Государственная реформа Ликурга в Спарте (Около 800 г. до Р. X.)

Одна Спарта не утратила у себя царского достоинства^[28]. Но и она не избегла внутренних смут, господствовавших в прочих греческих госу­дарствах. Страсти возбуждены были до такой степени, что один из ца­рей, Эвном, во время возмущения был убит на площади народом.

спасти жизнь ребенка, Ликург медлил с ответом и в то же время пору­чил слугам своим тайно наблюдать за матерью и, как только родится ребенок, немедленно принести его к нему. Он сидел за столом со знат­ными спартанцами, когда ему принесли сына умершего его брата. В радости Ликург воскликнул: «Спартанцы! у вас родился царь!» Он не­

медленно объявил себя опекуном новорожденного и назвал его X а -

р и л а е м (радость народа), а сам отказался от престола.

Ликург.

С античной статуи. (Mus. Pio Clem, в Риме.)

Несмотря на такую благородную скромность и бескорыстие, Ликург не избег клеветы оскорбленной царицы и ее приверженцев.

Здесь, должно быть, впервые Ли­кург принял решение стать законода­телем своего народа. Затем он напра­вился в Малую Азию, объехал тамош­ние греческие колонии и привез оттуда с собой неизвестные до того времени в собственной Греции поэ­мы Гомера. По некоторым известиям он посетил и Египет.

Когда Ликург, вдали от родины, так усердно готовился стать законода­телем своего отечества, лица, жаждав­шие восстановления порядка и проч­ных основ государства, с возраставшим нетерпением ожидали его воз­вращения. При помощи таких лиц, к которым, должно быть, принадлежал и другой царь, Архелай, Ликург мог рассчитывать, что к нему отнесутся справедливо. Он также не упустил при этом случая на возвратном пути в Спарту посвятить в свою тайну и в свои намерения расположенных в его пользу лиц; те же, которые, вследствие личных побуждений, были против нового порядка вещей, должны были пове­рить спрошенному Ликургом по этому делу Дельфийскому оракулу. Пифия объявила, что она почитает Ликурга более божеством, чем смертным, а составленные им законы наилучшими.

Подкрепленный божеской и человеческой помощью — для отпора противникам тридцать сторонников должны были явиться на площадь вооруженными — выступил Ликург с торжественным объявлением о своих преобразованиях, именно о взаимных отношениях властей и граждан, о частной собственности и порядке образа частной жизни. Благодаря этим преобразованиям, должна была установиться прочная власть государства над отдельными лицами, взаимная равноправность граждан и свободное слияние их в общее целое. В законодательстве своем Ликург сумел искусным образом согласить старинные обычаи с

новыми узаконениями, ино­земное с отечественным.

Царская одежда в Спарте.

Не совсем определенные отношения между властью наследствен­

ных царей и правами народного собрания Ликург старался упрочить

учреждением герузии, то есть совета старейшин; он состоял из двадцати восьми геронтов и обоих царей. Каждый из геронтов дол­жен был иметь шестьдесят лет от роду, то есть они должны были быть людьми рассудительными и опытными. Только безукоризнен­ная жизнь могла доставить это достоинство. Выборы нового геронта

происходили следующим образом: в день выборов кандидаты один

за другим являлись перед народным собранием; особые лица, кото­

рые находились в отдельном закрытом помещении, и не только не видели, но и сами не могли быть видимы, решали, кого из кандида­тов народ встречал более громкими приветствиями и кто из них та­ким образом оказывался более достойным занять столь почетную должность. Должность эта была пожизненная и весьма важная до тех пор, пока не приобрели выдающегося влияния введенные впослед­ствии эфоры'.

Пять сменяемых ежегодно эфоров имели высший надзор за отправлением правосу­дия; они составляли демократический противовес власти царей и геронтов; значение их достигло впоследствии такой силы, что сами цари должны были подчиняться их приговорам.

В руках геронтов находилось государственное управление. Они об­суждали также предварительно все предложения, которые обсуждало народное собрание. Это собрание состояло из всех спартиатов, достиг­ших тридцатилетнего возраста.

За царями сохранились два чрезвычайно важных преимущества: они предводительствовали войском на войне, причем пользовались

Пять эфоров в Спарте.

почти неограниченной властью, и были первосвященниками; в этом звании они, как в мирное, так и в военное время совершали торжест­венные жертвоприношения от лица всего народа, вели дипломатиче­ские сношения с иностранными государствами и в известных случаях произносили окончательные приговоры по судебным делам.

Чтобы доставить этому новому государственному устройству проч­ное основание, Ликург постарался уничтожить главную причину недо­вольства — поразительно неравномерное распределение имущества между гражданами. Ятя этого он создал в государстве известное число лиц, равных по имуществу, наделив их с этой целью равными земель­ными участками. Таким образом спартанский законодатель разделил

ХГУ. Греки______ _ __________________________________________________ 209

всю Лаконскую область так, что поземельная собственность самых спартанцев (спартиатов), т.е. дорических завоевателей, состояла из де­вяти тысяч, а периеков (покоренных ахеян) из тридцати тысяч равных частей. Весьма вероятно, что этим распределением, к которому тог­дашние чрезмерно разбогатевшие лица могли быть принуждены толь­ко с величайшим трудом, он возобновил лишь старинное разделение страны, оставленное в своей силе после вторжения и покорения ее Ге- раклидами; таким образом он ничего не создал произвольного или но­вого, но основал это разделение на старинных правах, уничтоженных силой, хитростью или случаем.

Ликург при этом позаботился обставить таким образом новое рас­пределение поземельной собственности, чтобы возвращение к нера­венству в имущественном отношении сделалось невозможным.

В виду сохранения своих законов, для укоренения и укрепления их, Ликург обратил особое внимание на воспитание юношества. Он считал воспитание правом государства, а детей собственностью го­сударства. Поэтому дети тотчас после своего рождения подвергались осмотру, здоровы, сильны и неувечны ли они. В последнем случае дети, как не могущие сделаться способными орудиями государства, обрекались на гибель, для чего и сбрасывались в пропасть с Тайгетской скалы. В первом же случае они возвращались родителям на воспита­ние. Но родители занимались этим делом только до шести лет. На се­дьмом году воспитание принимало на себя государство, и все город­ские мальчики разделялись на известные разряды и классы и жили вместе под наблюдением особо назначенных государством надзирате­лей; в свою очередь, надзиратели находились, со всеми своими подчи­ненными, под начальством главного надзирателя — педонома. Это до­стоинство занимал обыкновенно один из знатнейших и почетнейших граждан. Подобным воспитанием достигалось, что все дети были про­никнуты одним общим духом и направлением.

Лишениям всякого рода, которым подвергали детей, и другими по­добными способами воспитания достигались величайшая простота и умеренность в образе жизни. Пища детей была дурна и настолько не­достаточна, что они должны были сами добывать себе недостающее, но при этом пойманный подвергался наказанию. Одежда детей состоя­ла из простого плаща, и они всегда ходили босиком. Спали они на сене, соломе или тростнике, собираемом ими самими из реки Эврота. Ежегодно в праздник в честь Артемиды мальчиков секли до крови, и некоторые из них падали мертвыми, не произнеся ни одного звука, не испустив ни одного жалобного стона. Этим думали достигнуть того,

что вышедшие из таких мальчиков мужчины не будут бояться в сраже­нии ни ран, ни смерти.

Основная цель такого воспитания преследовалась и в узаконени­ях, касавшихся частного образа жизни. Ни один спартанец не имел права есть у себя дома, и все пользовались обшим столом в так назы­ваемых общественных ф ид ити ях или сисситиях.обыкновенно по пятнадцати человек за одним столом. На покрытие издержек тако­го общего стола каждый спартанский гражданин обязан был ежеме­сячно доставлять известное количество съестных припасов, а имен-

Древняя дорическая одежда.

но: ячменной муки, вина, сыра и фиг. Недостающая затем приправа приобреталась на незначительные денежные взносы, составлявшие для каждого десять оболов.

Беднейшие люди, которые не были в состоянии участвовать в этих взносах, освобождались от них, но от сисситии мог быть освобожден только тот, кто занят был жертвоприношением или чувствовал уста­лость после охоты; в этом случае, как бы в удостоверение своей неви­новности, он должен был посылать в сисситию часть принесенного в жертву или убитого им животного. Это исполнялось гак строго, что когда впоследствии царь Агис, возвратившись домой после войны с афинянами, пожелал обедать дома, то полемархи не отпустили ему из сисситии следовавшей ему порции. Для поддержания этих сисситий служил еше другой закон, по которому не под каким видом не дозволя-

лось есть до обеда дома, а за общественным столом в сисситии показы­вать только вид, что ешь. К различного рода невкусным кушаньям принадлежала между прочими и знаменитая «черная похлебка». То был род супа, сваренного из крови и уксуса^[29]. В частных жилищах зако­нодателем изгнан был всякий признак роскоши, для чего им было предписано не употреблять при постройке домов никаких других ору­дий, кроме топора и пилы.

Естественным последствием простоты таких отношений и потреб­ностей было то, что деньги в государстве не обращались в большом ко-

Спартаискии обед.

личестве и при ограниченности торговых сношений с другими госу­дарствами, в особенности в первые времена, легко обходились без зо­лота и серебра. Хотя обстоятельство это и приписывается закону Ликурга, будто бы изгнавшему из государства все серебро и золото и

заменившему их железной монетой, которая своей тяжестью и количе­ством должна была затруднить денежные обороты, но следует заме­тить, что Ликургу в столь ранние времена не представлялось даже ни надобности, ни возможности отменять золотую монету: спартанцы и во времена позднейшие, а именно при Солоне, обладали столь незна­чительным количеством благородных металлов, что не могли даже до­ставить золота, потребного на позолочение головы Юпитера Амиклей- ского. Поэтому гораздо скорее можно предположить, что незначитель­ность золота и серебра, принятая за последствие древнего закона Ликурга, в его время была весьма естественна и только впоследствии, когда в остальных греческих государствах золотая монета была уже в широком обращении, Спарта стала отличаться тем, что в ней было мало золота.

Таким же образом нельзя приписывать Ликургу и так называемого запрещения всякого умственного занятия в то время, когда в осталь­ной Греции, сперва в некоторых местах, а потом и во всей эллинской нации, проявлялось уже стремление к научному образованию. При не­обыкновенной привязанности спартанцев к своим законам и обычаям умственное развитие их задерживалось всей системой их древних уч­реждений, приспособленной к их государственному устройству. Так было и впоследствии, и вто время, когда в других греческих государст­вах появлялись ораторы, софисты, философы, историки и драматиче­ские поэты, умственная сторона воспитания у спартанцев ограничива­лась лишь обучением грамоте и письму, священным и воинственным песням, которые они пели на празднествах и начиная битву. Однако мальчиков приучали с ранних лет к кратким, ясным ответам. Такая речь называлась лаконической. Речь эта отличалась меткостью и ост­роумием, а в выражении чувства духовной свободы и независимости возвышалась над речью тех, которые благодаря своему прославленно­му образованию, по-видимому, утратили силу, ясность и душевную чистоту’. С такими понятиями, вытекавшими из жизненной опытно­сти, неразрывно было связано свойственное преимущественно спар­танцам и прославившее их почитание старших^[30][31], так как муд­рость приобретается главным образом долгой жизнью.

Такая самобытность в правах и образовании, усиливавшая сущест­вовавшую и без того уже во времена Ликургова законодательства рез­кую противоположность между спартанцами и всеми остальными эл­линами, вела к большей еще отчужденности природного характера спартанско-дорического племени. Поэтому, хотя и указывают на Ли­

кургов закон, в силу которого ни один иностранец не мог оставаться в Спарте дольше необходимо нужного времени и ни один спартанец не имел права долго жить вне отечества, но очевидно, что это был просто обычай, вытекавший из самой сущности вещей. Природная суровость Спарты уже сама по себе удаляла от нее чужеземца, и если что и могло привлекать его туда, так это только одна любознательность ознакоми­ться с ее населением. Для спартанца же чужая сторона не могла иметь никакой заманчивости, так как там он встречал чуждые ему обычаи и условия жизни, к которым он приучался с самого детства относиться не иначе, как с презрением. А так как законодатель позаботился как можно теснее объединить всех граждан с государством, то каждый из них в отдельности тем менее мог удаляться от него и заживаться в чу­жих краях, за исключением лишь того случая, когда он шел туда по воле государства, то есть войной.

Кроме приведенных уже законов, имевших последствием умерен­ность, сохранение телесного здоровья, презрение ко всякого рода опасностям и создававшим, кроме того, хорошую военную школу, су­ществовали еще и другие постановления, непосредственно стремив­шиеся к образованию из спартанцев воинов и храбрых мужей.

Пребывание в лагере считалось празднеством. Здесь строгость до­машней жизни получала некоторое облегчение и жилось несколько свободнее, а отнятая у неприятеля добыча доставляла большее разно­образие и изобилие в пище и питье. Багряная одежда, носимая ими на войне, венки, которыми они украшались, вступая в сражение, звуки флейт и песен, сопровождавшие их при наступлении на врага, — все это придавало страшной прежде войне веселый, торжественный для них характер.

Храбрые воины, павшие на поле битвы, погребались, увенчанные лавровыми венками. Еще почетнее было погребение в багряной одежде, а имена надписывались только на могилах убитых в сраже­нии. Напротив того, трус наказывался оскорбительным позором. Кто бежал с поля битвы или уходил из строя, тот лишался права участво­вать в гимнастических играх, в сисситиях, не смел ни покупать, ни продавать, одним словом, во всем выставлялся на всеобщее презре­ние и поношение.

При таком духе военной гордости, составлявшем цель законодате­ля, весьма легко понять, что он запретил окружать город стенами и укреплениями и искать защиту его в чем-либо ином, как только в храб­рости его граждан. С другой стороны, при таком рыцарском характере не желали сражаться с одной механической силой, почему спартанцы не любили и не умели осаждать укрепленные города и башни. Сража­ться один на один — вот искусство, которое они изучали с детства, и все гимнастические упражнения и даже звериная охота, составлявшие их ежедневные занятия, основывались на правилах только одной по­добной войны.

Спартанский воин.

Здесь, упражняясь в единоборстве, метании диска, военных пляс­ках, плавании и т. п., приобретали они ту неустрашимость, благодаря которой их короткий, изогнутый меч в единоборстве, длинное, далеко достававшее копье, тесно сплоченная фаланга при наступлении на неприятеля, — приводили к поражению противника.

Для того, чтобы никакое постороннее влияние не могло помешать этому направлению, спартанские девицы и молодые женщины дол­жны были также участвовать в гимнастических упражнениях, при­чем, конечно, имели свои отдельные места для этих занятий, но при известных состязаниях и играх молодежь обоего пола присутствовала вместе. Зако­нодатель желал, чтобы они хотя бы ценой величайшей потери, своей женской стыд­ливости, не только рождали стройных и си­льных сыновей, но и сами делались бы спо­собными проникаться мужественным ду­хом, чтобы сами они желали соперничать с мужчинами в любви к отечеству в презре­нии к смерти за него и в перенесении вся­ких лишений. Поэтому, насколько похвала их была поощрением для спартанских юно­шей, настолько порицание было огорчени­ем и унижением. Вследствие этого не следу­ет удивляться тому, что спартанские жен­щины пользовались в государстве таким большим уважением.

Женщины в Спарте так же мало, как и мужчины, занимались механическими или другими какими ручными работами, но, по­добно им, проводили жизнь свою единст­венно и исключительно в занятиях, всего более соответствовавших их гражданскому призванию.

Для спартанцев это тем более было воз­можно, что такая свобода граждан основы­валась на тяжелом рабстве слуг, подавшем повод к известной во всей Греции поговор­ке, что «нигде свободный человек не свободнее, а раб не подвержен бо­льшему притеснению, как в Спарте». Уже выше было сказано, что за­воевание Пелопоннеса дорянами породило два совершенно противо­положных по своим правам класса жителей: победителей — дорян и побежденных — ахеян. Первые из них — спартиаты одни счита­лись действительными, полноправными гражданами; вторые же, изве­стные под именем периеков, а также лакедемонян, жившие внутри страны и в приморских городах, занимались частью торговлей, частью ремеслами или же возделыванием оставленных им полей, из

дохода с которых должны были отдавать часть спартанцам. Они также обязаны были нести военную службу в войсках и во флоте, но, несмот­ря на это. не имели никакого участия в государственном управлении и исключались из народных собраний.

Таким образом пермски составляли переходную ступень к третьему классу — илотам, или обшественным рабам; илоты были собствен­ностью государства, и оно отдавало их в пользование отдельным спар­танцам. Название их, по общепринятому мнению, произошло впервые при завоевании ахейского города Г е л о с а, жители которого были об-

Гспастические упражнения спартанского юношества.

ращены в рабство. Подобная же судьба и многих других городов, по всем вероятиям, увеличила число илотов. Им, впрочем, дозволялось вступать в брак.

Илоты обязаны были возделывать государственные земли и поля спартанцев и доставлять известное количество дохода ячменем, вином и оливковым маслом, исполнять различные мелкие работы, как то: прислуживать при общественных обедах, носить тяжести во время по­хода, работать в военное время при укреплении лагеря и т, п., а в случае нужды сопровождать спартанцев и на войну в качестве легковоору­женных. Присвоенная всем илотам одинаковая одежда — кожаная шапка и овчина — отличали их от свободных граждан. Кроме того, они часто должны были напиваться допьяна, чтобы представлять молодым

спартанцам порок пьянства в отвратительнейшем виде, петь непри­стойные песни и танцевать неприличные пляски; но петь песни, сочи­ненные Териандром и Алкманом для возбуждения благород­ных чувств, илотам не дозволялось: такие песни могли петь только спартанцы.

Сурова и бесчеловечна была так называемая криптейя, которую иногда считают в числе Ликурговых постановлений. То была правиль­но организованная система шпионства: молодые спартанцы посыла­лись бродить по стране, подслушивать речи илотов и всех подозрите­льных из них убивать своими кинжалами; сильнейшие и отважнейшие илоты были тайно умерщвляемы, а относительно всех обращалось внимание на то, чтобы число их не превышало полумиллиона, так как в противном случае они могли бы быть опасны для девяти тысяч спар- тиатских семейств. Таким образом спартанцы жили, постоянно опаса­ясь илотов, а илоты всегда были готовы к возмущению и к мщению или, как говорит один писатель, «подстерегали несчастие Спарты». Само собою разумеется, что эти взаимные отношения становились все враждебнее, так как, с одной стороны, гнет илотов все увеличивался и делался бесчеловечнее, а с другой, вскоре за последовавшим после Ли­курга покорением Мессении, жители ее большей частью были обраще­ны в илотов.

О смерти знаменитого законодателя существуют неверные и со­мнительные повествования. По одному преданию, Ликург, написав и введя в действие свои законы, предпринял путешествие в Дельфы, что­бы спросить оракула, не следует ли изменить что-либо в его законода­тельстве, и что перед своим отъездом он взял с своих соотечественни­ков клятву не предпринимать никаких изменений в законах до его воз­вращения. Когда же оракул ответил, что при этих законах Спарта возвысится и возвеличится, то он послал этот ответ в Спарту, а для того, чтобы лишить спартанцев возможности освободиться от данной ими клятвы, добровольно уморил себя голодом в Кирре (в Фокиде) или в Элиде. По другим же сказаниям, он умер на острове Крите и при­казал сжечь там же свое тело, а пепел бросить в море для того, чтобы с перенесением его останков в Спарту граждане не сочли себя освобож­денными от данного ими клятвенного обещания, а, напротив того, строго исполняли бы его постановления.

Спартанцы исполняли их в течение многих веков. Благодаря духу этого законодательства они окрепли в своих силах и достигли преобла­дающего значения не только между дорическими племенами, в осо­бенности в Пелопоннесе, но на некоторое время, как покажет даль­нейший ход истории, возвысились даже над всеми эллинами. Прежде всего, они очень скоро получили перевес в Пелопоннесе благодаря войне с мессенцами: счастливый исход этой войны доставил им насто­лько же внешнюю государственную безопасность, насколько законо­дательство Ликурга способствовало благоприятному развитию их внутреннего, гражданского быта.

5.