Итоги и перспективы
Главная цель настоящей статьи состоит в развитии начатого в более ранней работе (см. Weinreich, 1963а) исследования семантической структуры сложных языковых высказываний вплоть до предложения.
Наша общая стратегия сводится к тому, чтобы по возможности рассматривать смысл предложения как нечто однородное, не упуская из виду, однако, его структурную организацию, и тем самым избежать ошибок, допускаемых упрощенческими описаниями. Основной результат нашего исследования состоит в выяснении того, что семантическое описание словарных единиц имеет тот же вид, что и семантическое описание предложений. Из этого в свою очередь следует, что между словарем и бесконечным множеством «правильных» предложений существует более глубокая взаимозависимость, чем принято считать. Современная лингвистика (которая включает как последователей Блумфилда, так и приверженцев порождающей грамматики) принимает в качестве постулата заимствованное из символической логики положение о том, что «семантические правила» (правила, работающие со значениями слов) представляют собой металингвистические утверждения, даже по внешнему виду отличные от утверждений на языке-объекте. Настоящая работа может рассматриваться как попытка опровержения этого необоснованного постулата.Поэтому в данной статье мы в большей мере, чем в наших предшествующих работах по семантике, старались быть на том уровне теоретической строгости и эксплицит- ности, который достигнут за последние годы в синтаксических исследованиях. В то же время мы попытались найти такую классификацию языковых выражений, которая была бы свободна от узких рамок дихотомии «правильные выражения/неправильные (аномальные) выражения». В нашей более ранней работе (Weinreich, 1963а, р. 117) семантические аномалии типа enter out ‘войти из’ получали определенную интерпретацию, однако выражения типа into out ‘в из’ отвергались ввиду их грамматической неправильности.
Теория, предлагаемая нами теперь, учитывает также аномалии и этого последнего типа (ср. 110).Новая точка зрения, развиваемая в данной статье, своим возникновением обязана, помимо всего прочего, трем следующим стимулам.
Первый стимул — это многочисленные беседы с Б. Гру- шовским, благодаря которым автор ясно осознал тот факт (раньше автор высказывал подобные соображения нерешительно— см. W е 1 п г е і с h, 1963а, р. 118, 134), что семантическая теория не имеет права игнорировать поэтическое использование языка и, более широко, случаи интерпретируемой аномальности в языке. Термин «интерпретация» понимается нами теперь в более глубоком, более содержательном смысле, чем «угадывание» для данного аномального предложения нормального прототипа. Несмотря на то что теория КФ прибегает к преобразованиям языковых структур, она напоминает модель дистрибутивного типа, поскольку эта теория предполагает, что значение предложения не содержит ничего, помимо словарных значений входящих в него слов. (Вспомним, что по КФ предложение всегда менее многозначно, чем его компоненты, или по крайней мере столь же многозначно.) Следовательно, если попытаться видоизменить теорию КФ с целью обеспечить адекватную трактовку аномалий (а не только их обнаружение и отсеивание), то потребуется невероятно раздутый словарь с относительно небольшой «нормальной» частью и колоссальной «аномальной» частью. Но при этом все равно останется неотраженным тот факт, что аномалии могут возникнуть внезапно, непосредственно в речи. В нашей теории словарь имеет ограниченный объем и содержит только «нормальные» единицы, но при этом в процессе вывода предложения допускается образование новых «несловарных» неоднозначностей и любого числа аномалий.
Вторым стимулом для этой работы было осознание того, что положение теории информации «обязательность = неинформативность» использовалось в лингвистике в значительной мере ошибочно. Обратно пропорциональная зависимость между избыточностью и информативностью справедлива только для элементов речевого сигнала, то есть для поверхностной структуры.
Именно применительно к уровню фонологии указанное положение оказалось весьма плодотворным для лингвистики, именно на уровне сигналов оно эффективно и в теории информации. Его вполне целесообразно использовать в дальнейшем при изучении поверхностных фактов языка (морфонологические явления, среднее число морф в слове и т. д.). Но если мы хотим располагать серьезной семантической теорией естественного языка, необходимо осознать следующее: то, что теряется в сигнале вследствие избыточности,— это не смысл сигнала, а лишь его информативность, его способность независимо идентифицировать тот или иной элемент глубинной структуры. В глубинных структурах языка нет сигналов: все единицы глубинных структур представляют собой смыслы. Тот факт, что некоторые «порции» смысла (признаки) в глубинной структуре объединены в устойчивые пучки и используются предсказуемым образом, нисколько не уменьшает их значимости. Например, признак [+ мужской пол] предсказывает наличие признака [+ одуш], то есть слово, обладающее признаком [+ мужской пол], одновременно обозначает одушевленное существо. Большинство английских предложений содержит указание на время действия (выраженное дременем глагола); однако эта предсказуемость времени вовсе не лишает смысла указание на время. Те аспекты реального мира, которые обозначаются прилагательными, обязательно обладают признаком «качества», внутренне присущим прилагательным. В поверхностной структуре такой предсказуемый элемент не несет никакой информации для идентификации соответствующих единиц, однако в глубинной структуре этот признак является полнозначным всякий раз, когда он «встречается» 84.94 В несколько другой формулировке эта мысль была высказана Карнапом и Бар-Хиллелом (Carnap — Bar-HIllel, 1953). Предположим, я договорюсь с телефонисткой, чтобы она будила меня каждый день в 7 часов утра последовательностью коротких и долгих звонков по схеме ...—...; поскольку, однако, минимально различающихся телефонных звонков нет, мы можем сказать, что последние короткие звонки «...» избыточны по отношению к долгим звонкам, так как сигнал (поверхностная структура) может быть полностью идентифицирован и без них. Тем не менее сигнал в целом, хотя он и предсказуем, является вполне полнозначным всякий раз, когда он имеет место.
Вернемся к примерам из естественного языка: исключительно тонкое исследование грамматического рода, предпринятое А. Мартине (Martinet, 1962, р. 17—19), показывает, что в таком языке, как французский, различаются морфонологические признаки рода «мужской род/женский род», связанные с избыточностью, и семантическиеТретий стимул, который определил направление данного исследования,— это демонстрация Н. Хомским тех теоретических возможностей, которые предоставляет понятие признака за пределами своих «исходных» сфер: фонологии и парадигматической семантики. Уже давно была доказана целесообразность использования семантических признаков (или «семантических компонентов», или «условий на денотат») при изучении лексики; однако, хотя лексические значения уже описывались в виде наборов признаков, синтаксические значения по-прежнему задавались только посредством «глобальных» символов синтаксических классов. Всего лишь несколько лет назад синтаксисты пытались описывать нарушения сочетаемости в таких выражениях, как loud circle ‘громкий круг’, drink carrots ‘пить морковь’, или в выражениях из (27) посредством все более и более расчлененных синтаксических классификаций, хотя это предприятие представлялось в достаточной степени безнадежным; семантика, резко противостоявшая синтаксису в строгом смысле термина, была занята в основном описанием слов в терминах признаков, и результаты семантического анализа вырисовывались в виде плохо обозримых и неубедительных классификаций лексики по разным основаниям 95. Введя понятия признака в синтак-
признаки пола «мужской пол/женский пол», с избыточностью не связанные. Слово с семантическим признаком «мужской пол» может иметь морфонологический признак «женский род» (например, sentinelle ‘часовой*). В английском же языке (в противоположность теории КФ; см. § 2.22) «род» является семантическим признаком: выбор местоимения (he/she ‘он/она*) определяется семантическими, а не морфонологиче- скими признаками «замещаемого» существительного.
Как указал Э. Г. Бендикс, намеченная здесь точка зрения устраняет необходимость в Правиле слияния (105) или, по крайней мере, делает его лишь удобным способом сокращения записи.96 Ю. Д. Апресян, анализируя результаты осуществленной им семантической классификации русских глаголов на основе их синтаксических свойств, пришел к выводу (Апресян, 1962, с. 162), что успех его классификации объясняется, возможно, тем, что глаголы, выбранные для исследования, обладают особенно сильно дифференцированными дистрибутивными свойствами; различие между глаголами со сходным синтаксическим поведением, такими, как, например, automatize ‘автоматизировать* и acclimatize ‘акклиматизировать(ся)*, носит, как представляется Апресяну, внеязыковой характер. Однако теория, не способная отразить семантическое различие между такими глаголами, по всей видимости, окажется также не в состоянии описать семантические различия между большинством существительных в словаре.
сис, Н. Хомский устранил указанный разрыв между семантикой и синтаксисом и тем самым сделал более реальной перспективу интеграции лексических и грамматических исследований.
Вероятно, наиболее уязвимым местом предложенной здесь теории, как и вообще большинства работ, связанных с распространением теории порождающих грамматик на семантику, является допущение о пригодности аппарата бинарных признаков для адекватного описания смысла всех языковых единиц. Подобное допущение приводит к следующему затруднению, хорошо известному в теоретической фонологии: отсутствие как положительного, так и отрицательного значения некоторого признака часто приходится трактовать как третье значение этого признака. Между тем подобного рода затруднения в семантике гораздо более опасны, чем в фонологии: в семантике число нужных признаков необычайно велико, и возникает малопривлекательная перспектива приписывать каждой морфеме нулевые значения огромного количества признаков. Кроме того, некоторые смыслы (такие, например, как смысл слова cat ‘кошка’) вообще не могут быть естественно и компактно описаны посредством какого бы то ни было аппарата признаков, и это также толкает на поиски других способов решения задач семантики.
Теоретические соображения, выдвинутые в данной работе, являются предварительными и неокончательными еще и в других отношениях. Некоторые типы связи семантических признаков, описанных в § 3.22, нуждаются в гораздо более точной и полной характеристике: словарные толкования также должны формулироваться более строго. Однако больше всего семантика нуждается в новых фактических данных, что требует кропотливого исследования конкретного лексического материала. Много интересных сведений о связях между синтаксическими свойствами слов и их семантическими признаками можно найти в работах московских «структурных лексикологов»: см. А п- р е с я и, 1962, и некоторые другие работы в ПСЛ, 1962. Однако под лексикологические исследования требуется подвести более прочную синтаксическую основу. Недавно Э. Г. Бендикс исследовал (на материале нескольких языков) фрагмент базового словаря; его книга (Bendix, 1966), возможно, представляет собой лучший образец для предстоящих исследований, демонстрируя неизведанные, по существу, возможности, которые открываются для семантики, рассматриваемой как неотъемлемый компонент порождающей (эксплицитной) лингвистики.
До тех пор пока мы не будем располагать большим количеством языковых данных, представленных в нужной форме, построение семантической теории не может быть завершено. Верно, что формальный анализ синхронных семантических операций, проведенный в данной работе, в ряде отношений перегружен деталями и в то же время кое-где недостаточно продуман. Тем не менее представляется целесообразным уже сейчас пытаться строить адекватную семантическую теорию, невзирая на все ее возможные недостатки, и тем самым преградить дорогу явно неадекватной теории с ее безосновательными претензиями.
1.