Преюдиция в системе обеспечения ВЕРХОВЕНСТВА ПРАВА
«Если не ограждена невиновность граждан, то не ограждена и свобода» Ш.-Л. Монтескье
Г.М. Резник, президент Адвокатской палаты г. Москвы, кандидат юридических наук, заслуженный юрист Российской Федерации
Верховенство права реально обеспечено тогда когда приговоры и решения независимого и справедливого суда, вступившие в законную силу, неукоснительно исполняются всеми органами, организациями и физическими лицами на всей территории страны.
Удовлетворяющие требованиям res judicata (решенное дело) акты судебной власти презюмируются истинными. Для их пересмотра процессуальными кодексами предусмотрены специальные процедуры: надзорное производство и производство ввиду новых или вновь открывшихся обстоятельств.Преюдициальность выступает предельным случаем презумпции истинности судебного постановления, обязывая органы предварительного расследования и суды по находящемуся в их производстве делу принимать обстоятельства, установленные состоявшимся ранее решением (приговором), в качестве доказанных и не проводить их нового исследования.
Последовательное применение преюдиции затруднено, поскольку принцип общеобязательности судебных актов может вступить в противоречие с принципом оценки доказательств по внутреннему убеждению[509].
Преюдиция может быть как межотраслевой, так и внутриотраслевой. Советский уголовно-процессуальный закон, не употребляя термин «преюдиция», закреплял преюдициальное значение решений и определений гражданского суда для разрешения уголовных дел. Согласно статье 28 УПК РСФСР вступившее в законную силу решение, определение и постановление суда по гражданскому делу было обязательно для суда, прокурора, следователя и лица, производящего дознание, при производстве по уголовному делу, но только по вопросу, имело ли место событие или действие, а не в отношении виновности обвиняемого.
Однако как поступать уголовному суду, если у него складывается убеждение, что событие или действие, установленное гражданским судом, в действительности места не имело, процессуальное законодательство не указывало.
Не выработали по данному вопросу единого мнения и высшие судебные инстанции. Верховный суд СССР в одних указаниях подчеркивал необходимость точного соблюдения преюдициального начала[510], в других — ориентировал на ограничительное толкование соответствующих норм закона о преюдиции[511].Такая неоднозначность отражала различия во взглядах на данную проблему среди теоретиков: одни процессуалисты полагали, что факты, установленные вступившим в законную силу решением суда, не входят в предмет доказывания при рассмотрении уголовного дела и должны приниматься как уже истинные положе- ния[512]; другие настаивали на том, что в формировании своих выводов суд не связан никакими ранее состоявшимися судебными актами[513]. Последняя точка зрения среди процессуалистов-крими- налистов постепенно стала доминировать[514]. И возобладала при разработке и принятии Уголовно-процессуального кодекса РФ 2002 года Статья 90 УПК, получившая название «Преюдиция», межотраслевую преюдицию ликвидировала, вообще не упоминая о значении решений гражданского и арбитражного судов для рассмотрения уголовных дел. Вместо межотраслевой преюдиции в данной статье была сформулирована внутриотраслевая презумпция истинности приговора по другому делу, которая могла быть опровергнута при рассмотрении нового уголовного дела судом первой инстанции, если установленные первым приговором обстоятельства вызвали у суда сомнения. Так же как в статье 28 УПК РСФСР, статья 90 указывала на недопустимость предрешения виновности. Но уже в отношении приговора, а не решения по гражданскому делу.
И точно так же, как в советские времена[515], процессуалисты принялись обсуждать вопрос, каким образом следует разрешить коллизию двух противоречащих друг другу судебных актов, если обстоятельства, установленные более ранним приговором, не были признаны судом в более позднем производстве, исходя из того, что не может считаться нормальным положением, когда два противоположных судебных решения имеют одинаковую законную силу[516].
В декабре 2009 года статья 90 вновь подверглась кардинальной переработке: законодатель счел необходимым вернуться, по сути, к прежней (УПК РСФСР) формулировке преюдиции — в слегка измененном стилистически, но усиленном варианте она закреплена как в качестве межотраслевой, так и внутриотраслевой.
Что же побудило законодателя к столь радикальной перемене? В первую очередь обращает на себя внимание направление, в котором стала развиваться после отмены межотраслевой преюдиции следственная и судебная практика. Появление в стране частной собственности и предпринимательской деятельности породило сложнейшие экономические споры, разрешение которых требовало применения арбитражными судами норм корпоративного, финансового, банковского, налогового, таможенного права — причем не только отечественного, но и иностранного. В уголовном же судопроизводстве все более распространенный характер стали приобретать заведение в коррупционных целях уголовных дел на предпринимателей, их обвинение и последующее осуждение по статьям о мошенничестве, присвоении и легализации (отмывании) полученных преступным путем денежных средств или иного имущества. При этом органы следствия и суды абсолютно игнорировали вступившие в законную силу решения арбитражных судов, признававших во всех инстанциях сделки, вменяемые затем в качестве преступных, полностью законными.
Ропот, нараставший в бизнес-сообществе в связи с искусственной криминализацией правомерных действий, был услышан. Введение межотраслевой преюдиции в УПК мотивировалось депутатом Государственной думы А.М. Макаровым на слушании законопроекта[517] во втором чтении следующим образом: «Вопрос, который, мы считаем, необходимо решить, это вопрос о значении решений судов, то есть преюдиции, которые были вынесены, например, при рассмотрении в арбитражных судах. Представляете себе ситуацию — это не выдуманная ситуация, это конкретные дела, — когда налогоплательщик, выиграв спор у налоговой инспекции, выходит из арбитражного суда, а ОБЭП арестовывает его на ступеньках этого самого суда, и потом его судят и сажают в тюрьму за то, что он якобы совершил налоговое преступление, по которому арбитражный суд признал, что он абсолютно невиновен.
Вот для того, чтобы исключить подобные ситуации, мы вносим в Уголовно-процессуальный кодекс правило преюдиции, которое устанавливает, что все решения судов, приговоры судов имеют обязательную силу до тех пор, пока они не отменены в установленном порядке»[518]. Такая аргументация подкрепляла пояснительную записку к законопроекту, в которой декларировались следующие цели: «установление на законодательном уровне правовых ориентиров развития налоговой системы, неоднократно провозглашавшихся руководством страны, а именно — прекратить «налоговый террор», перестать «кошмарить» бизнес и т.п.»[519].Однако более значимое для разрешения проблемы преюдиции событие произошло несколько раньше: 15 января 2008 года Конституционный Суд РФ вынес определение № 193-О-П по жалобе гражданина Суринова Т.Р. на нарушение его конституционных прав статьей 90 УПК РФ[520]. Конституционно-правовой смысл, в соответствии с которым должна применяться норма о преюдиции, выявленный этим определением, расходился с редакцией ст. 90 и требовал от законодателя ее изменения. Данное определение несомненно находилось в поле зрения депутатов Государственной думы, готовивших законопроект ко второму чтению, более того, учитывалось ими, о чем свидетельствует расхождение окончательного, проголосованного во втором и третьем чтениях варианта с первоначально предложенным[521]. Ссылок же на данное определение при принятии законопроекта не было, полагаю, по сугубо прагматическим соображениям, — доводы о необходимости борьбы с коррупцией в публичном выступлении перед массовой аудиторией более доходчивы, чем процессуальные рассуждения о преодолении противоречий между разными процессуальными норма- ми[522]. Конституционный Суд определил, что вопрос о преюдиции — общеправовой и удовлетворительно решается взаимосвязанными положениями процессуального законодательства, регулирующими исполнение и пересмотр вступивших в законную силу судебных актов, и только в том случае, если они основаны на правовых нормах более высокого уровня, определяющих место и роль суда в правовой системе Российской Федерации, юридическую силу и значение его решений (статьи 10 и 118 Конституции РФ, статья 6 Федерального конституционного закона «О судебной системе Российской Федерации»).
Определение по жалобе Суринова Т.Р. явно обнаружило про- бельность ст. 90, не учитывавшей конституционно-правовое значение института преюдиции. Конституционный Суд прямо указал, что как признание, так и отрицание преюдициального значения фактических обстоятельств, установленных окончательным судебным решением в порядке гражданского или арбитражного судопроизводства, не может основываться на статье 90 УПК, отсутствие в ней межотраслевой преюдиции не предполагает возможность при разрешении уголовного дела не принимать во внимание обстоятельства, установленные не отмененными решениями арбитражного суда по гражданскому делу, которые вступили в законную силу.
Коллизию между окончательностью вступивших в законную силу решений арбитражных или гражданских судов и внутренним убеждением судей, рассматривающих уголовное дело, по разъяснению КС, следует разрешать на основе конституционного принципа презумпции невиновности. Если решение арбитражного (гражданского) суда говорит в пользу обвиняемого, признает легальность его действий, то оно должно рассматриваться как неустраненное сомнение в виновности и может быть преодолено лишь после того, как вступивший в законную силу исполняемый судебный акт будет аннулирован в предусмотренных для этого процедурах — в порядке надзора либо новых или вновь открывшихся обстоятельств. Если же неблагоприятное для обвиняемого решение суда используется стороной обвинения как доказательство вины, то такое решение должно быть подвергнуто критической оценке в совокупности с другими доказательствами и может быть отвергнуто, поскольку механическое следование ему являлось бы попыткой опровержения презумпции невиновности ненадлежащим путем — вне установленной законом и единственно допустимой уголовно-процессуальной процедуры, гарантирующей защиту прав обвиняемого.
Эту свою позицию Конституционный Суд подтвердил, дав конституционно-правовое истолкование ст. 90 уже в нынешней редакции в постановлении от 21 декабря 2011 г. № 30-П по жалобе граждан В.Д.
и Е.А. Власенко. По мнению Конституционного Суда, соблюдение баланса между такими конституционными ценностями, как общеобязательность и непротиворечивость судебных решений, обеспечивающая действие принципа правовой определенности, с одной стороны, и принципами состязательности судопроизводства и внутреннего убеждения в оценке доказа- тельств[523] — с другой, требует единого способа опровержения преюдиции в процедуре пересмотра судебных актов по вновь открывшимся обстоятельствам, к числу оснований которого относится установление приговором суда совершенных при рассмотрении ранее оконченного дела преступлений против правосудия, включая фальсификацию доказательств. Что касается презумпции невиновности лица, обвиняемого в совершении преступления, то она может быть опровергнута только посредством процедур, предусмотренных уголовно-процессуальным законом и только в рамках уголовного судопроизводства (статья 49 и статья 118, часть 2 Конституции РФ).Определение Конституционного Суда по жалобе Суринова Т.Р. полностью сохраняет свою силу при измененной редакции статьи 90 УПК, и обращение к нему может понадобиться стороне защиты в конкретных уголовных делах для конституционно-правового истолкования внутриотраслевой преюдиции. Однако в связи с этим может возникнуть следующая проблема.
Первоначально ко второму чтению законопроекта «О внесении изменений в часть первую Налогового кодекса Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации» было предложено статью 90 дополнить абз. 2 следующего содержания: «Подтвержденные вступившими в законную силу решениями арбитражных судов и судов общей юрисдикции, осуществляющих гражданское судопроизводство, обстоятельства, свидетельствующие в пользу обвиняемого, не могут быть отвергнуты до тех пор, пока указанные судебные акты не будут отменены или изменены в этой части в соответствии с арбитражным процессуальным и гражданским процессуальным законодательством Российской Федерации». Такая поправка, как выше отмечалось, говорит о том, что определение Конституционного Суда по жалобе Суринова Т.Р. находилось в поле зрения разработчиков законопроекта, поскольку практически воспроизводило его текст: «Подтвержденные арбитражным судом обстоятельства, свидетельствующие в пользу обвиняемого, могут быть отвергнуты лишь после того, как вступивший в законную силу исполняемый судебный акт арбитражного суда будет аннулирован в предусмотренных для этого процедурах».
Представляется, что такой вариант изменения ст. 90 был бы предпочтительней, поскольку принятая редакция может вызвать спор относительно признания без дополнительной проверки наличия преступного события при рассмотрении самостоятельного дела в отношении лица, привлеченного к уголовной ответственности в качестве соучастника данного преступления. Проблем- ность — в понятии «виновность», которую не может предрешить приговор. Процессуальная категория виновности складывается из двух компонентов: 1) причастность лица к совершению преступления; 2) уголовно-правовая вина в форме умысла или неосторожности, для некоторых составов дополнительно — мотива и цели. То есть при ограничительном толковании этого понятия само событие преступления им не охватывается и, получается, предрешаться может. Поэтому крайне важно, что Конституционный Суд в определении по жалобе Суринова Т.Р. дал для целей доказывания распространительное толкование понятия «виновность», указав, что «презумпция невиновности диктует признание судом всех фактов (выделено мною. — Г.Р.), свидетельствующих в пользу обвиняемого, — пока они не опровергнуты стороной обвинения в должной процессуальной форме». Ни один факт, подкрепляющий обвинение, не может быть исключен из процедуры доказывания по уголовному делу.
Хотя введение в УПК института заключения досудебного заключения о сотрудничестве, безусловно, влечет за собой возрастание случаев разделения дел о соучастии в преступлениях, а преюдиция создается на основе особого порядка вынесения приговора, драматизировать эту ситуацию не следует. УПК содержит достаточные гарантии как против самооговора, так и против признания вины в более тяжком преступлении, чем действительно совершенное.
Часть вторая статьи 77 УПК устанавливает, что «признание обвиняемым своей вины в совершении преступления может быть положено в основу обвинения лишь при подтверждении его виновности совокупностью имеющихся по уголовному делу доказательств». В соответствии с частью 2 статьи 317.5 УПК, полноту и правдивость сведений, сообщенных обвиняемым, заключившим досудебное соглашение о сотрудничестве, удостоверяет прокурор.
Такое соглашение заключается при обязательном участии защитника, оказывающего обвиняемому необходимую юридическую помощь. Наконец, судья, не проводящий при особом порядке судебного заседания исследования и оценки доказательств, собранных по уголовному делу, тем не менее должен убедиться в том, что такие доказательства есть и что обвинение, с которым согласился подсудимый, этими доказательствами подтверждается (часть 7 статьи 316 УПК).
Ситуация выделения дел соучастников, заключивших досудебное соглашение (сделку) со следствием, давно обычна для многих правовых государств. Европейский Суд по правам человека (ЕС) признал неприемлемой жалобу гражданина Нидерландов Корнелиуса, признанного виновным в торговле наркотиками на основе показаний Z., заключившего соглашение с прокуратурой и представленных им дополнительных доказательств, указав: «Хотя использование в суде показаний свидетелей в обмен на предоставление им иммунитета от уголовного преследования может поднять вопрос относительно справедливости судебного разбирательства, в данном случае и заявитель, и судья страны знали о существующей договоренности и всесторонне допросили Z., чтобы проверить его надежность и правдивость. Нельзя поэтому говорить о том, что заявитель был осужден на основе доказательств, в отношении которых он не мог осуществить свои права на защиту»[524].
В своих решениях ЕС неоднократно формулировал, что «любые трудности, чинимые защите (а преюдиция, несомненно, к ним относится. — Г.Р.), должны быть в достаточной мере сбалансированы процессуальным порядком, которому следуют в суде. Такой порядок должен в максимальной степени отвечать требованиям состязательного судопроизводства и принципу равенства процессуальных возможностей сторон по делу и включать в себя соблюдение адекватных процессуальных гарантий» (дело Эдвардс и Льюис против Соединенного Королевства)[525].
Все доказательства виновности подсудимого из рассмотренного ранее уголовного дела, завершившегося обвинительным приговором о преступлении в порядке соучастия, должны быть представлены в новом судебном процессе. Действительно беспристрастный суд должен при этом следовать строгим критериям и стандартам доказывания обвинения — постановлять обвинительный приговор на достоверных, «вне разумных сомнений», доказательствах виновности.
Таким стандартам не соответствуют ничем не подтвержденные показания сообвиняемого. В решении по делу «Владимир Романов против Российской Федерации» от 24 июля 2008 г.[526] ЕС напомнил, что «оценка показаний других обвиняемых требует более внимательного подхода, поскольку положение сообщников, дающих показания, отличается от положения обычных свидетелей... Для соблюдения гарантий статьи 6 Конвенции при решении вопроса о допустимости признания вины сообвиняемым такое признание может быть принято только при установлении факта совершения преступления признающим свою вину лицом, но не заявителем» (выделено мной. — Г.Р.).
Новая редакция статьи 90 УПК в конституционно-правовом толковании также не препятствует стороне защиты представлять в суд новые доказательства, опровергающие преюдицию и влекущие отмену ранее вынесенного приговора по вновь открывшимся обстоятельствам.
Все, таким образом, как и ранее, упирается в практику правоприменения. Если нынешний отечественный суд сойдет с обвинительного пути, по которому шествовал его советский предшественник, норма о преюдиции будет применяться в соответствии с ее конституционно-правовым смыслом без ущемления принципов презумпции невиновности и права обвиняемого на защиту.
И еще. В анализируемом определении Конституционный Суд затрагивает вопрос о различных стандартах доказанности для уголовных и гражданских дел, отмечая, что «уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации устанавливает более строгие требования именно к доказыванию виновности лица». В многолетней дискуссии по проблеме преюдиции этот вопрос даже не ставился. Препятствие состояло вот в чем. Чуть ли не главным завоеванием отечественной юридической науки до самого последнего времени считалось учение об объективной истине как цели, равно достигаемой и в уголовных, и в гражданских делах. Действовавшее тогда законодательство эту идею — ее и сейчас продолжают отстаивать немалое число ученых-процессуалистов — в значительной степени подкрепляло. Уголовный процесс носил выраженный неоин- квизиционный (розыскной) характер, следственное начало доминировало над состязательностью сторон и в гражданском процессе: как УПК, так и ГПК адресовали суду требование осуществлять всестороннее, полное и объективное исследование обстоятельств дела. И это несмотря на очевидные различия процедур доказывания в обоих видах судопроизводства. Стадия предварительного расследования уголовного дела, разные правила определения допустимости доказательств, правовые презумпции в гражданском процессе и презумпция невиновности в процессе уголовном, право на защиту от обвинения — все эти процессуальные институты по мере постепенного освобождения права от идеологической обертки неизбежно приводили к осознанию различных возможностей для достоверного установления фактов по уголовным и гражданским делам. С учетом разницы в стандартах доказанности следует задуматься о «встречном движении» — преюдициальном значении приговоров для разрешения гражданских дел.
Выводы приговора предрешают два вопроса: 1) имели место сами действия; 2) совершены ли они данным лицом. Оправдательный приговор за отсутствием события преступления или за непричастностью обвиняемого к его совершению устраняет для потерпевшего возможность предъявить впоследствии в порядке гражданского судопроизводства иск о возмещении вреда.
Но обоснована ли такая преюдиция? Несколько лет назад мы с удивлением узнали, что после оправдания судом присяжных бейсболиста и актера Д. Симпсона в двойном убийстве гражданский суд удовлетворил иск потерпевших (родственников убитых) к оправданному о возмещении вреда, нанесенного причинением смерти, взыскав с него несколько миллионов долларов. В США такое возможно, поскольку само законодательство закрепляет разные стандарты доказанности для уголовных и гражданских дел — соответственно «практическая достоверность — вне разумных сомнений» и «конкуренция вероятностей — по большинству (50 процентов + 1) доказательств», в науке, и судебной практике даны многочисленные толкования этих правовых понятий[527].
Может быть, следует, по примеру США, отказаться от преюдициальной связи между оправдательным приговором и разрешением вопроса о возмещении вреда? Отвечая на этот вопрос положительно, Н.М. Кипнис справедливо указывает, что необходимость обращения к опыту США представляется оправданной еще и потому, что при рассмотрении уголовных дел с участием присяжных заседателей риск вынесения не обоснованного, но формально законного, а потому не подлежащего отмене приговора объективно возрастает[528].
Принцип res judicata не должен превращаться в препятствие для справедливого разрешения судебных дел в соответствии с присущими им процедурами доказывания.