Разработка проблемы переустройства Австро-Венгрии в странах Антанты в годы Первой мировой войны

Задачей данного параграфа диссертационного исследования станет определение тех объективных и субъективных факторов, которые сыграли наибольшую роль в понимании лидерами Антанты неизбежности территориально-политической трансформации Дунайской монархии и необходимости выработки определенной позиции по этому вопросу.

В годы мировой войны разработка вариантов возможного территориального переустройства Австро-Венгрии происходила по двум направлениям. Во-первых, представители интеллектуальных кругов активно формулировали концептуальные основы будущего мирного урегулирования. Во-вторых, политики и дипломаты не менее активно разрабатывали конкретнопрактические аспекты трансформации системы международных отношений, которые фиксировались в межсоюзнических соглашениях и меморандумах официальных лиц.

Вначале мы считаем необходимым уделить некоторое внимание тематике общего восприятия причин мирового конфликта среди наиболее авторитетных интеллектуалов Великобритании и Франции. Именно в кругах парижских и лондонских публицистов, историков и журналистов в ходе обсуждения характера мировой войны и возможных целей государств Антанты территориально-политическая трансформация империи Г абсбургов впервые стала рассматриваться в качестве одного из условий послевоенного прочного

235

мира . Изучение оценок характера мировой войны позволит нам очертить концептуальную парадигму, в которой проходила дискуссия по проблеме послевоенного переустройства Австро-Венгрии.

В наибольшей степени проблемы такого рода интересовали французских интеллектуалов, среди которых в кругу ученых-славистов возникло целое направление политической мысли, активно разрабатывавшее практические и концептуальные аспекты потенциальной реорганизации Дунайской монархии.

По мере развития событий в ходе войны все большее влияние на политическую и общественную элиту государств Антанты оказывали идеи о стремлении Германии поставить под свой контроль всю Центральную и Восточную Европу^[237]. Г ерманские планы создания нового европейского и мирового порядка подталкивали лидеров Антанты к поиску путей предотвраще-

238

ния их осуществления. Создание «Срединной Европы» или «оси Берлин - Багдад» воспринималось в Париже, Лондоне^{[238] [239]}, а затем и в Вашингтоне^[240] в качестве целей Германии в войне. Успехи германских и австро-венгерских войск на Балканском направлении в 1915 и 1916 годах, когда им удалось последовательно вывести из войны Сербию и Румынию, рассматривались как непосредственная реализация проектов Фридриха Наумана, изложенных им в знаменитой работе «Срединная Европа»^{[241] [242] [243]}. Перспектива создания Герман-

242

ской империи с населением в 120 миллионов человек с мобилизационным

243

ресурсом в 26 миллионов , оценивалась некоторыми публицистами (прежде всего французскими) как главная опасность.

В качестве средства предотвращения такого развития событий рассматривалось ослабление внутреннего единства Дунайской монархии^[244], которая с точки зрения геополитики выглядела важнейшим звеном в коалиции Цен-

245

тральных Держав^[245]. Самой распространенной оценкой характера государственного устройства Австро-Венгрии являлось представление о немецкомадьярском преобладании^[246].

политической мысли . В частности концепция славяно-германского противостояния была представлена французскими учеными-славистами^{[248] [249] [250]}.

Авторы этого направления стремились четко разграничить движение славянских народов и Россию, рассматривая первых как совершенно самостоятельную силу. В своих работах они чаще говорили о более абстрактном «славянском мире», под которым понимались, прежде всего, народы Центральной Европы и Балканского полуострова. Похожие идеи можно встретить и у лидеров эмигрантских организаций славян Австро-Венгрии, нашедших в годы войны убежище в Париже и Лондоне. Томаш Масарик в одной из публичных лекций в Париже в феврале 1916 года отдельно останавливался на вопросе взаимоотношений славянских народов Европы и России, отмечая надуманность угрозы панславизма или панруссизма из-за слишком значительных различий между славянами, делающими маловероятным их полити-

250

ческое объединение . Панславизм оценивался как самостоятельный противовес Г ермании, вполне определенной становилась перспектива его развития как одного из базовых элементов европейского равновесия. Предполагалось, что именно славяне империи Габсбургов тем или иным способом смогут противостоять распространению контроля Берлина на Центральную и ЮгоВосточную Европу^[251].

Сочетание концепции славяно-германского противостояния и представлений о несправедливости внутреннего устройства Австро-Венгрии приводило сторонников этих подходов к выводу, что фронт борьбы между славянами и немцами проходил в географическом плане прямо по территории империи Габсбургов, буквально разрывая ее политическое целое: «Войну нам объявила группа в 8 миллионов немцев и в 8 миллионов венгров, а не чехи,

поляки, хорваты, словенцы, украинцы, сербы, румыны» .

253

бодные славянские силы Юго-Восточной Европы» и поэтому не имеющей

254

шансов стать элементом европейской безопасности . Особенности внутреннего строя Австро-Венгрии рассматривались в качестве причины ее прогерманской внешней политики^{[252] [253] [254] [255]}, что, естественно, становилось важнейшим шагом к пониманию необходимости кардинальных изменений в данном регионе. Многонациональный характер империи Габсбургов, который позволял использовать противоречия населявших ее народов для дестабилизации монархии, становился козырем Антанты в борьбе против германской экспансии в Юго-Восточной Европе^{[256] [257] [258]}.

В качестве концептуальной основы для определения главного направления территориально-политических изменений в Австро-Венгрии на протяжении Первой мировой войны чаще всего использовался принцип национальностей. Формирование этой теории проходило в течение всего ХІХ века по-

257

сле импульса, данного в ходе Великой Французской революции . Уже с середины столетия принцип национальностей признавался таким же естествен-

258

ным аргументом в европейской политике как легитимизм . В годы Первой мировой войны сторонниками либеральных взглядов принцип национальностей использовался и как доказательство морально-этического и цивилизационного превосходства Антанты. Уважению прав малых народов со стороны западных государств противопоставляется стремление прусского милитаризма всячески воспрепятствовать освободительным движениям, что характери-

зуется как отрицание цивилизации и социального прогресса . Понятие об иной идее цивилизации, отличной от германского преклонения перед силой^{[259] [260], зачастую используется как оправдание стремлений изменить сложившийся в Европе порядок, перекроить установленные границы под предлогом достижения идеала прав малых народов, которые находятся под угрозой со стороны пренебрегающих всеми общечеловеческими ценностями Центральных Держав.}

Дополнением концепции германо-славянского противостояния становится оценка конфликта как борьбы между демократией и авторитаризмом^[262]. Разумеется, в таком взгляде содержался серьезный пропагандистский мотив: желание представить Германию и ее союзников в качестве варварской темной силы, стремящейся установить свою гегемонию сначала в Европе, а затем и во всем мире^[263]. Демократия в такой схеме выступает в ограниченной трактовке и отождествляется с автономией угнетенных Центральными Державами народов^[264]. Причем здесь речь идет уже, видимо, не только о славянах, но и о других этнических группах. Начавшееся с первых дней войны обсуждение национальных вопросов по мере развития конфликта становилось все более интенсивным, а представление о необходимости удовлетворения устремлений народов Европы к политической самостоятельности зачастую воспринималось как аксиома: «Каков смысл нынешней войны, если не защита малых национальностей и не равновесие мира?»^[265]. Права малых народов тесно связывались с представлениями о будущей конфигурации системы ме-

ждународных отношений, становились «необходимым условием достижения европейского мира»^{[266] [267] [268]}.

Конечно же, в общественном мнении стран Антанты существовали и другие точки зрения. В силу своего скептицизма относительно возможности применения принципа национальностей, некоторые публицисты, напротив, видели в монархии Г абсбургов «пример компромисса национальностей, в котором австро-венгерское государство находит свое право на существование и

267 268

силу» , предлагали ограничиться федерализацией империи . Подобные мнения в течение конфликта все в большей степени становились маргинальными, и их было можно встретить в основном на страницах правых газет.

В годы Первой мировой войны публиковалось значительное число проектов территориального переустройства Австро-Венгрии^{[269] [270] [271]}.

270

монархии . Более радикальные планы подразумевали создание на месте Ав-

271

стро-Венгрии ряда независимых национальных государств .

Доминирование антигабсбургских настроений на страницах газет и журналов Франции и Великобритании создавало соответствующий фон для формирования официальных позиций держав Антанты по данному вопросу, хотя внешнеполитические курсы держав Антанты по проблеме гипотетических территориальных изменений в Центральной и Юго-Восточной Европе оставались на протяжении мирового конфликта гораздо более консервативными. Популярные на страницах публицистических работ, газетных и журнальных статей заявления о необходимости освобождения малых народов Европы от иностранного гнета для политиков оставались лишь предлогом

272

для обеспечения интересов своих стран .

В историографии наиболее распространенными являются оценки позиции держав Антанты относительно Австро-Венгрии, согласно которым они принимали решение о создании в этом регионе нового международного порядка, разочаровавшись в способности империи Габсбургов играть роль

273

барьера против Г ермании . На наш взгляд, подобное мнение в принципе является справедливым. В политических элитах великих держав в период Первой мировой войны, так же как и в общественных кругах, очень устойчивым являлось представление об Австро-Венгрии как силе, которая находится под

274

полным контролем Г ермании . Вильгельм II изначально ставил перед собой цель «стать императором Центральной Европы»^{[272] [273] [274] [275]}, а экономическое и политическое поглощение монархии Габсбургов становилось главным средством для создания некой «Конфедерации Центральной Европы» под прямым контролем из Берлина^{[276] [277] [278]}. На фоне расширения зоны германской экспансии в политических элитах западных участников Антанты распространялась точка зрения, согласно которой главное противоречие мировой войны составляла

277

борьба за преобладание на Востоке , понимаемым очень широко с включе-

278

нием Восточной Европы, Балкан, Ближнего Востока и Малой Азии .

В формировании британской и французской позиций по проблеме будущего Дунайской монархии в первые месяцы войны большую роль играла

Россия, не оставлявшая попыток убедить своих союзников в выгодности разделения Дуалистической монархии. По меньшей мере, трижды с августа по ноябрь 1914 года российский МИД зондировал позицию Франции по этому вопросу. В августовском меморандуме царского МИД «Разгромить Германию» предлагалось нанести основной удар по главному союзнику Берлина, использовать национальные движения народов монархии Габсбургов для ее

279

ослабления . Российская сторона исходила в данном случае из военностратегических соображений, согласно которым считалось, что победы над Германией в короткий срок можно добиться, выведя из войны Австро- Венгрию. В середине сентября 1914 года был опубликован манифест великого князя Николая Николаевича к народам Австро-Венгрии, в котором звучал призыв сбросить власть Г абсбургов и осуществить свои «национальные устремления». В середине сентября и ноября 1914 года в беседах с М. Палеологом свое видение послевоенного переустройства Европы изложили С.Д. СаЛОЛ Л O1

зонов и сам Николай II . Применительно к Австро-Венгрии оба раза речь шла о значительных аннексиях территории в пользу Румынии, Сербии и Италии, а также о трансформации государственного строя в сторону триализма. В качестве теоретической основы будущего переустройства российские дипломаты называли принцип национальностей. Учитывая успешный характер военных действий на русско-австрийском фронте в первые месяцы войны, своеобразное дипломатическое наступление России выглядело вполне логично. Результат этого дипломатического зондирования необходимо признать скорее отрицательным. Несмотря на оптимистичные утверждения российского посла в Париже Извольского о том, что Франция признает за Россией бесспорное право решить вопрос о мире с Австро-Венгрией и его услови- ^{[279] [280] [281]}

ях , французское политическое руководство с большой долей осторожности рассматривало предложения российской стороны.

Одним из вариантов предотвращения осуществления германских планов по контролю над Центральной и Юго-Восточной Европой могло стать актив-

283

ное военное участие союзников в военных действиях на Балканах . В течение 1915 года речь шла прежде всего о поддержке Сербии, которая «представляет собой единственный оплот против движения Германии в Констан-

284

тинополь» . Первоначально франко-британские силы в этой части Европы состояли из 2 французских и 1 английской дивизии (около 20 тыс. человек), высадившихся в Салониках в конце октября 1915 года. К концу 1915 года сюда было переброшено уже 3 французские и 5 английских дивизий общей численностью 150 тысяч человек, а после возвращения на Балканы сербов в

285

апреле 1916 года в распоряжении союзников было уже 300 тысяч штыков .

286

Кроме того, в Албании действовал итальянский экспедиционный корпус в

287

составе четырех пехотных дивизий (около 100 тыс. человек) . Всем этим войскам противостояли 11 дивизий Центральных Держав (около 150 тысяч человек). Для успешного наступления союзников такое соотношение сил выглядело явно недостаточным (например, на начальном этапе наступательной

операции Антанты на реке Сомме 39 англо-французским дивизиям противо-

288

стояли всего 7 немецких ).

Перспектива усиления оставалась маловероятной: французское и английское военные командования и политическое руководство обеих держав с огромным трудом согласились на отправку даже ограниченного континген- та^{[282] [283] [284] [285] [286] [287] [288] [289]} и явно не горели желанием ослаблять Западный фронт^[290]. Главнокоман-

дующий французскими войсками генерал Жоффр безрезультатно настаивал на сосредоточении мощной группировки русских войск на Дунае для совме-

291

стных действий с Салоникским фронтом против Австро-Венгрии . Все эти замыслы долгое время оставались весьма далекими от реальности, так как стратегическая обстановка до лета 1916 года складывалась неблагоприятно для Антанты, которой приходилось в большей степени обороняться как на Восточном, так и на Западном фронте. Необходимо было искать другие способы ослабления германского контроля над Центральной и Юго-Восточной Европой, который создавал угрозу исходу войны и весьма неприятную перспективу для послевоенного будущего.

Такого рода вариантом могло стать расширение состава антигерманского блока за счет государств, своим географическим положением способных создать барьер распространению влияния Берлина в юго-восточном направлении. Важнейшую роль в этом случае предстояло сыграть Италии и Румынии. Дипломатическая борьба за оба эти государства между Центральными Державами и Антантой происходила по схожей схеме и стала важнейшим фактором интегрирования политического руководства Франции и Великобритании в обсуждение будущего империи Г абсбургов.

Вопросами, от которых зависело принятие решения о присоединении Италии и Румынии к Антанте, являлись соответственно принадлежность территории Далматинского побережья Адриатического моря^{290 [291] [292] и будущее Тран- сильвании и Баната. Свобода рук антантовской дипломатии была ограничена заинтересованностью Сербии в тех же самых территориях. Стремление Сербии выступить в роли объединителя всех югославян подталкивало ее к весьма агрессивной позиции в вопросах о будущем Далмации и Баната, смешанный этнический состав населения которых представлял главную сложность при решении вопроса об их принадлежности. Кроме того, в данном случае противоречия возникали внутри самой Антанты: позиция России как покровительницы славянских народов не позволяла ей допустить ущемления интересов Сербии. В итоге длительной дипломатической борьбы, в ходе которой Великобритания и Франция оказывали на Россию весьма ощутимое давление}

293

с целью убедить ее отказаться от безоговорочной поддержки Белграда , 26 апреля 1915 года был подписан Лондонский договор Антанты и Италии, а еще через месяц итальянские армии начали боевые действия на австрийской границе. По условиям соглашения вся Далмация в ее административных границах отходила Италии^{[293] [294] [295]. Важные порты Фиуме, Спалато (Сплит), Рагуза, Каттаро гарантировались югославянам, но всячески подчеркивалось, что они будут разделены между тремя государственными образованиями: Хорватией,}

Λ Q C

Сербией и Черногорией .

Лондонский договор не привел к разрешению итало-сербского конфликта, а, напротив, зафиксировал наличие весьма значительных противоречий в позициях союзников. Даже внутри британской политической элиты высказывались опасения, что аннексия Италией значительной части Адриатического побережья нарушает «принцип национальностей, ради которого и велась война»^[296]. Компромисс был достигнут исключительно из-за военностратегической необходимости добиться скорейшего присоединения Италии к Антанте. Вступление Италии в войну повышало значение проблемы будущего Австро-Венгрии для Антанты, один из участников которой теперь видел цель своего участия в войне в максимальном ослаблении, а, быть может, и уничтожении Дунайской монархии.

В ситуации с Румынией позиции держав Согласия изначально выглядели не настолько выигрышными, как в случае с Италией. Кроме необходимости удовлетворить притязания Сербии теперь уже на часть Баната, предстояло убедить Румынию, что ее приоритетом должны являться австровенгерские Трансильвания, Банат и Буковина, а не русская Бессарабия, которую сулили ей Центральные Державы.

Официальный внешнеполитический курс Франции и Великобритании по румынской проблеме во многом определялся общей ситуацией на фронтах и стремительно изменялся в течение богатого важными событиями 1915 года. После успеха с привлечением в состав коалиции Италии французские и британские дипломаты осознали слабость позиций России, которая становилась все более очевидной по мере развития германского наступления на Восточном фронте, и стали действовать намного активнее и самостоятельнее. Еще до официального вступления Италии в войну французский посол в Петрограде передал в российский МИД памятную записку с недвусмысленным требованием уступок Румынии^{[297] [298]. Более того, через несколько дней уже французский посол в Бухаресте проинформировал румынское правительство, что при надлежащей настойчивости оно сможет добиться очень значительных при-}

298

ращений в Буковине и Банате . В начале июля 1915 года во французском МИД считали, что «для вступления Румынии в войну ей необходимо пообещать весь Банат»^[299]. Вновь, как и в случае с Адриатикой, речь не шла о последовательном применении принципа национальностей, сербские интересы понимались исключительно с военно-стратегической точки зрения: предлагалось запретить Румынии строить в Банате укрепления и держать там регулярные войска, чтобы не создавать угрозы Белграду^[300]. О составе населения на спорных территориях дипломаты вообще не упоминали. Между тем, этническая карта Центральной и Юго-Восточной Европы представляла собой сложную систему, в которой интересы потенциальных центров объединения пока еще австро-венгерских регионов были очень тесно переплетены. Любые попытки определения будущей принадлежности той или иной территории вызывали нервную реакцию в министерствах иностранных дел сразу нескольких стран.

В таком контексте неудивительно, что проблема Баната сразу же спровоцировала новое обострение итало-сербского противостояния. В качестве территориальной компенсации Сербии предлагалось присоединение Хорва-

301 302

тии , на что немедленно последовали протесты Италии . На первый взгляд, аргументация итальянских дипломатов выглядела несколько странно: принадлежность Хорватии предлагалось использовать как дополнительный

303

козырь для того, чтобы убедить Венгрию заключить сепаратный мир . Однако у Италии были весьма веские основания для подобного заявления. Еще в начале 1915 года французской дипломатией уделялось большое внимание усилению движения в пользу мира среди венгерской аристократии. В течение января в Париже несколько раз получали сведения из Берна, Рима и Петрограда о готовности влиятельных венгерских деятелей пойти на сепаратные переговоры с Антантой^{[301] [302] [303] [304]}. По-видимому, в данном случае имелась в виду возглавлявшаяся графом Михайем Каройи партия, ставившая своей целью

305

смену германского союза на соглашение с западными державами^[305], опора на которые могла бы позволить Венгерскому королевству добиться полной независимости от Вены при сохранении единственной связи с Габсбургами в виде личной унии^{[306] [307] [308]}.

Требования территориальной целостности монархии, выдвинутые венгерскими оппозиционерами, вызвали резкое недовольство в России, где считали, что подобное решение «невозможно в виду обещаний Италии и Румы-

307

нии и русских обязательств перед славянами» . В мае 1915 года дипломаты Антанты получили новые сигналы от венгерских магнатов о готовности к се-

308

паратным переговорам . Неудачи русских войск и очевидное поражение Петрограда во время переговоров с Италией позволяли французам и англичанам уже совершенно иначе оценивать инициативы венгерской оппозиции, в значительно меньшей степени учитывая позицию России. Итальянцы, став полноправными членами Антанты, получили возможность выступать с позиции выгодности того или иного решения для общего успеха коалиции^[309]. Очевидное стремление Италии не допустить появления мощного югославского государства теперь прикрывалось вполне благовидными декларациями о желании сократить продолжительность войны, ослабив мощь Центральных Держав.

Летом 1915 года к и без того уже крайне сложной и запутанной ситуации, сложившейся вокруг борьбы за территории монархии Габсбургов и сферы влияния в Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европе, добавился еще один давний узел противоречий - сербо-болгарское разграничение в Македонии. Дипломатам Антанты было прекрасно известно о попытках Германии втянуть Болгарию в войну на своей стороне. В Париже и Лондоне быстро поняли, что такой вариант развития событий наносил удар по всей схеме создания единого антигерманского фронта на Балканах. Французские дипло-

маты сразу же стали разрабатывать еще более масштабный проект, который подразумевал выступление Болгарии против Центральных Держав. От Сербии требовались в данном случае уступки еще и в Македонии в обмен на

310 311

Боснию и Г ерцеговину и часть побережья Адриатики . По большому счету французские и британские дипломаты пытались под видом новых компенсаций предложить Сербии те территории, ценой которых у нее буквально было вырвано согласие во время переговоров о вступлении в войну Италии. Россия, находившаяся в исключительно сложной военно-стратегической ситуации, поддержала франко-британскую инициативу, ограничившись лишь декларациями о необходимости предоставления Сербии надежных гарантий

312

послевоенного территориального приращения^{[310] [311] [312] [313]}.

Сербия превращалась в центр многоходовой дипломатической комбинации, предусматривавшей многочисленные взаимные уступки и компенсации. Территория Австро-Венгрии в свою очередь рассматривалась как превосходная разменная монета для удовлетворения амбиций целого ряда крупных, средних и малых государств Европы: Италии, России, Румынии, Сербии и даже Болгарии. Результатом осуществления этого грандиозного проекта должно было стать создание мощного блока Балканских государств, союзного Антанте и в стратегическом отношении разрывающего территориальное

313

единство враждебной коалиции . Впрочем, некоторые дипломаты считали, что стремление создать балканский блок, удовлетворив требования Болгарии, «является ложной надеждой» и может привести лишь к потере доверия самой Сербии^[314]. Сторонники этой точки зрения справедливо указывали, что союз балканских государств был возможен лишь при прямом военно-

политическом содействии великих держав , которое, как показали события, они не могли оказать.

Тем не менее победила точка зрения тех политиков, которые считали вполне вероятным осуществление амбициозного проекта. Ключевую роль в попытках реализовать сложную дипломатическую комбинацию сыграла Франция. По-видимому, очень серьезное давление на французский МИД и лично на министра иностранных дел Теофиля Делькассе оказывал президент Р. Пуанкаре, определявший в качестве основного направления дипломатических усилий вовлечение в войну Румынии, что, по его мнению, должно было стать сигналом для Болгарии^{[315] [316] [317] [318]}. В течение августа 1915 года французский МИД несколько раз в весьма резкой форме запрашивал у Сербии согласие на компенсации в Македонии в пользу Болгарии: президент Пуанкаре лично на-

317

правил соответствующее письмо сербскому принцу-регенту Александру . 1 сентября 1915 года премьер-министр Сербии Никола Пашич вынужден был

318

принять предложенный Антантой вариант .

Однако с таким большим трудом добытое от Сербии согласие на уступки в Македонии в пользу Болгарии не принесло ожидавшихся выгод. Болгария выступила в октябре 1915 года на стороне Центральных Держав, что привело в конечном итоге к разгрому Сербии. Сербская армия была в начале января 1916 года эвакуирована для переформирования на остров Корфу. Германский блок стал монолитной в географическом плане структурой, оправдались опасения значительной части интеллектуальной и политической элит Великобритании и Франции относительно возможного доминирования Германии на Балканах и ее прорыва на Ближний Восток. Фактически союзная дипломатия потерпела в октябре - ноябре 1915 года сокрушительное фиаско в своей балканской политике, задачей которой было создание анти-

германского союза всех государств полуострова. О том, насколько серьезное значение придавалось этим неудачам, свидетельствует хотя бы тот факт, что объявление Болгарией войны Сербии вызвало отставку французского министра иностранных дел Т. Делькассе, подвергшегося критике за якобы «по-

319

слушное исполнение всех желаний и повелений России» .

Военно-дипломатическое поражение осени 1915 года не остановило переговоры Антанты с Румынией, которые продолжались до августа 1916 го-

320

да . Общий ход дипломатических консультаций сводился к постепенному смягчению требований российской стороны, выдвигавшей первоначально

321

широкие претензии на присоединение всей австрийской Буковины и на-

322

стаивавшей на передаче Сербии большей части Баната . Политическое и военное руководство Франции, Великобритании и Италии, выступая за соглашение с Румынией, наибольшее внимание уделяло показателю численности

323

румынской армии, которая составляла 500 тысяч человек . Франция даже соглашалась взять на себя производство необходимого Румынии военного

324

снаряжения и его доставку в Архангельск . Присоединение к Антанте столь внешне внушительной силы в регионе, где союзная дипломатия потерпела осенью 1915 года крайне болезненное поражение, оправдывало в глазах правительственных кругов Франции, Великобритании и Италии значительные уступки румынским требованиям на Трансильванию, Банат и Буковину, что и

325

было зафиксировано в договоре от 17 августа 1916 года . ^{[319] [320] [321] [322] [323] [324] [325]}

Значение всех этих событий на фронте дипломатической борьбы 1915 - 1916 годов заключалось в постепенном формировании у политического руководства держав Антанты представления о возможности и даже необходимости масштабной территориально-политической трансформации в Центральной и Юго-Восточной Европе. Однако в данный период, несмотря на активную позицию в вопросе об Адриатике и присоединении Румынии к Антанте, Великобритания и Франция осторожно относились к попыткам превратить вопрос о переустройстве Австро-Венгрии в одно из условий мирного урегулирования в случае победы Антанты. Пожалуй, можно согласиться с весьма распространенными в историографии оценками, согласно которым соглашения с Италией и Румынией являлись лишь вынужденной мерой, направленной на улучшение военно-стратегического положения Антанты в период мирового конфликта^{[326] [327] [328] [329]}. В то время наибольшую заинтересованность относительно необходимости лишения Австро-Венгрии части территории

327

проявляла Россия .

Постепенное втягивание Великобритании и Франции в центральноевропейскую проблематику происходило и через активную деятельность эмигрантских организаций славян Австро-Венгрии. В Париже и Лондоне на-

328

ходились штаб-квартиры Югославянского комитета и Чехословацкого на-

329

ционального совета . Лидеры этих организаций (Анте Трумбич, Томаш Масарик, Эдвард Бенеш) использовали свой немалый авторитет в европейских научных кругах, пытаясь установить контакты с британским и французским правительствами. Постепенно в обеих странах сформировались довольно мощные лоббистские группы, которые поддерживали требования югославян и чехословаков о создании независимых национальных государств. Во Франции поддержку югославянам и чехам оказывали ученые-слависты Эрнест

Дени, Луи Эйзенман, Луи Леже, автор еженедельных хроник в «Журналь де Деба» близкий к правительственным кругам журналист Огюст Говен. В Великобритании эту роль выполняли Ситон-Уотсон, Уикхем Стид, Алекс Ли- пер, Льюис Нэмир, работавшие в системе МИДа и в силу профессиональной принадлежности интересовавшиеся проблемами славянских народов Австро-

330

Венгрии . Все эти видные интеллектуалы впоследствии принимали участие в работе исследовательских структур, созданных при британском Форин Оффис для подготовки программы мирного урегулирования. Начиная с 1915 года, в Лондоне и Париже издавались журналы «Новая Европа» и «Чешская

331

нация», являвшиеся органами Чехословацкого совета . В этих изданиях печатался примерно один и тот же круг авторов (Э. Дени, Л. Леже, Л. Эйзена- ман, А. Шерадам, О. Г овен, Р. Ситон-Уотсон, У. Стид, Х. Макиндер, Джордж Протеро, итальянцы - Мари Борза, Д. Брукольери, И. Гиглиоли, У. Джирет- ти, А. Скросати, А. Сраффа), с завидным упорством отстаивавших идею предоставления народам Австро-Венгрии независимости. Степень влияния общественного дискурса на выработку внешнеполитических курсов по данной проблеме была различной и зависела от уровня интегрированности интеллектуальной и политической элит.

Наибольшую заинтересованность в сотрудничестве с эмигрантскими организациями славян Австро-Венгрии на официальном уровне проявляла Франция. Уже в январе 1915 года, когда только начинался процесс создания Югославянского комитета в Лондоне, во французской дипломатической переписке обсуждались возможные варианты координации его деятельности с

1ΛΛ

французским МИД через посольство в Англии . В июле 1915 года французский генеральный консул в Женеве встретился с чешским эмиссаром, передавшим желание чешских депутатов австрийского парламента и широких ^{[330] [331] [332] общественных кругов действовать в союзе с Антантой для освобождения Бо-}

333

гемии .

В последнем случае Франция взяла на себя инициативу после того, как российский министр иностранных дел С.Д. Сазонов отказался вступать в переговоры с представителем чехов-депутатов. Таким образом Франция в некоторой степени обозначила свою готовность к активной внешнеполитической деятельности в Центральной и Юго-Восточной Европе, регионе, который считался сферой российских интересов. Один из лидеров чешской эмиграции Эдвард Бенеш в своих мемуарах сообщает, что 2 октября 1915 года историк- славист Луи Эйзенман представил его влиятельным лицам из французского военного министерства для согласования совместной антиавстрийской про-

334

пагандисткой деятельности в чешских землях . В это же время через одного из членов социалистической партии Поля Луи Э. Бенеш устанавливает контакты с государственным секретарем по артиллерии и военному снабжению социалистом Альбером Тома. Наконец, тот же П. Луи устроил и первый обмен мнениями между Бенешем и французским МИД, что сам лидер чешской эмиграции расценивал как начало сотрудничества, которое впоследствии

335

«привело к значительным результатам» . В конце января 1916 года во время короткого визита в Париж Томаш Масарик встречался с премьер-министром А. Брианом, председателем Палаты депутатов Полем Дешанелем, главой парламентской комиссии по иностранным делам Клодом Леге^{[333] [334] [335] [336]}. В ходе этих бесед Масарик всячески развивал идеи о независимых национальных государствах Центральной Европы как главном средстве предотвращения реализации германского плана завоевания Востока. Тогда же сенатор от департамента Вар Луи Мартан организовал в Сорбонне серию лекций, прочитанных Масариком и Бенешем на тему положения в Богемии и Австро-Венгрии в це-

лом . Непосредственным результатом активизации контактов чешской эмиграции с французскими правительственными и парламентскими кругами и стало образование в феврале 1916 года Чешского национального совета в Париже.

К лету 1916 года сотрудничество c чехословацкими эмигрантами уже вышло на уровень французского правительства. 30 июня 1916 года Э. Бенеш

338

впервые встречается с Филиппом Бертело , серым кардиналом французской внешней политики, на протяжении нескольких лет занимавшим пост управ-

339

ляющего делами министерства иностранных дел . По словам Э. Бенеша, на этой встрече обсуждались конкретные планы взаимодействия, в том числе и

- 340

создания чехословацкой армии .

Однако полностью заменить Россию в роли покровителя славянских народов Франции пока не удавалось. В начале 1916 года возникли серьезные расхождения между лидерами чешских эмигрантов и одним из самых преданных из их французских друзей - Э. Дени. Он пытался убедить чехов в достаточности трансформации Австро-Венгрии в трех- или четырехсоставную федерацию^{[337] [338] [339] [340] [341] [342]}. В результате расхождений по этому вопросу с Э. Бенешем Э. Дени даже покинул пост главного редактора «Насьон Чек». Однако еще интереснее, что для решения этого конфликта Э. Бенеш считал необходимым обратиться к российским дипломатам - Извольскому и Г ирсу, причем создается впечатление, что такие действия являются для лидеров чешских эмиг-

342

рантов вполне привычными . Это свидетельство резко контрастирует с принятой в отечественной науке точкой зрения, что российское правительство всячески препятствовало деятельности Чешского совета в Париже, проти-

343

вопоставляя ему эмигрантов, находившихся в России^[343]. Напротив, несмотря на очень интенсивные контакты чехов с французскими правительственными

кругами, российское влияние на славянские организации в Западной Европе в течение 1914 - начала 1917 годов сохранялось и, возможно, даже оставалось наиболее заметным.

Весной - летом 1916 года наметилось постепенное изменение стратегической обстановки в пользу Антанты в результате Брусиловского прорыва и неудачи немецкого наступления под Верденом. На фоне этих событий политическое руководство держав Согласия начинает заниматься конкретизацией свои военных целей. В августе - сентябре 1916 года и во Франции, и в Великобритании появляются подготовленные официальными лицами проекты территориально-политического переустройства европейского континента, в которых значительное внимание уделялось и австро-венгерской проблематике.

Если в 1914 году инициативы российского МИД относительно будущего Австро-Венгрии оценивались как преждевременные, то в начале августа 1916 года уже и французский официоз «Тан» заявлял: «Поразить Германию, разгромив Австро-Венгрию - это правильный путь»^[344]. Эта статья от 11 августа 1916 года свидетельствовала о серьезных изменениях в восприятии политическим руководством Франции стратегической целесообразности активных действий на русско-австрийском фронте. Тогда же в августе 1916 года перспектива распада Дуалистической монархии на страницах «Тан» определялась в качестве наиболее вероятного итога мирового конфликта^[345].

В конце августа 1916 года по поручению президента Пуанкаре в канцелярии французского главнокомандующего генерала Ж. Жоффра был подготовлен проект широкомасштабной модификации политической карты Европы^[346]. Как пишет в своих воспоминаниях сам генерал Жоффр, разработка варианта послевоенного урегулирования французскими военными началась после того, как президент Пуанкаре в очередной раз получил сведения о крайне

неустойчивой внутренней ситуации в монархии Габсбургов . Предполага-

348

лось, что Австро-Венгрия «не доживет до мира» . За счет Австро-Венгрии планировалось создать независимые государства и увеличить территории тех стран, которые «смогут играть в Центральной Европе ту роль противовеса Г ермании, от которой Австро-Венгрия отказалась 50 лет назад»^{[347] [348] [349] [350] [351]}. Среди новых государств назывались объединение Богемии, Моравии и Словакии; Венгрия в границах гомогенного проживания мадьярского населения; Юго-

350

славия в составе Сербии, словенских и сербо-хорватских территорий . Большие территориальные приращения получала и Италия: Трентино, Гори- ца, Истрия и побережье Адриатики до Задара. Жесткие условия готовились и для Германии: аннексия части территории помимо Эльзас-Лотарингии в пользу Франции и Дании, независимость земель на левом берегу Рейна. Планировалось разделение остальной Германии на ряд средних государств: Саксония, Бавария, восстановленный Г анновер, вновь созданная Вестфалия, лишенная значительной части территории Пруссия, Баден, Гессен, Силезия и

351

Вюртемберг . Таким образом, по мнению французских военных, послевоенная международная структура Европы должна строиться на принципах относительно слабого центра и сильных флангов. В Центральной Европе не осталось бы великих держав, их место занимали средние государства, ориентированные в своей внешней политике на сотрудничество с державами Антанты. Интересно, что предполагалось проведение самостоятельного, не зависящего от позиции России курса Франции в этом регионе на основе ее союза с Югославией.

Примерно в это же время в начале августа 1916 года в британских правительственных и дипломатических кругах обсуждался меморандум сотрудников Форин Оффис Ральфа Пейджета и Уильяма Тиррелла, в котором предлагался план территориальных изменений в послевоенной Европе. В качестве

теоретической базы будущего переустройства в этом документе назывался

352

принцип национальностей . Судьба Австро-Венгрии в этом проекте выглядела совершенно однозначно: разделение империи Габсбургов - одно из важнейших условий установления длительного мира. На месте Дунайской монархии должны были возникнуть несколько национальных государств, которые стали бы барьером как против российского движения на Запад, так и

353

против германской экспансии на Ближний Восток . Аналогичный взгляд можно встретить в меморандуме британского генерального штаба. Здесь, правда, речь шла о двух вариантах переустройства Австро-Венгрии: разделение на независимые государства или сохранение уменьшенной Дунайской монархии. В последнем случае даже допускалось включение Австро- Венгрии в зону германского влияния как средства сохранения баланса сил на

354

континенте .

Таким образом, к осени 1916 года в политических элитах Великобритании и Франции появляется устойчивое мнение о необходимости серьезной территориально-политической трансформации Австро-Венгрии. Предложенный в проекте Жоффра и меморандуме Тиррелла - Пейджета вариант решения проблемы выглядит достаточно радикально: ни французские военные, ни сотрудники британского МИДа не видят возможностей для сохранения государственного единства империи Габсбургов.

Вместе с тем нельзя отрицать и наличия среди британских и французских политиков и дипломатов мнения о необходимости сохранения Австро- Венгрии. Во Франции весьма скептически относительно всевозможных проектов кардинальной территориально-политической трансформации империи Г абсбургов высказывался близкий к президенту Р. Пуанкаре посол в России ^{[352] [353] [354]}

Морис Палеолог . Британские военные в составленном 31 августа 1916 года меморандуме о военных целях совсем не упоминают принцип национальностей, называя в качестве теоретической основы будущего мира сохранение баланса сил в Европе^{[355] [356] [357]}.

По-видимому, все же к концу 1916 года сторонники последнего взгляда в британской и во французской политической элитах остаются в меньшинстве. В конце ноября 1916 года умер император Австро-Венгрии Франц-Иосиф, который на протяжении нескольких десятилетий олицетворял единство народов Дунайской монархии. Меньше чем через месяц после восшествия нового императора Карла I на престол 12 декабря 1916 года Г ермания и Австро- Венгрия обратились к президенту США В. Вильсону с просьбой о посредничестве в мирных переговорах. Американский президент, согласившись на роль миротворца, предложил воюющим сторонам высказаться относительно своих военных целей. В официальном ответе Антанты президенту В. Вильсону, опубликованном 10 января 1917 года, содержались весьма жесткие формулировки по вопросу о территориально-государственном единстве Австро-Венгрии: лидеры держав Согласия заявили о своем стремлении «освободить от иностранного господства итальянцев, румын, славян и чехослова-

357

ков» . Хотя термин «независимость» и не был использован применительно к народам монархии, Антанта впервые публично признала территориальнополитическую трансформацию Австро-Венгрии одной из своих военных целей. Таким образом, радикальный взгляд на будущее Австро-Венгрии в начале 1917 года становится официальной позицией Антанты по этому вопросу.

Контроль над процессом территориально-политической трансформации империи Г абсбургов в случае победы Антанты оставался бы за Россией. Определенное закрепление сфер влияния в Европе было достигнуто в русско -

французском соглашении о целях двух держав в войне, оформленном в виде обмена нотами русского и французского Министерств иностранных дел соответственно 1/14 февраля и 26 февраля/11 марта 1917 года. В мемуарах Р. Пуанкаре первое упоминание об обсуждении на высшем государственном уровне возможности русско-французского договора относительно условий

358

будущего мирного урегулирования приходится на октябрь 1916 года . Р. Пуанкаре отмечает, что несколько общий характер соглашение приняло по инициативе русской стороны, стремившейся лишь зафиксировать, что обе державы могли бы оказывать друг другу взаимную поддержку на Востоке и

359

на Западе Европы в ходе послевоенного урегулирования . Французские территориальные приращения в тексте были обозначены предельно конкретно: Эльзас-Лотарингия, Саар, автономное государство на левом берегу Рейна под контролем Парижа^{[358] [359] [360]}. О русских же интересах было сказано очень расплывчато: «Французское правительство признает за Россией свободу в определении ее западных границ»^[361]. По-видимому, в Петрограде еще были далеки от выбора окончательного варианта послевоенного переустройства Центральной и Юго-Восточной Европы и стремились оставить за собой максимум свободы в принятии того или иного решения. Тем не менее, очевидно, что под туманной формулировкой «определение западных границ России» понималась и будущая территориально-политическая реорганизация империи Габсбургов.

Воспринимая в качестве вероятной угрозы рост российского влияния в случае распада Австро-Венгрии, французские и британские политики вынуждены были искать средства для ограждения собственных интересов в регионе Центральной и Юго-Восточной Европы. Именно этим объясняется двойственность внешнеполитического курса Франции в конце 1916 - начале 1917 годов, когда одновременно с заключением русско-французского соглашения начались тайные австро-французские сепаратные переговоры. Инициатива императора Карла стала частью его широкого плана заключения всеобщего мира, главным пунктом которого был бы своеобразный обмен Эльзас-Лотарингии на Польшу: Германия возвращала Франции приобретения 1871 года и получала взамен всю Польшу в границах 1772 года^[362]. Так называемое «дело Сикста Бурбонского» достаточно подробно исследовано как в отечественной, так и в зарубежной литературе^[363]. Отметим лишь, что посредничество офицера бельгийской армии, родственника жены императора Карла I принца Сикста Бурбон-Парма, как известно, не привело к сколько-нибудь значительным результатам.

Период Первой мировой войны с точки зрения ключевых тенденций, определявших общее развитие ситуации, достаточно четко можно разделить на два неравных хронологических отрезка. Рубежом в этом отношении стала русская революция, кардинально изменившая расстановку сил на европейском континенте и в значительной степени обозначившая вектор развития международных отношений на Востоке Европы в ходе мирного урегулирования.

В 1914 - 1917 годах для общественно-политической элиты западных союзников России была характерна двойственная оценка ее роли в Центральной и Юго-Восточной Европе. В Лондоне и Париже осознавали необходимость тесного сотрудничества с Россией для противостояния германскому экспансионизму. Одновременно существовало стойкое представление о панславистских устремлениях империи Романовых. Появлялись опасения, что Россия может поставить под свой единоличный контроль всю Центральную Европу, воспользовавшись вакуумом силы после предполагавшегося

крушения Центральных Держав. Итальянские политики одной из причин получения максимальных территориальных приращений на побережье Адриатики называли потенциальную угрозу превращения России в мощнейшую средиземноморскую державу в случае аннексии Константинополя^[364]. Приходилось считаться и с традиционным восприятием России как крайне консервативной, даже реакционной, по своему внутреннему строю страны.

Февральская революция выглядела способом устранения этого противоречия: демократическая Россия уже не должна была восприниматься как потенциальная угроза. Сложность и двусмысленность международной ситуации после русской революции заключалась в том, что новые либеральные лозунги Временного правительства уже не имели той материальной опоры, которой обладали «реакционные устремления» монархии. Падение военнополитического влияния России в результате революционных событий объективно подталкивало ее союзников к тому, чтобы активнее участвовать в решении проблем Центральной и Юго-Восточной Европы, успешное решение которых на основе национального принципа признавалось по крайней мере частью политической элиты важнейшим условием мира^[365].

Революционные события в России принесли и отрицательные последствия для стратегического положения держав Согласия в рамках мирового конфликта. Дезорганизация государственного механизма в течение 1917 года и приход к власти большевиков с их радикальной антивоенной риторикой означали окончательное крушение всего восточного фланга Антанты. Г ерма- ния получила прекрасную возможность для победоносного завершения войны. Выход России из конфликта в марте 1918 года после заключения Брест- Литовского мира сопровождался значительным расширением зоны германской экспансии, которая теперь включала территорию Украины и всю Польшу. Фактический контроль, который Г ермания установила над своими союз-

никами и готовилась осуществить над значительной частью территории Российской империи, подтверждал опасения, которые существовали в странах Антанты относительно немецких планов создания «Срединной Европы»^[366].

Дезорганизация русской дипломатической службы после прихода к власти большевиков привела к тому, что военные агенты в европейских странах стали отправлять отчеты русскому военному представителю во Франции графу А.А. Игнатьеву, который знакомил с этой информацией французские общественные и правительственные круги^{[367] [368]}. В числе этих донесений из Копенгагена военным агентом Потоцким был отправлен отчет о съездах германо-венгерского и австро-германского хозяйственного союзов, состоявшихся

368

15 - 17 ноября 1917 года . На заседаниях были оглашены цели австровенгерских и германских промышленников, заключавшиеся в установлении прямых водных путей между аграрными областями Венгерского королевства и индустриальными районами Германской империи, что должно было стать мощным импульсом для экономического развития обеих держав^{[369] [370]}. Кроме

370

того, отмечалось, что важно включить в эту систему и Черное море , что, по-видимому, предполагало участие Румынии, Болгарии и России. Несколько позже в начале января 1918 года Потоцкий сообщил в Париж данные об активизации торговой деятельности на линии еще формально существовавшего русско-германского фронта: «На германско-польской границе цена муки упала на 20 %, колбаса которая стоила 8 - 9 марок фунт, стала дешевле на 2 марки, меховой товар упал в цене на 200 %. Далее наблюдается в Восточной и Западной Пруссии значительное падение цен на лошадей; лошади, которые несколько месяцев тому назад стоили 4000 марок и выше, теперь стоят 2000

371

марок и ниже» .

Во Франции непосредственную угрозу от изменения баланса сил в противостоящих друг другу коалициях начали ощущать еще весной - летом 1917 года, неудачное наступление русской армии в июне 1917 года только подтвердило пессимистические прогнозы. На фоне поражения России именно Франция стремилась компенсировать потерю влияния Антанты на Востоке Европы. Средством достижения данной цели могло стать более тесное сотрудничество с эмигрантскими организациями славян Австро-Венгрии, успешная деятельность которых должна была в перспективе подорвать территориальное единство подконтрольного Германии блока. Успешное выполнение этого плана в ходе конфликта могло бы во многом предопределить направление французской политики в Центральной и Восточной Европе уже на послевоенный период. Со второй половины июня 1917 года Чешский национальный совет через свои контакты во французском военном министерстве и

372

МИД начинает лоббировать идею о создании чешской армии во Франции . Французское правительство отнеслось к этому проекту весьма сочувственно. Однако, по-видимому, позиция Франции не полностью устроила Э. Бенеша. В середине июля 1917 года Чешский совет обратился к России с просьбой повлиять на французское правительство, чтобы убедить его в необходимости

373

придать формируемой армии «национальный характер» , то есть речь шла именно об отдельных, союзных частях, а не о включении чехословаков в состав французской армии. Русский военный агент, через которого был направлен запрос, присоединился к чехам, отметив, что их опасения основательны «ввиду разницы во взглядах на Австро-Венгрию вообще между Россией и

374

Францией» . Примечателен ответ, полученный из Петрограда: «В деле той ^{[371] [372] [373] [374] или иной организации чешских войск во Франции решающее значение должны иметь взгляды и намерения самого Французского правительства. Выступать в этом вопросе, ближе всего касающемся Франции, высказывая те или}

375

иные наши пожелания, представлялось бы неудобным» . Россия фактически устранялась от решения сложных международных проблем, которые в предыдущий период входили для нее в разряд приоритетных.

Э. Бенешу, лишившемуся русской поддержки, пришлось согласиться и не настаивать на употреблении терминов «Чехословацкое государство» или «чехословацкое правительство» в декрете об образовании армии и ее уставе^{[375] [376] [377] [378] [379]. В обмен на смягчение своей позиции Э. Бенеш получил содействие специальной миссии депутата Анри Франклина-Буйона, отправленной союз-}

377

никами в США для набора добровольцев в формируемую армию .

К концу августа 1917 года согласование всех вопросов было закончено, но соответствующий декрет французского правительства появился лишь в декабре 1917 года. По-видимому, серьезное противодействие организации

378

чехословацкой армии во Франции оказывали французские военные . 23 июля 1917 года во Втором Бюро Генерального штаба была составлена записка «Политическая ситуация в Австро-Венгрии и ее последствия», где речь шла о преобразовании последней в «Соединенные Штаты Центральной Европы»,

379

которые могли бы стать надежным противовесом Германии . Осуществление этого варианта скорее подразумевало сепаратный мир с Австро- Венгрией, чем столь решительный шаг к самостоятельному чехословацкому государству как формирование вооруженных сил. В августе 1917 года по инициативе французского военного министра Поля Пенлеве была предпринята попытка установления контактов по каналам Генеральных штабов Ав- стро-Венгрии и Франции. 7 августа состоялась первая встреча представителей двух стран, высокопоставленных офицеров: графа Армана от Франции и

380

графа Ревертеры от Австро-Венгрии . Эти консультации по линии австрийских и французских военных не привели к каким-либо значительным результатам, но сам факт их проведения параллельно с подготовкой к созданию чехословацких войск во Франции свидетельствовал о наличии среди французского руководства различных точек зрения на направление внешней политики Третьей республики по австро-венгерской проблематике.

Формально чехословацкие войска, созданные согласно декрету от 19 декабря 1917 года, рассматривались как союзные, а не как соединение французской армии. Появление чехословацкой армии во Франции под контролем Чешского национального совета резко повышало значение этой организации, которая в условиях нехватки людских ресурсов на Западном фронте могла в перспективе предоставить в распоряжение союзников весьма внушительную силу. Однако пока армия еще находилась в стадии формирования, непосредственные результаты декрета французского правительства лежали скорее в политической, нежели в военной области: впервые официальная акция одной из держав Антанты была столь недвусмысленно направлена против государственного единства Австро-Венгрии. Чехословацкий совет расценивал эти действия французского правительства как «признание национального суве-

381

ренитета чехословацкого народа» . Однако для Франции (даже после прихода на пост премьера Клемансо в начале ноября 1917 года) сотрудничество с Чехословацким советом не являлось единственным вариантом внешнеполитического курса относительно империи Габсбургов.

Из Австро-Венгрии в течение 1917 года продолжала поступать информация о сложной политической и социально-экономической ситуации. Во французских изданиях, близких к официальным правительственным кругам, ^{[380] [381]}

продолжали регулярно публиковаться сообщения о дестабилизации обста-

382

новки и росте сепаратистских тенденций в Дунайской монархии . В еженедельных отчетах британскому военному кабинету в течение марта - декабря 1917 года подчеркивается усиление центробежных тенденций среди нацио-

377 384

нальностей империи и общая усталость от войны . Возможность использования внутренних проблем империи Г абсбургов для Антанты теперь была ограничена: в условиях существования на Востоке Европы огромного русского революционного очага распад Австро-Венгрии грозил трудно предсказуемыми последствиями. Теперь, когда кризисные явления затронули Россию, поддержка национальных устремлений украинцев или финнов уже не выглядела столь однозначной необходимостью, как в случае с чехами или

385

южными славянами . Возникала опасность полной дискредитации принципа национальностей как возможной основы послевоенного урегулирования. Концепция, которая на протяжении всего конфликта рассматривалась чуть ли не как главный козырь Антанты, была использована против союзников. Углубление революционного процесса в России объективно являлось причиной роста уже не просто либеральных, но демократических настроений в широких общественных кругах. Массы стремительно занимали место главных действующих лиц европейской политики, и элитам всех стран приходилось считаться с этим фактором.

Параллельно с дестабилизацией ситуации в России на процесс выработки позиций государств Антанты по проблеме территориально-политической трансформации Австро-Венгрии стали активнее влиять США, вступившие в войну в апреле 1917 года. Военная помощь из-за океана не стала ключевым фактором победы Антанты в мировом конфликте. Гораздо более значительным оказалось то влияние, которое президент США Вудро Вильсон оказал на ^{[382] [383] [384] [385]}

выработку проектов послевоенного урегулирования. Центральноевропейской проблематике в элите США уделялось гораздо меньше внимания, чем в Великобритании, Франции или Италии. Американская точка зрения на проблему будущего Австро-Венгрии в 1917 году выглядела весьма умеренно, даже война империи Габсбургов была объявлена Соединенными Штатами только в декабре 1917 года. В политико-дипломатических кругах говорилось о том, что необходимо поддерживать национальное движение народов Австро-Венгрии, но не допускать его взрыва, который мог бы привести

386

к распаду империи Г абсбургов .

Свою главную внешнеполитическую акцию, имевшую впоследствии огромное значение для процесса послевоенного урегулирования, американский президент Вудро Вильсон осуществил в начале января 1918 года. 5 января 1918 года премьер-министр Великобритании Д. Ллойд Джордж в выступлении перед представителями профсоюзных организаций заявил, что разделе-

387

ние империи Габсбургов не относится к целям Антанты . Через несколько дней после Ллойд Джорджа президент Вильсон также представил собственное видение послевоенного мира: в десятом пункте своей речи в Конгрессе он заявил о необходимости предоставить народам Дуалистической монархии

388

возможность автономного развития . Разумеется, данная формулировка была еще далека от признания независимости чехословаков, югославян или румын Трансильвании. Фактически Вильсон подтвердил заявления Антанты января 1917 года, предлагая народам Австро-Венгрии ограничиться автоно-

389

мией, и не требуя суверенитета и независимости . Тем не менее на фоне подчеркнутой умеренности Ллойд Джорджа декларация Вильсона выглядела чуть ли не верхом радикализма и удостоилась положительных оценок эмигрантской печати: Э. Бенеш даже прямо противопоставлял концепции Ллойд ^{[386] [387] [388] [389]}

Джорджа и Вильсона, отмечая, что преимущество «14 пунктов» состоит в большем внимании к желаниям самих народов^{[390] [391] [392]}.

Более резких антиавстрийских заявлений можно было, учитывая отношения с Чехословацким национальным советом, ожидать от французского правительства. Однако формально Франция практически сразу же присоединилась к январским декларациям своих союзников, о чем министр иностранных дел С. Пишон заявил на заседании Палаты депутатов 12 января 1918 го-

391

да . Пожалуй, необходимо согласиться с существующей в историографии точкой зрения, что главным мотивом для столь поспешного заявления французского правительства стало упоминание в выступлениях Ллойд Джорджа и Вильсона о возвращении Франции Эльзас-Лотарингии, что продолжало оста-

392

ваться главной целью Третьей республики в войне . В конце января 1918 года С. Пишон по поручению Клемансо составил проект единой декларации союзников относительно целей войны, согласно положениям которого, «предоставление чехам и другим национальностям Австро-Венгрии права самим определить свою судьбу» рассматривалось как важнейшее условие установ-

393

ления длительного и прочного мира^[393]. Очевидно, что реализация данного проекта подразумевала демократические механизмы решения проблемы территориально-политической трансформации Австро-Венгрии. Однако будущее империи Габсбургов выглядело весьма туманно: ей давалась возможность дополнительно легитимировать свое существование, удовлетворив устремления входящих в ее состав народов. Державы Антанты отстранялись бы в таком случае от процесса переустройства территориально-политической структуры Дунайской монархии.

В самом конце ноября - начале декабря 1917 года состоялась очередная конференция союзников, где речь шла в том числе и о перспективах продолжения сепаратных переговоров с Австро-Венгрией. В пользу этого очень активно высказывался британский премьер-министр Д. Ллойд Джордж, заявивший, что после потери России Антанте необходимо и Германию лишить ее главного союзника^{[394] [395]}. В британской политической элите, по-видимому, число сторонников консервативного мира, основанного на максимальном со-

395

хранении на континенте статус-кво , было гораздо выше, чем во Франции или Италии. Клемансо выступил резко против этой инициативы, отметив, что все попытки Австро-Венгрии вести переговоры о сепаратном мире направлены на раскол Антанты^[396]. В итоге участники конференции договорились, что принятие решений относительно обмена мнениями с представителями Австро-Венгрии будет находиться в компетенции каждого из правительств Ан-

397

_танты^{[397] [398]}_.

Позиция Франции при обсуждении данного вопроса выглядит крайне странной, учитывая, что на протяжении 1917 года продолжались негласные консультации Парижа и Вены через принца Сикста Бурбонского. По- видимому, правительство Клемансо стремилось сохранить роль защитника малых народов, оставляя за собой возможность выбора направленности внешнеполитического курса. В конце декабря 1917 года проходили австробританские переговоры в Швейцарии, в которых Великобританию представ-

398

лял генерал Смэтс . Внутри американской политической элиты имелись определенные колебания относительно необходимости однозначной поддержки либерального принципа построения международных отношений. В феврале 1918 года американский и австрийский представители встречались в Швейцарии для обсуждения возможности сепаратного мира^[399]. США даже готовы были в тот момент предоставить Австро-Венгрии экономическую помощь в обмен на разрыв с Г ерманией^[400]. Основой переговоров австрийцы предлагали выбрать «14 пунктов», которые в Вене, по-видимому, трактовали предельно консервативно и предпочитали рассматривать в качестве программы федерализации, а не разделения империи^[401]. В конце апреля 1918 года американский представитель профессор Херрон, встречавшийся с эмиссаром императора Карла Габсбурга профессором Ламмашем, продолжал находиться в Швейцарии^[402]. Таким образом, в начале 1918 года ни Франция, ни США, ни Великобритания не отрицали возможности заключения с Австро-Венгрией сепаратного мира, важнейшим условием которого стало бы сохранение империи Габсбургов.

В странах Антанты существовало серьезное проавстрийское лобби из числа заинтересованных финансистов, которые могли оказывать на правительство эффективное воздействие в пользу сепаратного мира с Австро- Венгрией^[403]. Значительной была сумма вложений французского капитала в Австро-Венгрию до войны: 2 миллиарда 850 миллионов франков, что являлось третьим показателем во французских инвестициях за границей (после России и Италии)^[404]. Французский вклад в экономику Дунайской монархии уступал лишь германскому: соответственно 30% и 50 % от всех зарубежных инвестиций в империи Габсбургов^[405]. В начале августа депутат-социалист французского парламента Бартелеми Майера сделал правительству официальный запрос о сомнениях по поводу выгодности разделения империи Габсбургов, которые существуют в финансовых кругах в связи с проблемой австро-венгерских ценных бумаг^[406]. Их держатели из числа французских банкиров выражали беспокойство за судьбу своих капиталов в случае прекращения существования Австро-Венгрии как единого государственного организма.

Учитывая эти обстоятельства, нам представляется сомнительной оценка мая 1918 года как времени принятия всеми великими державами окончательного решения о необходимости раздела Австро-Венгрии^[407]. Вместе с тем, несколько упрощенной выглядит и точка зрения, согласно которой русская революция стала дополнительным козырем сторонников сохранения монархии Габсбургов^[408]. Действительно в политических элитах западных членов Антанты возникло серьезное беспокойство относительно потенциальной дестабилизации Востока европейского континента, но главным мотивом внешнеполитической деятельности держав Согласия на тот момент являлся поиск новых механизмов достижения победы в мировом конфликте, которые стали необходимы после резкого ослабления военно-стратегического потенциала России. Именно с этим необходимо связывать попытки установления дипломатического контакта с правительством Австро-Венгрии. Однако это направление внешнеполитической активности вовсе не являлось для держав Антанты приоритетным и тем более единственным.

Применительно к периоду весны - лета 1918 года сложно говорить и о единстве позиций государств антигерманского блока по вопросу о будущем Австро-Венгрии. Раньше остальных со своей позицией вынуждено было определиться французское правительство. 2 апреля 1918 года министр иностранных дел Дуалистической монархии граф Оттокар Чернин заявил, что между Веной и Парижем проводились тайные консультации об условиях общего мирного договора, причем, по австрийской версии, их инициатором стал Жорж Клемансо. Это выступление вызвало знаменитый ответ французского премьер-министра: «Граф Чернин лжет»^[409]. Через несколько дней Клемансо опубликовал письмо самого императора Карла, еще в марте 1917 года переданное через принца Сикста Бурбонского президенту Франции. Тогда молодой австрийский император соглашался поддержать претензии Франции

на Эльзас-Лотарингию в обмен на мир и сохранение территориальной целостности монархии, и ни о каком всеобщем договоре речи не шло. Эти действия французского премьера означали прекращение всех тайных контактов между Третьей республикой и империей Габсбургов. Во французской официозной печати зазвучали призывы отбросить иллюзии относительно Австро-Венгрии^[410], устранить противоречия во внешнеполитическом курсе: «Невозможно поддерживать свободу народов от Германии и иметь дело с австрийским правительством, угнетающим свои народы»^[411]. Вполне вероятно, что, сознательно обостряя ситуацию, Клемансо пытался подтолкнуть британское правительство к изменению его умеренного курса относительно Австро - Венгрии. Французский посол в Лондоне Поль Камбон в письме своему брату выразил надежду, что заявление Чернина будет воспринято Ллойд Джорджем как свидетельство безнадежности любых попыток заключения сепаратного мирного договора с Австрией^[412].

С активизацией французского внешнеполитического курса в Центральной и Юго-Восточной Европе до определенного момента готовы были согласиться Великобритания и США, но итальянское политическое руководство не скрывало своего желания занять после крушения Австро-Венгрии место ведущей державы региона. Ради этой цели в Риме были готовы даже пойти на сотрудничество с югославянским национальным движением. 8 - 10 апреля в Риме состоялся так называемый «Конгресс порабощенных народов Австро-Венгрии», на котором присутствовали делегации от эмигрантских организаций, правительств Сербии и Италии^[413]. В правительственных кругах Франции Конгресс также вызвал большой интерес^[414]. В Рим была отправлена весьма внушительная французская делегация во главе с тем самым депутатом Анри Франклином-Буйоном, который в США занимался набором добровольцев в чехословацкую армию. Результатом Конгресса стало заключение меж-

ду итальянцами, поляками, румынами и югославянами договора о совместной деятельности против Австро-Венгрии^[415].

В течение лета 1918 года главным фактором дальнейшего втягивания держав Антанты в проблематику гипотетической трансформации Австро- Венгрии стала обстановка на театрах мировой войны. Французское правительство в условиях германского наступления на Западном фронте в мае - июне 1918 года отчаянно искало любые способы остановить этот натиск. Одним из вариантов стабилизации ситуации являлось использование войск Чехословацкого национального совета, на переброску которых из России^{[416] [417] [418] на}

417

Западный фронт очень рассчитывали в Париже . Подчеркнуто умеренное заявление межсоюзнической конференции в июне 1918 года том, что Антанта всячески симпатизирует национальным устремлениям народов Австро-

418

Венгрии, вызвало негативную реакцию французского официоза «Тан» . Французское политическое руководство, по-видимому, всерьез опасалось переброски во Францию австро-венгерских войск и надеялось при помощи решительного заявления союзников о признании самостоятельных государств на территории Австро-Венгрии подорвать желание солдат этих частей сражаться против Франции. Инертность же позиции союзников относительно национального самоопределения народов империи Габсбургов могла быть использована Центральными Державами для пропаганды среди солдат: «Почему не стрелять во французов, если они ничего для вас не сделали?»^[419].

По-видимому, именно этими соображениями необходимо объяснять самостоятельную дипломатическую акцию французского правительства от 29 июня 1918 года, когда было официально заявлено о признании Францией Чешского национального совета представителем чехословацкой нации. Формальным предлогом для этой акции стало торжественное вручение знамен

вновь сформированной части чехословацкого корпуса^{[420] [421]}. Правительство рассматривало этот шаг и как фундамент для своего внешнеполитического курса

421

в послевоенный период .

Неудача формулирования единой позиции союзников по вопросу будущего империи Габсбургов впервые продемонстрировала деструктивный потенциал территориальных проблем, которые могли обостриться в случае распада Австро-Венгрии. По оценкам британских дипломатов, более смелое заявление союзников по вопросу о будущем Австро-Венгрии стало невозможным из-за позиции Италии, которая всячески стремилась оградить свои интересы на Адриатическом побережье, зафиксированные в Лондонском договоре 1915 года. В прямое противоречие с основными положениями данного соглашения вступала Корфская декларация сербского правительства и Югославянского комитета от 20 июля 1917 года, в которой вполне определенно говорилось о стремлении создать государство, объединяющее всех югославян Австро-Венгрии с Сербией. Итальянское правительство попыталось установить с югославянами прямые отношения, подписав весной 1918 года соглашение, по условиям которого Италия признавала создание единого югославянского государства не противоречащим своим интересам^{[422] [423]}. Недостаток данного договора заключался в неопределенности главного вопроса - о границах между потенциальным Югославянским государством и Италией. На наш взгляд, именно поэтому итальянское правительство продолжало очень осторожно подходить к проблеме признания югославян союзником Антанты. Подтвердив данную позицию во время межсоюзнической конференции в июне 1918 года, Италия заблокировала возможную коллективную декларацию ведущих членов Антанты относительно Чехословакии, так как, по словам британских дипломатов, нельзя было использовать разные принципы для

423

двух проблем, связанных с будущим Австро-Венгрии .

Позиция Италии вызвала целую бурю недовольства среди сторонников независимости славянских народов Австро-Венгрии. Британскому министру иностранных дел лорду А. Бальфуру даже пришлось обратиться к владельцу «Таймс» лорду Нортклифу с просьбой повлиять на обозревателя газеты по международным делам У. Стида прекратить жесткую критику итальянского

424

внешнеполитического курса .

Провал германского наступления на Западном фронте, ставший очевидным в начале августа 1918 года, и явно обозначившаяся победа Антанты заставили великие державы рассматривать проблему мирного урегулирования в практическом плане. Применительно к Австро-Венгрии эта тенденция проявилась в радикализации внешнеполитических курсов великих держав по проблеме будущего империи Габсбургов. Распад Дунайской монархии на национальные государства становился безальтернативным вариантом развития событий, который не зависел от позиции великих держав. Стремительно усиливались сепаратистские настроения среди различных национальностей Австро-Венгрии: уже 1 августа 1918 года в Лайбахе (Любляна) из представите-

425

лей всех словенских партий образовался Народный Совет . 5 - 6 октября в Аграме было образовано Народное Вече всех югославянских жителей империи. 7 октября провозгласил создание независимой Польши Регентский Совет в Варшаве, а 9 октября Польский Клуб австрийского парламента принес ему присягу. Заявление о независимости, опубликованное 15 октября польским сеймом в Кракове, вызвало 19 октября созыв во Львове Украинского Национального Совета^{[424] [425] [426]}. Наконец, 21 октября конституировалось и Национальное Собрание Немецкой Австрии.

Великие державы, не желая потерять влияние на национальные движения народов империи, вынуждены были отказаться от умеренных подхо-

дов . В политическом руководстве Великобритании в августе 1918 года уже возобладали представления, согласно которым «в общих интересах разделе-

428

ние Австро-Венгрии по национальным границам» . 13 августа британское правительство заявило о признании Чехословацкого национального совета высшим органом национального движения и представителем будущего чехословацкого правительства^{[427] [428] [429]. В сентябре 1918 года итальянское правительство в специальном коммюнике заявило о позитивном отношении к национальному движению югославян за создание собственного государства[430]. Франция 15 октября 1918 года признала Чешский национальный комитет союзным правительством и установила с ним дипломатические отношения. Показательно, что это произошло за один день до обнародования манифеста императора Карла о федерализации Цислейтании. 21 сентября 1918 года американский госсекретарь Р. Лансинг подготовил меморандум, который мог послужить основой для инструктирования американских представителей на мирной конференции. Относительно Австро-Венгрии программа по сравнению с «14 пунктами» стала гораздо подробнее: независимая и федеративная Чехословакия, австро-венгерские украинцы в составе единого украинского государства, Трансильвания - Румынии, независимая Венгрия, приращения Италии на Адриатике, уменьшение Австрии до размеров бывшего Австрийского герцогства и его включение в состав германской конфедерации[431]. 18 октября в ответ на очередное предложение Австро-Венгрии о начале мирных переговоров Р. Лансинг заявил, что США больше не могут рассматривать «14 пунктов» в качестве основы для урегулирования в виду признания Вашинг-}

тоном воюющей стороной Чехословацкого национального совета . Дальнейшее развитие событий проходило уже после фактического исчезновения единого государства в Дунайском бассейне.

Итак, факторами, подталкивавшими Лондон и Париж активнее участвовать в обсуждении будущего империи Г абсбургов, стали борьба за присоединение к Антанте Италии и Румынии, деятельность эмигрантских организаций славян Австро-Венгрии и изменения стратегической ситуации на Восточном фронте. Ослабление позиций России в результате революции вызвало усиление роли Франции, Великобритании, Италии и США в решении судьбы империи Габсбургов и всей Юго-Восточной Европы. В течение 1917 - 1918 годов еще до завершения мировой войны ведущие державы Антанты окончательно осознали свою прямую заинтересованность в контроле над процессом территориально-политической трансформации Австро-Венгрии. Лидером в этом отношении являлась Франция, для которой переориентация внешнеполитического курса империи или ее замена независимыми национальными государствами являлась важным звеном в обеспечении собственной безопасности, позволяя ограничить усиление Германии за счет контроля над территорией Центральной и Юго-Восточной Европы. В целом за годы Первой мировой войны политическими элитами ведущих государств Антанты произошло осознание территориально-политической трансформации Австро-Венгрии в качестве важнейшей международной проблемы. Специфика процесса интегрирования великих держав в эту проблематику может быть яснее всего описана через концепцию, высказанную Б. Крониным, согласно которой первостепенное значение имеет дискурс между лидерами победившей коалиции, в ходе которого и происходит формирование программы мирного урегулиро-

433

вания^{[432] [433]}. Само артикулирование военных целей превращает их в таковые, даже если они не являлись ими до официальных заявлений. Концептуальной

основой предполагаемых изменений становятся теории права наций на самоопределение и принципа национальностей, которые активно разрабатываются в Европе еще до их провозглашения президентом Вильсоном в «14 пунктах». Несмотря на то, что в течение мирового конфликта внешнеполитический курс государств Антанты относительно империи Габсбургов выглядел достаточно консолидированным, в последние месяцы войны стали проявляться определенные расхождения в интересах Великобритании, Франции, Италии и США в данном регионе, что во многом предопределило характер мирного урегулирования на территории бывшей Австро-Венгрии в 1918 - 1921 годах.

1.2.