Предлагаемый читателю том лингвистических трудов Фердинанда де Соссюра содержит «Курс общей лингвистики»,

Предлагаемый читателю том лингвистических трудов Фердинанда де Соссюра содержит «Курс общей лингвистики», «Мемуар о первоначальной системе гласных в индоевропейских языках», статью о ритмическом законе в греческом языке, две статьи по балтийской акцентологии и отрывки из тетрадей, содержащих записи об анаграммах.

Вступительные статьи к отдельным монографиям и статьям, включенным в настоящий сборник, определяют значение каждой из них для своего времени, содержат необходимые исторические справки, излагают дальнейшую разработку исследованных Ф. де Соссюром проблем и характеризуют современные взгляды на эти проблемы.

Каждый раздел сопровождается необходимой библиографией.

В приложении к книге дается подробная биография Ф. де Соссюра, список его работ и предметный указатель.

Подготовка издания трудов Ф. де Соссюра была нелегким делом для коллектива переводников и ученых-языковедов, возглавляемого профессором А. А. Холодовичем. В связи с этим редакция литературы по лингвистике издательства «Прогресс» считает своим долгом выразить глубокую признательность В. А. Дыбо, А. А. Зализняку и Вяч. Вс. Иванову, принявшим активное участие в решении ряда вопросов, возникавших в ходе подготовки книги к изданию.

Книга была уже подписана к печати, когда редакция получила печальную весть о внезапной кончине проф. Александра Алексеевича Холодовича. Советское языкознание постигла тяжелая утрата. Ушел из жизни большой ученый, принадлежавший к первому поколению советских языковедов. Подготовка настоящего издания трудов Фердинанда де Соссюра стала заключительной работой А. А. Холодовича.

проф. Н. С. Чемоданов.

Принято говорить, что первое большое произведение Фердинанда де Соссюра, составившее эпоху в области сравнительного языкознания, «Мемуар о первоначальной системе гласных в индоевропейских языках» является книгой исключительной судьбы. С гораздо большим основанием то же самое можно было бы сказать о «Курсе общей лингвистики». Не боясь вступить в конфликт с истиной, мы могли бы констатировать, что эта книга вышла спустя пять лет после смерти Ф. де Соссюра, но мы не решились бы утверждать, что она вышла спустя пять лет после смерти ее автора. Своим появлением на свет эта книга, положившая начало новой эпохе в истории языкознания, обязана стечению целого ряда случайных обстоятельств.

Фердинанд де Соссюр никогда не делал попыток написать что- либо, подобное «Курсу общей лингвистики». Сохранившиеся после его смерти в его архиве материалы не содержат даже намека на такую книгу. В основу «Курса» легли три цикла лекций, прочитанных Ф. де Соссюром в последние пять лет его жизни. Эти три цикла лекций прочитаны были им чисто случайно. В течение тридцати лет (с 1877 г. по 1906 г.) курс общей лингвистики в Женевском университете читал Жозеф Вертгеймер. Это был малопримечательный лингвист, неоригинальный теоретик. За тридцать лет своей деятельности на поприще общего языкознания он опубликовал одноединственное произведение — брошюрку под названием «La linguistique», представляющую собой изложение вступительной лекции к курсу общей лингвистики, прочитанной в 1877 году, то есть при вступлении в должность, которая была простым пересказом работы известного французского лингвиста М.

дало возможность Ф. де Соссюру в конце своего жизненного пути сосредоточить все свое внимание на общих вопросах теории языка, которой он до этого занимался от случая к случаю, свести свои взгляды на лингвистику и ее объект в единое органическое целое и познакомить своих немногочисленных слушателей с этими взглядами, которые до того времени не нашли выражения ни в одной из его публикаций и которые не были известны даже в самых общих чертах ближайшим его ученикам как в парижский, так и в женевский период его научной деятельности (например, Антуану Мейе даже в 1913 году).

Излагая свои идеи в течение пяти лет в порученном ему курсе, Ф. де Соссюр ни разу не сделал сколь-нибудь серьезной попытки набросать план целостного курса или зафиксировать на бумаге то, что ему предстояло каждый очередной раз читать слушателям. Найденные в его письменном столе и хранящиеся ныне в библиотеке Женевского университета «черновые» записи (130 отдельных листиков и три далеко не полностью заполненных тетради — «черная», «синяя» и «зеленая» — все это, известное ныне как «Заметки по общей лингвистике») набросаны (а не написаны!) в разное время, по разным поводам, часто вне всякой связи с читаемыми курсами. Не всегда законченные, нередко брошенные на полуслове, они ни в коем случае не могут претендовать даже на то, чтобы называться хотя бы черновым вариантом какого-либо из трех прочитанных им циклов лекций. Пытаться на основании этих набросков составить себе представление о возможном плане и содержании той незаду- манной книги, которая теперь известна нам как «Курс общей лингвистики», было бы явно безнадежным делом. Эти «Заметки», даже терминологически, во многом далеки от того, что мы теперь, зная «Курс общей лингвистики», называем терминологией Соссюра. Полагать, что Ф.

го цикла, сделанная Ж. Дегалье, оказались достаточно подробными и вполне квалифицированными, чтобы послужить основанием для реконструкции «Курса». Поразительно также и то, что даже конспекты первого цикла лекций 1907 года сохранились спустя шесть лет после того, как они были записаны, то есть к тому времени, когда у Балли и Сеше возникла идея воссоздать по записям то, что, по их мнению, могло бы составить содержание ненаписанной автором книги. К сожалению, случаю было угодно сыграть злую шутку над инициаторами реконструкции «Курса»: собрав девять конспектов, они по неизвестной причине прекратили поиски дополнительных материалов, так и не узнав о существовании двух, быть может, самых обстоятельных конспектов, сделанных Э. Кон- стантеном; один из них, представляющий собой тетрадь в 306 страниц, являлся записью второго цикла лекций; по своей обстоятельности он не уступал конспекту Ридлингера; второй, представляющий собой тетрадь в 407 страниц, являлся записью третьего и самого важного для уяснения идей Соссюра цикла лекций, записью, которая по тщательности превосходила то, что сделал Ж.

Наконец, счастливой случайностью, очевидно, надо считать и то обстоятельство, что уже в 1913 году, то есть через год после смерти Ф. де Соссюра, двум, еще молодым лингвистам, Ш. Балли и А. Сеше, пришла в голову смелая мысль на основании чужих свидетельств попытаться представить себе, какой вид имела бы книга «Курс общей лингвистики», если бы ее написал сам Соссюр.

Итак, произведение, на титульном листе которого значится имя Ф. де Соссюра и которое озаглавлено «Курс общей лингвистики», фактически не принадлежит Ф. де Соссюру, не задумывалось им как книга, чисто случайно было прочитано им в 1907—1911 гг., чисто случайно сохранилось в не всегда совершенных записях его слушателей и было воссоздано или реконструировано лицами, которые не были непосредственными свидетелями того, как и в какой форме развивались и излагались идеи, и которые, воссоздавая ход мыслей Соссюра, по непонятной причине не смогли воспользоваться лучшими записями лучшего цикла лекций, сделанными

Э.              Константеном. Думается, что сказанного достаточно, чтобы понять, почему «Курс общей лингвистики», действительно, можно назвать книгой с судьбой и историей не менее исключительной, нежели судьба и история «Мемуара о первоначальной системе гласных в индоевропейских языках».

1 См. R. G о d е 1, Nouveaux documents Saussuriens. Les cahiers E. Constantin, CFS, 16, 1959, стр. 23—32.

Как мы уже сказали, свой курс Соссюр читал трижды, с перерывами в один год (в дальнейшем эти три цикла лекций мы будем именовать соответственно К I, К II и К III); по программе ему было отведено шесть недельных часов, из коих два часа предназначались на общую лингвистику, а четыре — на сравнительную грамматику индоевропейских языков.

Самым кратким был К I.

К I резко отличается от К II и особенно от К III. В К I излагается только диахроническая лингвистика. За исключением двух вводных лекций, в которых говорится о типичных ошибках лингвистов (смешение языка и письма, квалификация изменений в языке как искажений и в качестве следствия этого — квалификация нелитературных, диалектных форм тоже как искажений), а также нескольких лекций по фоцологии, которая определяется как нелингвистическая дисциплина, все остальное — четыре пятых курса — посвящено диахронии. Кажется, что здесь Соссюр еще целиком стоит на той точке зрения, которая зафиксирована в одной из его записей, датируемой, видимо, еще 1891 годом: «Чем больше изучаешь язык, тем больше убеждаешься в том, что в языке все — история, то есть что он является предметом исторического анализа, а не анализа абстрактного, что он состоит из фактов, событий, а не из законов, что все, кажущееся в нем органическим, наделе является несущественным (contingent) и полностью случайным» (Notes inedi- tes, № 1).

Вот как выглядело бы оглавление к «Курсу общей лингвистики», если бы Ф. де Соссюр опубликовал результаты чтения К I:

1. Из истории лингвистических заблуждений.
2. Основы фонологии.
3. Диахроническая лингвистика: а) изменения фонетические,

б)              изменения аналогические, в) изменения патологические (народная этимология).

4. Субъективный и объективный анализ слов в связи с проблемой изменений и инноваций.
5. Проблемы ретроспективной (и проспективной) лингвистики.

Если бы Вертгеймер скончался года на три позже и Соссюр прочел только один этот цикл лекций, то ни о каком новом этапе в истории общей лингвистики, связанном с именем Соссюра, очевидно, нельзя было бы и говорить.

И все же уже в этом небольшом семестровом К I Соссюр отчетливо представляет себе, что язык обладает знаковой природой и что существуют две основных дихотомии: дихотомия языка и речи и дихотомия синхронии и диахронии. Однако обо всем этом говорится по случайному поводу. Специальных лекций о знаковой природе языка, о дихотомии не читается. Так, вопрос о языке как системе знаков поднимается в связи с рассуждением о фонологии как о вспомогательной для лингвистики дисциплине, стоящей за пределами лингвистики; рассуждение о нелингвистическом характере фонологии заставляет Соссюра поставить вопрос о том, что такое лингвистическое; так, в лекции о фонологии появляется формулировка: «Язык—это система знаков; язык как таковой образует отношения, которые наша мысль (Tesprit) устанавливает между этими знаками. Что же касается материальной стороны этих зна- к в, то она сама по себе может рассматриваться как нечто безразличное для знака. Правда, мы вынуждены использовать для знаков языка звуковой материал, и только его, но даже в том случае, если бы звуки изменились, это было бы безразлично для языка, поскольку отношения остались бы теми же самыми: ср., например, морские сигналы; ничто не изменится в системе, даже если они выцветут».

Вопрос о разграничении и противопоставлении внутри речевой деятельности языка и речи Соссюр ставит в лекции, посвященной аналогии, когда ему приходится отделять, как он говорит, аналогические изменения от фонетических изменений. Здесь, единственный раз во всем курсе, Соссюр утверждает, что рассмотрение любого факта речевой деятельности заставляет нас отличать речь от языка и определяет последний как «reservoir des formes pensees ou connues de la pensee» («вместилище форм, содержащихся в мысли актуально или потенциальна»).

Наконец, дихотомия синхрония versus диахрония упоминается один раз там, где Соссюр, завершив изложение фонологии, переходит к диахронической лингвистике. Здесь он сообщает слушателям, что язык можно было бы рассматривать и со статической точки зрения, но тут же указывает на большую важность исторической точки зрения, поскольку говорящему она никогда не дана непосредственно.

Завершив изложение диахронической лингвистики, Соссюр еще раз напоминает, что, кроме нее, существует и статическая лингвистика, то есть «состояния языка, которые содержат все то, что обычно называют или то, что следовало бы назвать грамматикой», и указывает на то, что логически следовало бы перейти к рассмотрению этой статической лингвистики (champ synchronique), и далее переходит, вопреки только что сформулированному положению, к ретроспективной лингвистике на материале индоевропейских языков, заканчивая этим курс. Видимо, Соссюр имеет еще довольно общее представление о сфере синхронии и не может развить общую идею во всех ее частностях.

К II был прочитан через год, в 1908—1909 учебном году. Первую лекцию Ф. де Соссюр читал 6 ноября 1908 г. Последняя лекция состоялась 24 июля 1909 г. Как и в К I, теоретическая часть была прочитана в сравнительно короткий срок: за каких-нибудь два с половиной месяца. Уже 21 января Соссюр начинает «Обзор индоевропейских языков как введение в общую лингвистику». Конспекты показывают, что запись лекций по общим вопросам теории языка составляет лишь четвертую часть (119 стр. из 462 стр. в самом обстоятельном конспекте А. Ридлингера). На Курс II записалось одиннадцать человек. Курс был законспектирован А. Ридлингером, J1. Готье, Ф. Бушарди, П. Регаром и Э. Константеном. Самым обстоятельным оказался конспект А. Ридлингера (462 стр.). Ему не уступал по точности и обстоятельности конспект Э, Константена (306 стр.), но он, как мы уже сказали, был обнаружен только в 50-х гг. нашего столетия и не сыграл никакой роли в деле реконструкции Курса, предпринятой Сеше и Балли.

Структура и содержание теоретической части К II претерпела существенные изменения по сравнению со структурой и содержанием К I. Напомним, что К I был целиком посвящен диахронической лингвистике. Экскурсы в синхронию были в К I чисто случайными. К II посвящен целиком синхронии. Это первая попытка выдвинуть на первый план синхроническую лингвистику, дать представление слушателю об основных понятиях синхронии.

Теоретический раздел К II распадается на три части. Первая часть посвящается установлению первой и решающей дихотомии внутри речевой деятельности — противопоставлению языка и речи и утверждению, что объектом лингвистики является язык, который определяется как система знаков. Далее язык как система знаков рассматривается в двух планах: извне и изнутри. В первом плане ставится вопрос о месте лингвистики как науки о языке в ряду других наук. Вводится понятие семиологии как науки о знаковых системах, подробно рассматривается общественный характер этой науки, подчеркивается, что семиологические системы складываются из единиц различного уровня и что подлинная природа этих единиц состоит в том, что они представляют собой значимости. Язык определяется как наиболее важная изо всех семиологических систем знаков.

Естественно, что в связи с этим подробно рассматриваются свойства знаков любой семиологической системы: произвольность знака, чисто отрицательный и дифференциальный его характер, безразличие знака к способу его реализации, ограниченное число знаков и оппозитивный характер значимостей. В заключении этой части описываются свойства языка, специфические для него, а именно проблема чисто оппозитивных и негативных единиц в языке (прежде всего проблема слова), проблема их выделения и проблема тождества в языке.

Вторая часть К II посвящена выделению двух основных дихотомий: а) внешней и внутренней стороны, или внешней и внутренней лингвистики, то есть того, что не затрагивает непосредственно системы (язык и этнология, история, географическое распространение языков и дробление их на диалекты и т. д.), и того, что касается самой системы значимостей; б) противопоставление синхронического (точнее, идиосинхронического) ряда и ряда диахронического и таким образом статической лингвистики или синхронической лингвистики, диахронической или кинематической (эволю- тивной) лингвистике. Системность синхронического противопоставляется несистемности диахронического.

Наконец, Соссюр переходит к дихотомиям в области синхронии, с одной стороны, ив области диахронии — с другой. В синхронии устанавливаются отношения ассоциативные и отношения дискурсивные, то есть отношения в группах единиц в смысле семейств (слов и т.п.) и отношения в группах единиц в смысле синтагм. Таким образом, вся синхрония сводится к теории синтагм и теории ассоциаций,—иначе — к грамматике; историческая грамматика отрицается.

В диахронии устанавливается противопоставление проспективной диахронической лингвистики ретроспективной диахронической лингвистике, базирующейся на сравнении.

Вот как выглядело бы оглавление «Курса общей лингвистики», если бы Соссюр опубликовал результаты чтения К II [1] :

1. Речевая деятельность как дихотомия языка и речи.
2. Объект лингвистики - язык как система знаков.
3. Лингвистика как часть семиологии — науки о знаковых системах.
4. Свойства знака в семиологических системах вообще, в языке, в частности: а) двусторонность знака; б) произвольность знака;

в) отрицательный, чисто оппозитивный характер знака; значимость;

г) безразличие знака к способу его реализации; д) ограниченное число знаков.

5. Противоположение синхронической лингвистики лингвистике диахронической: а) проблема единицы в синхронии и диахронии;

б)              проблема тождества в синхронии и диахронии; в) проблема системы в синхронии и диахронии; г) синхроническая лингвистика как теория групп ассоциаций (семейств слов) и групп синтагм; объект синхронической лингвистики - - грамматика; д) диахроническая лингвистика как совокупность проспективного и ретроспективного методов и как наука об изменении элементов системы; объект диахронической лингвистики — фонетика.

6. Противопоставление внутренней лингвистики как теории системы знаков внешней лингвистике: а) внутренняя лингвистика (см. выше 1—5); б) внешняя лингвистика: язык и этнология, язык и история; язык и география; диалекты.

Еще через год, в 1910—1911 учебном году, Соссюр прочел К III. Первая лекция, судя по первой дате в конспекте Ж. Дегалье, состоялась 28 октября 1910 года; последняя лекция была прочитана 4 июля 1911 года. После этого Соссюр больше не возобновлял цикла лекций по общей лингвистике: в начале 1912 года он заболел и вскоре умер. После смерти Ф. де Соссюра курс лекций по общей лингвистике стал читать Ш. Балли, который, возобновив этот курс, отдал должное памяти своего учителя вступительной лекцией на тему «F. de Saussure et l’etat actuelle des etudes linguistiques» («Ф. де Соссюр и современное состояние языкознания»).

На последний цикл лекций Соссюра записалось 12 человек. До нас дошло четыре конспекта К III: Ж. Дегалье (8 тетрадей в 283 стр.), Ф. Жозефа (конспект с большими пропусками в теоретической части), А. Сеше (тоже очень неполный конспект на 140 стр.) и Э. Кон- стантена — самый обстоятельный конспект на 407 страницах, о существовании которого, однако, издатели «Курса» не знали и потому им пришлось черпать все сведения о К III из записей Ж- Дегалье.

Как и в предыдущие годы, важнейшая, теоретическая, часть была изложена Соссюром очень быстро: всего за каких-нибудь четырнадцать лекций (25 и 28 апреля, 2—5—9—12—19 и 30 мая, 6—9—13, 27 и 30 июня и 4 июля).

По замыслу Соссюра курс распадался на три части: I. Общие сведения о языках; II. Теория языка; III. Теория речи. Необходимость начинать с общего обзора языков, то есть фактически с того, что Соссюр называл внешней лингвистикой, оправдывалась тем, что лишь знание конкретного материала дает возможность лингвисту перейти от конкретного к общему, от многообразия языков (langues) к лежащему в основе их общему механизму — языку вообще (langue).

В этой части рассматривалось географическое многообразие и распределение языков, членение их на диалекты, сосуществование на одной территории литературной речи и «естественного» языка (диалекты, говоры), языка автохтонов и языка завоевателей, номадов и т. п., объединение языков в семьи, обзор семейств языков, проблема возможной группировки языков по типам связей языка с мыслью и т. д.

Затем давались некоторые сведения о второй знаковой системе — письменности, излагалась фонология, после чего наконец Соссюр переходил ко второму важнейшему разделу курса — лингвистике языка. Третью, объявленную им часть Соссюр не прочитал и на этот раз.

Вот как выглядело бы оглавление «Kypcd общей лингвистики», если бы Соссюр опубликовал К III (ввиду важности этого последнего курса мы не будем делать в нем, вопреки Годелю, никаких изменений в порядке следования лекций, которые, естественно, напрашиваются, потому что Соссюр неоднократно возвращался к уже прочитанному, приглашая слушателей записать то, что он уже читал, в новой редакции и в новой терминологии):

1. Внешняя лингвистика г.

И. Внутренняя лингвистика.

А. Лингвистика языка

1. Речевая деятельность как дихотомия языка и речи; язык как система знаков, конкретная и гомогенная; речь как манифестация языка.
2. Лингвистика как важнейшая часть семиотики — науки о системах знаков,— состоящая из теории языка и теории речи.
3. Свойства языкового знака: его двусторонность, линейность и произвольность.
4. Конкретные единицы (= сущности) языка; их знаковая природа (слог не является единицей языка); единицы разных уровней.
5. Проблема тождества в языке.
6. Абстрактные сущности.
7. Абсолютная произвольность одних знаков и относительная произвольность других.

Г Возвращение к теме «Отношение языка и речи»; внесение уточнений в этот вопрос;

3' Возвращение к теме «двусторонность языкового знака»: терминологическое предложение (впервые!) ввести понятия означаемого и означающего.

8. Знак: его неизменность и изменчивость [2].
9. Статическая (синхроническая) и историческая (диахроническая) лингвистика; отношение дихотомии «синхрония — диахрония» к дихотомии «язык — речь»; равноценность обеих лингвистик [3].
10. Статическая лингвистика (= грамматика); единицы статической лингвистики; два типа отношений: парадигматические и синтагматические; дихотомия «парадигматика — синтагматика» и ее отношение к дихотомии «язык — речь».
11. Единица языка, взятая сама по себе и как член отношения (mot «слово» и ter те «член»); связанное с этим различение понятий «значение», «смысл» (sens) и «значимость» (valeur); слово вне отношения обладает значением, слово как член отношения обладает значимостью.

Б. Лингвистика речи [4]

Перед издателями «Курса» встала нелегкая задача: им надо было решить, что издавать. Перед ними открывались три возможности: 1) издать в одной книге все три цикла лекций: К I, К И, К III, выбрав для каждого цикла наилучший конспект и сопроводив их воспроизведением некоторых фрагментов из оставшихся после Соссюра черновиков; 2) издать только то, что можно было безусловно считать последним «авторским текстом», в котором отражен наиболее зрелый взгляд Соссюра на язык, на природу языкознания, то есть К III; 3) свести все три цикла в одно целое, поставив таким образом знак равенства между Соссюром 1906 г. и Соссюром 1911 г., что было очень спорно и требовало принятия нелегких решений.

Балли и Сеше избрали третий путь. Это породило многочисленные трудности. Остановимся только на трудностях, наиболее бросающихся в глаза. Рассмотрим три вопроса, касающиеся общего плана книги, отдельных утверждений и соссюровской терминологии.

Из сказанного нами выше ясно, что три цикла лекций по своей структуре, по общему плану резко отличались друг от друга. Взяв за основу К III, Балли и Сеше структуру и план этого последнего цикла, совершенно отчетливо намеченные Соссюром, не сохранили. Основанием, исходя из которого они отвергли по существу план КПІ, были следующие слова Соссюра: «Надо с самого начала встать на почву языка и считать его основанием для всех прочих проявлений речевой деятельности». Эта формулировка взята из К II и в целом противоречит К III. Отвергнув план К III и подменив его своим, издатели, естественно, в полном согласии со своей концепцией, завершили воссозданный ими курс формулировкой, которую следует оставить всецело на совести издателей, ибо она не зафиксирована ни в одном конспекте, ни в одном цикле лекций. Это снискавшее себе печальную известность утверждение о том, что «единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя».

Издатели не поняли последнего замысла Соссюра и создали не органически упорядоченное целое в духе К III, а некую амальгаму из ряда конспектов, отражающих взгляды Соссюра разных лет.

Во-первых, многие формулировки Соссюра существовали в нескольких редакциях, и не только потому, что они были сформулированы Соссюром в разных циклах по-разному, но и потому, что Соссюр давал несколько редакций одной и той же мысли в одном и том же цикле лекций. Характерными примерами могут служить рассуждения Соссюра о взаимоотношении языка и речи, об отношении значения и значимости. Балли и Сеше либо выбирали одну из ряда существующих формулировок, никогда не обосновывая своего выбора, отдавая предпочтение то более позднему, то более детальному варианту, либо, что чаще, давали собственную редакцию многократно изложенной Соссюром идеи, соединяя несколько вариантов в один, источник которого установить не так просто. Надо отметить, что издатели перередактировали и давали в собственном изложении даже те идеи Соссюра, которые были изложены им всего один раз, и как законспектированные достаточно точно не вызывали, казалось бы, особых возражений.

Прав Годель, когда он говорит, что скорее исключением, нежели правилом, является воспроизведение конспектов. Даже там, где источник был явно единичен, он все равно подвергался большой редакции — перестановкам, изъятиям и добавлениям.

Во-вторых, некоторые выводы Соссюра были сформулированы им самим и, возможно, конспектировавшими его лекции слушателями недостаточно ясно, однозначно. Естественно, возникала необходимость приведения неясных формулировок к ясной недвусмысленной форме. А как известно, любая попытка сделать неясное, неоднозначное ясным и однозначным всегда сопряжена хотя бы с минимальной интерпретацией. И все же приведенный нами выше пример с попыткой интерпретировать идею Соссюра о предмете общей лингвистики показывает, как далеко могла уводить от Соссюра любая квалифицированная интерпретация.

В-третьих, некоторые утверждения Соссюра казались издателям лаконичными, и они давали расширенную редакцию этих укороченных утверждений, стремясь «прояснить» то, что было сказано кратко и, как им казалось, поэтому недостаточно понятно.

В-четвертых, они либо заменяли некоторые примеры, которые казались им неподходящими, либо дополняли их своими.

В-пятых, так как издатели пользовались курсами разных лет, в которых одна и та же тема излагалась в разной последовательности, то это вело к перекомпоновке последовательности изложения, что неизбежно приводило к появлению связочных предложений и абзацев, без которых перекомпоновка просто не удалась бы.

В-шестых, в «Курс» были введены абзацы, которые имели далеко не связочный характер, но которые не подтверждались ни одним источником, ни одним из черновых фрагментов Соссюра. Мы уже говорили о знаменитой формуле, которой издатели завершили курс: она не принадлежит Соссюру.

И наконец, несколько слов о терминологии. Терминологию Соссюр менял не только от курса к курсу, но и на протяжении одного и того же курса. Классическим примером может служить терминология, фиксирующая две стороны знака. Долгое время Соссюр пользовался терминами idee, concept «понятие» для наименования означаемого и image acoustique для наименования означающего. Даже в К III, излагая структуру знака, он продолжает пользоваться этими терминами, и только 19 мая 1911 г., то есть где-то в конце курса, он специально возвращается к терминологическому вопросу, связанному с двусторонней природой знака, и просит слушателей исправить прежние формулировки: image acoustique «акустический образ» на signifiant «означающее», a concept, idee «понятие» на signifie «означаемое». Любопытно, что издатели не обратили внимания на это и сохранили весь этот разнобой при сведении всех текстов в один. Или еще один пример: так как Соссюр считал, что означающее имеет не материальную, а психическую природу, то он, утвердившись в этом убеждении, в более поздних лекциях избегал употреблять при характеристике означающего такие прилагательные, как phonologique, phonique «звуковой», заменяя их всюду в этом контексте прилагательным acoustique (отсюда image acoustique). Издатели провели терминологическую редакцию очень нестрого, убежденные, по-видимому, в том, что Соссюр не придавал терминологии большого значения, а это в принципе неверно: термин для Соссюра был неважен до тех пор, пока не была окончательно прояснена сущность самого явления: как только явление становилось ясным, Соссюр требовал для негой ясного термина. Издатели не унифицировали неточности, непоследовательности и даже случайные оговорки устного изложения. При внимательном чтении «Курса» это прямо бросается в глаза. Такой терминологический разнобой направляет мысль читателя в неверную сторону: за разными терминами он начинает искать разные объекты, тогда как на деле все сводится к разным наименованиям одного и того же объекта.

Теперь все эти недостатки воссозданного Балли и Сеше курса стали еще очевиднее после того, как в 1967—1968 гг. вышло в свет критическое издание «Курса» х, где напротив каждого (пронумерованного) предложения воссозданного Балли и Сеше «Курса» приведены соответствующие места использованных издателями конспектов всех трех курсов, соответствующие места неиспользованных издателями конспектов Э. Константена и отрывки из скудных черновиков самого Соссюра, имеющие хоть какое-то, пусть самое отдаленное, отношение к пронумерованному предложению «Курса»[5]. Это исключительное по своей ценности издание имеет вид развернутой страницы с шестью столбцами следующего содержания [см. стр. 21].

Пронумерованные предложения колонки «1», которым Энглер не находит соответствий в колонках 2—6 и которые таким образом являются творчеством авторов реконструкции, ставятся Энглером в скобки как явно несоссюровские.

Таким путем Энглер наглядно показывает нам ту вивисекцию, которой подвергался текст конспектов. В обещанном заключительном четвертом томе Энглер собирается опубликовать каждый конспект в том естественном порядке, который он имел до вивисекции его издателями.

Даже поверхностное прочтение критического издания Энглера показывает, что Соссюр в изложении Балли — Сеше и Соссюр в записи конспектов его слушателей не вполне тождественны. В каком-то смысле можно было бы даже утверждать, что это не Соссюр, а несинонимичный парафраз Соссюра. И так обстоит дело не только с Балли и Сеше. Все последующее языкознание, по крайней мере то, которое отталкивалось от Соссюра, воспринятого сквозь призму реконструированного «Курса», представляло собой несинонимичный парафраз идей Соссюра, непрерывные вариации на разработанные им темы, на сформулированные им проблемы. Кое-что из этих «вариаций», парафраз совпадает с пра-Соссюром, многое — нет. Но самое существенное, самое главное состоит в том, что никто, почти никто не посмел отменить, упразднить выдвинутых им проблем, представить их как псевдопроблемы. Многие, очень многие спорят с Соссюром в изложении Балли — Сеше, полемизируют, быть может, все, но не извне, а изнутри Соссюра, оставаясь в пределах поставленных им проблем. А это означает, что понятия, выработанные Соссюром, независимо от их интерпретации, касаются самих основ языка и что вопрос сводится не к тому, что таких понятий нет, а к тому, в каком виде эти понятия существуют. Можно исправлять или дополнять, но во всех случаях — только Соссюра. Пройти мимо него — это означало бы пройти мимо самого языкознания. Поэтому был прав Мальмберг, когда он писал, что «Ни один лингвист, озабоченный принципами и методами своей науки, не может больше работать так, как если бы «Курса» не существовало» (В. М al m- berg, Ferdinand de Saussure et la phonetique moderne, CFS, 12, 1954, стр. 9). И поэтому был прав Бенвенист, когда он писал: «В настоящее время нет ни одного лингвиста, который не был бы чем- нибудь ему обязанным» и «Нет такой общей теории, которая не упоминала бы его имени».

Итак, следует просто напомнить читателю те основные понятия, которые сохранили и не могли не сохранить в реконструируемом «Курсе» его издатели.

При этом надо помнить, что все эти основные понятия представляются вниманию читателя не для бездумного заучивания, а для критики. И в этой рекомендации нет ничего оригинального, ибо Соссюра всегда читали критически. Это, быть может, наиболее критически читаемый лингвист. Надо только помнить, что критика не означает аннигиляции основных понятии, ибо они — эти основные понятия — отражают существенные стороны объекта и с большим или меньшим успехом были в разное время сформулированы и американским лингвистом Уитни, и русскими языковедами Бодуэном де Куртенэ и Крушевским, и немецким лингвистом Марти, набросавшим программу чистой синхронической лингвистики. Но только Соссюру удалось представить совокупность этих понятий как органическое целое. Для Соссюра были важны «фундаментальные принципы» (Блумфилд), стремление «очертить те универсальные рамки, в которых каждый частный факт занял бы свое подобающее ему место» (Годель). Каковы же эти универсальные принципы?

Исходным положением Соссюра является утверждение о необходимости особой общественной (социальной) науки, которую он называет семиологией (semiologie generale) [6] и предметом которой является общая теория знаковых систем, используемых обществом. Лингвистика «как наука о знаках особого рода» (semiologie linguistique), по Соссюру, является важнейшей ветвью семиологии в силу того, что языковой знак занимает исключительное место среди знаковых систем: язык, как пишет Соссюр,— «самая сложная и самая распространенная семиологическая система».

Язык, как и любая семиологическая система, возникает, существует, развивается и иногда погибает в определенных условиях, не может быть оторван от этих условий, с одной стороны, и сам по себе обладает определенным внутренним строением. Это предопределяет деление лингвистики на две основных дисциплины — внешнюю лингвистику, которая рассматривает внешние условия существования языка, и внутреннюю лингвистику, которая рассматривает внутреннее строение и свойства своего объекта. Кстати, в таком порядке Соссюр и читал свой последний курс.

В пределах внутренней лингвистики, предметом которой является речевая деятельность, Соссюр выделил два основных понятия, противопоставленных друг другу,— дихотомию языка (langue) и речи (parole). Так, внутренняя лингвистика, естественно, распалась на две части: теорию языка и теорию речи. Соссюру удалось изложить, и при этом дважды, только теорию языка. Теория речи так никогда и не была прочитана. Нам даже неизвестно, каким образом Соссюр собирался развивать эту вторую, важнейшую часть внутренней лингвистики.

До сих пор, несмотря на отважное заявление М. Коэна о том, что дихотомия это «нечто совершенно ненужное языкознанию» и изобличает лишь «пристрастие Соссюра к дихотомиям», ни один сколь-нибудь мыслящий лингвист не мог обойтись без этого вскрытого Соссюром противопоставления. Это не означает, что сама дихотомия интерпретировалась лингвистами одинаково. Как раз наоборот, каждый вкладывал в нее угодное ему содержание: язык противопоставлялся речи то как социальное индивидуальному, то как виртуальное актуальному, то как абстрактное конкретному, то как код сообщению, то как парадигматика синтагматике, то как синхрония диахронии, то как норма стилю, то как система («клетки») реализации ее (заполненные и «пустые» клетки), то как порождающее устройство порождению, то как [врожденная] способность (competence) использованию ее (performance) в смысле Хомского и т. д. и т. п. Одни связывали эту дихотомию с дихотомией energeia ergon Гумбольдта, другие — и неосновательно с дихотомией Sprache Rede Пауля и Габеленца. Но при любой интерпретации, за исключением безответственных лингвистов, никто не отрицал наличия той кардинальной дихотомии, на которую расщепляется речевая деятельность человеческого общества te

Больше того, последующее языкознание с большим успехом распространило эту дихотомию на звуковую область, противопоставив фонологию (ср. язык) фонетике (ср. речь). Впрочем, как показал Уэлз, эта дихотомия была уже в основных чертах известна Соссюру.

Рассматривая в теории языка знак, Соссюр детально исследовал все свойства знака и показал, что, во-первых, знаки образуют систему отношений; при этом Соссюр вскрыл двоякий характер этой системы, обнаружив таким образом новую дихотомию: «парадигматические отношения - синтагматические отношения»; он показал, что знак существует только как член отношения и обладает тем свойством, которым обладают все члены отношения вообще, то есть значимостью (valeur).

Во-вторых, Соссюр показал, что устройство языка можно рассматривать как во времени, так и безотносительно к оси времени; так была сформулирована еще одна дихотомия - «синхроническая лингвистика, или, по Соссюру, грамматика - диахроническая лингвистика, или, по Соссюру, фонетика». Деление подобного рода намечалось и у других лингвистов. Напомним противопоставление дескриптивной лингвистики генетической у Марти, аналогичное противопоставлению двух подходов у Бодуэна де Куртенэ. Надо, однако, сказать, что Соссюр осознавал наличие этой дихотомии, подчиняющейся принципу дополнительности, уже в «Мему- аре».

Почти ни один лингвист не сомневался в реальности этой дихотомии, хотя и в данном случае каждый интерпретировал ее по-своему — то как противоположение статики динамике, то как противо^ поставление системы бессистемности, организованного в систему целого — единичному факту, то как противопоставление грамматики фонетике, то как противопоставление одновременности последовательности, то как противопоставление, тождественное противопоставлению языка речи. Сам Соссюр давал повод для различных интерпретаций этой дихотомии. Однако никто, за единичными исключениями, не отрицал существенного значения этой дихотомии, известной, кстати, Бодуэну де Куртенэ и Фортунатову. Печальным исключением является ближайший ученик Соссюра А. Мейе, отвергавший этот тип дихотомии начисто: «Есть только одна грамматика, описательная и историческая одновременно»,— утверждал он, стоя в этом отношении на позициях младограмматизма XIX в.

Таковы фундаментальные принципы, выдвинутые Соссюром, которые издатели «Курса» смогли донести до читателя.

Эти фундаментальные принципы сохраняют свое значение и в настоящее время, хотя вопрос об истинном содержании их остается и до сих пор дискуссионным. Исходя из сказанного, нетрудно, как нам кажется, показать, как нужно было на самом деле реконструировать «Курс» и какого плана надо было придерживаться. Ниже мы предлагаем читателю в виде опыта тот порядок, в каком, по нашему мнению, следовало бы излагать Соссюра. Короче говоря, мы предлагаем читателю прочесть «Курс» заново, следуя нашему оглавлению. Но прежде чем сделать это, мы хотим сказать еще несколько слов о ... шахматах.

Излагая свои основные принципы, Соссюр часто прибегал к сопоставлению языка в любом его аспекте с шахматами. Особенно он настаивал на этом сопоставлении, рассматривая дихотомию «синхрония — диахрония». «Любая данная позиция характеризуется, между прочим, тем, что она совершенно независима от всего, что ей предшествовало; совершенно безразлично, каким путем она сложилась...» Между тем, эта аналогия является явно неполной. Язык — не шахматы, и шахматы не подтверждают дихотомии «синхрония — диахрония». Правила шахматной игры содержат явно диахронические пункты. Напомним некоторые из них:

1. рокировка возможна только в том случае, если король и соответствующая ладья до этого не сделали ни одного хода; это явно диахроническое правило, требующее знания предыстории;
2. пешку игрока В, стоящую рядом с пешкой игрока А, разрешается брать только в том случае, если Она только что перед этим прошла битое пешкой игрока А поле; это тоже явно диахроническое правило, требующее знания предыстории; 3) игрок имеет право тре* бовать, чтобы судья зафиксировал ничью, если подтверждено троекратное повторение ходов, и, наконец, 4) если один из противников установил, что за последние 50 ходов (не менее!) на доске не была взята ни одна фигура и ни одна пешка не сделала хода, то он имеет право требовать прекращения партии (см. «Шахматный кодекс СССР»); это так называемое «Правило 50 ходов», и оно явно диахро- нично; здесь применяется так называемый ретроградный анализ при оценке ситуации.

Таким образом, шахматная позиция — это, действительно, состояние, но такое состояние, при котором всегда надо знать, что было до этого.

«Зритель,— утверждает Соссюр,— следивший за всей партией с самого начала, не имеет ни малейшего преимущества перед тем, кто пришел взглянуть на положение партии в критический момент». Но это—ошибка: «зритель» отличается от того, «кто пришел взглянуть», хотя бы тем, что ему не за чем задавать вопрос: «Чей ход?». Вновь пришедший же этот вопрос задать должен. А вопрос этот диахроничен по существу. Из сказанного ясно, что шахматная позиция диахронична проспективно и ретроспективно. В языковой синхронии, по Соссюру, это не обязательно.

Однако вернемся к нашей мысли о структуре «Курса». Вот как выглядел бы «Курс» в нашей реконструкции:

Введение

1. Критический обзор истории лингвистики [В. I][7]
2. Предмет лингвистики: устройство языка resp. речевой деятельности (внутренняя лингвистика) и условия существования языка resp. речевой деятельности (внешняя лингвистика) [В. V]
3. Лингвистика и смежные дисциплины [В. II]

1. Внешняя лингвистика (условия существования языка)

А

1. Многообразие языков [несмотря на общность языкового механизма — langue] [4, 1]
2. Территориальная дифференциация языков resp. диалектов 2.1—на непрерывной территории [4, 3, 2]

2.2 — на разобщенных территориях [4, 4, 3]

3. Причины территориальной дифференциации [4, З, 1]
4. Результаты дифференциации:
1. Языки (и проблема их границ) [4, 3, 31
2. Диалекты (и проблема их границ) [4, 3, 4]
3. Территориальное сосуществование языков:

1. Языка автохтонов и завоевателей [4, 2, 1]
2. Языка литературного и диалекта [4, 2, 2]

4. Унифицирующие и дифференцирующие факторы [4, 4, 1—21

Б

1. Язык и культура [5, 4, 2]
2. Язык и общество [5, 4, 3]
3. Язык и раса [5, 4, 1]
4. Язык и мышление [5, 4, 4]

В

Характер различий языков

1. Абсолютное различие [4, 1]
2. Относительное различие
1. Языковая семья [5, 5]
2. Языковой тип [5, 5]

2. Внутренняя лингвистика (устройство, механизм речевой деятельности)

А.              Основные положения а

1. Семиология как наука о знаковых системах вообще [В. III, 31
2. Внутренняя лингвистика как важнейшая семиологичесиая дисциплина о системе знаков, материализованных в звуках (В. III, 31
3. Другие системы знаков и, в частности, ближайшая к звуковому языку система знаков — письменность [В. VII

3. Его изменчивость / неизменчивость [1, 2, I—2]
4. Чисто дифференциальный, отрицательный характер знака как члена системы; проблема значения и значимости [II, 4, 1—41
5. Линейность означающего [1, 1, 3]

в

Дихотомический характер речевой деятельности: язык (langue) и речь (parole), лингвистика языка и лингвистика речи [В. IV].

Б. Лингвистика языка (langue)

а.              Общие положения

1. Определение языка [В. Ill, 1—2]
2. Язык на оси одновременности и язык на оси последовательности: синхроническая лингвистика и диахроническая лингвистика [1, 3, 1-9]

б.              Синхроническая лингвистика (= грамматика)

в.              Диахроническая лингвистика (= фонеігика)

1. Общие положения [III, 1]
2. Фонетические изменения [III, 2, 1—51
3. Понятие единицы в диахронии [III, 8]
4. Понятие тождества в диахронии [III, 8]
5. Две перспективы диахронической лингвистики: проспективная и ретроспективная [V, 1]
6. Проблема реконструкции [V, З, 1—2]
7. Проблема праязыка [V, 2]

В.              Лингвистика речи (parole)

(не написана Соссюром)

Приложение. 1. Основы фонологии [В. VII]

2. Этимология

Реконструированный Сеше и Балли «Курс» выходит в свет в 1916 году; с незначительными поправками в 1922 году выходит второе издание; после этого примерно через каждые 10 лет (1931, 1942, 1954, 1962) выходят еще четыре издания: третье, четвертое, пятое и шестое. Но проходит десятилетие, прежде чем «Курс» начинают переводить на другие языки.

Первым — в 1928 году — появляется перевод на японский язык, сделанный известным японским лингвистом Хидэо Кобаяси *; перевод этот выдерживает четыре издания; последнее, четвертое, издание выходит в 1950 году.

В 1931 году Герман Ломмель переводит «Курс» на немецкий язык [8], снабдив свой перевод кратким предисловием.

В 1933 году появляется русский перевод, сделанный А. М. Сухотиным [9]; он сопровождается вступительной статьей Д. Н. Введенского и комментариями Р. О. Шор [10].

В 1945 году Амадо Алонзо переводит в Аргентине «Курс» на испанский язык, снабжая свой перевод вступительной статьей te

Только в 1959 году появляется английский перевод, сделанный

Вейдом Бескиным в США, с предисловием, принадлежащим ему же Затем,, в 1961 году, «Курс» переводит на польский язык Кристина Каспшик [11], вступительную статью к этому переводу пишет В. До- рошевский. Наконец, в 1967 году выходит перевод на итальянский, сделанный и прокомментированный известным итальянским лингвистом Туллио де Мауро [12]; он же написал введение и обстоятельную биографию Соссюра.

В том же году выходит перевод на венгерский, сделанный

Э.              Лёринци, с предисловием Лайоша Тамаша[13].

В 1969 г. Сретон Марич переводит «Курс» и на сербскохорватский язык, сопроводив его предисловием[14]. И наконец, в 1970 г. в переводе А. Лёфквиста с предисловием Б. Мальмберга «Курс» появляется на шведском языке[15].

Русский перевод, сделанный А. М. Сухотиным, служил русскому читателю более сорока лет; хотя этот перевод не только содержит ряд ошибок и неточностей и уже явно устарел, его роль в истории русской лингвистики столь значительна, что мы сочли необходимым, кардинально перередактировав его, оставить имя первого переводчика «Курса» на титульном листе перевода [16].

А. А. Холодовий.