<<
>>

21. М. Я. Чаадаеву   Сентября 12/1 1823. Сомтинг

Я перед тобою виноват, мой милый друг, премного: слишком три недели как я в Англии, а к тебе еще не писал. Может быть, ты прочел в газетах, какие бушевали бури в Балтике прошлого месяца и беспокоился о моей участи, тетушка — тоже; [признаюсь, что я недостоин смотреть на свет Божий, даже на туманный свет Апг- лии].

Дай Бог, чтобы письмо мое дошло к вам прежде газетных известий! Поверишь ли, мой друг, в минуты бури самые ужасные, мысль о вашем горе, если погибну, всего более меня ужасала! — В извинение скажу тебе, что с тех нор как в Англии, я все во сне; нас запесло южными ветрами черт знает куда, и вместо Лондона я вышел на берег близ Ярмута \ в графстве Норфолкском, миль за 150 от столицы. Мы носились по морю 17 дней, около порвежских и английских берегов; великое наше счастие, что ветры застали нас по выходе из Каттегата и что мы, прежде того, потеряли паши topies [6] (как по- русски не знаю: верхушки мачт); со старыми, гнилымн мачтами мы бы наверно погибли. Впрочем, я почитаю великою милостию Бога, что он мне дал прожить слишком полмесяца с беспрестанною гпбелыо перед глазами! — [Ты позволишь мне не рассказывать тебе подробнее о нашем плавании; оставим это для домашнего очага]. Я пробыл в Лондоне четыре только дня; был в Вестминстере и влезал на Павловской собор, как водится. Самою разительною вещью в Лондоне мне показалась [его необъятность], а самою прекрасною — парки; надобно тебе знать, что все они рядом: St. Jaines-Park, Green-Park, Hyde-Park и KensingtonVGardens, что составляет несколько сот десятин зеленого пространства; это страх как хорошо. [Впрочем, Лондон, как мне кажется, представляет то, что есть наименее любопытного в Англии, это — столица, как и многие другие: грязь, лавки, несколько красивых улиц, вот и все. Что касается страны, то это дело другое; остроумный Симон далеко не исчерпал вопроса; и уверяю тебя, что здесь можно еще весьма многое сказать, чего не было сказано им.
Что более всего поражает на первый взгляд — это, во-первых, что нет провинции, а исключительно только Лондон и его предместья; затем, что видишь такую массу народа, движущегося по стране, половина Англии в экипажах.

То обстоятельство, что я вышел на берег на значительном расстоянии от столицы, дало мне преимущество обозреть около двухсот миль английской земли. Я торопился в Брайтон; поэтому я пустился в путь тотчас, как только покончил дело с паспортом и взял немного денег. Приехав, я узнал, что морския купанья в самом разгаре. Пребывание в Брайтоне показалось мне прелестным в начале; мое очарование было таково, что, прогуливаясь вдоль моря на другой день после приезда, я не мог удержаться, чтобы не воскликнуть несколько раз, что же я сделал такого, чтоб заслужить столько наслаждения; а наслаждение было столь сильно, что я за него упрекал себя, когда вспоминал о тебе, о тетушке и о Лизе \ о ваших горестях и заботах. Чтобы сделать тебе понятным это глупое восхищение, пришлось бы замучить тебя описаньями и картинами, этому конца бы не было: пришлось бы сказать тебе, что это самый прелестный город на снете, место встречи светского общества, и т. д., и т. д.; вместо всего этого ты получишь эту маленькую гравюрку. В одном из этих домов я жил; нечто вроде подвижных будок, которые ты видишь па берегу моря,— в них едут к морю. Я купаюсь почти каждый день, и, между нами будь сказано, не замечаю от этого какой- либо особой пользы себе, но наслаждение это большое. Надо тебе знать, что среди впечатлений, ощущений и размышлений, теснящихся в моем уме и в моей душе, ничто не может отвлечь меня от моей любви к морю.

В ту минуту, когда я пишу тебе, я проживаю в деревенском доме, в коттедже, за несколько миль от Брайтона, на расстоянии двух ружейных выстрелов от морского берега. Я плачу три гинеи в неделю (что составляет на русские деньги 70 руб. серебром) за помещение и пансион для меня и моего лакея. Сознайся, что это немного,— в особенпости, если принять в соображение, что мой дом весь обвит плющем и виноградной лозою, что он стоит среди гор, и что у меня в садике — кипарисы, лавры и розовый куст, поднимающийся до самой крыши, и цветы которого раскачиваются в моем окне].

Теперь ты спросишь доволен ли я? Божусь, не знаю, дай опомниться. Признаюсь тебе, впрочем, что завираться по-прежнему в письмах как-то боюсь; меня пугает твой грозный вид; на всякое слово от души мне слышится: [напыщенность, тщеславие, притворство, слабость!]. Прости меня, мой милый друг, за эту выходку, и ради Бога, не принимай за выговор. Покойнику Руссо говорили то же люди не хуже тебя; он в ответ озарял светом гения своего и их и весь род человеческий,— этого я делать, признаться, не умею,— а любить умею. Если, читая эту галиматью, мой друг, ты улыбнешься, то я виноват, если же наморщишься, то я прав.

Когда-то я от тебя получу письмо? Банкиру своему велел я посылать ко мне письма в Брайтон, но еще по получал. Не затрудняет ли тебя адрес? очень просто: a Monsieur Monsieur Baring a Londres, pour remettre a M. le capitaine Tschaadaieff.

Второе письмо напиши таким же манером в Париж,—Ротшильду (Rothschild), о третьем говорить еще нечего. Если почувствую от морского купанья помощь, то пробуду здесь или в Брайтоне месяца полтора, а там поеду на зиму в Париж. Если же нет, то уеду прежде. Я живу здесь вблизи от острова Вейт [7], известного по живописным своим видам; погода прелестная, но дни коротки, потому не знаю, решусь ли съездить туда погулять. Если тетушка будет спрашивать о моем адресе, то попроси ее доставлять к тебе свои письма для отсылки, неделя или две разницы ничего не значит, главное дело чтобы доходили,— Якушкину скажи или отпиши, чтобы он не сердился на меня за то, что не пишу,— пе поверишь как скучно писать то же к двум или трем. Когда поселюсь на несколько времени в Париже, то отпишу ко всем.

Прости, мой милый друг. Про здоровье свое мне нечего тебе сказать; никакого изменения нет; иногда хорошо, иногда очень дурно; бурное наше плавание было истощило меня, но теперь я несколько поправился. Болезнь моя совершенно одна с твоею, только что нет таких сильных пальпитаций [8] как у тебя, потому что я не отрав- ливаю себя водкою, как ты.

Когда будешь писать ко мне об своем здоровье, пиши пообстоятельнее моего, потому что пароксизмы твои тяжелее, оттого что ты отравлива- ешь себя водкою, и несравненно опаснее, оттого что ты себя отравливаешь водкою. Прости мой милый.

(Есть P. S.)

P. S. Не знаю, написал ли я тебе все, что желаешь зпать про меня и про мое странствие? есть разные подробности, которые тебя очень занимают, а меня нет. Может быть, хочешь знать, не затрудняет ли меня слуга? не очень; по сих пор это не вводит меня в чрезвычайные издержки. Впрочем, есть тысячу средств прожить дешево в Англии, но надобно их узнать, а за науку заплатить. Тьма домов вроде нашей таверны, boarding-houses [9], в которых чрезвычайно дешево жить. Сверх того, газеты наполнены объявлениями о семействах, предлагающих впять к себе на содержание одного или двух господ, genie! men. По деревням, в прекраснейших местоположениях. в самых красивых домиках, увидишь бумажки на окне с надписью Lodgings [10], также с содержанием. Та- ким образом я нашел свою дачку. Приехал погулять в городок названием Ворзинг, спросил поездить по окрестностям; мальчик подвез мне таратайку, сошел и подал бич, я хлестнул по лошади и поехал в горы. В конце каштановой аллеи увидал этот домик,— и — взял его па неделю.— Одним словом, все, что я предвидел, справедливо.

Может быть, пожелаешь побольше описаний и рассказов,— этому не было бы конца, мой друг. Разумеется, всякая вещь замечательна, но всего не напишешь, это бы был [дневник путешествия]. К тому же, с тех пор как живу на даче, в уединении, первые впечатления гюизгла- дились, а собирать их теперь не хочется. Разительпая вещь — беспрестанное скаканье этого парода! В некоторых улицах Лопдона не надивишься! Изо всякого трактира, ежечасно по нескольку десятков карет всех возможных видов отправляется во все части государства и в окрестности столицы — одна другой лучше и забавнее.— Еще раз, мой друг, прости — vale et me aina [11].

Сделай дружбу, поклонись Наталье Дмитриевпе3,— да про себя постарайся мне изъяснить, [как ты представляешь себе свое существование] в Хрипунове, [и какого рода наслаждениями ты там пользуешься?] — Адрес лучше писать: a Londres, Messieurs Baring freres et С.

это их коммерческая фирма,— а потом pour М. le capit. Tschaad.

22. М. Я. Чаадаеву

20 ноября. Лондон.

Две недели тому назад написал я тетушке, что еду в Париж и что к тебе, мой друг, писать более пе буду из Англии, вместо того простудился и остался здесь; потом, когда выздоровел, еще остался на несколько дней, чтобы видеть празднество Лорда-Мэра, и теперь все еще здесь живу, сам не знаю зачем. Решительно еду через неделю. Я доволен, что видел Англию, хотя не могу сказать чтобы хорошо разглядел сквозь туман. Об этом тумане, кто не видал, понятия иметь не может; в Лондоне иногда днем ездят с фонарями, а когда ночью случится, то народ бегает по улицам и аукается, как в лесу, едва виден свет огней, и много парода гибнет. Желал бы тебе рассказать много чего, но по разным причинам не могу, из коих первая,— что не умею; сколько ни брался за перо, ни строки не могу написать. Отгадай, кто этому виноват? ты, мой друг; ты сам бессловесное животное и меня сделал бессловесным. Странно и смешно! мараю и поправляю, как будто ппшу к любовнице! боюсь написать вздор, а дела написать не умею. Не смешно ли, например, что пишу к тебе об тумане, как будто в Англии ничего нет любопытнее тумана! Чтобы не написать тебе ппсьмо пустое п неудовлетворительное, чтоб не завраться, все нужное скажу разом.— Я вскоре после того, как написал первое к тебе письмо, бросил свою деревушку и горы и перешел в соседний город Ворзинг; в деревне против моего чаяния, здоровье мое порасстроилось; в городе нашел я доктора, который меня воскресил; рецепты его сохраняю, ими живу: полагаю, что и тебе пригодятся, болезнь наша совершенно одна. Из Ворзинга ездил я в Портсмут и на остров Вайт п по другим живописным местам. При всех этих прогулках, разумеется, тьма разных случаев и подробностей любопытных и забавных; рассказать тебе ничего не умею и лень; мое нервическое расположение, [я говорю это краснея], всякую мысль превращает в ощущение, [так что вместо выражения я всякий раз нахожу только смех, слезу или жесть].

Я по большей части разъезжал по Англии один, без Ивана, и уверился таким образом, что без труда мог бы без него обойтиться; оп мне дорого стоит, делать нечего! — Я пробыл слишком месяц в Ворзнпге и возвратился в Лондон почти здоровым. Полтора месяца как я в Лондоне; все видел, что мог, но пе все, что желал. Отправляюсь в Париж н признаюсь, что не без сожаления оставляю Англию, [этот уголок земли пришелся мне по вкусу]; по остаться здесь невозможно, надобно поселиться, без того и дорого, и скучно.— В Лопдоне получил я два твоих письма, престарые! В одном пишешь, что совершенно доволен своим житьем в Хрипу нове п что здоров, как никогда не бывал; за эту милую новость тебе, мой друг, спасибо, сто раз спасибо. Тетушка думала, что тебя замучат дела крестьянские; а брат Якушкпн полагал, что ты там с ума сойдешь от скуки, или женишься, или, по крайней мере, повесишься; вместо того, ты живешь там, как в раю. Я этому ничуть не дивлюсь; крестьянские дела не служба, долгий ящик при тебе; [к тому же, разве эти добрые люди так уж торопятся насладиться тем счастьем, которое ты им приуготовляешь? не думаю, чтобы это было так]; но пуще всего беспредельная, золотая независимость! люди и связи людския не необходимы для тебя, игрушки! в твои же лета как не прожить без игрушек? я и сам живу без них давно.

В другом письме пишешь, что Лихачи1 негодуют и предлагаешь свои услуги; с Богом, мой друг! Прими их под свое высокое покровительство; пе понимаю, впрочем, почему они мне не жаловались, Степан 2 не мог им помешать, он знал, что ты будешь в Хрипунове. Я посылаю тебе официальное письмо; если же полагаешь, что нужен настоящий документ, то пришли.— Оброка они платят 10 728 рублен, кроме хлебных сборов. Что касается до леса, то 1) вырученные за него деньги определены на уплату занятых мною в нынешнем году 250 рублей из рекрутской суммы; за лес примерно положено было получить 1764 рубля, остальные же 736 рублей дополнить фурсовским билетом в сентябре месяце; 2) нуждаю- щимся велено выдать потребный лес и впредь давать без затруднения, и так кому нужен, тот пусть требует, отказу быть не может. Впрочем, делай, мой друг, что тебе угодно, на все имеешь мое согласие; я даже прошу тебя во всем поступать по собственному своему рассмотрению; [эти подробности были необходимы, чтобы выяснить дело].

 

<< | >>
Источник: П.Я.ЧААДАЕВ. Полное собрание сочинений и избранные письма Том 2 Издательство Наука Москва 1991. 1991

Еще по теме 21. М. Я. Чаадаеву   Сентября 12/1 1823. Сомтинг: