Первая Самнитская война (343-341 гт. до Р. X.)

Со взятием Вейи римлянами сила этрусков была сломлена. Но на юге стоял еще непобежденный и равносильный римлянам против­ник — самнитяне. Как и римляне, они принадлежали к сабельско- му племени, которое заняло среднюю, гористую часть полуострова.

К западу от самнитской гористой области, на равнине, лежала пре­красная Кампания, населенная родственными самнитянам племена­ми. Однако племена эти вследствие смешения с коренными жителями и утраты своих первобытных простых нравов совсем уже позабыли о своем племенном родстве с горными самнитянами. Богатейшим и пре­краснейшим городом Кампании была Капуя. В ней, так же как и в Риме, боролись между собой самым ожесточенным образом две пар­тии: аристократическая и народная. Последствием этих раздоров было то, что эта чудная страна, «сад Италии», рано или поздно должна была сделаться добычей соседей, римлян или самнитян.

Из недостоверных и сбивчивых показаний римских летописей, ко­торыми пользовались Ливий, Дионисий и Аппиан, невозможно с точ­ностью определить, что послужило непосредственным поводом к столкновению между римлянами и самнитянами. По свидетельству летописей, это столкновение произошло следующим образом.

С и д и ц и н ы, один из сабельских народов, главным городом кото­рых был Теан на прославленной своим вином горе Массике, подверг­лись нападению самнитян, которые стали сильно их притеснять.

устояли против храбрости самнитян и сами вынуждены были искать посторонней помощи. Они отправили посольство в Рим с просьбой помочь им. Хотя римляне с 354 года и находились в союзе с самнитяна­ми, но сенат, несмотря на это, решил в случае, если самнитяне не отка­жутся от своих нападений на кампанцев, оказать этим последним про­симую помощь.

Летописцы повествуют о целом ряде удивительных геройских под­вигов и побед в этой первой самнитской войне. Так М. Валерий Корв одержал победы у горы Гавра, при Кумах в 343 году, и при Суессуле. В

Самнитские воины.

С изображений на античных вазах

другой раз римское войско, бывшее под начальством Авлия Корнелия Косса и окруженное самнитянами, было спасено благодаря геройско­му мужеству военного трибуна П. Деция Муса. Об этом Ливий (VII, 34) рассказывает следующее.

Консул А. Корнелий Косс вел войско по глубокой лощине, проле­гавшей между высокими лесистыми горами, и не принял при этом ни­каких предосторожностей. Он был со всех сторон окружен неприяте­лем и заметил самнитян над своей головой только тогда, когда легионы его не могли уже больше без урона отступить. В то самое время, когда самнитяне выжидали, чтобы все войско спустилось в самую глубь ло­щины, военный трибун Публий Деций заметил в горной цепи отдель­ный холм, который возвышался над неприятельским станом. Всему войску вместе с обозом взобраться на этот холм было трудно, но для

легкого, подвижного отряда это не могло представить особого затруд­нения. Поэтому Публий Деций сказал испуганному консулу: «Видишь ты, Авлий Корнелий, ту вершину над неприятелем? Это якорь нашей надежды и нашего спасения, только бы нам удалось завладеть ею. Сам- нитяне, должно быть, сослепу оставили вершину эту незанятой. Тебе придется дать мне всего лишь один легион из передового отряда и ко­пьеносцев. Когда я взберусь с ними на эту вершину, то без всякого страха продолжай свой путь и таким образом спаси себя и войско; не­приятель из боязни подвергнуться со всех сторон нашему нападению и

Гаврские горы.

чтобы избегнуть своей собственной гибели, не посмеет пошевелиться. Таким образом нас спасет от беды или счастье римского народа, или наша храбрость».

Удостоившись похвалы консула, Публий Деций прошел с данным ему отрядом через лесистые горы и был замечен неприятелем только тогда, когда был уже у цели. Пока неприятель успел опомниться от изумления, Публий Деций, привлекая на себя все его внимание, дал консулу время занять более выгодное положение, а сам расположился на вершине горы. Таким образом самнитяне, бросаясь то в одну, то в другую сторону, упустили благоприятный момент для действий против их обоих. Они не могли ни преследовать консула в лощине, в которой они еще так недавно могли осыпать его своими стрелами, ни постро­ить свое войско в боевой порядок против холма, занятого Дсцием.

Самнитяне решили действовать прежде против того, который ли­шил их благоприятных условий и нанести ему решительный удар ско­

лько от досады, столько же и вследствие близкого расположения и не­значительного числа неприятеля. Они то хотели окружить со всех сто­рон войсками неприятельскую позицию, чтобы отрезать Деция от консула, то желали открыть Децию путь с тем, чтобы напасть на его от­ряд, когда он спустится в лощину. Пока самнитяне были в нерешимо­сти относительно того, что им делать, их застигла ночь. Сначала Деций думал было, что ему придется сразиться с неприятелем в ту минуту, когда он будет подниматься на холм, но он был удивлен, заметив, что неприятель не только не начинал сражения, но, отказавшись от этого намерения по невыгодности своей позиции, побоялся даже окружить его валами и рвами. Тогда Деций призвал к себе центурионов и сказал им: «Какое незнание правил войны, какое равнодушие выказывают самнитяне! Как могли эти люди одерживать победы над сидицинами и кампанцами? Видите вы, как отряды их двигаются то туда, то сюда и то соединяются на одном месте, то направляются в стан, и никто не отно­сится серьезно к делу в то время, как они успели бы уже окружить нас валом.

Надев на себя плащ простого воина, Деций вместе с главными на­чальниками, тоже переодетыми, осмотрел неприятельские посты и местность. Расставив затем часовых, он отдал всем приказ, чтобы, ког­да вторая ночная смена часовых будет отозвана звуком рожка, все в полном вооружении собрались к нему в совершенной тишине. Когда приказание это было исполнено, Деций произнес пламенную речь, в которой убеждал мужественно пробиваться сквозь ряды неприятеля.

Все последовали призыву Деция, и он провел свой отряд через мес­та, не занятые неприятельскими часовыми. Отряд Деция прошел уже средину неприятельского стана, когда один воин, переступая через спавших часовых, произвел шум ударом щита. Пробужденный этим шумом часовой разбудил своего соседа. Поднявшись, они разбудили остальных. Но проснувшиеся часовые не знали, были ли то друзья или враги, римляне ли, которые занимали холм и желали теперь пробить­ся, или же консул, захвативший стан. Тогда Деций приказал своим во­инам, которые не могли уже больше скрываться, поднять крик и при­вел сонных самнитян в такой ужас, что они совершенно растерялись и не могли ни скоро схватиться за оружие, ни оказать сопротивления, ни преследовать. В то время, когда самнитянами овладело смущение и за­мешательство, римский отряд, поражая встречавшихся на пути своем часовых, проложил себе дорогу в стан консула.

В награду за геройские подвиги консул подарил Децию золотой ве­нок, 100 быков и кроме того необыкновенно красивого белого быка с позолоченными рогами. Всем воинам, участвовавшим в этом походе, назначили пожизненно двойной паек хлеба и по одному быку и по две туники. Когда были розданы назначенные консулом награды, воины с громкими криками, в знак своей признательности, возложили на Де-

ция венок из трав; второй венок был возложен на Деция его отрядом.

Последствия этой первой войны были для римлян весьма благо­приятны. По окончании похода, который продолжался лишь один год, они завладели Капуей. Но их победоносное шествие было внезапно остановлено серьезной опасностью.

В промежуток между первой и второй самнитскими войнами на Востоке велись Александром его знаменитые завоевательные походы (334—325). Македонский герой встретил у греческих историков едино­душное удивление, и они не переставали превозносить его деяния. Римскому же историку Ливию эти восхваления показались положите­льно чрезмерными и подали ему повод задаться вопросом, можно ли допустить, что, если бы Александр после покорения Азии направился против римлян, он был бы точно также пЪбедителем (Ливий, IX, 17—19). Для разрешения этого вопроса Ливий делает сравнение лич­ностей предводителей, военного счастья, численности и храбрости войск. Он объявляет не подлежащим никакому сомнению, что рим­ские полководцы, с которыми пришлось бы вести борьбу Александру, Т. Манлий Торкват, Л. Папирий-Курсор, Кв. Фабий Максим Руллиан, оба Деция и т. д., не уступали Александру ни в способностях, ни в лич­ном мужестве. «И дал ли бы еще, — продолжает Ливий, — превзойти себя в проницательности этому юноше римский сенат, тот самый се­нат, о котором только один человек составил себе вполне верное представление, назвав его «советом царей»'.

Затем Ливий приходит к заключению, что Александр встретил бы со стороны римлян совершенно иное сопротивление, чем со стороны изнеженных персов, во главе которых стоял царь «с женским хвос­том», и что Александр скорее захватил их в добычу, чем победил как врагов и притом почти без кровопролития. К тому же войско, которое привел бы с собой Александр, перенявшее персидские нравы и изне­женное, уже не могло бы быть прежним македонским.

¹В таких выражениях представил Пирру его посол Киней сильное впечатление, про­изведенное на него римским сенатом.

Римский щит.

Пилум

(метательные дротики, копия) различной формы.

то самое большее, что он мог бы перевезти морем, это 30 000 македонских ветеранов и 4000 фесса­лийских всадников. Если б Александр взял с со­бой персов, индусов и другие народы, то они были бы для него скорее обузой, чем доставили бы ка­кую-либо помощь. К этому присоединилась бы еще трудность пополнять убыль в войсках. И в от­ношении вооружения римляне превосходили бы македонян. Оружие последних составляли круг­лый щит и длинные копья; римляне же. напротив, были вооружены большим, вполне прикрываю­щим все тело щитом и пил у мом (метательное ко­пье, дротик), оружием, которое значительно пре­восходило копье и употреблялось как для мета­ния, так и для нанесения удара. Воины в обоих войсках стойки и непоколебимы, соблюдают рав­нение в рядах и шеренгах. Но фаланга была мало­подвижна и сплошь однородна, римский же бое­вой порядок был разнообразен, состоял из многих частей и легко мог быть разделяем и соединяем по мере надобности. «Но кто, — восклицает Ли­вий, — мог бы сравниться с римлянами в вынос­ливости, кто мог бы превзойти их в стойкости при нападении на них? Если Александр и победил бы в одном сражении, то в конце войны он все-таки оказался бы побежденным. Выдали хоть одна бит­ва, сломившая мощь римского народа; ни Кав- динское ущелье, ни даже впоследствии Канны не сломили ее! По всем вероятиям. Александру, имей он даже вначале успех, все-таки пришлось бы час­то с тоской вспоминать о персах, индусах и о нево­инственной Азии и сознаваться самому себе, что до тех пор ему приходилось вести войну только с женщинами».

Если мы взвесим надлежащим образом рассуж­дения Ливия, то должны будем признать, что он вообще прав. В оценке тактики и стратегического таланта великого монарха он, конечно, многое не­сколько умалил. Можно предположить, что в этом отношении Александр доставил бы римлянам нс меньше хлопот, чем впоследствии Пирр в начале своей войны с ними. И в осадном искусстве Алек­сандр, без сомнения, превосходил римлян. Об опытности же его в ведении войны на море не мо­жет быть и речи, и на этом поприще римляне вовсе не могли бы помериться с ним. Но в конце концов

Александр, несмотря на чарующую силу своей личности, побуждав­шую войска его к величайшему самопожертвованию, наверное усту­пил бы, подобно Пирру, непоколебимой стойкости чувства долга рим­ских граждан, непреклонному мужеству и государственной мудрости Римского сената.

2.