§ 6. Социальные процессы на Востоке

Основные Вторая половина столетия была отмечена резким направления убыстрением социального развития стран Востока, социального Речь шла не только о зарождении новых соци- развития альных слоев, классов, прослоек и категорий, но и об изменении качества самого общества.

Оставаясь многоукладным, пестрым и многообразным в социальном отношении, восточное общество качествегіно менялось. B его составе увеличивалась доля современных, модернизированных структур и соответственно уменьшалась доля традиционных, архаичных. Модернизация любого восточного социума (сельской общины, региона или землячества, города или отдельного его квартала, этно- конфессии или входящего в нее религиозного братства) шла либо через «капитализацию», т.е. развитие частного предпринимательства и рынка, либо через насаждение государством «сверху» более современных методов хозяйствования, политической и производственной культуры, новейшей технологии и организации труда. Обычно сочетались оба канала модернизации. Ho первый преобладал там, где инициатива принадлежала иностранному капиталу (почти во всех колониях или бывших колониях) или где успел заявить о себе национальный капитал (например, в Индии, Турции, Египте до 1952 г.

Монополистн- Капитализм на Востоке стал развиваться во второй ческая половине XX в. намного быстрее, чем в первой. Ho

буржуазия шло это развитие разными путями и потоками, принимало разные формы и питалось из разных источников. Оно привело примерно в 1970-1980-x годах к образованию нескольких капиталистических укладов. Из них важнейшим следует признать мо- нополистический капитализм, представленный предприятиями транснациональных корпораций (THK) — наиболее крупными и современными, оснащенными новейшей техникой и непрерывно усваивающими самую передовую технологию, использующими самую квалифицированную и высокооплачиваемую рабочую силу. Однако господство THK ограничивалось в основном наиболее прибыльными (например, нефтедобЬшающими) или технически авангардными (например, электронными) отраслями. Кроме того, и в этйх отраслях их стали теснить национальные монополии государств Востока, наиболее характерные вначале для Японии, Индии, Египта, Южной Кореи.

Южнокорейские «чеболи», т.е. монополии семейно-кланового типа, стали возникать уже в 1950-е годы. В 1980 г. полсотни «чебо- лей» давали до 10% ВВП страны, а в 1990 г. — до 16%. Объем их продаж тогда составил 130 млрд, долларов, причем 60% этой суммы пришлось на 5 «чеболёй» во главе со знаменитым Самсунгом, крупнейшим концерном в сфере электронной, тяжелой и нефтехимической промышленности. Его владелец Ли Кун Хи за счет постоянного внедрения новейших научно-технических достижений добивался роста производительности труда в отдельные годы на 25—27%, неуклонно наращивая объемы производства и продаж, а также создавая свои филиалы за пределами страны.

Его продукция теснит продукцию известных японских «дзайбацу» (монополистических трестов) на рынках самой Японии! Кстати, все «чеболи», сотрудничая и с «дзайбацу», и с западными ТНК, постоянно стремятся занять второе после японцев место. B 1995 г. из 100 крупнейших компаний Азиатско-Тихоокеанского региона (ATP), наряду с американскими и японскими было 6 южнокорейских, но 13 — тайваньских. Тайвань благодаря своим банкирам, судовладельцам и коммерсантам стал вторым после Японии крупнейшим кредитором в мире. Он является крупнейшим инвестором практически во всех странах Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии.

B Индии буржуазия, пожалуй, первой на Востоке достигла стадии монополистического капитала. Межкорпоративные инвестиции, переплетение интересов различных фирм, власть «контролирующих семей» над множеством предприятий самого разного профиля превратили элиту индийской буржуазии в своеобразного «коллективного монополиста». Уже в 1960-е годы в экономике страны ведущее место заняли 75 монополистических групп во главе с богатейшими семействами Таты, Бирлы, Мафатлала, Тхапара, сохранившими и даже усилившими свои позиции к 1990-м годам. Семи из этих групп принадлежали 3/4 индийских инвестиций за рубежом, в том числе 40% из них — группе Бирлы, заграничные активы которой превышали ее активы в Индии. Таким образом, деятельность монополий Индии, так же как японских монополий или корейскихчеболей, имела международный характер, распространившись от Бирмы и МаЛайзии до Африки. B то же время есть примеры активности египетских монополистов (в частности, Османа Ахмеда Османа) в Индии и Юго-Восточной Азии. Монополии Индии связаны и с западными ТНК: в лидировавшей в 1993—1996 годах компании страны «Хиндустан Левер» 51% акций — у англо-голландской THK «Юнилевер».

_ _л „ Помимо монополистической буржуазии, повсюду

ЪЮрОКраТИЯ _υ ^

на Востоке чрезвычайно сильна бюрократическая буржуазия. Финансово-экономическая мощь монополий (как иностранных, так и национальных) позволяла им ставить себе на службу значительную часть государственной бюрократии. Ee представители во главе предприятий госсектора (достаточно сильного в большинстве стран Востока) были, как правило, связаны с частным капиталом и на деле обычно увязывали свои действия с интересами крупной, особенно монополистической, буржуазии. B 1960-х годах в Индии из 339 высших управляющих госсекторы 136 представляли крупный бизнес, а 55 сочетали (несмотря на формальный запрет) государственную службу с частным предпринимательством. Высокие оклады верхушки бюрократии (уже в 1960-е-годы они превосходили минимальную зарплату в госсекторе Египта в 30 раз, в Индии — в 64 раза, в Пакистане — в 40 раз, в Бирме — в 32 раза) с учетом всехльгот, добавок и дополнительных выплат составляли огромные суммы. Уже в 1960-е годы доход среднего предпринимателя в Индии составлял 1—4 тыс. рупий в месяц, а у министра или высшего бюрократа — от 5 до 7 тыс, рупий. Кроме того, крупные бюрократы, помимо прямых хищений из казны и взяток, ухитрялись фактически торговать различными лицензиями, льготами, разрешениями, патентами, выдачей госкредитов, освобождением от налогов и т.п.

Обращая все свои законные и незаконные доходы в капитал, бюрократия превращалась в бюрократическую буржуазию, концентрировавшую в своих руках и власть, и богатство. Этот йаразити- ческий слой, не заинтересованный, в отличие от буржуазии в «чистом виде», в развитии производства, так как это требовало реинвестиции хотя бы части прибылей, более того — опасавшийся любых перемен, способных ослабить его господство, неизбежно тяготел к коррупции и стагнации, к консерватизму и реакционности.

B Индонезии кабиры (капиталисты-бюрократы) с 1970-х годов стали переходить к чисто предпринимательской деятельности, а их место стали занимать родственники президента Сухарто и связанные с ним выходцы из военной и чиновничьей элиты, наделившие правившего более 30 лет президента титулом «отец развития». Bce возглавляемые ими 12 монополистических групп были тесно связаны с капиталом местных хуацяо, меньше — с японским или американским капиталом. Ha Филиппинах подобное же положение заняли «крони», т.е. «дружки» из окружения многолетнего президента — диктатора Маркоса. B Малайзии так называемая государственная, или «политическая», буржуазия была образована в основном выходцами из малайской аристократии и бюрократии, при поддержке государства старавшихся вытеснить ранее захватившую экономическое господство крупную буржуазию хуацяо. B Таиланде тем же самым занялась «королевская» буржуазия, тесно связанная с семьей монарха. Ho силу китайского капитала в этой стране в основном поставила себе на службу верхушка армии, образовавшей своеобразную военно-бюрократическую буржуазию.

Военные фракции бюрократической буржуазии возникли в других странах — Южной Корее, Индонезии, Пакистане, Бирме, Египте, Ираке, ^ни также задавали тон в Южном Вьетнаме и других странах Индокитая в 1964—1975 тг.

B еще сохранившихся кое-где на Востоке монархиях — в Марокко, Иордании, Иране (до 1979 r.), в Брунее и арабских государствах Персидского Залива возникла особая социальная общность — ФБК (феодально-бюрократический капитал). Это, пожалуй, наиболее мощная группа правящих элит, сочетающих одновременно использование методов экономического и внеэкономического принуждения, преимущества знатного происхождения и наследственного правления, патриархально-кланового и религиозного авторитета, освященного обычаем и традицией. Прослойка ФБК наиболее ярко представлена феодальными семействами Марокко, которые одновременно составляют ядро элиты бюрократии и верхушки бизнеса. Примерно то же относится к правящему Саудовской Аравией клану Саудидов из 7 тыс. эмиров и 5 тыс. принцесс, большинство которых сочетает свою принадлежность ^K знати с выполнением административно-управленческих, хозяйственных, военных и предпринимательских функций (в том числе — в качестве представителей THK и прочих иностранных фирм). ФБК доминирует также в Кувейте, Катаре, Омане, Объединенных Арабских эмиратах и некоторых других странах.

Феодалы Как правило, феодалы на Востоке (за исключением лишь некоторых государств, вроде Афганистана, Непала) сохранили социальное влияние лишь в составе более широких общностей вроде ФБК, феодальной бюрократии или

духовенства. B социально-хозяйственном отношении феодалов, как и «чистого» феодализма, на Востоке уже нет. Однако феодальные структуры и отношения, феодальные представления и обычаи, феодальные традиции и мышление еще сохранились, как правило — в тесном сплетении с другими категориями — патриархальными, буржуазными и прочими.

Городское

население

Важной чертой социальных процессов второй половины XX в. на Востоке была ускоренная урбанизация. Если в 1950 г. среди 10 сверхкрупных городов мира были лишь 3 восточных (Токио — 6,7 млн. человек, Шанхай — 5,3 млн., Калькутта — 4,4 млн.), то в 1990 г. их было уже 5 (Токио — 18,1 млн. человек, Шанхай — 13,3 млн., Калькутта — 11,8 млн., Бомбей — 11,2 млн., Сеул — 11 млн.). B 1950—1985 гг. городское население стран Азии и Африки росло ежегодно на 3,6— 4,2% (при 2-2,5% естественного прироста). B городах АзшГк 1990 г. проживало 975 млн. человек, т.е. треть населения континента. Ha западе Азии (в 1990 г.) в городах проживало 63%населения, на севере Африки — 45%.

B основном, население городов увеличивалось за счет мигрантов из деревень, преимущественно разорившихся бедных крестьян, которые и в городе, как правило, не находили работы, ибо процесс распада традиционных сельских структур и коллективов обгонял процесс становления современных новых отраслей экономики. Этим отраслям и не требовалось так много свободной рабочей силы, к тому же -неквалифицированной. Наплыв сельских мигрантов в города поэтому, сливаясь с разорением и обнищанием коренных горожан (ремесленников, мелких торговцев, потерявших работу наемных работников), приводил к разрастанию городского «дна», т.е. низших слоев горожан-люмпенов и пауперов. Даже тем из них, кто не потерял надежду вернуть себе прежнее положение и не утратил профессиональных трудовых навыков, было почти невозможно возродиться K новой жизни.

Экономика Востока в течение всего второго полустолетия XX в. никак не могла стать на ноги ввиду ее постоянного обескровливания. Довольно быстро почти у всех молодых государств Востока образовалась колоссальная задолженность либо бывшим метрополиям, либо крупным международным банкам, либо государствам- кредиторам (Японии, Тайваню, США и другим). Наращивавшиеся с каждым годом грабительские проценты все более отдаляли перспективу освобождения от долговой кабалы. B большинстве стран Востока постоянная нехватка капиталов (их было вообще мало, да и выгоднее было их инвестировать в экономику развитых стран), ресурсов (которые было более прибыльно продать) и квалифицированной рабочей силы (ее проще было импортировать, чем обучить) не давала возможности разрернуть ускоренное экономическое развитие. Ввиду этого лишь отдельные группы и элементы населения (в основном — эмигранты в Западную Европу и Северную Америку) могли вырваться из состояния отсталости и приобщиться обычно — при участии иностранного капитала или в рамках госсектора, к модернизации и даже «вестернизации». Уделом же основной массы оставались безработица, нищета и полная бесперспективность. По разным данным, пауперы и люмпены, а также прочие социальные низы (главным образом городские) составляли в 1960-1980-x годах от 20% до 40% населения Азии, Африки иЛатинской Америки. Образовав мощный (от 1/5 до трети всех горожан) пласт городского населения афро-азиатского мира, пауперы и люмпены не столько были под влиянием более высокоразвитых классов й слоев (кадрового пролетариата, интеллигенции), сколько сливались воедино с другими обездоленными группами — беднейшими ремесленниками, наиболее низкооплачиваемыми служащими, неквалифицированными рабочими. Всем им, вместе взятым, были свойственны отчаяние, озлобление и склонность к крайним формам социального протеста.

Это имело самые важные последствия для жизни Востока. Во- первых, низшие слои города давили снизу на всю социальную пирамиду, искажая нормальные отношения между ее «этажами», т.е. классами и слоями, размещавшимися на разных ступенях социальной иерархии. Во-вторых, городские низы составили основу всех массовых Экстремистских движений второй половины века. Достаточно привести в качестве примера события 1978—1979 гг. в Иране, где только в крупных городах тогда насчитывалось до 1,5 млн. маргиналов (т.е. лиц, выброшенных из экономической, социальной, иногда — просто из более или менее человеческой жизни). Именно они составили базу «исламской революции» Хомейни, изгнавшей шаха и учредившей в Иране исламскую республику. B Египте, где даже в столице сельские мигранты, в основном ставшие городскими маргиналами, составили в 1970-е годы более половины (56%) жителей, они образовали обширную питательную среду религиозного экстремизма, остающегося именно поэтому важнейшим фактором социальной жизни.

B середине XX в. маргиналы были также основой левого экстремизма, анархизма, троцкизма, коммунизма, преимущественно — в форме маоизма. Их влияние было значительным, естественно, в Китае и в основной массе хуацяо, среди таких угнетенных народов, как палестинцы и курды, среди некоторых фракций турецкой и иранской оппозиции, а также — по всей Юго-Восточной Азии. Однако после разгрома в 1965 г. крупнейшей в ЮВА компартии Индонезии и отхода от лево-экстремистов основной части хуацяо в Малайзии, Таиланде, на Филиппинах и в странах Индокитая, после ослабления в ходе многочисленных расколов комдвижения в Индии маргиналы в основном сменили ориентацию и перешли от лево-эк- стремизма к реакционномуконсерватизму, преимущественно — религиозного характера. Начиная с конца 1970-х и начала 1980-х годов они стали главной опорой исламских фундаменталистов Ирана, Сирии, Ливана, Бангладеш, Турции, Туниса, Алжира и других стран.

Рабочие Конечно, кроме формирования монополий, ФБК и разных групп бюрократического капитала, а также помимо разорения и обнищания, порождавших маргинализацию восточного общества, афро-азиатский мир переживал и другие социальные щюцессы. B частности, отмечался рост наемного труда. B 1970-1990-e годы уже до 40-50% жителей Востока работали по найму. K началу 1990-х годов только в Азии насчитывалось 190 млн. наемных работников (до 30% самодеятельного населения), в том числе — около 50 млн. рабочих в промышленности, строительстве и на транспорте. Однако на 20-30% они были заняты на мельчайших предприятиях неформального (т.е. неорганизованного, нецензового) сектора и представляли собой нефабричный, т.е. малоквалифицированный, низкооплачиваемый пролетариат, в социальном отношении более близкий к маргиналам, нежели к своим братьям по классу. Лишь 25-34% ( в зависимости от конкретной страны) промышленных рабочих былй квалифицированными профессионалами. Ho эта своеобразная верхушка рабочего класса весьма дорожила своим положением и высокой оплатой, как правило, не выступая поэтому против работодателя (государства или частного предпринимателя, не важно — иностранного или «своего»), Такчто было бы неверно считать рабочий класс и рабочее движение на Востоке второй половины XX в. единой и самостоятельной общественной силой. Рабочие низы были скорее наиболее активной частью маргиналов и руководствовались в своих совместных с ними выступлениях (когда они были) не столько классовыми, сколько общенациональными, религиозными, этнообщинными, кастовыми (в Индии и сопредельных странах) и прочими «непролетарскими» соображениями. A рабочие верхи, как правило, стремились к социальному консенсусу, к соглашению с государством и частным капиталом, во многом занимая позицию не пролетариата, а средних слоев, к каковым они, в конкретных условиях восточного общества 3 A. M. Родригес, ч. 2

фактически и принадлежали и по уровню доходов, и по уровню культуры (в том числе — по степени модернизированности), и по реальному положению.

Средние слои Что же касается средних и промежуточных слоев

и их особен- Азии и Африки, то их путь в рассматриваемые пол- ности века был более извилист и непрост. Прежде всего, под средними слоями понимаются лица, не владеющие средствами производства, но обладающие образованием, знаниями и квалификацией, необходимыми для организации, ориентации и удовлетворения потребностей экономической и духовной жизни современного общества. B основном — это интеллигенция, служащие, офицерство, студенчество и другие жители как города, так и деревни, органически связанные с городом, школой, университетом, СМИ и т.д. B отличие от них промежуточные слои — это мелкие и мельчайшие владельцы средств производства, в социально-экономическом смысле категория переходная, расположенная между наемным трудом и бизнесом. B эту категорию входит прежде всего хозяйствующие крестьяне и городские мелкие собственники. Они как бы составляют социальную подпочву национального капитализма, имея тенденцию «врасти» в него снизу. Вместе с тем, в конкретных условиях многоукладности восточного общества, именно промежуточные слои наименее модернизированы и наиболее связаны с традицией, общинностью, патриархальщиной, с ограниченностью этнического, конфессионального и регионалистского характера.

Политическое и социальное развитие Востока в рассматриваемый период постоянно стимулировало рост средних слоев. Их нехватка на первых порах компенсировалась инонациональными иприезжими кадрами. Например, в Египте в 1947 г. 18,6% лиц свысшим образованием составляли иностранцы (а среди всего населения страны иностранцев было менее 1%). B Алжире даже в 1966 г. иностранцев среди высших технических кадров было в 5,5 раза больше, чем алжирцев. B дальнейшем, Ьднако, удельный вес иностранцев неуклонно снижался как в общей численности жителей любой страны Востока, так и в средних слоях. B то же время наблюдался бурный рост почти всех категорий средних слоев. B Египте только за период 1960—1976 rr., т.е. за годы наиболее интенсивной индустриализации, численность лиц свободных профессий и технических специалистов увеличилась с 224 тыс. до 725 тыс. человек (т.е. с 3,2% до 7,5% всего самодеятельного населения), количество административно-управленческих кадров — с 35 тыс. до 109 тыс. человек (с 0,5% до 1,1%), конторских служащих — с 324 тыс. до 704 тыс. человек (с 4,7% до 7,3%). Иными

словами, доля средних слоев (преимущественно городских) возросла в Египте за 16—17 лет с 8,4% до 15,9%, т.е. почти вдвое. Соответствующие темпы роста средних слоев были характерны и для других стран Востока. B Иордании число лиц с высшим образованием в 1953—1967 гг. увеличилось впятеро — c3163 до 15657 человек и в дальнейшем продолжало неуклонно расти. B Марокко только госайпарат в 1956—1970 гг. возрос с 35 тыс. до 200 тыс. человек, вследствие чего количество чиновников здесь вполтора раза превысило количество квалифицированных рабочих. B Алжире число служащих госаппарата в 1961—1970 гг. увеличилось с 30 тыс. до 285 тыс. человек, в Сирии (в 1960—1989 гг.) — со 128 тыс. до 431 тыс. человек. Улучшение качества образования и потребности развивающейся экономики определили ускоренный рост численности специалистов самого разного профиля практически всюду в Азии: в Индии в 1971—1981 гг. с 4834 тыс. до 7094 тыс. человек на 47%), в Индонезии (в 1971—1980 гГ.) с 884 тыс. до 1917 тыс. человек (на 72%), вИране (вТ966—1976 гг.) — с 203 тыс. до 557 тыс. чедрвек (на 174%), в Малайзии (в 1970— 1979 гг.) — со 129 тыс. до 246 тыс. человек на 89%), на Филиппинах (в 1970—1980 гг.) — с 284 тыс. до 559 тыс. человек (на 97%).

Конечно, не все эти лица могут считаться представителями современных средних слоев, в частности — проживавшие вне городов. Например, ««истых» горожан среди них в 1970-е годы в Индонезии было не более 700 тыс., на Филиппинах — около 300 тыс., в Таиланде — около 150 тыс., в Малайзии — до 90 тыс. человек. Однако, сельский учитель или врач среди нихбыл, пожалуй, боле€ «современен», чем встречавшиеся и среди горожан представители духовенства, различных семейств знати, феодальные идеологи и вероучители, главы сект, братств, тайных обществ и т.п., причисляемые обычно к традиционной интеллигенции консервативного типа. Безусловно, к средним слоям относится научно-техническая интеллигенция (2328 тыс. человек в Индии к концу 1970-х годов, 1218 тыс. в Индонезии, 1084 тыс. на Филиппинах, 708 тыс. в Турции, 218 тис. в Иране, 101 тыс. в Пакистане, 20 тыс. в Таиланде). Однако при этом надо помнить, что в конкретных условиях афро-азиатского мира инженеры и физики, врачи и адвокаты, учителя и студенты не отделены китайской стеной от мира традиций, религии, национальной мифологии, племенных обычаев и клановых связей. Тем более, что почти во всех странах Востока сохранились так называемые традиционные социальные общности, не имеющие аналогов на Западе.

Наиболее типичны из них касты в Индии, существующие также среди индийцев за рубежом и даже среди мусульман Пакистана и Бангладеш. Профессиональный характер каст (с ориентацией

з*

на разные занятия — ткачество, забой скота, исполнение музыки и т.п.) ныне во многом дополняется (и заменяется) взаимоподдержкой, сплоченностью, материальной, финансовой и прочей взаимопомощью. B Индии и Пакистане только в 1960-е годы насчитывалось до 14 торгово-ростовщических каст, позволявших их богатой верхушке объединять вокруг себя, особенно — через кредитные и жилищные кооперативы, сеть фондов, школ и больниц до 15 млн. человек, в основном — лавочников и служащих. B то же время низшие касты и хариджаны (неприкасаемые) составляли от 2/3 до 3/4 жителей деревни, постоянно пополнявших городские низы. Освя- щенность тысячелетней традицией их приниженного положения несколько смягчало, обуздывало их социальное недовольство, с одной стороны, стимулировало верность кастовой солидарности — с другой, независимо от положения человека в нетрадиционной, модернизированной структуре современных секторов общества.

Этнические Традиционными общностями являются и coxpa- проблемы нившиеся во многих странах Азии и Африки племена, мелкие этносы или этноконфессиональные общины, сословные группы и социокультурные коллективы. Печать их влияния, особенно — на менталитет и психологию людей, даже экономически и организационно давно живущих вне традиционных отношений, еще прослеживается всюду на Востоке — от Марокко и Сенегала до Китая и Филиппин. B Марокко исторически сформировавшееся в ХІІІ—ХѴІІ вв. сословие «фаси» (из потомков мусульман, изгнанных из Испании) постепенно образовало экономическую и духовную элиту страны, в XX в. сблизившись также с арабской аристократией и составив верхушку бюрократии и бизнеса. C 1930-х гг. им противостоят «суси» — выходцы из берберов южной области Сус, разрушающие монополию «фаси», но преобладающие пока что в средних и низших слоях буржуазии, чиновничества и интеллигенции. И те, и другие имеют свои политические партии, культурные ассоциации, органы печати и рычаги влияния на монарха.

• Этнонациональный вопрос — один из важнейших на Востоке. Берберы в Алжире и Ливии, курды в Турции, Сирии, Ираке и Иране, азербайджанцы в Иране, туркмены, узбеки и таджики в Афганистане, патаны (пуштуны) в Пакистане, многочисленные меньшинства в Мьянме (Бирме), монголы, тюрки и тибетцы в Китае, хуацяо по всей Юго-Восточной Азии, тамилы в Шри Ланке, так же как арабы на западе Африки, а индийцы на ее востоке и юге — все они еще ждут решения своего этнического существования в рамках новых государств Востока. Ho решение этнической проблемы еще более осложняется наличием проблемы конфессиональной, наиболее ярко иллюстрируемой положением южан в Судане, коптов в Египте, христиан по всему Ближнему Востоку, шиитов — в Ливане и Ираке, исмаилитов — в Афганистане и Таджикистане, мусульман и сикхов — в Индии, мусульман — в Китае и на Филиппинах.

Особенности формирования мелкого и среднего предпринимательства

Весь этот традиционный груз социальной и социокультурной архаики во многом мешает процессам модернизации Востока, особенно — процессу формирования и развития «демократического капитала», т.е. мелкого и среднего предпринимательства удачливых мелких торговцев, разбогатевших ремесленников, зажиточных крестьян и даже бывших рабочих., особенно часто сколачивавших состояние во время эмиграции в Европу или в зону Персидского залива, где нередко встречались палестинцы и египтяне с пакистанцами и южнокорейцами. Мелкие и сред- ние предприятия всегда преобладали на Востоке, несмотря на гигантоманию, которой страдали многие индустриализирующиеся страны. B Египте в 1960-1970-e годы 94% предприятий имело менее 10 работников каждое. B Сирии 97% предприятий были мелкими, в Ливане — более 99%, в Индии — до 75%. Bo многих странах, тем не менее, предприятия этого растущего снизу «демократического капитала» давали до 50% всей промышленной продукции и объединяли под своей эгидой до 39% всех занятых в промышленности.

Долгое время одной из главных коллизий социального развития Востока была борьба между «демократическим» и «бюрократическим» капиталом. Это объяснялось многими причинами:

1. Засильем иностранной буржуазии, особенно ТНК, подчинявших себе афро-азиатскую бюрократию и связанные с ней паразитические и компрадорские группировки;

2. Привычкой бюрократических элит, особенно — связанных с феодалами и военными, управлять самовластно и произвольно;

3. Наконец, своекорыстием бюрократической буржуазии, стремившейся все держать под свОим контролем и довольно эффективно перекрывавшей все пути роста национального предпринимательства снизу путем высоких налогов, искусной политикой различных льгот и субсидий.

Лишь подрыв или устранение влияния триединого блока ТНК, инонационального (или компрадорского) капитала и местных бюрократических групп прозападного толка открывали возможности роста «демократического капитала». B ряде стран (Марокко, Алжир, Сирия) правящие элиты в 1960-1970-e годы сами скорректировали курс государственной политики, начав поощрение мелкого и среднего предпринимательства.

Социальное Кар^тина социальных процессов на Востоке будет развитне неполной, если не обозначить, хотя бы приблизи- постсоветско- тельно, тенденции социально-экономического го Востока развития на бывшем советском Востоке, в частности — в республиках СНГ. Эти новые постсоветские государства, как бы «возвращаясь» на Восток, с которым они оставались связаны в историческом, цивилизационном и социокультурном отношении, за годы политико-идеологической «разлуки» с ним в чем-то зарубежный Восток обогнали, а в чем-то от него отстали. Безусловно, они ушли вперед в плане модернизации, урбанизации, образования, а также — по многим экономическим показателям. Однако распад экономического пространства CCCP и кризис всего постсоветского общества круто изменил положение. Негативно сказался также отток русского и русскоязычного населения, составлявшего значительную (в некоторых отраслях — преобладающую) часть местных квалифицированных кадров. Этот отток продолжается и не может не влиять на положение, ибо около трети населения в восточных республиках СНГ всегда было некоренным, а только русские составляли в 1991 г. 7% жителей Грузии, 3% -Армении,8% — Азербайджана, 41% — Казахстана, 13% — Туркмении, 11%-Узбекистана, 22% — Киргизии, 10% — Таджикиртана. Уходит и население прочих некоренных национальностей, ибо вспыхнувшие еще до 1991 г. этнические конфликты дополнительным бременем легли и на экономику, и на социальную обстановку, и на духовный климат постсоветских государств. B них повсеместно наблюдается снижение роли ранее традиционно уважавшейся интеллигенции, выдвижение на первый план новых властных элит (этнократий) и ранее запретной идеологии — национализма (порой доходящего до ксенофобии), возрастание роли местных вооруженных сил и мафиозных клик. Bce эти социальные явления получили свое концентрированное и законченное выражение в Чечне, где в 1990-е годы образовался взрывоопасный синтез таких факторов как слияние воедино клановых (тейпы) и конфессиональных (вирды) структур, семейных и ^афиозных связей, криминализации бизнеса и крайнего обострения социальных проблем (безработицы молодежи в первую очередь), резкого взлета этноцентрализма и популярности харизматического лидера Дудаева, выбравшего удачный момент для отделения от переживавшей кризис и поглощенной своими внутренними проблемами России.

Определенную роль сыграло и некоторое социальное отставание постсоветского Востока от остального Востока. Для мусульманских регионов СНГ (включая российский Восток) характерно более глубокое влияние суфийских братств, которые в советские времена частично выполняли роль «исламского масонства», т.е. тайной системы сохранения исламского наследия. Отсюда и определенная самостоятельность братств и их ответвлений, в первую очередь — на Кавказе и в Центральной Азии, более высокий, чем за рубежами бывшего СССР, авторитет суфийских наставников — устазов, вакилей, ишаНов и т.п. Вместе с тем сохранению здесь в более консервативных формах типичных для традиционного общества отношений личной зависимости, внеэкономического принуждения, патриархальной коллективности и земляческой близости способствовал низкий (раза в 2-3 по сравнению с русскими и русскоговорящими) уровень миграции в города. Для среднеазиатских и кавказских сельчан в целом всегда были показательны тяга к сельскому укладу жизни в «большой семье», неприятие индустриально-урбанизированной модели развития и неизбежного разрушения в городе внутрисемейных и внутриобщинных норм. Экономически это подкреплялось также широким распространением личного подсобного хозяйства (формально — в рамках колхозносовхозных порядков), которое давало очень большую долю дохо- дов как в деревне, так и в городе. Ha остальном Востоке это было редким явлением, ибо.даже после аграрных реформ 1960-1970-x годов в большинстве стран Азии и Африки сохранялись малоземелье и аграрное перенаселение, толкавшее к миграциям. A в районах интенсивного и высокодоходного земледелия вне СНГ, как правило, господствовало плантационное и фермерское хозяйство, также стремившееся избавиться от «лишних людей».

.,_____ __ B целом экономическая, технологическая и социо-

Итоги соци- ’ „

_а,_ьяцт культурная модернизация Востока во второй поло- процессов на вине XX в. шла повсеместно, хотя и неравномерно.

Востоке Она протекала более стабильно на Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии в силу сочетания ряда обстоятельств (исторически выработанных, в том. числе — в русле религиозных учений синтоизма, буддизма, даосизма, конфуцианства, таких качеств как дисциплинированность, лояльность, трудолюбие, нетребовательность) и внешних факторов (сильного влияния США, «экономического чуда» Японии, энергии хуацяо). Она гораздо менее гладко, но все же эффективно шла в странах, отличившихся большей многоукладностью и межцивилизационной контактностью (в Малайзии, Таиланде, Индонезии), еще сложнее — в странах Южной Азии, особенно в Индии, где модернизация наталкивалась на кастовость, коммунализм (засилье общин), сословность, этническое, религиозное и языковое многообразие. B разных и еще более сложных вариантах то же наблюдалось в Пакистане, Бангладеш и Шри Ланке, которые, к тому же, были зоной повышенной конфликтности в этноконфессиональном плане.

Особый регион Азии представляют Китай, Монголия, Северная Корея, Вьетнам, Лаос, Камбоджа. Ныне это государства с центрально планируемой экономикой, доказывающие (за исключением КНДР) возможность «рыночного» варианта подобного централизма. История пока не дала окончательного ответа на вопрос, может ли существовать в конкретных условиях Востока подобная модель общества, хотя успехи его развития несомненны.

Наконец, модернизация наиболее трудно идет на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Причин тому много. Ha Западе главной из них считают ислам как религию, наиболее полно регулирующую и контролирующую жизнь верующих, к тому же — более тысячи лет активно враждующую с Западом и, естественно, с «вестернизацией». Значительная доля истины в этом есть. Ho можно вспомнить о том, что в Малайзии и Индонезии ислам не стал препятствием для модернизации. Очевидно, не менее важной причиной является географическая близость Ближнего Востока к Европе и традиционность противостояния с ней, а также — более непосредственная и более остро ощущаемая угроза миру йслама со стороны военно-политической, экономической и культурной экспансии Запада. Необходимость сотрудничать с ним является лишь дополнительным источником раздражения. При этом страны Дальнего Востока и Юго-Восточной, да_ѵи Южной Азии сумели превратить это вынужденное сотрудничество в мягкую форму полуконкуренции — полупартнерства, полусоглашательства — полукритики, ибо чувствуют себя более уверенно в экономическом отношении. Этого не может чувствовать Ближний Восток, более болезненно, к тому же, реагирующий на любое умаление роли ислама и любое подчеркивание Западом своего военного, финансового или технологического превосходства. «Политизация» ислама и другие формы исламоэкстремизма являются логичным выражением этой реакции. Кстати, переадресование России многих упреков (например, в колониализме), ранее направлявшихся лишь Западу, объясняются, помимо метаморфоз постсоветской эволюции, еще и сближением России с Западом, начиная с 1989—1990 гг.

Таким образом, неоднородность и неравномерность процесса модернизации Востока во многом определяется, искажается и «подправляется» как различием условий в разных регионах Востока, так и воздействием на них политики Запада, действий Японии и Китая, а также — сложных процессов на постсоветском пространстве.