Введение

Языковая универсалия — это некоторый признак или свойство, присущее всем языкам или языку в целом. Утверждение о существовании предполагаемой языковой универсалии представляет собой некоторое обобщение о языке.

«Единственными полезными обобщениями, касаю­щимися языка, являются индуктивные обобщения» (Bloomfield, Language, 1933, стр. 20). Это указание весьма важно для нас, потому что наша цель — не изо­бретать языковые универсалии, а открывать их. Но как открывать их — не очень ясно. Было бы справедливым утверждать, что задачи, которые преследует поиск уни­версалий, совпадают с общими задачами лингвистики по крайней мере в двух отношениях. Во-первых, это утверж­дение истинно в эвристическом смысле: мы не можем быть уверены, и это касается любой области лингвистиче­ского анализа, что тот или иной анализ не приведет к обнаружению чего-либо существенного для поиска уни­версалий. Во-вторых, правдоподобие (если не неизбеж­ная истинность) этого утверждения обнаруживается, ког­да мы принимаем одно из возможных определений линг­вистики как отрасли науки, той отрасли, цель которой определить место человеческого языка во вселенной. Эта формулировка оставляет интересующую нас проблему универсалий неопределенной в той мере, в какой нере­шенной является общая проблематика лингвистики. Только в том случае, если (что крайне неправдоподобно) эта проблематика будет полностью решена, мы будем точно знать, что такое лингвистика, и в тот же самый момент исчезнет всякое основание для существования проблемы универсалий. Трудно установить сколько-ни­будь заметные различия между «поиском языковых уни­версалий» и «определением места человеческого языка во вселенной». Скорее, это два пути описания одного и того же — модернистский и старомодный.

Но сама проблема, как бы ее ни формулировать, яв­ляется важной; показательно, что время от времени мы откладываем в сторону разные наши узкопрофессио­нальные дела и пересматриваем основы нашей науки.

В данной работе мы коснемся пяти вопросов: в раз­деле «Введение» делается ряд допущений и предостере­жений и указывается на некоторые опасности; этот раз­дел можно рассматривать как расширение или даже как разъяснение процитированного ранее сжатого замечания Блумфилда. Раздел второй суммирует некоторые при­знаки, обнаруживаемые (если автор не ошибается) во всех человеческих языках, но чуждые той или иной си­стеме коммуникаций животных, отличной от человече­ской. В разделе третьем предлагается набор признаков, специфичных для языка; иными словами, если коммуни­кативная система имеет все признаки, входящие в этот набор, то предлагается считать ее языком. В разделах четвертом и пятом перечислены немногочисленные при­знаки, соответственно фонологические и грамматические, которые, как представляется, присущи всем человече­ским языкам, однако они не обусловлены с полной оче­видностью теми признаками, которые могут рассматри­ваться в качестве критерия при определении языка.

1.1. Установление языковой универсалии должно ос­новываться как на экстраполяции, так и на эмпи­рическом материале.

Естественно, что мы не хотим откладывать обобще­ния до тех пор, пока мы не получим полной информации обо всех языках мира. Следует поэтому формулировать

обобщения как гипотезы, которые будут проверяться по мере того, как в наше распоряжение будет поступать но­вая эмпирическая информация. Но это не так просто. Если бы даже мы обладали полной информацией о всех живых языках, то оставались бы только что вымершие языки, информация о которых недостаточна. Представ­лять, что мы имеем достаточную информацию также и об этих мертвых языках, бессмысленно, поскольку это означало бы представлять себе невозможное. Вселенная, видимо, устроена так, что информация о всей совокупно­сти фактов недоступна — по крайней мере в том смысле, что имеются события в прошлом, оставившие о себе лишь неполные свидетельства.

1.2. Установление языковой универсалии зависит как от определения, так и от эмпирического матери­ала и экстраполяции.

Если в очередном языке, информация о котором ста­новится доступной, отсутствует некоторый признак, ра­нее считавшийся универсальным, то мы можем считать, что имеем дело с неязыком, и спасти тем самым наше обобщение (ср. Kemeny, 1959, стр. 97—98). Можно из­бежать проистекающей отсюда тривиальности с по­мощью разных процедур, но все они предполагают, что решение принято заранее и такие решения суть опреде­ления. Мы можем решить, что любая система, обнару­живающая некоторый набор эксплицитно перечисленных признаков (определяющий набор), должна быть названа языком. Тогда универсальность некоторых выбранных признаков окажется тавтологией. Конечно, для каждого последующего цикла поиска универсалий сам перечень может быть пересмотрен.

1.3. Признак может быть широко распространенным или даже универсальным, не будучи существен­ным.

Легче всего это показать с помощью следующего прие­ма. Предположим, что все языки мира, за исключением английского, должны вымереть. С этого момента любое утверждение, справедливое для английского языка, пред­ставляло бы собой и синхронную языковую универсалию. Поскольку мертвые языки могут не обладать призна­ками, которые мы считаем универсальными или широко распространенными среди живых языков, то одна лишь распространенность признака едва ли может свидетель­ствовать о его существенности.

1.4. Различие между универсальным и просто широко распространенным не обязательно релевантно.

Обоснование — то же, что для 1.3. Вероятно, все мы чувствуем, что универсальность некоторых признаков можно охарактеризовать как «случайную» — с таким же успехом они могли бы оказаться просто широко распро­страненными. Это ничего не говорит нам о том, как про­водить различие между «случайно» и «существенно» универсальным.

1.5. Поиск универсалий не может быть успешно от­делен от поиска содержательной таксономии язы­ков.

Под «таксономией» здесь понимается не генетиче­ская классификация, а то, что можно называть также «типологией». Допустим, что некоторый признак, счи­тавшийся ранее важным и универсальным, отсутствует в каком-то вновь открытом языке. И все же этот признак может оставаться важным — в той мере, в какой его отсутствие в новом языке есть факт, типологически важ­ный для этого языка.

Напротив, если некоторый признак в самом деле яв­ляется универсальным, тогда он таксономически нереле­вантен.

Вот пример, иллюстрирующий пункты 1.4 и 1.5. Ко­гда-то считали, что все языки различают имена и гла­голы — в соответствии с некоторым подходящим и доста­точно формальным определением этих терминов. Одна из форм данного утверждения — все языки имеют два различающихся типа основ (возможно, в дополнение к разным иным типам), которые в зависимости от их отно­шения к флексии (если она существует) и к синтаксису могли бы быть отнесены к именам и глаголам. В этой форме обобщение оказывается неверным для языка нут- ка, где все грамматически не изменяемые основы обла­дают одним и тем же набором возможных флексий. Раз­личие между именем и глаголом на уровне основ столь широко распространено, что его отсутствие в нутка, без­условно, заслуживает того, чтобы быть отмеченным с типологической точки зрения (1.5). Однако оказывается, что даже в нутка на уровне грамматического изменения слова в целом появляется нечто, очень похожее на про­тивопоставление имя/глагол. Таким образом, хотя нутка вынуждает отказаться от обобщения в одной его форме, оно тем не менее может быть сохранено в модифициро­ванном виде (1.4).

Грамматика Пор-Руаяля представляет собой попытку описания языковых универсалий и основание для таксо­номии.

1.6. Широко распространенные (или универсальные) признаки скорее всего могут быть существен­ными, если они проявляются в разнообразных условиях.

1.7. Широко распространенные (или универсальные) признаки имеют тем больше оснований считаться существенными, чем с большим трудом они рас­пространяются от одного языка к другому.

Если при некоторой данной таксономии мы обнару* живаем, что языки самых различных типов тем не менее

обладают некоторым общим признаком, то этот признак, вероятно, является существенным. Едва ли, однако, это так, если речь идет о легко распространяющемся явле-. нии. Так, тот факт, что многие языки мира имеют фоне­тически сходные слова со значением ‘мама*, более важен, чем столь же широко распространенный общий фонети­ческий облик слов для обозначения ‘чая*. (О первом из двух слов см. R. Jakobson, 1961.)

Следует также учитывать, что даже те признаки, рас­пространение которых затруднено, могут проникать из одного языка в другой, если носители этих языков дол­гое время находились в тесном контакте. Уже одно это обстоятельство, если бы даже не было никаких других, делает сомнительными любые обобщения, базирующиеся исключительно на языках Западной Европы. И действи­тельно, некоторые из таких обобщений опровергаются даже при поверхностном знакомстве с одним из неевро­пейских языков.

1.8. Универсальные признаки важны, если можно по­казать, что их наличие в системе не определяется наличием признаков «определяющего набора», а если и определяется, то в неочевидной форме.

Понятие «определяющий набор» было введено в пун­кте 1.2. Примеры, иллюстрирующие данное положение, см. в пп. 5.7 и 5.6.

Вторая часть этого положения нуждается в обосно­вании. Картографы эмпирически установили, что для того, чтобы любые две непрерывные области, имеющие общую границу (а не только точку), надежно отлича­лись по цвету, всегда нужно не более четырех цветов. Вероятно, это топологическое свойство плоскостей и сфе­рических поверхностей, но его связь с математическими определениями этих поверхностей настолько неочевидна,

что ни один математик до сих пор не преуспел в фор­мальном доказательстве этого предположения. Если бу­дет доказано или даже продемонстрировано, что необхо­димо пять цветов, а не четыре, то значение этого вывода ничуть не уменьшится оттого, что он содержится в са­мих исходных посылках.

1.9. Универсальный признак имеет больше оснований считаться существенным, если имеются коммуни­кативные системы (особенно нечеловеческие), которые им не обладают.

Предположение, что мы можем больше узнать о чело­веческом языке, изучая коммуникативные системы жи­вотных, на первый взгляд может показаться странным; но и минутного размышления достаточно, чтобы понять, что мы можем знать, что представляет собой данный предмет, только в том случае, если мы знаем также, чем он не является. Ограничивая свои исследования челове­ческим языком, мы постоянно рискуем принять случай­ное совпадение за универсалию — кроме того, мы обхо­дим задачу четкого определения той области вселенной, на которую должны распространяться наши обобщения. Допустим, установлено, что некоторый признак повто­ряется в каждом из известных языков, но отсутствует в некоторой коммуникативной системе животных. В ряде случаев это может вызвать включение данного признака в наш определяющий набор. В любом случае, это, ви­димо, один из способов избежать тривиальности при составлении нашего определяющего набора.

Приведенная точка зрения требует обширной про­граммы исследования коммуникативного поведения жи­вотных, поскольку зоологам известно около миллиона существующих видов, и никто никогда не может с точ­ностью указать, где именно в этой обширной совокуп­ности можно обнаружить некоторую релевантную осо­бенность (или значимое ее отсутствие). Кто бы мог по­думать пятнадцать лет назад, что нечто существенное для лингвистики мы можем узнать, наблюдая пчел!

Можно предложить ограничить задачу, введя соот­ветствующее определение. Мы могли бы просто утверж­дать, что коммуникативная система не является языком, если она обнаруживается не у человеческих существ. Этого вполне достаточно; однако тогда мы должны попросить наших собратьев — антропологов и биологов определить для нас вид «человек». Серьезный ответ включал бы утверждение: «человеческие существа — это говорящие гоминиды». Круг замкнулся бы, и мы ничего бы не добились. Лучше определять язык без ссылки на человека. Если при этом окажется, что на нашей пла­нете говорить могут только человеческие существа, это будет важным эмпирическим обобщением.

Сравнение с нечеловеческой коммуникацией полезно и в другом отношении. Замечено, что во многих языках существует слово детской речи типа мама. Если мы зададимся вопросом, есть ли в сигнальной системе гиббо­нов этот признак, мы обнаружим, что дать формально точный отрицательный ответ на этот вопрос довольно трудно. Вопрос был неудачно поставлен. Сомнительно называть «словами» сигналы гиббонов. Тем самым мы приходим к необходимости более внимательного изуче­ния того, что мы имеем в виду, говоря о «словах» в раз­ных языках, и почему, собственно, мы испытываем не­ловкость, употребляя слово «слово» при рассмотрении сигналов гиббонов; подобные пути исследования могут привести к выработке более содержательных проблем сравнения и некоторого важного обобщения о языке.

1.10. Проблема языковых универсалий не независима от нашего выбора допущений и от методологии анализа отдельных языков.

Это очень тривиальное, но тем не менее важное ут­верждение. Обобщать мы должны, используя нашу информацию об отдельных языках; мы должны собирать сведения о некотором языке в терминах некоторой еди­ной схемы анализа. Последняя включает как методоло­гические понятия, так и представления о том, чем дол­жен быть язык. Таким образом, изучение отдельных язы­ков и поиски универсалий диалектически дополняют друг друга, что может одинаково обусловить перенесе­ние с одного на другое как ошибочных, так и истинных утверждений.

Чтобы приблизить такую систему гипотез к истине, обратимся к способу обработки данных конкретных язы­ков; при этом можно воспользоваться методом взаимо­исключающих гипотез. Каково бы ни было излюбленное представление исследователя об устройстве языка, перед ним всегда возникает вопрос: «Можно ли удовлетвори­тельно описать язык, если допустить, что он не соответ­ствует облюбованной схеме?» Если это оказывается воз­можным сделать, то гипотеза об устройстве языка дол­жна быть либо отвергнута, либо пересмотрена. Если же сделать это не удается, значит данная гипотеза может быть условно принята. Ведь гипотезы о языковых уни­версалиях (как и вообще всякие гипотезы) предста­вляют собой, по определению, предположения, которые надо пытаться опровергнуть, а не убеждения, которые надо защищать.

2.