению итальянского министра иностранных дел, проблема Австро-Венгрии намного более сложная и также требующая скорейшего решения[546] [547]. В марте 1919 года итальянцы начали настаивать на передаче под их контроль железнодорожной ветки, проходящей через Эслингский треугольник в спорной между Австрией и КСХС Каринтии[548]. Активизация итальянской делегации на мирной конференции, по- видимому, объяснялась ростом радикальных националистических настроений внутри страны, причем недовольство было в значительной степени направлено против других великих держав. По сообщениям британских дипломатов в Риме, не осталось не замеченным назначение редактором правительственной «Таймс» одного из главных лоббистов интересов славян Австро- Венгрии Генри Уикхема Стида, который наряду с Р. Ситон-Уотсоном не входя в состав британской делегации на Парижской мирной конференции, находился в тесном контакте с британскими и американскими дипломатами[549]. В Риме это назначение было расценено как свидетельство усиления влияния прославянских лоббистских групп на дипломатию Великобритании. Подобные оценки представляются несколько преувеличенными. Во-первых, британский внешнеполитический курс сложно отождествлять с какой-либо группой влияния, учитывая сложную конфигурацию взаимоотношений внутри британской элиты. Во-вторых, тот же Ситон-Уотсон достаточно резко критиковал многие решения, принимавшиеся в Париже относительно новых границ. Однако в условиях напряженных отношений с Королевством СХС итальянское правительство проявляло излишнюю подозрительность. Учитывая, что итальянскую политическую элиту по-прежнему совершенно не устраивал подход к мирному урегулированию, предложенный американским лидером[550] [551], в качестве возможного союзника в дипломатическом противостоянии с США и Великобританией в Риме начинали рассматривать 553 Францию . Во французских дипломатических кругах, где отмечали это из- 355 - 368. менение в настроениях верхушки итальянского общества[552], появлялась точка зрения о целесообразности сближения с Италией[553], а премьер-министр Клемансо приказал генералу Франше д’Эспере исключить возможность инцидентов между французскими и итальянскими войсками, расквартированными на Адриатическом побережье[554] [555] [556]. Для американской дипломатии и в частности для президента Вильсона решение итало-югославянского спора на основе применения принципа национальностей на фоне не совсем удачной работы мирной конференции превратилось в важнейшую задачу. В историографии даже встречается мнение, что Вильсон выбрал Адриатический вопрос в качестве «пробного камня сво- 557 ей мирной программы» . В отличие от европейских лидеров, которые в своих внешнеполитических курсах исходили из сугубо традиционного понимания средств обеспечения собственных интересов, американский президент по-прежнему стремился навязать своим партнерам идеалистический подход к мирному урегулированию. Вильсон не делал никаких принципиальных различий в определении правового статуса новых государств. По его мнению, все они в равной степени заслуживали вступления в Лигу Наций и установ- 558 ления дружественных отношений с блоком победителей . Президент Вильсон во время своего отъезда в США в конце февраля - начале марта 1919 года в публичных выступлениях с программой мирного урегулирования неоднократно ссылался на положение народов Австро-Венгрии, которые долгое время не имели возможности распоряжаться собственной судьбой[557]. К сожалению, события на территории бывшей Австро-Венгрии не подкрепляли умиротворительную демократическую риторику президента Вильсона. В конце февраля 1919 года в Париже стало известно о столкновениях, произошедших в Трансильвании между румынскими и венгерскими войсками. 17 и 19 февраля эта проблема обсуждалась на заседаниях югославянской и румынской комиссий, где было предложено создать в Трансильвании буферную зону, настояв на одновременном отводе румынских и венгерских войск и отправке туда вооруженных сил великих держав[558]. От имени комиссии 21 февраля 1919 года на заседании Совета Десяти этот проект представил ее председатель Андре Тардье. Результатом обсуждения стала передача вопроса на рассмотрение военных[559]. В итоге по решению Верховного Совета Антанты от 26 февраля 1919 года в Трансильвании должна была возникнуть пятидесятикилометровая нейтральная зона. Применение данной меры не являлось каким-то исключением и, казалось бы, должно было обеспечить стабилизацию в зоне румыно-венгерского конфликта. Более того, 22 февраля 1919 года сходное решение было принято по отношению к австро - югославянскому конфликту в Каринтии[560] и к югославяно-румынскому противостоянию в Банате[561]. Угроза вооруженного противостояния периодически возникала и в других частях бывшей Австро-Венгерской монархии[562]. Регулярно приходили сообщения об агрессивных действиях итальянских военных в районе Триеста. Военные власти препятствовали использованию этого важного порта на Адриатическом побережье и железнодорожной ветки для поставок продовольствия вглубь территории бывшей Австро-Венгрии, которую осуществляла созданная американцами специальная организация по борьбе с голодом - Продовольственная администрация (АРА)[563]. 19 марта 1919 года предметом обсуждения на Совете Десяти стала обстановка на самом востоке бывшей Австро-Венгерской монархии - в Галиции. Великие державы посчитали необходимым вмешаться в вооруженное противостояние поляков и украинцев в районе Львова, направив телеграмму с требованием прекратить боевые действия[564]. Как показывают материалы заседания Совета Десяти, лидеры Антанты практически не имели никакой достоверной информации о том, что происходит в Галиции. Кроме того, отличие этого региона от других конфликтных зон постгабсбургского пространства заключалось в его близости к огромной зоне нестабильности на месте другой распавшейся в ходе Первой мировой войны империи - Российской, что определяло необходимость крайне острожных действий со стороны Антанты. У Великобритании и Франции имелись прямые интересы для активного участия в урегулировании галицийской проблемы: британские и французские компании активно боролись за доступ к нефтяным месторождениям в Восточной Галиции. 12 марта 1919 года даже было заключено соответствующее соглашение, по которому Франция и Великобритания получали равный доступ к месторождениям нефти в Восточной Европе[565]. Вопрос контроля над нефтедобычей для европейских великих держав являлся принципиальным, так как в эти годы более 70% нефти добывалось в Соединенных Штатах[566]. Возможно, именно стремление противостоять нефтяной монополии США привело Лондон и Париж к сотрудничеству в этой сфере и заставило их попытаться стабилизировать ситуацию на восточной границе бывшей империи Габсбургов. Военно-политическое противостояние государств-наследников было не единственным фактором дестабилизации обстановки на территории бывшей Австро-Венгрии. В качестве реальной угрозы политическими элитами великих держав воспринималась возможность революции в странах Центральной и Юго-Восточной Европы. Британские представители в Италии сообщали о сложной социальной ситуации в стране, связанной с необходимостью трудо- устройства большого количества демобилизованных[567] [568] [569]. В Палате Лордов в начале марта 1919 года высказывались серьезные опасения относительно гуманитарной ситуации в странах Центральной и Юго-Восточной Европе, которая могла, по мнению сразу нескольких членов парламента, привести к 570 приходу к власти большевиков . Нарастание кризисных тенденций на территории бывшей Австро- Венгрии последовательно происходило на протяжении февраля - марта 1919 года, причем в самых различных частях недавно единой империи: в Австрии, Чехословакии, Королевстве сербов, хорватов, словенцев, в Трансильвании и в Галиции. Тем не менее на этом этапе мирного урегулирования великим державам в целом удавалось контролировать процесс территориальнополитического разграничения: созданные в рамках мирной конференции структуры воспринимались государствами-наследниками в качестве главных механизмов решения конфликтных ситуаций. Лидеры великих держав, уверенные в способности навязать проигравшим собственное видение нового международного порядка, даже не считали нужным реагировать на включение 12 марта 1919 года в конституцию Австрии положения о присоединении 571 к Германии . Однако уже в это время стал ощущаться недостаток средств реализации принимаемых в Париже решений. Данная негативная тенденция в полной мере проявилась в конце марта 1919 года, когда в Будапеште произошли события, радикально изменившие ситуацию на территории бывшей Австро-Венгрии и поставившие лидеров Антанты перед необходимостью реагировать уже не на потенциальную, а реальную опасность распространения деструктивных тенденций на весь регион Центральной и Восточной Европы. Единство действий великих держав в первые месяцы мирного урегулирования заключалось только в использовании общих механизмов. Ни одна из держав-победительниц не была заинтересована в самостоятельной деятельности государств-наследников на международной арене. Возможно, не полностью осознанно, но политические элиты Великобритании, Италии, Франции и США инстинктивно сопротивлялись попытками малых стран заявить о своем желании участвовать в решении многочисленных спорных вопросов мирного урегулирования в Дунайском бассейне. На наш взгляд, этот единый методический подход к процессу мирного урегулирования можно обозначить как «стратегию контроля великих держав». Общим взглядом великих держав на конфигурацию международных отношений в регионе необходимо признать разделение государств-наследников на две группы: союзников Антанты (Чехословакия, КСХС, Румыния) и бывшие активные участники блока Центральных Держав (Австрия и Венгрия). Новая модель международных отношений в Дунайской Европе строилась за счет ущемления интересов последних. Это обстоятельство не исключало наличия серьезнейших различий в стратегических подходах ведущих государств Антанты к процессу создания новой модели международных отношений на территории бывшей Австро- Венгрии. Жесткое столкновение позиций великих держав происходило и в 1914 - 1918 годах, и на первом этапе формирования послевоенного международного порядка, но до определенного момента эти противоречия удавалось сглаживать. Однако, как показала практика, именно высокая степень контроля великих держав за ситуацией на территории бывшей Австро-Венгрии и спровоцировала социальный взрыв, ставший первым шагом к крушению стратегии на диктат наиболее мощных государств мира в процессе мирного урегулирования.