Первые исторические работы 

В ряду русских историков Лаппо-Данилевский занимает свое обособленное положение. История России — главная тема его специальных исторических изысканий. Но даже при изучении частных проблем русской истории он старался исходить из общего представления о задачах и целях научного исторического исследования.

ЇЗак.дЮІ

истории, по его мнению, составляют явления духовные, хозяйственные и правовые, взаимодействующие в пределах разнородных социальных групп (народов), а также то отношение, в каком народы состоят друг к другу2. Свой первый курс по русской истории, прочитанный в Историко-филологическом институте в 1890/91 году, Лаппо-Данилевский начинал именно с такого определения истории: «Прошло время, когда история была лишь только искусственным литературным рассказом любопытных и поучительных происшествий. Как наука, которая изучает явления развития, обнаруживающиеся но взаимодействовании индивидуумов, история в настоящее время следит за развитием этого взаимоотношения, в каком находились между собой явления духовные, т. с. религиозно-нравственные, умственные и эстетические, хозяйственные и правовые в пределах разнородных социальных групп, народов, а также отмечает то положительное или отрицательное влияние, какое эти народы мирным или враждебным путем оказывали друг на друга»3.

67

Нервы*- hctojhiww райпы

Задача исследования национальной, а именно русской, истории стала следствием такого понимания предмета истории, его конкретизации.

Уточнение масштаба исторического исследования возможно либо со стороны общей нормы, определяющей свой объем на всеобщем понятии человечества, либо со стороны специфических, а потому разнородных признаков или типов конкретных проявлений человечества — отдельных народностей или, со стороны познания, национальных типов. Отсюда возникает два дополняющих друг друга вида истории: всеобщая и национальная история. В речи, произнесенной во время зашиты магистерской диссертации, Лаппо-Данилевский следующим образом уточнил отношения двух этих видов истории: «Всеобщая история занимается изучением норм общественного развития, общих всему человечеству, или, по крайней мере, цивилизованной его части. Специальное изучение исторического развития известной народности, например, стремится к определению специфических ее признаков. Всеобщий историк, разумеется, знакомится с историей отдельных народностей, но отвлекает от них одни общие нормы; историк, специально изучающий историю той или другой народности, напротив, следит за теми видоизменениями, каким подвергаются общие нормы под влиянием специфических особенностей изучаемого ими типа, и, таким образом, проверяет, исправляет и дополняет выводы, уже занесенные на страницы всеобщей истории. Вот почему изучение национальной истории должно иметь особенно ценные результаты в том случае, когда обращено будет на периоды наиболее резкого развития специфических особенностей изучаемого типа»5.

Особенность подхода Лаппо-Данилевского к русской истории состояла н изложении ее вне культурно- исторической периодизации.

Уже в студенческие годы появились первые работы Лаппо-Данилевского по русской истории6. В этих исследованиях были затронуты темы, которые разрабатывались им и в дальнейшем. Так, например, разбирая груд В. И. Ламанского «Secrets de I'etat de Venise», начинающий историк поднял вопрос о необходимости систематического пересмотра иностранных архивов с целью извлечения из них всего, что имеет отношение к русской истории. В частности, он отмечал особое значение итальянских архивов для истории церковно-рели- гиозных отношений России с Западной Европой и роли Московскою государства в «восточном вопросе». Этот замысел был осуществлен, когда был образован корреспондентский пункт Академии наук в Риме.

Первым крупным сочинением историка были «Скифские древности»7, написанные еще в студенческие годы, затем переработанные и напечатанные в 1887 году. В этой статье соединялись русская история, античность и археология, а также были привлечены методы изучения вещественных и художественных памятников, анализ письменных источников. Однако работа показала неопытность автора, проявившуюся, прежде всего, в неточном названии, которое сужало научный замысел и в строгом смысле не соответствовало разрабатываемой теме.

В то же время эта работа показала умение автора хорошо пользоваться различными источниками, а также способность их анализировать. Его исследование было построено на основе богатого географического и исторического материала, классической и новейшей литературы. внимательного и всестороннего изучения археологических данных.

В этом исследовании Лаппо-Данилевский также обнаружил умение устанавливать факты и извлекать из Них необходимую информацию. Анализ фактов позволил выделить исторические этапы и особенности развития западных и восточных скифов, описать их взаимоотношения с греческими колониями в Северном Причерноморье. Однако скудность источников, на которую

постоянно указывал исследователь, не позволила ответить на ряд вопросов, что. в свою очередь, породило спорность некоторых выводов. Так, например, Лаппо- Данилевский считал скифскую культуру вторичной, обусловленной греческими образцами. Он не признавал самостоятельного «звериного стиля» в искусстве скифов. Понимая спорность многих своих выводов, историк не претендовал на их абсолютность. «Вполне сознаем, — писал он. — что исследование это многое оставляет неясным, многое может быть и неправильно решенным. Но тому извинением, по крайней мере отчасти, могут служить, с одной стороны, те затруднения, которые встречаются тут так часто на пути, с другой — молодость и неопытность пера, писавшего эти строки»9.

В исследовании Лаппо-Данилевского проявился излишний педантизмом молодого ученого, что, в частности. обнаружилось в доказательстве археологическими данными очевидных и известных вешей. Например, он отмечал, что «для охоты, кроме оружия, скифы употребляли охотничьих собак», или посвятил несколько страниц описанию привязанности и почитания скифами коней, указывая на нахождение конских остатков в курганах10.

7!

I If рик яегарлгские роботы

Работа молодого ученого вызвала большой отклик среди специалистов. В развернутой рецензии Ф. Г. Мищенко". известного филолога, специалиста по древним греческим и латинским рукописям о скифах, был высказан ряд критических замечаний, касающихся положе- ний Лаппо-Данилевского. Речь шла об отсутствии различия между посточными и западными скифами; нечеткости понятий, связанных с характеристикой западно- скифских погребальных обрядов; о предвзятом и догматическом изложении географии и топографии Скифии.

Дискуссионный характер рецензии Мищенко спровоцировал ответ Лаппо-Данилевского. В нем отчетливо просматривается научная корректность историка, который не оправдывается и в то же время признает многие свои ошибки. «Критика г. Мищенка на мое сочинение о скифских древностях, — отвечал историк, — появившаяся в сентябрьской книжке ЖМНП, кажется мне во многих отношениях вполне справедливой»12. Соглашаясь частично со своим оппонентом, Лаппо-Данилевский в то же время отстаивал правомерность своей точки зрения. Его аргументация повторила основные положения, высказанные в работе, в еще более четкой форме.

«Скифские древности» оказались своеобразной заявкой на будущее и показали, что от молодого историка следует ожидать интересных исследований. Археология осталась одним из его устойчивых научных интересов. Внимательно следя за развитием этой науки в России и в других странах, Лаппо-Данилевский опубликовал в 1893 году монографию «Древности кургана Ка- рагодеуашх как материал для бытовой истории При кубанского края в IV—III вн. до P. X.»13.

Курган Карагодеуашх находился в двух километрах от станицы Крымской земли Кубанского войска и был обнаружен в 1888 году членом кубанского статистического комитета Е. Ф.

Сооружение кургана, на основании художественных особенностей найденных в нем предметов, Лаппо-Данилевский отнес ко второй половине IV или началу III века до н. э. Изучение же известий древних авторов о племенах, живших у северо-восточных берегов Черного моря, привело исследователя к заключению, что в кургане Ка- рагодеуашх похоронены царь и царица племени синдов. которое он считал возможным причислить к мсодам. родственникам скифско-сарматских племен.

К студенческим же годам относится начало активного изучения Лаппо-Данилевским архивных материалов. На их основе им был опубликован ряд специальных этюдов: о величине дворовых и огородных месг древнерусского города'4, о «приправочных» книгах XVII века15, о «поверстной и указной книгах» Ямского приказа16 Уже после окончания университета было опубликовано исследование о «мостовых и решеточных деньгах» в Новгороде и Москве в XVII веке17, а также эподы, предпосланные изданиям «Кормленой книги Костромской чети»18, «писцовой и переписной книги» но Нижнему Новгороду19, «записной книги» крепостных актов дьяка Д. Алябьева20, «отрывков из дела о сборе земли, дров и денег на „ем- чюжное дело" с погостов Новгородских пягин XVI ве ка»2!, «веревной книги Николаевского Корельского монастыря 1707 г.»22.

73

Нйврин Москомюго п»)да|*тіш XVII века

л История Московского государства XVII века

На четвертом курсе университета молодой ученый начал заниматься историей московского государственного строя. Исследование этой темы он продолжил и после окончания в 1886 году университета. В 1890 году Лаппо-Данилевский защитил магистерскую диссертацию «Организация прямою обложения в Московском государстве со времен Смуты до эпохи преобразований». которая вышла отдельной книгой, вызвав большой интерес специалистов. Обширную рецензию на нее по поручению Академии наук дал Л. Н. Милюков. Ра- бога Лаппо-Данилсвского, по признанию рецензента, стала одним из «самых замечательных явлений в русской исторической литературе»23.

Выбор темы был очень удачен с точки зрения интересов современной науки и общественной жизни России и Западной Европы того времени. Это наглядно проявилось в вышедшей в том же году работе И. И. Яижула «Основные начала финансовой науки», в которой была показана популярность финансовых вопросов в современном обществе и их всестороннее значение для экономической, политической и культурной жизни страны. «Состоянием финансов. — писал И. И. Янжул, — в настоящее время измеряется самое могущество государств: не в солдатах их главная сила, а прежде всего в тех имущественных средствах, которыми они могут располагать в данную минуту; финансы являются мерилом благосостояния страны, мерилом цивилизации». Следует отметить еще одни момент, высказанный И И. Янжулом и имеющий непосредственное отношение к исследованию Лапно-Даннлевского:

«Самые формы правлення до известной степени определяются финансовой организацией и финансовыми потребностями государства, без знакомства с финансовой) организацией нельзя понимать ни истории, ни политики. ни государственного устройства: до такой степени все это тесно связано, слито с теми или иными финансовыми явлениями»24.

Проблема, поставленная в исследовании Лаппо-Данилевского, в той или иной степени затрагивалась в работах видных отечественных историков. В трудах Б. П. Чичерина, В. И. Сергеевича, В. О. Ключевского были подробно рассмотрены взаимоотношения между податными классами. В работах по истории местного управления Б. Н. Чичерина, А. Д. Градовского, Н. В. Калачева была дана картина местного финансового управления и организации центральных финансовых учреждений. Вопросы истории русских финансов нашли отражение в исследованиях Ю. А. Гагеймесгера, И. Д. Беляева, В. И. Кури, Н. А. Осокина.

Труд Лаппо-Данилевского существенно отличалеч от большинства исследований по данной теме, прежде всего широтой поставленной задачи. Автор не ограничился разбором происхождения и видов прямых налогов. порядка обложения, их раскладки и взимания, а дал обзор общественных условий, на почве которых возникла организация прямого обложения. В работу была рассмотрена история финансовых приказов, ft также поднят вопрос о том, куда поступали прямые налоги и как они распределялись по центральным учреждениям.

Другая особенность работы состояла в обилии документального материала, использованного автором.

Он не только учитывал все вышедшие к моменту написания работы источники, но и привлек -значительное количество материалов, разбросанных по многочисленным, малодоступным провинциальным изданиям — губернским ведомостям, памятным книжкам, ежегодникам статистических комитетов. Благодаря этому в научный оборот было введено несколько новых важных документов: данные о количестве отписанных в посад- скос тягло дворов и людей. Особое значение имел рукописный материал, извлеченный из московских архивов Министерства юстиции и Министерства иностранных дел. а также из Публичной библиотеки в Петербурге.

Одним из основных рукописных источников работы Лаппо-Данилевского явились писцовые книги. По существу, он открыл в них значимый историко- юридический источник — в предшествующей русской и сгори ческой и юридической литературе они не рассматривались в таком качестве и столь обстоятельно. В работе были детально изучены разновидности писцовых книг. Своим исследованием Лаппо-Данилевский опроверг точку зрения византологов, пытавшихся доказать заимствование из Византин образцов, на основе которых составлялись отечественные писиовыс книги25. Подвергая строгой критике способы и приемы составления писцовых книг, а также степень их достоверности, молодой историк пришел к заключению, что «народные переписи, производившиеся в Московском государстве с XV века до второй половины XVII века, едва ли имели равные им правительственные предприятия в Западной Европе за тот же период времени»26.

Практически одновременно с работой Лаппо-Данилевского вышла близкая по теме книга Н. Д. Чечулина «Города Московского государства в XVI веке» (СПб.. 1890). Сочинение Чечулина было также составлено на основе писцовых книг. Общий источник объединял и одновременно разъединял авторов. Разница заключалась в методологических приемах. Лаппо-Данилевский извлекал из писцовых книг только те данные, которые были ему необходимы для раскрытия темы. Чечулин же брал из каждой писцовой книги все данные для истории населения каждого отдельного города в XVI веке, и следовательно, все его изложение оказалось в зависимости от материала, находившегося в этих книгах. Лаппо-Данилевский дополнял материал новыми источниками, Чечулин же строил свое исследование на одном источнике. В этом проявилась особенность источниковедческого метода Лаппо-Данилевского — стремление к охвату по возможности большего количества источников и сопоставления их друг с другом. Впоследствии этот метод был обоснован в его «Методологии истории».

Включив в работу громадное количество материала. Лаппо-Данилевский сумел с ним справиться надлежащим образом. Материал не подавил исследователя, а был строго систематизирован и упорядочен, что явилось одним из несомненных достоинств книги.

Анализ источников позволил историку реконструировать финансовую систему и тем самым показать существенные особенности московского государственного и общественного строя, Для раскрытия финансовых отношений Лаппо-Данилевскому пришлось воспользоваться теоретическими знаниями в области финансового права и финансовой истории западноевропейских стран.

77

||т|шя Москлвгго» гін')дз|ктіи XVII іукії

Более широкая задача, поставленная Лаппо-Дани- левским в этой работе, состояла в изучении специфических особенностей истории русского народа как особенного национального типа. Он считал, что «развитие великорусской национальности было довольно односторонним. Оно сказывалось главным образом в прогрессивном росте правительственных органов и их функций, а не в разностороннем историческом движении всей совокупности народных сил»27. Таким образом на первый план выдвигалась история государства, что было характерно для «юридической» школы в русской историографии. Эта историографическая традиция к концу 80-х годов XIX века в значительной мере себя исчерпала. Поэтому выход книги Лаппо-Данилевского был встречен как возрождение основных положений этой школы.

Исследователь считал, что изучение русской истории может дать ценные результаты только в том случае, если оно будет направлено на изучение периодов более резкого развития специфических особенностей национального типа. Московское государство как определенный тип, по мнению историка, начало складываться в XIV— XV веках, но только с XVI века оно сформировалось как целостное явление. В XVII веке государственный строй обретает уже определенные и устойчивые взаимоотношения, которые регулируются по преимуществу правительственной деятельностью. Вот почему правительственная история должна стоять на первом плане при изучении XVII века, а в ней определяющее значение приобретала финансовая и военная организация.

Развивая юридическую теорию исторического процесса. движущей силой которого является «идея госу-

дарства», Лаппо-Данилевский опирался на существующую (хотя бы и в «свернутом» состоянии) в общественном сознании потребность в гармонии государственных интересов с интересами народных масс. Идея государства декларируется им как абсолютная ценность, которая постепенно осознается обществом и выступает4 как самодовлеющая сила. «По мере того, как росло и крепло Московское государство, в обществе развивалось сознание тех обязанностей, какие падали на его членов», — констатировал историк и утверждал, что это сознание «лепіо в основание правительственной деятельности и нередко руководило общественною мыслью»28. Таким образом, он высказал мысль, что исторический процесс совершается движимый развитием идей, лишенных при этом какого-либо классового содержания.

Лаппо-Данилевский сконцентрировал внимание на вопросах государственного хозяйства Московской Руси, исследовал финансовую историю России как одну из сторон ее общегосударственной жизни. В этом и заключалось отличие его груда от работ историков-юристов, с одной стороны, и от исследований специального и узкофинансового характера, с другой.

79

История Московского государства XVII века

Основное внимание было уделено рассмотрению организации прямого обложения как наиболее важного источника пополнения казны. Это не было случайностью, поскольку Лаппо-Данилевский считал, что финансовая политика Московского государства в XVII веке была направлена не на поощрение предпринимательской деятельности, а на пополнение казны любыми средствами. Следует отметить и тот факт, что он сделал попы тку исторически объяснить происхождение прямо- го обложения. Рассматривая развитие прямого обложения, историк обоснованно установил его связь, во первых. с изменениями, которые произошли во второй половине XVI века в областной администрации, и, во-вторых, с даныо, которую население восточноевропейской равнины, как завоеванное, должно было платить победителям, сперва хазарам и норманнам, а с XIII века — татарам. Эта дань имела доминирующее значение до самого конца XV века, превратившись впоследствии в разнообразные подати и утратив свой исконный характер. Дань — первый и первоначально единственный тип прямой подати; отсюда необыкновенная устойчивость понимания этого термина в смысле прямого налога в противоположность пошлине — косвенному налогу.

Выясняя социально-экономические условия, при которых складывалась организация прямого обложения, Лаппо-Данилевский показал их влияние на общественный строй. Исследуемые явления были представлены в динамике, определенной местными условиями древнерусской жизни. Историк пришел к выводу, что определенная система налогов оформилась лишь к концу XVII века29.

Между различными слоями населения в государстве. считал исследователь, сложилось разумное распределение обязанностей: одни служили, друг ие выполняли податные обязанности, платили прямые налоги. Среди последних главным слоем являлось крестьянство. объединенное в общины-волости. Складывание общины, в свою очередь, было в немалой степени вызвано полицейскими и фискальными интересами государства. Но Лаппо-Данилевский видел и структурирующую

роль экономических устремлений общины: так на почве тягла возникло самоуправление. Под воздействием тягловых нужд сплачивалась и посадская община, интересы которой далеко не всегда совпадали с крестьянской.

В работе была подробно проанализирована система расклада податей со стороны правительства и мира, организация взимания податей царской администрацией, движение податных сумм из областных в центральные учреждения. Все попытки царской власти в XVII веке создать строгую систему центральных органов финансового управления историк признавал малоэффективными. так как «во главе народа русского не стояло еще гениального ума, который сумел возвыситься над потребностями минуты до более общего плана административных реформ...»30.

81

История Московского nxjaapcniB XVII в«со

Лаппо-Данилевский пришел к следующим выводам. Во-первых, до последней четверти XVII века в Московском г осударстве не существовало строго определенной и теоретически выработанной системы налогов. Во-вторых, тягловые интересы в XVII веке были центральными как в крестьянской, так и в посадской общине. Это обусловило влияние правительства на общину, которое выразилось главным образом в стремлении прикрепить тяглецов к месту. В-третьих, подробно рассмотрев податные единицы, которыми правительство измеряло налогоспособность отдельных лиц и целых поселений. Off дал характеристику единицам измерений: соха, «живущая четверть» и двор. Подробно были выяснены причины перехода в финансовой системе от первой из них ко второй и третьей. Лаппо-Данилевский впервые сформулировал точное определение «живущей четверти» как податной единицы, состоящей из определенно- го. но изменявшегося (сообразно роду поместья) числа крестьянских и бобыльских дворов, служившей переходной ступенью от посотной подати к подворной. В-четвертых, на основании государственных росписей и смет историк пришел к заключению, что финансовая система Московского государства XVII века носила число репарационный характер. В-пятых, обший вывод всего исследования состоял в установлении связи между общей русской государственной жизныо того времени и финансовой системой, выразившейся в постепенном поглощении частных интересов государственными, в усилении централизации и милитаризма.

Работа Лаппо-Данилевского вызвала много откликов среди специалистов3'. Из них следует особо отметить рецензию и книгу П. Н. Милюкова «Государственное хозяйство России в первой четверти XVIИ столетия и реформы Петра Великого». Хотя его исследование и выходило за рамки московскою периода, но примерно четверть его посвящена выяснению основных черт московского государственного хозяйства в XVII века. Книга Милюкова во многом дополняла работу Лаппо-Данилевского.

Оба историка строили свои исследования главным образом на архивных источниках. Именно здесь и проявилось научное «зазнайство» Милюкова, что нашло свое отражение в рецензии. Он упрекал Лаппо-Данилевского в формулировании выводов на подборе единичных фактов: «Автор и здесь накопил весьма значительную массу единичных фактов, но не занялся их предварительной критикой, отделением в них индивидуальных черт от обших и ограничился простым сопоставлением их» — или: «Автор делает заключение об установленном порядке по единичным случаям, подбор которых всегда будет не полон, сколько бы автор ни накоплял их, и пользоваться которыми нет надобности при существовании более надежных источников». В результате такого приема, по мнению рецензента, Лаппо- Данилевский «слишком часто приходит к заключению, что искомый, им порядок заключается в полном беспорядке, а описываемые им факты сводились к полной бесформенности»32. Такую характеристику можно было бы признать справедливой, если бы П. Н. Милюков доказал, что Лаппо-Данилевский мог получить более точные выводы на основании доступного ему материала.

Удалось ли самому Милюкову найти лучшие источники и прийти к более бесспорным выводам? Однозначно ответить на этот вопрос сложно, поскольку исследовательский материал в значительной своей части всегда случаен. Поэтому он охотно признавал, что окончательный приговор по поводу обсуждаемых им спорных вопросов принадлежит третьим лицам33.

В своей работе Милюков придал многим положениям Лаппо-Данилевского дискуссионный характер. Воспользовавшись исследовательскими результатами своего предшественника, он при написании диссертации избежал многих промахов. Наиболее ценными оказались выводы по истории податного обложения, а именно по истории окладных единиц — сохи и «живущей четверти».

В XVII веке появился новый способ обложения — по «живущим четвертям». Лаппо-Данилевский первый предложил подробное объяснение этой системы, указав, что «живущая четверть» явилась переходной стадией от сошного обложения к подворному. «Слишком

История Московского гос)ді[кттш XVII века

резкий переход от сохи к двору смягчился тем. что облагаться стало не каждое отдельное хозяйство, а небольшая сумма таких хозяйств»34.

К этому объяснению П. Н. Милюков предложил существенную поправку. «Живущая четверть», согласно его взгляду, стоит в тесной связи с сотным обложением и составляет один из видов применения сотного письма, «именно Один из способов его раскладки, хотя далеко не повсеместной», а потому не относится к дворовому обложению, которое возникло позднее и применялось к особым категориям сборов35. Повторив свои прежние выводы в рецензии, Милюков прибавил несколько новых соображений и сформулировал значение «живущей четверти» следующим образом: «Московское правительство оставило старое название „живущей четверти пашни", но приравняло его определенному количеству дворов и таким образом получило новую окладную единицу, столь же мало похожую на прежнюю, как мало походила соха, определенная известным количеством четвертей, на старую соху — единицу рабочей силы»36. Из всего сказанного Милюковым о сборах с «живущей четверти» по писцовым книгам, составленным по правилам сотного письма, следует заключить, что единицей оклада по-прежнему оставалась соха, хотя теперь вводилось новое измерение — сох по числу лворов, приравниваемых четвертям пашни. Много неясного осталось и в выяснении условий, при которых возникло понятие о «живущей четверти».

Объяснение, предложенное Лаппо-Данилевским, хотя и сградало некоторой схематичностью, но рельефно отмечало ту практическую почву, на которой могла действительно зародиться идея о необходимости перенести тя-

жесть податного бремени с земли на двор: серьезным препятствием к увеличению запашек, столь необходимому после опустошений Смутного времени, являлось опасение, что с каждого вновь распаханного клочка земли необходимо платить лишние сборы37. Чтобы устранить это препятствие к развитию народного іемледельческого хозяйства, была введена «живущая четверть».

П. N. Милюков находил такое объяснение неверным. мотивируя это следующим образом. Во-первых, «живая четверть» вводилась указами 1630—1631 годов, когда земледельческая культура успела значительно оправиться после Смуты. Во-вторых, причиной, вызвавшей реформу, следовало считать не уменьшение запашек и упадок земледелия, а как раз обратные явления — подъем земледельческих хозяйств и, в частности, увеличение запашек38.

85

Своеобразным третейским судьей спора Лаппо-Данилевского и Милюкова выступил М. А. Дьяконов39. Рассматривая положения Милюкова, он упоминал указ 1630 года, в котором сказано: «а за монастыри указали класть в живущую пашню против прежнево своего государства указу». Когда был издан этот прежний указ, неясно. Но. благодаря исследованиям самого Милюкова, стало известно о существовании писцовых книг, «составленных, по-видимому, раньше указов, но оставивших пробелы для внесения перевода на живущие четверти и внесших этот перевод позднее»40. В числе таких книг сам Милюков называл книгу 1624 года. Следовательно. распоряжение класть в «живущие четверти» дворы дано было еще раньше. В. О. Ключевский высказывал мысль, что первый опыт такого рода относился к правлению Бориса Годунова41. Подводя итог спора о «живущей четверги», М. А. Дьяконов констатировал: «Такое объяснение нам кажется недостаточно вразумительным, так как в конце концов естественно возникает вопрос: почему же правительство, вместо того, чтобы добыть сведения о размерах действительно обработанной земли, сочло нужным добыть сведения о количестве вновь созданных им платежных единиц? Если объяснение г. Лаппо-Данилевского „бьет мимо пели", как выражается автор (т. е. Милюков. — А. XI.. С П.). то его объяснение, по нашему мнению, не достигает цели»42.

В споре с Милюковым Лаппо-Данилевский оказался в крайне невыгодном положении, поскольку он оперировал материалами XVII века, не обладая достаточными знаниями о предшествующей эпохе. Вопросы государственного хозяйства Московской Руси были вообще мало разработаны, и труд Лаппо-Данилевского явился крупным научным достижением в исследовании этой темы. Поэтому, выступая в качестве оппонента, Милюков не мог не признать его ценность и значимость. Академия наук присудила Лаппо-Данилевскому премию имени графа С. С. Уварова.

Изучение национальной истории в диссертации Лаппо-Данилевского сводилось к обнаружению национального типа, характерные черты которого проявились в государственном строе. Последующая разработка данной темы в трудах русского историка вполне логично привела к исследованию идеи государства и ее эволюции. В частности, этому был посвящен доклад на Международном Историческом конгрессе в Лондоне в 1913 году. «В сущности, — писал он. — идея государства отличается нормативным характером: она содержит

понятие о том отношении, которое должно быть между государем и подданными, а не только понятие о принудительной власти, которую государство имеет над частными лицами». Однако XVII век рассматривается здесь уже не как время наиболее полного воплощения национального типа, а как переходная нюха между двумя основными идеями государства — религиозной и светской. «Эволюция идеи русского государства получила в то время направление, которое легко определить: в начале XVI века она была скорее религиозной, чем светской; в начале XVIII века она становится скорее светской. чем религиозной»43. На этом фундаменте определились основные темы последующих исторических разысканий ученого — тго русская государственность в ее отношении к государственному и общественному строю и два аспекта этого отношения: история сословий и эволюция правосознания и государственных понятий.

87

После зашиты магистерской диссертации изучение русской государственности в ее отношении к обществу осталось в центре внимания исторических исследований Лаппо-Данилевского. Он сосредоточил свой научный интерес, с одной стороны, на истории сословий, с другой, на выяснение эволюции правосознания и государственных понятий. В дальнейшем он касался лишь отдельных вопросов русской истории московского периода. Так, в статье «Выслуженные вотчины в Московском государстве XVI-—XVII веков»44 историк исследовал одно из явлений служилого землевладения, принципиально важного для истории русского поземельного права. Лаппо-Данилевский занялся мало исследованными до него «выслуженными вотчинами» XVI и XVII веков, то есть землями, которые жаловались начиная с Ивана Грозного служилым людям в награду за особенную государственную работу, тогда как поместья давались просто как средства к отправлению службы. Интересно. что он указал на ход ограничения прав вотчинников. Так, сначала женщина, высвобождаясь из-под родового ига, стала наследовать вотчину наряду с мужчинами. «Но, — по его словам, — такой порядок стоял в противоречии с понятиями древнего канонического права. Церковь указала правительству на это противоречие. а правительство поспешило им воспользоваться для ограждения государственных интересов». Однако народу не стало легче как от этого, так и от других подобных ограничений прав вотчинников. Со времени прикрепления крестьян положение податных сословий ухудшилось. «Стало развиваться пожалование населенными имениями, столь распространенное в XVIII веке и прекращенное лишь императором Александром I в 1801 году»45. Эта статья продемонстрировала широкий взгляд историка на рассматриваемую тему. Он уловил в частном вопросе общие черты российской истории, в частности такую важную из них, как отношение между родовым и государственным началами.