Развитие нерыночных отношений в современной экономике

Во второй главе данной работы было показано, что крупные промышленные корпорации являются двигателем прогресса современной экономики, основой его технологического роста и повышения производительности труда.

почти 60% работают в материнских компаниях, 40% - в дочерних); 4/5 всех существующих в мире патентов, лицензий и ноу-хау принадлежат крупнейшим мировым корпорациям^[236]. Таким образом, ТНК являются системообразующими элементами современной рыночной экономики.

Характерными чертами рыночной модели в традиционном виде являются: «свобода экономических субъектов; свобода выбора деятельности субъектов; свободное ценообразование и бесплатность транзакций; совершенная конкуренция как форма существования экономических субъектов; прибыль как основная цель деятельности экономических субъектов»^[237]. Транснациональные корпорации функционируют в рамках рыночной модели, когда речь идёт о покупке сырья и сбыте готовой продукции. Однако такой порядок вещей иллюстрирует лишь малую часть современной экономики. Большая доля транзакций имеет внутрифирменный характер^[238]. Крупнейшие компании используют механизмы планирования для наиболее эффективного распределения ресурсов между своими подразделениями и дочерними структурами. Многие современные фирмы применяют методы регрессионного анализа для оценки рыночного спроса для корректировки цен и определения оптимального объёма производства.

Более того, существенная доля экономической деятельности корпораций основана на принципах централизованного планирования как процессов производства, так и сбыта, куда включается анализ, оценка и планирование потребительского спроса. ТНК вырабатывают ключевые индикаторы своей деятельности (объём продаж, производства, прибыли) в ходе внутрикорпоративного планирования. Плановый горизонт во многих компаниях составляет не

менее трех лет^[240]. Корпорации тщательно планируют свои инвестиционные проекты на годы вперед, анализируют, предугадывают риски и во многом формируют сценарии развития, постоянно борются за повышение производительности труда, за четкость и скрупулёзность в выполнении операций и соблюдении плана. Так рынок всё дальше уходит от свойственной его первоначальной природе анархии и во всё большей степени стремится к планомерности. Эта тенденция проявляется и на рынке труда: «Как правило, в любое время 80% работников никак не связаны с рынком труда. Они продолжают работать в одной и той же компании годами и десятилетиями, делая одну и ту же работу за одну и ту же зарплату. Меняя работу, они скорее меняют должность или подразделение в рамках той же корпорации, чем борются за более высокооплачиваемое место в другом учреждении»^[241], - отмечает Дж.

Исходя из приведённых выше черт рыночной организации, можно сделать общий вывод о развитии несимметричных, неравноправных отношений между подразделениями корпорации, носящих во многом нерыночных характер. Во-первых, структурные элементы корпорации не являются экономическими субъектами как таковыми. Они играют подчинённую роль в составе единых технологических цепочек. Во-вторых, они не обладают свободой действий, поскольку их производственный процесс напрямую зависит от задач, поставленных головным предприятием. В-третьих, производство структурных подразделений корпорации в основном носит нетоварный характер, поскольку продукт (если это не заключительная стадия производства) создаётся не для обмена. Таким образом нельзя говорить о рыночной цене такого продукта. Значит, в-четвёртых, цель работы структурного подразделения не лежит в области максимизации прибыли. В-пятых, во внутрифирменной среде отсутствует такое понятие, как совершенная конкуренция, а структура фирмы основана на принципах централизма и единоначалия.

На внутрифирменные потоки приходится около 42% торговли, связанных с деятельностью ТНК. Ещё 42% составляют традиционные рыночные сделки с участием ТНК. Оставшиеся 16% - несимметричные рыночное отношения, включающие в себя контрактное производство, франчайзинг, лицензирование и т.д^[242]. Размеры производственно-сбытовых сетей транснациональных корпораций растут со стремительной скоростью.

В период с 1990 по 2014 г.г. количество ТНК в мире выросло 2,8 раза (с 35 тыс. до 100 тыс. ед.). Одновременно число их дочерних предприятий увеличилось в 5,6 раза (со 160 тыс. до

890 тыс. ед.)^{[243] [244]. Таким образом среднее количество дочерних предприятиях, входящий в одну ТНК, выросло с 4,5 ед. до 8,9 ед. Для учёта и систематизации внутрифирменной торговли в корпорациях применяются трансфертные цены. Они формируются не под давлением рынка, а в рамках долгосрочной политики компании. Манипулируя трансфертными ценами, корпорации способны управлять финансовыми потоками и оптимизировать их, исходя из конкретных задач.}

«Важно подчеркнуть, что законы свободного рынка не работают внутри ТНК, где устанавливаются внутренние цены, определяемые корпорациями, - отмечают С. Огнивцев и А. Мовсесян. - Если вспомнить о размерах ТНК, то окажется, что только четвертая часть мировой экономики функционирует в условиях свободного рынка, а три четверти - в своеобразной «плановой системе». Это обобществление производства создает предпосылки для перехода к централизованному регулированию мировой экономики в интересах всего человечества, для

~ 24S

создания «социального мирового хозяйства» .

Подобные тенденции были отмечены ещё несколько десятилетий назад, когда А.А. Пороховский выделил в качестве существенного признака планомерности устройства монополистических объединений возможность «перелива капитала между различными отраслями в зависимости от стратегии и тактики концерна»^[245].

Кроме нерыночных экономических отношений, складывающихся внутри корпораций, важную роль в современной экономике играют контрактные отношения. К ним, в частности, относится принцип отношений зависимости между экономическими субъектами при формальной их независимости. Например, отношения субподряда, в рамках которых формально независимое юридическое лицо не обладает полным суверенитетом в рамках осуществляемой им работы - как правило составляющей часть крупной технологической цепочки. В 2013 г. в странах ЕС около 60% компаний передавали часть работы на внешний подряд, чтобы освободить ресурсы для работы на профильных направлениях.^[246]

Франчайзинг - ещё одна форма экономической организации, обладающая элементами нерыночное™, которая проявляется в неравноправии сторон, одна из которых теряет часть самостоятельности, принимая условия другой стороны - владельца торговой марки.

Кроме того, контрактные отношения отличаются от рыночных небесплатностью транзакций и определением цены не после производства товара, а в момент заключения контракта. Отмеченные выше типы экономической организации при наличии нерыночных элементов всё же не становятся полностью нерыночными, поскольку в них сохраняются иные черты рыночной модели: ориентированность на получение прибыли, сохранение определённой самостоятельности в плане выхода из контрактных отношений, а также конкурентность, проявляемая в борьбе малых фирм за контракт с крупными корпорациями. Все это в известной степени отсутствует у структурных подразделений во внутрифирменных отношениях.

Важно заметить, что процессы концентрации и централизации капитала и, как следствие, монополизация современной экономики происходят и на самом высоком уровне. В среде крупнейших транснациональных корпораций мира также постепенно появляются свои лидеры, захватывающие всё большее жизненное пространство в современной экономике.

связей между 43 тысячами ТНК, он обнаружил, что планетарная экономика управляется одной «суперкорпорацией»^[250]. В отличие от других исследований, посвящённых роли ТНК, автор учёл сложные, переплетённые, не всегда очевидные связи между корпорациями и многочисленными дочерними структурами через владение фондами, участие в капитале, хозяйственные связи и т.д. Было обнаружено ядро современной экономики, состоящее из 147 компаний и банков. По оценкам Глаттфельдера, через разбросанные по всему миру сети, они контролируют капиталы компаний, на которые совокупно приходится около 60% всех доходов крупнейших корпораций мира. Для сравнения, в 1980-е г. ¼ мировой экономики контролировали 600 корпораций, объединённые в надфирменные союзы^[251]. Такое развитие событий ставит вопрос о том, кто в отношениях между государствами и корпорациями играет главенствующую, а кто - подчинённую роль. Владея природными ресурсами, средствами производства, средствами массовой информации, ТНК, по сути, никак не подчиняются обществу, в отличие от государств.

Особую роль корпорациям в капиталистической экономике отводил американский институционалист Дж. К. Гэлбрейт. Используя термин «зрелая корпорация»^[252], он давал характеристику крупнейшим компаниям его времени, основой которых стали «передовая техника, интенсивное использование капитала и возрастание роли техноструктуры»^{[253] [254]. Под техноструктурой Гэлбрейт понимал специальную группу людей, направляющую деятельность предприятия: «целая совокупность ученых, инженеров и техников, специалистов по реализации, рекламе и торговым операциям, экспертов в области отношений с общественностью, лоббистов, адвокатов и людей, хорошо знакомых с особенностями}

вашингтонского бюрократического аппарата и его деятельности, а также посредников,

255

управляющих, администраторов» .

На этом основании Гэлбрейт делит экономику на две разнородные системы: рыночную и планирующую. Первая, включающая в себя мелкие фирмы и индивидуальных предпринимателей, не способна оказывать влияние на цены или политику правительства. В этой системе отсутствуют сильные профсоюзы, а зарплаты рабочих сравнительно низки. Планирующую систему в противовес рыночной американский институционалист называет двигателем экономики, определяющим основные тенденции в развитии капиталистического общества. Обширное применение техники, усложнение производственных технологий и стремительный рост капиталовложений в инновации требует от зрелых корпораций применения

особых инструментов управления и организации производства. Они, по мнению Гэлбрейта, лежат в сфере планирования: "Фирма должна осуществлять контроль над продукцией, которую она продает, и над продукцией, которую она покупает. Она должна поставить на место рынка планирование"^[255].

Техноструктура, оторванная от слоя собственников, по Гэлбрету, сама определяет будущее корпорации, играя в ней первичную роль и сглаживая противоречия между рабочими и акционерами. Первым она обеспечивает высокую зарплату, а вторым - стабильный дивиденд. Стало быть, уверен экономист, техноструктура руководствуется в своей деятельности совершенно иными мотивами и задачами. Она уже не ставит своей целью получение максимальной прибыли, а стремится к самосохранению, упрочению и расширению ее власти. В этом случае рост фирмы становится «важнейшей целью планируемой системы и как следствие - общества, котором доминируют крупные фирмы»^[256]. Гэлбрейт также утверждает, что «основным движущим мотивом в современном процессе является достижение бю­рократических преимуществ, рост престижа и дохода техноструктуры. В этом процессе власть капиталиста, если о ней вообще можно говорить, уменьшается. Что увеличивается, так это власть техноструктуры»^[257]. Такая точка зрения подвергается критике советскими экономистами. Н. Иноземцев и А. Милейковский резонно замечают, что главным конечным мотивом любого частного бизнеса всегда было и остаётся извлечение прибыли, ради которой, собственно, фирмы и стремятся к тому самому росту и расширению власти^[258]. Это во многом подтверждает анализ статистики, приведённый во второй главе данной работы. Он наглядно демонстрирует нам, что укрупнение компании напрямую связано с повышением рентабельности её бизнеса.

Однако несостоятельность данного утверждения Гэлбрейта подтверждается не только этим. Рассуждая о роли техноструктуры в капиталистической экономике, американец описывает ту стадию её развития, которая пришлась на упомянутую нами выше «управленческую революцию». Однако события 1970-х гг., связанные с существенным переустройством мировой капиталистической системы, оставили эту модель в прошлом. Ответом на стагфляцию и снижение прибылей корпораций стала попытка компенсировать их за счёт смены парадигмы ведения бизнеса. Ради повышения размеров дивидендов, выплачиваемых акционерам, компании стали подвергаться жёсткой реструктуризации с распродажей активов, мелкие инвесторы были вытеснены крупными инвестиционными

фондами, работавшими в связке в инвестиционными банками. Всё это сопровождалось активизацией сделок слияний и поглощений. Одновременно корпорации сокращали фонды заработной платы и переводили производства в регионы с дешёвой рабочей силой. «Был положен конец относительной автономии менеджмента и восстановлен жесткий контроль акционеров, прежде всего, за финансовыми потоками предприятий, - отмечает Р.С. Дзарасов. - Произошло перераспределение властных полномочий в корпорациях от менеджеров к собственникам, поучившее название «революция акционеров»»^[259]. Таким образом, власть в корпорациях от техноструктуры вновь вернулась к капиталистам.

«Имеется глубокое концептуальное различие, - утверждает Гэлбрейт, - между предприятием, находящимся полностью под контролем отдельного лица... и фирмой, которая не может существовать без организации»^[260]. Это различие стеной отделяет «двенадцать миллионов мелких фирм», т. е. рыночную систему, от тысячи гигантов, входящих в планирующую систему»^[261]. С середины 1970-х rτ., когда Гэлбрейт писал эти строки, пропорции между крупным и малым бизнесом изменились. Как было показано ранее, сегодня стена разделяет 5 млн мелких и несколько сотен крупнейших компаний. Американский экономист видит диалектику взаимодействия планируемой и рыночной систем в том, что предприятия первой группы угнетают конкурирующих между собой мелких игроков: «То обстоятельство, что рыночная система сохраняется частично благодаря своей способности снижать вознаграждение для своих участников, ведет к очевидному и зловещему выводу. Он состоит в том, что имеется презумпция неравенства между разными частями экономической системы». На практике крупные компании склонны не только поглощать и присоединять к себе мелких участников рынка, но и подчинять их, включая в собственные производственные цепочки в т.ч. через систему контрактных отношений. Отставание "рыночной системы" от "планирующей", вносило дисбалансы в экономику США. Гэлбрейт отмечал негативное влияние политики монополий, которая выражается в активном навязывании обществу ценностей потребления и завышении цен. Это побудило Гэлбрейта поставить на повестку дня вопрос о реформировании национальной экономики с той целью, чтобы ускорить рост рыночной системы до уровня "планирующей". Вместо борьбы с монополиями посредством антитрестового законодательства, он предлагает решать проблему с социальным расслоением посредством введения прогрессивной шкалы налогообложения, повышения минимальной зарплаты для работников, не состоящих в профсоюзах и т.п^[262]. Совокупность мер способных привести общество к

«новому социализму» , а также призыв отоити от устаревших догм неоклассической экономической теории, Гэлбрейт направляет правящему классу США (т.е. самому же монополистическому капиталу и техноструктуре) в весьма наивной надежде на его благоразумие. Не удивительно, что предложения учёного так и остались лишь благими пожеланиями. По собственному признанию Гэлбрейта, всякие упоминания о социализме подвергались в США полному замалчиванию. Причину он называет сам: «социализм - это не то, что может понравиться техноструктуре»^{[263] [264].}

Стремительное развитие транснациональных корпораций как очередная ступень концентрации и централизации капитала, является одной из ключевых составляющих процесса социаольтерации современной экономики. Естественный ход развития производительных сил создаёт предпосылки и самые благоприятные условия для дальнейшего вытеснения рынка, придания планомерности, стабильному развитию экономики в интересах всего общества. Как отмечал Н.А. Цаголов, «планомерность и товарность - два противоположных начала. Одно предполагает анархическое развитие, другое исключая анархичность из процесса производства и воспроизводства, - сознательное ведение хозяйства»^[265].

Однако на деле таких перемен не происходит. Продолжая находится в частных руках и управляемая в конечном счёте в целях извлечения прибыли и обогащения собственника, рыночная экономика не демонстрирует уверенных шагов в этом направлении. Многие имманентные противоречия, свойственные капиталистической формации, сохраняют свою актуальность и в условиях монополизированного и транснационализированного капитализма.

Во-первых, это проявляется в сохранении цикличности кризисов. Ещё советская политэкономия, отталкиваясь от основополагающих тезисов марксизма, отмечала ключевое противоречие капитализма: между общественным характером производства и

частнокапиталистической формой присвоения его результатов. Это противоречие является главным движителем регулярной смены производственных циклов. С одной стороны, растущая производительность труда даёт возможность наращивать объём производства. С другой - стремление владельцев средств производства к максимизации прибыли толкает их к безграничному расширению производства, которое, одновременно с ограниченный ими же потребительской силой общества, ведут к существенному превосходству предложения над спросом. «Нищета вследствие избытка благ — это особенность капиталистического общественного строя, - писал Е.С. Варга. — В прежних общественных формациях нищета была связана с абсолютным недостатком благ. Стихийные катастрофы: засуха, саранча, наводнения,

— вызывали голод, массовое вымирание. Но до капитализма обилие благ никогда не являлось несчастьем для человечества»^[266].

Несмотря на значительные перемены, через которые прошла современная экономика, цикличность и природа экономических кризисов в целом сохранилась неизменной, становясь следствием дисбалансов в капиталистическом производстве. Взять, к примеру, последний глобальный кризис 2008 г. Его принято называть финансовым, поскольку он сопровождался невиданным ранее падением крупнейших финансовых институтов и колоссальными потрясениями на фондовых биржах. Тем не менее, и этот кризис также имеет источники в классической проблеме перепроизводства. Так, в период экономического подъёма 2002-2007 г.г. уровень использования производственных мощностей США вырос с 72% до 80%^[267]. Одновременно за межкризисный цикл (2000-2007) реальные доходы домохозяйств трудоспособного возраста упали с 60,8 тыс. долл, до 58,7 тыс. долл, (по всем домохозяйствам этот показатель остался практически на том же уровне: 52,5 тыс. долл, в 2000 г. против 52,1 тыс. долл, в 2007 г.)^[268]. В этих условиях потребительские расходы поддерживались с помощью кредитования.

Поскольку стоимость жилой недвижимости за предшествующие кризису 10 лет выросла с 10 млрд долл.^[269] до 24 млрд долл.^[270], люди получили возможность использовать её для рефинансирования кредитов. Активно развивающееся жилищное строительство, стимулируемое лёгким доступом к кредиту, в ещё большей степени ускорило рост цен, который, в свою очередь, стал основанием для дальнейших заимствований на покупку домов и потребительских товаров. Закручивание этой во многом спекулятивной спирали завершилось в 2007 г., когда для большой части простых американцев взлетевшие до заоблачных высот цены на новое жильё стали абсолютно недостижимыми. Должники с высокорискованными займами - в основном люди с низкими доходами - первыми попали под удар, поскольку оказались вовлечены в ипотечные схемы с неподъёмными ежемесячными выплатами. Последовавшая за кризисом безработица только усилила этот эффект. Миллионы семей были выселены на улицу за долги. В разгар кризиса, в 2011 г, в США насчитывалось 3,5 млн бездомных, в то время как

18,5 млн домов стояли пустыми^[271]. Как это похоже на годы Великой депрессии, когда в условиях падения уровня жизни населения американские производители умышленно уничтожали товары, в т.ч. продукты питания ради сохранения высоких рыночных цен^[272].

Перепроизводство коснулось и автомобильной промышленности, вложившей условиях роста экономики большие средства в расширение производства, которое рынок оказался не в состоянии переварить. Уже в 2005 г. Дженерал Моторе - крупнейший на тот момент производитель автомобилей - отметился рекордными убытками в 10,6 млрд долл.^[273] Со схожими трудностями столкнулись и другие автоконцерны из мировой тройки: Крайслер и Форд. Но можно ли сказать, что производство автомобилей превысило глобальную потребность в них? Нет, оно превысило лишь платёжеспособный спрос. В США на 1000 человек приходится 806 машин (2012 г.)^[274], в Италии - 609^[275], в России - 29 3 ^[276], в Буркина-Фасо - 1 1^[277], в Бангладеш - 2^[278]. В большинстве стран мира транспортная проблема остаётся нерешённой. Однако платёжеспособный спрос сконцентрирован не в России и Бангладеш, а в странах т.н. «золотого миллиарда», где во многом уже удовлетворена сама потребность в автомобилях. И в этом кроется одно из важнейших противоречий современного капитализма - глобальное и постоянно углубляющееся неравенство.

За последствия кризисов всегда расплачиваются простые трудящиеся. В первую очередь это проявляется в растущей безработице. Безработица «приобретает качественно новые особенности: миллионные армии безработных из резервных превращаются в постоянные армии безработных», - отмечал советский экономист И.Г. Блюмин^[279]. Так, в годы последнего кризиса 2008 г., только по официальным данным, уровень безработицы в США достигал 10% в 2009 г. против 3,9 в 2000 г. В Великобритании безработица выросла с 4,9% в годы предкризисного

бума до 8,1% в 2011 г. В странах ЕС, в наибольшей степени пострадавших от долгового кризиса (страны PIIGS), безработица била все рекорды: Греция - 27,5% в 2013 г., Португалия - 16,2%, Испания - 26,1%, Ирландия - 14,7% в 2012 г.^[280]

С молодёжной безработицей ситуация сложилась ещё более напряжённая. В США в 2010 г. её уровень составлял 18,5%, в Великобритании молодёжная безработица достигала 21,1%, во Франции - 24%, в Ирландии - 30%, в Португалии - 38%. Даже в 2015 г. в Испании каждый второй молодой человек не мог реализовать своё право на труд^[281]. Всего же с начала кризиса в мире из-за сокращения производства было потеряно 280 млн рабочих мест. По данным Международной организации труда, с точки зрения восстановления занятости мир сумеет преодолеть последствия Великой рецессии лишь к 2019 г^[282].Рост безработицы происходит на фоне падения реальных зарплат. В развитых странах рост реальных зарплат снизился с 0,9 до 0,2%^[283], в странах ИВЕ - с 11,8% до 0,8%, в странах Африки - с 3,1% до 0,9%. В целом по миру рост реальных зарплат снизился с 2,8% до 2%. Характерно, что этот показатель значительно отстаёт от роста производительности труда. С 1999 по 2014 гг. производительность выросла на 17%, в то время как зарплаты - лишь на 6%^[284].

Называя социальное неравенство одним из ключевых факторов, тормозящих экономический рост и восстановление экономики, американский экономист Дж. Стиглиц напоминает о последствиях усугубления этой проблемы в истории ХХ-го века: «Неравенство напрямую связано с учащением и усилением циклических кризисов, которые повышают неустойчивость и уязвимость нашей экономики. Несмотря на то, что неравенство не стало прямой причиной кризиса [имеется в виду кризис 2008 г. - прим, автора], нет случайности в том, что 1920-е годы, когда в последний раз неравенство в доходах и богатстве в США было столь высоким, завершились Великим крахом и Великой депрессией. Международный валютный фонд уже отмечал системную связь между экономической нестабильностью и экономическим неравенством, однако американское руководство не учло этого»^[285]. Уровень неравенства, выраженный в доле доходов 1% наиболее богатых домохозяйств в США стабильно, растёт с конца 1970-х. К 2014 году он увеличился в 2,5 раза до 22,5%. За годы кризиса (с 2009 по 2014) богатейшие люди мира повысили своё совокупное состояние в 2,6 раза

(2,4 трлн долл, до 6,4 трлн долл.)^[286]. Доля 1% жителей планеты, самых богатых людей современности, в общемировом богатстве в 2014 г. составлял 48,1%, 99% остальных - 51,9%. В соответствии с прогнозом Credit Suisse, доходы этих групп сравняются в 2016 году, после чего продолжится расхождение в пользу 1%^[287].

Использование плановых инструментов частным капиталом приводит к тому, что до сих пор в современном обществе 800 млн человек испытывает состояние хронического голода, в то время как до 50% произведённых продуктов питания (в основном в наиболее развитых странах мира) не доходят до потребителя и утилизируются^[288]. Планирование сбыта корпорациями приводит к тому, что, к примеру, в Великобритании около трети выращенных и пригодных к употреблению овощей не попадают даже в хранилища лишь потому, что не достигли определённых параметров, делающими их привлекательными для потребителя на прилавках. Такая политика ведёт не только к бесцельной растрате продовольствия в условиях стремительно растущего населения планеты, но и к неоправданному с точки зрения здравого смысла завышению цен на отпускаемые товары. На производство выброшенных продуктов тратятся огромные ресурсы, в т.ч. пресной воды - до 550 кубометров в год^{[289] [290]. Такая ситуация выглядит настоящим абсурдом на фоне заявлений ООН о большой опасности, связанной с нехваткой питьевой воды населению планеты. Сегодня сотни миллионов человек живут на пороге «водного стресса», а к 2025 пересыхание и загрязнение рек, обмеление озер и}

опустошение подземных запасов может привести к тому, что этот показатель вырастет до трёх

291

миллиардов человек .

Использование прогрессивных методов экономического планирования, но поставленное на службу частному капиталу, приводит не к ожидаемому преодолению противоречий и дисбалансов в экономике, а наоборот усиливает их и создаёт новые. Эта тенденция наглядно проявляется в такой составляющей корпоративного планирования как управление спросом через применение планируемого устаревания. Оно заключается в умышленной политике производителя по сокращению срока службы своих товаров. Это позволяет стимулировать потребительский спрос и, как следствие, повышать прибыль компании. Данным инструментом компании стали активно пользоваться в 1930-е г.г. во время Великой депрессии. Существует множество приёмов, заставляющих покупателя совершать новые покупки раньше того, как товар полностью утратит свои потребительские качества: от физической поломки до эстетического устаревания. По оценке Европейского социально-экономического комитета,

широкое использование принципа планируемого устаревания приводит к нерациональной растрате природных ресурсов и энергии, производство и добыча которых не является экологичной. Потребление природных ресурсов экономиками стран ЕС выросло на 50% за последние 30 лет. Сокращение срока службы товаров и их ранняя утилизация приводят усугублению проблемы отходов, загрязняя окружающую среду. Переработка отходов не становится эффективным решением, поскольку является ресурсо- и энергозатратной процедурой^[291].

Суммируя выводы третьей главы, ещё раз акцентируем внимание читателя на объективно происходящий процесс социоальтерации современной рыночной экономики. Она проявляется в том, что на современном этапе экономического развития в её недрах вызревают элементы качественно иной модели, отрицающей фундаментальные принципы рынка. Стремительное разрастание транснациональных корпораций монопольного типа приводят ко всё большей планомерности, нерыночное™ экономических отношений. Одновременно, риски, созданные монополизацией экономики, вынуждают государства применять нерыночные меры для их преодоления - национализацию, жёсткий контроль и прямое управление. При этом именно на государство, а, следовательно, и на общество ложится материальное бремя антикризисной политики, что выражается в активном финансировании проблемных институтов для недопущения их банкротства. Такая политики, получившая название «приватизация доходов и национализация убытков», способствует усугублению проблемы социального неравенства и препятствует устойчивому развитию экономики в интересах общества. В современной экономике созрели объективные условия к подчинению экономических процессов интересам всего общества, что поможет преодолеть многие противоречия капиталистического развития. Будут ли они использованы во благо всего человечества, или же общество ждёт «пропасть омницида», зависит от субъективного фактора, т.е. от реального соотношения классовых сил в обществе.