Ф. де Соссюр ЛИТОВСКАЯ АКЦЕНТУАЦИЯ[409]

Можно показать, что в литовском языке одна система ударения сменилась другой, коренным образом отличающейся от первой. Вторая система ударения характеризуется зависимостью между ударением и слоговой интонацией, зависимостью, совершенно неизвестной первой системе.

В некоторую эпоху, предшествующую распадению на диалекты (которая во всем остальном не определена), ударение «регулярно переносилось на последующий слог, когда оно падало на слог с циркумфлексной (geschliffen) интонацией, непосредственно после которого находился слог с акутовой (gestossen) интонацией»[410]. Таким образом, *la!kyti (al-j-y) превращалось в laikyti, тогда как, например, rai^yti (аі + у) не изменило места ударения[411].

Этого достаточно как для анализа ныне действующей системы акцентуации, так и для реконструкции древней системы во всех ее частях.

Склонение. Все различия в ударении типа dlvus, ponus (от divas, ponas) сравнительно с kelmus, vyrus имеют позднее происхождение и вызваны тем фактом, что й в dlvus, будучи актированным, перетянуло на себя ударение во всех тех случаях, когда предыдущий слог был циркумфлектированным.

Следовательно, первичными являются лишь те различия, которые не находят себе объяснения в этом фонетическом факте, например dlvals, kelmais наряду с ponais, vyrais.

Но если такое рассмотрение продолжить в деталях, то мы увидим, что ничего не останется ни от парадигмы 1 а Куршата, которая станет тождественной парадигме 11а, ни от парадигмы 16, которая станет тождественной парадигме I lb (перейдя, таким образом, от состояния подвижной парадигмы к состоянию неподвижной парадигмы).

И тут-то можно без особых усилий вытащить из могилы исконную систему, скрытую под современной акцентуацией. Она состоит, как всякому ясно, попросту из

/              косвенно: I а

одной              подвижной              парадигмы              прямо: II а

(              косвенно: I b

+ одной              неподвижной              парадигмы = ^              прямо* II b

С другой стороны, эта система не зависит от интонации, потому что ее парадигмы, и подвижная, и неподвижная, распространяются в равной мере как на слова с акутированным предпоследним слогом, так и на слова с циркумфлектированным предпоследним слогом.

[Следовательно, в настоящее время в литовском смешаны две подвижности акцента: одна — новая, другая — старая, одна — зависящая, другая —не зависящая от интонации; и в настоящем состоянии литовского языка было бы несбыточным пытаться совершенно отвлечься от одной из них для того, чтобы рассматривать только ту, которая является «грамматической», то есть более старой, чем другая. Можно лишь попытаться найти соответствующие обозначения, которые, указывая точно на место современного ударения, в то же время напоминали бы о том, что представляло собой это ударение в первой системе].

В этом отношении слова образуют четыре класса (вместо двух, существовавших в первой системе). Они могут следовать либо подвижной (П) и неподвижной (Н) парадигмам (в древности общим для всех слов, а теперь характерным для слов с акутированным предпоследним слогом), либо парадигмам П/а и Н/а—обозначения, которые мы принимаем для современных вариантов подвижной и неподвижной парадигм в словах с циркумфлектированным предпоследним слогом*.

Для различных форм, входящих в состав парадигм (например, форм творительного падежа на -й, творительного падежа на -mi, родительного падежа на -s и т. д.), возможны также четыре ситуации вместо двух. Для них первоначально существовали лишь следующие две альтернативы: возможность окси- тонезы, которая реализовалась в подвижной парадигме (обозначим этот случай буквой Q), и невозможность оксито- незы, или, иначе говоря, баритонеза как в подвижной, так и в неподвижной парадигмах (обозначим этот случай буквой Z).

Z = отсутствие окситонезы[412] во всех парадигмах Za = наличие окситонезы в П/a и Н/а Q = наличие окситонезы в П/a и П Qa — наличие окситонезы в П/a, На и П.

Первые три случая встречаются повсюду, четвертый, менее частый, должен был обнаруживаться тогда, когда форма, оканчивающаяся на слог с акутовой интонацией, случайно попадает в число форм, для которых возможна окситонеза в первой системе. Так, именительный падеж ед. ч. ж. р. на -а оказывается оксито- нированным в трех парадигмах, вопреки всем „правилам", потому что он является одновременно формой Q (как все nom. sing.) и формой, оканчивающейся на акутированный слог.

Многосложные слова.— Здесь происходит то, что можно было предвидеть.

Парокситонированные многосложные основы представляют то же характерное состояние, что и основы двусложные (у которых именно потому и развились парадигмы П/a и Н/а, что они были парокситонами).

Основы пропарокситонированные и гипербаритонированные не обнаруживают никаких следов этого состояния; независимо от интонации предпоследнего слога и от интонации ударного слога они могут иметь только две парадигмы — чисто подвижную (П) и неподвижную (Н). Иначе и быть не может, так как предпоследний слог, находящийся в контакте с конечным, не имеет тона, а слог, имеющий тон, не находится в контакте с конечным.

Другой круг идей, который, как кажется, вытекает с большой долей вероятности из изучения тех же многосложных слов, состоит в том, что «только слово с наосновным ударением на первом слоге может иметь подвижную парадигму» (напоминаем* что у всех двусложных слов ударение падает на первый слог). Большая часть современных исключений, таких, как парокситонированное подвижное septyni septynius, объясняется автоматическим действием того же закона (septynius восходит к *septynius (в связи с [последовательностью] ё + у), что дает пропарокситонированную подвижную парадигму).

Глагольное спряжение.

Среди многочисленных признаков, говорящих в пользу этого предположения, отметим основные:

1. Причастие на -ant-. Это именное образование следует либо неподвижной, либо подвижной парадигме (потому что, само собой разумеется, всякое различие типа neszfs—augqs представляет собой различие [акцентуационных] парадигм в чистом виде (ср. вин. п. neszantiKaK augant;)[413]. Если верить грамматике Куршата, правило для причастий следующее: они следуют всегда неподвижной парадигме, когда корневой слог акутированный, и частично подвижной, когда корневой слог циркумфлектированный. Таким образом:

szaukiqs neszfs/augss.

Правило не только необъяснимое, но и коренным образом противоречащее сформулированному выше принципу, гласящему, что интонация никогда не влияет на выбор парадигмы.

Действительное положение вещей таково, что в грамматике Куршата главы, посвященные акцентуации причастий и других отглагольных образований, представляют собой собрание ошибок, которые опровергаются как материалом „Немецко-литовского словаря" того же автора, так и его „Новым заветом"[414]. Из этих источников можно сделать вывод, что истинная акцентуация такова:

1. serg|s nesz|s / aug|s,
2. szauki^s / traukiqs,
3. klypst^s / trukst^s,

то есть что парадигма причастия: а) не зависит от интонации, но б) зависит от способа образования глагола: на -б, -jo, -sto и т.

Аналогичные наблюдения можно сделать относительно причастия на -ата- и т. д.

2. Акцентуация префиксов. С первого взгляда неясно, почему в одних презентных формах ударение падает на префикс, а в других — нет. Например: ne-serga, ne-nesza, но ne-szaukia. Вскоре, однако, выясняется, что здесь действует та же закономерность, что и в причастиях. Этим еще не доказывается, что парадигма была подвижной, но это по крайней мере свидетельствует о том, что существовало явное различие между serga- и szaukia-. Совершенно очевидно, что существование формы ne-auga (как ne-traukia) вместо ne-auga объясняется опять-таки автоматическим действием закона, переместившего ударение с предшествующего слога[416].

Деривация. С точки зрения ударения существуют три категории (вторичных) суффиксов.

Одни, представляющие для нас минимальный интерес, обладают собственным ударением и безразличны к производящему слову, например -ynas.

Другие не безразличны к производящему слову и требуют, чтобы производное слово имело тот же тип наосновного ударения, что и производящее. Таков суффикс -iszkas (ра- gonas: pagSniszkas и т. д.). Отсюда следует, что, если суффикс начинается с акутированного слога, он принимает на себя ударение каждый раз, как только он присоединяется к пароксито- нам с предпоследним циркумфлектированным слогом.

Наиболее интересны суффиксы третьей категории. Производные слова с этими суффиксами получают ударение либо на суффиксе, либо на производящей основе, в зависимости от того, какова парадигма производящего с л о в а — п од ви ж н а я или неподвижная. Ср. darbininkas, piningininkas из darbas (П), piningas (П), но bur- tininkas, malunininkas из burtas (Н), malunas (Н/а). И в этом случае может иметь место упомянутое выше усложнение, если суффикс начинается с акутированного слога, как -utas, -ingas и т.

Эти замечания относятся только к наосновному ударению производных слов. Но и их [акцентуационная] парадигма, а также изменения интонации („метатония"), которые часто в них представлены, видимо, находятся в тесной связи с акцентным типом производящего слова.

Следствия, имеющие значение для фонетики. 1. Циркумфлек- тированный ударный слог перед кратким конечным показывает, что конечный слог всегда был кратким, например: tavi, mirti, nesza, turgus, esti. (Форма, в которой это происходит, должна иметь контур ударения (courbe d’accent) только типа Z или 2, но в данном случае знать ее контур не обязательно.)

2. Когда относительно какой-то формы можно утверждать, что она имеет контур ударения Za (а это означает, что она не только всегда (а не иногда) окситонирована при циркумфлектированном предпоследнем слоге, но и столь же абсолютно всегда баритонирова- на при акутированном предпоследнем слоге), то очевидно, что ее краткий конечный гласный восходит к древнему долгому[418]. Например, инфинитив mirte—augte не мог иметь исконного краткого е. (В действительности эта форма оканчивалась на t§, как это показывают диалекты)х.

Акцентная парадигма имени в литовском языке и [индоевропейские] окситонированные основы. [Одно дело—установление относительного положения ударений, то есть того, приходятся ли они на корневую колонку (colonne radicale) * или на следующий за ней слог, что и образует [акцентную] парадигму и представляет собой факт, который всегда можно установить; другое дело—определение той грамматической значимости, которую приобретают эти ударения как „наосновные" и „флективные", что не всегда является очевидным и не соотносится однозначно с указанным различием; например, в тгатрб; ударение находится на корневой колонке, но считается флективным. Поэтому мы различаем при характеристике парадигм только ударения колонные и маргинальные.

Есть еще один материальный элемент, помимо деления ударений на колонные и маргинальные, который может показаться принадлежащим парадигме, — это расстояние корневой колонки от конца слова (и тем самым от маргинального ударения). Надо, однако, остерегаться включать это расстояние в понятие парадигмы, если мы хотим сохранить возможность классификации парадигм, когда эти два элемента — расстояние и виды ударений — войдут в сложные отношения. Таким образом, парадигма в нашем понимании есть только совокупность колонных и маргинальных ударений, скорее, даже только содержание корневой колонки, зная которое, можно сделать вывод и о том, что в ней не содержится [419].]

1. В литовском существует только одна парадигма **, которая не имеет, впрочем, иных случаев применения, кроме как при

баритонированны[420] основах. Если чисто гипотетически применить ее к окситонированным основам, она неизбежно изменилась бы и дала бы две новых парадигмы. Чтобы убедиться в этом, достаточно перенести колонку корневого ударения на колонку І-Ext. (что дает у всех имен окситонированную основу) и сосчитать, сколько ударений являются теперь колонными и сколько— маргинальными. Результат ни в коем случае не будет таким же, как в общей * парадигме: он окажется разным в зависимости от того, производилась ли операция с вокалической основой (sunu- вместо sunu-) или с консонантной (dukter- вместо dukter-).

Будем называть общую парадигму парадигмой G; форму, которую она должна принять у вокалических окситонов,— парадигмой g и форму, которую она должна принять у консонантных окситонов,—парадигмой у.

2. Можно заметить, что гипотетическая парадигма у не отличается сколь-нибудь значительно от парадигмы индоевропейских консонантных окситонов (по крайней мере, от типа тиог5;/тго186lt;; или 'jovYj/'jovatlxoc, который, согласно нашему определению парадигмы, не имеет никакого отношения к типу ттатдр/тгатрб;/) и что g, со своей стороны, совпадает в основном со схемой индоевропейских вокалических окситонов. Чтобы прийти к такому результату, нам нужна была только общая[421] литовская парадигма, которая не совпадает ни с g, ни с у. Существенно именно это; далее мы легко обнаружим, что g и у существуют в действительности, одна — обязательно — в основе szim-, другая — необязательно (librement) — в katra- и др. местоименных окситонах—обстоятельство, которое само по себе не могло бы ничего добавить к нашим знаниям об общей парадигме.
3. Легкость, с которой G дает индоевропейские парадигмы, когда мы налагаем ее на предполагаемые окситонирован- ные основы, наводит на мысль о том, что именно здесь надо искать ее происхождение. Вопрос об отсутствии окситонированных основ в языке, сам по себе не связанный с вопросом организации парадигмы, возникает независимо от нашего желания одновременно с последним вопросом.

Мы выдвигаем в качестве гипотезы: 1) что только g и у существовали первоначально как подвижные парадигмы (так что- только слова, которые имеют сейчас неподвижную парадигму, в древности были баритонированными); 2) что всякое ударение в парадигмах g и ], которое случайно находилось на внутреннем слоге, переносилось на начальный слог, в то время как всякое конечное ударение (как колонное, так и маргинальное) оставалось на своем месте.

4. Если принять этот принцип \ то переход консонантных

основ от парадигмы f к G вытекает из

неукоснительно2.

(G)

него te

ter[ ter! teres

terimi, и т. д

*dukt§

*dukt6

*duktg

*dukte

*dukte

duk

diik

duk

duk

duk

gt;

gt;

gt;

gt;

gt;

rin

ri

res

rimi

смещении обнаруживаются четыре новых явле-

(7) Им., зв.

Вин.

Дат., Мести.

Род.

Твор.

5. При этом ния:

1. Основа перестала быть окситонированной.
2. Парадигма изменилась, поскольку содержание корневой колонки (=парадигмы; см. выше) уменьшилось на два ударения—в форме именительного падежа ед. ч. и в форме звательного падежа ед. ч.,— так как ударения в них заняли теперь маргинальное положение.
3. В языке стали допускаться передвижения ударения на расстояния, ранее невозможные (начало „скачка ударения" (saut d’accent), ставшего затем характерной чертой всей системы литовской акцентуации).
4. Любое ударение на конечном слоге приобрело единообразно новое значение: оно необходимо противопоставляется колонному ударению; но к этому нужно добавить следующее: любое положение ударения в слове настолько отчетливо соответствует теперь либо колонному, либо маргинальному ударению, что они с этого момента (в первый раз) оправдывают название: наосновное и флективное ударения (см. ниже).

Наша точка зрения пока, таким образом, характеризуется следующим: в том, что составляет ныне маргинальное ударение консонантной основы, содержится фрагмент корневой колонки древнего окситона.

6. Можно ли точно так же в вокалических основах вывести G из g? Ответ может быть только один: нет. И больше того, непосредственный вывод из принципа, примененного нами к консонантным основам, заключается в том, что у вокалических окси- тонов ни одно ударение не должно было меняться, так как ударные слоги парадигмы g (как колонные, так и маргинальные) являются все без исключения конечными, в отличие от ударных слогов парадигмы 7, и что вследствие этого парадигма g и класс вокалических окситонов должны были бы сохраниться без изменений

1. К сожалению, трудно определить точно характер этого закона, так как его переформулировке в чисто фонетический закон препятствует ряд обстоятельств.
2. Исключением здесь и далее является дат. п. мн. ч. (dukterimus) — единственное внутреннее маргинальное ударение парадигмы у или парадигмы G, которое должно было бы как внутреннее перейти на начальный слог, подобно внутренним колонным ударениям.

до настоящего времени. Таково и есть наше мнение, подтверждением которому являются все вокалические местоименные окситоны. В katra-,ana-, kuria- и (диалектных) kokia-, tokia- сохраняется неизменным вместе с парадигмой g тип вокалических окситонов. Проблема состоит не в том, чтобы объяснить возникновение этих окситонов, которые в настоящее время являются странной аномалией в системе литовского языка, а в том, чтобы выяснить, каким образом все остальные вокалические окситоны (имен) изменили свой вид и отошли от первых; не будь этого обстоятельства, парадигма G была бы ныне не общей, а, наоборот, небольшой, имеющей локальный характер * парадигмой (petit paradigme local), а баритонеза основ не была бы устойчивым законом этого языка.

Мы допускаем здесь —не как удобное объяснение, а как предположение, основанное на серьезных аргументах,— что в окситонированных вокалических именных основах литовского языка ударение систематически оттягивалось с конечного слога в тех формах, где за образец могла быть взята парадигма G (свойственная тогда консонантным основам), например, в именительном мн. ч. sunus вместо *sflnus, по образцу dukteres, которое само заменило *dukteres и никогда не имело конечного ударения. (Две тенденции, изложенные выше в пункте d, отчасти обусловили это изменение; это же явление имеет место и сейчас, когда в местоименных окситонах kokj или kokius заменяется на коЦ, kokius.) Тогда же осуществилась унификация парадигмы (ранее разделенной на g и у) в (парадигму] G и произошло исчезновение класса окситонированных основ.

Примечание. Хотя формы, в которых произошла оттяжка ударения, стали вследствие этого совершенно одинаковыми в парадигмах sunii- и dukter-, в них содержится неравное количество маргинальных ударений, представляющих собою остаток прежней корневой колонки окситони- рованной основы (в одной —только dukte — им. и зват. п.; в другой—sunus, sunau, sunaus, sunu); это вызвано первоначальной асимметрией парадигм g и у, что не мешает, однако, парадигме G быть ныне везде одинаковой.

7. Необходимо сделать последнее замечание. Рассмотрев все сказанное выше, возможно, сделают вывод, что существует только один определенный факт, позволяющий утверждать, что общая литовская парадигма восходит к частной парадигме [консонантных основ], и этим фактом является лишь ударение в именительном ед. ч. и в звательном ед. ч. в общей литовской парадигме. Несомненно, это так, но это очень веский аргумент, потому что если общая литовская парадигма является лишь продолжением общей индоевропейской схемы—точка зрения, дающая опору для ряда иного рода утверждений, например для утверждения, что „скачок ударения" (подвижность ударения в баритонированных основах) должен был быть общим индоевропейским явлением, — тогда спрашивается, почему формы именительного ед. ч. и звательного ед. ч., то есть именно те формы, которые ВО ЕСЄХ индоевропейских парадигмах имеют жолонное ударение, стали в общей литовской парадигме маргинальными?[422]

И если, напротив, нас спросят, допустив особое происхождение литовской парадигмы, в чем должно заключаться основное отличие литовской парадигмы от всех индоевропейских парадигм, мы сможем сразу и точно ответить, что это отличие состоит в неизбежном переходе форм именительного падежа ед. ч. и звательного падежа ед. ч. в формы с маргинальным ударением. Правда, из этого допущения вытекает, как мы видели, кроме общего предположения о том, что литовская парадигма восходит к окситонированным основам, более частное предположение, что она происходит только от окситонированных консонантных основ.

8. Подобно тому как в наше время основные принципы литовского ударения (при ближайшем рассмотрении) не нарушаются нигде, кроме как в окситонированных основах[423], мы видим, что в историческом плане литовское ударение достигло своего теперешнего строя и реализовало максимальную- упорядоченность, которую не могла превзойти ни одна языковая система, именно благодаря устранению окситонированных основ.

Особенность этого строя заключается в том, что литовская парадигма всегда, во всех формах, может быть разрезана на два сегмента: слева—сегмент наосновных ударений, справа — всех остальных. Сверх того, один из этих сегментов всегда соответствует колонкам внутренних слогов, а другой — колонкам внешних слогов (окситонированные основы заранее исключаются). Благодаря такой позиции в слове можно сказать заранее, является ли данное ударение колонным или маргинальным. Но в силу их взаимного положения колонное и маргинальное ударения получают одновременно значение наоснбвного и флективного ударений — положение, которое в применении к другим языкам может оспариваться с большим основанием.

Для того чтобы это различие могло существовать, за колонным ударением должен следовать, как это имеет место и в литовском, еще один слог, показывающий виртуальную позицию противоположного ударения. Так, мы можем говорить, что в слове panthas мы имеем дело с колонным и наосновным ударением; но относительно ударения в словах pits, тгои;, Traxptbv, tijjlt); или xtjx+ мы можем сказать только то, что оно—просто колоннеє, а не наоснов- ное и не флективное.

Для того чтобы система, подобная литовской, не могла появиться даже в идее, достаточно, чтобы колонное ударение приходилось более или менее часто на колонку І-Ext. С другой стороны, для того чтобы эта система существовала во всей своей полноте, достаточно, чтобы ударение никогда не падало на колонку І-Ext., то есть чтобы исчезли окситонированные основы.

9. Выше мы абстрагировались от склонения существительных и прилагательных мужского рода на -а, которое имеет ряд особенностей. Во множественном числе именительный падеж (бёуаТ, margi) остался верен окситонной схеме, ввиду того что формы dukteres и даже sunus столь резко отличались от них своими конечными слогами, что не могли вызвать сдвиг в ударении. В единственном. числе, однако, есть несколько отклонений, которые нельзя объяснить в немногих словах.

Латышские интонации. Представляется возможным доказать, что интонации латышского языка никак не связаны с соответствующим явлением литовского, но имеют отношение к классам литовского ударения.

Если двусложное имя принадлежит в литовском к парадигме П/а или П, то в латышском оно имеет прерывистую (gestossen) интонацию, например: dfws, dfgs = devas П/а, degas П; в противном случае оно имеет в латышском длительную (gedehnt) интонацию, например: preds, pens = pr§das Н/а, pgnas Н.

Это, несомненно, объясняется тем, что в типе* Н (не решая вопроса о том, различались ли уже в балтийском (letto-lit.) типы Н и Н/а) начальный слог всегда был ударным, тогда как в типе П он мог быть ударным очень редко. Северные литовские диалекты, которые стремятся, подобно латышскому, оттянуть ударение на начальный слог, обнаруживают весьма заметные различия в акцентуации, в зависимости от того, был ли начальный слог ранее ударным или нет, но независимо от того, был ли он актированным или циркумфлектированным; в этом же кроется, по-види- мому, единственная причина, которая вызвала в латышском различие между прерывистой и длительной интонациями, хотя осторожность подсказывает, что ничего нельзя утверждать категорически, особенно когда дело касается глагола.

P.S. Когда я писал эти строки, я еще не знал о недавно вышедшей книге Г. Хирта „Der indogermanische Akzent", которая, Несмотря на серьезные попытки автора внести ясность в пешц* мание литовского ударения, вызывает у меня многочисленные возражения.

Хирт не имеет никакого представления об общем смещении ударения в группе «циркумфлектированный ударный слог + актированный слог» — первоисточнике нынешнего состояния литовского ударения.

Однако, анализируя словоизменение, он все же заметил, что «акутированные окончания перетянули на себя ударения циркум- флектированных корней» (стр. 95). Этот факт, даже изложенный в такой форме, мог бы, не давая подлинного представления о законе, бросить свет по меньшей мере на все литовское словоизменение. Но у Хирта этот факт поставлен в один ряд с целой совокупностью других, недоказуемых законов (стр. 93—95); в результате он оказался до смешного малозначимым даже в области словоизменения.

Сказанное имеет целью подчеркнуть различие в точках зрения, а отнюдь не отстоять приоритет, в чем нет необходимости, поскольку закон, в том виде, в каком мы его себе представляем, был изложен нами еще в 1894 г. на конгрессе ориенталистов в Женеве и его формулировку можно найти в „Бюллетене" конгресса1. (Я уже указывал на это ранее: MSL, VIII, стр. 445; IF, IV, стр. 460, прим. 3.)

Теория Хирта при ближайшем рассмотрении оказывается, несмотря на внешнее сходство с нашей, еще более далекой от нашей точки зрения, когда речь заходит об окситонах и их связях с литовской парадигмой.

КРАТКАЯ БИБЛИОГРАФИЯ[424]

В. А. Дыбо, В. М. И л л и ч-Св и т ы ч, К истории славянской системы акцентуационных парадигм, в кн.: «Славянское языкознание. Доклады советской делегации», М., 1963.

В. А. Дыбо, Акцентология и словообразование в славянском, в кн.: «Славянское языкознание. VI Международный съезд славистов. Доклады советской делегации», М., 1968.

В.              М. И л л и ч-С в и т ы ч, Именная акцентуация в балтийском и славянском языках, М., 1963.

Л. В. Матвеев а-И с а е в а, Закон Фортунатова — де Соссюра, «Известия Отделения русского языка и словесности АН СССР», З, 1, 1930.

G. В on f ante, Una nuova formulazione del le legge de F. de Saussure, «Studi Baltici», 1, 1931.