Народ, привыкший подчиняться одному государю, навряд ли сохранит свободу, случайно обретя ее
Сколь трудно будет народу, привыкшему к единоличному правлению, сберечь обретенную свободу, как случилось в Риме после изгнания Тарквиниев, показывает множество примеров, сохраненных древними историками.
Это и понятно: ведь такой народ есть не что иное, как несмышленое животное, по натуре дикое и свирепое, но выросшее в рабстве и неволе, и если оставить его на произвол судьбы, то, не умея найти себе корма и укрыться от опасности, оно станет добычей первого, кто пожелает его стреножить.То же самое происходили с народом, привычным к тому, чтобы им управляли другие. Ничего не разумея в общественном обвине-нии и защите, не будучи знаком с другими государями и признан ими, он быстро попадает под ярмо, которое, как правило, еще тяжелее, чем только что сброшенное им. И все это в том случае, если масса не развращена. Ведь народ, целиком охваченный разложением, не может быть свободным не то что малое время, но и вовсе, как будет показано ниже; наши же рассуждения относятся к тем народам, где испорченность широко еще не распространилась и в которых доброе начало сильнее, чем дурное.
Сюда добавляется еще одна трудность, заключающаяся в том, что, освобождаясь, государство приобретает себе врагов, а не друзей. Враждебностью к нему проникаются все те, кто наживался при тирании, пользуясь щедротами государя; утрата таких выгод возбуждает в этих людях недовольство, и каждый из них стремится возвратить тиранию, чтобы вернуться к власти. Сторонников же, как я сказал, свободное государство не приобретает, потому что почести и награды распределяются в нем только на строго определенных и законных основаниях, не имея которых никто не может быть награжден; а когда человек вознаграждается за собственные заслуги, он не считает себя обязанным тем, кто его удостаивает такими отличиями. Кроме того, пользующийся гражданской свободой не ощущает ее важного преимущества, которое состоит в том, что всякий может неограниченно распоряжаться своим имуществом, не опасаться за честь женщин и детей и за свою собственную жизнь; ведь никто не почитает себя обязанным другому за то, что тот его не обижает.
Поэтому, как сказано выше, едва появившиеся на свет свободные государства имеют дело с враждебными интересами, но не с дружественными.
Так вот, для устранения этих трудностей и предотвращения порождаемых ими беспорядков нет более надежного, более полезного и более действенного средства, как умертвить сыновей Брута, вступивших, как видно из истории, вместе с другими римскими юношами в заговор против отчизны только из-за того, что власть консулов лишала их возможности удовлет-ворять свои прихоти, которые они позволяли себе при царях, так что свобода, обретенная народом, для них обернулась неволей. А кто станет управлять народом свободной республики или же самовластно и не обезопасит себя от противников этого нового режима, тот обрекает его на недолговечность. Правда, я почитаю несчастными тех государей, которые, чтобы сохранить свою власть, должны прибегать к чрезвычайным мерам, направленным против большинства: ведь тот, у кого врагов немного, защитит себя с легкостью и без больших смут, но если против него все обще-ство, то он никогда не будет в безопасности и чем больше творит Жестокости, тем слабее его власть. Поэтому лучшее средство состоит в том, чтобы приобрести расположение народа.Пускай теперь я отклонюсь от начатых выше рассуждений, Потому что там шла речь о республике, а здесь о единовластном г°сУдаре, но чтобы не возвращаться к этому предмету, я хочу вкратце на нем остановиться. Итак, если государь захочет привлечь на свою сторону враждебный ему народ — а я здесь имею в виду государей, ставших тиранами своей страны, — то он должен прежде всего понять, чего народ желает, а это всегда две вещи; во-первых, отомстить своим угнетателям, во-вторых, вернуть себе свободу. Первое желание государь может удовлетворить полностью, а второе частично. На этот счет есть подходящий пример. Тиран Гераклеи Клеарх находился в изгнании, когда в городе вспыхнула ссора между народом и оптиматами; последние, будучи в меньшинстве, решили устроить заговор в пользу Клеарха и, вопреки воле народа отняв у него свободу, призвали тирана в Ге- раклею. Здесь Клеарху угрожали, с одной стороны, заносчивость оптиматов, которую он никак не мог ни удовлетворить, ни умерить, а с другой стороны, народный гнев из-за утраченной вольности.
Тогда он решил одним ударом развязаться с грандами и привлечь к себе народ. Выбрав подходящий момент, он приказал вырезать всех оптиматов, к великому удовольствию популяров. Что касается желания народа вновь обрести свободу, то государь не может его удовлетворить и потому должен рассмотреть, отчего люди хотят быть свободными; он удостоверится, что немногие из них домогаются свободы, чтобы повелевать, но бесчисленное множество прочих полагает, что благо свободной жизни — в безопасности. Во всех республиках, как бы ни были они устроены, на главные должности претендуют не более 45—50 граждан; это немного, и с ними легко управиться, либо устранив их, либо окружив почетом, чтобы удовлетворить большую часть их честолюбивых устремлений. Остальные, которые хотят лишь жить спокойно, удовольствуются законами и постановлениями, обес-печивающими обществу безопасность, а государю — власть. Если последний поступит таким образом и убедит народ, что ни за что не нарушит эти законы, то вскоре там воцарятся мир и довольство. Примером тому является Французское королевство, которое своим спокойствием обязано как раз бесчисленным законам, охраняющим безопасность всего народа от посягательств со стороны королей. Основатель этого государства предоставил его главам распоряжаться армией и финансами по их собственному ра' зумению, но все остальное они должны исполнять в строгом соответствии с законом. Итак, если республика или монархия не получили прочных основ безопасности в самом начале, они должны заложить их при первой возможности, как сделали римляне. Иначе потом будет поздно сожалеть об упущенном случае.Когда римский народ обрел свободу, в него еще не проникла испорченность, поэтому ему удалось сохранить новый режим, хотя потребовалось умертвить сыновей Брута, избавиться от Тарквиниев и исполнить другие условия, о которых мы уже говорили. Но если бы народ был развращен, то ни в Риме, ни в каком другом месте свободу не удалось бы защитить никакими средствами, как будет показано в следующей главе.