Парадигмы антропологии и парадигмы тела

Исследования по эволюции и гоминизации2 показывают происхож­дение человеческого тела, а также его тесную связь с историей жизни на земле. Человеческое тело — результат необратимого процесса эво­люции жизни, возникновение которой понимают как следствие само­организации материи.

116

Проблемное поле Исторической антропологии

в различных направлениях в ходе эволюции. При его формировании и развитии важную роль играют силы сохранения и инновации, адап­тации и специализации. В основе эволюции тела лежат генетическая рекомбинация и естественный отбор, а также тонкие взаимодействия между внутренней и внешней селекцией.

Развитие позвоночных животных 200 млн лет назад и приматов 80 млн лет назад — важные предпосылки генезиса человеческого тела. Останки Ardipithecus ramus (боковая ветвь гоминид), найденные вбли­зи Арамиса в Эфиопии, датируются временем 4,4 млн лет назад. Эти гоминиды жили, по всей вероятности, в пограничной зоне влажных тропических лесов, в которой произошло отделение линий человеко­образных обезьян от гоминид. Конструкция тела гоминид — исходный пункт для формирования предчеловека, передвигавшегося на двух но­гах и похожего на современного человека размерами черепной коробки и мозга. Конечности же их лишь с большим трудом можно отличить -, от Homo sapiens. Поскольку у предчеловека еще не было орудий труда, то ему для обработки пищи нужны были массивные коренные зубы.

Если у предчеловека развивается прямохождение, то у первобыт­ного человека благодаря использованию камня постепенно развивается культура орудий труда, с которой связана гибкая адаптация к окружа­ющему миру и растущая независимость от него. Возникает всеядность. У Homo habilis, относящегося к первобытному человеку, развиваются речевые центры в мозге, и у самок удлиняется период полового со­зревания.

У Раннего человека, Homo erectus, за 2 млн лет происходит заметное увеличение и качественное улучшение мозга. Это сопровождается раз­витием точной хватки человеческой руки и возникновением культуры орудий труда. Эти процессы привели к облегчению добычи пропита­ния и к росту относительной независимости от окружающего мира. Охота и использование огня способствовали разделению труда между полами, коммуникации и возникновению сообществ. С освобождением рук и ростом мозга развиваются речевые и культурные возможности. Следствием становятся разнообразные формы миграции.

В то время как в Европе из позднего архаического Homo sapiens возникает неандерталец, одновременно в Африке возникает Homo sapi­ens sapiens, и таким образом развивается тело современного челове-

Глзва 6. Тело как вызов

117

ка. Хотя неандерталец уже имел развитую силу воображения, Homo sapiens sapiens превосходит его почти во всех областях. Современный человек обладает большим объемом мозга по отношению к весу тела, более энергосберегающим строением мускулов и скелета, большей пло­довитостью и меньшей детской смертностью, а также более развиты­ми культурными способностями, содействующими выживанию. Сюда прибавляется более развитая техника орудий труда, благодаря которой человек может лучше использовать ресурсы окружающего мира. Тело Homo sapiens sapiens — результат многомерного морфогенеза из взаи­модействия экологических, генетических, церебральных и социальных и культурных факторов.

На основе этой концепции тела, возникшей в эволюционной теории, в последние десятилетия образовались два направления изучения те­ла, в которых в фокусе внимания находится определенная часть те­ла; оба направления вызывают значительный общественный интерес.

После перечисления возможных у человека комбинаций четырех базовых нуклеотидов — гуанина, цитозина, аденина, тимина —и упо­рядочивания и записи человеческого генома исследования направле­ны на то, чтобы связать базовые цепочки нуклеотидов с телесными и духовными признаками и установить отношение с функциями ге­нов. Если это удастся, то «первотекст» человека будет расшифрован; предполагают, что «он содержит всю информацию о физиологических и психологических процессах человека. Его «расшифровка» считается для человека возможностью возвыситься до «субъекта себя самого» за пределы, поставленные ему природой, которая прежде была судь­боносна и неовладеваема»3. С помощью этого знания надеются делать прогнозы о вероятности заболеваний и назначать терапию. Становится очевидной возможность евгенической селекции и выведения, а также сведение человека к носителю генетической информации и к объекту экономических интересов, и это приводит к этической и политической дискуссии. Проблемы оценки последствий технического прогресса в биоэтике4 привели к биоэтическим соглашениям, в частности к за­прету, принятому Европейским советом, на клонирование, а также к директиве Европейского союза о необходимости патентировать гены.

В дискуссии по этим проблемам «сконструирована дихотомия меж­ду природой и культурой, которая проводит границу между естествен­но-научными интересами проекта генома и его общественными при-

118

Проблемное поле Исторической антропологии

ложениями. В результате этого разделения оценка шансов и риска анализа генома ограничивается политико-правовыми и социальными следствиями»5. То, что происходит в сфере анализа генома, относит­ся к фундаментальным исследованиям познания природы и не подле­жит никаким политическим или этическим дискуссиям. И только сфе­ра генной инженерии и техник репродукции подлежит политическому контролю.

В противоположность излишнему акцентированию генетического детерминизма в современности, исследования мозга настаивают на том, «что гены никогда не изолированы, а всегда включены в окружа­ющий мир, что именно сигналы из внешнего мира инициируют селек­цию генетической информации и в существенной мере координируют развитие организма из яйца... Происходит самоорганизующийся про­цесс, который, опираясь на постоянный диалог между геномом и окру­жающей средой, ведет к образованию все более сложных структур»7. В этом процессе возникает мозг, представляющий собой «крайне дис­трибутивную организованную систему... в которой бесчисленное ко­личество аспектов входящих сигналов расщепляются и параллельно обрабатываются. И хотя все центры состоят... в интенсивном взаимо­действии, но все же совершенно неясно, как параллельно организован­ная система такого рода создает образ когерентного мировосприятия и в целом ведет себя целенаправленно»8.

Ясно, однако, что в развитии человеческого мозга после рождения на основе уже сформированных органов чувств происходит качествен-

Глава 6.

119

ный скачок, описывающийся как процесс самоорганизации. Этот «про­цесс самоорганизации — взаимодействие между сигналами из окруже­ния и генами — определяется теперь моделями активности, на которые накладывает отпечаток окружающий мир... Нервные клетки к мо­менту рождения по сути своей все уже заложены, но в определенных областях мозга еще не связаны между собой. Это относится, прежде всего, к коре головного мозга. Многие связи устанавливаются только сейчас, но значительная часть из них спустя непродолжительное вре­мя вновь будут разрушены. Происходит постоянная перестройка нерв­ных связей, причем лишь треть из уже построенных сохраняется... Это означает, что на формирование функциональной архитектуры ко­ры головного мозга в значительной мере влияют сигналы от органов чувств, а значит и опыт»9. Это можно увидеть на примере того, что зрению в раннем возрасте нужно учиться. Если этого вовремя не про­исходит, как, например, у слепых от рождения, то позже способность видеть уже невозможно приобрести. Также и первая речь должна по­явиться во временной период, четко определенный мозгом и организ­мом.

Развитие высшей интеллектуальной деятельности оказывается ре­зультатом эволюции коры головного мозга, складчатого слоя в два миллиметра толщиной, в котором содержится примерно 40 тыс. нерв­ных клеток на кубический миллиметр, из них каждая контактирует с примерно 20 тыс. других и получает от такого же количества клеток информацию. Удивительно при этом то, что эта структура в значи­тельной степени сохранила неизменной свою внутреннюю организа­цию в ходе эволюции, и поэтому кора головного мозга мыши струк­турно мало отличается от человеческой. Это оказывает воздействие на оценку процессов, в ходе которых возникают новые функции. «В отличие от технических систем в мозге невозможно разделение между аппаратным и программным обеспечением, между Hard и Soft. В мозге программа функционального процесса устанавливается исключитель­но моделями поведения нервных клеток.

Исследование мозга понимается как междисциплинарное фун-

120

Проблемное поле Исторической антропологии

даментальное исследование, для которого характерно: «Признание незнания, осознание собственного значения познания и, наконец, сме­лость идти путем, о котором не известно, к какой цели он ведет»11. Исходя из такой позиции, исследование мозга может указывать на то, что субъективность связана с определенным состоянием развития моз­га, который только и позволяет самосознание и его выражение вовне и который предполагает способность «создавать ментальные модели о положении другого мозга и построить некую "theory of mind"»12. Понимаемое так фундаментальное исследование вносит вклад в уве­личение комплексности антропологического знания, например, когда оно поясняет, с помощью каких механизмов возникает знание о че­ловеке: «Эволюция, сохраняющая знания о мире в генах и отражаю­щая эти знания в фенотипе вновь приходящего мозга, затем опытные знания, полученные в ходе раннего онтогенеза, которые манифести­руются также в структурных изменениях — их, между прочим, нуж­но отличать от генетически обусловленных изменений, — и, наконец, традиционные знания, полученные при обучении, которые выражают­ся в функциональном изменении эффективности уже существовавших прочных связей»13.

Мозг — активная система, развивающая гипотезы и ищущая реше­ние проблем14. Даже если отсутствует внешнее раздражение, он со­здает постоянно осциллирующие модели возбуждения высокой слож­ности. Напрашивается «представление о мозге как о дистрибутивно организованной очень динамичной системе, организующей саму себя, вместо того, чтобы подчинять свои функции централизованной оцени­вающей и решающей инстанции; как система он раскрывает свое про­странство координации в равной мере, как в топологии своей схемы, так и во временной структуре своих моделей активности, может уста­навливать отношение не только через конвергенцию анатомических связей, но и через временную координацию моделей разрядки, может содержать информацию не только эксплицитно в высокоспециализи­рованных нейронах, но и имплицитно в динамически ассоциированных ансамблях, и, наконец, эта система непрерывно формулирует гипоте­зы об окружающем ее мире на основе своего предзнания, то есть она инициативна, вместо того, чтобы исключительно реагировать на раз­дражение. В этом отношении новая точка зрения, с которой наш мозг выносит суждение о себе подобном, соответствует конструктивистской

позиции»15.

Как бы ни была эта концепция мозга дифференцирована на мно­гие аспекты16, специалистам по изучению мозга зачастую не удается

Глава 6. Тело как вызов

121

избежать сведения сложности человеческого тела к мозгу. Такая ре­дукция очевидна, например, в вопросах о качестве психических и мен­тальных процессов или о взаимосвязи между социальным субъектом и обществом. Так же как в любых исследованиях, с ростом знания здесь возникают все новые и новые вопросы и неуверенность, которую иногда скрывают эйфорическими жестами, привлекающими внимание общественности.

Если в исследованиях по эволюции и гоминизации, а также по ге­нетике и в исследованиях мозга речь идет об общем познании чело­веческого тела, то Философская антропология нацелена на то, чтобы выделить особенность тела человека по сравнению с животными, то есть по сравнению с телом других приматов и понять значение тела для самопонимания человека17. При этом Шелер и Плеснер исходят из ступенчатого строения живого. В отличие от растений тело животных и человека обладает центром, позволяющим двигаться в пространстве. Центрическая позициональность предоставляет человеку и животным возможность противопоставить себя миру, составленному из вещей, и действовать спонтанно. В отличие от тела животного человеческое тело позволяет человеку дистанцироваться от него и занимать экс­центричную позициональность. Из этого вытекают три характеристи­ки: во-первых, человеческое тело определяется модусом «обладать-те-лом», в котором оно получает опыт противостоящего ему мира; затем, оно характеризуется модусом «быть-телом», в котором благодаря его бытию переживается опыт души и внутренней жизни. И, наконец, оно позволяет занять расположенную вне себя самого нереальную точку зрения, из которой можно наблюдать оба других модуса и взаимодей­ствие между ними. Этой структуре человеческого тела соответствует опыт мира как внешнего мира, внутреннего мира и совместного мира.

В отличие от этих представлений Гелен исходит из недостаточно­го характера человеческого тела, которое как «инвалид своих более высоких сил» принуждает к тому, чтобы совершенствоваться посред­ством действия. С его точки зрения, для человеческого тела харак­терны прежде всего неотения, или внеутробная весна, редукция ин­стинктов и избыток влечения, разгрузка и открытость миру. Согласно тезису о неотении, или внеутробной весне, у человека сохраняются эмбриональная стадия, преждевременные роды и замедленное разви­тие тела, включая долгое детство и подростковый возраст. Не менее важно наделение человека в качестве характерных признаков оста­точными инстинктами и избытком влечения. Зияние (хиатус) между раздражением и реакцией способствует обучению и адаптации чело-

122

Проблемное поле Исторической антропологии

века к гетерогенным биотопам. Избыток влечения, получающийся из неотении и редукции инстинктов, позволяет развиться многообразию типов человеческого поведения. Из-за него необходимыми становятся дисциплина и приручение, при которых центральную роль играют ри­туалы и институции. С помощью разгрузки координируются восприя­тие и движение. Способы поведения выучиваются, автоматизируются и используются в дальнейшем без рефлексии. Образуются привычки и манеры, устанавливающие непрерывность и освобождающие энер­гию для новой активности. В то время как тело животного вписано в специфическую среду обитания и потому обладает специфическими органами, тело человека имеет мир и располагает неспециализирован­ными, адаптирующимися к совершенно разным условиям органами. С точки зрения Гелена, эта неспециализированность человеческого тела способствует его открытости к миру.

От этих перспектив, направленных на общие условия человеческо­го тела и его генезис, отличаются антропологические концепты тела, для которых центральными являются историчность и культурность человеческого тела. Они скорее исходят из тела, изменяющегося в ис­торико-культурном процессе. В соответствии с этим различаются и методические подходы и получающиеся результаты.

В Исторической антропологии исторических наук темой стано­вится человеческое тело в трансформациях времени18. Здесь установ­лено, как коллективные представления, действующие в определенное историческое время, порождают определенные восприятия и ощуще­ния тела. Очевидным становится исторический характер чувствова­ния и мышления, а также коллективной памяти. Современное по­нимание времени отличается от понимания времени в Средневеко­вье тем, что сегодня важную роль играют расхождение между ми­ровым временем и индивидуальным временем, а также ускорение вре­мени. С изменением представлений о времени меняется также опыт пространства. Современную жизнь одновременно определяют различ­ные, отчасти противоречивые, представления о времени и простран­стве. Очевидными становятся историчность элементарных ситуаций и основного опыта и исторический характер представлений о смер­ти, любви и работе. Субъективность проявляется как результат исто­рико-культурных процессов, таких как прилаживание, дистанцирова­ние и дисциплинирование. Даже сексуальность и рождение, детство, юность и старость, питание и одежда обнаруживают свой историче­ский характер и демонстрируют, что человеческое тело проявляется только в конкретной исторической форме, и потому, чтобы понять

Глава 6. Тело как вызов

123

его ситуативную особенность, необходимо изучение его исторического характера.

Если при историческом изучении тела речь идет о диахрониче­ской перспективе, в центре которой находится его историческая осо­бенность, то культурантропологическое исследование тела развивает синхронную перспективу19. То, что верно для историчности человече­ского тела, по аналогии касается и его культурности. Из-за различий культурного развития возникают тела с весьма различными культур­ными формами выражения. Их многообразие и разнообразие несни­маемы. Только благодаря редукции инаковости к своему и знакомому может возникнуть видимость того, будто можно преодолеть культур­ные различия без потери сложности. Но при более точном анализе оказывается, что при такой редукции теряется специфика культуран-тропологической перспективы в отношении тела, которая как раз и со­стоит в выявлении и представлении телесных различий и инаковости. То, что в отношении тела рассматривается как культурное различие, зависит от предпосылок исследования и конституируется во взаимо­связи между культурно обусловленными рамками и связанным с ним восприятием инаковости. Задача состоит в том, чтобы с помощью вы­явления культурных различий внести вклад в повышение уровня ком­плексности знания о человеческом теле. Даже между похожими друг на друга культурами северной и южной Европы явно просматривают­ся значительные различия в обращении с телом и телесностью, воз­действующие на все сферы человеческого общежития. Исследования Исторической антропологии ставят своей целью обнаружить, изучить и оценить исторические изменения в обращении с телом20. Плюс к это­му ее внимание привлекают образы тела и концепции тела, а также практики тела и обращение с органами чувств. Многие из использую­щихся здесь подходов опираются на работы Норберта Элиаса, Мишеля Фуко, а также Макса Хоркхаймера и Теодора Адорно. С критическим учетом этих работ речь идет о том, чтобы понять, какие изменения сегодня происходят с телом и его чувствами. Следует понять, какое воздействие оказывают на ощущения тела и обращение с телом ускоре­ние времени, повсеместность новых средств коммуникаций и активное использование компьютера и какую роль при этом играет увеличение социального абстрагирования и обязательности.

Норберт Элиас в своей реконструкции европейских процес­сов цивилизации показал, что человеческое тело все больше дисциплинируется21. Контролируются пищевые привычки, манеры и жизнь аффектов. Центральная роль в этих процессах отводится по-

124

Проблемное поле Исторической антропологии

вышению порога стыда и неловкости. Дело доходит до отказа от те­ла. Современные люди все в большей мере дистанцируются друг от друга, от мира и от себя: самоконтроль и самопринуждение — след­ствия, к которым приводят стратегии совершенствования22. Развива­ется обширный внутренний мир, состоящий из распоряжений, чувств, моральных принципов и шкалы ценностей. Это развитие происходит в практических актах и в социальной деятельности, в которых возни­кают модели и образцы. Преобразование тела вместе с возрастанием контроля и рационализацией осуществляется в миметическом освое­нии «регулярных движений в форме упражнения, подражания, следо­вания предписаниям и указаниям, контроля и коррекции»23. Так по­степенно возникает тело современного человека, закрытое и замкнутое в себе (corpus clausum)2*.

В этом же направлении движется анализ Фуко25. В отличие от Элиаса он больше подчеркивает контролирующую, дисциплинирую­щую власть институций, в которых пересекаются общество и инди­вид; в таком пересечении важную роль играют активность тела и кон­структивная сторона субъекта. Фуко показывает, что «власть как под­кожная политика тела, которая человека отнюдь не только угнетает, но и порождает его, "продуцирует" как индивида. То, что выглядит как гуманизация: смягчение наказаний, введение в аппарат наказания психологии, различение преступника и его действия, — это субтильный контроль, открытие новой главы в цивилизации... »26. Цель этой но­вой главы — контроль, дисциплинирование и нормирование тела, его жестов и способов поведения. Эти процессы в своей модели осуществ­ляются в пространственно-временных порядках тюрьмы, армии и шко­лы, в которых переимчивость тела служит тому, чтобы подчинить его «микрофизике власти» и определить его политически.

Уже Хоркхаймер и Адорно в Диалектике Просвещения, ссылаясь на Фрейда, указывали на то, что развитие рациональности, Просве­щение и эмансипация в процессе цивилизации невозможны без жертв. «История цивилизации — это интроверсия истории жертвы»27. Осво­бождение тела от опасностей природы сопровождается подчинением его принуждениям общественной рациональности. Переход от внеш­него контроля тела к учреждению самости, к внутреннему контролю — необратим, он несет в себе и выигрыш, и потерю, в зависимости от пер­спективы. Под влиянием ужасов Второй мировой войны Хоркхаймер и Адорно акцентировали потерю, оборотную сторону рационально­сти, — потерю мифа, полноты жизни — смерть. «То, что остается, — это симптомы, зашифрованные послания обезображенного, изувеченно-

Глава б. Тело как вызов

125

го, умерщвленного тела, которое — как подчеркивают авторы — невоз­можно трансформировать в исходное состояние, в плоть. Оно остается трупом, в который превратилось. Трансформация в неживое, предъ­являющее себя уже в своем имени, — главный момент и мотив в циви-лизационном процессе, который не достигает все же своей цели из-за интервенции воображаемого»28.

Из этого анализа уже ясно, что тело — носитель человеческой ис­тории и культуры] в Исторической антропологии тело исследует­ся как местопребывание индивидуальной и коллективной культурной памяти29. В нем Я наталкивается на границы, по которым оно познает фиктивность своего единства30. Тело трактуется как средство (меди­ум) выражения и представления; его энергия превращает мир в слово и образ, в инсценирование и представление. В зависимости от перспек­тивы тело рассматривается с точки зрения вписывания, выражения или представления. Иногда оно проявляет себя как машина, иногда как одушевленное, живое и динамичное с тенденцией трансформиро­вать и трансцендировать себя. В человеческом теле внешний мир пре­образуется во внутренний, материальность — в воображение, а также наоборот, внутренний мир — во внешний, воображение — в материаль­ность. Несмотря на коллективный историко-культурный опыт, каждое человеческое тело уникально. Даже когда в истории ментальности ак­центируется коллективный характер установок и опыта31, процессы социализации и окультуривания у каждого человека протекают по-своему.

Концентрируя внимание на исторической и культурной сборке те­ла, исследование проявляет интерес к органам чувств и их отношению друг к другу. В настройке и опыте органов чувств можно зафикси­ровать существенные изменения в ходе цивилизационного процесса. С возрастанием дистанцированности и контроля, дисциплинирования и абстрагирования, а также с ростом значения опосредованных сред­ствами коммуникации образов изменяется и отношение органов чувств друг к другу. Близкодействующие восприятия — обоняние, вкус, ося­зание — оттесняются все больше в сферу приватного, а зрение стано­вится ведущим восприятием времени. Видимость, просматриваемость и прозрачность наслаиваются на слух с его опытом Другого и сообще­ства. Литеральность и новые медиа ведут к значительному изменению восприятий и ощущений тела.

Важную роль в опыте Другого тела играют душа и сакральное, ком­плексность которых снова и снова сопротивляется научному подходу. В гуманитарных, социальных и культурологических науках настаива-

126

Проблемное поле Исторической антропологии

ют на том, что эти понятия указывают на условия, долго считавшиеся в европейской культуре конститутивными; и их присутствие не дает свести человеческую жизнь к чистой имманентности. Так же как пре­красное и любовь, душа и сакральность хотя и связаны с телом, но им не исчерпываются, а трансцендируют его. Они указывают на сфе­ры человеческого опыта, в которых речь идет о выходе за границы субъективности и индивидуальности в направлении инаковости.