СИНТАКСИЧЕСКАЯ СИСТЕМА Ф. И. БУСЛАЕВА
Синтаксическая система Буслаева надолго определила основные приемы школьного построения и изучения синтаксиса русского языка. Не могла она не повлиять и на методы научного исследования русских синтаксических явлений.
Буслаев, следуя романтико-философским представлениям об истории человеческого языка, различал в отношении языка к мышлению два периода развития языка: 1) древнейший и 2) позднейший. Буслаев утверждал, что «вообще древнейший период - самый интересный в истории языка и самый полезный как в научном, так и в практическом отношении». «В древнейшем периоде, - по словам Буслаева, - выражение мысли наиболее подчиняется живости впечатления и свойствам разговорной речи, мысль находится в теснейшей связи с этимологическою формою, и потому синтаксическое употребление слов основывается на этимологической форме»1, т. е. на непосредственном конкретно-образном осмыслении всех значимых элементов слова.
В новейшем периоде язык сочетает слова независимо от этимологической формы, на основании только общего смысла, какой дается речениям», более сложным синтаксическим единицам. Утраченные и утрачиваемые этимологические формы восполняются формами синтаксическими. «...В истории языков первоначальное господство этимологии уступает место последующему за ним господству синтаксиса, и притом синтаксиса в его позднейшем виде, когда он основывается уже не на первоначальной этимологической форме, а на отвлеченном понятии, ею выражаемом» . Вместо поэтической фантазии в языке берет верх формальная логика, или логика здравого смысла. «Подчиняясь общим законам логики, язык в позднейшем периоде своего развития стремится подвести под общие правила разнообразное употребление слов старинной и народной речи» в развитом литературном языке. Господство в речи общих законов логики, по мнению Буслаева, гармонирует с ростом интернациональных форм в области синтаксических оборотов.
«Подчиняясь общим законам логики, наша современная книжная речь могла усвоить себе многие синтаксические обороты новейших языков тем удобнее, что в синтаксисе этих языков господствует отвлеченный смысл логических законов над- Буслаев, Ф. И. Мысли об истории русского языка. И. Срезневского / Ф. И. Буслаев. Спб., 1850. С. 45.
- Там же. С. 42.
этимологическою формою и над первоначальным наглядным представлением, ею выраженным».
Буслаев возражает против прямолинейного заключения о том, что синтаксические категории являются непосредственным отражением категорий логических. Дело сложнее. Ведь «современный язык, представляя смесь грамматических форм древних с новыми, основывает синтаксическое сочетание слов иногда на этимологической форме и первоначальном воззрении, лежащем в ее основе, иногда же на отвлеченном понятии, которое впоследствии было придано слову». Поэтому-то между языком и мышлением наблюдается не только параллелизм, взаимодействие, но и противоречия. «Такое противоречие в отношениях языка к мышлению, - говорит Буслаев, - объясняется существом самого языка. Язык образовался в эпоху незапамятную, в ближайшей связи с раскрытием умственной деятельности целого народа, но независимо от личного мышления одного или нескольких людей».
Кроме логики, в языке, по словам Буслаева, действует творческая фантазия: «Пользуясь законами творческой фантазии, язык неодушевленным предметам дает жизнь и отвлеченные понятия представляет в форме наглядных представлений. Многие явления в языке объясняются только этими законами фантазии».
Таким образом, по представлению Буслаева, у языка, как своеобразной системы выражения мысли с помощью членораздельных звуков, есть свои законы, независимые от законов логики или требующие уступок с их стороны. «...Сверх законов мысли, определяемых в логике, подчиняется он еще законам самого выражения, т. е. законам сочетания членораздельных звуков». Об отражении действительности в языке Буслаев и не упоминает.
«Следуя своим собственным законам при выражении мысли, язык иногда становится в видимое противоречие с законами логики». По Буслаеву, задача синтаксического изучения языка состоит в том, чтобы раскрыть в языке, в его грамматике, в формах сочетаний слов отражение общих законов логики, с одной стороны, а с другой - внутреннее своеобразие способов выражения, присущих самому языку и нередко развивающихся в противоречии с законами логики - «внутренние законы языка», как выражался Буслаев. В этом случае Буслаев противопоставляет язык мышлению, обособляет язык от мышления. Так, «в грамматическом отношении безличное предложение не должно быть отличаемо от личного, потому что так называемый глагол безличный имеет грамматическое подлежащее либо в своем личном окончании; например: (ему) не сидится; либо в неопределенном местоимении. В русском языке, по Буслаеву, типичное грамматическое подлежащее в безличном глагольном предложении - это окончания глагола -т, -ло (рассветает, рассветало). Но «в логическом отношении» можно назвать в безличном предложении подлежащим дательный падеж, означающий отношение к лицу; например: мне хочется. Следовательно, по Буслаеву, грамматические, обусловленные внутренним строем данного языка, и логические, общечеловеческие, так сказать, основы и элементы речи могут находиться в разнообразных, иногда противоречивых отношениях. Синтаксический анализ, прежде всего, как думает Буслаев, освещающий общелогические основы речи, должен затем этот фон и этот каркас логикограмматических явлений восполнять и корректировать изображением конкретных чисто языковых своеобразий и процессов. В самом же языке наблюдается сложное переплетение явлений разных эпох. Логическое «единообразие и отвлеченность, возникшие в языке позднейшем и преимущественно в книжном, постоянно встречаются в нашей речи с формами древнейшими, живыми и разнообразными, доселе господствующими в устах народа».Основным синтетическим актом логических операций является суждение. «Суждение, выраженное словами, есть предложение.
Вся сила суждения, - продолжает Буслаев, - содержится в сказуемом. Без сказуемого не может быть суждения. Отсюда понятно, почему в языке есть предложения, состоящие только из сказуемого, без явно обозначенного подлежащего (безличные предложения) Но нет ни одного предложения, которое состояло бы только из подлежащего». Итак, из двух главных членов предложения - подлежащего и сказуемого - основной - сказуемое. «Собственная и первоначальная этимологическая форма сказуемого есть глагол».В соответствии с данной традицией Буслаев совершенно отрицает именной тип предложений, т. е. тип предложений безглагольных. Термин «связка» кажется ему излишним. Глагол существительный быть означает лицо, время и наклонение. Он глагол полновесный, и «нет причины давать ему иное название, кроме сказуемого». «Самым сказуемым обозначается уже связь его с подлежащим». Поэтому нет оснований сверх подлежащего и сказуемого допускать еще связку. Сказуемое бывает простое и составное, т. е. состоящее из глагола в соединении с именем или с другою частью речи, означающею признак подлежащего. В составном сказуемом самая сила сказуемого состоит в глаголе. «...В грамматическом отношении глагол существительный есть основная часть составного сказуемого; в логическом же означение признака берет перевес над глаголом быть, который потому иногда и опускается». Итак, нет «никакой связки» и не существует никакого противопоставления глагольного типа предложений именному.
По словам Буслаева, «учение о синтаксическом употреблении глагола будет вместе с тем и синтаксисом сказуемого». Понятно, что в эти искусственные тиски нелегко вставить все многообразие современных типов предложений (Жизнь - это борьба; Мертвая тишина; На улице - ни шороха, ни звука и т. п.). Но тут на помощь Буслаеву приходит учение об опущении разных частей предложения. Могут опускаться, согласно этому учению, даже основные элементы предложения, например, существительное в подлежащем «либо глагол (в сказуемом) преимущественно тогда, когда при них бывают такие определяющие их слова, при которых становится лишним подлежащее или сказуемое».
Опускается глагол существительный при именах и наречиях, опускается глагол при неопределенном наклонении для означения повеления или необходимости; например: стоять смирно... при прошедшем причастии пошел для означения повеления и т. п.С этой точки зрения истолковывается и разница в сказуемостном употреблении кратких и полных прилагательных. Краткие формы имени прилагательного в силу своего органического единения с существительным глаголом получают «смысл глагола». Но «если вместо краткого употреблено в сказуемом прилагательное полное, то оно имеет смысл определительного, при котором опущено существительное; например: эти дома новые вместо эти дома суть дома новые». Это все перепевы старых синтаксических мотивов. «Отдельные слова тогда только могут составить предложение, когда будут сложены одно с другим: 1) по способу согласования или 2) по способу у правления слов». Буслаев далее отмечает и третий тип сочетания слов в речи, наблюдаемый в употреблении наречий. Ведь наречия «не состоят в видимой синтаксической связи с теми словами, к которым присовокупляются». Этот тип словосочетания характерен для обстоятельственных слов - наречий, деепричастий; соединяясь с прочими словами только по смыслу, они «не согласуются с ними и не зависят от них». По синтаксическому употреблению второстепенные члены предложения «суть не что иное, как слова, присоединяемые к главным членам предложения посредством согласования или управления» или внешне независимого присоединения.
Но это синтаксическое различие между второстепенными членами предложения не совпадает с различием по их значению. С этой точки зрения круг определительных и обстоятельственных слов расширяется за счет дополнительных. Определительные слова, означая признаки и сочетаясь с определяемыми по вопросам: какой? чей? который? сколько?, присоединяются к другим словам посредством не только согласования, но и управления (например: восход солнца вместо солнечный восход, человек пожилых лет вместо пожилой человек). Слова обстоятельственные, употребляющиеся в предложении для означения обстоятельства места, времени, образа действия или качества, меры и счета, причины, то выражаются наречиями, то косвенными «дополнениями», т.
е. «сочиняются посредством управления с теми, к которым присоединяются». К обстоятельственным же словам Буслаев относит «неопределенное наклонение, употребляемое в нашем языке в смысле церковнославянского достигательного»; например: иду учиться, намерен работать и пр. «Второстепенные члены предложения, в свою очередь, могут иметь при себе свои собственные слова определительные, дополнительные и обстоятельственные». lt;.gt;Речь может состоять или из предложений отдельных, или соединенных одно с другим. Так возникает проблема сложного предложения, представляющего собой совокупность двух или нескольких предложений. Соединение предложений происходит по способу подчинения, когда одно (подчиненное) предложение «составляет часть другого» (главного), или по способу сочинения, когда соединенные предложения не входят одно в другое в виде отдельной части и остаются самостоятельным. «Предложение, составляющее часть другого предложения, именуется придаточным, а то, в которое придаточное входит как часть, именуется главным». Основной признак придаточного предложения - эквивалентность его с каким-нибудь членом главного предложения, кроме сказуемого, функциональное соответствие его подлежащему, дополнению, определению, обстоятельству. lt;...gt;
Предложения, как главные, так и придаточные, подвержены разнообразным изменениям. Из них особенно существенны, кроме опущения членов предложения, два: 1) сокращение целого предложения в отдельный член и 2) слияние двух или нескольких предложений в одно. Дело в том, что структура сложного предложения, особенно такого, которое образовано по способу подчинения одной части другой, соотносительная со строем простого предложения. Поэтому придаточные предложения, по своим функциям однородные с членами простого предложения, легко сокращаются в них, т. е. в отдельные члены предложения, при посредстве произведенных от той же основы, что сказуемое сокращаемого предложения. lt;...gt;
«Синтаксис» Буслаева менее историчен, чем его «этимология», или морфология. Само собой разумеется, что и в области синтаксиса Буслаев, располагавший значительным количеством наблюдений над языком памятников, не мог не перейти к отдельным интересным и ценным обобщениям и утверждениям. Так, очень интересны указания Буслаева на ряд конструкций с союзом чтобы в русском литературном языке XVIII- XIX вв., на скрещение причастных оборотов с относительными конструкциями в русском литературном языке XVIII и первой четверти XIX в. и многие другие. Значение этих наблюдений очень велико. Они составляют ценнейший синтаксический материал. lt;...gt;