<<
>>

Семиотическая интерпретация эпизода 2

Шаг 2.1. Полагая, что «Дафна» это большое и вкусное животное, дикари решают ее съесть . Стратегия «убить». Энтропия минимальна.

Шаг 2.2. Фатер Каспар с корабля выпускает ядро.

Иными словами, он решает на агрессивные действия туземцев ответить такой же стратегией.

Шаг 2.3. Действия фатера Каспара заставили туземцев тотчас же сменить свою воинственную стратегию на миролюбивую. Формой заключения соглашения о мире с их стороны явилось решение ретироваться с «боевых позиций», а платой за мир — венки из листьев и цветов. Эта была справедливая (по мнению дикарей) цена, которая должна была устроить «Дафну». Стоимость ядра и нервов отца Каспара можно отнести на счет ex ante трансакционных издержек. Трансакция — «мирное соглашение»: дикари заплатили за мир столько, сколько сочли справедливым (в соответствии с их представлениями о трансакциях обмена) и «купили» мир.

Шаг 2.4. Фатера Каспара отходные действия дикарей устроили. Молчание пушек «Дафны» можно трактовать как знак согласия. Мир достигнут. Сделка состоялась.

В рассмотренном примере выбор стратегий институционально обусловлен репертуаром знаков. В этом смысле институциональные люди в лучшем случае являются интерпретаторами знаков, в худшем — они суть простые исполнители того, что «велят» им делать институты/знаки. Но даже в такой постановке остается место для новаторства. Так, например, в шаге 1.5 состояние неустойчивого равновесия могло в принципе повернуться иначе. Здесь, по сути, возникла точка бифуркации, в которой выбор был сделан в пользу стратегии войны, хотя объяснить причины этого довольно затруднительно. Если бы туземцы сумели проинтерпретировать спину не вне контекста, как они это сделали в конечном итоге, а с учетом контекста, то акцент с божественной спины перешел бы на божественную спину, и,

вполне вероятно, «игра» окончилась бы по-другому. Туземцы в этом случае предстали бы в качестве новаторов — если и не плане обогащения репертуара знаков, то в плане его новой интерпретации.

Допущение возможности институционального обновления имеет существенное значение для построения семиотической модели социально-экономического взаимодействия.

Такое построение, допускающее к тому же возможность расширения модели, может оказаться полезным инструментом для анализа различных, в том числе неэкономических, трансакций, а также рыночных, внутрифирменных и «отношенческих» контрактов.

Экономическая теория начала третьего тысячелетия не может довольствоваться ни неоклассическим представлением человека в роли рационально действующего актера, максимизирующего собственную выгоду, ни различными модификациями homo economicus за счет замены максимизации сатисфакцией, полной рациональности — ограниченной, бесстрастного поведения — эмоциональным, атомарного субъекта — социальным существом и т. д. При всей прогрессивности этих поведенческих инноваций они остаются в рамках парадигмы как (отчасти) неоклассического, так и институционального направлений экономической теории. Альтернативу им может составить новая парадигма институциональной экономики с «человеком институциональным» в качестве главного действующего лица. Это принципиально новый конструкт по сравнению с «экономическим человеком», пусть и прошедшим путь от «рационального глупца», «полезного идиота» или просто «человека-компьютера» до современной своей «модификации» в виде ограниченно рационального и подверженного оппортунизму экономического актора. Принципиальное отличие человека институционального от своих прежних «собратьев» заключается в его неотрывности от определенной социальной среды, в рамках которой только и возможно его существование.

В пересмотре взглядов на природу человека можно выделить две тенденции: от полностью разумного до менее разумного (эволюция по все большему ограничению субъекта) и по расширению возможных действий человека, по выходу его за круг институциональных ограничений (учет возможности оп-

портунизма) . Эти тенденции сводятся к деидеализации человеческого поведения, как в сторону все большего ограничения рациональности, так и в направлении учета потенциала обмана, мошенничества и других форм выхода за пределы институциональных ограничений.

Человек О.

Уильямсона именно таков: ограниченно рационален и оппортунистически настроен. Если рациональный человек всезнающ, то ограниченно рациональный субъект — гораздо менее осведомлен. Институциональные ограничения накладывают на часть знаний таких людей табу, например, евангельские принципы «не укради», «не убий» и т.п., которые неизбежно сужают возможности выбора. Такие люди знают о нечестных путях достижения большей полезности и могут не устоять перед выходом за пределы «правил игры». Концепция оппортунизма, учитывая это, раздвигает рамки возможных действий рационального человека.

Homo institutius — наименее знающий: он живет в институциональном мире, который можно расширить, включив в него и понятие оппортунизма. Такой человек понятия не имеет о «неинституциональном мире», в его пространстве столько измерений, сколько было исходно заложено, навязано ему и развито им самим на основе имитации практики других. Когда он действует, думая, что действует сам, полагаясь на свой разум и опыт, то на самом деле выражает либо не свои идеи, либо свои, но пропущенные через среду и потому подвергшиеся в той или иной степени модификации.

Природа «человека институционального», говоря словами Б. Спинозы, одновременно творящая и сотворенная, это — своего рода natura naturans и в то же время natura naturata, субстанция и ее порождение. Продуктом — сознательного или бессознательного — человеческого творения являются институты, объектом воздействия которых в свою очередь выступает сам человек. Эти два взаимосвязанных аспекта можно развести лишь аналитически, но в реальности они выступают только в совокупности, взаимно обусловливая друг друга.

Концепция HI идет дальше концепции Г. Саймона, предполагающей, что человек — это «удовлетворяющееся живое существо, которое решает проблему путем поиска, исследования,

для того чтобы удовлетворить определенный уровень устремлений, а не максимизирующее существо, которое при разрешении проблемы пытается найти наилучшую (на основе определенного критерия) альтернативу» (Саймон, 1995, с. 71) .

В радикальной постановке под HI понимается индивид, который в своей деятельности руководствуется исключительно институтами, в менее радикальной версии HI руководствуется скорее институтами, чем разумом. При этом допускается как антропоцентрическая, так и институтоцентрическая трактовки предложенной концепции.

Представляется, что дальнейшее развитие концепции человека институционального — и как актора, и как трансактора — будет идти параллельно с развитием ментальных моделей, соединяющих в себе достижения экономики, социологии, психологии, математики, теории управления и других дисциплин.

<< | >>
Источник: под ред. д-ра экон. наук О.В. Иншакова. Homo institutius — Человек институциональный : [монография] / под ред. д-ра экон. наук О.В. Иншакова . — Волгоград : Изд-во ВслГУ,2005. — 854 с.. 2005

Еще по теме Семиотическая интерпретация эпизода 2: