6. ЗНАЧЕНИЕ КАК КРИТЕРИЙ РАЗГРАНИЧЕНИЯ ЧАСТЕЙ РЕЧИ
Суффикс -ег, являющийся в английском языке морфологическим показателем существительных, в слове writer (писатель + человек) ука-
7 «Бэйцзин да сюэ сюэбао», 1955, № 2, с.
140.Грамматика русского языка. Т. I. Фонетика и морфология. М.* Изд-во АН СССР, 1960, с. 20.
Виноградов В.В. Русский язык (грамматическое учение о слове). M.-JI.: Учпедгиз, 1947, с. 29.
10 «Бэйцзин дасюэ сюэбао», 1955, № 2, с. 146.
зывает на писателя, в paper cutter (бумага + резать + инструмент) указывает на инструмент для разрезания бумаги, в Londoner (Лондон + человек) — на жителя Лондона, в pounder (фунт + предмет) — на предмет весом в один фунт. Суффикс -егу или -гу в слове soldiery (солдат + общее название лиц или предметов одного рода) указывает на войско, в dupery (обманывать + образ действия или абстрактный предмет) — на обман как абстрактный предмет, в brewery (делать пиво + место) — на место, где изготавливают пиво, в knavery (бесчинство + абстрактный образ как некоторое свойство) — на бесчинство как абстрактный образ. -Ег и -егу или -гу потому являются суффиксами существительных, что они обозначают предметы, как, впрочем, и именные суффиксы всех языков мира. В индоевропейских языках практически отсутствуют суффиксы, не связанные с каким-либо значением; это говорит о том, что основой словообразования форм является значение, на которое указывают суффиксы, а отнюдь не абстрактные формы, лишенные всякого значения. Формы рода, числа, падежа представляют собой атрибуты или свойства самого слова. Наличие у слов форм женского, мужского и среднего рода, множественного и единственного числа, способность обозначаемого предмета осуществлять действие или, наоборот, подвергаться воздействию и т.д. — все это свидетельствует о том, что в основе падежных изменений (включая изменения по роду и числу) лежит значение предметности.
Лингвисты, занимающиеся изучением индоевропейских языков, для которых стало привычным разграничивать части речи по форме, как правило, не пытаются вникнуть в то, что же стоит за формой (это, впрочем, вполне естественно), наоборот, они оставляют без внимания саму сущность слова, а в качестве единственного критерия разграничения частей речи принимают лишь проявления этой сущности. Изменения формы слова в русском языке по сравнению с другими индоевропейскими языками представлены наиболее полно, значение и форма здесь находятся в единстве, а поэтому разграничение частей речи по форме равнозначно разграничению частей речи по значению. По форме проводить различия легче всего, поэтому разграничение частей речи по форме, естественно, является наиболее простым и удобным.
Критерий разграничения частей речи может быть найден при разборе самого простого сочетания. Во фразе (35) Няо фэй ‘Птица летит’ (36) няо ‘птица’ — предмет, который осуществляет действие (25) фэй ‘летать’; (25) фэй ‘летит’ — действие, совершаемое данным предметом. Мы можем сказать, что все слова, обозначающие предметы, производящие действия, являются существительными, а все слова, обозначающие действия, производимые предметами, являются глаголами. Во фразе (37) Сяо няо фэй ‘Маленькая птица летит’ (38) сяо ‘маленький’ указывает на признак предмета; мы можем сказать, что все слова, обозначающие признак, характеризующий предмет, слова, определенным образом квалифицирующие, или ограничивающие, предмет (к понятию «маленькие птицы» не относятся «большие птицы», таким образом, «маленький» ограничивает область «птиц»), являются прилагательными. Во фразе (39) Сяо няо гао фэй ‘Маленькая птица высоко летит’ (40) гао ‘высоко’ указывает на определенный способ реализации действия; мы можем сказать, что все слова, обозначающие способ реализации действия, слова, характеризующие, или ограничивающие, действие, являются наречиями. Местоимения замещают существительные. Предлоги и союзы лишь выражают отношения между названными пятью классами слов и образованными ими сочетаниями: в (41) Няо цзай у цзы фэй ‘Птица летает в комнате’ (42) уцзы ‘комната’ — существительное, (25) фэй ‘летать’ — глагол, (43) цзай *в’ — предлог, оформляющий отношения существительного (42) уцзы ‘комната’ и глагола (25) фэй ‘летать’ и обозначающий пространство действия (25) фэй ‘летать’.
Во фразе(44) Сяо няо хэ да няо фэй ‘Маленькая птица и большая птица летают’
(45) хэ k’ — союз, соединяющий (46) сяо няо ‘маленькая птица’ и (47) да няо ‘большая птица’. Основными частями речи являются существительные и глаголы, а затем следуют прилагательные и наречия. Таким образом, понятие, выражаемое словом, значение или сущность слова (которые находятся в непрерывном развитии) — вот единственный критерий разграничения частей речи*).
(36) Няо ‘птица’ является существительным не потому, что, попадая в предложение (35) Няо фэй ‘Птица летит’, оно играет роль подлежащего и только после этого приобретает свойства существительного, а потому, что оно обозначает предмет, способный совершать действие (25) фэй ‘летать’, и только поэтому может выступать в качестве подлежащего. Именно это мы имеем в виду, когда говорим, что понятие «птица», значение или сущность (предмет) обусловливают функции слова (36) няо ‘птица’ (функция подлежащего). Слово (25) фэй ‘летать’ является глаголом не потому, что, попадая в предложение (35) Няо фэй ‘Птица летит’, оно играет роль сказуемого и только после этого приобретает свойства глагола, а потому, что еще до включения в предложение оно обозначает действие, совершаемое предметом, и только поэтому может выступать в качестве сказуемого. Именно это мы имеем в виду, когда говорим, что значение и свойства слова
(25) фэй, обозначающего понятие «летать», обусловливают его функцию в предложении — функцию сказуемого. Одним словом, сущность слов обусловливает их функции, сущность первична, а функции вторичны. Точно так же объективное бытие определяет субъективное сознание, или объективное бытие первично, а субъективное сознание вторично.
В предложении (48) Дацзя лаодун, лаодун чуанцзао шицзе ‘Все трудятся, труд создает мир’ первое (49) лаодун является глаголом ‘трудиться’, поскольку оно так же, как и (25) фэй ‘летать’, обозначает действие, совершаемое предметом. Во втором случае (49) лаодун является существительным ‘труд’, поскольку оно, подобно слову (36) няо ‘птица’, выступает деятелем, совершающим действие.
В одной и той же форме — (49) лаодун — заключены два различных свойства: глагола и существительного. Когда (49) лаодун отражается или возникает в сознании говорящего как предмет, или существительное, может появиться предложение (50) Лаодун чуанцзао шицзе ‘Труд создает мир’. Рассуждения о том, что части речи, попадая в предложение, могут менять свои свойства (типа (49) лаодун из (50) Лаодун чуанцзао шицзе ‘Труд создает мир’ — это якобы глагол (49) лаодун ‘трудиться’, который, попав в предложение, превратился в существительное), абсолютно не соответствуют реальным языковым фактам*).В (51) чжоцзы ‘стол’ или (52) чжор ‘столик’, в (53) фэйчжэ ‘летит ’ или (54) фэйлэ ‘пролетел’ (55) чжо является существительным, а (25) фэй — глаголом не потому, что (55) чжо сочетается с (56) -цзы или (57) -эр, (25) фэй - с (58) -чжэ или (59) -лэ и приобретает в результате свойства соответственно существительного и глагола, а потому, что (55) чжо обозначает предмет, а (25) фэй — действие, совершаемое предметом, лишь поэтому они становятся существительным и глаголом. Поскольку слово (55) чжо ‘стол’ представляет собой существительное, оно не сочетается с (58) -чжэ или (59) -лэ, а сочетается только с (56) -цзы или (57) -эр. Будучи глаголом, (25) фэй ‘летать’не сочетается с (56) -цзы или (57) -эр, а сочетается только с (58) -чжэ или (59) -лэ. Таким образом, свойства слов (55) чжо ‘стол’ и (25) фэй ‘летать’ отнюдь не обусловлены суффиксами (56) -цзы, (57) -эр, (58) -чжэ, (59) -лэ; суффиксы (56) -цзы или (57) -эр лишь способствуют более четкому проявлению свойств существительного (55) чжо ‘стол’, а суффиксы (58) -чжэ и (59) -лэ — более четкому проявлению свойств глагола (25) фэй ‘летать’. Если принять эти суффиксы в качестве критерия разграничения частей речи в китайском языке, то окажется, что в древнекитайском, где указанных суффиксов нет, не будет и критерия разграничения частей речи. Некоторые рассуждают так: раз мы можем сказать (60) и куай те ‘один кусок железа’, но не можем сказать (61) и куай фэй, то слово (62) те ‘железо’ — существительное.
Но ведь (63) и куай ‘один кусок’ сочетается с (62) те ‘железо’ именно потому, что (62) те обозначает конкретный предмет определенного вида, предмет, имеющий форму куска, и именные свойства (62) те обусловлены значением этого слова и никак не связаны с сочетанием (63) и куай ‘один кусок’. Одним словом, корень слова в зависимости от обозначаемого им понятия или его значения обладает определенными свойствами, выделяющими его из словосочетания или предложения, — свойствами существительного, глагола и Т.Д.1 1Ли Цзиньси смешивает два различных языковых явления — абстрактные существительные, образованные от глаголов и прилагательных, и то новое значение, которое придает существительным та или иная позиционная форма; он даже предлагает разграничивать части речи только по функциям слов, что привело бы к значительным трудностям с точки зрения истолкования частей речи в словаре. Ничуть не сложнее было бы рассматривать свойства слов и определять их значение с точки зрения единства и противоположности их свойств и функций.
Назначение слов реализуется в зависимости от позиционной формы, т.е. слово является подлежащим, сказуемым и т.д. или выполняет роль подлежащего, сказуемого и т.д., подобно тому как актеры в зависимости от грима играют в пьесе определенную роль. В принципе классы слов и их функции едины: существительные (включая местоимения) , как правило, выступают в качестве подлежащего или дополнения благодаря позиционной форме подлежащего или дополнения; глаголы выступают в качестве сказуемого благодаря позиционной форме сказуемого; прилагательные выступают в качестве примыкающего дополнения благодаря позиционной форме примыкающего дополнения или же выступают в качестве именного определения благодаря позиционной форме именного определения; все наречия выступают в качестве предикативного определения благодаря позиционной форме предикативного определения. Вместе с тем существительные (включая местоимения) благодаря позиционной форме примыкающего дополнения или именного определения обычно могут также выступать в качестве примыкающего дополнения или примыкающего определения, т.е.
выполнять аналогичные с прилагательными функции; часть существительных (и некоторые местоимения) благодаря позиционной форме предикативного определения может также выступать в качестве предикативного определения, т.е. выполнять аналогичные с наречиями функции; некоторые существительные или прилагательные (либо местоимения, междометия) благодаря позиционной форме сказуемого MOjyr также выступать в качестве сказуемого, т.е. выполнять аналогичные с глаголами функции[40].Шесть позиций основных членов предложения — подлежащего, сказуемого, дополнения, примыкающего дополнения, именного определения и предикативного определения — обусловлены всеми связями слов. Например, позиция подлежащего — это та позиция при определенном порядке слов, при котором выражается функция деятеля или субъекта действия (включая субъект, на который оказывается воздействие), проявляющаяся в имманентной органической связи между подлежащим и сказуемым. Позиция сказуемого — это то место внутри определенного порядка слов, при котором выражается функция предикации к субъекту суждения (включая логическое суждение, рассказ о виде субъекта либо о носителе признака), проявляющаяся в имманентной органической связи между подлежащим и сказуемым. Позиция дополнения — это то место внутри определенного порядка слов, при котором выражается функция объекта, на который оказывается воздействие, проявляющаяся в имманентной органической связи между сказуемым и дополнением. Позиция примыкающего дополнения — это то место внутри определенного порядка слов, при котором выражается функция дополнительного разъяснения подлежащего или дополнения в целях реализации назначения сказуемого (значение задачи), проявляющаяся в имманентной органической связи между подлежащим или дополнением и примыкающим дополнением*). Позиция именного определения — это то место внутри определенного порядка слов, при котором выражается функция ограничения или определения подлежащего, дополнения или примыкающего дополнения, проявляющаяся в имманентной органической связи между именным определением и подлежащим, дополнением, примыкающим дополнением, в роли которых выступают существительные (включая местоимения). Позиция предикативного определения — это место внутри определенного порядка слов, при котором выражается функция ограничения или определения сказуемого, примыкающего дополнения или целого предложения, проявляющаяся в имманентной органической связи между предикативным определением и сказуемым, примыкающим дополнением, в роли которых выступают глаголы, либо прилагательные, либо целые предложения.
Следует обратить особое внимание на тот смысл, который мы вкладываем в положение о зависимости позиций шести основных членов предложения - подлежащего, сказуемого, дополнения, примыкающего дополнения, именного определения и предикативного определения — от всех связей слов в предложении. Это особенно относится к тем, кто изучал какой-либо индоевропейский язык, поскольку такие синтаксические явления, как постановка подлежащего перед сказуемым или постановка дополнения после сказуемого и т.д. и т.п., характерные для любого индоевропейского языка, абсолютно не связаны с нашим пониманием позиции. Позиция в нашем понимании не имеет в действительности ничего общего с подобными синтаксическими явлениями. Определенная позиция, или позиционная форма, служащая формой выражения содержания, подчинена содержанию, обусловлена содержанием; форма и содержание образуют единство при выражении содержания. Позиция в едином, целом предложении, характеризующая существительное, представляющая его в качестве субъекта действия, — это и есть позиция подлежащего, а позиция, характеризующая существительное, представляющая его в качестве объекта действия, — это позиция дополнения. В такой грамматической форме, как позиция подлежащего, выраженного существительным, реализуется содержание субъекта действия (или суждения) (включая субъект, на который оказывается воздействие). В такой грамматической форме, как позиция дополнения, выраженного существительным, реализуется содержание объекта действия. Отсюда видно, что позиционная форма существительного и реализуемое ею содержание находятся в единстве, точно так же как и другие позиции, реализующие содержание*).
В предложении (64) Шо ци чуанъ цзинь то (т.е. (65) Цзинь то (ды илэнъин) цун шо ци чжун чуаньчу) - букв. ‘(Звуки) золотой колотушки доносились из холодного ветра’ /«Сказ о Му Лань»/ — (66) цзинь то ‘золотая колотушка’ является подлежащим, субъектом действия (67) чуанъ - зд. ‘доноситься’; (67) чуанъ ‘доноситься’ выступает сказуемым, действием, осуществляемым предметом (66) цзинь то ‘золотая колотушка’. Между (66) цзинь то и (67) чуанъ существуют отношения взаимозависимости деятеля и производимого им действия. Что же касается предикативного определения (68) шо ци ‘холодный ветер’, обозначающего источник действия (67) чуанъ ‘доноситься’, то между ним и (67) чуанъ существуют лишь отношения ограничивающего и ограничиваемого; (68) шо ци ‘холодный ветер’ никак не может совершать действие (67) чуань ‘доноситься’. Следовательно, хотя (68) шо ци ‘холодный ветер’ и стоит в начале предложения, тем не менее между ним и сказуемым (67) чуань ‘доноситься’ не могут существовать отношения взаимозависимости деятеля и производимого им действия.
В предложении (69) Ци мин ши гэ ю со чжу, ци сянь чжэ ши ши сянь ван, бу сяо чжэ ши ши бу сяо ван ‘Когда Циский (ван) назначал послов, каждый из послов имел свой взгляд на вещи; мудрого ван отправлял послом к мудрому правителю’ недостойного отправлял послом к недостойному правителю /«Весны и осени Яньцзы»/ (70) ци сянь чжэ ‘мудрый’ и (71) бу сяо чжэ ‘недостойный’ являются дополнениями, это лица, на которые распространяется действие (72) ши ‘посылать, отправлять’ (а не лица, производящие действие (72) ши ‘посылать, отправлять’); действие (72) ши ‘посылать, отправлять’ производит царство Ци, а точнее, Циский ван (в тексте опущено). Следовательно, хотя (70) ци сянь чжэ ‘мудрый’ и (71) бу сяо чжэ ‘недостойный’ и стоят в начале предложения, между ними и сказуемым (72) ши ‘отправлять’ не могут су- шествовать отношения взаимозависимости деятеля и производимого им действия.
В предложении (73) У (Кунцзы) цзай чжу юй Jly, фа шу юй Сун, сюэ цзи юй Вэй, цюн юй Шан Чжоу, вэй юй Чэнь Цай чжи цзянь ‘Меня (Кунцзы) дважды изгоняли из Jly, (мои) деревья рубили в Сун, (мои) следы исчезали в Вэй, (я) испытывал крайнюю нужду в Шан и Чжоу, (меня) окружали между Чэнь и Цай’ /Чжуан-цзы. «Горные деревья»/ (74) шу ‘деревья’ — это (75) Кунцзы юй дицзы си ли ды да шу ‘деревья, у которых Кунцзы и ученики упражнялись в обрядах’, (76) фа шу юй Сун — это (74) (у) чжи шу цзянь фа юй Сун ‘(мои) деревья рубили в Сун’,
(78) сюэ цзи юй Вэй — это (79) (у) чжи цзи цзянь сюэ юй Вэй ‘(мои) следы исчезали в Вэй’, где (80) (у) ‘мои’ — именное определение, которое ограничивает подлежащие (74) шу ‘деревья’ и (81) цзи ‘следы’ (субъекты, на которые оказывается воздействие), не являющиеся, однако, субъектами действия; в (76) фа шу юй Сун ‘деревья рубили в Сун’ и (78) сюэ цзи юй Вэй ‘следы исчезали в Вэй’ нет того, что называют сказуемыми глагольно-объектных конструкций.
В предложении (82) Таотао чжэ тянь ся цзе ши е ‘Вся Поднебесная такова, что подобна полноводному потоку’ /Чу Куан/ под (83) тянь ся ‘Поднебесная’ подразумевается (84) тянь ся чжи жэнь ‘люди Поднебесной’; (85) таотао чжэ — зд. ‘полноводный поток’, кроме того, что выносит суждение о подлежащем (84) тянь ся (чжи жэнь) ‘(люди) Поднебесной’ (в роли сказуемого выступает неполный непереходный глагол
(86) ши ‘быть’), также дополнительно разъясняет подлежащее с тем, чтобы осуществить предикацию сказуемого к подлежащему, и выступает в качестве субъекта суждения.
Согласно точке зрения Есперсена, неизменной закономерностью китайского языка является позиция подлежащего перед глаголом (сказуемым) 13. (68) Шо ци ‘холодный ветер’, (70) ци сянь чжэ ‘мудрый’,
(71) бу сяо чжэ ‘недостойный’, (80) у ‘я’, (85) таотао чжэ ‘полноводный поток , естественно, по его мнению, являются подлежащими, однако подобное понимание подлежащего имеет место в случае, если предложение рассматривается не как единое целое, когда признается, что форма может определять содержание, что форма не подчинена содержанию. Позиция части речи в предложении как едином целом, конечно, не является механическим, застывшим порядком слов — это то место внутри определенного порядка слов, при котором неизбежно реализуется содержание подлежащего как субъекта действия и содержание сказуемого как действия, производимого субъектом*).
Если говорить о подлежащем и сказуемом, возникает вопрос: откуда берется их имманентная органическая связь? Что означает эта органическая связь? К примеру, в роли подлежащего выступает существительное, а в роли сказуемого — глагол; существительное обозначает предмет, предмет может совершать действие; глагол обозначает действие, действие совершается предметом. Именно отсюда и возникает имманентная органическая связь между подлежащим и сказуемым. Действие не может быть оторвано от предмета. Предмет, естественно, совершает действие; если есть деятель, то неизбежно есть и действие, наличие же действия предполагает наличие деятеля. В этом как раз и заключается содержание органической связи между подлежащим и сказуемым. Имманентная органическая связь между сказуемым и дополнением обусловлена действием, на которое указьюает переходный глагол, выступающий в роли сказуемого, и действие это должно распространяться на другой предмет. Только в этом случае на существительное, обозначающее предмет, может быть оказано воздействие. Иными словами, имманентная органическая связь между подлежащим и примыкающим дополнением к подлежащему или дополнением и примыкающим дополнением обусловлена сказуемым, в роли которого выступает неполный непереходный или неполный переходный глагол. Только при наличии прилагательных или существительных, обозначающих признак или вид предмета и дополнительно разъясняющих подлежащее или дополнение, может быть осуществлена задача разъяснения подлежащего. Например, в предложениях (87) Юнь бяньчэн юй ‘Облака превратились в дождь’, (88) Чжэ гунцзо ши чжунъяо ды ‘Эта работа важная’, (89) Дацзя доу ивэй та гунчжэн ‘Все считают его справедливым’, (90) Во дафа тунсюньюань цзоу лэ ‘Я отправил корреспондента’ (91) юй ‘дождь’ дополнительно разъясняет, что собой представляет подлежащее (92) юнь ‘облака’, (93) чжунъяо ды ‘важная’ дополнительно разъясняет, какого рода «работу» представляет собой подлежащее, (94) гунчжэн ‘справедливый’ дает дополнительное разъяснение относительно дополнения (95) та ‘он’, (96) цзоу *уйти’ характеризует дополнение (97) тунсюньюань ‘корреспондент’. Только поэтому (98) бяньчэн ‘превращаться’ и (86) ши ‘быть’, (99) ивэй ‘считать’ и (100) дафа ‘отправить’ могут осуществлять задачу рассказа о (92) юнь ‘облака’ и (101) гунцзо ‘работа’, (102) дацзя ‘все’ и (103) во ‘я’, т.е. имманентная связь в этом случае вытекает из свойств, которыми обладают неполные непереходные глаголы и переходные глаголы, выступающие в роли сказуемого, и прилагательные (либо предикативные прилагательные) или существительные, выступающие в роли подлежащего или примыкающего дополнения. Отношения других членов предложения аналогичны, однако связь между ними (зависимость или подчиненность) не столь взаимообусловлена, как связь между подлежащим и сказуемым14.
В морфологии русского языка изменение формы слова, например окончаний при изменении существительных по роду, числу, падежу, при изменении глаголов по времени, числу, роду, лицу и т.д., — это своего рода грим слов, играющих роль тех или иных членов предложения, точно такой же, как грим актеров, играющих в пьесе ту или иную роль. Позиция частей речи в китайском языке не что иное, как изменение формы слова в русском языке, грим слов, играющих роль членов предложения. Позиция или изменение формы слова — все это форма слов, благодаря которой слова выполняют свое назначение или реализуют свои функции. Существительные (включая местоимения) играют роль подлежащего или дополнения благодаря позиционной форме подлежащего или дополнения; глаголы играют роль сказуемого благодаря позиционной форме сказуемого; прилагательные играют роль примыкающего дополнения или именного определения благодаря позиционной форме примыкающего дополнения или именного определения; наречия играют роль предикативного определения благодаря позиционной форме предикативного определения. Перечисленные позиционные формы не прибавляют нового значения к исходному значению слов. Однако благодаря, например, позиционной форме примыкающего дополнения, позволяющей существительному играть роль примыкающего дополнения, у существительного появляется значение вида лица или предмета, только в этом случае реализуется функция дополнительного разъяснения подлежащего. Например, в предложении (104) Уюй дицзы ши нюйцзы е - букв. ‘И старуха-заклинательница, и ее ученицы — женщины’ (105) нюйцзы ‘женщины’ разъясняет подлежащее (106) уюй ‘старуха-заклинательница’ и (107) дицзы ‘ученицы’. У существительного появляется значение обладания чем-либо благодаря позиционной форме именного определения, позволяющей существительному играть роль именного определения. Только в этом случае реализуется функция определения к существительному, выступающему в функции других членов предложения. Например, в предложении (108) Ван чжи мин сюань юй Суй шоу ‘Жизнь вана в руках у Суя’ (109) ван ‘ван, правитель’ определяет (110) мин ‘жизнь’, а (111) Суй ‘Суй’ определяет существительное, вводимое предлогом, - дополнение (112) шоу ‘рука’, которым управляет предлог; тем самым показано, что (110) мин ‘жизнь’ — жизнь вана, а (112) шоу ‘руки’ — руки Суя. У существительных появляется значение того или иного предлога благодаря позиционной форме предикативного определения, позволяющей ему играть роль предикативного определения, только в этом случае реализуется функция определения к сказуемому. Например, в предложении (113) Дань цы Хуанхэ цюй, му су Хэйшуй тоу ‘Утром простился с рекой Хуанхэ, а вечером заночевал на берегу Хэйшуй’ (114) дань — это (115) цзай цзаочэнь *утром, на рассвете’, а (116) му — это (117) цзай ваньшан ‘вечером’; значение предлога (43) цзай *на, в...’ у существительного появляется благодаря позиционной форме предикативного определения, в которой находятся (114) дань ‘утром’ и (116) му ‘вечером’. Позиции примыкающего дополнения, именного определения и предикативного определения, в которых появляются указанные выше три вида значения, можно сравнить с именительным, родительным и творительным падежами русского языка. У существительных и прилагательных появляется значение признания, утверждения чего- либо благодаря позиционной форме сказуемого, позволяющей им играть роль сказуемого (за исключением сказуемых, выражающих логическое суждение), только в этом случае реализуется функция сказуемого. Например, в предложении (118) Сянь чжу ци чжи, нюйцзы чжун цянь фу — букв. ‘Прежний владыка высоко ценил его, женщина уважала первого мужа’ (119) ци чжи ‘высоко ценил его’ ((120) чжи ‘его’ — имеется в виду Чжу Гэлян[41]) - это признание большого таланта Чжугэ Ляна, (121) чжун цянь фу ‘уважала первого мужа’ — признание уважения женщины к первому мужу. Роль позиционной формы сказуемого, придающей (122) ци ‘высоко ценить’ и (123) чжун ‘уважать’, выступающим в качестве глаголов, значение признания, утверждения чего-либо, аналогична изменениям окончаний или флективным формам, характерным для некоторых способов словообразования индоевропейских языков15.
Одна и та же позиционная форма сначала придает словам (122) ци ‘высоко ценить’ и (123) чжун ‘уважать’ как глаголам значение признания, утверждения, а затем, по сути дела, реализует функцию признания, утверждения и даже заставляет их играть ту же самую роль, что и сказуемое, выраженное неполным переходным глаголом. Кроме того,
(122) ци ‘высоко ценить’ и (123) чжун ‘уважать’ благодаря одной и той же позиционной форме играют роль примыкающих дополнений к дополнениям; в этих примыкающих дополнениях реализовано исходное значение и свойства (122) ци и (123) чжун ((122) ци - ‘способности, талант’, (123) чжун - ‘тяжелый’ — отсюда ‘весомый’, ‘ценный’ и т.д.). В индоевропейских языках окончания слов или флективные формы, несущие значение утверждения чего-либо, присоединяются к корням, аналогичным по значению китайским (122) ци и (123) чжун, в результате чего образуются полные переходные глаголы. При этом значение, реализуемое в предложении, будет равно сумме значений действительного сказуемого и дополнения в китайском предложении.
Китайские исследователи грамматики, изучающие работы советских ученых, полагают, что раз в русском языке есть изменения формы слова, то как же могут в китайском языке отсутствовать морфологические формы? Но ведь в древнекитайском языке эти морфологические формы отыскать нелегко. Морфему (120) чжи, хотя и с трудом, можно, по-ви- димому, сравнить с притяжательным или родительным падежом русского языка и с натяжкой рассматривать ее в качестве доказательства, подтверждающего наличие изменений форм слов в древнекитайском языке. В приведенном выше предложении (108) Ван чжи мин сюань юй Суй шоу *Жизнь вана в руках Суя’ (120) чжи — это форма притяжательного падежа или родительного падежа слова (109) ван *ван, правитель’. Вместе с тем филологи прошлого рассматривали (120) чжи как морфему, «стоящую между словами», т.е. служебное слово, которое находится между двумя словами. Добавим, что предложение (108) Ван чжи мин сюань юй Суй шоу ‘Жизнь Вана в руках Суя’ можно преобразовать в (124) Ван мин сюань юй Суй шоу (или (125) Суй чжи шоу), т.е. вообще опустить мор^ фему (120) чжи, не говоря уже о том, что эта морфема употребляется и во многих других случаях. Вопреки сказанному, китайские исследователи морфологии настаивают на том, чтобы притяжательную позицию слова (109) ван ‘ван, правитель’ рассматривать как проявление «формы притяжательности». Но ведь если мы, предположим, пишем историю гражданской войны в Китае, не можем же мы стратегический план Мао Цзэдуна об окружении городов деревнями заменить на стратегический план Ленина о шефстве рабочих городских поселений над жителями деревень, следовательно, китайским исследователям морфологии нет никакой нужды выискивать в китайском языке, а тем более в древнекитайском языке, изменения форм слов, аналогичные формам индоевропейских языков. Короче говоря, позиция слов в китайском языке функционально может быть приравнена к изменению форм слов, характерному для морфологии ийдоевропейских языков.
Разобравшись в противоречиях, связанных со свойствами слов, реализуемыми в предложении, и функциями слов, уже довольно просто, опираясь на свойства слов, реализуемые при посредничестве членов предложения, провести различия между классами слов. Абстрактные существительные, образованные от глаголов, абстрактные существительные, образованные от прилагательных и наречий со значением признака (число прочих слов, совмещающих значение разных классов, относительно невелико), несложно прокомментировать при помощи примеров; при этом вряд ли понадобятся громоздкие формулировки. Опасения же относительно большого количества слов, переходящих в другой класс, являются беспочвенными[42].
Суффикс прилагательных (126) -ды, находящийся на данном этапе в стадии формирования, суффикс наречий (126) -ды (127) -ди), лишен-
ный значения суффикс существительных (126) -ды (особенно суффикс (126) -ды односложных существительных), суффиксы (56) -цзы и (57) -эр (относящиеся к словообразованию), а также (58) -чжэ и (59) -лэ, которые неизбежно превратятся в глагольные суффиксы (относящиеся к формообразованию), — вот, собственно, и весь арсенал средств, которые в будущем составят словообразовательную и формообразовательную морфологию китайского языка. Поэтому мы можем сказать, что основным критерием разграничения и распознавания частей речи в китайском языке останется значение, а перечисленные суффиксальные формы будут играть вспомогательную роль. Впрочем, основой образования суффиксов является не что иное, как значение тех слов, с которыми суффиксы сочетаются, и именно поэтому мы имеем право говорить о том, что главным и единственным критерием разграничения и распознавания частей речи в китайском языке является значение17.
Список иероглифов