В. НАУЧНЫЕ ДЕСКРИПТИВНЫЕ ФОРМУЛИРОВКИ
Известно, что Блумфилд упорно настаивал на строго научных дескриптивных формулировках без «менталист- ской» фразеологии. Однако этот вопрос следует полностью отделить от обсуждения бихевиористской психологии.
«Всякое научное утверждение строится в материальных терминах» — это правило не зависит от какой бы то ни было психологической точки зрения. Оно не сужает и не ограничивает ни материал, избираемый для исследования, ни даже приемы, используемые при этом. Указанное правило формулирует основное свойство, которым должно обладать любое описание или изложение результатов исследования, для того чтобы это описание или изложение можно было назвать научным.Блумфилд сформулировал это так: «Индивидуум может основываться на чисто практическом, художественном, религиозном или научном восприятии мира, и тот аспект, который он считает главным, будет вторгаться в пределы других аспектов и поглощать их. Выбор при современном состоянии наших познаний может быть осуществлен только слепо — посредством акта веры; и с этим не следует смешивать вопрос о ментализме».
«Автор настоящей статьи глубоко убежден, что научное описание мира, какое бы оно ни было, вовсе не требует менталистских терминов, потому что те пропасти, через которые эти термины должны перекинуть мост, существуют только до тех пор, пока не принимается во внимание язык»[184].
Речь здесь идет, таким образом, не об общетеоретических взглядах ученого на сущность мира и даже не о психологической теории, которой он придерживается; Блумфилд говорит лишь о составлении «научных» дескриптивных формулировок. Блумфилд был убежден, что «научные» дескриптивные формулировки должны быть составлены в «.материальных» терминах—«терминах, которые выводятся путем строгого определения из ряда повседневных терминов, относящихся к материальным явлениям». Этот физикализм, к которому он стремился в своих работах, явился основой для его постулатов.
В этом одна из причин, почему для людей, малоопытных в области лингвистики, работы Блумфилда не кажутся трудными и сложными. Но простота и ясность его изложения весьма обманчивы: «каждое слово здесь важно, и каждое определение нужно принимать всерьез». Блумфилд ведет свое изложение «объективно, точно и при помощи слов, которые значат не более того, что известно из действительного наблюдения»20.Именно это подчеркивает и сам Блумфилд:
«В каждом речевом коллективе существуют речевые формы, по отношению к которым наша реакция является относительно постоянной и единообразной. Физик, физиолог, психолог и антрополог, изучающие ситуации, в которых такие речевые формы произносятся, и реакции, которые они вызывают у слушающего, могут обнаружить, что эти речевые формы вовсе не просты, но это нас сейчас не интересует. Нас интересует лишь тот факт, что наши реакции (в том числе и речь) на известные речевые формы относительно постоянны и единообразны и что эти речевые формы составляют основу языка науки. Здесь опять нет абсолютных границ: чем более постоянным и единообразным является наше использование какой-то речевой формы, тем более она подходит для научного описания. При прочих равных условиях, чем больше мы будем применять в нашем научном описании речевые формы, вызывающие максимально единообразные реакции, тем более успешным будет это описание».
Для подтверждения своей мысли Блумфилд ссылается на математику, которая использует языковые формы, отличающиеся наивысшей степенью единообразия реакции со стороны тех, кто получил математическое образование.
«Количественные числительные используются в обычной речи весьма многообразно. Простейшим является такой случай, когда мы ставим в одно-однозначное соответствие ряды объектов, не имея их в действительности перед собой. Поскольку при этой операции люди обнаруживают большое единообразие реакций, она играет важную роль в науке; вероятно, всякая наука, оперирующая терминами количества, должна будет предположить существование отдельных объектов, и наш ловкий прием распределения объектов по классам, часто весьма условный...»
«...Какое бы положительное целое число мы ни называли, говорящий на английском языке всегда может «досчитать» до него.
Однако ему не нужно попусту тратить на это свое время, поскольку в любом реальном употреблении нас интересуют только некоторые отношения последовательности того числа, которое было названо. Когда мы говорим, что английский язык предусматривает «бесконечность» положительных целых чисел, мы вовсе не имеем в виду, что кто-то будет вести счет до бесконечности; мы подразумеваем только, что в английском языке имеются речевые формы для того, чтобы назвать число, «непосредственно следующее» за любым другим целым числом. Когда мы говорим, что тот или иной класс «бесконечен», мы не имеем в виду, что какой-то человек или ряд людей осуществил бесконечное множество реакций; мы подразумеваем под этим только, что мы договорились о какой-то определенной ответной реакции (функции) на определенный тип стимула (аргумент) и посредством наглядной демонстрации или словесных наставлений закрепили наше соглашение настолько прочно, что единообразно реагируем на любой новый стимул такого же типа...»«Математика не стоит на одном уровне с другими науками; в принципе она является частью каждой науки; она представляет собой технические приемы составления формулировок при помощи речевых форм, вызывающих наиболее единообразную реакцию. Логическое исчисление и условная запись фонем в лингвистике носят математический характер; поскольку общение посредством чисел обеспечивает, по-видимому, наиболее высокое единообразие реакции, целесообразно было бы попытаться свести такие нечисловые типы, по крайней мере в теории, к форме чисел»[185].
Принятие этого типа физикализма — убеждение, что дескриптивные формулировки для того, чтобы стать научнымиу должны быть сформулированы «в материальных терминах»,— не предполагает, однако, что тем самым решаются все проблемы изложения научных выводов в лингвистике. Блумфилд постоянно боролся за то, чтобы распространить научный анализ и научное формулирование результатов на всю сферу лингвистических знаний. И в этом отношении он, по мнению некоторых ученых, оказал самое большое влияние на своих последователей[186].
Трудно сказать, насколько соответствует действительности мнение о том, что особое внимание Блумфилда к дескриптивным формулировкам как единственно научным (в подтверждение этому приводились его собственные работы) превратило американскую лингвистику скорее в «способ формулирования», чем в «систему формулировок»; как бы то ни было, многие из тех, кого считают необлумфилдианцами, действительно обратились к созданию новых терминов, с тем чтобы сделать приемы исследования более ясными,
«...а поэтому можно говорить не только о языке, но также и о том, как говорить о языке. ...Обсуждение приемов лингвистического исследования — это не лингвистика, как мы ее понимаем, но скорее металингвистика»[187], то есть метаязыку предназначенный для того, чтобы говорить о лингвистике.
Фактически ту же мысль, хотя и иными словами, высказал Фёгелин: «Значительная часть лингвистов-необлум- филдианцев занята переформулированием в духе структуральной лингвистики определенных грамматических моделей, установленных для того или иного языка нашими предшественниками, уточнением определений, характеризующих такие модели, усовершенствованием формулировок, касающихся трансформационных возможностей и возможностей сочетаемости — как правило, ради достижения большей ясности или большей краткости изложения, а иногда и того, и другого...» [188]
В целом даже те, кто не принимает некоторых принципов учения Блумфилда, признают вместе с тем важность требования строго «научных» дескриптивных формулировок.
«Высказав эти предостережения и оговорки, я хотел бы теперь выразить уверенность в том, что противники мен- тализма в лингвистике сметут, как очищающий ветер сметает мертвые листья, все препятствия, стоящие на пути многих описаний или исследований языка. Желательно было бы, чтобы они довели до конца свои попытки сделать лингвистику автономной и самостоятельной научной дисциплиной и продолжали совершенствовать и уточнять уже разработанные ими четкие и компактные методы исследования» [189].
Г. ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ЗНАЧЕНИЯ
Дерзкий вызов, брошенный старому и традиционному использованию «значения» в лингвистическом анализе, поднял такую бурю возражений, что у многих сложилось впечатление, будто бы американские лингвисты, особенно лингвисты блумфилдовской «школы», отбрасывают значение вообще — что они не только отвергают «использование значения» в лингвистическом исследовании, но что они также категорически отказываются уделить «изучению значений» хотя бы какое-то место в научном языкознании.
«Одной из общих характерных особенностей методологии дескриптивной лингвистики, как она применяется ■сейчас американскими лингвистами, является попытка анализировать языковую структуру независимо от значения» [190].
«Некоторые ведущие лингвисты, особенно в Америке, считают возможным исключить изучение того, что они называют «значением», из науки о языке, и при этом сознательно исключают все, имеющее отношение к разуму, мышлению, мысли, понятию. «Ментализм» является табу»[191].
Полагают, по-видимому, что лингвист, стремящийся избежать «ментализма», не может изучать значение; что механисты не могут сколько-нибудь успешно говорить о значении потому, что они намеренно игнорируют определенные стороны человеческого опыта. Блумфилд действительно неоднократно указывал на то, как трудно дать «точное с научной точки зрения определение значения каждой формы языка», и не раз говорил, что «формулирование значений — это слабое место в исследовании языка, и оно останется таковым, пока человеческие знания не шагнут далеко вперед по сравнению с их современным состоянием»[192]. Все же, несмотря на это, он рассматривал проблемы значения[193] и формулирования значений, главным образом лингвистических значений, и утверждал, что «на практике менталист определяет значения совершенно так же, как это делает механист,—в терминах реальных ситуаций» зс. Он даже давал определение значению как таковому.
«Термин „значение", который используется всеми лингвистами, является неизбежно многообъемлющим, поскольку он должен охватывать все стороны семантического содержания (semiosis), которые можно установить благодаря философскому или логическому анализу: отношение на различных уровнях речевых форм к другим речевым формам, отношение речевых форм к неязыковым ситуациям (предметы, явления и т. д.) и отношения, опять на различных уровнях, к лицам, принимающим участие в процессе общения»[194]. Иными словами, «значение» присуще неречевым формам как таковым, но складывается из трех типов отношений речевых форм:
а) отношения речевых форм к другим речевым формам,
б) отношения речевых форм к неязыковым ситуациям (предметы, явления и т. д.),
в) отношения речевых форм к лицам, принимающим участие в процессе коммуникации.
Нельзя также сказать, что Блумфилд отказывался от использования «значения» в лингвистическом исследовании. В качестве доказательства можно привести многочисленные цитаты из его книги «Language» (1933):
«Чтобы установить различительные признаки того или иного языка, мы должны выйти за пределы области чистой фонетики и действовать так, как если бы наука шагнула настолько далеко вперед, что стало возможно отождествить все ситуации и реакции, которые и составляют значения речевых форм. Если мы имеем дело с нашим родным языком, то, решая вопрос о том, „одинаковы" ли данные речевые формы или „различны", мы полагаемся на наш повседневный опыт. В том же случае, когда изучаемый язык является чужим, нам приходится узнавать все это, учась на своих собственных ошибках или обращаясь за помощью к кому-то, кто знает этот язык...»
«Изучение значимых звуков речи — это фонология или практическая фонетика. Фонология должна учитывать значения» (77, 78).
«Исследователь может научиться узнавать фонематические различия, только устанавливая, какие высказы* вания сходны по значению, а какие различны» (93).
«По этой причине даже совершенное знание акустики не даст нам представления само по себе о фонетической системе языка. Нам всегда приходится определять, какие из общих акустических признаков, судя по передаваемым значениям, „одинаковы" для говорящих, а какие „различны"» (128).
«Важно помнить, что практическая фонетика и фонология предполагают знание значений: без этого мы не могли бы установить фонематические признаки» (137, 138).
«Только таким путем необходимый анализ (то есть такой, при котором принимаются во внимание значения) позволяет установить предельные составляющие морфемы» (161).
В действительности Блумфилд неоднократно указывал, что изучение языка с необходимостью должно включать рассмотрение и использование значения.
«Люди производят различные голосовые шумы и используют их многообразие: под воздействием определенных типов стимулов они произносят определенные звуки, а окружающие, воспринимая эти звуки, соответствующим образом на них реагируют. Короче говоря, различные звуки человеческой речи имеют различные значения. Изучать эту соотнесенность определенных звуков с определенными значениями и есть изучать язык» (27).
«После того как мы установили фонематическую систему языка, мы должны определить, какие значения закреплены за рядом фонетических форм» (138).
К приведенным выше цитатам мне хотелось бы добавить выдержку из частного письма, написанного Блумфилдом 29 января 1945 г.:
«Как ни грустно это слышать, но многие утверждают* что я или, точнее, целая группа исследователей языка* к которой я принадлежу, не обращает внимания на значение или игнорирует его или даже что мы пытаемся изучать язык без значения, просто как совокупность звуков, лишенных какого бы то ни было смысла... Это вопрос далеко не личный. Такие заявления, если их не пресечь, могут надолго затормозить прогресс нашей науки, создав не существующее в действительности разделение ученых на тех, кто учитывает значение, и тех, кто им пренебрегает или его отвергает. Последних, насколько мне известно, вообще не существует».
По Блумфилду, серьезное изучение человеческого языка не должно и не может игнорировать значение. Но он действительно считает, что некоторые традиционные случаи использования значения как основы для анализа, определения и классификации не приводят к удовлетворительным, надежным и плодотворным результатам и что от них следует отказаться. Он настаивает на том, что «значения нельзя использовать для наших определений»32. Отличительные особенности предложений, частей речи и т. д. нельзя установить путем анализа смыслового содержания. Только тогда, когда нам удается найти и описать различительные формальные признаки, нам удается понять грамматические структуры настолько глубоко, что появляется возможность предсказания. Грамматические структуры, несомненно, являются носителями значения; это верно, и эти значения должны быть описаны. Но из значений нельзя исходить при отождествлении и различении структур. Речь, следовательно, идет не об альтернативе между полным игнорированием значений вообще и любым или всяким использованием значений. С самого начала развития современной лингвистической науки (разрешая, например, проблемы, связанные с регулярностью звуковых изменений) необходимо было ограничить использование значения как прием ненаучный. Для Блумфилда и многих из его последователей некоторые признаки и типы значения, определенным образом сформулированные и строго контролируемые, были и продолжают оставаться необходимой частью исследовательского аппарата. Мы должны каким-то образом — непосредственно или через информанта — контролировать значения достаточного числа анализируемых элементов высказывания, чтобы знать, «одинаковы» они или «различны». В основе лежит, по-видимому, допущенне, состоящее в том, что все сигналы языковых значений представляют собой формальные явления, которые можно (и в конечном счете нужно) описывать в материальных терминах.
Однако некоторые американские лингвисты,испытавшие значительное влияние Блумфилда, попытались пойти еще дальше по пути исключения значения — по крайней мере они предложили в качестве теоретической возможности полное исключение использования значения при анализе языка. Правда, нужно сказать, что ни одного образца дескриптивного исследования, осуществленного на этой основе, не появилось.
«Поскольку наш подход в некоторых отношениях отличается от подхода Блумфилда — главным образом в том, что Блумфилд прибегает к значению как к одному из основных критериев и приходит к своему определению фонемы, не констатируя всех предшествующих допущений, которые к нему ведут,— мы не будем присоединять наши постулаты к его постулатам, но начнем с самого начала».
«С теоретической точки зрения можно было бы построить фонематическую систему того или иного диалекта исключительно на основе фонетики и дистрибуции, без какого бы то ни было обращения к значению, при условии, если в высказываниях данного диалекта реально встречаются не все возможные сочетания фонем. При наличии достаточно обширного материала, скажем двадцати- или тридцатичасовой связной речи информанта, записанной при помощи машины с высокой точностью воспроизведения или абсолютно точной фонетической транскрипцией, лингвист смог бы, вероятно, установить фонематическую систему данного диалекта, не зная значений ни одного отрезка речи, не зная даже, значат ли какие- либо два отрезка одно и то же или нет. (Но ему понадобилась бы, правда, своего рода гарантия в том, что каждый отрезок речи имеет какое-то значение.) Окажется ли осуществленное им в конце концов описание речи информанта адекватным описанием диалекта в целом, зависит, разумеется, от того, насколько всеобъемлющим и пока- дательным был его материал. Однако это до известной степени верно и в том случае, если лингвист следует обычной (и более разумной) методике и определяет значение каждой части анализируемого материала»[195].
«При современном состоянии морфологического анализа часто оказывается удобным использовать значения элементов высказывания в качестве общего ориентира и указателя при отождествлении морфем. Особенно ясно это проявляется в тех случаях, когда языки более или менее хорошо известны исследователю, что наблюдается в большинстве работ по морфологии, появившихся до сих пор. Однако, когда мы сталкиваемся с языком, который нам известен мало (то есть когда мы знаем мало о соотношении языкового поведения говорящих и их поведения, связанного с другими областями культуры), выясняется, что значения здесь как ориентир помогают слабо. В этом случае, становится очевидной теоретическая основа анализа: она заключается в установлении повторяемости (recurrences) и дистрибуции сходных моделей и последовательностей. Лингвист должен постоянно иметь в виду, эту теоретическую основу и помнить, что его догадки относительно того, какие именно сочетания в языке цозможны, являются на самом деле приблизительными выводами, основанными на фактах дистрибуции»[196].
«Определяя морфемы того или иного конкретного языка, лингвисты используют в добавление к критерию дистрибуции также (в разных случаях в неодинаковой степени) критерий различия в значении. Однако в строго дескриптивном лингвистическом исследовании значение может быть использовано только эвристически, как источник догадок, а определяющие критерии приходится всегда выражать в терминах дистрибуции... Методы дистрибутивного анализа, охарактеризованные в предыдущей главе, предлагаются нами в качестве альтернативы исследований, исходящих из значений. Дистрибуционный- анализ сможет заменить нам критерий значения только в том случае, если мы научимся привлекать все более широкие окружения интересующего нас элемента. Элементы, имеющие различные значения (соотносящиеся с различными социальными ситуациями), выступают, по- видимому, в целом в различных окружениях, что обнаруживается при наличии достаточно обширного материала»[197].