Джон Дж. Гамперц ОБ ЭТНОГРАФИЧЕСКОМ АСПЕКТЕ ЯЗЫКОВЫХ ИЗМЕНЕНИЙ

Термин «языковое изменение» в том смысле, в каком его обычно употребляют, может относиться к двум областям: к внутренней истории, или исторической лингвистике — реконструкции праязыков на основе имеющихся сейчас исторических памятников,— и к внешней истории, или «исто­рии языка» (Малькиль 1953), которая рассматривает изменения в структуре языка в их связи с социально-эконо­мическим окружением.

В то же время к внешней истории языка до послед­него времени формальный (структурный) анализ не применялся. Существует обширная литература о влиянии изменений в политике и экономике на речевое поведение, на возникновение литературных языков, на сдвиг в языке,

John J. Gumperz. On the Ethnology of Linguistic Change. In «Sociolinguistics» (Proceedings of the UCLA Sociolinguistics Conference, 1964, edited by William Bright), The Hague — Paris, 1966.

на вытеснение одного языка другим, на образование «смешан­ных языков», языков типа пиджин, креольских языков, торговых жаргонов и т. п. Приводимые данные не остав­ляют сомнения в том, что указанные явления обусловлены социальными причинами, а не строением человеческого тела, климатом или географической средой, как полагали раньше.

Судя по некоторым симптомам, положение начинает меняться. Представители социальных наук все больше и больше осознают значение показаний данных языка для их исследований. Возрождается интерес к языку как пока­зателю социальной стратификации и к роли языковых изме­нений в процессе модернизации[126]. Так, в проведенном недав­но большом исследовании сводятся воедино результаты тщательного изучения изменений в языке у нескольких национальных меньшинств в Америке. Более того, растет интерес лингвистов к установлению связей между грамма­тической структурой и более широкими аспектами коммуни­кации. По мере того, как мы все более детально знакомимся с речевым поведением в коллективах, неоднородных в линг­вистическом отношении, мы все больше убеждаемся, что границы отдельных языков или диалектов далеко не всегда совпадают с границами социальных групп (Хаймс 1962, Г а м п е р ц 1962) и что языковое варьирование и контакты языков часто целесообразнее рассматривать как проблемы внутри-, а не межгрупповые.

В настоящей статье рассказывается об одном таком ис­следовании. В ней делается попытка описать процессы изме­нения, происходящие внутри языкового коллектива, с по­мощью методов опроса, «участия и наблюдения» (participant observation) и контролируемых экспериментов, обычно при­меняемых в полевой работе антропологов. В качестве от­правного пункта нам служит анализ языковых форм, но дистрибуцию этих форм мы оцениваем в терминах социаль­ных категорий.

В основе любого подобного исследования лежит, разу­меется, та или иная теория о процессах, управляющих диф­фузией языковых форм. По существу, большая часть ис­следований в прошлом также опиралась на какую-то теорию, эксплицитно или имплицитно. Однако в подавляющем боль­шинстве случаев исследователи языковых изменений опе­рируют простой иерархической моделью общества, в кото­рой население подразделяется на ряд дискретных групп, различаемых с помощью таких категорий, как класс, каста, род занятий, пол и т. д. Считается, что внутри этой структу­ры инновации распространяются вниз по социальной иерар­хической лестнице от одного диалекта или языка к другому посредством престижной имитации (prestige imitation) — данный термин используется для обозначения ситуации, при которой низшие или менее привилегированные группы воспринимают формы, употребляемые привилегированной верхушкой.

Некоторые данные в поддержку этой теории мы находим в исторических памятниках, наблюдая, как формы, бывшиесна- чала исключительным достоянием высших классов, получают впоследствии широкое распространение и становятся частью обычного разговорного употребления. Но речевого поведе­ния в современных обществах такая модель не объясняет. Если мы применим ее к речевому коллективу, охарактери­зованному, вслед за Блумфилдом (Блумфилд 1936), в терминах частоты взаимодействия между индивидуумами или подгруппами, тогда диффузия инноваций, протекаю­щая в одном направлении — сверху вниз, должна была бы с течением времени привести к гомогенности языка.

Однако, как показывает опыт полевой работы, речевые коллективы всегда неоднородны. Хотя в различных местах общая величина внутреннего расстояния между языками неодинакова, какая-то степень стилистического или диа­лектального варьирования существует всегда. Поэтому Фишером (Фишер 1958) была предложена несколько модифицированная гипотеза, которая предполагает дву­ступенчатый процесс изменения: группы, имеющие низкий престиж, подражают социальной верхушке, чтобы более походить на нее, но социальная верхушка в свою очередь осуществляет новые изменения, с тем чтобы сохранить свою обособленность. Речевой коллектив с этой точки зрения представляет собой как бы систему в равновесии, а различия языка отражают «длительную погоню завистливой массы за элитой и соответственно стремление элиты убежать от нее».

Подобного рода теория учитывает как устранение старых различий, так и возникновение новых, и с ее помощью можно было бы объяснить, следовательно, многие случаи измене­ния языка и распространение литературных языков. И дей­ствительно, неоднократно замечалось, что те же самые про­цессы, которые приводят к вытеснению диалектов и языков национальных меньшинств, ведут также к появлению новых профессиональных и социальных элит и новых различий в языке, связанных с этими явлениями.

Возникает также ряд проблем, связанных с направле­нием диффузии. Так, исследуя кастовые диалекты языков тамили и тулу в Южной Индии, Брайт и Рамануджан обна­ружили, что инновации в диалектах низших каст невозмож­но объяснить на основе заимствований из брахманских диалектов. Исходя из этого, они выдвинули предложение, что в кастовом обществе инновации в речи различных групп происходят независимо друг от друга (Брайт и Ра­мануджан 1964).

Подобные возражения указывают на необходимость более тщательного изучения проблемы диффузии. И здесь лингвистика оказывается зависимой от социологии, потому что более всего в пересмотре нуждаются именно социальные компоненты модели. Во-первых, следует выяснить значение для реального речевого взаимодействия таких общих терми­нов, как престиж. Во-вторых, далеко не ясным является отношение социальных категорий, на основе которых часто строится иерархическая модель общества, к группам, ре­ально существующим в различных обществах.

Первым шагом по пути уточнения теории является под­ход к проблеме диффузии не в историческом плане, но как к проблеме речевого поведения. Уже указывалось, что с точки зрения социального взаимодействия дистрибуция разновидностей (вариантов) языка в реально существующих коллективах обычно принимает две формы (Г а м п е р ц 1962). Диалектальное, или межличностное, варьирование происходит в группах, различающихся в социальном или территориальном отношении. С другой стороны, наслаиваю­щееся (superposed), или внутриличностное, варьирование отражает сдвиги в языке у отдельных говорящих. Диалек­тальные речевые особенности отражают индивидуальную историю говорящего. Они указывают на происхождение его семьи, а также на всякое последующее изменение в группо­вых связях — например, на переезд из одной области в дру­гую или на изменение в социальном положении. Наслаиваю­щееся варьирование является отражением деятельности индивидуума в его регулярной повседневной практике. Когда он говорит, он всегда производит выбор из ряда воз­можных способов выражения своего намерения, используя, например, один ряд форм в разговоре со своим начальником по службе, другой — со своими коллегами, а возможно, еще и третий — со своими детьми. В одноязычном обществе выбор ограничен вариантами одного и того же языка. Одна­ко в двуязычных или двудиалектных обществах социальные функции, аналогичные переходу с одного стиля на другой в одноязычных обществах, может выполнять выбор одного из двух диалектов или языков. Говорящий в конечном счете всегда свободен в выборе языковой формы, но коль скоро при этом передаются общепонятные коннотации, вы­бор должен соответствовать кодифицированным способам символизации социальных отношений (Г а м п е р ц 1964). Нам, следовательно, нужны предварительные сведения о всей совокупности диалектов, языков и речевых стилей, используемых в данном коллективе, и о правилах языко­вого этикета, которые регламентируют их употребление. Далее, модели наслаивающегося варьирования различны в разных подгруппах даже в пределах одного и того же речевого коллектива. Значит, необходимо тщательно опре­делить группы населения.

Исследование, ставящее своей целью изучение одновре­менно и наслаивающегося и диалектального варьирования, может быть построено двояко. Оно может принять форму широкого обследования, основанного на случайной выборке в соответствии с социальными критериями, установленными в ходе параллельного социологического обследования (JI а- б о в 1964). Или оно может принять форму антропологиче­ского изучения одной или нескольких малых групп, как в нашем случае.

Коллектив, при обследовании которого были применены указанные методы,— Хемнесбергет, торговое поселение с примерно 1300 жителями в середине фьорда Рана в Север­ной Норвегии. Вплоть до XIX в. район Рана, расположенный в одном из самых малонаселенных мест Европы, в значи­тельной степени контролировался небольшой элитарной группой землевладельцев, купцов и чиновников. Они вла­дели обширными участками земли, и в их руках находилась официально санкционированная монополия на торговлю в этом районе. Большие различия в богатстве и образовании отделяли их от большинства населения — арендаторов, рыбаков, наемных батраков (в имениях) и слуг. В 1868 году торговые монополии были отменены, и земля стала постепенно переходить к поселенцам. Сейчас это район мелких фермеров, которые зарабатывают на жизнь, ведя молочное хозяйство, работая на лесозаготовках, на судо­строительных верфях, занимаясь рыбной ловлей.

В течение последних десяти лет наблюдалась восходящая тенденция к специализации и концентрации ремесленников и рабочих в двух местных торговых центрах — Мо и Хемнес- бергете. Таким образом, в результате отмены торговых моно­полий и растущей прибыльности судостроительной промыш­ленности, которая экспортирует суда в бедные лесом более северные рыболовецкие районы, население Хемнесбергета выросло между 1865 и 1900 годами со 100 до 1000 человек. Этому способствовал ряд экологических факторо?. До строи­тельства дорог в послевоенный период Хемнесбергет был естественным центром коммуникации данного района. Он был расположен в середине фьорда, его гавань была сво­бодна ото льда, что позволяло зимой прямо выходить в от­крытое море. Еще со средних веков Хемнесбергет был и ре­лигиозным центром. Кроме того, рыбаки-фермеры обычно хранили там свои лодки и все снаряжение для зимней рыб­ной ловли.

Субсидируемое правительством экономическое развитие в течение последних трех десятилетий превратило район Рана в важный центр по производству железа и стали. Насе­ление области Мо-и-Рана на фьорде увеличилось с 1000 жителей в 1920-х годах до почти 20 тысяч в 1960-м, главным образом за счет иммиграции из Южной Норвегии и района Тронхейма. Город Мо отреагировал на этот рост появлением универмагов, гостиниц, ресторанов и киноте­атров. Недавно было завершено строительство железной дороги от Тронхейма до Мо-и-Рана и далее до Будё, и систе­ма дорог постоянно улучшается. Однако Хемнесбергет оста­ется относительно незатронутым этими изменениями. Не­смотря на то что пароход раз в день регулярно ходит в Мо, что два ежедневных автобусных рейса связывают Хемнес­бергет с близлежащей железнодорожной станцией, а неко­торые жители часто ездят в Мо на собственных машинах и мотоциклах, для большинства жителей Хемнесбергета жизнь сосредоточена в родном городе и вокруг него. Наши опросы показали, например, что события, происходящие в Мо-и-Рана или в соседних с ним небольших городках, представляют для них весьма отдаленный интерес.

В экономическом отношении поселение Хемнесбергет зависит от местного лесного хозяйства. Производство кон­центрируется главным образом на использовании сравни­тельно дешевого леса в строительстве лодок и кораблей. Имеется, кроме того, лесопильный завод, две недавно по­строенные мебельные фабрики, производящие двери и окон­ные рамы, и еще одно новое предприятие, где делают про­гулочные яхты, идущие на экспорт.

Общественная жизнь в Хемнесбергете обнаруживает неустойчивость классовой структуры, аналогичную той, которая была описана для Южной Норвегии Барнсом (Барнс 1954). Большинство населения происходит из одной и той же культурной среды и обнаруживает сильное чувство общности с местным коллективом. Имеются, однако, значительные внутренние различия. Мы выделяем четыре социально-экономических группы: 1) ремесленники (часть из которых работает в собственных мастерских) и рабочие; 2) лавочники, занимающиеся исключительно местной роз­ничной торговлей; 3) оптово-розничные торговцы, которые покупают и продают суда местного производства и постав­ляют все необходимое фермерам и рыбакам, и 4) государст­венные служащие и управляющие предприятий.

Мы используем термин речевой репертуар (verbal reper­toire) для обозначения всей совокупности речевых форм, употребляемых жителями Хемнеса в социально значимом языковом взаимодействии. Мы можем представить себе этот репертуар как набор лексических, фонематических и грам­матических наслаивающихся вариантов, из которого гово­рящие производят выбор в соответствии с правилами язы­кового этикета, принятыми в Хемнесе. На одном полюсе этого ряда мы находим формы, которые обычно характери­зуют как часть местного диалекта Рана (Rana ma let). Это родной язык, который передается от родителей к детям и широко употребляется в данной местности группами дру­зей и товарищей по досугу (play and friendship groups). На другом полюсе ряда находится северонорвежский ва­риант литературного языка букмола, или риксмола, как называли его раньше. Риксмол, или букмол, один из двух официально признанных литературных языков Норвегии (Хауген 1959), обычно признается в Северной Норвегии единственной литературной нормой. Дети изучают его в школах и в церкви и регулярно слышат его в радиопереда­чах. Поскольку образование является всеобщим и уровень грамотности населения очень высок, букмол можно считать неотъемлемой частью языкового взаимодействия данного коллектива.

Хотя литературным и религиозным языком признан букмол, жители деревень весьма гордятся своим диалектом как средством устного общения. Как и во многих других сельских районах Норвегии, они гордятся местными тра­дициями, и диалект является символом этой гордости. Использование букмола в разговоре на местные темы было бы сочтено грубостью и зазнайством. Многие жители даже утверждают, что употребляют свой местный диа­лект во время деловых поездок в город, чтобы показать, как они говорят, что «мы не стыдимся своего происхож­дения».

Грамматические различия между букмолом и диалектом Рана таковы, что лингвисты обычно рассматривают их как разные языковые образования. Сопоставительный анализ обнаруживает, однако, и значительное сходство между ними. Рассмотренные в пределах единой системы на основе аналогичных критериев, они дают шкалу для измерения языкового взаимодействия. Однако детальный сопостави­тельный анализ выходит за рамки настоящей статьи, и по­тому мы приведем здесь только некоторые из наиболее важ­ных фонологических и морфологических показателей их внутренней дифференциации.

На уровне фонологии совпадающие и несовпадающие явления речевого репертуара можно представить, введя разграничение между максимальным набором фонем и об­щим ядром. Фонематические различия в общем ядре обна­руживаются во всех местных разновидностях речи. Другие (отмеченные здесь звездочкой) проявляются только в неко­торых, но не во всех разновидностях. Ниже указываются только приблизительные фонетические соответствия; до­полнительный фонетический материал будет приведен при рассмотрении проблем речевого поведения.

В системе гласных различаются три подъема языка. Гласные верхнего подъема — это переднее нелабиализован­ное /і/, переднее лабиализованное /у/, заднее продвинутое к центру /и/ и заднее отодвинутое назад /о/. Гласные сред­него подъема — переднее нелабиализованное /е/, переднее лабиализованное /б/, заднее /э/. Гласные нижнего подъема — переднее нелабиализованное /ае/, переднее лабиализованное /ф*/ и заднее /а/.

Существует два ряда согласных — немаркированные и палатализованные. К немаркированным согласным отно­сятся взрывные /р b t d k g/, фрикативные /f v s S j 5/, носовые /ш n о/, вибрант /г/, латеральный /1/ и одноударное /1/. Палатализованный ряд включает /tj* dj* nj* lj*/. Кроме того, на фонетическом уровне после /г/ встречается ряд ка­куминальных, или ретрофлексных, аллофонов взрывных или фрикативных согласных.

В области морфологии основные словоизменительные категории являются общими для всех разновидностей. Так, например, все существительные имеют неопределенную форму, равную основе, и определенную форму, представ­ляющую собой основу плюс суффигированный артикль, причем обе части принимают окончания единственного и множественного числа. Существует три рода — мужской, женский и средний. У глагола и глагольных производных с помощью словоизменительных морфем различаются формы императива, инфинитива, настоящего и прошедшего вре­мени и причастия прошедшего времени. Система местоимений включает личные, притяжательные, указательные, вопро­сительные, относительные и неопределенные местоимения.

Морфологические различия между территориальными разновидностями речи затрагивают не сами грамматические категории как таковые, но скорее то, что можно назвать морфофонематической реализацией одних и тех же морфем.

(В последующем изложении диалектные формы Рана поме­чены буквой Р, а формы букмола — буквой Б.) В некоторых случаях можно установить регулярные соответствия. Ко­нечное sk букмола может перед суффиксом, начинающимся с гласного переднего ряда, выступать в диалекте Рана как sk или как §, например, fesk «рыба (неопред.)» — fesken или fesen «рыба (опред.)». Фонемам /е/ и /і/ букмола часто соот­ветствуют в диалекте Рана более низкие по подъему /ае/ и /е/, ср. Б men и Р maen «но» или Б til и Р tel «к, по направ­лению к».

В других случаях различия затрагивают всю фонемную реализацию морфемы. Так обстоит дело с существительными типа haest «лошадь», форма множ, числа которого образуется с помощью алломорфа -а в диалекте и алломорфа -ег в бук­моле. Форма настоящего времени глагола «приходить» выступает как Р gaem и Б komer. Основа глагола «делать» — Р jae:r, Б jo:r.

Особенно велики различия в области местоимений и об­щеупотребительных служебных слов (предлоги, союзы, наречия места и т. п.). Ниже приводятся некоторые иллю­страции:

Формальному анализу речевого поведения предшество­вала интенсивная работа с несколькими информантами и наблюдение речевого взаимодействия в разнообразных ситуациях общения. Отмечались варианты и наслаивающие­ся и диалектальные, но, как было уже замечено раньше (Хилл 1958, Гамперц 1962), у них оказались раз­личные языковые корреляты. Наиболее разительно различие на уровне фонологии. Здесь наслаивающееся варьирование обнаруживает себя главным образом в наличии или от­сутствии некоторых противопоставлений, например, разли­чия между палатализованными и непалатализованными со­гласными. Палатализация имеет тенденцию исчезать в бе­седах официального характера с посторонними,а также иног­да в деловых контактах. Однако фонетическая реализация, или диапазон аллофонов (то есть диапазон свободного варьи­рования, включающий все случаи появления аллофона) тех или иных фонем, подобному варьированию не подвер­галась. С фонетической точки зрения, говорящие произноси­ли одни и те же-звуки, независимо от того, говорили они на букмоле или на диалекте.

Диалектальное варьирование у различных говорящих, напротив, проявлялось главным образом в различиях именно фонетических. Примерная картина дистрибуции таких вариантов была получена посредством изучения речи небольшой группы специально подобранных информантов, которая включала жителей как отдаленных сельскохозяйст­венных районов, так и самого Хемнеса, относящихся к раз­личным возрастным группам. В анкету был включен ряд односложных слов, расположенных в соответствии с их фонологической структурой по образцу тех, которые были использованы для выявления различий в диапазоне аллофо­нов. В вопросник был также включен второй ряд слов и словоизменительных форм, которые обычно считаются уста­ревшими.

Были замечены некоторые регулярные диалектальные различия, делящие население примерно на две группы:

1) жители деревень и жители Хемнеса старшего поколения (средний возраст около 60 лет), 2) жители Хемнеса среднего поколения и моложе. У представителей 1-й группы наблю­далась тенденция произносить аллофоны гласных /і е у о и б/ при более низком подъеме языка, а аллофоны /ае а о/ были очень низкими и отодвинутыми назад. У представителей 2-й группы аллофоны были обычно более высокими и менее отодвинутыми назад. Особенно заметным было различие в случае /ае/ и /а/, которые выступали в речи 1-й группы как /а7 и /в/, а в речи 2-й — как /ае I и /в/. Далее, хотя обе груп­пы противопоставляют согласные палатализованные и не­палатализованные, у 2-й группы палатализация выражена менее сильно, и следовательно, фонетическое расстояние между контрастирующими палатализованными и непалата­лизованными аллофонами значительно сокращено.

Анализу были подвергнуты некоторые устаревшие яв­ления, и в частности противопоставление между /б/ и , например, lo:sa «вши», h^:sa «носки», упомянутое выше варьирование -sk и -sj и ряд более старых словоизменитель­ных глагольных форм, например форма причастия прош. времени глагола «брать» ti:ge вместо tat. Сведения отно­сительно этих последних были получены в основном с по­мощью прямых вопросов, поскольку выявить их косвенным путем оказалось трудно. Противопоставление /б/ — /э/ со* храняется, по-видимому, только в памяти говорящих. Ин­форманты старшего поколения вспоминали его, когда их об этом спрашивали, но никто из них не воспроизвел его спонтанно. Формы на -sj были отмечены у одного информан­та старшего поколения; другие же вспоминали их только после наводящих вопросов. Представляется, что все эти формы выходят из употребления, по крайней мере в самом Хемнесе, и заменяются другими, более близкими к букмолу.

В то время как диалектальное варьирование, как оно было определено выше, можно изучать методами лингви­стической географии, методов формального анализа наслаи­вающегося варьирования у нас до сих пор нет. Бернстейн показал (Бернстейн 1961), что различные подгруппы в пределах одного речевого коллектива по-разному отно­сятся к использованию языка; и мы полагаем, что это раз­личие установок также находит отражение в наслаивающем­ся (внутриличностном) варьировании. Но определение под­групп, на основе которых можно было бы строить наше ис­следование, сопряжено с трудностями. Такие термины, как класс, редко соотносятся с каким-либо одним поддающимся измерению показателем, особенно в коллективах с неустой­чивой классовой структурой, как Хемнес. Поскольку нас интересует употребление языка, а не способность говорить, нет также никаких теоретических оснований считать прямо релевантными и такие признаки, как социально-экономиче­ский статус и образование. Многие сравнительно бедные и невлиятельные жители Хемнеса гораздо более культурны, чем их более богатые сограждане, и в то же время некоторые образованные люди охотно воспринимают модели поведения своих менее образованных сверстников. Решая вопрос о том, какие показатели можно использовать при обследовании, мы исходили из того, что наслаивающееся варьирование — это способ символизации различных социальных отношений. Отсюда следует, что этот тип варьирования нужно изучать с помощью моделей взаимодействия, через которые осуществ­ляются социальные связи. Это можно осуществить, введя понятие социальной цепочки (social network, Барнс 1954).

Цепочка — это в основном группа людей, которые знают друг друга. Можно, однако, провести дальнейшее разгра­ничение между цепочками закрытыми и открытыми. Если из трех человек — А, Б и В — АиБ знакомы между собой и Б и В также знают друг друга, цепочка является закры­той, если существует большая вероятность, что А знаком с В. Если же, напротив, существует большая вероятность, что А не знает В, цепочка считается открытой. Цепочки могут возникать на основе различного рода связей: друже­ских, религиозных, политических, родственных, торговых, профессиональных и т. д. Поскольку более раннее изучение социальных диалектов в Индии (Г а м п е р ц 1958) пока­зало, что языковое сходство наиболее непосредственно от­ражается в дружеских связях, мы исходили в нашем ана­лизе из дружеских цепочек (то есть цепочек, связывающих друзей и знакомых). Такие цепочки были выделены в спе­циальном исследовании норвежским антропологом Бломом (Б л о м 1964). Было обнаружено, что среди жителей Хем- несбергета, относящихся к первой социально-экономической группе (ремесленники и рабочие), преобладали закрытые цепочки; иначе говоря, у них наблюдалась тенденция уста­навливать дружеские связи преимущественно внутри кол­лектива. В отличие от этого, многим членам групп 2, 3 и 4 оказались присущи характеристики открытых цепочек — они имели важные личные связи как внутри, так и за пре­делами коллектива. Мы исследовали четыре группы собе­седников, причем две группы объединяли индивидуумов, имеющих характеристики открытых цепочек, а члены двух других обнаруживали характеристики закрытых цепочек. Открытая цепочка а состояла из студентов в возрасте от 20 до 30 лет, которые зимой уезжали на учебу в другие места, а летом возвращались в Хемнесбергет на заработки. Откры­тая цепочка б включала местного бизнесмена, его жену и цер­ковного служащего общины. Закрытая цепочка в включала другого местного бизнесмена и двух мастеров небольших промышленных предприятий, а также их жен. В закрытую цепочку г входили два квалифицированных кустаря и их жены. Один из представителей группы в был выборным чле­ном городского совета; другой, бывший член городского совета, по-прежнему принимал активное участие в полити­ческой жизни Хемнесбергета.

Поскольку наслаивающееся варьирование отражает меж­личностные связи в определенных ситуациях, сбор материа­ла с помощью вопросников вряд ли оказался бы эффектив­ным — при такой методике говорящие обычно оказываются отрезанными от привычного окружения и от тех стимулов, которые мотивируют интересующий нас вид поведения. Наслаивающееся варьирование целесообразнее всего из­учать методом непосредственного наблюдения групп в опре­деленных ситуациях взаимодействия. Видоизменяя окруже­ния и характеристики изучаемых групп по открытости — закрытости, можно получить некоторый набор контрольных ситуаций для анализа речевого поведения.

Окружения могут быть, далее, дифференцированы по типу взаимодействия, который в них преобладает. Один тип взаимодействия, который мы назовем деловым (transaction­al), связан главным образом с некоторыми ограниченными целями, такими, как покупка продуктов или предметов одежды, получение денег по чеку в банке, заказ разговора по телефону, посещение доктора. Участники таких деловых контактов как бы отказываются на время от своей индиви­дуальности и действуют в соответствии со своим статусом, если использовать это слово в значении, принятом в соци­альной антропологии (Н а д е л ь 1954). Они выступают как продавцы, клиенты, банковские кассиры, врачи, а не как Том Хансен или Нигер Стенсен. В каждом обществе существуют определенные нормы поведенческого и языко­вого этикета, закрепленные за этими статусами. Лица, об­ладающие тем или иным статусом, подчиняются указанным нормам независимо от своих индивидуальных личных ка­честв. Человек может, разумеется, в течение одного дня занимать несколько статусов; он может быть священником, отцом, клиентом банка и т. д. В каждом случае о его статусе сигнализирует его поведение, его одежда, его манеры и стиль речи. Отклониться от ожидаемого поведения в каком-либо из этих статусов значило бы поставить под угрозу осуществ­ление целей взаимодействия.

Деловому взаимодействию противостоит взаимодействие личное. При данном типе взаимодействия участники дейст­вуют как личности, а не ради достижения ограниченных, вполне очевидных целей. Эта разновидность поведения наблюдается преимущественно среди друзей, в группах сверстников, в кругу семьи в часы досуга. Здесь проявляют­ся все грани личности человека.

Оба типа взаимодействия могут быть отмечены наслаи­вающимся варьированием. При деловом взаимодействии наслаивающееся варьирование обычно тесно связано с фор­мальными характеристиками ситуации. Изменения в стиле могут явиться результатом изменения в физическом окру­жении; они могут быть связаны со сменой собеседников, как, например, в том случае, когда к группе присоединяется новое лицо. Они могут также отражать изменения в струк­турных признаках ситуации, как, например, в том случае, когда лавочник перемежает свой деловой разговор с поку­пателем дружеской болтовней. Поступая так, он переходит в область личных отношений, существующих независимо от делового характера основного взаимодействия, и таким образом цели взаимодействия на время отодвигаются в сто­рону. Если таких личных отношений с покупателем в дей­ствительности не существует, возникает опасность, что лавочник будет неправильно понят. Что касается личного взаимодействия, то здесь наслаивающееся варьирование может быть вызвано к жизни изменением темы, хотя общие признаки ситуации остаются теми же. Для различения сти­листических сдвигов, связанных с данными двумя типами взаимодействия, мы использовали термины переключение при деловых контактах (transactional switching) и переклю­чение при личных контактах (personal switching).

Мы предполагаем, что, поскольку все жители Хемнеса двуязычны, у них у всех имеет место переключение с одного языка на другой при деловых контактах. Это предположение подтверждается отчасти наблюдением за речевым поведе­нием в магазинах и общественных местах. Здесь члены как закрытых, так и открытых цепочек обнаружили, как нам представляется, гораздо более высокий процент форм и осо­бенностей произношения, характерных для букмола. Столь же высокая частотность этих форм была замечена, когда участников групповых бесед, о которых мы скажем ниже, интервьюировали поодиночке в обстановке относительной официальности. Поскольку сложилось такое положение, мы обратились тогда для выяснения межгрупповых разли­чий в использовании языка к личному взаимодействию.

Для получения языкового материала, необходимого для изучения наслаивающегося варьирования, была использо­вана следующая процедура. Все названные выше четыре группы наблюдались в однотипной обстановке: дружеские вечеринки за стаканом пива. В вечеринках принимали участие оба исследователя. Встреча с каждой группой зани­мала большую часть вечера, и в каждом случае на магнито­фонную пленку было записано несколько часов разговора.

Каждой группе в качестве стимулов были предложены аналогичные темы — от сравнительно абстрактных тем, связанных с политикой правительства в области капитало­вложений, с местными административными проблемами ит.п., до более непринужденных тем, таких, как рыбная ловля, путешествия, личные слабости хорошо известных членов общества и т. п. Члены группы были предупреждены, что нас интересует естественная речь, и их просили говорить непринужденно. Темы вводились одним из исследователей, который начинал, например, с расспросов о местах, где хорошо клюет рыба. Вначале ответы обычно адресовались непосредственно ему, но если тема оказывалась увлека­тельной, участники встречи обычно бывали вовлечены уже во внутреннюю беседу между собой. После того как бывал записан достаточно продолжительный отрезок такого их разговора между собой, вводилась новая тема.

После каждой встречи пленки прослушивались и из них вырезались те части, которые были обращены непосред­ственно к исследователю. Поскольку эти отрывки отражали статус исследователей как людей посторонних, можно было считать, что в них представлен деловой тип взаимодейст­вия. Устранение таких отрывков оказалось делом относи­тельно нетрудным, благодаря визуальным знакам, простав­ляемым во время беседы. Во всяком случае, лингвистически переходы от делового общения к личному сигнализи­ровались заметным увеличением скорости и непринужден­ности разговора.

Анализ лингвистических результатов этих встреч еще не завершен; детальный отчет будет представлен позднее. Однако наши предварительные данные указывают на нали­чие некоторых существенных расхождений в речевом пове­дении групп с признаками закрытых и открытых цепочек. Все четыре группы склонны были ограничиваться диалект­ными формами, когда разговор шел о таких вещах, как спорт и местные новости. Когда же собеседники переходили к более абстрактным проблемам, представляющим не только узко местный интерес, в группах открытых цепочек наблю­дался гораздо больший процент форм букмола. Переключе­ние на личный контакт в этих случаях затрагивало как словарный состав, так и структуру языка. Словам и выраже­ниям букмола, необходимым для передачи таких понятий, как правительственные капиталовложения или проблемы занятости, обычно сопутствовали произношение, словоизме­нительные суффиксы и служебные слова букмола. Так, гораздо чаще встречались непалатализованные формы, на­пример, han (Р hanj) «он»; предлоги и наречия букмола, например, mellom (Р melja) «между»; формы множ, числа на -er (Р -а).

Наши материалы, далее, показывают, что переключение при личных контактах в группах открытых цепочек не зависит от высказываемого говорящими отношения к языку. Некоторые члены таких групп зачастую даже более энер­гично, чем их сограждане из групп закрытых цепочек, вы­сказываются за использование диалекта во всех типах уст­ного взаимодействия. Когда пленки с записью беседы одной открытой группы были проиграны члену второй открытой группы, он сначала заявил, что участники беседы — не жи­тели Хемнеса. Затем, узнав голоса некоторых говорящих, он выразил свое неодобрение. Эти же самые пленки были впоследствии проиграны одной из участниц беседы — она выразила удивление и заявила, что ей и в голову не прихо­дило, что она до такой степени переключается на букмол. Она также высказала намерение в будущем избегать столь значительного переключения. Тем не менее записи после­дующих бесед с участием этой женщины показали, что почти никаких изменений не произошло.

Выводы

Проведенное нами исследование речевого поведения носит неполный и предварительный характер и отнюдь не является окончательным, но результаты, как нам кажется, указывают, что анализ изменений в языке, основывающийся на различении типов речевого поведения, позволяет выра­ботать воспроизводимые методы, которые могут быть под­вергнуты проверке в дальнейшей работе. Если подтвердится наше наблюдение о том, что различия в диапазоне аллофонов есть продукт индивидуальной биографии говорящих, станет возможным создание методов анкетирования, в которых внимание концентрируется на произношении и которые можно применять при минимальной обусловленности кон­текстом.

Измерение наслаивающегося варьирования в терминах цепочек позволяет отказаться от таких понятий, как «класс», «престиж» и т. п., которые, как известно, весьма трудно определить в применении к тем или иным конкретным рече­вым коллективам и трудно соотнести с поведением в тех или иных определенных контекстах.

Что касается более широких выводов, которые можно сделать из нашего исследования для изучения языковых изменений, представляется, что диалектальное варьирова­ние и межгрупповые различия в наслаивающемся варьиро­вании знаменуют собой два различных, но одновременно протекающих в пределах одного и того же коллектива про­цесса. Диалектальное варьирование отражает длительную постепенную адаптацию речевых навыков. Тенденции, под­меченные нами в Хемнесе, позволяют прогнозировать по­степенное сокращение фонетических различий между диа­лектом и литературным стандартом, что будет сопровож­даться постепенным уподоблением диалектных грамматиче­ских форм формам литературного языка. Отдельные знаки различия могут сохраниться, но в целом расстояние между языками, по-видимому, уменьшается.

В то время как диалектальное варьирование связано с «дрейфом» («drift»), или языковым изменением в самом обычном понимании, наслаивающееся варьирование свя­зано с «языковым сдвигом» («language shift») и заимствова­нием. Его следствие в языке — замена целых слов. Такие замены могут в конечном итоге привести к утрате фонема­тических противопоставлений или некоторых алломорфов, сокращая сферу употребления явлений, специфичных для диалекта.

Предложенное нами различение процессов переключе­ния при деловых и личных контактах намечает пути решения проблемы, поставленной Эмено, а именно почему в одних коллективах двуязычие сохраняется, а в других нет. Ис­следования в области исторической лингвистики и двуязы­чия позволяют, по-видимому, предположить, что переклю­чение при личных контактах с большей вероятностью при­водит к сдвигу языка, чем переключение при деловых кон­тактах. Чем чаще два альтернанта встречаются в пределах одного и того же контекста, тем сильнее тенденция к утрате существующих между ними различий в коннотации. И когда это происходит, исчезает социальное оправдание для их раздельного существования. Напротив, переключение при деловых контактах обычно усиливает различия в коннотации, явно связывая их с очевидными знаками ситуации. Если эта гипотеза окажется научно состоятельной, изучение со­циальных характеристик групп, проявляющих склонность к переключению при личном взаимодействии, позволит нам предсказывать сдвиг языка. В Хемнесе переключение при личных контактах наблюдалось только в группах открытых цепочек. Наш этнографический анализ показывает, что эти группы находятся на периферии речевого коллектива, взятого в целом. Мы поэтому предполагаем, что, если не считать постепенных процессов, о которых говорилось выше, диалект Хемнеса относительно устойчив. Если же, с другой стороны, переключение при личных контактах будет наблюдаться внутри одного коллектива как в группах открытых, так и в группах закрытых цепочек, мы сделаем заключение, что в речевом поведении данного коллектива назревает изменение. Изучение речевого поведения в кол­лективах, характеризующихся различными типами соци­альной стратификации, должно, по-видимому, подтвердить эту гипотезу^[127].