В. Матезиус О ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ХАРАКТЕРОЛОГИИ

(на материале современного английского языка)

I. Положения:

Положение 28. Для дальнейшего развития лингвистических исследо­ваний необходимо, используя синхронные методы описания, дать под­робную лингвистическую характеристику каждого отдельного языка на различных этапах его развития.

Положение 29. Для живых языков исследование должно начинаться с описания их современного состояния как единственного, которое пре­доставляет полные и непротиворечивые языковые данные,

Положение 30. Единственной целью лингвистического характерологи­ческого описания является возможно более глубокий научный анализ данного языка. Все попытки создания систематической научной типоло­гии при настоящем уровне нашего знания преждевременны и потому ведут лишь к ненужному усложнению задачи.

Положение 31. Отличительная черта лингвистической характероло­гии - введение в лингвистический анализ параметров значимости (value) и синхронных взаимосвязей. Если задача описательной лингвистики — дать полный перечень всех формальных и функциональных элементов, существующих в данном языке в данный период его развития, то линг­вистическая характерология имеет дело лишь с важными и фундамен­тальными характеристиками данного языка в данный момент времени, исследует их на общелингвистической основе и пытается выявить отно­шения между ними.

Положение 32. Сравнение языков различных типов безотносительно к их генетическим связям представляет наибольшую ценность для любого исследования по конкретной лингвистической характерологии, посколь­ку в значительной степени способствует правильному пониманию дейст­вительной природы и значения анализируемых языковых явлений.

Vilem Mathesius. On linguistic chaxacterology with illustrations from Modern English. — In: «Actes du premier congres international de linguistes». N.Y. — Leiden, 1929, P. 56-63.

Положение 33. Такое сравнение становится возможным преимущест­венно благодаря принятию за основу исследования общих грамматиче­ских функций.

Положение 34. Для языков с прослеживаемой историей развития роль лингвистической характерологии не сводится к выявлению существен­ных черт языковой структуры в различные периоды истории ЭТИХ ЯЗЫ­КОВ. Важнейшее значение характерологии в подобном случае заключает­ся в ее способности ставить новые задачи для исторического исследова­ния или указывать новые способы решения уже обсуждаемых проблем.

II. В истории лингвистики существовало несколько подходов к проб­лемам лингвистической характерологии. Один из них, совпадающий с выдающимся течением лингвистической мысли, которое идет от Виль­гельма фон Гумбольдта через Штейнталя и Мистели к Финку, был чисто лингвистическим. Его представители не выработали детального и про­дуктивного метода исследования, потому что хотели охватить слишком большое число языков и постоянно перегружали свою работу излишни­ми трудностями. Одна из этих трудностей заключалась в попытках соз­дать систематическую типологию языков, другая — в усилиях привести характерные черты языков в прямое и непротиворечивое соответствие духу народов, которые говорят на этих языках. В целом, однако, иссле­дователи этого направления ясно представляли себе реальную важность понятий значимости и синхронных взаимоотношений для лингвисти­ческого анализа, в своих исследованиях отдавали видимое преимущество синхронным методам и часто с успехом применяли чисто аналитическое сравнение языков, принадлежащих к различным генетическим группам, а также не пренебрегали функциональной точкой зрения.

Собственно говоря, работы последнего времени по проблемам кон­кретной лингвистической характерологии не принадлежат, за исключе­нием работ Финка (Fink 1899, 1923), к этой школе лингвистической мысли. Сами названия таких работ, например «Проблемы стиля во французском языке» Штромайера (Strohmeyer 1924) и «Английс­кая стилистика» Аронштайна (Aronstein 1924), указывают, что они принадлежат другой линии развития. Начиная с критики средневекового «варварства» в эпоху Возрождения, развивалась идея о том, как приучить людей пользоваться стилистически правильной речью, причем усилива­лась тенденция решать эту практическую проблему основательно и систе­матично.

Аронштайн, Ими был проделан гораздо более тонкий анализ соответству­ющих языков по сравнению с языковедами первой группы, и они в мень­шей степени были обременены посторонними или даже надуманными про­блемами. Если Финк и его предшественники могут внести вклад в даль­нейшее развитие лингвистической характерологии своим широким кру­гозором и глубоким пониманием проблем общей лингвистики, то такие ученые, как Штромайери Аронштайн, заложили методологические основы этого направления лингвистических исследований. В настоящий период подъема в лингвистических исследованиях также и другие направления в лингвистике, помимо двух вышеупомянутых, стремятся к тому, чтобы предоставить достойное место лингвистической характерологии (не могу не упомянуть в связи с этим работы по английскому языку проф. Еспер­сена и проф. Дойчбайна), и не будет преувеличением сказать, что пер­спективы развития этого рода изысканий весьма обнадеживают.

Осталось только показать, прежде всего каково место лингвистичес­кой характерологии среди других видов лингвистических исследований, определить ее истинное назначение и доказать ее важность. Две первые задачи я попытался выполнить, сформулировав приведенные выше поло­жения, третья является основной темой предлагаемой главы о функ­циях грамматического подлежащего в современном английском языке.

III. В языках с развитыми глагольными системами очень часто наблю­даются колебания между двумя различными трактовками грамматичес­кого подлежащего — как производителя действия, выраженного глаголом- сказуемым, и как темы сообщения, содержащегося в предикате^[1].

следующее английское предложение с его идиоматичным немецким переводом:

англ. I haven’t been allowed even to meet any of the company.

‘Мне даже не позволили встретиться с кем-либо из группы’.

нем. Man gestattete mir nicht mit irgend jemandem der Gesellschaft auch nur zusammenzukommen.

В последовательном ряду предложений тема часто не меняется доволь­но долго, и в английском языке это приводит к характерному факту, что в такой серии предложений даже грамматическое подлежащее обыч­но остается неизменным гораздо дольше и более регулярно, чем, напри­мер, в немецком или чешском языках. Иллюстрацией этого может слу­жить сопоставление следующего английского предложения с его немец­ким переводом:

англ. You may take your oath there are a hundred thousand people in London that’ll like it if they can only be get to know about it. ‘Можно поклясться, что в Лондоне найдется сто тысяч чело­век, которым это понравилось бы, если бы только им удалось об этом узнать’.

нем. Sie konnen Gift darauf nehmen, es gibt ein Hundert Tausend Leute in London, denen es gefallen wird, wenn man sie nur dazu bringen kann, es kennen zu lemen.

Природа грамматического подлежащего в современном английском языке предоставляет очень хорошую возможность показать значение синхронных взаимозависимостей для лингвистического анализа. На самом деле отмеченная выше тенденция английского языка выражать тему сообщения грамматическим подлежащим — не единственная. Если мы рассмотрим построение предложений в английском языке с точки зрения грамматического подлежащего, то вскоре обнаружим, что пред­ставление о подлежащем находится в прямой связи с другими харак­терными чертами языка.

Первой из них является широкое развитие пассивных конструкций в английском языке и частое их использование в грамматическом ска­зуемом как следствие тематического представления грамматического подлежащего, из-за чего часто бывает невозможно использовать в функ­ции сказуемого активную конструкцию. С синтаксической точки зрения и на основании данных английского языка можно даже сказать, что в качестве пассивных следует рассматривать предикативные конструкции действия или процесса, в которых исполнитель действия или инициатор процесса не привлекает внимания говорящего в такой степени или та- ким образом, чтобы стать грамматическим подлежащим.

Относительно высокая частота пассивных предикативных конструк­ций в английском языке легко проявляется при сравнении английского с языками, в которых роль грамматического подлежащего в передаче темы высказывания не столь очевидна. Любой из приведенных выше примеров доказывает это. В качестве дополнительной иллюстрации при­ведем следующее предложение:

англ. And now because this young welp begins to cry out before he is hurt, you treat me as if I were a brute and a savage.

‘И теперь, из-за того что этот щенок начинает скулить, прежде чем его тронули, ты обращаешься со мной, как со злодеем и варваром’.

нем. Und nun weil diese junge Brut aufschreit, bevor ihm noch etwas geschehen ist so behandeln Sie mich, als ob ich ein brutaler Mensch und ein Wilder ware.

Изобилие пассивных конструкций в современном английском языке достаточно хорошо демонстрируется развитием пассива, в котором грамматическое подлежащее только косвенным образом затронуто действием.

Аналогичную структуру имеет перцептивная пассивная конструкция, в которой за глаголом, обозначающим восприятие, например to find ‘на­ходить’, to feel ‘чувствовать’, to see ‘видеть’, to catch ‘ловить’, следует дополнение плюс предикативное причастие. Следующие предложения могут служить примером подобных конструкций: Upon examination of these I found a certain boldness of temper growing in me ‘Рассмотрев их, я почувствовал, как во мне нарастает решительность’; His grandfather, а city merchant, had seen his wealth engulfed in the South abyss ‘Его дед, городской торговец, потерял свое состояние в пучине Юга’. Такие конст­рукции с дополнением плюс причастие прошедшего времени иногда относятся к пассивным, в которых субъект прямо затронут действием, напр.: Не then found himself menaced with two prosecutions for libel and absconded to France ‘Ему угрожали два обвинения в диффамации, и он укрылся во Франции’. — This question was not entirely answered in Hucle’s slow mind before he found himself pushed, along with Tony, into Mrs. Doug­las’s drawing-room ‘Этот вопрос еще не нашел ответа в медленном мозгу Хакла, как его вместе с Тони втолкнули в гостиную миссис Дуглас’. Таким конструкциям отдается предпочтение перед более обычными (Не was menaced, he was pushed), как я полагаю, потому, что граммати­ческое подлежащее приобретает в них большее значение без какого бы то ни было ослабления пассивного характера выражения в целом.

Пассивные конструкции, в которых субъект косвенно затронут дей­ствием, являются частью большой группы явлений, весьма характерных для английского языка. Всем им свойственна тенденция выдвигать в качестве грамматического подлежащего предложения понятие, наиболее приспособленное к выполнению тематической функции. Эта тенденция лежала в основе изменений, согласно которым в среднеанглийском язы­ке почти все безличные конструкции были преобразованы в личные, и она продолжает весьма активно проявляться до сих пор. По крайней мере мы наблюдаем возрастающее число новых личных конструкций такого же типа в современном английском языке. Прежде всего мне хотелось бы привлечь внимание к конструкциям, обозначающим ощу­щения или эмоциональные ситуации. В языках с менее очевидным те­матическим характером грамматического подлежащего соответствую­щие предложения строятся либо как безличные, либо таким образом, что источник ощущения или эмоционального состояния оказывается грамматическим подлежащим, а лицо, испытывающее ощущение или эмоциональное состояние, в обоих случаях выражается именным или местоименным дополнением к сказуемому. В современном английском, с его характерной склонностью обозначать грамматическим подлежащим наиболее очевидную тему высказывания, лицо, испытывающее ощуще-

ние или эмоциональное состояние, становится грамматическим подле­жащим, а источник ощущения или эмоционального состояния оформ­ляется как дополнение к сказуемому. Такова основа не только хорошо известных личных конструкций типа: I am sorry to hear ‘Жаль слышать’, нем. Es tut mir leid zu horen; I am warm enough ‘Мне не холодно’, нем. Es ist mir genug warm, но также гораздо более поздних конструкций перцептивного типа, как, например: Still he found it very pleasant to talk to Lisbeth ‘Все же ему было очень приятно разговаривать с Лизбет’, нем. Doch war es ihm ein Vergniigen mit Lisbeth zu sprechen’ — She found it extremely difficult to say exactly what it was ‘Ей было очень трудно точ­но определить, что это было’, нем. Es fiel ihr ausserst schwer genau zu sagen, was es war. Судя по обилию примеров, конструкции последнего типа могут рассматриваться как особая грамматическая форма. В допол­нение к конструкциям перцептивного типа в той же функции высту­пают некоторые конструкции посессивного типа, напр.: She had a cu­rious sinking of the heart ‘У нее странным образом упало сердце’, нем. Es wurde ihr ganz eingentiimlich zu Mut

Другим интересным примером новой личной конструкции, заменяю­щей в современном английском языке старые безличные, может служить любопытное употребление прилагательного sure ‘верный’ в пассивном значении, как в следующем примере: Не is sure to come ‘Он обязательно придет’, нем. Es ist kein Zweifel, dass er kommt. Если подойти с другой точки зрения, переходная форма типа: Не is sure of coming к He is sure to come может рассматриваться как переход от субъективного значения к объективному. Переход в противоположном направлении, от объектив­ного к субъективному значению, приводит к личным конструкциям с прилагательным long ‘длинный, долгий’ типа: Не is long in coming ‘Он обычно задерживается’, нем. Es dauert lange bis er kommt, напр.: The effect of the coal stoppage is perhaps longer in making itself felt on industry in the West-Riding of Yorkshire than in other places ‘Последствия забастовки шахтеров не так быстро сказываются на промышленности района Вест- Райдинг в Йоркшире, чем в других местах’, нем. Es dauert langer befor sich die Wirkungen des Kohlenstreikes in der Industrie von West-Riding of Yorkshire gel tend machen ais an anderen Orten.

Анализ конструкций с sure и long позволяет вскрыть также другие закономерности, связанные с особой функцией грамматического подле­жащего в английском языке. Упомянутое употребление двух прилага­тельных в личном значении стало возможным благодаря сдвигам в сфере их семантики. То же самое можно сказать об аналогичных изменениях предикативных конструкций, обозначающих ощущения и эмоциональ­ные состояния. Таким образом, мы приходим к выводу о существова­нии тесной взаимозависимости между преимущественно тематическим представлением грамматического подлежащего в английском языке и

легкостью, с которой, как известно, в этом языке происходят катего­риальные сдвиги у отдельных частей речи.

В случае личных конструкций так называемого косвенного пасси­ва современный чешский язык демонстрирует возможность другой интересной взаимозависимости. В этом языке личные косвенно-пассив­ные конструкции, и вообще довольно редкие, возможны только в эк­зистенциальных предложениях, а при обозначении процесса должна быть использована активная конструкция. По моему мнению, это различие показывает, что использование личной конструкции в косвенном пассиве становится возможным в результате ослабления идеи действия, органи­чески присущей каждому глаголу. Если это так, то можно отметить связь между широким развитием косвенно-пассивных конструкций в английском языке и несомненными изменениями в природе английско­го глагола. Легкость перехода имен в глаголы и обратно в английском наравне с очевидной тенденцией распределять значение, выражаемое конкретным глаголом, между глаголом в пропозиции и именем су­ществительным указывает, по крайней мере в сравнении с упорством, с которым славянские языки сохраняют четкое различие между именем и глаголом, на ослабление идеи действия в английском глаголе (напри­мер, to have a smoke ‘закурить’, to be in love ‘быть влюбленным’, to do the cooking ‘готовить’, to give a laugh ‘засмеяться’, to take leave ‘попро­щаться’, to fetch a sigh ‘вздохнуть’, to put an end to it ‘покончить’, to get into habit of it ‘взять в привычку’, to fall in love ‘влюбиться’ и т.д.).

Еще одну характерную черту английского языка можно связать с тематической функцией грамматического подлежащего. Разделение зна­чения предложения на тему и собственно сообщение, которое лежит в основе настоящего исследования, в речи может реализовываться либо таким образом, что тема предшествует сообщению (объективный по­рядок), либо сообщение предшествует теме (субъективный порядок). Если в современном английском языке порядок слов стал фиксиро­ванным, так что подлежащее, как правило, предшествует сказуемому, и если, с другой стороны, грамматическое подлежащее явно стало выпол­нять тематическую функцию, то очевидно, что в совокупности оба этих изменения способствуют стабилизации объективного порядка подлежа­щее-тема : сказуемое-сообщение.

Таким образом, ряд синхронных взаимозависимостей, группирую­щихся вокруг функции грамматического подлежащего в английском языке, полностью выявлен, и в соответствии с тем, что было сказано выше о соотношении синхронных и диахронических проблем, возни­кает вопрос, каково значение описанных фактов для исторического исследования. Любому, кто способен чувствовать тонкие особенности языкового развития, должно быть очевидно, что если проследить за ис­торией отмеченных взаимозависимостей и постараться обнаружить хро­нологическую последовательность отдельных явлений, то откроется множество новых направлений исследования. Возьмем, к примеру, проблему происхождения личных конструкций, которые в среднеанглий­ском последовательно заменяли прежние безличные. В известном иссле­довании, посвященном этому вопросу, Ван дер Гааф попытался показать, что источником этого явления было смешение окончаний в результате ослабления безударных слогов (G a a f 1904). По моему мнению, тща­тельный подбор Ван дер Гаафом данных позволил увидеть, что упомяну­тый фонетический распад окончаний облегчил развитие личных кон­струкций, убрав с дороги формальные трудности, но ему не удалось показать, каково было положительное влияние, определившее направле­ние дальнейшего развития. Если в данном случае исходный дательный или винительный падеж из-за распада окончаний мог быть принят за но­минатив, почему он, как правило, принимался за таковой в противовес его прежней функции? Должны были произойти какие-то изменения во всей перспективе предложения, особенно повлиявшие на характер глаго­ла-сказуемого и грамматического подлежащего, если трудности неопреде­ленной формальной ситуации должны были разрешиться только в одном направлении, причем в таком, которое противоречит всем традиционным представлениям. Современный английский язык, обладающий описан­ными в настоящей статье взаимозависимостями, может помочь и, я уверен, поможет прояснить эту проблему, а следовательно, доказать, что характерологический анализ на строго синхронных основаниях дает новые импульсы даже историческому изучению языков.

Лингвистические исследования настолько тяготеют к сравнению, что всякого рода сравнения теперь, пожалуй, могут (а не должны!) отсутствовать лишь в грамматиках родного языка. Иначе говоря, описы­вая малоизвестный язык, мы вольно или невольно сравниваем его с родным. Поэтому представляется чрезвычайно важным классифициро­вать различные способы сравнения. Особенно неясно различие между ти­пологическим и сопоставительным (или, используя другой термин, сравнительным) анализами, что подчас приводит к путанице. Именно этой проблематике и посвящена данная статья.

К. Горалек справедливо говорит о том, что есть три основных метода сравнительного изучения языков: а) исторический, б) типологический, в) сопоставительный¹. Эта мысль представляется бесспорной, однако она нуждается в некотором уточнении.

1) Главное различие между отдельными методами исследования состоит в объеме привлекаемого лингвистического материала. Сопоста­вительный анализ (как правило) строится на сравнении двух языков. Следовательно, это би-идиосинхронический анализ, то есть анализ соотно­шения двух систем, в ходе которого сравнивается, как соотносятся друг с другом отдельные компоненты этих систем. Сравнительно-исто­рический анализ рассматривает системы одного и того же языка в разные периоды (то есть является идиодиахроническим). Под «одним и тем же языком» подразумеваются и так называемые «родственные языки», поскольку они являются продолжением того же языка. «Ареальные» исследования, если признать их право на существование, довольно близки историческому анализу. Правда, материалом для них является не «один и тот же язык», но по крайней мере элементы одного и того же происхождения в рамках разных языков. Типологический анализ подра-

Vladimir S к а 1 і с к a. Typologie a konfrontacm lingvistika. - «Ceskoslovenska ru- sistika», VII. Praha, 1962, s. 210-212.

¹ H о r і 1 e к К. N&colik poznamek о srovnavaci metode v jazykovede a literarni vede. - In: «Ruskoceske studie». Praha, 1960, s. 11-12, зумевает рассмотрение всех языков (реальных и возможных) в синхро­ническом и диахроническом аспектах (или в пансиндиахроническом аспекте), т.е. предполагает привлечение широкого языкового материала.

2) Все сказанное в предыдущем пункте вовсе не означает, что типоло­гия представляет собой какое-то высшее достижение или высшую сте­пень обобщения в современном языкознании.

Каждый язык в отдельности — это замкнутая система. Поэтому всякое сравнение двух языков отчасти означает некоторое разруше­ние двух систем, ибо сравниваются какие-то части, подчас зани­мающие в этих системах совсем разные места.

Разрушение системы выглядит по-разному в зависимости от того, говорим ли мы о двух языках («сопоставление») или о всех языках («типология»). При сопоставлении учитывается то, насколько близки друг другу сопоставляемые языки. Сопоставление чешского и русского языков имеет иной характер, нежели, скажем, сопоставление чешского и французского или же, допустим, чешского и китайского. При сопостав­лении чешского и русского наблюдается их максимальное сходство. Сис­темы в значительной мере повторяют друг друга. Так, например, систе­мы глагольного вида в чешском и русском можно описать в основном под одним и тем же углом зрения. Различия касаются лишь отдельных элементов видовой системы. Иная картина предстает при сопоставлении чешского и французского. Во французском нет категории вида. Поэтому при сопоставлении рассматриваются славянская видовая система, фран­цузская система времен и французская система вспомогательных слов, особенно глаголов.

Типологический анализ связан с еще более основательным разруше­нием системы. Типология учитывает все реальные и потенциальные раз­личия естественных языков. Она сосредоточивается на всевозможных сходствах микросистем, ничего не оставляя, таким образом, на твер­дом месте в общей системе.

3) Для того чтобы понять сущность лингвистического сравнения, необходимо коснуться вопроса о полноте выразительных средств и тем самым вопроса о семантической идентичности языков. Естественные языки — такие, как чешский, русский или немецкий, — обладают всей полнотой выразительных средств, а это означает, что они способны выразить все, что требуется, правда, иногда не совсем точно и адекватно, но выразить могут. В тех случаях, когда некоторые элементы действительности оказываются трудновыразимыми, их всегда можно пе­редать путем создания новых элементов в соответствующем языке.

Из этого следует, что все языки в равной мере удобны для общения, что не существует языков лучших или худших. И сравнивая языки — два языка (сопоставление) или все языки (типология), — их нельзя раз­делять по принципу пригодности или непригодности. В этом вопросе схо­дятся и сопоставительный, и типологический анализы.

4) Вопрос о способе выражения неизбежно вытекает из вопроса о полноте выразительных средств и семантической идентичности языков. Поскольку все языки обладают достаточной полнотой вырази­тельных средств и выражают один и тот же внеязыковой мир, различия между языками следует искать в различных способах выражения внеш­него мира. Русский язык не представляет мир как-то иначе, чем чешский, но в силу разных причин он пользуется другими формами для его пред­ставления.

Выявить этот языковой способ выражения непросто. Самый простой путь - различать два уровня в способе выражения. Первый уровень - словарный состав: лексические единицы являются наименованиями предметов, свойств, действий и т.д., различия между которыми сглажены, так что мы можем составить словарь этих наименований как перечень равноправных элементов. (Например, слово kosile ‘рубаха’ имеет такое же право на существование, как и слово bily ‘белый’ или слово prati ‘стирать’.) Данный способ представления не во всем последовате­лен, и практическим результатом этой непоследовательности являются так назы­ваемые части речи, причем в каждом языке деление слов на части речи происходит по-разному. Итак, итогом первого уровня представления выступает лексика, лек­сические элементы, связанные друг с другом обычными синтаксическими прави­лами.

Второй уровень представления - морфологические особенности. Морфология как самостоятельное целое не нужна в языке, в отличие от словаря и синтаксиса. Морфология есть определенная часть семантики словаря и определенная часть семантики синтаксиса, которые выступают как автономные элементы системы. Язык в ней не нуждается, ибо нет ничего такого во внешнем мире, с чем ее можно было бы соотнести; вот почему она иная в каждом языке, хотя общий принцип полноты выразительных средств и семантической идентичности языков не наруша­ется. Различия в языковом строе прежде всего пронизывают морфологию. Задача типологии - выявить эти различия. Это можно передать примерно так агглюти­нативный тип характеризуется абсолютно автономной и своеобразной морфо­логией; флективному типу свойственна морфология, основная черта кото­рой - расхождение между планом формы и планом функции (кумуляция функ­ций, синонимия, омонимия, согласование и т.д.); изолирующий тип харак­теризуется морфологией, которая переплетается с синтаксисом (в качестве морфо­логических элементов выступают отдельные короткие слова, служащие для выра­жения синтаксических отношений с другими словами и обладающие простым значением, зачастую только синтаксическим); полисинтетический тип отличается морфологией, где проявляются закономерности лексического плана, то есть в качестве морфологических выступают элементы, каждый из которых сам по себе имеет четкое лексическое значение; интрофлективному типу при­суща морфология, которую определяет фонологический аспект, то есть в качестве морфологических элементов выступают отдельные фонемы.

Между типологическим и сопоставительным анализами явственно прослеживается различие в подходе к способу выражения. Типологи­ческий анализ сосредоточивается на способе представления и основы­вается на привлечении широкого языкового материала, в то время как сопоставительный анализ лишь констатирует те или иные различия в способах представления.

5) Говоря о различных способах представления, нужно учитывать раз­личия отдельных языковых явлений. Эти различия выступают не изоли­рованно друг от друга, а подчиняются определенным взаимозависимос­тям. Именно эти взаимозависимости и позволяют осуществить типологи­ческий анализ (некоторые исследователи усматривают сущность типоло­гии не во взаимозависимостях, а просто в различиях, но такой подход, безусловно, ошибочен).

Прослеживается два типа таких взаимозависимостей. Во-первых, импли - кативные (если есть А, то есть и В; если отсутствует А, то отсутствует и В), например, если в языке обнаруживается совпадение в роде, то следует предпола­гать и наличие самой категории рода; в языке, где обнаруживается ассимиляция по звонкости, есть и звонкие звуки.

Во-вторых, взаимозависимости вероятностные (если есть А, то, вероят­но, есть и В; если нет А, то, вероятно, нет и В). Разумеется, вероятность здесь бывает различного уровня. Иногда вероятность представляется весьма близкой и практически равна 1. Иноща же вероятность менее значительна, и о зависимости можно говорить лишь в том случае, если вероятность кажется более, чем 1 /2. Ко­нечно, значительную роль здесь играет случайность. Поэтому повышается опасность неверных выводов, особенно тогда, когда в распоряжении исследователя мало ма­териала. Примеры: нет языка, в котором было бы с, но не было бы t и s; в языках, где есть гармония гласных, есть и слоговые суффиксы; в языках с развитым кон­сонантизмом нет больших групп согласных (русский, итальянский); в языках с развитой системой окончаний - свободный порядок слов (чешский, русский).

Вероятностные зависимости обусловлены в основном двумя причинами: здесь речь идет об однонаправленности или о компенсации. Однонаправленные - это та­кие взаимозависимости, которые определяются способом представления. Если в языке какая-либо проблема, скажем, лексическая, решается одним способом (например, слова могут образовываться путем сложения (композиции), то ве­роятно, что другая проблема будет решаться аналогично (например, числительные сочетаются со словами благодаря так называемым нумеративам). Компенсация имеет место прежде всего в фонетике. Если дифференцируются многочисленные гласные, то нет необходимости в дифференциации согласных (китайский язык), и наоборот (русский, грузинский). Если же ни согласные, ни гласные не дифферен­цируются, то это компенсируется наличием сверхдлинных слов (полинезийские языки). Пример компенсации в грамматике: если нет падежных окончаний, то это компенсируется грамматически жестким порядком слов.

Теперь ясно, какое значение имеют взаимозависимости для типологии и сопоставления. Поиски и изучение взаимозависимостей — область ти­пологии. Лишь типология, привлекающая для анализа все языки, может со значительной долей уверенности определить вероятные взаимозави­симости. В то же время типология мало что может подсказать, если сравниваются два языка. При сравнении двух языков зачастую прихо­дится констатировать, что нет четких взаимозависимостей между их сис­темами. Так, например, известно, что порядок слов занимает весьма важное место в системе языка. Для типологии большое значение имеет соотношение свободного и жесткого порядка слов, но для нее неважны все отличительные особенности свободного порядка слов, прослежи­вающиеся в языках, для которых он характерен (например, в чешском, русском, венгерском и т.д.). Тут уже — сфера действия сопоставитель­ного анализа.

Сопоставительная лингвистика не в состоянии широко охватить взаимозависимости языковых явлений. Для этого она не располагает достаточным материалом, и здесь повышается опасность поспешных и ошибочных выводов. Там, где обнаруживаются определенные соответ­ствия между чешским и русским языками (например, отсутствие гла­гола-связки или частое наличие местоименного подлежащего в русском в противовес обязательному глаголу-связке и редкому употреблению местоименного подлежащего в чешском), иногда легко усмотреть зависимость, хотя на самом деле имеет место случайное совпадение. В то же время в ходе сопоставительного анализа, когда языковая система подвергается минимальному разрушению, есть возможность показать ее во всей полноте.

6) Как же соотносятся друг с другом эти два метода ана­лиза? Однозначный ответ найти нелегко. Если типология в борьбе отстаи­вает свой метод, то сопоставительная лингвистика пока его только ищет. И все-таки можно сказать, что типология должна с благодарностью при­нимать факты, добытые при сопоставительном изучении языков, она может по достоинству оценивать и классифицировать их. Сопоставитель­ная лингвистика может взять на вооружение опыт типологии в том, как объяснять языковые явления и их взаимозависимости.

Г Л А В А 4. КАК СОПОСТАВЛЯТЬ ЛЕКСИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ

1. Слова

1.1. Чрезмерное внимание к словам как таковым при небрежении произношением и грамматической структурой не соответствует совре­менному лингвистическому образу мысли. Сепир, говоря о лингвисти­ческом исследовании, прямо заявляет, что «языковед не должен совер­шать ошибку отождествления языка с его словарем» (Sap і г 1921, 234)*. С другой стороны, нельзя отрицать или игнорировать существо­вание слова как реальной единицы языка. Сепир с характерной для него проницательностью так это формулирует: «Нельзя желать более убедительного доказательства, чем то, что наивный индеец, совершенно непривычный к понятию написанного слова, никогда темне менее не ис­пытывает особых затруднений, надиктовывая исследователю текст слово за словом; он склонен, конечно, сливать слова, как в нормальной речи, но если его попросят говорить с расстановкой и сумеют втолковать ему, чего от него хотят, он сумеет легко выделить слова как таковые, повто­ряя их как единицы. Вместе с тем он неизменно отказывается выделять корневые или грамматические элементы на том основании, что это „не имеет смысла”» (о р. с і t., 34—35, рус. пер.: с. 27).

1.2. Для целей научного исследования слово было определено Блум­филдом: «Свободная форма, которая целиком складывается из двух (или более) менее крупных свободных форм, как, например, poor John, или John ran away, или yes, sir представляет собой словосочетание (phra­se) , Свободная форма, которая не является словосочетанием, представ­ляет собой слово. Слово, следовательно, — это свободная форма, кото­рая не сводится полностью к (двум или более) менее крупным сво­бодным формам. Короче говоря, слово — это минимальная свобод­ная форма» (Bloomfield 1933, p. 178)**¹,

Извлечения из книги: Robert L a d о. Lingustics across cultures. Applied linguistics for language teachers. Ann Arbor: Univ. of Michigan Press, 1957 (chapters 4, 6).

♦Русск. перевод: Сепир Э. Язык.М. - JI., 1934, с. 172. В настоящем тексте цитаты из книга Сепира переведены заново. - Прим, перев.

** Цит. по русск. переводу: Блумфилд J1. Язык. М.: Прогресс, 1968, с. 187. - Прим. перев.

1.3. Ясное понимание того, как слова используются носителями язы­ка, находим у Фриза. Он говорит: «Для нас слово есть сочетание звуков, действующее как стимул для вовлечения в сферу внимания того опыта, с которым оно связано употреблением» (Fries 1940, 87).

«Более того, если опыт, сигнализируемый звукосочетанием, есть це­лое с множеством связей, то обычно только один аспект этого опыта оказывается доминантным в сфере внимания — конкретный аспект, определяемый всем контекстом языковой ситуации. Когда говоря­щий употребляет слово head ‘голова’ в таком контексте, как head of cabbage ‘кочан капусты’, то не что иное, как форма является доминант­ным аспектом опыта, устанавливающим связь с материальной сущ­ностью — капустой. Когда слово head употребляется в контексте типа the head of a department ‘глава департамента’, то в центре внимания го­лова как главная, доминирующая часть тела. Когда же оно употреблено в контексте the head of the river ‘верховье рекй’, еще один аспект отноше­ния головы к телу становится фокусом внимания. С практической точки зрения разнообразные отдельные словарные значения слова представ­ляют собой сигнализируемые им конкретные аспекты опыта, которые были в центре внимания говорящих, использующих данное слово, пос­кольку эти аспекты могут быть выведены из совокупности многочис­ленных контекстов, в которых оно появляется. Для носителя языка символ вместе с сигнализируемым им разнообразным опытом является до такой степени частью самой ткани мысли, что он выказывает боль­шую свободу в сосредоточении на любом аспекте этого опыта в согласии с настоятельной потребностью мыслительного акта. „Значения” слов, следовательно, более текучи, чем мы это осознаем. Для иноязычного говорящего, изучающего новый для него язык во взрослом возрасте, слова как стимулы, вероятно, никогда и близко не достигают той функ­циональной полноты и свободы, как для исконного носителя языка» (о р. с і t., 88).

1.4. Здесь нас будут интересовать три аспекта слов: 1) их форма,

2) их значение, 3) их дистрибуция.

1 АЛ. Форма. В большинстве языков форма слов состоит из звуко­вых сегментов, ударения и — в тоновых языках типа китайского и тайского — высоты тона. Формой испанского слова jugo ‘сок’ является последовательность из четырех значимых звуковых сегментов (фонем) /xhgo/и ударение — главное ударение на первом слоге. Если мы заменим один из звуковых сегментов, например сегмент, представленный буквой j, на /у/, то получится новое слово: yugo ‘ярмо’. Если изменить позицию главного ударения, получится еще одно слово: jug6 ‘он играл’. Тай­ское слово [та: ² ] ‘лошадь’ состоит из звуковых сегментов плюс высо­кий ровный тон. Те же сегменты с восходящим тоном будут означать ‘собака’.

Форма слов меняется в соответствии с характером ситуации, быстро­той речи, позицией в предложении, положением относительно ударения и т.п. Например, английское слово and ‘и’ варьирует от трех сегментных фонем /aend/ через промежуточные ступени редукции / and/, /аеп/, /ап/ до одной фонемы /п/. Слово not ‘нет’ встречается в виде /nat/ и /nt/; will — в виде /wil/ и /1/; is ‘есть’ — в виде /iz/ и /s/ или /г/. Носители языка с трудом могут поверить, что слова, которые они употребляют, столь значительно меняются по форме.

Другим существенным признаком формы является состав слова. Английское observational ‘наблюдательный’ состоит из основы observ- (ср. observe ‘наблюдать’)², суффикса -(a)tion и еще одного суффикса -al. Другие языки допускают более сложные комбинации, чем англий­ский. Как один из лингвистических курьезов, но нечто, определенно являющееся языковой формой, Сепир упоминает пример из индейского языка пайют (юго-запад штата Юта): wii-to-kuchum-punku-rugani-yugwi- va-ntu-m(u), что означает ‘они, которые собираются сидеть и разрезать ножом черную корову (или быка) ’(Sapir 1921, 31).

Частотность составных элементов слов может уравновешивать нечас- тотность целого слова. Если мы употребим, например, слово observatio­nal, оно, вероятно, будет понято учащимися, начинающими изучать англий­ский язык как иностранный, хотя оно фигурирует среди 1358 наименее частотных слов в списке Торндайка (Thorndike, Lorge 1944). Час­ти observ + (a)tion + al гораздо более частотны, чем само слово. Observ- в качестве слова observe зафиксировано Торндайком среди 2000 наибо­лее частотных слов английского языка. Суффикс -tion используется в столь многих английских словах, что его совокупная частотность долж­на быть очень высокой. Я находил примеры с -tion на каждой странице наугад выбранного десятистраничного отрывка из «Языка» Блумфилда и при аналогичной выборочной проверке случайных десяти страниц из «Искусства простой беседы» Рудольфа Флеша, написанного более легким слогом (Flesh 1946). Суффикс -al менее частотен, чем -tion, но все же достаточно част, чтобы встречаться практически на каждой странице текста.

В английском имеются лексические формы, составленные из «заго­товок» отдельных слов, например call up ‘звонить (по телефону)’. Мно­гие языки не допускают таких единиц или не допускают тех же самых типов формальных моделей. Сравним, к примеру, в испанском: telefo- near ‘звонить’ или llamar рог tel6fono ‘звонить по телефону’, но нет ничего подобного конструкции call up.

1.4.2. Значение. Существует иллюзия, свойственная порой даже об­разованным людям, будто значения одинаковы во всех языках и языки различаются только формой выражения этих значений. По сути же, зна­чения, в которых классифицируется наш опыт, культурно детермини­рованы или модифицированы, так что они существенно варьируют от культуры к культуре. Некоторые значения, обнаруживаемые в одной культуре, могут отсутствовать в другой. Значения «лошадь» не сущест­вовало в языках американских индейцев до тех пор, пока волна испан­ского завоевания и колонизации не принесла лошадь в Америку. Анало­гичным образом значения «зерно» (в смысле «кукуруза») и «картофель» не существовали в Европе, пока те же люди не доставили эти продукты из Америки в Европу на своих кораблях. Но даже если реалия присуща данной культуре, значения будут отличаться или вовсе отсутствовать в некоторых случаях. Эскимосы знают много оттенков значения, соот­ветствующих разным видам снега, и используют отдельные слова для обозначения этих оттенков, в то время как другие культуры, хорошо знакомые со снегом, просто не имеют такого разнообразия значений. Обычно подобные различия в значениях наиболее явственно проступают лишь тогда, когда мы пытаемся точно перевести текст с одного языка на другой.

Значения могут классифицироваться в соответствии с теми формами, за которыми они закреплены. Значения, которые закреплены за словами как таковыми, являются лексическими значениями, например, значение «постройка для проживания людей» закрепляется в английском языке за формой house ‘дом’ в качестве лексического значения. Значение «два или более, множественный», закрепленное за связанной формой -s [s] в books ‘книги’, cats ‘кошки’, maps ‘карты’, может быть названо морфологическим, тогда как то же значение «множественный» в сое­динении со словесной формой plural является лексическим. Значение «вопрос», приписываемое расположению слов в предложении Is he а farmer? ‘Он фермер?’, — это синтаксическое значение, но значение «во­прос», прикрепленное к словесной форме question, будет уже лексичес­ким значением.

В данный момент нас прежде всего интересуют лексические значения, но разные языки классифицируют свои значения по-разному, т.е. то, что обычно является лексическим значением в одном языке, может быть морфологическим значением в другом. Носители одного языка, не стал­кивающиеся сколько-нибудь значительно с другими языками, полагают, что значения в этих языках не только те же, что и в их родном, но и классифицируются они одинаково. Англоязычным говорящим трудно вообразить язык, в котором различие по единственности — множествен­ности, как в book—books, не выражается морфологически. «Как же еще можно передать эту идею?» — недоумевают они. В китайском языке, например, это различие не выражается, т.е. не выражается морфологи­чески посредством связанной формы типа английской -s. Значения «два», «три», «более одного» и т.п. являются в китайском лексическими зна­чениями, закрепленными за словами. Когда какое-то из этих значений существенно для сообщения, вводятся соответствующие слова, когда же это значение несущественно, такие слова опускаются. В древнегреческом языке существовали значения «единственное», «двойственное», «мно­жественное» как морфологические значения. Можно предположить, что древние греки недоумевали, каким образом языки, имеющие только единственное и множественное число, смогут выразить значение «двой­ной, два». В английском такое смысловое различие является лексичес­ким.

Частотность различных значений слова является их существенным признаком. Если бы мы употребили слово get ‘доставать, получать’, входящее в 500 наиболее частотных слов в списке Торндайка, в кон­тексте We did not want to overdo the thing and get six months ‘Мы не хо­тели заходить слишком далеко в этом и получить шесть месяцев’ (в зна­чении ‘отбывать тюремное заключение в порядке наказания’), то обна­ружили бы, что некоторые вполне продвинутые учащиеся, изучающие английский как иностранный, не «знают» это слово. Однако допуще­ние, что они действительно не знают одно из 500 наиболее употреби­тельных английских слов, звучит неубедительно. Указанное частное зна­чение слова get является столь редким, что вообще было зафиксиро­вано как встречающееся в выборке из более чем полмиллиона находя­щихся в обращении слов³. Оксфордский словарь (Oxford English dic­tionary) перечисляет 234 значения для слова get, и, разумеется, можно знать многие из этих значений и тем не менее проглядеть это слово в том конкретном контексте, который приведен выше.

Значения, обсуждавшиеся до сих пор, обычно составляют часть пред­намеренного сообщения в процессе коммуникации. Эти значения в боль­шей или меньшей степени входят в сознательное намерение говорящего и могут быть названы первичными. В реальном употреблении, однако, слова передают и другие значения; например, если использование слова ограничено определенным социальным классом, его употребление гово­рящим может нести слушающему значение идентификации данного класса. Подобным же образом, если слово ограничено некоторым геогра­фическим ареалом, его употребление говорящим указывает также на местность, из которой он происходит.

1.4.3. Дистрибуция слов важна для нас потому, что в каждый данный момент в истории языка говорящим присущи определенные привычки к ограничениям в дистрибуции, а также потому, что разные языки имеют различные ограничения. Существуют грамматические ограничения; так, например, в английском water может быть существительным, как в a glass of water ‘стакан воды’, глаголом, как в water the garden ‘полить сад’, именным приложением, как в water meter ‘водный счетчик’, но никогда не бывает прилагательным без предварительной «подгон­ки» формы, ср. watery substance ‘водянистая субстанция’. В других языках ограничения могут быть большими, например, в испанском agua ‘вода’ может быть лишь существительным, если только его форма не из­менится.

Существенно то, что слова могут демонстрировать различное геогра­фическое распределение, попадая внутрь или за пределы некоторой диалектной зоны. И как уже отмечалось, дистрибуция по различным социально-групповым уровням также должна приниматься в расчет вви­ду наличия вторичных значений, передаваемых этой дистрибуцией. Го­лая констатация частотности оставляет эти вопросы нерешенными. В списке Торндайка ain’t[2] приводится среди 2000 самых частотных англий­ских слов, но ничего не говорится о том, типично ли ain’t для литератур­ного языка или же для каких-либо иных видов речи.

Слова в своем употреблении ограничиваются не только географи­чески и социально; часто они ограничены также относительно стилей устной и письменной речи. Так, многих слов, встречающихся в поэзии, мы не найдем в обычном разговоре или в прозе, и наоборот.

1.5. Классификации. После всего сказанного должно быть совершенно ясно, что слова языка образуют весьма сложную систему классов еди­ниц — классов, смыкающихся друг с другом по значению, форме, грам­матической функции, дистрибуции и тд.

1.5.1. Фриз делит английские слова на четыре группы, которые кажут­ся нам существенными (Fries 1945, 44—50). Это (1) функциональные слова, (2) слова — субституты, (3) слова с грамматически обусловлен­ной дистрибуцией и (4) знаменательные слова. Функциональные слова в первую очередь выполняют грамматические функции, например do, сигнализирующее вопрос. Слова-субституты he ‘он’, she ‘она’, they ‘они’, so ‘так’ и т.п. замещают некоторый класс слов и несколько подклассов. Грамматически распределенные слова some ‘некоторый’, any ‘любой’ и тд. обнаруживают необычные грамматические ограничения в дистри­буции. Количество слов в трех первых группах довольно невелико, примерно 200 в английском языке⁴. Четвертая группа — знаменательные слова — составляет основную массу словаря языка. В английском и мно­гих других языках знаменательные слова подразделяются по разрядам — названия предметов, процессов, качеств и т.п.

1.5.2. Нашу модель необходимо дополнить еще двумя словарными разграничениями. Следует проводить различие между общим ядерным словарем, известным всем членам языкового сообщества, и специаль­ными словарями, известными только группам специалистов. Нас, конеч­но, прежде всего интересует общий ядерный словарь, поскольку спе­циальные словари должны одинакового изучаться как исконными но­сителями языка, так и иноязычными индивидами. Характерные для пос­ледних проблемы будут предметом нашего интереса в первую очередь.

1.5.3. Другим важным для нас разграничением является различие между словарем для производства речи и словарем для понимания речи. Как правило, наш рекогнитивный словарь намного превышает продук­тивный. Делались различные оценки минимально необходимого числа слов, позволяющего учащемуся поддерживать общение в обычных си­туациях. Бэйсик (Basic English) использует для этой цели приблизитель­но 1000 слов (Ogden 1934). Майкл Уэст считает словарь из 2000 слов «достаточным для чего угодно и более чем достаточным для большин­ства дел» (West 1950, 48). Очевидно, что это минимальные продуктив­ные словари. Для понимания речи необходимы минимальные словари большего объема.

2. Фактор родного языка

2.1. Легкость и трудность. Пользуясь имеющимися словарными ис­следованиями, можно попытаться составить образчик словаря для пре­подавания или тестирования. Такие попытки предпринимались и полу­чали широкое распространение. Списки Ч. Огдена (Basic English), и М. Уэста (West 1953) — хорошо известные примеры такого рода из активной практики. И все же, несмотря на старания и опыт, вложенные в подготовку таких списков, они не в состоянии обеспечить нас словар­ной выборкой, ранжированной по степени трудности, поскольку по самой своей природе они не способны учесть наиболее мощный фактор в усвоении словаря иностранного языка, а именно — словарь родного языка.

Если, к примеру, в контрольной работе по английской лексике для испаноязычных учащихся используются слова machete ‘мачете’, suppura­tion ‘нагноение’ и calumniator ‘клеветник’, входящие в 1358 наименее частотных из 30 000 слов в списке Торндайка, то окажется, что практи­чески все учащиеся знают их. Можем ли мы в таком случае полагать, что эти учащиеся овладели английским словарем в более чем 28 642 слов? Очевидно, нет. Испаноязычные учащиеся будут знать эти слова, потому что в испанском языке есть слова machete, supuracion, calumnia- dor, сходные по форме и значению с английскими словами. Мы просто не можем игнорировать родной язык учащихся как фактор первейшей важности в освоении словаря, точно так же, как не можем игнорировать его в произношении и грамматике.

Другой пример, подтверждающий важность учета родного языка, касается грамматической дистрибуции двух очень простых слов. Слова fire ‘огонь’ и man ‘человек’ в контекстах fire the furnace ‘(рас)топить печь’ и man the guns ‘занять места у орудий’ испанцам, вероятно, будет понять труднее, чем в контекстах open fire ‘открыть огонь’ и a man broke his leg ‘человек сломал ногу’. Связь здесь более тонкая, чем в предыду­щем примере, но тем не менее она имеется. В испанском есть существи­тельное fuego ‘огонь’, употребляемое в выражении abran fuego ‘открыть огонь’, но оно не используется в качестве глагола. Точно так же слово hombre ‘человек’ употребляется в un hombre se rompio una pierna ‘человек сломал ногу’, но не используется как глагол. Эти примеры содержат, конечно, и другие элементы, но грамматическая дистрибуция явно выступает в качестве определенного фактора.

22. Модели трудностей. Сходство и различие между родным и изучае­мым языками в отношении формы, значения и дистрибуции имеют своим результатом легкость или трудность в усвоении словаря иностран­ного языка. Сравнивая последний со словарем родного языка, мы обна­ружим слова, (1) сходные по форме и значению, (2) сходные по форме, но различные по значению, (3) сходные по значению, но различные по форме, (4) различные по форме и по значению, (5) различные по типу конструкции, (6) сходные по основному значению, но различающиеся в коннотациях и (7) сходные по значению, но с ограничениями в геогра­фическом распределении.

Поскольку часть этих групп совпадает, в результате чего некоторые слова попадают более чем в одну группу, трудность их усвоения раз­лична. Тем не менее на основе этой группировки можно предсказать общий уровень трудности и классифицировать каждую группу на одном из трех уровней трудности: (1) легкий, (2) нормальный, (3) трудный.

Термин сходный (similar) ограничен здесь теми единицами, которые в обычном употреблении функционировали бы в обоих языках как «те же самые». Мы знаем, что в языковом поведении нельзя ожидать полно­го тождества. Фактические поведенческие границы сходства зависят от единиц, которые носители одного языка «отождествляют» или «перево­дят» как те же самые, оперируя с другим языком. Говоря о форме, мы имеем в виду звучание слов, а не написание, хотя в настоящей главе часто используется именно орфографическая форма слова, а не его фо­нетическое представление.

2.2.1 .Родственные слова (cognates)⁵: слова, сходные по форме и зна­чению. В английском и испанском имеются тысячи слов, которые доста­точно сходны по форме и по значению: hotel, hospital, calendar служат очевидными примерами⁶. Некоторые из этих родственных слов со­хранены испанским в ходе его развития из латинского и были заимство­ваны английским из латыни или французского. Некоторые восходят к более ранним формам, которые, как предполагают, имелись в индо­европейском, общем предке английского и испанского, принадлежащих к индоевропейской семье языков. Какова бы ни была причина сходства, эти слова обычно составляют наименьшую трудность — они являются легкими. Фактически, раз они достаточно сходны, даже испаноязычный учащийся, никогда не изучавший английского, узнает их. Эти слова важ­ны на самом элементарном уровне владения языком.

И все же, несмотря на существование тысяч сходных слов в англий­ском и испанском, эти сходства можно свести к относительно неболь­шому числу подгрупп или моделей соответствия, например соответствие между англ. -tion и исп, -сібп. Сотни слов могут классифицироваться как сходные по этой модели соответствия⁷. При использовании таких родственных слов в обучении и тестировании лучше приводить примеры в виде моделей, нежели в виде отдельных слов.

Иногда ошибочно полагают, что родственные слова должны обнару­живаться только между родственными языками, такими, как англий­ский и испанский, но не между неродственными языками, такими, как английский и японский или английский и китайский. В действительности же большое число родственных слов может быть найдено между англий­ским и японским, английским и китайским, как и между многими дру­гими совершенно неродственными языками. Существует целый ряд слов, обошедших земной шар, и еще больше таких, которые распространились далеко за пределы отдельного языка или одной культуры.

2.2.2. Обманчивые родственные слова⁸: слова, сходные по форме, но обозначающие разные вещи. Формально похожие в двух языках слова могут быть частично сходны по значению; они могут быть пол­ностью различны в значении, но передавать значения, существующие в родном языке; наконец, они могут различаться по значению и выражать такие значения, которые не находят опоры в опыте лиц, переходящих от родного языка к иностранному. Японский язык заимствовал из анг­лийского слово milk ‘молоко’, но ограничил его — по крайней мере на какое-то время — значением ‘консервированное молоко’. Форма этого слова в японском подобна английскому слову, но значение сходно лишь отчасти, так как оно не охватывает, например, свежего молока. В ис­панском есть слово asistir ‘сопровождать, прислуживать, посещать’, по­хожее по форме на английское assist, но значения их практически не сов­падают. Исп. asistir сходно по значению с англ. attend ‘присутствовать, по­сещать, обслуживать, заботиться’, тогда как англ. assist несет в себе зна­чение помощи, поддержки. Вследствие этого различия в значении испанцы, изучающие английский, говорят, что они assisted a class, когда имеется в виду attended a class ‘присутствовали на уроке’. Англ. in the table ‘в столе’ и on the table ‘на столе’ имеют в качестве обычного разговорного соот­ветствия в испанском en la mesa. Только в весьма особых обстоятель­ствах испанец проводит различие между ей на столе, и тогда дело уже не ограничивается противопоставлением в: на, но включается также проти­вопоставление стол : ящик (стола). Испанец скажет en el cajon‘в ящике’ и sobre la mesa ‘на столе’. Проблема здесь состоит не просто в прикрепле­нии знакомого значения к новой форме, но и в постижении нового смыслового различия,иного способа классификации действительности.

Эти слова, сходные по форме, но различные по значению — обманчи­вые родственные слова, как мы их назвали, — образуют особую группу, занимающую очень высокое место на шкале трудности. Мы пометим их как трудные. Они не могут составить адекватную выборку по одному лишь частотному критерию, поскольку их формальное сходство со сло­вами родного языка увеличивает их частотность в речи учащихся выше нормы, свойственной изучаемому языку, Иначе говоря, они оказывают­ся более важными, чем на то могли бы указывать частотностные оценки. Такие слова представляют собой верные ловушки.

2.2.3. Различные формы: слова, являющиеся «теми же самыми» по конкретному значению, но различными по форме. Уровень трудности: нормальный. Пример: англ. tree ‘дерево’ в контексте The leaves of that tree are falling ‘Листья того дерева опадают’ и исп. arbol в аналогичном контексте. Трудность в данном случае состоит в усвоении новой фор­мы — tree или arbol — для значения, уже привычного по родному языку. Некоторые наивно полагают, что этим видом словарной работы исчер­пывается все изучение лексики. Такое чрезмерно упрощенное представ­ление оставляет без объяснения значительный круг реальных трудностей, сопровождающих изучение лексики иностранного языка.

Важно также отметить, что, хотя определенные значения слова одного языка иногда доступны переводу посредством слова другого языка, немного найдется (если вообще найдется) таких слов в двух языках, которые совпадали бы во всех своих значениях. Трудно, например, представить себе, что слова tree и arbol сходны только в четырех из двадцати или более значений и употреблений. Лишь наиболее бедные двуязычные словари представляют слова в однозначном смысловом соответствии. Только слова типа пенициллин, заимствованные многими языками одновременно, могут считаться эквивалентными во всех своих значениях, но даже в этом случае, если такие слова вообще получают какое-то распространение, они вскоре развивают новые значения, кото­рые не будут подобными в разных языках.

Однако именно по этим знаменательным словам, различным по фор­ме, но сходным по некоторым значениям, могут и должны приниматься решения относительно объема лексического материала. Такие решения могут отчасти базироваться на частотностных списках для рекогнитивно- го словаря, а также на объеме полезной информации в продуктивном словаре.

2.2.4. «Незнакомые» значения: слова, различающиеся по форме и пе­редающие значения, «незнакомые» говорящим по их родному языку, т.е.

значения, представляющие иное осмысление действительности, класси­фицируются как трудные. В американском английском first floor ‘пер­вый этаж’ отличается от испанского primer piso и по форме, и по охвату того, что составляет понятие «первый». Исп. primer — этр в данном слу­чае не первый по счету на уровне земли, а первый над уровнем земли, так что primer piso обозначает то, что в американском английском назы­вается second floor ‘второй этаж’, хотя буквальным переводом испанско­го выражения было бы first floor.

Подобные случаи составляют особые сложности в лексике иностран­ного языка. Очевидно, что недостаточно просто обучить новой форме; необходимо также незнакомое значение сделать знакомым. Некоторые из этих слов с «незнакомыми» значениями могут оказаться похожими по форме в двух языках. Тогда они также относятся к разряду обманчивых родственных слов. Частичное совпадение этих двух групп не уменьшает необходимости их раздельной идентификации. Когда слова попадают в обе группы, трудность их усвоения соответственно возрастает.

Есть все основания полагать, что того же рода искажения, которые наблюдаются для звуков речи у человека, говорящего на неродном язы­ке, встречаются также в области значений, которые он пытается выра­зить. В обоих случаях он подставляет единицы и модели родного языка и своей культуры. Что касается звуков, то неподготовленный слушатель улавливает лишь неопределенный «иностранный» акцент, тренированное же ухо слышит специфические искажения. Что же касается значений, то здесь искажения в значительной мере проходят незамеченными, так как значения, имевшиеся в виду говорящим, непосредственно не наблю­даемы слушающим. Только тогда, когда форма слова употреблена «необычно», наше внимание бывает привлечено к возможным смысло­вым различиям. Подобным же образом, когда говорящий на неродном языке слушает этот язык в устах его исконных носителей, значения, которые он схватывает, оказываются не теми, что эти носители пытались передать, а теми, что принадлежат системе его родного языка.

2.2.5. Новые типы форм: слова, различающиеся своей морфологиче­ской структурой. Трудны. Когда носители различных романских языков или японского, китайского и многих других изучают английский, они испытывают значительные трудности с усвоением таких лексических единиц, как call up ‘звонить по телефону’, call on ‘навещать, посещать’ и run out of ‘исчерпать запас’. Если в родном языке учащегося отсутст­вуют лексические единицы, составленные по указанным моделям из двух в принципе отдельных слов, ему будет нелегко усвоить такие «двусловные глаголы» изучаемого языка. Трудности возрастают, если эти составные элементы разделены другими словами, как в примере Did you call the boy up? ‘Позвонил ли ты мальчику?’ Двусловные глаголы составляют свою группу трудности.

«Идиомы» — выражения, специфические для какого-то языка — скорее выявляются, когда мы сравниваем разные языки, нежели в рамках одного языка. Выражение, которое носителю данного языка кажется принадлежащим исключительно его языку, может быть совершенно естественным для носителей другого языка и, таким образом, не идиома­тичным для них. С другой стороны, выражение, кажущееся совершенно естественным носителям какого-либо языка, может быть чуждым для говорящих на ином языке. Если бы мы в ходе сравнения обнаружили в каком-то из языков выражение, чуждое всем или почти всем из них, мы были бы вообще вправе назвать его идиомой, но даже тогда такое утверждение оказалось бы лишенным смысла, если имеется аналогичное выражение в другом языке. Фактически попытки учета идиом в русле программы изучения современных иностранных языков были двуязы- ковыми исследованиями. «Список испанских идиом» Кенистона (Ке­пі s t о п 1929) содержит испанские выражения, чуждые носителям ан­глийского языка. Во всех случаях составители — сознательно или неволь­но — рассматривали выражения сквозь призму английского языка.

2.2.6. Различные коннотации: слова, имеющие в двух языках резко различающиеся коннотации. Трудны. Группа особой трудности представ­лена словами, безобидными в родном языке, но оскорбительными или табуированными в иностранном, или наоборот. Когда они безобидны в родном языке учащегося, последний использует их в иностранном язы­ке, не отдавая себе отчета в последствиях. Когда же они безобидны в иностранном языке, учащийся будет избегать их из опасения вызвать ту же реакцию, какую они вызывают у носителей его родного языка. В любом случае они важны на уровне социальной приемлемости слов. Не­сколько примеров помогут показать, сколь важны бывают такие разли­чия в коннотациях.

В испанском языке выражение Dios mio, буквально означающее ‘Боже мой’, нередко используется как обращение к Всемогущему в обы­денном разговоре. Даже те из испаноязычных учащихся, кто значитель­но продвинулся в овладении английским, иногда употребляют это выра­жение с теми же чувствами и намерениями в своей английской речи, но впечатление, производимое ими на англоязычных слушающих, будет, конечно, иным. Имя Jesfis ‘Иисус’ часто используется в испанском в качестве личного имени. Родители, нарекающие так своих детей, могут действительно полагать, что этим они воздают почести Христу, или по крайней мере они не ощущают в этом никакого недостатка уважения. Напротив, носители английского языка находят неудобным использовать это имя как личное. Применение его к человеческому существу, по их ощущению, отдает непочтительностью к Богу, т.е. налицо совершенно иные коннотации имени, нежели в испанском. Свист на спортивных встречах или политических митингах демонстрирует различие иного свойства. Испанцев может шокировать освистывание оратора в сочета­нии с аплодисментами, так как для них аплодисменты означают одобре­ние, а свист — грубую форму неодобрения.

Различия в коннотациях иногда развиваются между диалектами одно­го языка. На Кубе фамильярная форма местоимения 2 л. tu используется шире, чем, например, в Мексике. Две мексиканские молодые девушки отчитали молодого кубинца за фамильярное tu, которое звучало для них слишком дерзко. Никаким потоком объяснений не удалось вполне убедить девушек в том, что молодой человек и в мыслях не имел какой бы то ни было непочтительности. Слово grueso ‘толстый, жирный’ упот­ребляется в качестве комплимента в сегодняшней речевой практике по крайней мере в некоторых диалектах испанского языка. Во время моего пребывания в Испании мне постоянно «льстили», говоря в приветствии, как я «толст». Будучи осведомлен о благоприятных коннотациях слова, я вынужден был по достоинству оценить это наблюдение.

Все это были очевидные и порой грубоватые примеры широких раз­личий в коннотациях. Существуют и более тонкие отличия, которые со­храняются в речи лиц, достигших даже высокой степени владения иност­ранным языком. Мы не в состоянии достичь многого в преподавании или тестировании этих тонких различий со всей точностью и полнотой, но вполне возможно отобрать примеры наиболее частых и очевидных случаев значительных расхождений в коннотациях.

2.2.7. Географические ограничения: слова, ограниченные определен­ными географическими районами в ареале распространения иностранно­го языка. Трудны, потому что ограничения также должны быть усвоены. Ограничения в географическом распределении слов важны при отборе слов для целей преподавания и тестирования. Если только наш интерес не сосредоточен на конкретном диалекте, мы будем отбирать формы, принадлежащие литературному языку, если таковой имеется, а при от­сутствии литературного языка отбираются слова, общие для крупнейших диалектов. Если предметом нашего интереса является английский язык безотносительно к тому, будет ли это британский или американский ва­риант литературного языка, нам следует избегать при тестировании та­кие слова, как petrol и gasoline (оба означают ‘бензин’. — Прим. перев.), так как они типичны соответственно для британской и американской ре­чевой практики. Если же, с другой стороны, нас интересует литературный английский в его американской разновидности, отличаемой от британ­ской, мы должны выбрать gasoline. В рамках американского англий­ского, если нас не интересует какой-то отдельный диалект, мы будем использовать слово dragon fly ‘стрекоза’ для обозначения насекомого, известного под этим именем, поскольку данный термин является более общим, чем darning needle (букв, ‘штопальная игла’. — Прим. перев.) или snake feeder (букв, ‘кормилица змей’), другие названия того же на­секомого, известные соответственно в северных и центральных районах страны (К и г a t h 1949,14).

Хотя не все сказанное о географических ограничениях слов может иметь непосредственное применение при определении моделей труд­ности, мы вправе считать такие слова особой группой трудности, по­скольку учащийся, усвоивший ограниченную форму, должен выучить другую с тем же значением, если ему предстоит общение с представителя­ми других географических районов, где усвоенная им форма не в ходу. Отсюда и помета «трудные», которой мы снабдили эти слова.

В целом существовало весьма поверхностное и крайне упрощенное представление о лексике языков, и значительная доля лексических ис­следований, таких, как подсчеты частотности слов и упрощенные слова­рики, часто страдает этим недостатком. Занимаясь лексикой, мы должны принимать во внимание три важных аспекта слов — форму, значение, дистрибуцию — и рассматривать разнообразные виды и классы слов при оперировании конкретным языком. Все это особенно важно в процессе изучения иностранного языка, так как формы, значения, дистрибуция и классификации слов в разных языках различны. Из этих различий вырастают сложные лексические вопросы и уровни трудности, состав­ляющие проблемы преподавания и изучения и служащие контрольным материалом для словарного тестирования. Описанные выше модели трудности являются попыткой прояснить и классифицировать эти запу­танные вопросы.

3.