А. Соммерфельт ФРАНЦУЗСКАЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ШКОЛА[261]

«Французской школой в лингвистике» часто называют группу ученых, твердо придерживавшихся основных по­ложений теории языка и языкового развития, которые были впервые сформулированы Морисом Граммоном и Антуаном Мейе.

Ведущаяся во Франции интенсивная исследователь­ская работа в области других языков (например, труды Марселя Коэна по семитским языкам) также остается за пределами настоящей статьи.

Начало тщательному изучению психо-физиологических процессов изменения языка было положено диссертацией Граммона: «La dissimilation consonantique dans les langues indo-europeenneset dans les langues romanes» (1895). Грам­мон изучает диссимиляцию в нескольких языках отдельно, подходя к ним, так сказать, извне. Диссимиляция затра­гивает две фонемы, имеющие один или несколько общих элементов; фонемы должны целиком или частично состоять из одинаковых артикуляторных движений. От положения взаимодействующих фонем в речевой цепи зависит, какая из них изменяется — первая или вторая. Граммон уста­новил двадцать типов изменений и использовал примени­тельно к условиям, при которых происходят изменения данных типов, термин «закон». «Закон» — это форму­ла, показывающая, как происходит диссимиляция, если она происходит. При диссимиляции новых фонем не воз­никает; если элементы, получающиеся в результате дис­симиляции, не соответствуют фонемам языка, они заменя­ются теми из существующих фонем, которые к ним ближе всего. Частичная диссимиляция встречается чаще, чем полная.

La dissimilation c’est la loi du plus fort «диссимиляция есть закон сильнейшего» [то есть диссимиляция происходит под влиянием более сильного звука]. Сила фонемы может зависеть от ударности или безударности слога, в котором она находится: согласный или гласный ударного слога диссимилирует согласный или, соответственно, гласный безударного слога, например: нар. лат. alberga, albergo< *arberg (ср. др.-в.-нем.

Граммон рассматривал изменения двух смежных сог- гласных, имеющих общие артикуляторные элементы, как случай диссимиляции. Однако Мейе в статье, опублико­ванной в 1903 г. ^[262], показывает, что, хотя результат изме­нения последовательностей типа -атпа- или -апта- со­ответственно в -abna- или -alma-, -arma- совпадает с результатом диссимиляции, процесс изменения здесь со­вершенно иной. Мы наблюдаем здесь изменение, в ходе которого устраняются некоторые общие элементы соглас­ных, с тем чтобы согласные могли устоять перед ассими­ляцией. Этот тип изменения Мейе предлагает назвать дифференциацией и определяет его следующим образом: когда две взаимодействующие фонемы имеют один или несколько сходных артикуляционных элементов, то один или несколько из этих элементов могут подвергаться изменению, в результате которого возникает более устой­чивое сочетание. Изменения в языке как раньше, так и теперь многие лингвисты рассматривали и рассматривают как уподобление (levelling). На самом же деле некоторые изменения вызваны подсознательной реакцией против такого уподобления. Тип изменения, изученный Мейе, представляет большой интерес еще и потому, что он за­трагивает не только смежные фонемы—он обнаруживается и в развитии противопоставления, например, между на­пряженными и слабыми согласными. В тех случаях, когда ряд напряженных согласных (простых или удвоенных) ослабляется настолько, что почти перестает противопо­ставляться ряду слабых согласных, он может подвергнуть­ся такому изменению, благодаря которому он снова от­граничится от других рядов. В ирландском языке разли­чие между напряженными и слабыми плавными и носо­выми в некоторых диалектах сохраняется до сих пор.

Особый вид дифференциации, результатом которого является распадение одной фонемы на две, был изучен Жоржем Милларде («Etudes de dialectologie landaise. Le developpement des phonemes additionels», 1910). Артику­ляция фонемы состоит из комплекса различных движений. Случается иногда, что под влиянием последующей фонемы равновесие различных движений нарушается, и часть фо­немы, которая возникла как скольжение, становится новой самостоятельной фонемой. Таким путем возникли, напри­мер, sumptus, emptus в латинском языке. В этих словах конец m оглушился под влиянием последующего t, а оглу­шенная часть m изменилась в фонему р по той причине, что проход через полость носа был закрыт. Данное изме­нение имело целью предотвратить ассимиляцию m в п перед t, которая наблюдается в тех случаях, когда m ока­зывается не защищенным другими формами (например, лат. centum, ср. лит. Simtas; лат. contra, ср. сот- и т. д.) ³.

Изменению могут помешать те же самые силы, которые вызывают ассимиляцию и дифференциацию. Когда в иони­ческо-аттических диалектах а после г не переходило в ё, это объяснялось ассимилирующим влиянием г (г, которое образуется при дрожании кончика языка, обычно харак­теризуется опущением задней его части). Аналогичным образом, когда а сохраняется после і неизменным, причи­ной является дифференцирующее влияние І.

Если нам известна либо по литературным памятникам, либо благодаря сравнению с другими языками история того или иного языка, мы можем обнаружить, что суще­ствует как бы определенная направленность развития фо­нематической системы, какой-то своеобразный выбор между различными возможностями изменения.

Подобного рода общие и частные тенденции наблюдаются также и в других аспектах системы языка. Вандриес ука­зывает, в частности, на так называемые семантические из­менения, которые могут носить общий характер (например, франц. plus meilleur, брет. gwelloc’h «лучше», где суффикс сравнительной степени -oc’h присоединен к форме, которая уже сама по себе значит «лучше», ср. валл. gwell). В своих книгах и лекциях Мейе говорит о сходных тенденциях в морфологии,, например о постепенном исчезновении флек­сий в западных индоевропейских языках.

Ни один из упомянутых здесь лингвистов не занимался рассмотрением общих психо-физиологических особенно­стей речевой артикуляции, и этот факт привел Блумфилда к выводу, что подобные теории строятся на основе «не­скольких терминов популярной психологии, расплывча­тость которых оказывает нам телеологическую помощь в трудные минуты» ^[265]. В действительности же общие психо­физиологические особенности речевой артикуляции полу­чили объяснение в исследованиях Пьера Жанэ о природе психологического автоматизма.

Что бы ни говорилось по поводу формулировок этих законов, они тем не менее объясняют процессы измене­ний, примеры которых были приведены выше. Так, дей­ствие идеодинамического закона можно наблюдать в слу­чае регрессивной ассимиляции, а закона инерции — в слу­чае прогрессивной ассимиляции; закон ритма объясняет сущность диссимиляции и дифференциации.

Что касается более глубоких причин тех изменений* которые имеют место в фонематических системах, то Ванд­риес (см. упомянутую выше статью) видел их в наследо­вании приобретенных признаков. Мейе придерживался того же мнения. Опираясь на результаты исследования Руссело, посвященного диалекту Селлефруэн ^[266], Мейе считал, что в какой-то момент все дети той или иной мест­ности оказываются не в состоянии усвоить определенную артикуляцию (в данном случае палатализованное 1) и заменяют ее другой. Однако более детальное изучение вопроса показало, что исчезновение или изменение фонем обнаруживается сначала в некоторых словах в речи одного индивидуума или небольшой группы индивидуумов и только затем постепенно становится общим достоянием и получает распространение в определенных географических пределах. Та частная тенденция, которую можно наблю­дать в развитии языка, тот выбор, который язык как бы производит между бесчисленными возможностями изме­нения, является следствием специфических особенностей языковой структуры (ср. приведенные выше примеры из ирландского языка). Следует, однако, помнить, что тен­денция — это отнюдь не причина, но всего лишь термин, при помощи которого мы описываем сущность процесса изменения, когда что-то нарушает равновесие артикуляции. Мне кажется, что позднее Мейе утратил веру в свое объяс­нение, потому что видные биологи отвергли гипотезу о наследовании приобретенных признаков.

В случае семантического изменения особенно важно четко различать сам процесс изменения и его причи­ну. В статье «Sur la classification psychologique des change- ments semantiques» ⁸ JI. Рудэ показывает, как семантиче­ские изменения, которые, без сомнения, происходят в речи, распределяются с точки зрения характера процесса по двум типам:

1) изменения, получающие объяснение, вытекающее из ассоциации по смежности или сходству между идеями (значениями);

2) изменения, получающие объяснение, вытекающее из синтагматических или ассоциативных связей между сло­вами.

В первом случае слово как бы переходит от одного значения к другому. Так, англо-сакс. gang «ходьба, шаги» приобрело также значение «путь, дорога» (это зна­чение до сих пор сохраняется в некоторых диалектах английского языка). В отношении ассоциации по сход­ству ср. такие примеры, как англ. warm colours «теплые краски», sharp sounds «острые звуки» и т. п.

Во втором случае значение переходит от одного слога к другому, с которым первое слово связано синтагма­тически или посредством ассоциации. Во французском языке pas получило свое значение отрицания благодаря сочетанию с пе, точно так же как в современном норвеж­ском языке отрицание ikke развилось из др.-норв. eitgi «что-то, нечто», превратившегося в «ничто, не» под воз­действием предшествующего пе, которое впоследствии исчезло. Примером семантического изменения под влия­нием ассоциации может служить норв. fundere (заимство­ванное через средненижненемецкий из лат. fundare), которое первоначально означало только «основывать, учреждать», а позднее приобрело значение «обдумывать, размышлять (над чем-либо)» благодаря ассоциации с grunne, имевшим оба эти значения.

Здесь мы сталкиваемся с явлениями, сходными по своей сущности с фонематическими законами. Они носят всеобщий, панхронический характер ⁹. Однако следует, мне думается, проводить различие между «тенденцией» и «законом». «Тенденция» — это возможность, будь то воз­можность всеобщего порядка или частного. «Закон» — это точная форма, которую принимает изменение благодаря тому факту, что все человеческие языки имеют много об­щего. Примером подобных «законов» является следующий: из двух интервокальных согласных диссимилируется пер­вый (если диссимиляция вообще имеет место). Или: если в синтагматической группе один элемент исчезает, он может передать свое значение оставшемуся элементу. В этих случаях мы имеем дело только с возможностями, которые реализуются при определенных условиях. В том или ином конкретном языке закон принимает более определенную форму, обусловленную структурой данного языка. Эту форму можно выразить при помощи формулы; например, -1- 1- > -г-1- или -sp- > -st- в языках, где такие фонемы и последовательности существуют.

Все упомянутые лингвисты настойчиво подчеркивают важность системы языка. Мейе всегда начинал лекционный курс с характеристики фонетической системы. Может поэтому показаться удивительным, что ни он, ни другие представители «французской школы» лингвистов не дали сколько-нибудь точных определений таким терминам, как «фонема», «система» или «структура». Это объясняется, по-видимому, тем, что лингвистов данной школы интересо­вала главным образом история языка и языков, где слиш­ком многое нуждалось в объяснении. Более систематиче­ское изучение синхронического аспекта языка было предоставлено фонологам и структуралистам. Мейе и Ванд­риес встретили новые идеи с большим сочувствием; по­следний не однажды выступал в их поддержку (Мейе умер в 1936 г., Вандриес — в 1960 г.). Граммон проявлял инте­рес также к деятельности Пражского кружка, но, по всей видимости, не занимался фонологическими проблемами сколько-нибудь основательно. Так, в своей книге «Traite de phonetique» (1933) он не принимает разграничения «фонологии» и «фонетики», которое стало теперь общепри­нятым среди лингвистов ^[267].

В настоящее время большинство европейских, а также и американских лингвистов признает, что язык представляет собой общественное явление. Работы Ф. де Соссюра и Сепира оказали решающее влияние на современное языкознание. Но в начале столетия положе­ние было иным; многие теории, в частности теории Мейе, были истолкованы неправильно, потому что тезис о соци­альном характере системы языка был неизвестен ученым того времени или понимался ими превратно ^п. Еще в 1906 г. в своей статье «Comment les mots changent de sens» (напеча­тана в «Annee Sociologique», IX ^[268]) Мейе показал, что язык представляет собой наиболее типичное социальное явле­ние в соответствии с определением Дюркгейма; социальное явление — это любой способ действия, зафиксированный или нет, который может оказывать на индивидуума внеш­нее принуждающее воздействие; или же — любой способ действия, общераспространенный в данном обществе и в то же время существующий как таковой независимо от индивидуальных проявлений¹³.

Один из основных принципов метода Дюркгейма за­ключается в том, что социальные изменения вызываются социальными же, а не психологическими причинами. Так,

А. Мейе показал, что при семантических изменениях про­цесс является по своей сущности психологическим, но при­чина имеет социальный характер. Причины семантических изменений бывают трех основных типов. Существуют, на­пример, изменения, обусловленные изменением референта: латинские слова реппа и papyrus изменили значение или, точнее, приобрели дополнительное значение, когда для письма стали использоваться гусиные перья и папирус. Лат. pater, первоначально означавшее главу патриар­хальной семьи, получило во французском языке основное значение, соответствующее лат. genitor. Другие изменения могут быть связаны с разделением общества на классы или группы. Когда слово, распространенное среди небольшой группы, начинает употребляться всем обществом в целом, оно обнаруживает тенденцию к расширению своего зна­чения, и наоборот. Французское arriver использовалось моряками в значении «пристать к берегу, причалить» (лат. arripare). Став общеупотребительным в языке, оно озна­чает «прибывать, приезжать». Латинские trahere, ponere, cubare получили в языке французских крестьян значения «доить», «откладывать яйца» (pondre) и «высиживать цып­лят» (couver). Эти слова вновь вошли в общий обиход, но сохранили при этом свои специализированные значе­ния — явление, которое Мейе называет «заимствованием» (loan).

Третий тип изменений можно объяснить, исходя из использования слова в определенных синтагматических контекстах (ср. во французском языке сочетание пе с pas, rien, point, personne, объясняющее значение отрицания, появившееся у данных слов). Этот тип семантических из­менений, по мнению А. Мейе, обусловлен лингвистическими факторами. Я считаю, что в данном случае причину нужно определить точнее: вероятно, здесь сыграли свою роль вне- языковые условия, которые привели к созданию подобных синтагм.

Мейе полагал, что, поскольку язык — явление соци­альное, между характерными особенностями цивилизации и типом языка, который является частью этой цивилиза­ции, должна существовать известная корреляция. Для подтверждения своей мысли он ссылался на постепенную редукцию флексий в западно-индоевропейских языках. Направление, в котором идет упрощение, определено интеллектуальным развитием говорящих. Прогресс в об­ласти культуры обусловливает прогресс в абстрактном мышлении: в ходе развития индоевропейских языков мож­на наблюдать, как грамматические формы синтетического характера постепенно исчезают, а грамматические формы, соответствующие абстрактным категориям мышления, не только сохраняются, но и развиваются дальше ^[269]. Особен­но показательным примером, как обнаружил Мейе, яв­ляется история грамматического рода. На более поздних ступенях развития индоевропейских языков род выражал­ся несистематически, не имел сколько-нибудь четкого зна­чения, а в тех случаях, когда обладал значением, это зна­чение было purement concret «совершенно конкретным» ^А5. Однако первоначально категория рода в индоевропейском языке, по-видимому, соответствовала некоторым поня­тиям, существовавшим у древних индоевропейцев о самих себе и о том, что их окружало. Название «ноги» в индоев­ропейском было словом мужского рода, предполагавшим нечто активное, движущееся; название же «руки» явля­лось словом женского рода, так как рука выполняла функ­цию получателя. Дерево, дающее плоды, обозначалось словом женского рода; плоды, которые оно давало,— средним родом. Когда «воды» в ведической мифологии выступают как божество, они называются Spah (ж. р. мн.

ч.), в то же время «вода» как вещество — это udakam.

Как и можно было ожидать, Мейе интересовался также и внешней социальной историей различных языков, их ролью в качестве faits de civilisation «явлений цивилиза­ции» в обществе. Примером тому могут служить созданные им истории греческого и латинского языков.

Взгляды Мейе на социальную природу языка были вос­приняты большинством французских ученых также и за пределами той школы, о которой здесь шла речь. Эти взгля­ды нашли отражение в книге Вандриеса «Le langage», написанной в 1914 г., опубликованной в 1920 г. и в изве­стной степени сохранившей свое значение еще и по сей день. Недавно появившаяся книга «Pour une sociologie du langage» Марселя Коэна, которого можно считать пред­ставителем этой же школы, хотя он и несколько моложе (Коэн родился в 1884 г., тогда как Мейе — в 1866 г., Граммон — также в 1866 г., а Вандриес — в 1875 г.), также свидетельствует о влиянии Мейе.

И, наконец, последнее: французские лингвисты особенно много занимались разработкой современных принципов сравнения языков с целью определения исторических связей между ними. Мейе возглавлял также и это направ­ление, и его взгляды наиболее четко изложены в лекциях, прочитанных им в Осло в 1924 г.: «La methode comparative en linguistique historique». Исторически родственными являются те языки, которые представляют собой различ­ные формы первоначально единого языка. Доказательством такого родства служат грамматические формы; соединение определенной последовательности фонем с особой грамма­тической функцией, обнаруженное в достаточном количе­стве примеров, не может быть случайным. Грамматические формы заимствуются редко; попытки объяснить некоторые грамматические формы как заимствования из языка- субстрата не были убедительными. Когда речь идет о соответствиях, обнаруживаемых между грамматическими формами различных языков одной и той же семьи, не обяза­тельно имеются в виду тождественные или сходные после­довательности фонем. Наиболее убедительными являются те соответствия, на примере которых можно видеть, что элементы языка прошли через определенные изменения, обнаруживаемые у известного числа других слов и форм. Так, например, арм. erku «два» мало похоже на лат. duo, но другие формы свидетельствуют, что арм. erk- соответст­вует dwi- других индоевропейских языков; ср. егкі-(в erkiw- «испуг») из dwi-, егкаг «долгий, длинный»; ср. также греч. (дорич.) daros «длинный» (из dwaros; ср. аттич. deros). Однако совпадения в словарном составе, даже значитель­ные, не свидетельствуют еще с неизбежностью об истори­ческом родстве, утверждал Мейе. В своих лекциях он часто упоминал об одном из диалектов армянского языка, который утратил почти ресь исконный словарный состав, но остался диалектом армянского языка, так как сохранил свой грам­матический строй. Поэтому Мейе считал, что в некоторых случаях, имея дело с языками изолированных типов; невозможно доказать их историческое родство. Путем срав­нения форм исторически родственных языков можно по­лучить известное представление об особенностях языка- основы, но следует иметь в виду, что в полном виде систему языка реконструировать невозможно. Пролить свет на предшествующие системы языка могут прежде всего формы нерегулярные, сохранившиеся остатки более древних групп форм (например, формы глагола бытия в индоевро­пейских языках). Характеризующиеся регулярностью группы продуктивных форм обычно имеют недавнее про^: исхождение.

В настоящее время лингвисты, которые интересуются общей теорией языка, заняты главным образом исследова­нием различных языковых структур. Полученные при этом результаты должны быть использованы и при изучении языковых изменений. При таком изучении нельзя также игнорировать психо-физиологический элемент, который на­ряду со структурой языка и функциями форм может помочь объяснить внутреннюю историю языка. Языковые измене­ния происходят в головах людей. Процесс изменения — это психо-физиологическая переменная функция, завися­щая от условий, обнаруживаемых у всех людей; причина, в силу которой процесс становится языковым явлением, носит социальный характер, то есть она специфична и имеет место в определенное время и в определенном обществе.

Классификация языковых изменений в соответствии с внешними критериями разделяет однородные явления и объединяет вместе явления не связанные. Как мы уже видели, случаи диссимиляции и дифференциации, которые большинством лингвистов объединяются вместе, свидетель­ствуют о совершенно различных процессах изменения. Напротив, обычно разграничиваемые умлаут и передви­жение гласных в древнескандинавских языках в дейст­вительности являются результатом одного и того же про­цесса изменения — несмежной ассимиляции гласных, ко­торая встречается в языках, где гласные различаются по количеству во всех слогах и где ударный слог выступает в ритмической группе как центральный. Если в первом случае в результате возникла простая фонема, а не диф­тонг, то это произошло потому, что дифтонгизация долгой

гласной или дифтонга привела бы к появлению нового типа количества (долгих дифтонгов или трифтонгов) или по­тому, что появление дифтонга привело бы к возникновению многочисленных омонимов ^1в.

Будущие исследователи природы языковых изменений должны принять во внимание методы так называемой «французской школы», сопоставив и соединив их с метода­ми структурализма.