ФОНЕТИЧЕСКИЙ звуко-буквенный разбор слов онлайн
 <<
>>

ВНЕШНИЕ ВАРИАЦИИ И ФУНДАМЕНТАЛЬНАЯ СТРУКТУРА

В сфере смысловых единиц проблема оказывается более сложной ввиду того, что изменениям может подвергаться как внешняя форма, так и число членов класса, а также их взаимные смысловые отношения в высказывании и внутри класса.

Что касается формы этих единиц, то су­щественно проводить различие между теми вариациями, которые являются результатом закономерной эволюции системы дифференциальных единиц (distinctive pattern), и другими типами вариаций: когда мы видим, что

современное английское stones [stounz] «камни» соответ­ствует древнеанглийскому stanas [stanas] «камни», то можно сказать, что в связи с данным изменением не воз­никает никаких проблем, которые бы уже не были рас­смотрены при исследовании структурных вариаций диф­ференциальных единиц в пределах различных классов этих единиц. Как говорили раньше, /stounz/ закономерно произошло от /stanas/ в соответствии со «звуковыми зако­нами» языка.

Но формальные изменения могут вызываться и заменой по аналогии, когда в определенном контексте принятая форма какой-нибудь единицы заменяется по аналогии дру­гой формой, ранее употреблявшейся только в некоторых

других контекстах: современное английское love «любовь» является точным посегментным соответствием древнеанг­лийского lufu «любовь»; но love’s («любви» — форма род. п. ед. ч.) не соответствует древнеанглийскому генитиву lufe («любви» — форма род. п. ед. ч.), поскольку признак генитива -е был в некоторый момент заменен конкурирую­щей формой -s. Все это хорошо известно и всегда рассмат­ривалось под традиционной рубрикой «изменений по ана­логии». Но в рамках структурного подхода эти факты требуют пересмотра. Для всех тех, кто изучает данный язык — будь то ребенок или взрослый,— далеко не без­различно количество способов выражения генитива в изу­чаемом языке: имеется ли в нем две (или более) различные формы генитива или в результате выравнивания по ана­логии представлен только один способ выражения этого падежа.

Этим в значительной степени объясняется то осо­бое внимание, которое уделяется в описаниях языка (как традиционных, так и «структурных»), так называемым вариациям алломорфов (allomorphic variation). Следует заметить, что как только мы начинаем исходить из исчер­пывающего разложения высказывания на минимальные значащие единицы (называемые морфемами или монемами) и отказываемся (в общелцнгенетическом плане) от посту­лирования единиц, промежуточных между этими мини­мальными единицами и предложением, то оказывается, что единственным смыслом, который мы можем придать слову «морфология», является следующий: «изучение

синхронических вариаций формы значащих единиц», или, другими словами, составление списков «алломорфов» каждой «морфемы» с указаниями относительно их дистри­буции; в этом смысле совершенно оправданным было бы употребление традиционного (английского) названия мор­фологии «акциденция» (“accidence”), поскольку ее можно представлять себе как перечисление тех превратностей (accidents[305]), которым подвержен формальный облик зна­чащих единиц. Однако, какое бы большое практическое значение ни имела таким образом определяемая мор­фология, следует подчеркнуть, что описываемые ею «акциденты» представляют собой лишь весьма перифе­рийные аспекты подлинной структуры языка.

Это утверждение прозвучит для многих парадоксом. Попытки типологического подхода в лингвистике опира­лись главным образом на морфологические принципы, от­носительно которых молчаливо предполагалось, что они представляют и характеризуют подлинную структуру языка: традиционная триединая формула — изоляция, аг­глютинация, флексия—основывалась на структуре того, что в разных языках считалось соответствующим слову клас­сических индоевропейских языков. Но поскольку слова в большинстве случаев представляют собой группы (clu­sters) «морфем», прочно соединенных таким образом, что между ними не могут вставляться другие морфемы, то старые типологи в качестве основного критерия исполь­зовали (в неявном виде) степень формальной отделимости минимальных значащих единиц в высказывании.

Понятно, конечно, что рано или поздно неотделимость приводит: 1) к появлению комбинаторных вариантов («алломорфов») для различных контекстов, как, например, в случае индо­европейского показателя аккузатива единственного числа *-т, выступающего в греческом в виде -п после гласных и в виде -а после согласных; 2) к амальгамированию ранее следовавших друг за другом «морфов», результатом чего является неосуществимость какого-либо непосредственно и универсально приемлемого разложения на последова­тельные элементы. Например, лат. ciuis выступает, с одной стороны, как ciui-s с due- в качестве алломорфа — ciui- в ciue-m, а с другой стороны, как ciu-is, где -is — алло­морф морфемы номинатива единственного числа; 3) к раз­витию согласования, то есть прерывистых «алломорфов». Например, в латыни мы имеем fortis ciuis с ...-s ...-s — повторяемым прерывистым показателем номинатива.

На первый взгляд кажется, что ограничения возмож­ности включения той или иной «морфемы» в пределы высказывания затрагивают и структуру языка. Однако в действительности в синтаксисе важна не возможность или невозможность включения еще одного отрезка в дан­ную точку высказывания, а возможность или невозмож­ность употребления определенной единицы, изменяющей сообщение некоторым заданным образом. При этом аб­солютно неважно, в какое место высказывания будет включена данная единица и в виде чего она будет пред­ставлена: в виде ли легко выделяемого отрезка (например, предлог в английском языке), или прерывистой формы (как в случае согласования), или положительного или отрицательного признака какой-нибудь слитной формы (amalgam) (предлог во французском: auto], или прошедшее время в английском: he cut «он резал»). Здесь мы сталки­ваемся с одним из главных различий между различитель­ными и значащими единицами: различительные единицы являются различительными сами по себе благодаря тому, что они противопоставлены друг другу, и притом в опре­деленной точке высказывания: lap «подол», pal «дружок» и alp «вершина» состоят из одних и тех же фонем /1/, /ае/ и /р/, но порядок, в котором они появляются, релевантен, и поэтому данные слова полностью различны.

В случае же значащих единиц порядок может быть, а может и не быть релевантным; таким образом, когда он релевантен, об этом следует упоминать специально, как об одном из средств, способных служить передаче информации.

Вообще говоря, то, как отрезки речи, являющиеся манифестацией значащих единиц, сочетаются друг с дру­гом в процессе языковой коммуникации, в значительно меньшей степени определяет структуру языка, нежели число единиц в данном классе и субстанциальные соотношения между этими единицами: формальные разли­чия между немецкой парой in das Zimmer «в комнату» — in dem Zimmer «в комнате» и ее английским эквивалентом into the room «в комнату» — in the room «в комнате», которые представляются огромными тем, кто пленяется внешним оформлением, описываемым в грамматиках в раз­деле немецкого склонения, с точки зрения структуры не существенны по сравнению с соответствующей француз­ской моделью, где недифференцированное dans la chambre «в комнату, в комнате» сваливает все бремя различения на словарь.

Независимо от того, будем ли мы понимать структур­ные вариации в плане значащих элементов как «вариации, претерпеваемые структурой» или как «внутренне обуслов­ленные вариации», нам должно быть ясно, что предпочтение следует отдавать тому типу структуры, который про­является в специфических синтагматических и парадигма­тических моделях (patterns), используемых любым языком для того разложения человеческого опыта, которое ди­ктуется линейностью речевой коммуникации. Под «синтаг­матическими моделями» я понимаю не просто порядок следования различных элементов высказывания, а воз­можности соприсутствия (co-existence) единиц, принадле­жащих к разным классам, независимо от их положения в речевой цепи: структурная вариация, которая состоит в появлении различия между активным и пассивным залогом (то есть двумя разными способами ориентиров­ки предиката относительно участников действия), го­раздо более существенна, чем выбор и группировка раз­личительных элементов, необходимых для выражения этого различия.

Это не значит, что формальные вариации самых разных типов не играют роли в образовании основополагающих моделей; легко представить себе, как формальные средства, используемые для выражения какого-либо из фундамен­тальных противопоставлений, могут определить судьбу этого противопоставления. Ни один из аспектов языка не может упускаться из виду при рассмотрении вопросов эволюции. Но важно тем не менее четко различать раз­ные уровни, которые удалось выделить благодаря иссле­довательской работе последних десятилетий, направлен­ной к более адекватному пониманию языковых процессов.

<< | >>
Источник: В. А. ЗВЕГИНЦЕВ. НОВОЕ В ЛИНГВИСТИКЕ Выпуск IV. ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРОГРЕСС» Москва 1965. 1965

Еще по теме ВНЕШНИЕ ВАРИАЦИИ И ФУНДАМЕНТАЛЬНАЯ СТРУКТУРА: