Приложение № 6. ПИСЬМА А.И. АНИСИМОВА ГРАФИНЕ П.С. УВАРОВОЙ ВЫЯВЛЕННЫЕ СРЕДИ МАТЕРИАЛОВ АРХИВНОГО ФОНДА УВАРОВЫХ (ОПИ ГИМ. Ф. 17)

№ 1. (ед. 541, л.256) 7-VIII-09

Новгород.

Учительская Семинария.

Глубокоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна!

Только что, вернувшись из-за границы и найдя у себя на столе три тома трудов Ваших и покойного графа Алексея Сергеевича, спешу поблагодарить Вас за Ваш бесконечно ценный и приятный для меня научный подарок.

В Европ[ейской] Турции, Египте, Палестине и Сирии, где я был за это время, удосужился посмотреть многое и, конечно, особливо стремился не пропустить ничего из древностей христианских или греко-римских и египетских, поскольку последние способствуют познаванию и изучению первых. Больше всего, разумеется, интересовала меня стенная роспись христианских храмов византийской эпохи и портретная живопись Египта, связь (зачеркнуто) которой с нашей иконографией становится очевиднее с каждым днем, по мере хода научных исследований. Портретные маски мумий греко-римской эпохи поразили меня своею близостью к нашим иконографическим типам, и указания в этом направлении Дм[итрия] Вл[адимировича] Айналова, принятые теперь и на западе, приняли для меня безусловный характер.

Никого еще не видел, по возвращении, из новгородских "любителей древности" и не могу поделиться с Вами поэтому никакими местными новостями. Еще раз приношу Вам свою глубокую и искреннюю благодарность за память и внимание ко мне и, со всею искренностью, желаю Вам доброго здоровья и благополучия.

На обороте:

Москва9

Берсеневская набережная Императорское Московское Археологическое Общество Графине

Прасковье Сергеевне Уваровой

С искренним почтением

Ал-др Анисимов

8 Автор выражает глубокую признательность ведущему научному сотруднику отдела письменных источников Государственного исторического музея к.и.н.

9 Здесь и далее курсивом выделено авторское подчеркивание.

№ 2. (ед. 638, л. 97)

372

Устюжна, 8-VII-10

15 июля 1910

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна!

В настоящий момент я нахожусь в Устюжне. Во 2-й половине июня 11 дней затратил на поездку в Черепов[ецкий] уезд, где – отчасти потому, что ездил как бы с Петром Петровичем, ревизовавшим уезд, – осмотрел около 50 церквей. Проехав через Новгород (ради отдыха там дня на четыре), выехал снова через Боровичи в Устюж[ский] уезд, по дороге осматривая, разумеется, каждую церковь. В Устюж[ском] уезде, посетил уже около 15 церквей, а в Устюжне совершенно ошеломлен массою сохранившейся здесь старины. Один собор отнимает у меня уже второй день, да завтра еще буду там. В маленьком городке – 13 церквей. Встречают в большинстве случаев очень хорошо. Проезжу весь июль и объеду юго-запад[ную] половину Устюжск[ого] у[езда] и северо-вост[очную] Боровического. Такой маршрут наметился у меня не случайно, а благодаря во 1-х материалу полученных мною "программ", а во 2-х в силу наличности более или менее доступных путей сообщения. И то иногда еду, особенно в редкие часовни, по буеракам, где едва пробираются лошади. Напишите мне по адресу: ст[анция] Бахмарово, Борич[ского] уезда Новгор[одской] губ10., члену Новг[ородского] предв[арительного] комитета Александру Ив[ановичу] Анисимову до востребования, что Вы находите наиболее нужным подвергнуть работе Вашего фотографа. От себя скажу, что архитектурный материал здесь неинтересен за редкими исключениями, иконографический же богат необычайно. Лично я более всего наблюдаю иконы. Немало есть и материала металлич[еского] из утвари и тончайшей работы резных и чеканных крестов. Есть удивительные панагии. Так[им] обр[азом], по моему, фотографу предстояло бы снимать целые иконостасы, отдельные иконы – большей частью без окладов, – утварь и мелкие вещи. Ответ Ваш необходим мне скорее, чтобы немедленно по возвращении в Новгород, в начале августа, я мог послать Вам маршрут.

На обороте:

Село Карачаро[во]

Владимирской губ.

Прасковье Сергеевне Уваровой

№ 3. (ед. 638, л. 103-104)

Новгород

Учительская семинария

2-VIII-10

Искренно желаю Вам доброго здоровья.

Ал. Анисимов

10 Здесь и далее авторское сокращение «губерния».

Помета карандашом «Алекс[андр] Иван[ович] Август»

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна!

Возвратясь из поездки по Черепов[ецкому], Устюжн[скому] и Борович[ескому] уездам, спешу поделиться с Вами некоторыми мыслями, возникшими у меня по вопросу о поездке фотографа Вашего в посещенные мною места. Нельзя ли будет отложить [ему] поездку до зимы и вот по каким соображениям.

Во 1-х изменившаяся погода сильно затянет съемку, ибо в некоторых церквах освещение крайне слабое (впрочем, тут еще может помочь магний).

Во 2-х зимой в старых деревянных церквах будет много светлее от окружающего их снега, и от спадения листьев с близких дерев.

В 3-х сейчас дороги значительно испортились благодаря дождям и передвигаться по ним –

великий подвиг.

В 4-х расстояния зимою весьма сократятся, особенно в Устюжн[ском] уезде, где ради одной – самой, однако, интересной – пустыни мне пришлось проехать 40 верст: вокруг, до горизонта, тянулись болота. Не подумайте, что я рекомендую отложить поездку фотографа из своекорыстных целей, что у меня не подготовлен материал и что я стремлюсь отложить в долгий ящик исполнение лежащих на мне обязанностей. Эти дни я, действительно буду сильно занят: в Семинарию съедется из губернии человек полтораста и более юношей и в течение полутора недель я должен буду принимать участие в напряженнейших конкурсных экзаменах. Тем не менее, я, все равно, сумею и ус[пею] подготовить материал для фотографа, если что будет нужно теперь же, – и едва приехал, начал уже разбирать собранное, – если я возбуждаю вопрос о поездке фотографа зимой, то исключительно в интересах дела, и решить этот вопрос, конечно, предоставляется Вам.

За время своих странствий и осмотрел 150 церквей, 20 часовен и 16 усадеб.

Вчера я был в Детинце и видел раскопанное Рерихом. Произошло что-то странное. Говорят, Р[ерих] принялся сначала за Городище, убил в него 800 руб. из своей тысячи и на Детинец осталось только 200. Истратив их, он ожидал денег от нашего комитета, но когда узнал, что Моск[овский] ком[итет] отказал нам в деньгах, бросил все и уехал. Так работы и прекратились. Мне передавали, что Вы прислали из Москвы нашему Комитету 600 руб. на расходы по поездкам. Это очень хорошо, и я лично мечтаю, быть может на Рождество и во всяком случае в мае и июне будущего года съездить еще в северные уезды – Кирил[ловский], Белоз[ерский] и Тихв[инский], – чтобы покопаться там в церквах и церковных кладовых и много еще кой-чего добыть для выставки съезда. Но мне все же очень жалко, что Моск[овский] комитет ничего не дал на раскопки.

Как Вы относитесь к мысли собрать на выставку съезда, вместо всяких диковинок "с бору да с сосенки", систематическую серию икон святых с житиями, кот-ми11 так обильна новгородская земля? Во всяком случае, на производство фотогр[афических] снимков в этом направлении я рассчитываю. Сообщите, пожалуйста, Ваше мнение.

Пока буду разрабатывать материал и ждать т Вас ответа, в зависимости от этого последнего закончу работу в тот или иной срок.

11 Здесь и далее сохранено авторское сокращение «который».

Искренно желаю Вам всего лучшего. С глубоким уважением Ал-др Анисимов

№ 4. (ед. 541, л.256а)

Новгород.

Учительская Семинария

Глубокоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна!

Позволяю послать Вам, исключительно ради справки, два №№ "Новг[ородской] Жизни" с моей заметкой о нашей пасхальной выс[т]авке.

Не откажите передать в Москве мой искренний привет Владимиру Константиновичу Трутовскому и Алексею Василь[ев]ичу Орешникову.

[8]-XI-10

№ 5. (ед. 638, л.144-145об)

Новгород

Учительская семинария

30-ХI-10

3 декабря 1910

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна!

С искренним почтением

Ал-др Анисимов

Разработка материала собранного мною почти окончена: вчера я получил корректуру от переписчика и сегодня же ее возвратил. Мне остается работы не более чем на неделю, и тогда все будет сдано мною для переписки, а около половины декабря будет проверено и в корректуре. Череповецкий уезд отделан совершенно, остался немного закончить Устюжнский и несколько более Боворичский Вам будут присланы полные списки отмеченных мною вещей и приложены объяснения моих сокращений. На святках я лично буду в Москве, и если бы Вы пожелали, могу в Вашем обществе или Предв[арительном] комитете поделиться некоторыми впечатлениями от поездки по части состояния предметов старины при церквах Новгородской епархии.

Вы пишите, между прочим, о каком-то исследовании, которое я якобы готовлю к Съезду. Я вовсе не собирался и не собираюсь его делать, по крайней мере на основании тех предметов, кои отмечаю подлежащими фотографированию в своих летних списках. Я правда предложил Вам дать на съезде описание одной пyстыни (Синозерской) Устюжнск[ого] уезда, но туда потребовалась бы новая поездка весною недели на две. Иного ничего я в виду не имел и не имею.

235

В чем выражается работа нашего Предварительного комитета? Было заседание, на кот-м, кроме меня, еще трое человек докладывали о своих поездках летом по губернии и представили списки вещей, подлежащих, по их мнению, выписке на выставку.

Новый архиепископ приезжает 2-го/XII. [Вы] конечно, знаете его лучше меня. Сам он [счи]тает себя большим археологом и, это обстоятельство, столь благоприятное на первый взгляд, быть может грозит не особенно веселыми последствиями. Ибо, – как мне сказал недавно в Питере один наш общий знакомый, выдающийся специалист в области церковной археологии, – "беда коль пироги начнет печи сапожник!" Во всяком случае меня очень и очень предупреждали.

Еще одно дело. Здесь был граф Алек[сей] Але[ксандрович] Бобринский. Мы встретились и познакомились. Он узнал, что по моим стопам Вы посылаете фотографа, и просил меня, с Вашего согласия, отметить в списке те предметы деревянной [ху]дожеств[енной] старины, кот- ые достойны фотографирования. Ему снимает тот же Павлов, что и Вам. Снимая для Вас он мог бы попутно, в тех же местах, фотографировать для графа Бобринского. Как вы лично смотрите на это дело?

За это время я занимался ц[ерковью] Феод[ора] Стратилата, учился реставрации икон под руководством мастера из мастерской Чирикова и чисткою купленных мною за лето старинных портретов. Словом, старался несколько вникнуть в черновую работу. Но Вы знаете, как у меня мало времени! Я и учитель, и воспитатель, и лектор в городе, и в день – для научных занятий – у меня остаются свободными не более двух часов. А с такой свободой далеко не уедешь.

Желаю Вам всего лучшего и жду от Вас ответа.

С искренним к Вам уважением

Ал-др Анисимов

№ 6. (ед. 637, л. 140-141)

499

Новгород

Учит[ельская] Семин[ария] 7-ХII-10

8 декабря 1910

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна!

В свое время Вы не только позволили, но и просили меня обращаться к Вам со всякими просьбами, касающимися археологической работы в Новгороде. В настоящий момент я ощущаю большую нужду в двух книгах, которых в Новгороде не могу достать: они необходимы мне для работы над фресками в церкви Феод[ора] Стратилата. Покупать их лично для себя, на свои средства, я не имею возможности, ибо и без того уже много трачу ежемесячно для составления собственной библиотеки по теории искусства. Поэтому я просил бы Вас оказать содействие по присылке этих книг Н[овгородскому] обществу любит[елей] древности. Среди книг, имеющихся в библиотеке Общ-ва, есть те издания, к кот-м принадлежат и эти две книги, но как раз этих-то книг там и нет.

Книги следующие: 1) Н.В. Покровский "Стенные росписи в древних храмах греческих и русских" (изданная за Вашей подписью)

2) Н.В. Покровский "Сийский иконописный подлинник". Издание Общ-ва люб[ителей] древн[ей] письм[енности]. Буду крайне признателен Вам за помощь, так как числа до 20-го декабря хотелось бы кончить доклад о реставрации фресок для Общества люб[ителей] древн[ости]. Если у меня будут готовы фотографии с фресок (снятые редакцией журн[ала] "Старые годы"), то быть может Вашему Общ-ву на Рож[де]стве было бы интересно повидать их с посильными моими комментариями.

С искренним уважением к Вам

Ал-др Анисимов

№ 7. (ед. 638, л. 142-143)

546

Новгород

12-ХII-10

19 декабря 1910

Большое спасибо Вам многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна, за присылку труда Покровского.

О дне, в какой я мог бы читать у Вас в Обществе, пока еще не могу сказать точно. Во всяком случае между 27-м декабря и 4-м января включительно Вы могли бы назначить в любой вечер. Хотел бы напомнить вот, еще что. Один доклад я считаю уместным только для Вашего Предвар[ительного] комитета. Ибо, озаглавив свою беседу "К вопросу о способах сохранения старины церковной в России", я говорил бы о том, в каком состоянии я видел иконы, облачения и утварь в Новгород[ских] деревенских церквах и об отношении к ним духовенства, я вовсе не указывал бы на какие-нибудь редкие находки, позволяющие науке делать новые выводы и т.п.12 Другой доклад я мог бы сделать Обществе. Он был бы сделан на тему "Реставрация фресок (к. XIV – н. XV в.) в новгородской церкви Феод[ора] Стратил[ата] (постр[оена] 1360 г.)" Этот доклад я должен буду на днях делать в здешнем Обществе люб[ителей] древности, но сделаю его только в том случае, если получу из Петербурга фотографии, сделанные с фресок редакцией "Старых Годов", куда я должен потом послать о реставрации статью. Эти дни стояла ужасная погода, и я не знаю, приготовят ли фотографии в Питере; без них же не стоит делать доклада ни здесь, ни в Москве. Ибо, какой же интерес, в особенности москвичам, слушать сухой перечень и описание фресок, да еще в небольших обрывках. Я могу, конечно, докладывать и без фотографий и всецело оставляю этот вопрос на Ваше усмотрение. Только прошу известить меня о Вашем решении.

О впечатлении от нового архиепископа сообщу немедленно после первого же заседания совместно с ним.

С искренним уважением

Ал-др Анисимов

№ 8. (ед. 638, л. 163-164об)

Новгород

Учит[ельская] семин[ария] 24-I-11

12 Здесь и далее авторское сокращение «и тому подобное».

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна!

Третьего дня, на заседании Распорядит[ельной] комиссии Предвар[ительного] комитета, секретарем которой я состою, [чи]талась Ваша бумага, где Вы выражаете радость по поводу благоприятной настроенности архиеп[ископа] Арсения в отношении выписки предметов из церквей Новгор[одской] губ. на выставку. Радость Ваша основана на каких-то сообщениях М.В. Муравьева. Его в заседании 22/I не было, и мы не могли узнать, что он такое сообщил Вам. Очевидно, фантазия изукрасила действительность, ибо пока ничего веселого не предвидится.

8-го янв[аря], едва приехав, я сделал Предв[арительному] комитету (все в той же Распорядит[ельной] комиссии, которая выделена у нас [для] текущих дел) доклад о своей летней поездке и [по]делился, – неофициально, конечно, – теми мнениями и советами, кот-ые выслушал от Вас в Москве, которые тем более были мной восприняты, что совпадали во многом с моим собственным умоначертанием. А именно, сначала я предложил выписать из церквей [все] мною найденное, и для выставки, и для музея. Мне ответили тогда, что новый архиеп[ископ] вполне определенно готовится к созданию собственного музея, и если ему станет известно, что часть вещей выписывается для Новгородского музея, то он, воспользовавшись моими [заметками] и описанием, все вещи эти возьмет к себе, а мы останемся ни с чем. Тогда я предложил, как Вы мне советовали, выписать все вещи как бы только на выставку, а потом [возвратить] только служебные, остальные же – негодные для церковного употребления – оставить в музее и [держать] некоторое время под спудом. Среди благон[аме]ренных и лояльных новгородцев это произвело такую сенсацию, что я начал и вправду думать не преступник ли я и не человек ли с совершенно извращенными понятиями о возможном и [дол]жном. Муравьев даже позволил себе сказать мне, что он не присутствовал при моем разговоре с Вами и потому не знает, действительно ли и Вы одобрили бы подобную меру. Только [Подо]бедов да хранитель музея были всецело на моей стороне. Тогда видя, что с этими трусами, прости Господи, ничего не сделаешь, я заявил, что в тех случаях, где я надеюсь, что священники добровольно и охотно отдадут старые вещи, не обращаясь к высшей власти, я лично снесусь с ними и всю ответственность возьму на себя, освободив непорочный Предварит[ельный] комитет от всякого вмешательства и прикосновенности к моему безза[ко]нию. Где же я не надеюсь на мирный и дружелюбный исход дела, оттуда пусть все вещи – и годные, и негодные – выписываются Комитетом на выставку Съезда и возвращаются обратно или попадают в руки Арсения. На это сразу все согласились, и так и решено поступить. Как видите решение это принято прежде всего под влиянием того [отри]цательного отношения, кот-ое проявил Арсений к делу губернского музея и вообще работе местных археологов. Хотя при посещении музея он и написал в книге для посетителей, что "восхищался" и т.д.13 и призывал вечную память на имена создателей музея и благословение Божие на работающих теперь, тем не менее все называют этот прием, в один голос "позолоченной пилюлей". Двух мнений нет, ибо в заседании Общ-ва люб[ителей] др[евности] он открыто заявил, что хочет основать свой музей и, как бы предвидя возражения, сейчас же прибавил: "не для конкуренции". Что же в [том]? А, вот, что! Списки для одних церквей полные, для других (где я надеюсь на священников) неполные будут посланы Арсению на просмотр. Когда он их "разрешит", вопрос – темный, но без своего разрешения он не хочет отпу[сти]ть ни одной вещи. Cписки же вещей, проектируемых мной для музея, т.е.14 также к Съезду, все же, хотя и

13 Здесь и далее авторское сокращение «и так далее».

14 Здесь и далее авторское сокращение «то есть».

отдельно, но тоже могут быть посланы только тогда, когда вернутся от Арсения списки всех вещей с соответствующим решением. Вот как обстоит дело.

Отдельный список для фотографа уже пе[ре]писывается и на днях, с маршрутом, посылается. Морозы пока стоят феноменальные.

Еще о графе А.А. Бобринском. Я положительно не считаю возможным, графиня, брать с него что-нибудь. Дело в том, что всех вещей для него будет снято не более десятка и нет ни одной вещи, для которой фотографу пришлось бы ехать хоть версту в сторону от Вашего маршрута: все вещи в тех церквах и часовнях, где он сним[ает] для нашего дела, для Съезда, и некоторые предметы даже совпадают. Разумеется граф должен оплатить фотографу труд и сним[ки], но предлагать ему участвовать в расходах по поездке, по-моему, совсем невозможно в виду выяснившихся результатов. Если для съемки ве[щей] для графа Павлов в общей сложности задержится не более суток, а сутки оплачиваются содержанием в 3 или 5 рублей, то не стоит же и оговаривать это. Мне хотелось бы знать Ваше решение на этот счет, чтобы ответить графу окончательно.

Позвольте пожелать Вам всего хорошего, [осо]бливо же доброго здоровья

С искренним уважением Ал-др Анисимов

№ 9. (ед. 542, л.137)

Н[овгород] У[чительская] С[еминария] 9-II-11

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна!

Не беспокойтесь, пожалуйста. Уже готово и дня через четыре будет Вам выслано. Вы волнуетесь, а я за Вас еще пуще волнуюсь. К моему маршруту будет присоединен еще один кусочек по Тихвинск[ому] уезду и городу Тихвину. Сейчас Комитет (т.е. Распорядит[ельная] комиссия) очень хорошо и усердно работает. Краткий отчет Вам для заседания тоже уже готовится. На днях напишу подробнее, как только Вам вышлют списки и маршрут для фотографа. Всего лучшего и доброго здоровья.

Адрес:

Прасковье Сергеевне Уваровой

Леотьевский пер[еулок] собств[енный] д[ом]

Москва

Ал-др Анисимов

№ 10. (ед. 638, л. 165-166об)

Новгород Учительская семинария

15-II-11

24 февр[аля] 1911

XV Арх[еологический] С[ъезд]

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна!

239

Списки предметов и маршрут для фотографа с моей стороны совершенно готовы, но меня задержал несколько Ив[ан] Вас[ильевич] Аничков, который, как я Вам писал уже, просил присоединить несколько пунктов в Тихвинском уезде в поездку г. Павлова. Я обещал составить маршрут г. Павлова с расчетом Аничкова [на] съемку указанных им жальников и церквей и ждал до сегодня его списка и маршрута: за это время он успел съездить в Боровичи на земское собрание и т.д., и т.д. Ну, что же с ними поделаешь, с этими путаными господам! Кроме того, он прислал мне такую рукопись, что я не могу разобрать в ней ¾ фраз и названий местностей и принужден отправить ее ему обратно: пусть печатает на Ремингтоне. Все это должно объяснить Вам некоторое запоздание вновь и вновь. Крайне неприятно, но ничем не могу предотвратить всего происходящего.

Объясню Вам характер и содержание своих снимков и маршрута для сообщения г. Павлову.

I. Каждая церковь помещена на особом листочке, на кот-м, под названием села и церкви, указано все, что в этом [месте] нужно снять (буква С для Комитета, буква Б для графа Бобринского).

II. Попутно красными чернилами написаны мною необходимые пояснения и дополнения, а именно указания в каком виде или с какой стороны снимать данный предмет или церковь.

III. К собранию листков, на которых перечислены отдельные церкви предметы в них, прилагаются большие, подробные карты уездов, на которых красными чернилами я точно указываю путь фотографа.

IV. Ехать г. Павлову придется сначала в Боровичи, из Боровичей сделать выезд в уезд, а оттуда, по большой дороге, ехать на Устюжну, сворачивая иногда в сторону к отдельным церквам. Из Устюжны придется ехать на север до Синозерской пустыни (самого любопытного места), а от нее, сразу сделавши переезд верст в 50 до железной дороги, ехать по ней в Череповец и из Череповца в уезд. Выехав из уезда на жел[езную] дорогу, г. Павлов может поехать по ней (к Петербургу) и слезть на той станции Тихв[инского] уезда, с которой можно сделать небольшой объезд по маршруту Аничкова. Возвратясь из объезда в Тихвин, г. Павлов может ехать прямо в Питер, а из Питера едучи в Москву, если нужно, заехать и в Новгород (Н.В. Покровский просил его что-то доснять и переснять в ризнице Соф[ийского] собора).

V. Я просил бы г. Павлова все отдельные иконы, которые он будет снимать, предварительно протирать (осторожно, конечно) вазелиновым маслом на вате, которое чудесно снимает пыль и проясняет изображение, ни причиняя иконе абсолютно никакого вреда.

В заключение прибавлю, что какие-то сплетники донесли Арсению насчет того, что в Предв[арительном] комитете затевается что-то относительно выписки церковных вещей на выставку. Тогда Арсений неофициально присылал сначала о. Конкордина, а потом двукратно секретаря консистории для справки, правда ли то, что ему сообщили. Подобедов и Муравьев, конечно, поспешили "заверить", что это ни на чем не основанные слухи и что ничего из церквей не будет взято без "благословления" владыки. Теперь ему отправлены будут списки всех предметов, кои желательны для выставки и даже для музея, но последние только из тех церквей, где священники могут поднять скандал. В остальные же посылается просьба о присылке части вещей в музей неведомо для Арсения, ибо есть надежда, что там причты не окажут противодействия. Всем этим священникам мне придется послать личные письма, что я частью уже и сделал, и если только это откроется, то ждите анафемы на голову Вашего покорного слуги и гнева на весь Комитет.

240

Между прочим Арсению послано и извещение начет поездки г. Павлова с просьбой побудить духовенство оказать Вашему фотографу содействие, главное же дать разрешение (!) на производство надлежащего и рационального фотографирования икон и предметов.

Наконец, если Вы находите, что все церкви, которые посетит г. П[авлов] должны быть сняты, то дайте на этот счет указания ему, ибо у меня имелись в виду снимки только с некоторых церквей.

Желаю Вам доброго здоровья и успеха в делах

С искренним уважением Ал-др Анисимов.

P.S. Не могу ли я просить Вас сообщить мне имя, отчество и адрес графа Хрептович-Бутенева, кот-ый на моей беседе в Вашем Обществе говорил о картине одного из ранних голландцев в одной из московских церквей. Мне хотелось бы присоединить еще одну точную справку к имеющемуся у меня материалу из этой области.

Как хотелось бы присутствовать на докладе г. Городцова. Вот видите, где же нам здесь стоять на уровне современных археологических знаний. Прочтешь отзыв из газет, и только!

№ 11. (ед. 541, л.257-258)

Н[овгород] У[чительская] С[еминария] 21-II-11

Знаете ли Вы, многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна, что губернатор наш, Петр Петрович Б[ашилов], переводится на таковую же должность в Уфу?

Помимо глубокого сожаления, которое вызывает этот перевод П.П., в силу искреннего уважения к нему, как к человеку весьма разумному, блюдущему законы, что так редко в настоящее время, невольно задаешься вопросом и о судьбах нашего археологич[еского] дела и Съезда, поскольку последние связаны с руководителем губернской администрации. В искренних симпатиях и посильном содействии П[етра] П[етровича] в этом направлении не оставалось никакого сомнения, и если у него не хватало иногда достаточных специальных познаний, то все же est laudanda voluntas.

Говорили, что он не ладил с местным дворянством – с предводителями губернским и уездными и с отдельными представителями сословия. Встретясь недавно с одним из видных членов местного дворянского общества, кот-го в свое время П[етр] П[етрович] не жаловал за свободомыслие (!), я спросил его прямо и просто: правда ли, что дворяне "съели" Башилова? Он не отрицал, но добавил, что главною причиною падения П[етра] П[етровича] была совершенно ничтожная и смешная случайность. А именно, будучи на приеме у государя, он попросил его показать ему наследника, в чем государь ему не отказал и даже представил императрице. Тогда министр двора и Столыпин усмотрели в поступках Б[ашилова] "дерзновение", нарушение их прерогатив и великое преступление против этикета, кот-ый, очевидно, с точки зрения государственной пользы, – все.

Не знаю, насколько все это – правда, но Вам лучше знать наши порядки и судить, возможны ли подобные случаи. Но факт остается фактом, П[етра] П[етровича] искренно жаль со всех точек зрения, а нам – археологам – в частности нельзя не задуматься над тем, что ожидает наше дело. Теперь опять, наверное, начнутся всякие выборные интриги в Предвар[ительном] Комитете из- за освободившегося места Председателя и т.д., и т.д.

Весь материал для фотографа мною окончательно сдан в Предв[арительный] Комитет, кот-ый, если и задержит списки и карты, то может быть только из-за дополнений Аничкова. Надеюсь,

241

что Вы не откажетесь еще раз просмотреть мои дополнения и разъяснения, сделанные красными чернилами, и, если потребуется, исправить их.

Позволю пожелать Вам всего-всего лучшего

С искренним уважением Ал-др Анисимов

№ 12. (ед. 638, л. 161-162)

Учительская семинария

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна!

Мне спешно сообщили, что Вы сегодня приехали в Новгород. Муравьева нет и может быть он приедет завтра. Подобедов только что уехал. Аничков – занят в суде. В силу этого на меня возложили обязанность служить Вам, чем возможно, в качестве cicerone по дебрям наших местных археологических дел. Не знаю, в какой мере могу быть полезен Вам: перед Пасхой я был серьезно нездоров и не был на самом последнем заседании Предв[арительного] ком[итета], а на Пасху возил учеников в Петербург и вернулся с ними оттуда только вчера.

Во всяком случае, если Вы пожелаете видеть меня, Вам стоит только [вы]звать меня по телефону из Григорова (так называется деревня, около кот-ой находится Семинария). Завтра после полудня я могу уже быть в городе, начиная часов с двух или половины первого, или могу приехать на вечер.

С искренним к Вам уважением

Ал-др Анисимов

№ 13. (ед. 638, л. 200об)

478

Кириллов

23-V-11

30 мая 1911

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна!

Пишу Вам с пути, кот-ый совершаю вот уже в течении 12 дней. С 14-го числа мая не слезаю с лошадей, еду от Череповца и по дороге не пропускаю ни одной церкви, доступной осмотру при наличных материальных условиях. Наметил следующий план. 1) Осмотреть все церкви южн[ой], восточн[ой] и сев[ерной] частей Кирил[ловского] у[езда]. 2) Осмотреть церкви Белозерска и все, лежащие по дороге к нему из сев[еро]-вост[очной] части Кирил[ловского] у[езда]. 3) От Белозерска проехать в Синозерскую пустынь и о дороге тоже осмотреть все церкви. 4) Досмотреть Синоз[ерскую] пустынь и все церкви от нее до ближайшей станции жел[езной] дор[оги] в Тихв[инском] у[езде]. Приезжая в церкви я осматриваю все углы и непосредственно на месте указываю вещи для выставки. Часть вещей, уже отслуживших, я прошу, по миновании выставки, передать в Епархиальный музей, содействовать преуспеянию кот-го меня просил сам преосв[ященный] Арсений, при свидании нашем в СПб 13 мая. Чтобы спасти полуразрушенные иконы от гибели я позволяю себе вместе с выставочными вещами отправлять за средства Предвар[ительного] комитета и такие, кот-ые могут быть переданы только в музей для предварительной научной реставрации. Эти предметы я проектирую

242

выставить отдельно во Входоиерус[алимском] храме, и они вскроют перед съездом колоссальную картину гибели наших национальных церковных богатств. Надеюсь Вы не осудите меня, что я втягиваю Предвар[ительный] комитет в создание Епарх[иального] музея, на что, быть может владыка должен будет затратить еще более крупные средства с течением времени. Считаю долгом предупредить Вас, что Синоз[ерская] пустынь весьма возможно исчезнет сама собою с моего археолог[ического] горизонта: там между 15-20 июня объявляют святым местного угодника, что совершенно лишит меня возможности работать в церквах, как раз в те дни, когда я только и мог бы работать. Юг Кирил[ловского] у[езда] весь отделан до деталей, сев[ер] и восток остаются. В Кириллове я уже вторично и только что вернулся сюда из поездки по южн[ой] части уезда. Сейчас иду осматривать Кир[илло]-Белоз[ерский] м[онасты]рь. Работы, думаю, хватит дня на два. Преосв[ященный] Иоанникий отказывается дать что-ниб[удь] на выставку, ссылаясь на пр[еосвященного] Арсения. Желаю Вам всего-всего лучшего. Не знаю, дотяну ли поездку до конца: начал уже сильно утомляться, так как в среднем стараешься объехать церкви 3-4. А питание самое нерегулярное и для меня вредное.

Искренне Вас уважающий

Ал-др Анисимов

№ 14. (ед. 638, л. 245-246)

588

Новгород

Учит[ельская] семин[ария] 8-VII-11

XV Арх[еологический] С[ъезд] 11 июля 1911

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна!

Вчера владыка Арсений просил меня передать Вам, что он хочет выступить на Съезде в качестве докладчика с двумя сообщениями:

1) Новгород и Псков в их сношениях с южными славянами.

2) О современном состоянии собора Св[ятой] Софии в Новгороде.

При этом архиеп[ископ] Арсений оговорил, что он хотел бы оба доклада сделать в общем собрании.

Далее, при назначении поездки Съезда в Юрьев м-ырь, архиепископ просил избрать для посещения не среду и пятницу, а скоромный день.

Позвольте и мне со своей стороны сообщить Вам, что я собираюсь прочесть доклад (только,

конечно, в секционном собрании) на тему:

1) О современном состоянии иконной старины в Новгородской губ. и о мерах сохранения ее.

Не знаю, должен ли я назначить особо сообщение о реставрации ц[еркви] Феод[ора] Страт[илата]. Не лучше ли просто считать его предварительным разъяснением перед экскурсией туда членов Съезда, тем более что, кажется, и Ник[олай] Вас[ильевич] Покровский собирался изъяснять Фед[ора] Стр[атилата] (меня не было в Новгороде, когда Ник[олай] Вас[ильевич] говорил что-то по этому поводу.). Из деликатности я не хотел бы конкурировать с почтенным ученым.

243

Наконец, позвольте еще сообщить Вам, что установка предметов на церковной выставке начнется только c 11 числа, ибо раньше мы не могли получить зала. Не станем пока отыскивать виновников, ибо это спорт, кот-м в Новгороде занимаются гораздо больше, чем делом. Каталог церковного отдела близится к составлению и будет печататься по частям, что обеспечит его выход к выставке. Простите ему заранее все промахи, ибо работа по его составлению легла на одного человека, пишущего эти строки, и приехавшего всего несколько дней назад усталым от изнурительной поездки.

Два-три человека приходят ко мне иногда помогать в чтении надписей, но проверить их транскрипции я не всегда в состоянии, ибо нужно, выделив наиболее интересные предметы из массы, хоть сколько-нибудь описать их. В гражданском отделе я взял на себя только запись портретов, коих, к сожалению, прислано очень мало.

Желаю Вам всего лучшего

Искренно Вас уважающий

Ал-др Анисимов

№ 15. (ед. 542, л.135-136об)

188

Новгород

Учит[ельская] Сем[инария] 6 Окт[ября] 1911

12-IX-11

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна!

В "Русск[их] Вед[омостях]" читал, что должно было состояться заседание Моск[овского] Арх[еологического] Общ-ва по вопросу о времени созыва предв[арительного] комитета XVI арх[еологического] съезда. Не откажите черкнуть, когда его назначили. Мне необходимо знать это, чтобы к нему подогнать время приезда ученической экскурсии в Москву и успеть еще после того попасть на съезд художников в Петербург.

Вчера и сегодня все возимся с Федор[ом] Страт[илатом] Приехали Чириков и Покрышкин для решения вопроса о характере дальнейших работ в церкви, тем более что Стальнов дает денег только еще на один год. Вчера весь день провел в городе с ними и неотступно следил за работой над окончательной очисткой и оживлением фресок. Последнее состоит в легкой пульверизации их особой жидкостью, после чего старые тона красок, действительно, как бы оживают и получается поразительное впечатление. Пока опрысканы три небольших кусочка и в таком виде будут оставлены до весны, чтобы судить насколько такой способ оживления практичен и вместе с тем, разумеется, безвреден. Вчера приехал к Фед[ору] Стр[атилату] и Арсений, и часа два лазил с нами, при свете лампы по лесам, от фрески к фреске. В нем приятен этот живой и непосредственный интерес к старине, без всяких затей и рисовки. Сегодня состоится еще одно, "окончательное" совещание в присутствии Стальнова: вчера его не было. Сегодня же мы будем осматривать снова и то, что осталось от выставки для Епарх[иального] Музея, дабы отделить ценное от плевел.

Позвольте поблагодарить Вас за те теплые строки, – не могу назвать их иначе, – которые Вы посвятили мне в конце письма, адресованного Моск[овским] Арх[еологическим] Общ-ом директору нашей семинарии. Я очень ценю их и, помимо той самодовлеющей ценности,

244

которую имеют для меня занятия художественной археологией, Ваше признание моей работы единственная в своем роде награда. Здесь я не встречаю для себя ничего, кроме равнодушия и сплетен.

В конце письма Общ-во15 просит у директора для меня отдыха; мне уже дали его, еще 15-го

августа, по окончании экзаменов, на две недели. Но должен сознаться, мне уже перестали помогать такие гомеопатические дозы отдыха. Я чувствую себя до того усталым, что потерял всякий интерес к занятиям и насилую себя чтобы идти на уроки или браться за книгу или перо, чего раньше почти не бывало. Кроме того, такие дни, как вчера, когда снова пришлось в течение 12 часов быть без обеда, а ночью снова идти пешком домой, под несмолкающим дождем, без калош (ради облегчения ходьбы), проведя все время на ногах, – такие дни не восстанавливают здоровье. Хорошо еще, что такие случаи все-таки исключительны, если же это было бы общим условием моих занятий церковными древностями, то едва ли бы я выдержал такой искус.

Все таки фотографии Вы мне пришлите: хотя, по всей вероятности, я не начну заниматься ими, как следует, раньше декабря, тем не менее я все же постоянно просматривал бы их и может быть кое-что надумал.

Передайте, пожалуйста, мой искренний привет Вашим дочерям и примите пожелания всего лучшего Вам и всей Вашей семье, неразлучающейся ни под какими широтами земного шара.

Искренно Вас уважающий

Ал-др Анисимов

№ 16. (ед. 637, л. 119-120об)

19 декабря

10-XII-11

Новгород.

Учит[ельская] Сем[инария].

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна!

Благодарю Вас за заботу о моем здоровье и самочувствии: когда я писал Вам свое последнее письмо, - а это было уже давно, - я, действительно, чувствовал себя весьма худо, но ведь после того прошло столько времени! Я запер себя дома, отстранился от всех дел, кроме уроков, и целые недели все свободное время, проводил чуть полулежа в кресле с книгой в руках. Способ лечения, мной самим придуманный, но он оказался весьма целесообразным, и сейчас я чувствую себя в достаточной степени сильным, бодрым и способным […] работать.

На заседании Предварительного Комитета XVI съезда я, конечно, приду. Мое личное мнение сводится к тому, что съезду всего целесообразнее собраться в Пскове с заездом или выездом из Пскова в Изборск, а потом в Новгород, из Новгорода же в окрестности, не вошедшие в поле зрения XV-го съезда: Волотово, Ковалево, Мста, Грузино и Ст[арая] Ладога.

В связи с устройством Съезда в Пскове обследовать уже придется церкви уездов Старорусского, Демянского, Крестецкого и Валдайского. Приехав в Москву я постараюсь навестить Ваше заседание и познакомить с создавшимся здесь положением в подробности. Пока же вкратце скажу, что архиепископ готов ставить свое имя только под добытым чужими руками: реального содействия я пока не вижу ни йоты с его стороны. Консистория же всеми

15 Здесь и далее авторское сокращение «общество».

245

силами пихает палки в колеса. Вы не поверите, но это почтенное учреждение (здесь зовут её "писцовой конторой"), стало требовать, чтобы Комитет разослал обратно по церквам все иконы и вещи, присланные в Новгород, даже те, кот-ые сами причты прислали с просьбой "передать в Епарх[иальный] Музей". Меня до того это возмутило, что я во 1-х в заседании Новг[ородского] Комитета, сам, впрочем, того не желая, принудил Конкордина, кк.16 представителя Консистории, уйти с заседания, а во 2-х лично написал архиепископу в значительной степени виноватому во всей этой истории, и сообщил […] он сделал свое распоряжении[е] Консистории, ибо ни я, ни Комитет вкупе, дурака ломать не стан[ут]. Лично я готов работать и для будущего съезда, но вижу, что теперь мне еще больше будут чинить препятствий при осмотре церквей. В ближайшее лето я рассчитываю провести в Италии, а на следующий год к Вашим услугам. Насчет обработки фотографий поговорим при свидании, а пока шлю ни[зкий] поклон молодым графиням, пожелайте всего лучшего всей Вашей […] и доброго здоровья Вам в особенности.

С искренним уважением

Ал-др Анисимов

P.S. Заседание Общ[ест]ва состоится только кончатся земские собран[ия].

№ 17. (ед. 542, л.138-140об)

147

Новг[ород]

Учит[ельская] Сем[инария] 7 марта 1912

2-III-12

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна!

Чувствую себя перед Вами виноватым за долгое и главн[ым] обр[азом] невежливое молчание: сначала собирался сразу ответить Вам и поблагодарить за книгу, потом поджидал результатов работы своей по разборке икон, а когда работа эта затянулась, и письмо мое отошло в область будущего. Теперь работа более или менее приведена к концу и есть о чем написать.

Вскоре по возвращении своем из праздничных поездок в Питер и Москву, я получил через соборного протоиерея приглашение от арх[иепископа] Арсения посетить его по делу об иконах, доставленных Комитету. Встретил меня владыка упреком, что увидеть меня труднее, чем кого- либо, и нужно посылать неоднократно, чтобы добиться моего посещения. Я ответил, что такого греха за собой не замечал, ибо приехал к нему на сей раз по первому же приглашению. Он стал спрашивать меня что же мы намерены делать с иконами, занявшими Входоиерус[алимский] храм, кот-ый им нужен, и намерены ли их разобрать, как я когда-то обещался, отделить годные для Музея и отослать те, кот-ые причтами требуются обратно. Я ответил, что Комитет намерен (на самом деле Комитет давным-давно не собирался и просто не имеет об этом никакого мнения) вещи, годные для Музея, отобрать и передать доверенным от архиеп[иско]па лицам для помещения их в Софийск[ом] соборе, а остальные поместить в особом помещении впредь до выяснения, уступят их церкви Музею, или нет. Поэтому пусть он окажет со своей стороны содействие Комитету и поможет не возвращать интересных вещей обратно. Он обещал. Вслед за этим у нас произошел интересный разговор. Архиепископ стал вдруг сетовать, что разборка

16 Здесь и далее авторское сокращение «как».

246

икон затянулась, что иконы спрятаны и опечатаны в храме, что туда никого не впускают и что, наверное, все наиболее интересное нами взято для себя, а Музею оставлен один хлам. Ведь видел же он в Петербурге на вставке икон при Съезде Художн[иков] одну икону Божией Матери, расчищенную наполовину, фигурировавшую как часть моей коллекции, тогда как она прислана для Епарх[иального] Музея. Да и не одна она: ходя по выставке, он чувствовал себя в своей епархии, ибо все это "выкрадено" из Новгор[одской] епархии, обворованы его церкви и все лучшие сокровища увезены в частные собрания. Многое в этой речи возмутило меня до глубины души и я сказал: во 1-х те, про кот-х архиепископ говорит, что они обворовали его епархию, – достоянные и преданные своему делу люди. Так деньги кот-ые одни из них могли бы тратить на свое благополучие, а другие на шампанское и разврат, они добровольно тратят десятками и сотнями рублей на то, чего не хочет и не может спасти само духовенство, предающее и губящее старину и, как Пилат, умывающее руки, кот-ми они не брезгуют брать деньги за продаваемые иконы, утварь, облачения. Тем, кого архиепископ называет теперь ворами, потомство поставит памятник в благодарность за то, что в век невежества и фарисейства они одни возлюбили святыню нашего религиозного искусства и спасли для будущих поколений ее облик, насколько могли. Во 2-х никакой иконы, присланной для Музея, я в свою коллекцию не помещал; икона, кот-ую я показывал на Съезде, хотя и из церковных, но приобретена мной для себя. – Так Вы ее купили? – Да! Я ее купил! – Хороший пример Вы подаете другим! – Делаю это в полном сознании пользы, и не своей личной, а общей. И предупреждаю, что буду всегда так делать там, где нельзя иным путем спасти предмет. Кроме того, мне нужны иконы, нужны для работ над ними, работ черновых, без которых я не могу изучить самого существенного в иконописи – техники и стиля. Я не скупщик и не продавец: это нужно отличать. Я не могу, – с риском испортить вещь, – заниматься над музейными вещами: их мне никто не даст. После сказанного архиеп[ископ] больше уже не возражал мне ничего по этому поводу, но было сказано еще много другого, не менее интересного, для передачи чего нужно много-много времени, кот-го у меня нет.

Вскоре я начал разбирать вещи в храме. Что это была за работа, если бы Вы знали. Морозы. Храм не топлен всю зиму. Ноги стынут. Чернила мерзнут. Непокрытая голова прямо немеет. Мои сотрудники – прот[оиереи] собора Семеновский и Конкордин – сбежали, и я всю работу [делал] по воскресениям и понедельникам с усерднейшим нашим комитетским письмоводителем Смирновым, уже стариком, и своими учениками. Тем не менее, из опасности серьезно простудиться, пришлось воспользоваться предложением, которое сделал Комитету Лопухин (губернатор), а именно: поместить вместе с спорными иконами и всю мелочь в двух комнатах губернаторского дома с тем чтобы там, в теплоте, впоследствии разобрать их. Сдача вещей Семеновскому была целою пыткой: многократные проверки, сличения, с целью обличить мое воровство. И это смеют делать люди, кот-ые не только продают иконы сами, когда опасность далека, но ежедневно распинают Христа. Иногда это до того раздражало меня, что я начинал становиться грубым и издеваться над ними. Да они и стоят того, чтобы их обманывать. Произошел еще эпизод из области археологических. В заседании Статистич[еского] Комитета закрыли "за ненужностью" маленькую комиссию, организованную нами для заведывания Музеем, в последние дни правления Башилова. Более чем очевидно, что Лопухин сделал это по желанию некоего [Михулова?], кот-го Вы теперь знаете и кот-ый уже занял место Подобедова. Судя по тому, что Комиссия эта, видимо, ему мешала, можно опасаться прихотливого хозяйничанья в грядущем. Муравьев, бывший в Стат[истическом] Комитете, растерялся, отстоять Комиссии не мог и в виде компенсации провел Аничкова и меня в члены

247

Стат[истического] Комитета. Последний прислал мне бумагу, с приглашением принять членство и с просьбой помочь [Михулову?], когда это потребуется. Это называется позолотить пилюлю.

Спасибо Вам за книгу. Фотографии еще не развертывал даже: так много дела к весне. Из Одессы (насчет Кондакова) ничего еще не получал. Сегодня пришло мне от гр. В.П. Зубова приглашение на открытие учреждаемого им Института Истории Искусств. Как радостно за науку, искусство и Россию и как грустно за себя. Там где-то идет жизнь, все к услугам работающего, на каждый интерес – отклик. А здесь сидишь прикован и не то, что не можешь, а не хочешь уйти: личные интересы влекут к искусству, к его научному постижению, а сердце и сознание долга требуют работы в деревне, среди народа, и совесть не даст покоя, если уйдешь. Вот до каких итогов договорился я, начав с текущих дел. Шлю искренний привет Е[катерине] и П[расковье] Алексеевнам и желаю Вам и им всего лучшего.

Ал-др Анисимов

P.S. Да, совсем было забыл еще одно дело. Комитет XV-го Съезда закрылся, передав ликвидацию дел Общ-ву древности. Комитет XVI-го еще не создался, но, я думаю, в апреле уже родится.

Из трудов Щепкина я говорил о "Новгород[ских] миниатюрах" (если не ошибаюсь в Трудах XI-

го съезда) и о житии Нифонта, если это не одна и таже работа.

Позволю себе просить Вас не только о своих нуждах, но и других людей. Мясоедову очень хотелось бы иметь работу Суслова о Волотове, но он не решается попросить Вас об этом, ввиду того, что Вы это время были несколько раздражены на него, как и на других учеников Айналова. Но он, право, не виноват: примите в расчет его зависимое положение и невозможность действовать самостоятельно и, если можно, распорядитесь послать ему книжку. Он искренне преданный науке человек и заслуживает содействия. Кроме того очень хотели бы иметь печатные протоколы заседаний съезда Соловецкие монахи, бывшие у нас на выставке: иеромонах Донат и иеродиакон Николай, особенно последний. Их адрес: Архангельск, смотрителю Соловецкого подворья для передачи в монастырь таким-то. Адрес Мясоедова, Владим[ира] Констант[иновича]: СПб. Офицерская ул. д. 27.

Мало этого: на днях мы ходили с Муравьевым в село Курицко на берегу Ильменя, верстах в 20 от города. Там есть деревянная церковь конца XVI-го века, кот-ую мы хотим устроить в нашу семинарию, где земство хочет сейчас построить церковь. Нам с Муравьевым пока противятся почти все, ибо раз старое, то разве может быть хорошее. Все же мы боремся и может быть победим. Контур церкви: рисунок.

Иконостас превосходный, только местных икон нет. Если удастся перевезти церковь в Сем[инар]ию и отчистить иконостас, то в Новгороде неожиданно окажется чудесный памятник древнего русского деревянного зодчества. Это будет великолепный подарок археологии и, что еще важнее, искусству. Крестьяне охотно продают эту церковь, т.к. у них есть новая, а эту озеро ежегодно грозит подмыть и унести с собой. Впрочем, узнав, что мы ею интересуемся, Арсений начинает уже говорить о желательности перенести ее на его "мызу", т.е. летнюю дачу, довольно далеко от города.

Еще раз желаю Вам всего-всего лучшего.

Искренне Вас уважающий

Ал-др Анисимов

№ 18. (ед. 542, л.141)

Новгород

Учит[ельская] Сем[инария] 24-III-12

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна.

Шлю Вам искренний привет и добрые пожелания к наступающему Светлому Празднику и прошу передать таковые же Е[катерине] и П[расковье] Алексеевнам. Очень рад, что на Пасхе увидели Вас снова среди нас, и надеюсь, что своей энергией и бодростью Вы опять несколько расшевелите новгородское болото и вызовете в нем брожение для обнаружения новой жизни. 29-го марта у нас как раз назначено заседание Общ-ва любителей древности для выбора членов и организации предв[арительного] Комитета будущего Съезда. Вы доставили бы мне очень- очень большое удовольствие, если бы на это раз смогли выполнить свое намерение и навестить меня в моем деревенском уюте. Вы ведь еще во время съезда собирались сделать это, да все не хватало времени. Тогда бы я мог показать Вам своего Зурбарана.

Еще раз позвольте пожелать Вам всего лучшего.

P.S.

С искренним уважением Ал-др Анисимов.

На днях ездил в Питер, где собрал в Археол[огической] Ком[иссии] кое-какие данные о Синозерск[ой] пустыне и где имел очень характерный разговор с Покрышкиным. О нем расскажу при свидании.

№ 19. (ед. 542, л.142-143)

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

если для Вас явилась какая-либо возможность и Вы не сочли бы это лишним или опасным для Вашего здоровья, я очень просил бы Вас подъехать в наши деревенские палестины, посмотреть моего Зурбарана, отдохнуть, выпить чайку. Мой последний сегодняшний урок кончится в 2 часа и с этого момента я весь день свободен. Если бы Вы пожелали через час или менее вернуться в город, я мог бы тот час же сопровождать Вас в город и осмотр вещей на хорах Софии и в доме губернатора мог бы состояться ранее.

Я только потому позволяю себе предложить Вам эту маленькую поездку, что при хорошей погоде и наличности полутора–двух свободных часов она могла бы Вам доставить некоторое удовольствие, а мне принесла бы искреннюю и большую радость.

Если Вы не сможете пожаловать днем, то все равно в 5 часов я буду у Вас в гостинице монастыря к Вашим услугам.

Григорово

12-IV-12

№ 20. (ед. 542, л.144)

Новгород.

Искренне Вас уважающий

Ал-др Анисимов

8-V-12

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

я только что получил письмо от свящ[енника] Григ[ория] Дан[иловича] Яковцевского, благочинного того округа, в кот-ом находится Синозерская Пустынь. Это очень интеллигентный священник, больше других сделавший для спасения памятников старины в своем округе: несколько работ его напечатано. 29-го июня состоится церковное прославление препод[обного] Евфросина, создавшего Синоз[ерскую] Пустынь, там и погибшего в Смутное время и всеми властями церковными забытого, а теперь воскрешенного по памяти народной для новой жизни в русских святцах. О[тец] Григ. Яковцевский просит меня "ходатайствовать" перед Вами о разрешении ему воспользоваться снимками Моск[овского] Арх[еологического] Общества для напечатания нескольких открыток к июньским торжествам. Я пишу ему, что обращаюсь к Вам с просьбой удовлетворить его ходатайство, так как это ничуть не обесценит научное издание тех же фотографий при моей статье в Трудах Вашего Общ-ва. Если Вы разрешите, я пошлю ему три вида (2 церкви в отдельности и колокольня) частичные, два вида общих и один вид внутренности Троицкой церкви, как наиболее типичной – во временное пользование. И пустынь и ее благочинный стоят того, чтобы Ваше Общ-во удовлетворило эту просьбу.

Выезд мой заграницу перенесен на 20-е мая.

На днях виделся с арх[иепископом] Арсением. Отношения, видимо, начинают налаживаться в пользу дела. Осенью он хочет открывать свое церк[овно]-арх[еологическое] обще-во и просил меня оказать содействие в его организации. Я, конечно, обещал, но, разумеется, не ранее чем ознакомлюсь с уставом.

Шлю свой искренний привет Вашим дочерям и всей Вашей семье искренне же пожелайте доброго здоровья.

Сейчас безбожно завален делами в связи с окончанием учебного года и не могу написать Вам о разных местных археологич[еских] мелочах.

На обороте: Графине

Прасковье Сергеевне Уваровой

Леонтьевский пер. собств[енный] д[ом] Тверская ул. Москва

С истинным почтением Ал-др Анисимов

№ 21. (ед. 542, л.145)

Флоренция, 15-VI-12

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

не мог написать Вам ни из Венеции, ни из Падуи, ни из Равенны (хотя и приготовил для Вас эту carte postale еще там), потому что был крайне стеснен временем. Надо было выкраивать время и для ознакомления молодежи с памятниками раннего хр[истианст]ва и Византии и для самостоятельной работы над ними. Это крайнее напряжение привело к тому, что во Флоренции

начался приступ обычного моего недуга – кишечного невроза, и я должен был на несколько дней отстать от компании и отказаться от поездки в горы. Теперь стало лучше, но все же не знаю, позволит ли здоровье ехать в Сицилию. К тому же, покупка дорогого бинокля, без кот-го нельзя работать в церквях, и нескольких книг, тоже не дешевых, настолько поколебала финансы, что после Рима, придется быть может вести очень аскетический образ жизни и только при условии такого угождения Богу попасть в Палермо. Во всяком случае, пока еще не оставляю намерения попасть на юг, ибо Бог ведает, когда еще придется сюда приехать! Здесь сижу в Zaurenzian´t над миниатюрами (византийскими) и латинскими (греческих нет), житиями Федора Тирона и Стратилата. Надеюсь в Риме найти больше. Через неделю еду отсюда в Пизу и Сиену, где готовлюсь погрузиться в итало-греческую живопись или иконопись, реальное содержание кот-ой пока еще все-таки остается весьма неопределенным. Везде ловил эти памятники где мог: и там, где они указаны Кондаковым, и где не указано даже у антикваров. В Риме пробуду числа до 10-го нашего июля, а потом, если Бог сподобит, поеду в Неаполь и Сицилию недели на две, а если нет – то проживу еще в Риме. Если будут время и желание, черкните мне в Рим poste restante: так приятно получать письма с родины. Может быть и еще что-нибудь кроме фотографий с колонны нужно Вам привезти? Шлю искренний привет Вашим дочерям и желаю Вам всего-всего хорошего.

С искренним уважением

Ал-др Анисимов

№ 22. (ед. 542, л.146-147)

Roma

Via del Campidoglio, 5 23-VII-12

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

спасибо Вам за память и за письмо, кот-ое так порадовало меня и тронуло Вашей заботой обо мне. Несмотря на все благоприятные ауспиции, пребывание в Риме сложилось для меня не так благоприятно, как хотелось бы. В первый же день по приезде я узнал, что m-me Helbig была серьезно больна и никого не принимает. Все же я написал ей, потом заходил, но не видел. Она написала мне, что их друг – кардинал уехал, что они сами скоро уедут, что летом все заперто, и прислала мне письмо к дир[ектору] ватик[анской] библиотеки. Но директор этот уехал до конца ихнего августа и потому библ[иотеку] и христ[ианский] музей мне увидеть не суждено. Для посещения же запасн[ого] зала пинакотеки (с итало-греч[ескими] и русск[ими] иконами, Вам знакомыми) пришлось несколько дней околачивать пороги разных учреждений вплоть до русской миссии, и это особенно было утомительно и грустно: уходили время и силы.

С 14-го до 20-го я провел шесть дней в южн[ой] Италии: был в Неаполе, Помпеях, мельком Солерно и Пестуме. Оттуда снова вернулся в Рим, снял себе комнату в 5-м этаже с окном, выходящем прямо на малый отрезок форума, и с видом из окна на весь форум, и пробуду тут всю эту неделю. Каждое утро сижу в Magazzino, хожу смотреть мозаики и фрески и сколько возможно отдыхать. Отсюда на 2 дня поеду в Болонью (там тоже есть иконы), Милан (ради его мозаик и визант[ийских] вещей, Брешию (ради Липсанотеки) и может быть, если хватит денег, на день заеду в Венецию, чтобы унести с собой последние впечатления от мозаик Марка. Может быть скоплю еще несколько лир для покупки какой-ниб[удь] иконы: их в Венеции

251

большой выбор. Я уже купил две плохоньких итало-греч[еских] Мадонны, да третью – чудесную – подарили мне экскурсанты, узнав, что я ее наметил для покупки и что она представляет значительный интерес.

Здоровье мое только и огорчает меня: часто хвораю и временами, говоря по правде, еле волочу ноги. Так что нет-нет да и станет страшно: вдруг заболею один в дороге. Возвратный путь рассчитал так, что 1-го августа утром выеду из Милана, а 4-го из Вероны на Вену. 10-го буду в Новгороде.

Желаю Вам всего-всего хорошего, шлю искренний привет и добрые пожелания Вашим дочерям.

Уважающий Вас Ал-дрАнисимов

P.S. [Даков] буду покупать Вам в один из последних дней пребывания в Риме. Может быть нужно что-нибудь еще? Только теперь едва ли успеете известить меня простой почтой, хотя письма poste restante я получаю не больше чем через пять дней.

№ 23. (ед. 542, л.148)

Н[овгород] У[чительская ] С[еминария] 21-IX-12

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

теперь, надеюсь, Вы уже окончательно поселились в Москве и оставили свои муромские и звенигородские владения: у нас, по крайней мере, уже снег на дворе. По газетам судя, состоялось уже заседание М[осковского] арх[еологического] общ-ва и, конечно, им руководили Вы. Думаю поэтому, что письмо мое застанет вас именно в Москве. Я уже более месяца обретаюсь здесь, но от Италии не отвык и не могу отвыкнуть: все кажется, что у меня еще есть где-то отечество, – отечество души, – и оно – в Италии. Здесь обступила кругом убогая русская жизнь и действительность, и снова приходится взять молот в руки, чтобы бороться с национальными грубостью и невежеством. Археологические дела обстоят здесь так. Ц[ерковь] Феод[ора] Страт[илата] через месяц будет совсем готова. Фрески все очищены, с пустых мест удалена голубая окраска и получился приличный серый тон, иконостас восстановлен только в 3-х ярусах (остальные иконы помещены на нем же, но лицом в алтарь), открываются заделанные окна и, наконец, леса остаются до будущего съезда и разобраны только посредине. В церквах Спаса Преображения и Рожд[ест]ва Б[огороди]цы за лето открыты Юкиным (отчищающим Феод[ора] Стр[атилата]) части фресок: в 1-й церкви вещи замечательные, как дополнение к Феод[ору] Стр[атилату] и иногда более совершенное, во 2-й совершенно исключительной прелести изображение Успения Б[ожией] М[атери], кот-ое пока является лучшей фреской в Новгороде. Даже после итальянских стенописей я не мог не любоваться на эту вещь, как на памятник безотносительной художественной ценности. Далее, архиепископ внял советам и пригласил мастера от Чирикова для расчистки собранных мною икон. Для определения лучших и достойных в первую очередь очистки икон меня, конечно, не позвали, но это не изменило дела, так как Чириков все равно отобрал как раз те иконы, кот-ые и я, по своему разумению, считал за лучшие и поместил на выставке съезда. При осмотре икон, как передавал мне Чириков, архиепископ позволил себе (и это уже не в первый раз) говорить о присвоении мною каких-то его икон: очевидно, эти господа думают, все мы обязаны собирать

252

старину для них, хотя бы старина эта покупалась на наши собственные средства и не из рук церковнослужителей. Такое отношение ко мне заставляет меня задумываться над тем, как себя поставить в отношении устраиваемого Арсением церковно-археол[огического] общ-ва и музея: при таком грубом недоверии ко мне и общем невежестве духовенства в вопросах науки и искусства я рискую оказаться совершенно лишним и одиноким. Как бы то ни было, но расчистка открывает чудесные образцы иконописи, достойные лучших музеев Европы. И я не могу не испытывать чувства глубокого удовлетворения при мысли, что начало этому положено все же Московским Обществом и сделано это нашими руками. На этих днях мастер внезапно оставил работу, по семейным обстоятельствам, и расчистка отсрочивается на неопределенный срок. Наконец, в течение всей 1-й половины сентября читались приезжими петербуржцами курсы по предметам археологии. Лекции начались тяжеловесной болтовней Ник[олая] Вас[ильеви]ча: позволяю себе называть вещи своими именами из уважения к Вашей всегдашней прямоте. Лучшими были лекции Платонова, Каринского и Соболевского. Некоторых я не слушал, а некоторых и не стоило слушать. Ходила большею частью учащаяся молодежь; взрослых – человек 30, да и те далеко не на все лекции. Духовенство отсутствовало, за исключением двух-трех священников: да им теперь и некогда, ибо решают судьбы государства. Воображаю, какой чудный закон об охранении памятников старины издаст Дума, на три четверти составленная из духовенства. За разработку материалов рукописных и фотографических для написания статьи о своей поездке по церквям я еще не принимался. Во 1- х, чувствую себя крайне усталым после мыканья по Италии, во 2-х, в начале года много дела в Семинарии, в 3-х, не мало времени ушло на поездки в город по всем тем делам, о кот-ых я Вам выше написал. Ведь, если не поехать, не посоветовать, не понастоять, то многое дождалось бы своего осуществления только лет через десять. Много вожусь и со своими итало-греческими иконами, кот-х экземпляра три недурных вывез из Италии. Снимков деталей колонны Трояна ни у Alinari, ни у других крупных фирм, кот-е я все обошел, не имеется. Советовали заказать Мошони, но это очень дорого обойдется. А деталирование Alinari совершенно жалкое, но если хотите, у меня есть №№ фотографий. Шлю привет Вашим дочерям и желаю

На обороте: Графине

Прасковье Сергеевне Уваровой

Леонтьевский пер. Соб[ственный] д[ом] Тверская ул. Москва

Вам всего лучшего.

Ал-др Анисимов

№ 24. (ед. 542, л.149-150об)

Новгород

Учит[ельская] Семин[ария] 29-XI-12

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

спешу ответить на полученное мною сегодня Ваше письмо. На вопрос Ваш: к новому ли Съезду или к помещению в "Трудах" бывшего приготовлю я свое писание? могу ответить пока только

253

вопросом: к какому сроку это писание должно быть представлено? – Помимо этого, думаю все же, что лучше написать кое-что для "Трудов", чем для Съезда, ибо все равно из "чтений" на съезде толку получается всегда очень мало. Я же могу по возможности сократить писание, ибо спасение не в многоглаголании. Тем более что иллюстрационный материал такой богатый и будет говорить сам за себя. Фотографии мной уже разобраны, план работы по ним в общих чертах намечен и, по существу говоря, ждет только Вашего одобрения. Кое-что уже в готовом виде, если позволите, я привезу Вам для предварительного прочтения на Рождество и тогда можно будет окончательно решить характер работы в целом виде. В общем я хотел бы написать статью не научно-исследовательского, а описательного характера и посвятить ее судьбе церквей новгородской губернии или yже – судьбах иконного убранства. В виде того, что выводы мои будут опираться не на какие-нибудь теории или субъективные домыслы, а на материал реально наблюденный, неоднократно проверенный, обдуманный и снова наблюденный (ведь, в итоге, я совершил три поездки по губернии), я думаю, что статья моя может представить некоторый, хотя бы ограниченный интерес для исследователей церковной старины. Вот все, что пока могу Вам ответить. О делах здешних особенно распространяться не буду. 2-го декабря архиепископ освящает новое, выстроенное им самим здание, а вместе с тем, кажется, открывает и "общество". Говорю "кажется", так как совсем не посвящен в тайны владычного двора. Когда я получил Ваше предыдущее письмо, где Вы указываете на необходимость того, чтобы я "стал во главе" нового общества и Музея, я невольно улыбнулся. Вы, так хорошо знающая русских людей, жизнь и порядки, что у Вас всегда найдешь чему поучиться, на сей раз слишком легко отрешились от действительности. Дело в том, что меня не только не просили поруководить новым делом, но даже не пригласили, чтобы посоветоваться со мной насчет устава и этого, церковно-археолгич[еского] общества, и музея при нем. Обо всем я узнал уже, как о совершившемся, из "Епарх[иальных] Ведом[остей]" и самою очаровательной новостью было избрание хранителем музея одного из соборных дьяконов, невежественного и, как говорят, в детстве еще ушибленного нянькой, с платою по 15 р. (или 25 р. – не помню) в месяц. Я решил после этого не проронить ни одного слова, не сделать ни одного движения в отношении архиепископской затеи, разрешившейся так мелко и глупо. Было очевидно, что люди, окружающие Арсения, просто делят между собою должности, как игрушки, не зная еще хорошенько, что они с ними будут делать. На днях, однако, архиепископ при свидании со мной вывел меня из терпения своими шутками насчет того, что меня нельзя подпускать близко к иконам мной же привезенным и по моей же инициативе очищаемым теперь мастерами от Чириковых. Я ответил ему, что скоро совсем перестану заглядывать к нему, если он боится за целость мной же собранного. Он вдруг переменил тон и серьезно стал спрашивать, когда же(!) я начну оказывать реальное содействие епархиальному музею. Мы были на улице, и я ответил, что едва ли удобно говорить об этом на дороге, но что я прежде всего считаю нужным указать ему, что мое содействие Музею может выразиться только в форме заведывания им, а никак не помощи или подчинения "каким-нибудь дьяконам". Вопреки ожиданию, архиеп[ископ] не вскипятился на мое резкое замечание, как это часто с ним бывает, а ответил, что он вполне со мной согласен и что об этом нам нужно будет как следует поговорить. На этом мы и расстались. О том, какими выходят иконы после очистки и как выглядит теперь Феод[ор] Стратилат, распространяться не стану. Скажу только, что не собирался и не собираюсь ничего писать для Археологич[еской] Комиссии, но если бы Вы летом прислали фотографа и сделали снимки ее фресок, то я сделал бы описание их для Трудов Вашего общества. Тем более, что часть этого лета я рассчитываю провести дома и отдыхать.

254

Прошу Вас написать, будете ли Вы Святки в Москве? Шлю искренний привет Вашим дочерям и Вам с ними добрые пожелания.

Искренне Вас уважающий

Ал-др. Анисимов

№ 25. (ед. 542, л.151-152)

Н[овгород] У[чительская] С[еминария] 7-XII-12

Многоуважаемая

графиня Прасковья Сергеевна!

для прочтения чего-либо в заседании М.А.О.17 я совершенно не готовился и просто собирался привезти кое-что для прочтения Вам – лично. Читать в общ-ве, перед собранием какие-то предварительные наброски и схему доклада, а не сам доклад, мне представляется неудобным. Я мог бы скорее поделиться с обществом сведениями о закончившейся реставрации Феод[ора] Стратилата, показать новые снимки и фрески и кое-что из новооткрытого материала других церквей города. Но окончательно решить этот вопрос можно только в Москве и потому позвольте отложить ответ до моего приезда. В Москве я буду уже 23-го декабря утром и, наверное, остановлюсь в "Кремле" (у Александр[овского] Сада) – пристанище не лучше того, в котором Вы не нашли возможным поселить новгородских гостей с Запада. Оттуда я Вам телефонирую и узнаю, когда мы можем свидеться. Доклад может осложниться тем, что потребуется снова помощь Павлова в изготовлении снимков для волшебного фонаря. Самые фотографии я привезу. Что же касается доклада в форме статьи о моей поездке, то он положительно не может состояться.

Сегодня получил приглашение от Вашего брата на Музейный Съезд и, конечно, с удовольствием приму в нем участие.

Желаю Вам доброго здоровья и всего лучшего.

Искренне Вас уважающий

Ал-др Анисимов

№ 26. (ед. 542, л.153об) Новгород

10-XII-12

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

делать свой небольшой доклад "о новооткрытых новгородских фресках" я могу и 29-го: это мне все равно. Но делать его я буду только в том случае, если [во] 1-х, фотограф Грабаря, кот-ый должен не сегодня-завтра сюда приехать, успеет снять фрески для меня, во 2-х, Павлов согласится к 29-му сделать с них диапозитивы для волшебн[ого] фонаря. Думаю, что обещать мое участие в числе других референтов Вы можете, ибо я готов, но если снимки не будут готовы, то говорить не показывая – бесполезно.

С искренним уважением

Ал-др Анисимов

17 Здесь и далее авторское сокращение «Московское археологическое общество».

255

P.S. Фотограф непременно должен приехать на этой неделе, снимков же мне нужно всего штук десять.

Адрес: Графине

Прасковье Сергеевне Уваровой Леонтьевский пер. соб[ственный] д[ом] Москва

№ 27. (ед. 542, л.154-154об)

Новгород

14-XII-12

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

фотограф приехал, дня через 4, надеюсь, фотографии будут готовы, и я привезу их или с собой, или перешлю Вам, для того, чтобы Павлов сделал диапозитивы на стекле для фонаря. Доклад может быть озаглавлен "Новооткрытые фрески Новгорода". В нем я сообщу о фресках, открытых в ц[еркви] Спаса Преображения, расписанной в конце 14 в. Греком Феофаном (по летописи), об отношении этой росписи к росписи Феод[ора] Страт[илата], расписанного также в это время и, наконец, об отношении этой последней к новгородской фреске "Успение Б[ожией] М[атери]" в церкви Рождественского кладбища, построенной тоже в конце 14 в., но расписанной, как я буду докладывать, позднее. Вообще материал, лично для меня – весьма интересный и я не могу говорить об нем без удовольствия, будучи уверен, что в дальнейшем – при продолжении очистки церквей – он на многое откроет науке глаза. Итак, до свидания, а пока желаю Вам всего-всего хорошего.

Адрес: Графине

Прасковье Сергеевне Уваровой Леонтьевский пер. соб[ственный] д[ом] Москва

№ 28. (ед. 542, л.155-156) 23-I-13

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна!

Искренне Вас уважающий

Ал-др Анисимов

Посылаю Вам краткое содержание моего доклада, читанного в Вашем Обществе, для передачи В.К. Трутовскому, как Вы говорили.

256

На днях читал в здешнем Общ-ве сообщение, или лучше сказать – популярную лекцию о ц[еркви] Феод[ора] Страт[илата] специально для учащихся здешних учебных заведений. Особенно много было духовных семинаристов и моих учеников; не мало и гимназисток, но гимназистов и реалистов всего несколько человек. Читал и вспоминал Вас с благодарностью, ибо, если бы не Ваши диапозитивы, то не быть бы и этим чтениям. Вскоре думаю сделать еще лекцию о фресках других церквей, а весной свозить всю молодежь к Нередице, предварительно побеседовав и о ней.

Получил приглашение от губернского земства прочесть 12 лекций по истории русского и всякого другого искусства на летних курсах для учителей, кои устраиваются здесь впервые. Я согласился прочесть о византийском и новгородском искусстве и в частности о красоте русской иконы.

Все это отнимет у меня сравнительно немного времени, но дает возможность желательно воздействовать на очень восприимчивую среду, научить их любить свою старину и в частности иконы. Тем не менее, я рассчитываю воспользоваться Вашим приглашением и непременно погостить у Вас в Поречье и на свободе, в окружении памятников искусства, прочесть хотя одну новую книгу.

Церковно-археологич[еское] Общ-во открылось 3-го янв. На открытии были в качестве почетных гостей – Д.В. Айналов с учениками, В.Т. Георгиевский, Дмитревский и еще кое-кто. Все пели гимны Владыке, а он отвечал им тем же. О работе Предвар[ительного] Комитета, о затраченных им средствах, о нас грешных-чернорабочих никто не помянул ни единым словом. Только Муравьева, в виде компенсации, избрали почетным членом. Меня же почтили, как узнал вчера из присланной мне бумажки, избранием в действительные (!) члены и приглашением участвовать в Совете с правом голоса (sic). Подумаешь, какая честь, какие прерогативы! Из этой, простите за выражение – дурацкой* бумажки я увидел, что Владыка, все время уклоняясь от прямого ответа на мое заявление, хочет взять меня измором, забегая с разных сторон, и надеется, что я, в конце концов, буду работать на них, не имея возможности ничем руководить. Увидят, как на сей раз я далеко от желания лить воду на чужие колеса.

Пока кончаю. Шлю привет и искренние пожелания доброго здоровья Вам и Вашим дочерям.

Уважающий Вас Ал-др Анисимов

*Избрав "с правом голоса", не сообщили даже устава Общ-ва

P.S. В числе книг, мне "указанных" есть Helbig. Untersuchungon über die Campanische Wandgemälde. Может быть у Вас, в виду родственной близости к автору, есть эта книга?

№ 29. (ед. 542, л.157-158)

Новгород. Григорово.

Учит[ельская] Семин[ария]

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

очень извиняюсь за не особенно скорую высылку требуемых Общ-м сведений о моей "ученой" деятельности, но думаю, что если бы эти сведения и совсем не попали в издание, задуманное Вашим Общ-м, наука ничего бы не потеряла. Тем не менее, я по возможности, "подробно и точно" собрал эти сведения и посылаю на Ваше усмотрение. Как увидите, писания мои

257

распадаются "в 1-м периоде моего творчества" на статьи по истории русских университетов, "во 2-м" на статьи по археологии и истории искусства. Из своих писаний, кот-х, увы!, несколько больше, чем в этом списке, я указал только те, кот-ые хотя и с минимальной, но все таки пользой, могут быть прочитаны и несколько лет спустя. Все остальное – удалено.

Читал о юбилейном заседании Вашего Общ-ва и "заседании с Макаренко", и порадовался, что Петербург начинает заглядывать в Москву. У нас 20-го тоже будет свое юбилейное заседание, вероятно, под председательством нового губернатора (о кот-м хорошо отзываются, но которого я лично еще не видел), так как Общ-во наше заседает совместно с Архив[ной] комиссией. Романцев будет "доказывать" новгородское происхождение Романовых. Если докажет, горе Костроме!

Желаю Вам всего лучшего, а дочерям Вашим доброго здоровья, всей же Вашей семье веселой масленицы. Завидую, что около Вас в Москве теперь такая выставка икон.

Искренне Вас уважающий

Ал-др Анисимов

18-II-13

P.S. Не откажите при случае сообщить мне адрес Григ. Григ. Павлуцкого.

№ 30. (ед. 542, л.159-160) 20-II-13

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

на одной из недель Великого Поста я должен приехать, дня на четыре, в Москву и у меня зародилась мысль, прочитать у Вас в Общ-ве, доклад о здешнем епархиальном музее, кот-ый, в конце концов, не увидел бы света, если бы не было Моск[овского] Арх[еологического] Общ-ва и Всероссийских Съездов. Доклад, конечно, имеет смысл, если Вы согласитесь на новый необычный расход на него в форме заказа диапозитивов на стекле с открываемых икон. Фотограф Грабаря только что снял, по моему выбору, все наиболее значительное и едет в Питер печатать снимки. Если Вы найдете такую тему для Вашего Общ-ва подходящей, то я, с Вашего разрешения, закажу Лядову диапозитивы на сумму рублей в 10 или 15, смотря по Вашему указанию, и велю ему выслать эти диапозитивы мне, и с ними приеду в Москву. Точно определить времени приезда пока не могу и о сроке, по получении Вашего согласия на заказ, спишусь с Вами отдельно.

20-го было и у нас забавное заседание. На нем познакомился с новым губернатором и вынес от встречи приятное впечатление: он, видимо, будет содействовать делу археологии. Желаю Вам всего лучшего.

Новгород. Григорово

№ 31. (ед. 542, л.162)

Новгород

3-III-13

Искренне Вас уважающий

Ал-др Анисимов

Соглашаясь на доклад, Вы делаете такую оговорку, многоуважаемая графиня, что я скромно ретируюсь. Вы пишите, что приемлете предложение, если я "надеюсь представить интересный доклад". "Интерес" – понятие чисто субъективное и, не знаю, применимое ли в науке. Для меня, например, все, что об иконах написано (если, конечно, это не глупость), интересно уже только потому, что это касается иконографии. Для других же вся иконография только звук пустой и потому, что об ней не напиши, все будет не интересно. А посему, не рискуя вызвать разочарования и недовольства в Вас и, что еще более возможно, в членах Вашего общества, я предпочту оставить этот доклад в проекте.

Желаю Вам всего лучшего.

Адрес: Графине

Прасковье Сергеевне Уваровой Леонтьевский пер. соб[ственный] д[ом] Тверская ул.,

Москва

№ 32. (ед. 542, л. 161)

Новгород

20-III-13

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

Искренне Вас уважающий

Ал-др Анисимов

если я в состоянии буду сделать в Обществе сообщение, то только на 6-й неделе и в самом начале Страстной. Говорю "если" вовсе не потому, что продолжал бы разыгрывать из себя обиженного (я и тогда не был обижен, а почему, объясню при свидании), а потому что домашние дела могут серьезно задержать и лишить возможности приехать. Во всяком случае быть на 6-й неделе в Москве, видеть выставку и читать у Вас мое искреннее и горячее желание. Окончательно извещу Вас в конце 5-й недели.

Всего лучшего

Адрес: Графине

Прасковье Сергеевне Уваровой

Тверская, Леонтьевский пер. соб[ственный] д[ом] Москва

№ 33. (ед. 542, л.163)

Уважающий Вас. Ал-др Анисимов

Многоуважаемая Графиня Прасковья Сергеевна!

Вы немножко невнимательно присмотрелись к подписи, заключающей адрес: в ней значится не Новгород, а Н/Новгород, т.е. Нижний Новгород. А посему я, к сожалению, не могу помочь Вам в обнаружении автора сего безграмотного письма.

24-III-13

Новгород

№ 34. (ед. 542, л.164) 14-V-13

Н[овгород] У[чительская] С[еминария]

Многоуважаемая

Искренне Вас уважающий

Ал-др Анисимов

графиня Прасковья Сергеевна,

ответ Муравьева на Ваше письмо задержался, по-видимому, благодаря его отсутствию: он уезжал почти на месяц в Чернигов[скую] губ. к родственникам. Но на днях как раз он сам же мне говорил, что в конце мая ожидает Вас в Новгород в силу полученного от Вас извещения. Так[им] обр[азом], если он не ответил Вам, то это вопрос нескольких дней.

Показать Вам церковный музей, конечно, сочту не только своим долгом, но и сделаю это с большим и искренним удовольствием, ибо, в конце концов, кому же, как не Вам, устроившей поездки по губернии, обязан он историей своего возникновения. Я считал, что один этот Музей, пока еще небольшой, вправе был бы оправдать смысл созыва археол[огического] съезда в Новгороде.

Извиняясь за неделикатность, позволю себе напомнить Вам о Вашем обещании прислать мне "византийский альбом" Графа (текст уже у меня), будучи побуждаем к этому, главн[ым] образом, необходимостью спешной подготовки к маленькому курсу византийск[ого] искусства для народных учителей и учительниц, собираемым на лето губерн[ским] земством.

Желаю Вам доброго здоровья и надеюсь на скорое свидание.

На обороте: Графине

Прасковье Сергеевне Уваровой

Леонтьевский пер. Соб[ственный] д[ом] Тверская ул., Москва

С искренним к Вам уважением

Ал-др Анисимов

№ 35. (ед. 542, л.165)

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

желание Ваше постараюсь исполнить в непродолжительном времени, но разрешение Арсения, если Вы таковое получите, прошу прислать мне немедля вместе с письмом, в коем должно быть

написано, что произвести снимки Вы поручаете мне1). Это необходимо в виду того заявления дьякона, о кот-м я Вам говорил перед отъездом и кот-ое гласило, что Конкордин не велел никого допускать к фотографированию.

Лядов снимает мне за три рубля экземпляр, для Грабаря же он, действительно, делает дороже, полагая, что книгоиздательство Гроссман и Кнебель богаче отдельного заказчика. Я, конечно, закажу снимки от своего имени.

Предложение, заключающееся в письме Вашем к Аничкову, мы сообща обсудили. Первоначально не могли понять содержания, ибо Вы советуете отправить на разведки учеников какого-то Герасимова. Наконец, когда в Герасимове я узнал самого себя и много и весело посмеялся, решили не трогать Военно-Историч[еского] Общ-ва и предоставить ему одному исследовать или разыскать поле Шелонской битвы.

Вчера и сегодня слушал лекции Спицина на курсах об "любезных" ему "черепочках", о "посуде", кот-ой они (т.е. археологи) "не сыты" и о его буйных фантазиях насчет происхождения Новгорода. Многое было не безынтересно, но в общем про его чтения можно сказать, что они похожи на кучу столь любезных ему черепочков: обломков много, а целой посудины никак не сложишь.

Вчера же состоялось первое заседание новой музейной комиссии. Распределили отделы (я принял в заведование – церковный) и наметили изменения в распланировке и назначении помещений здания и в их бoльшем приспособлении для нужд музея.

Прочитал в газетах об избрании Вас доктором honoris causa* Кёнигсбергского университета и позволяю себе от всей души Вас приветствовать, а вместе с тем пожелать Вам доброго здоровья на многие годы.

Новгород Григорово 7-VI-13

Уважающий Вас Ал-др Анисимов

P.S. "Курса" своего издавать не думаю. Во 1-х, потому, что он, конечно, будет очень незрелым опытом, а во 2-х, если бы даже он заслуживал более широкого распространения, земство не ассигнует на это средств.

1)Только не обозначайте в этом письме, какие иконы и в каком количестве снимков Вы

поручаете мне снять, ибо количества житийных сцен ни Вы, ни я определить не можем. А этим буквоедам стоит только обозначить на бумажке предметы или цифру, как они не дадут двинуться ни вправо, ни влево.

№ 36. (ед. 542, л.166об) Новгород

8-VI-13

Многоуважаемая графиня, я позабыл в письме попросить Вас о русск[ом] переводе Шуази в Вашем издании. Я все-таки хотел бы воспользоваться и хоть просмотреть его до начала своих лекций. Буду также премного признателен, если Вы осуществите свое намерение, даже Вами на днях высказанное, и потребуете себе от Одесского Общ-ва работу Н.П. Кондакова о византийских храмах. На открытии курсов был здесь кн. Пав[ел] Павлович и мы вполне сошлись во взглядах на детали постройки церкви и школы. Был он и у меня, и теперь видел мое

261

"собрание", конечно, его не удивившее, но, видимо, все же доставившее некоторое удовольствие. От Ханенко не имею еще никакого ответа: главный должен прийти Вам.

Ал-др Анисимов

Адрес: Графине

Прасковье Сергеевне Уваровой

Леонтьевский пер. собств[енный] д[ом]

Москва

№ 37. (ед. 542, л.168-168 об) 2-VII-13

Григорово

В правом верхнем углу карандашом помета П.С. Уваровой: «Псковскому губерн[атору] и преосвящ[енному], Ляпустину и Окуличу»

Многоуважаемая Графиня Прасковья Сергеевна

сегодня утром я послал Вам ответную телеграмму, прося прислать Павлова восьмого июля. Дело в том, что я к самому моменту начала своих лекций на курсах простудился, но отказаться от чтения не мог, и приступил к нему. От этого горлу моему стало еще хуже, а лекции на воздухе и в сырых церквах совершенного погубили мой голос, и в настоящее время я говорю едва слышно и с большой болью в груди. В силу всего этого придется несколько растянуть лекции и кончу я только 4-го числа. Вместе с тем на этих днях был у меня гр. Ал-ей Ал. Бобринский и просил посодействовать ему в отыскании по городу материала для его издания – нового – по русской каменной резьбе, металич[еским] изделиям и изразцам. Так как он очень спешит, то придется сейчас же уделить ему дня два, и, так[им] обр[азом], я окажусь свободен числу к восьмому июля. Я телеграфировал Вам также, что необходима небольшая ассигновка на устройство временных дополнительных лесов. Вы помните, что нужен один лишний ряд в куполе, спуск в алтарь через иконостас, и этаж лесов в приделе Покрова Б[огороди]цы на хорах. Вчера, 1-го июля, Юкин, прекративший работу у архиепископа и уже успевший съездить в Москву, чтобы расстаться с Чириковыми, приступил к работам у Рождества и уже вчера же открыл ангела в композиции Благовещения в совершенно особом роде. Пока он работает без лесов, но скоро потребуются и они, а потому и деньги на них. Кроме того, необходимо, чтобы Вы просили Арсения распорядиться разобрать иконостас, так как без его указаний дьякон не соглашается на это, а священник несколько дней назад совершенно ослеп и подал в отставку. Необходимо спешить с этим делом, чтобы не вмешался новый священник, кот-ый, может быть окажется не полезным для нас человеком. Когда Юкин оставлял Чириковых, они очень вознегодовали и сказали ему, что понимают отчего это так вышло: между графиней Уваровой и Имп[ераторской] Археол[огической] Комиссией существует антагонизм, и Моск[овское] Общ- во и Археол[огическая] Комиссия работают взапуски, стараясь перегнать один другого, и так как Арх[еологическая] Комиссия до сих пор приглашала в качестве супер-арбитра самого Григ[ория] Чирикова, то графиня приглашает прямо Юкина, доказавшего свою работоспособность у Федора Стратилата; Юкин же по простоте выдаст все чириковские химические секреты и тогда их делу будет великий подрыв. Словом, сказано было ненужное, лишнее, потому что в этом торгующем мире каждый боится друг друга, каждый видит в другом

262

врага и конкурента. Мих[аил] Валер[ьянович] (Муравьев) имел неосторожность оповестить о намеченных нами работах у Рождества и Петра и Павла известного Вам Гусева (их два и я все путаю их имена) из Петербурга. Этот Гусев делал доклад на Съезде в отделе церковной археологии и теперь обратился к Мих[аилу] Вал[ерьяновичу] с просьбой предоставить ему возможность описания церкви П[етра] и П[авла] с ее открываемым иконостасом. Мих[аил] Вал[ерьянович] обратился ко мне, а я направил его к Вам, указав, что Вы, как председатель Моск[овского] Ком[ите]та, являетесь все же главным распорядителем в предпринятой работе, а Новгородский К[омите]т только сотрудничает. В странности предположения, что я почему-то буду этому противиться, Гусев, до того времени относившийся ко мне очень сурово (после того, как я отказался по указанию Ник[олая] Вас[ильеви]ча. убрать с выставки грязные иконы), сделал мне дипломатический визит, но я и без этого визита, все равно, никогда не позволил бы себе отговаривать Вас от предоставления этого описания Гусеву, так как в 1-х знаю, что Вы ни в чьих советах не нуждаетесь и лучше меня понимаете, как нужно делать, а во 2-х слишком мало знаком с Гусевым, как ученым работником, чтобы иметь возможность о нем высказываться. Я только просил бы Вас, если Вы согласитесь на предложение Гусева, предупредить его, что его работа не исключает возможности появления предварительных частичных опубликований, так как, едва выясниться, благодаря расчистке, общая физиономия иконостаса ц[еркви] П[етра] и П[авла], я не замедлю написать о нем доступную статью в "Ст[арые] Годы", как в свое время сделал это с ц[ерковью] Феодора Стр[атила]та, чем, надеюсь, только помог более широкому знакомству русской интеллигентной публики с родным памятником и отнюдь не повредил тому ученому изданию, кот-ое мы теперь затеваем. Как Вы уже знаете, в церковный музей никого не допускают фотографировать иконы, и Вы сами уже писали Арсению о соответствующем разрешении. Получили ли вы от него ответ? А, вот, я так получил длинное ответное послание, на ¾ наполненное сожалениями о том, что я не участвую в работе Общ-ва, им устроенного, и комплиментами по адресу моих услуг Музею и познаний в русской иконописи. Тем не менее, остальная ¼ письма представляет следующие строки: "Напрасно Вас удивляет отказ в фотографировании музейных предметов, мотивированный разного рода соображениями. Юридическое право не за Вами, – это теперь общее правило, особенно после последнего закона. Иное дело – нравственное право. Но тут – не область личных отношений". О каких "соображениях разного рода" и о каком "последнем законе" говорит Арсений, я не знаю, но ясно одно, что указаниями совести, по его мнению, можно руководствоваться только в личных отношениях, а отнюдь не общественных. Вот, до чего договариваются современные руководители православной церкви! Так[им] обр[азом] я остаюсь без снимков, и желаю только, чтобы Ваша миссия и миссия гр. Бобринского, принужденного сейчас обивать здесь пороги, увенчались бoльшим успехом. Может быть, вас обоих просто побояться, а, ведь страх в настоящее время, пожалуй, единственная сила, кот-ая может заставить человека быть благоразумным. Пока кончаю. Да! Получили ли Вы что-нибудь от Ханенко. Я написал ей тогда же и просил посылать на Ваше имя. Мне же, по крайней мере, она ничего не писала. Комиссия, образованная здешним Статист[ическим] Ком[итето]м для заведования губерн[ским] Музеем, приступила к делу и принимает коллекции. Я взял на себя церковный отдел. Парасковья Константиновна благодарит Вас за память и низко кланяется. Сейчас она вся погружена в цыплят и ягоды, и только события на Балканах в состоянии отвлечь ее внимание от этих хозяйственных объектов. Прошу Вас передать мой искренний привет и пожелания здоровья Вашим дочерям, надеясь, что теперь Вы уже все трое в Карачарове.

Желаю Вам, графиня, всего-всего лучшего.

263

Искренне Вас уважающий

Ал-др Анисимов

№ 38. (ед. 542, л.167)

385

2-VII-13

8 июня 1913 г.

Вслед за первым отправляю Вам, многоуважаемая графиня, второе письмо. Только что пришел ко мне из города Юкин. Он был у Арсения, коего застал в благодушном настроении. Арсений не отрицает того, что "благословил" Вас очищать фрески "Рождества", но откровенно заявляет, что официального разрешения он еще не давал. Иначе говоря, требуется бумажка от Вашего Комитета или просто от Вас, как Председательницы, с просьбой о разрешении, и только тогда, когда Его Высокопреосвященство даст свое письменное согласие, дело может считаться начатым официально. Сильно боюсь, что, по получении от Вас бумаги, Арсений не решится дать согласие самолично и направит дело в Археол[огическую] Комиссию и опять начнется междуведомственное сношение и волокита. Тем не менее, он совершенно не хочет препятствовать открытию фресок, хотя и отказался дать разрешение на разбор иконостаса, пока не получит соответствующего прошения на этот счет. Прошение же, конечно, опять-таки должно исходить от Вас, как лица, стоящего во главе учреждения, под официальной эгидой и ведением кот-го будет вестись реставрация. В бумаге придется, конечно, уже и указать, что Комитет поручает мне наблюдение за работами и делает меня ответственным лицом. Так[им] обр[азом], прошу Вас возможно скорее решить, как быть и поступать дальше, и сделать те шаги, кои Вы сочтете нужными. Пока же мы будем расчищать с П[авлом] И[вановичем] там, где можно, т.е. где не мешает иконостас и где не требуется еще стремянки или лесов. Это тем более возможно, что Арсений неоднократно говорил Павлу Ив[анови]чу и даже проводил его возгласом: "Работайте, работайте с Богом!", хотя и прибавил сейчас же вслед: "Но, только помните, что я этого не разрешал". За эти промежуточные часы получил письмо от Ханенко. Из этого послания явствует, что она моего письма не получила, а следовательно и просьбы о пожертвовании, кот-ая была в нем заключена. Завтра напишу ей. Я позволил себе не поблагодарить Вас за Шуази, за что очень и очень извиняюсь и прошу великодушно простить эту невольную неделикатность. Книгу о моск[овской] архитектуре Вы уже подарили мне раньше и потому присланный Вами экземпляр я передал Новг[ородскому] Общ-ву Люб[ителей] Др[евнос]ти, у которого ее не было.

Павел Иванович просит низко Вам кланяться.

С искренним к Вам Уважением

Ал-др Анисимов

№ 39. (ед. 542, л.169-170об) 10-VII-13

Новгород

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна

письмо Ваше получил и хотел предварительно побеседовать с Арсением прежде, чем писать Вам, но вчерашняя беседа Павла Ив[анови]ча с Конкординым побуждает меня спешно обратиться к Вам, и посему пишу Вам, сидя у Юкина, чтобы сегодня же опустить письмо. Благословляя Юкина расчищать Рождество, Арсений, как Вы помните, кончил словами: "С Богом! С Богом! Только помните, что я не разрешал ничего". Но оставлять человека наедине с Богом звучит в наше время самой злой насмешкой: Бог, очевидно, бессилен там, где действуют его смиренные служители. Проводив Юкина, Арсений вызвал Конкордина и сделал ему внушение, что церковь расчищают без ведома церковной власти, и что всего интереснее, церковно-археологического Общ-ва. Его Высокопреосвященство (по крайней мере так понял Юкин из слов Конкордина) превращает Общ-во в своего рода ведомство, a la Имп[ераторская] Археол[огическая] Комиссия, без разрешения коего в пределах епархии нельзя будет предпринять в церквах никакого дела с целью изучения или реставрации. Опираясь на выговор Арсения, Конкордин, в свою очередь, сделал выговор местному благочинному за допущение Юкина и меня самовольно распоряжаться в церкви.

Так[им] обр[азом], мы снова уретированы с ним, как жулики, или что-нибудь в этом роде и после этого стыдно причту показаться на глаза: выходит, что мы обманным образом подвели и священника, и дьякона под замечание. А в общем, все дела как видите, опять-таки, в бумажке: требуется официальное обращение от Вашего имени и тогда все пойдет своим чередом.

Пока, в силу Вашего письма, я приостановил работы у Рождества, тем более что Юкин нужен у Феодора Стратилата фотографу Павлову для постоянной помощи. Но нельзя забывать уже, что Юкин оставил Арсения и ушел от Чириковых только ради работ по поручению Комитета у Рождества и Петра и Павла. Если Ханенко не ответила еще до сих пор, то, ведь, 300 рублей комитета хватит как раз на июль, август и сентябрь, чтобы заплатить Павлу Ивановичу за работу, а в октябре он должен будет перейти уже к Петру и Павлу. К этому времени Варвара Николаевна несомненно ответит, а я еще съезжу в Питер, сделаю доклад об обеих церквах в Общ-ве защиты старины и постараюсь раздобыть от них денег. Начав же и бросивши сейчас, мы во 1-х совершенно подорвем свой авторитет и дадим возможность злорадно ликовать по поводу крушения нашего дела всяким охотникам, а во 2-х сильно подведем (и материально и нравственно) Павла Ив[анови]ча, как человека нам доверившегося. В силу этого, я полагаю, необходимо теперь же официально поставить это дело и получить от Арсения нужное для расчистки и уборки иконостаса разрешение.

По наведенным Павл[ом] Ив[ановиче]м справкам Вам дано всемилостивейшее разрешение на снятие 8-ми (и только 8-ми) икон церковного Музея. Список их есть и у дьякона, и у Павлова и поэтому помощь моя едва ли нужна. Вы помнится желали иметь детали жития Ник[ол]ая Чуд[отвор]ца, но я сильно опасаюсь, что разрешив Вам снять всю икону сразу, они не дадут Вам снять каждое клеймо в отдельности: ведь на бумажке написано 8 икон, а тогда выйдет пожалуй 16 или 24.

Я все эти дни хожу в город: наметили с Павловым и композиции, и детали, и всего вышло по его подсчету около 140 снимков. Опыты первого дня были неудачны; пришлось переснимать. Теперь дело идет хорошо. На днях вышло в издании Некрасова описание ярославской церкви Иоанна Предтечи: вот превосходно изданная книга! Глядя на неё, я все мечтаю: если бы так издать Федора Стратилата! – Пав[ел] Ив[анович] просит Вам кланяться. Желаю Вам всего лучшего.

Искренне Вас уважающий

Ал-др Анисимов

№ 40. (ед. 542, л.171-171об)

Новгород Григорово 19-VII-13

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна!

Готов выслушивать со вниманием тысячи Ваших выговоров и нахлобучек из великого и искреннего к Вам уважения, но хорошо когда они – эти выговоры и нахлобучки – убеждают ум и трогают сердце. К сожалению, в последних Ваших письмах, многое осталось чуждым и непонятным моей душе. К Арсению я всегда относился как к человеку, и никогда не игнорировал его прав. Если он так думал и думает, то глубоко ошибается. Я протестовал против его желания сделать свое скороспелое Общ-во "ведомством" и долго еще буду протестовать, а Вы смешали эти два предмета, и на этом построили свое обвинение. Несправедливо упрекаете Вы меня и в том, что я "сманил" Юкина от Чириковых. Он сам уже не первый год тяготился службой у них, порывался уйти и только искал хоть какой-нибудь самостоятельной работы. Прежде чем решиться на это, он спрашивал меня, и я воздержался от всяких советов, предоставил все дело его собственному выбору. Об этом я говорил Вам при личном свидании, и этого я думаю довольно. Вы спрашивали меня, я помню, обдуманно ли поступает Юкин, и я Вам ответил, что это исключительно его дело. Он же лично находит, что потратил достаточно много молодых сил и лет на Чириковых – отца и сыновей, – много послужил им и теперь достоин того, чтобы поработать для себя. Ухода его от Чириковых давно добивался и Арсений и 3-го дня, когда я виделся с ним, он уже открыто просил меня уговорить Юкина поступить к нему на службу в Музей (4 часа работы в день за 50 руб. в месяц). Ради этого Арсений к 1-му июля спешил покончить условие с Чириковыми, находя непосредственные сношения с Юкиным гораздо более выгодными для Музея. Ради этого и я просил Вас начать у Рожд[ест]ва работы и начал их с 1-го июля, чтобы и нам не лишиться дорогого летнего времени и чтобы и Павлу Ив[анови]чу не быть без куска хлеба. Когда вы стали писать ваши последние письма, я, – хотя и считал, что Юкин вступил уже на работу от Комитета, – остановил эту работу и оставил его без заработка, как ни было это тяжело и для него, и для меня. В настоящее время Пав[ел] Ив[анович] безвозмездно, из любви к делу, отчищает икону Феодора Страт[илата] с житием, находящуюся в церкви, и помогает П.И. Богомолову при снятии фрески. Сегодня я получил письмо от В.Н.Ханенко, где она пишет, что отправила "лепту" на Ваше имя в Москву. Думаю, что эта "лепта" не велика, судя по ее письму. Но принимая в расчет, что Юкин 4 часа будет, наверное, занят в церковном музее и сможет уделить теперь Комитету тоже только 4 часа, расход комитета выразится в 50 рублях в месяц, не считая лесов. Далее, Ваше обращение к Архиепископу и моя "человеческая" беседа с ним близят к концу официальное разрешение вопроса о церквах Рожд[ест]ва и Петра и Павла. А посему я просил бы Вашего согласия на возобновление работ у Рожд[ест]ва, разумеется с согласия Арсения. Время уходит, и прямо становится страшно, что мы ничего не успеем сделать, как следует, к Съезду. Не могу понять и Ваших слов о Новгор[одском] Комитете. Конечно, он ничего не готовил и не предпринимал никаких шагов в деле церквей Рожд[ест]ва и П[етра] и П[авла]. Ведь я же говорил Вам, что я впервые делаю это предложение в Ком[ите]те и только при условии, если Вы согласны принять и практически поддержать мой проект, так как Новг[ородский] Ком[ите]т сам не имеет средств, а силы его по части церковн[ой] археологии, весьма ограничены и представлены только

Романцевым (в области разработки рукописей) и Вашим покорным слугой. Что же касается двоения Комитета между Москвой и Питером, то может быть это и имело место в других случаях и в другое время, но зато не имеет никакого места в данном деле. Наконец, относительно совместной работы нескольких людей над одним памятником, я всегда думал так, как Вы думаете, и мне всегда казалось бесконечно отвратительной борьба из-за того, кто скажет "первый" и издаст "неизданное". Обращаюсь к фотографиям. Здесь жду Ваших перунов и заранее принимаю их на свою грешную голову. У Федора Стр[атила]та мы с Богомоловым сделали не только 100 снимков, кот-х Вам казалось много, но целых 115. Завтра, все втроем, идем в Волотово и Ковалево, потом в Нередицу и снова закончим в городе, у Рожд[ест]ва и Спаса Преображения, благодаря чему накопится еще около 25 лишних снимков. Но мне хотелось бы, давая исчерпывающий "свод" фресок Стратилата, отметить и их место среди других новгородских росписей, и я думаю, что в идее Вы не будете против этого. Что же касается того, как я превращу эту идею в факт, то об этом остается скромно умолчать, ибо лучше того, что могу сделать, все равно не сделаю, а постараться как я умею, постараюсь и приложу все силы. Вы предлагаете мне воспользоваться данным Вам правом снимать в Музее. Здесь уже итак в лицо говорят мне, что снимки с икон делаются не для Вас, а для меня, и упорно дают понять, что не будут снимать больше тех восьми икон, кот-ые Вы имели неосторожность перечислить в своем письме к Арсению. Если же разрешение фотографировать дано Вам в безусловной форме, без ограничения определенным кругом икон (я не видел бумаги, посланной Вам), тогда телеграфируйте мне хотя бы в форме ("фотографируйте Музее дополнительно, что найдете нужным") и я еще успею задержать на день-на два Богомолова. Я получил от В.Н. Щепкина любезное предложение помочь мне в области палеографии фресок, чему крайне рад.

Простите, что так небрежно написано. Очень спешу, ибо уже ночь, завтра рано – в Волотово, а голова и так едва держится от усталости за эти дни езды и хождения в город.

Желаю Вам доброго здоровья и всего лучшего.

Уважающий Вас Ал-др Анисимов.

№ 41. (ед. 542, л.172-172об) 26-VII-13

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна

сегодня Вы, наверное, именинница и потому позвольте, хотя и с опозданием, приветствовать Вас с днем Ангела и от души пожелать Вам здоровья на много лет. Вчера я получил Вашу телеграмму (она почему-то проплутала по другим русским Неаполям) и сегодня был с Петр[ом] Ив[ановичем] Богомоловым в Музее. Дьякон, как и следовало ожидать отрицает и как я уже предупреждал Вас, прежде всего заявил, что он может дать снять только 8 икон. В ответ на это, я сказал, что о его словах насчет восьми икон я уже сообщил Вам, ибо, – пояснил я – в моем списке их значится шестнадцать, и Вы телеграммой известили меня, чтобы я снимал дополнительно, что найду нужным. Дьякон снова заявил, что он даст снять какие угодно, но только восемь икон, причем фотографировать святцы никоим образом не разрешается. Я ответил, что такого рода разрешение ставит меня в необходимость из шестнадцати икон выбрать восемь неизвестно каких, и потому я прошу его указать мне, на чем мне остановить

267

свой выбор. Он растерялся и предложил обратиться к архиепископу с письмом, что я и сделал. Опасаясь, однако, что Арсений затянет ответ или опять на что-нибудь "разгневается", я не счел себя в праве рисковать Вашими интересами ради своих, и просил Петра Иван[ови]ча завтра же начать снимать для Вас восемь икон. Вот их список:

1) ик[она] св18. Николая Чуд[отворца] с жит[ием]

2) статуя св. Ник[олая] Чуд[отворца] (дверцы отдельно)

3) ик[она] св. Дмитрия с. ж[итием]

4) ик[она] св. Никиты с. ж[итием]

5) ик[она] св. Варлаамия Хутынского с. ж[итием]

6) ик[она] Вознесения

7) Страшный Суд (древнейшая композиция, из Борисогл[ебской] церкви)

8) ик[она] св. Георгия (пешего)

все житийные сцены буду сняты в отдельности по две зараз, что, в общем, вместо восьми, образует около сорока снимков.

Как видите, я позволил себе изменить несколько Ваш список. Благовещение я заменил Вознесением, а 2-ой Страшный Суд – Варлаамием. Сделал я это опять-таки не для себя, так как икона Благовещения (и даже деталь ее) уже снята для Грабаря, и он, как было с его фотографиями новгородских фресок, всегда [готов] предоставить свои снимки в Ваше распоряжение. Перед иконой же Вознесения, по словам дьякона, Вы особенно долго сидели, и она Вам очень понравилась. Что же касается 2-го Стр[ашного] Суда, то он еще далеко не расчищен, икона же Варлаамия одна из самых лучших в Музее и ее житийные сцены, которыми Вы так интересуетесь, превосходны. Думаю поэтому, что Вы не осудите меня за допущенные изменения, ибо диктовались они только желанием быть полезным Вам. Что же касается моих личных задач, то им, очевидно, суждено остаться в области пожеланий и пока махнуть на них рукой. Вы же, я думаю, не откажете мне в разрешении воспользоваться некоторыми Вашими снимками для небольшой стать и в "Старые Годы". Фрески ведь уже сняты. Остается одна, самая трудная попытка – снять пророков св. Софии в куполе из его окон. Не пугайтесь количества снимков и не браните меня: судя по вашим телеграмме, Вы сами не против допущенного мною излишка, а во 2-х часть снимков я делал для "Русской Художеств[енной] Летописи" (издаваемой Маковским) только попутно, в расчете, что оплатив их Павлову, он потом предоставит их в наше распоряжение. Юкин, расчистив 6 клейм иконы Федора Стратилата и средник, уехал в Москву до понедельника и тогда возобновит работу. Я очень сожалею, что принужден был показать Вашу телеграмму дьякону. Прочитав в ней слова, относящиеся к возобновления работ у Рождества, он удивленно спросил (или сообщил?): "да, ведь, там запрещено работать!" Я ответил ему, что это дело владыки и графини, которые сносятся между собою сами, и не посторонним мешаться в это. Опасаясь, как бы снова не вышло какой-нибудь худой сплетни ибо этот кляузнический народ только этим и живет. Шлю привет Вашим дочерям и добрые пожелания всей Вашей семье.

Уважающий Вас Ал-др Анисимов

№ 42. (ед. 542, л.173-173об) 4-VIII-13

18 Здесь и далее авторское сокращение слова «святой».

Есть карандашная помета Уваровой -неразборчиво

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна

как видите, я обитаюсь сейчас у Дмитрия Вас[ильевича]ча в его новгородском имении, но уже послезавтра я снова буду в Новгороде, так как 7-го в Сем[инар]ии начинаются экзамены. Так[им] обр[азом], на долю отдыха мне выпало только 5 дней.

30-го июля я проводил милейшего Вашего фотографа и просил его, как только снимки будут готовы, прислать их мне. Сделать так я просил потому, что из числа сделанных им снимков я должен 16 отделить для Маковского, кот-му обещал статью общего характера о Новгородской фреске, а из числа остальных выбрать те, которые были бы наиболее удобны для знакомства с ними Вяч[еслава] Н[иколаевича] Щепкина, как памятники не только художества, но и палеографии. Сделать все это по негативам было трудно, да и не хотелось задерживать крайне переутомившегося Богомолова.

Иконы были сняты далеко не так как хотелось бы. У фотографа не хватило нужного числа пластинок, а на его требование по телеграфу ответили из Москвы отказом и приказали прекратить работу и вернуться. Тем не менее все, желаемые Вами иконы были сняты: не удалось зафиксировать только детали, чем Вы так интересуетесь. Впрочем, Вы всегда можете наверстать потерянное, когда пришлете кого-либо в Новгород вторично.

Боюсь, что я оказался хорошим пророком. В прошлом письме я высказывал сожаление, что дьякон, "хранящий" музей, видел Вашу телеграмму ко мне, в той ее части, кот-ая касалась возобновления работ у "Рождества". 30-го мы возобновили с Пав[лом] Ив[ановичем] эти работы и открыли в конце абсиды часть фигуры Божией Матери с Младенцем на руках. А вечером новый священник принес бумагу, от имени Консистории, в кот-ой предписывалось прекратить работы по расчистке фресок, правда временно, но все же прекратить. Сколь долго протянется это временное прекращение, ведомо одному Богу, ибо и сам архиепископ, со стороны кот-го, конечно, исходит это распоряжение, не знает, когда кончится его каприз или, что еще хуже, страх. Политик он все-таки большой и, как я давненько еще говорил Вам, теперь, пожалуй, сносится по этому делу с археолог[ической] комиссией. Если же таких сношений нет, то значит всё дело создалось на почве мелочного самолюбия: "как смела графиня распорядиться о возобновлении работ, если я не дал еще официального разрешения?!"… Дай Бог, чтобы все это поскорее уладилось. Я, со своей стороны, конечно, не сделаю теперь ни одного шага, и не раньше двинусь, чем придет соответствующая бумага от Его Высокопреосвященства.

Экзамены в Сем[инар]ии продолжатся с неделю. Числа 14-го–15-го я освобожусь и тогда думаю съездить дня на три в Псков, чтобы ознакомиться с его церквами и иконами. Сейчас, отдыхая у очаровательнейших стариков Стасовых, любуясь на их светлую старость, хранящую в чистоте все старые заветы и идеалы шестидесятых годов, перечитываю монографию Костомарова о сев[ерных] русск[их] народоправствах и с печалью думаю о конце своей свободы, и предстоящем избиении младенцев на конкурсных испытаниях, кот-ые никогда не обходятся без тяжелых переживаний не только для экзаменующихся, но и для экзаменующих.

Шлю низкий поклон Вашим дочерям и желаю Вам доброго здоровья.

Уважающий Вас Ал-др Анисимов

№ 43. (ед. 542, л.175)

Григорово

11-VIII-13

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна!

я получил Ваше письмо от 5/VIII с извещением, что Вами получено разрешение на очистку фресок у Рож[дес]тва. Я тотчас же написал об этом Павлу Ив[анови]чу и просил его справиться у Конкордина, как члена Консистории, сделано ли распоряжение о допущении нас с Пав[лом] Ив[анови]чем к работе у Рожд[ест]ва, так как без распоряжения консистории священник нас туда не допустит. Сегодня Пав[ел] Ив[анови]ч пришел ко мне (я сам сижу с утра до ночи за экзаменационным столом) и сообщил, что Конкордин, в ответ на его справки, в свою очередь сообщил, что Консистория не даст такого распоряжения священнику, так как дело о расчистке Рожд[ест]ва передано ею на рассмотрение Археол[огической] Комиссии. Очевидно, пока от последней не будет разрешения, не будет такового и нам. Вы не пишите, от кого получено Вами разрешение, и потому я ничего не могу предпринять со своей стороны для распутывания этого узла. Во вторник, если дела отпустят, думаю поехать к Владыке, но еще не знаю, буду ли свободен. Должен кончить, так как иду экзаменовать в Сем[инар]ию и прошу простить краткость и некоторую беспорядочность письма.

Искренне Вас уважающий

Ал-др Анисимов

№ 44. (ед. 542, л.176-176об)

Григорово

16-VIII-13

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна!

Сегодня получил Ваше письмо от 13/VIII. В тот день, когда Вы его писали, я был у Арсения, чтобы еще раз выяснить вопрос о Рождестве. Он ответил, что под разрешением о кот-м Вы мне писали в письме от 5/VIII, Вы разумеете, вероятно, его – Арсения – согласие на очистку фресок, каковое согласие он, действительно, Вам послал. Но он лично, со своей стороны, считает свое согласие недостаточным и ждет разрешения Арх[еологической] Ком[иссии], кот-ую он запросил по этому делу. Когда это разрешение Комиссии будет получено, он допустит нас к работам. О наступлении осени я ему уже говорил, но ведь, для людей, верящих и уважающих только бумагу, ничто не убедительно. Когда от Комиссии придет эта бумага за № таким-то, природа должна будет, по их мнению, обратиться вспять и за августом последует июль. Ну, да Бог с ними! Надоели они мне, как горькая редька. Видно плети обухом не перешибешь! Фотографии от Павлова я просил раньше себе вовсе не потому, что будучи дитятей ХХ в., не уважаю Ваших прав, как хозяина, а только потому, что у этих фотографий не один хозяин, а два: Вы и С.К. Маковский. Как я уже писал Вам, я воспользовался присутствием Богомолова для того, чтобы одновременно заказать ему несколько снимков для двух статей, заказанных мне Маковским. Снимки эти Богом[оло]в сделал, но, не желая утомлять его и без того уставшего, я не отобрал этих снимков в негативах и хотел это сделать уже на отпечатках. Теперь, когда Вы распорядились, чтобы фотографии были присланы сначала Вам, я очень прошу Вас по возможности ускорить пересылку мне снимков по просмотре их. Я обещался дать Маковскому статью еще к августу, а теперь, видимо, она едва ли поспеет и к сентябрю, так как написать ее

270

без снимков я не смогу. Далее Вы писали мне в письме от 5/VIII, чтобы я написал о Федоре Стр[атила]те к псковск[ом]у съезду, а между тем мы уславливались с Вами – и, – надеюсь, – Вы не потребуете от меня письменного удостоверения в этом, как Арсений, – что работа моя о Федоре Стр[атила]те выйдет ко времени юбилея Вашего Общ-ва, своего рода юбилейным изданием. Писать ее для включения в труды Новгород[ского] Съезда я не рассчитывал и не знаю, стоит ли вносить такие перемены в наш первоначальный уговор. Это сократило бы время моей работы в ущерб ее качеству, кот-ое и так будет, вероятно, не очень высоким. А Вы едва ли захотите, чтобы я писал о Федоре Стр[атила]те наспех и кое-как. При последнем свидании Арсений все время просил меня написать что-нибудь для "трудов" его Общ-ва. Просьбы были столь настойчивы, что я обещал. Надеюсь, Вы не откажите мне в разрешении воспользоваться некоторыми фотографиями Богомолова с икон Музея, сделанными для Вас. Тогда пусть Арсений лишний раз почувствует, что не нам его благодарить надо, а ему Вас и других, работающих над иконами. О смерти Павловского сообщил Вам не то Аничков, не то Муравьев в весеннем заседании нашего Комитета под Вашим председательством. Я узнаю на днях точнее об источниках этого известия и тогда сообщу Вам. Сегодня вечером мне сообщили из города, что в Новгород должны приехать сегодня же Кондаков в сопровождении Чирикова. Тут же находится уже и Нерадовский, пришедший, как говорят, в восторг и восхищение от фресок Стратилата. Завтра увижусь с ними и опишу Вам своевременно результаты свидания. Я очень рад увидеть и Кондакова и Нерадовского. Первого я глубоко чту, как учителя всех нас и настоящего большого европейского ученого, а второму симпатизирую, как энергичному работнику и милому человеку.

Прасковья Конст-на низко Вам кланяется и просит пожелать Вам доброго здоровья. Шлю привет Вашим дочерям и желаю Вам всего лучшего.

Уважающий Вас Ал-др Анисимов.

№ 45. (ед. 542, л.177-177об)

467

Григорово

1–IX–13

18 сент. 1913 г.

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна

спешу поздравить Вас с некоторого рода радостью: архиепископ разрешил приступить к работе у Рождества, ибо Арх[еологическая] Ком[иссия] соизволила ответить согласием. Только со своей стороны он ставит наблюдателя от себя – свящ[енника] Конкордина, т.е. председателя церковного Общ-ва, в чем нельзя не видеть стремления его пристегнуть к делу и свою организацию, с кот-ой он носится, как с писаной торбой. Конкордину предписано два раза в неделю бывать на работах в церкви. Нам с Павл[ом] Ив[ановичем] это очень улыбается: мешать он нам едва ли будет, а доверия к нам зато будет больше. Покрышкин со своей стороны тоже тщится создать наблюдательный пункт над П[авлом] И[вановичем] и мною, так как пишет в частном письме (кажется к Романцеву) о желательности создания комиссии для наблюдения за ходом работ у Рожд[ест]ва. Как Вы может быть помните, в заседании Комитета, в кот-м Вы председательствовали, было постановлено поручить работы П[авлу] И[вановичу], а наблюдение

271

мне, и считать это дело ведущимся по инициативе Новгород[ского] Комитета, но под общим руководством Московск[овского] Комитета. Арх[еологической] Комиссии, видимо, это не по душе: ни Вас, ни меня она не жалует. Между тем Покрышкину должно быть хорошо известно, что фактически эти наблюдения комиссии не играют никакой роли: у Фед[ора] Стр[атила]та было семь, если не больше нянек, но из них некоторые не были на работах ни разу. Стальнов только раза два за все три года поднялся на леса, Романцев и Муравьев не решались идти выше первого этажа, и, в конце концов, только Пав[ел] Ив[анович] и я знали, что и как делается в церкви. Не говорю о Чирикове и Покрышкине потому, что они бывали только наездами. Так[им] обр[азом], все эти комиссии – сущие пустяки, и я лично буду, конечно, указывать на их бесполезность, когда в нашем комитете зайдет о них речь. От Ханенко на днях я получил письмо: она жертвует триста рублей и обещается их выслать почему-то прямо мне, но я до сих пор еще ничего не получил. Когда же получу, я передам их казначею нашего комитета, а по израсходовании представим Вам отчет. Работы начнем завтра и сейчас же станем воздвигать леса. По мере хода работ я буду извещать Вас, а на Рожд[ест]во приеду почитать в Вашем Общ- ве. Не забудьте ради Бога, если разрешение, о кот-м шло столько речи, касалось только ц[еркви] Рождества, что у нас в октябре должны начаться работы у Петра и Павла. Если до сих пор Вы списывались с Арсением только о Рождестве, спешите, пожалуйста, скорее снестись о Петре и Павле, будучи теперь научены горьким опытом. Ведь, дело опять поплывет в пресловутую археолог[ическую] комиссию, а времени терять нельзя. Иначе ничего не успеем сделать к Съезду. Мое писание о Фед[оре] Стр[атила]те будет, разумеется готово к концу будущего июля и в этом смысле я могу представить его к Съезду в форме краткого извлечения. Вы интересуетесь мнением Кондакова о новых открытиях. Могу сказать одно: Ник[олай] Павл[ович] с Чириковым держали себя, как авгуры, которые только одни понимают друг друга и для кот-ых сообщение другим своей профессиональной тайны кажется равносильным утрате авторитета божественного всевластия в глазах толпы. Это произвело на меня такое тяжелое впечатление, что я поспешил оставить их общество и более не напоминать им о себе. Это было тем более необходимо, что к ним присосалась семья Харитоненко, кот-ая ни на шаг не отставала от них и своей пошлой болтовней могла довести только до нервного расстройства. Богоматерь у Преображения Кондаков смотрел при мне и, действительно, она ему очень понравилась. Рожд[ест]во, как говорил П[авел] И[ванович], тоже привело его в восторг. Очень сожалею о Вашем семейном горе и желаю, что бы оно избыло поскорее, и Ваш сын оправился от болезни всем Вам на радость. У меня дома тоже не очень весело: гимназию, в кот-ой был директором отчим, сделали правительственной и заместили его каким-то знакомым округу чиновником, а собственной гимназии в Муроме до сих пор не дают открыть. Поэтому он остался без места и сейчас находится у меня с мамой, чтобы сообща решить, что делать дальше. Параск[овья] Конст[антиновна] Вам очень кланяется и оба мы желаем Вам всего лучшего. Прошу Вас передать мой привет Вашим дочерям.

Ал-др Анисимов. Сюда приехал Лядов: если хотите доснять иконы в музее, чего не успел сделать Богомолов, телеграфируйте "поручаю Лядову доснять иконы церковного музея", так как иначе его не допустят.

№ 46. (ед. 542, л.178-179об)

486

272

Григорово 12-IХ-13 26 сент. 1913 г. XVI Арх. С.

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

Хотя в последнем письме своем Вы уже писали, чтобы до Вашего возвращения в Москву я воздержался от писем, тем не менее обстоятельства, о коих я пишу Вам столь существенны, что я желал бы сообщить их и сделать Вам известными возможно скорее.

Около 1-го сентября, вследствие Вашего письма (как гласила резолюция архиепископа), мы с Павл[ом] Ив[анови]чем были допущены к работам у "Рождества". 3-го сентября начали систематически работать, как я уже писал Вам в своем последнем письме, а 9-го снова принуждены были прекратить работу благодаря новому распоряжению Арсения. Между 3-м и 10-м сентября произошло следующее. 4-го сент[ября] я был приглашен Муравьевым на заседание Правления Общ-ва любителей древности. Там были доложены два письма Покрышкина (к Романцеву и Муравьеву), в которых он просил об образовании в Общ-ве особой наблюдательной комиссии, для заведования реставрацией у "Рождества", подобно той комиссии, которая заведовала расчисткой Федора Стратилата. По выслушании писем Покрышкина, я указал, что они направлены не по адресу, ибо Общ-во любителей древности никакого отношения к расчистке Рождества не имеет. Весною, в заседании Новг[ородского] Предвар[ительного] комитета, в Вашем присутствии и под Вашим председательством, они постановили просить Московск[ий] Предв[арительный] Комитет взять на себя это дело, дать средства и вести работу, свое же участие проявили лишь в поручении мне искать жертвователей и заведовать работами, как лицу принадлежащему к составу Комитета, живущему в Новгороде и знакомому уже с делом расчистки фресок и икон. Теперь же, осенью, когда Археол[огическая] Комиссия пожелала установить какой-то контроль, они готовы на образование ни к чему не нужной комиссии и, притом, незаконной, так как Общ-во и Комитет два различных учреждения и состоят не совсем из одних и тех же лиц. Поэтому я предлагаю ответить Покрышкину, что Общ-во не имеет никакого отношения к реставрации "Рождества", комиссий никаких уполномочивать не может, а если Имп[ераторская] Археол[огическая] Комиссия желает "наблюдать", то это её дело и у неё есть всегда к тому и юридич[еская] и фактич[еская] возможность. После этого Муравьев и [Волконский?] стали вертеться на стульях и кланяться в разные стороны, хотя здесь был только еще один член Правления Общ-ва – директор народн[ых ] учил[ищ] Дворянский (Аничков же отсутствовал). Говорили что "нам нужна графиня, но нужна и Археол[огическая] Комиссия", что "нам с Покрышкиным ссориться нельзя и надо исполнить его желание", тем не менее возразить мне они ничего не могли и никакой, разумеется, комиссии избрано не было, хотя Покрышкин и просил поспешить с её избранием, к его приезду. 6-го он, собственно, приехал в Новгород, был в церкви, был у Арсения, был у Муравьева, был у всех, только не у меня, т.е. у единственного пока лица, имеющего хоть сколько-нибудь серьезные полномочия в деле расчистки. Что делали все эти господа, о чем шушукались, сказать не могу, – но что было у Покрышкина с Юкиным и Арсением сейчас расскажу. 8-го сент[ября] Пав[ел] Ив[анович] пришел ко мне и сообщил, что Покрышкин был в церкви, – восторгался, был в Музее – восторгался, был у Федора Стратилатта

– снова восторгался, благодарил, назвал Павла Ив[анови]ча первым мастером, но … сказал, что все же необходимо установить наблюдение за его работой от имени Археол[огической] Комиссии при непременном присутствии в наблюдательном органе Григ[ория] Осип[овича]

273

Чирикова. Пав[ел] Ив[анович] покорно все это выслушал, за комплементы благодарил, но не решился напомнить Покрышкину, что тот, во время расчистки [икон] Федора Стратилата, не раз обращался к нему с советом уйти от Чирикова и работать самостоятельно, говоря, что теперь он справиться с делом [и] без указки другого мастера. У Юкина осталось только одно горькое чувство, что несмотря на все расточаемые ему признания, его все же ставят под контроль его бывшего хозяина, уйти от кот-го ему стоило такого труда. Поэтому он заявил мне, что если во главе работ будет, действительно, учреждена комиссия с Чириковым, то он у "Рождества" работать не станет. В этот день мы решили с ним не принимать во внимание требования Покрышкина приостановить работы и на следующий день продолжать их, полагая, что у нас одно лицо, кот-му мы "подчинены", это – Вы, и фактически нам может помешать только запрещение архиепископа. Вследствие этого Пав. Ив. явился 9-го числа на работу. В этом решении он утвердился тем более, что Покрышкин требую прекращения работ сказал: "впрочем, можете их продолжать, но только тогда не сваливайте ответственности за результат их на Археол[огическую] Комиссию", Тем не менее священник ц[еркви] Рождества предъявил Юкину бумагу, где архиепископ предписывал приостановить работы в церкви впредь до основания особой наблюдательной комиссии при непременном условии: включения в нее Чирикова и поручения самой работы Юкину. Так[им] обр[азом], мастером, приглашенным Вами от имени Московск[овского] Комитета, кто-то распоряжается, как пешкой, думая, что он должен работать у Рожд[ест]ва [от] всякого учреждения, кот-ое [к нему] приставят, а лицо, уполномоченное Вами для руководства работами, т.е. я, признается как бы вовсе несуществующим. Священник, говоря между нами, предложил нам продолжать работу, […] сказав, что видит, что здесь творится что-то ненужное и грязное, до чего ему нет дела. Но зная, что это поведет к новому конфликту с Арсением и что это не может быть одобрено Вами, мы отказались от дальнейших работ и сейчас же [поехали] к Архиепископу. Вы поверите, что я вел себя вполне корректно и сдержано, настолько сдержанно, что когда я уходил, Арсений сказал мне, что очень сожалеет, что я так редко навещаю его и что я очень часто бываю ему нужен. На мой вопрос, почему последовало новое запрещение, он рассказал мне следующее: когда в конце августа он получил Ваше письмо, где Вы высказывали свой взгляд на расчистку "Рождества", как на дело, вовсе не подведомственное Арх[еологической] Комиссии, заведующей восстановлением уже измененных памятников, Ваши слова произвели на него большое впечатление, убедили его, и тогда, по Вашему письму, он приказал допустить уполномоченных Вами лиц к работе. Когда же приехал Покрышкин и стал оспаривать эту точку зрения, говоря, что и это дело подведомственно Археолог[ической] Комиссии, то Арсений поколебался. Ему предложили устроить Комиссию, заведующую реставрацией "Рождества", стать ее председателем и т.д. Приезжал даже Муравьев! Но Арсений от председательства отказался, предоставил им составлять Комиссию, как хотят, а на распоряжение о приостановке работ согласился. После этого я попросил его выслушать меня, и рассказал всю историю вопроса с самого начала по пунктам, указав, что приостановка работ создает совершенно новое положение вещей и ставит Моск[овский] Археол[огический] Комитет под контроль Покрышкина, Чирикова и Муравьева, когда Комитет легко сам мог бы взять всех этих лиц под свое наблюдение. Арсений выслушал меня чрезвычайно внимательно, был, видимо, очень тронут и с большим чувством сказал мне, что видит теперь, "как гадко и неприлично поступила Археол[огическая] Комиссия с графиней". После этого он спросил меня, что же я посоветую ему делать в настоящий момент. Я ответил, что ничего посоветовать ему не могу, но что, конечно, ему, раз он принял Вашу точку зрения, нужно было держаться её до конца, не

колебаться и не вводить в дело осложнений, в лице постоянного и ненужного контроля Арх[еологической] Комиссии. Если последняя считает себя в праве следить за работой, то пусть присылает своих чиновников из Питера, платя им обильные прогоны, и пусть они, если найдут упущения в работе Павл[а] Ив[анови]ча и в моем руководстве, жалуются Вам, председательнице Моск[овского] Ком[ите]та, как единственному лицу, стоящему во главе дела и морально отвечающему за его исход. Только при условии такого контроля сможем мы с Павл[ом] Ив[анови]чем работать у Рожд[ест]ва все же остальные комбинации для нас не приемлемы: у работ должен быть один мастер и один заведующий, контроль же высший […] что Моск[овского] Ком-та, а на [стороне] могут делать хоть сто комиссий для наблюдения и пусть все сто жалуются на нас комитету, если это будет нужно. Вместе с тем я напомнил Арсению роль "комиссии" у Федора Стратилата: было много членов, но Чириков приезжал только изредка, Покрышкин еще реже, Стальнов и Романцев интересовались только расходами, а работали только двое Пав[ел] Ив[анович] и я. Поэтому, закончил я, если только реставрация будет подчинена какой-то Комиссии, мы с Пав[лом] Ив[ановичем] не работники в "Рождестве" и я заранее прошу Владыку усвоить окончательно Вашу точку зрения хотя бы по отношению к ц[еркви] Петра и Павла и разрешить нам от имени Моск[овского] Комитета произвести хоть эту работу: если архиепископ решается расчищать иконы, взятые в Музей и иногда имеющие первостепенное значение, не спрашивал при этом Археол[огическую] Комисс[ию], то тем более [он] может расчистить по своей воле живой, действующий иконостас, не спрашиваясь указки из Петербурга. На эту просьбу Арсений ответил согласием, и я просил его официально ответить Вам, чтобы мы, имея уже Ваше распоряжение, могли приступить к работе. Вот тогда-то, провожая меня, Арсений и просил меня почаще приезжать к нему, что бы ему было с кем посоветоваться. Так[им] обр[азом], работы снова прекращены и дело стоит. Вы, конечно, графиня, имеете свой взгляд на вещи […] [можете] совсем не согласиться с моими мнениями и поведением, кои я проявил [в этом деле] и высказал в этом письме. Но я, по своему разумению, считал долгом беречь достоинство того учреждения, кот-ое мы с Павл[ом] Ив[ановичем] здесь представляли; которое брало на себя материальную и моральную ответственность и первое взялось за памятники и которое наконец само авторитетно настолько, чтобы быть освобожденным от ненужного соглядатайства. Ведь молчали же все эти господа, когда были одни голые стены. А как открылись чудесные произведения искусства и оказались деньги на работу, так нашлись сейчас же и сотни хозяев, готовых взять на себя тяжелый труд дать новорожденному памятнику свою фамилию, стать его Колумбами. Я получил фотографии Павлова и, не скрою, во многих случаях испытал жестокое разочарование: многие снимки очень плохи и не достойны воспроизведения. У нашего Лядова (говорю "нашего" потому что он очень акклиматизировался в Новгороде, особенно по части пьянства) некоторые снимки несравненно выше. В Музее Пав[ел] Ив[анович] расчищает сейчас две знаменитые иконы: 1) битва суздальцев с новгородцами и 2) молящиеся новгородцы. Я обещался написать Арсению для сборника статью об иконе Варлаама Хутынского, для "Русской иконы" об иконе Федора Стратилата и потому воспользовался Вашим разрешением издать при статьях Ваши снимки, за что приношу Вам свою великую благодарность. Очень хотел бы знать, как обстоят дела в Вашей семье, поправляется ли Ваш больной сын, да не откуда узнать. А между тем не раз [вспоминали] об этом с тревогой, именно потому, что это есть Ваша личная тревога, тревога матери. Искренне желаю, чтобы поскорее все разрешилось благополучно и Вы могли отдохнуть душой. Шлю низкий поклон Вашим дочерям.

Ал-др Анисимов

№ 47 (ед. 542, л.180-180об)

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

наши письма разошлись, так как, оказывается, мы писали друг другу в один и тот же день – 12- го сентября – и в тот же день отправили их на почту. Из Вашего письма я заключаю, что Вы не против образования "особой" комиссии для наблюдения за расчисткой фресок, так как роль её будет чисто формальная. Я лично думаю иначе, что, конечно, не должно Вас беспокоить: я полагаю, что "Комиссия" эта потому и не желательна, что она бесполезна для дела, и, как все бесполезное, не нужна. Однако, если бы она оказалась только бесполезной и ненужной, это бы было еще ничего, но я опасаюсь, что она окажется просто вредной. Её составят во 1-х из местных "археологов", во 2-х из представителей епархиальной власти, в 3-х из членов Археолог[ической] комиссии и в 4-х из Чирикова. Местные "археологи" интересуются церквами, как прошлогодним снегом, священники всего бояться, Покрышкин и Романов будут являться редко, а Чириков едва ли станет благожелать Юкину, кот-ый от него ушел. Будучи разрознены, т.е. не представляя из себя "Комиссии", все эти элементы были бы довольно безвредны, ограничивались бы сплетнями и болтовней, а дело шло бы своим чередом. Но тут, будучи организованы в учреждение и облечены властью, они могут творить всякие фокусы и упражняться в применении своих высоких полномочий. Я отнюдь не против делового и [периодического] наблюдения за реставрацией со стороны Археол[огической] Комиссии и Епарх[иальной] власти, но совершенно против вмешательства местных "любителей" и Чирикова. В последнем случае я должен протестовать во 1-х потому, что Пав[ел] Ив[анович] ни в коем случае не согласится работать по указке Чирикова, а во 2-х потому, что Чириков самым нахальным образом втерт сюда (конечно, не без личного своего участия) Археол[огической] Комиссией без всякого предварительного обмена мнений с Моск[овским] Археол[огическим] Комитетом, т.е. с Вами. Ведь, нельзя же забывать, что вместо каких-либо сношений с Вами, Археол[огическая] Комиссия телеграфно известила Арсения, что она поручает работы Чирикову и командирует в особую комиссию Покрышкина и Романова. Кто ей сказал, что Вы согласны поручить работы тому, кого она укажет, и что Вы согласны поставить работы под наблюдение учреждения, ею же указанного, – это – тайна для всех. Словом эти господа распоряжаются в чужом доме и чужими деньгами по своему произволу, полагая, что они единственные хозяева дела. Все это не может не возмущать, и я лично, повторяю, испытываю одно желание – устраниться от дела. На днях я был в Питере и виделся с назначенным Романовым. Этот тонкий политик сообщил мне, что его назначили, даже не спросив его согласия, но что он, конечно, рад служить; что Арх[еологической] Ком[исс]ии следует подчиняться всегда и во всем, так как тогда погибнет вся старина и т.д., и т.д. На все это я ответил ему, что я не против контроля Археол[огической] Комиссии и Епархиальн[ой]ч власти, но никакой комиссии подчиняться не стану: могут устраивать хоть 10 комиссий, но пусть все эти комиссии доносят о допущенных неправильностях Моск[овскому] Комитету и только его я буду слушаться, как хозяина дела. Романов предложил мне повидаться с Покрышкиным и я согласился на это свидание на нейтральной почве Музея Ал[ександра]дра III. Но Покр[ышки]ну почему-то было нельзя приехать, ибо, ведь, у него, бедного, на руках, вся древняя Россия! Романов стал меня уговаривать поехать в Археол[огическую] Ком[иссию], но я деликатно отклонил это предложение, стараясь дать ему понять, что я, как представитель учреждения,

явно игнорируемого Комиссией, не считаю для себя возможным обращаться к ней, пока она сама ко мне не обратилась по данному делу. 19-го числа я заседал впервые в совете церковно- археологич[еского] общества, где оба мы с архиепископом излагали ход событий: Арсений сказал, что он ничего не имеет против того, что организую "особую" комиссию, Археол[огическая] Ком[иссия] не включает туда представителей церковного общества: пусть себе "наблюдают" те, кому того очень хочется, он же будет ждать, когда обстоятельства примут благоприятный оборот. Так[им] обр[азом], он, очевидно, удерживается от всякого дальнейшего вмешательства в кашу, которую сам заварил, и ждет, когда Археол[огическая] Комиссия и Моск[овский] Комитет сами договорятся между собой.

Очень-очень соболезную Вашему горю и был крайне опечален, узнав, что Вашему сыну не лучше. Что же такое у него за болезнь и неужели усилия врачей тщетны и нельзя принять никаких мер?

На Ваш вопрос об отчиме пока не отвечаю: Вам и так сейчас достаточно тяжело, чтобы слушать о чужих горях, да теперь, все равно, делу нельзя помочь, по крайней мере на этот год. Потом, в более благоприятные сроки, напишу об этом и все расскажу. А пока желаю Вам много-много сил душевных и телесных и низко кланяюсь Вашим дочерям.

Новгород

Учит[ельская] Семин[ария] 22-IX-13

№ 48. (ед. 542, л.181-181об)

Новгород. 2-Х-13

Уважающий Вас Ал-др Анисимов.

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

много раз порывался писать Вам по получении Вашего последнего письма, но рука не поднималась начать с Вами снова беседу о всех этих дрязгах после того большого семейного горя, которое Вы понесли. Потому и сейчас пишу Вам с стесненным сердцем и насилую себя. По получении Вашего категорического письма, я отправился окончательно выяснять дело с реставрацией иконостаса Петра и Павла к архиепископу, у кот-го в руках оказалось уже другое Ваше – не менее категорическое – письмо. Этим последним он был приведен в величайшее раздражение, страшно бранился, но все же сказал, что он уже давно дал разрешение на эту реставрацию. Через несколько дней я был в Консистории и навел справки. Оказалось, что там не только не имеется никакого разрешения архиепископа, но даже нет просьбы Моск[овского] Комитета о разрешении расчистки икон Юкину под моим наблюдением. Случилось же это так. Начав весною переписку с Консисторией и Арсением относительно ц[еркви] Рождества, Вы впоследствии совершенно естественно приобрели уверенность, что одновременно Вы вели переговоры и о ц[еркви] Петра и Павла, ибо оба эти мои предложения Комитету были сделаны вместе и тесно связаны между собою. Однако, на самом деле, Вы ни разу не подняли в своих комитетских бумагах этого вопроса и только раз, осенью, когда я видел, что дело с Рождеством погибает и просил Вас выяснить хотя бы дело с Петр[ом] и Павл[ом], Вы в частном письме к архиепископу просили кончить хоть этот вопрос, т.е. вопрос очистки иконостаса Петропавловской церкви. Напротив, в консистории скопилось целое бумажное производство по

277

делу "Гусев – ц[ерковь] П[етра] и П[авла]". Будучи уверены, что дело об очистке икон Петра и Павла Юкиным под моим наблюдением начато еще весною, Вы летом обратились с просьбой допустить Гусева на обследование результатов нашей реставрационной работы. В Консистории же, ничего не зная о проекте нашей с Юкиным реставрации, вообразили, что Вы просите допустить Гусева лично расчищать иконы и фрески (!) ц[еркви] Петра и П[авла], и начала переписку с Археолог[ической] Комиссией. Так возникло это дикое дело "Гусев – ц[ерковь] П[етра] и П[авла]". Понадобилось не меньше недели, чтобы втолковать Арсению и Консистории, что здесь по вине нашего с Вами недосмотра, произошло печальное недоразумение. Выяснив […], что дело идет о реставрации икон Юкиным под моим руководством на средства Предвар[ительного] Комитета и что Гусев просит только разрешить описать результаты наших работ, я добился от архиепископа обещания допустить нас к этим работам без санкции Археол[огической] Комиссии. С этою целью я просил Муравьева немедленно обратиться к Арсению с просьбой (т.е. письменным ходатайством на сей раз официальным) допустить Комитет к реставрации П[етра] и П[авла] и по настоянию секретаря консистории Андреева включил в это ходатайство фразу, кот-ая давала Консистории право формальное, т.е. для нее единственно-существенное, – решить дело помимо Археол[огической] Комиссии. А именно я написал, что Комитет не имеет в виду, " ни исправление, ни изменение, ни обновление" памятника, а только очистку икон от грязи и копоти. Тем не менее, когда эти "книжники" и фарисеи получили бумагу Комитета, составленную по их же указанию, страх объял их чернильные души и они, несмотря на ясно выраженную волю архиепископа, отправили запрос в Археол[огическую] Комиссию. Узнав это, я был приведен в такую степень раздражения, что тотчас же написал Арсению письмо, в кот-м заявлял, что немедленно возьму из Комитета деньги жертвователя (от Ханенко уже получено 300 руб.) и обращу их на очистку икон губернского Музея. Письмо мое было получено Арсением накануне его отъезда в Питер, т.е. 30/Х, и передано им в Консисторию. Когда же Конкордин явился с этим письмом к Арсению, спрашивая его, что делать с этим частным письмом, в котором я не скупился на теплые выражения по адресу Консистории, то архиепископ сказал ему, что приказывает допустить нас с Юкиным работать, что это решение – окончательное и что если Археол[огическая] Комиссия не снова вмешается, то он возьмет иконы к себе и там их отчистит, но Археол[огической] Комиссии не уступит в этом вопросе ничего. Это распоряжение Арсения передано мне Конкординым вчера вечером, и теперь я хоть этим исходом могу несколько порадовать Вас. Вы не поверите, как и мне "все это опротивело, как я устал от этой мелкой, бессмысленной борьбы со всеми этими фарисеями, подменившими Христа исходящей бумагой и разменявшими Бога на гроши. Под конец я уже начал все чаще и чаще вспоминать знаменитое хомяковское: "Не рассуждай, не хлопочи: Безумство ищет, глупость судит" и т.д., а Пав[ел] Ив[анович] Юкин совсем расстроился. Все неприятности последнего времени и травля Археол[огической] Комиссией так повлияли на его здоровье, что он раз уже уезжал недели на две в Питер, а теперь хочет ложиться в больницу. Если последнего не произойдет, то на днях мы начнем расчистку икон ц[еркви] П[етра] и П[авла]. Я понемногу работаю по Фед[ору] Страт[илату], читаю нужные книги, собираю материал и последнего накопилось уже по существу настолько достаточно, что в январе, наверное, приступлю к писанию первой главы – истории храма. Пока же самое важное – иконография, и в настоящий момент значительная часть снимков гостит у В.Н. Щепкина, кот-ый обещал поделиться со мной своими "палеографическими" соображениями.

278

На основании устройства заседания в честь достославных Михаила Васильевича и Федора Евгеньевича заключаю, что Вы уже вернулись к делам. Желаю Вам много душевной и телесной бодрости и низко кланяюсь Вашим дочерям.

Искренне Вас уважающий

Ал-др Анисимов

№ 49. (ед. 542, л.182-182об)

640

20 Дек. 1914 г.

Новгород, Григорово

12-ХII-13

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

извиняюсь за позднее написание этого письма, но это время было так много дела, связанного и с Семинарией, и с "древностями", что старался откладывать всё, что можно было отложить. Теперь и земское собрание приходит к концу, и с археологией многое выяснилось, и я берусь за перо.

Расчистка иконостаса Петра и Павла началась, но вперед ушла недалеко. Юкин едва оправился сам, как должен был отправить на операцию в Питер свою жену. Это отняло несколько дней, да и работает он ежедневно только по четыре часа, так как остальные – четыре занят в музее епархиальном. Тем не менее, то, что мы наметили с Вами еще весной, будет выполнено ко времени моей поездки на Святках в Москву. Вы желали, чтобы на свой доклад в Московском Комитете (или Обществе?) я привез одну из икон петропавл[овского] иконостаса, отчищенную наполовину, дабы Комитет мог решить ассигновку на расчистку, видя характер и результат работы перед собой. Поэтому мы с Павл[ом] Ив[ановичем] спешим отчистить к этому времени две иконы: один праздник (Вознесение Г[оспо]дне) и одну доску с двумя пророками. Каждая будет отчищена только наполовину. В Москву я привезу их секретно, никому не говоря об этом, так как боюсь, что, если здесь узнают об этом моем намерении, то воспрепятствуют. Когда же узнают post factum, пусть бранятся: я порицаний не боюсь, если знаю, что не сделал ничего вредного для дела, и перенесу нападения.

Теперь прошу Вас ответить мне: где я должен делать доклад об этой реставрации – в Комитете или в Обществе? Мне помнится, что Вы говорили о Комитете, так как ведь, деньги дает он. Но может быть я ошибаюсь? Или может быть фактически (лучше сказать – практически) все равно, где ни читать? Мне-то, конечно, это все равно. Если доклад о Петре и Павле и Рождестве можно делать и в Вашем Обществе, то я могу расширить его тему и сообщить вообще о "Новостях Новгородской церковной археологии". Я бы тогда рассказал и о новом церковном музее (т.е. епархиальном), о взятии в него погибающего иконостаса (правильнее говоря – остатков иконостаса) Спасо-Нередицкой церкви, о ближайших задачах церковной археологии и т.д. Говоря по правде и без прикрас, мы за последнее время сильно шевелимся с Вашей помощью и теперь здесь есть что посмотреть. Хорошо было бы, если бы Вы приказали Павлову сделать к моему докладу диапозитивы на стекле с фресок Рождества и Спаса Преображения и с некоторых – по Вашему выбору – икон епархиального Музея. Время доклада изберите сами: я проведу в Москве обе недели, и посему назначайте день, как сами считаете более удобным. К докладу приедет и Юкин, чтобы демонстрировать, если потребуется, способ очистки икон, во

избежание всяких кривотолков о подмазывании, порче и тому подобных пустяках, в действительности не существующих.

На расчистку петропавловского иконостаса ежедневно только в течение четырех часов я решился в силу того, что средства на это дело ограничиваются пока суммой в 800 руб. (300 от Комитета по Вашему личному распоряжению, 300 от В.Н. Ханенко и 200 от самой церкви). Но я стоял бы за приглашение Павлу Ивановичу помощника, тоже за 50 руб., тем более что по первоначальному нашему проекту, как Вы помните, предполагалась ассигновка на реставрацию ежемесячно 100 рублей. Если этого не сделать, то памятник в главных своих частях не поспеет к Съезду, что, конечно, было бы весьма обидно. В силу этого я просил бы Вашего разрешения на приглашение Юкину помощника: у него есть на примете один юноша (кажется, его племянник), кот-ый в настоящий момент работает по расчистке икон в Музее Ал[ексан]дра III в Питере и о кот-м Юкин отзывается как о хорошем и добросовестном мастере. Разумеется, за те 50 рублей, кот-ые он стал бы получать от Комитета, он должен был бы работать не четыре часа, а шесть-семь, так как по мастерству и опытности все же не может равняться с Юкиным. По этому вопросу я буду ожидать Вашего ответа.

Вы когда-то спрашивали меня насчет "благонадежности" моего отчима, так как летом слышали что-то насчет него в связи с его кандидатурой в директора несуществующей Муромской гимназии. В то время я удержался от ответа, так как и Вас постигло тогда большое семейное горе, и мне было тяжко на душе в связи с затруднительным положением моего отчима и моей матери, в которое их незаслуженно и грубо поставил попечитель Виленского Уч[ебного] округа. Об умоначертании моего отчима можете судить по мне: обоих нас можно обозначить термином "читатели "Русских Ведомостей". В союзники мы никогда не пойдем, но не пойдем и в социалисты, нормальный же рост хозяйственной и умственной культуры России поддерживаем и будем поддерживать каких бы это лишений нам не стоило. Надеюсь, Вы никогда не сомневаетесь в том, что, в качестве историка и образованного человека, я не стану поддерживать иной точки зрения, кроме эволюционной. Что же касается школы, то я прежде всего считаю, что задача её – культура ума и сердца, – и к политике она не имеет никакого отношения. Ученик должен вырасти прежде всего гуманным и честным человеком, а потом мастером своей специальности. Вот и всё. Так думаю я и так думает мой отчим, – человек весьма серьезный, трезвый, прямой, справедливый, но строгий с учениками, сторонник гуманного воспитания, но и разумной дисциплины. Если же кто-то в Муроме зачислил его в разряды революционеров, так это потому, что у нас – увы! – есть еще много людей, для которых самая эволюция жизни – естественная, планомерная и постепенная – равносильна революции. С этими господами ничего не сделаешь и человеку, задача кот-го распространять просвещение, с ними не сговориться до конца жизни. Сейчас мой отчим поступил преподавателем математики в Виленское реальное училище. Если человек, обладающий вышеизложенными качествами, заслуживает, с Вашей точки зрения, быть руководителем среднего учебного заведения, я буду очень признателен Вам, если Вы поддержите его в стремлении получить место директора в одной из гимназий Московского Учебного округа. Если же нет, то, конечно, я не позволю себе беспокоить Вас никакими просьбами о содействии и помощи. Желаю Вам и дочерям Вашим доброго здоровья, искренне радуюсь, что Вы снова возвращаетесь к работе и надеюсь на скорое свидание.

Уважающий Вас Ал-др Анисимов

№ 50. (ед. 542, л.184-185)

Н[овгород] 27-I-14

Карандашом сверху [приписки Уваровой]: «Что обещала вам из изданий Графа?». Далее красным карандашом: «Прислать ли билетов»

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

я получил Ваше письмо и, согласно Вашему желанию, посылаю Вам книжку Конкордина. Очень извиняюсь за запоздание, но всю эту неделю я был у постели больной Прасковьи Конст[антинов]ны.

Относительно желания моего свозить иконы Петра и Павла в Москву никакого разговора не было, так как архиепископа я еще не видел (он в Питере), остальные "власти" не считают нужным или возможным мешаться в это дело. А может быть и просто все позабыли, не придав моей "попытке" большого фактического значения.

Расчистка икон идет, как и прежде. Пав[ел] Ив[анович] работает ежедневно по 4 часа, но помощника не приглашает. Размеры определенной Вами ассигновки (500 р.) подействовали на него убивающе. Он ожидал, что Общ-во даст возможность очистить весь иконостас, и при этом условии решил вызвать племянника из Петербурга, где тот работает в Музее Ал[ексан]дра III. Но отрывать мастера-юношу от прочного и хорошего заработка для работы, кот-ая может продлиться не больше 6-7 месяцев, не имеет смысла. Думаю, что благодаря этому работы пойдут довольно тихо и к Съезду может быть будет готов лишь местный чин.

Записки Филимонова, об отыскании и издании кот-х я Вас просил, были составлены им во время посещения Новгорода в 1849 году. Он предполагал доложить результаты сличения их с описанием Макария в Моск[овском] Общ-ве любителей древнорусского искусства при Моск[овском] Румянц[евском] Музее. Может быть в бумагах этого Общ-ва , в Музее Румянц[евском] или Историч[еском], рукопись эта и находится.

Шлю низкий поклон Вашим дочерям и желаю всей Вашей семье доброго здоровья.

Уважающий Вас Ал-др Анисимов

P.S. А Вы были правы, когда говорили мне, что наш Муравьев переходит в Москву. Он сделал это так тайно и скрыто от нас, что я не мог поверить, тем более что он – действительный "патриот своего отечества". Уход его отсюда – большая потеря для дела археологии, кот-ой он занимался если и не всегда удачно и впопад, то с искренним увлечением. Пробуждение в местном общ-ве интереса к археологии за последние годы обязано главн[ым] образ[ом] ему. Вы отнеслись к этому скептически, когда я говорил Вам об этом, но это так. Мне, живя здесь, – виднее, чем Вам. Вы глядите, конечно, с "всероссийской" точки зрения и по своему правы, так как среди русских ученых и деятелей археологии, он, разумеется, величина небольшая. Все же привлеките его в свое Общ-во. Он будет особенно ценен для Вас, как информационная инстанция. Мы просили остаться его редактором "Сборника".

№ 51. (ед. 542, л.186-187)

276

26 Апр. 1914 г.

3-III-14

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

извиняюсь, что не ответил сразу на Ваше письмо: был очень занят писанием статьи для 3-го №

"Софии". Вот, ответы на Ваши вопросы:

1) Имя Арсения в миру: Авксентий Георгиевич Стадницкий. Более подробные сведения в 3-м томе Нового энциклоп[едического] словаря Брокгауза и Эфрона.

2) "Программу поступления" в нашу Семинарию Вам посылаю, но "программы курса" у нас нет: о ней можно судить по отчетам (земским), каковые, если желаете, я Вам пошлю. Говоря же коротко, в нашей Сем[инар]ии курс среднего мужского учебного заведения без иностранных языков, но осложненный преподаванием педагогики, методики всех предметов в объеме двухклассн[ого] училища, гигиены и практическими уроками так же в объеме курса двухклассн[ого] училища (каковое при Сем[инар]ии имеются).

3) С Конкординым еще не виделся и потому не мог узнать, есть и какие-либо данные у них в архиве о вещах, захваченных Грозным из св. Софии.

4) Романцеву о Ваших книгах скажу при при первой же встрече.

5) Свое curriculum vitae для Вашего Общ-ва прилагаю; не уверен только достаточен ли его объем, но думаю, что едва ли большего и заслуживаю.

Сообщу Вам приятную новость. Юкин съездил в Москву (конечно, с моего согласия) и взял себе помощника (6 часов ежедневно за 50 руб. в месяц). Дело пошло, разумеется, быстрее. Весною часть часов намерены все же посвятить "Рождеству", благо разрешение (окончательное) на расчистку фресок уже получено. В среду одна иконы деисусного чина и 3 праздничного будут поставлены на место и будет преступлено, как мы с Вами уговорились, к расчистке только местных икон, начиная с главной иконы "Петра и Павла" с житием. Гусев осаждает Юкина любезнейшими письмами, признаваясь ему в "дружеской связи" и прося, вопреки нашему с Вами уговору, кот-ый Вы передали ему, как решение Вашего Общ-ва, отчистить или, по крайней мере, отмыть малярные изображения на цоколе. Меня он успешно игнорирует, и делает это настолько явно и нетактично, что члены здешнего Комитета (поверьте искренности – не по моей инициативе!) решили собраться и обсудить его отношение в Комитету, так как рассматривают меня, как представителя и уполномоченного этого учреждения. Я лично просил не поднимать этого вопроса, так как лично меня этот глупый человек очень мало беспокоит: если он станет мешаться в дело расчистки, я сумею показать ему его место, а "исследовать" и снимать он, конечно, волен все, хотя бы даже обратную сторону икон.

Порадую Вас еще: из Спаса Нередицкого взяли, наконец, в Епархиальный Музей весь иконостас, [припарили] все иконы и мы уже попробовали храмовую икону "Преображения". Нечто дивное и не имеющее себе подобного! Вообще владыка очень поладил со мной за этот приезд послушав, во 1-х моих просьб относительно Спаса Нередицкого, а во 2-х сознавшись, что очень сожалеет, что не послушал меня с самого начала и не взял сразу всех икон, чем дал повод к разным диким сплетням. Словом, не известно, что дальше будет, а пока здесь дело идет на всех парах, и Съезду, действительно, будет что посмотреть нового.

Низко кланяюсь Вашим дочерям и желаю Вам и им всего-всего доброго.

Искренне Вас уважающий Ал-др Ан

Мое curriculum vitae:

Родился 30 марта 1877 года. Кончил 2-ю московскую гимназию и Московский университет по историческому отделению филологического факультета. С осени 1904 года служит

282

преподавателем в мужской учительской семинарии Новгородского губернского земства в дер. Григорово близ Новгорода. По командировке Моск[овского] Предв[арительного] Комитета XV- го Съезда объехал около 400 церквей новгородской епархии (преимущественно в северных и восточных уездах губернии), участвовал в организации церковного отдела выставки съезда*. Привезенные из поездки иконы, утварь, рукописи и облачения положили начало собраниям епархиального музея, открытого арх[иепископом] Арсением. В течении 3-х лет наблюдал в качестве члена особой Комиссии за расчисткой фресок ц[еркви] Феодора Стратилата на Торговой стороне, сделал о них доклад на XV Съезде и сообщил об них первые сведения в печати (Старые Годы, Февраль, 1911 года). Поднял вопрос о расчистке фресок в ц[еркви] Рождества Христова на Рождественском кладбище, начатой летом 1912 года П.И. Юкиным, и вместе с ним продолжал эту расчистку в течение лета 1913 года (Старые Годы, Декабрь 1913 года). Предложил Моск[овскому] Предв[арительному] Комит. XVI-го Съезда произвести расчистку иконостаса ц[еркви] Петра и Павла на Софийской Стороне и в настоящее время наблюдает за этой расчисткой. Помещал статьи по вопросам археологии и истории искусства в "Русских Ведомостях", "Русской художеств[енной] летописи" и "Софии". Делал доклады в Моск[овском] Археол[огическом] Общ-ве, Петерб[ургском] Общ-ве защиты и охраны памятн[иков] искусства и старины, на Всероссийском Съезде художников и Новг[ородском] Общ-ве любит[елей] древности о текущих новостях новгородской церковной археологии. Состоит заведующим церковным отделом Новгородского губернского музея и следит за работами мастерской по расчистке икон Новгородского епархиального музея.

*и описал её (Старые Годы, Октябрь, 1911 года).

№ 52. (ед. 542, л.188-189)

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

посылаю Вам два годовых отчета нашей Семинарии. У здешней женской ничего своего нет и даже тогда, когда к ней обращаются за программой поступления, она отсылает… в Москву! Простите, что выслал эти отчеты не сразу. Может быть, они Вам нужны были еще в Можайске, откуда Вы писали мне?

Кто будет избран на место Муравьева? – не знаю. Думаю, что Романцев. По крайней мере, мне этого хотелось бы и свое влияние я употребляю в этом направлении. Выборы будут происходить во второй половине Святок, т.е. как раз тогда, когда Вы собираетесь быть здесь. Так[им] обр[азом], может быть Вы и сами лично, будете участвовать в выборах нового председателя.

Работа "по Петру и Павлу" идет весьма недурно. Храмовая икона П[етра] и П[авла] (житийная)

будет перлом!

Через неделю я буду снова в Москве на несколько дней. Поэтому прошу Вас позвонить г. Машкову (архитектору, кот-ый не показал нам реставрации Усп[енского] Собора) и не отказать в любезности сообщить ему, что я готов удовлетворить его просьбу и прочесть доклад о новгородских фресках в каком-то ихнем архитектурном обществе. Но не знаю, что потребуется от моего доклада и поэтому просил бы сообщить его намерения и желания. Пробуду я в Москве до четверга 6-й недели включительно, а потом должен ехать в Петербург.

Параск[овья] Конст[антиновна] просит Вам низко кланяться и желает Вам доброго здоровья, а я присоединяюсь к этому пожеланию и прошу Вас передать мой привет Вашим дочерям.

283

16-III-14

Новгород

далее карандашом неразборчиво

№ 53. (ед. 542, л.190-190об) 5-V-14,

Новгород, Григорово

С искреннем уважением

Ал-др Анисимов

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

напрасно Вы тревожитесь так о судьбе Иконостаса Петропавловской церкви. Ведь, если даже Павлу Ив[анови]чу будет предписано ехать куда-нибудь, работа по расчистке все равно не остановится. Вы сами видели приглашенного нами 2-го мастера: он работает по 6 часов в день очень усердно и продуктивно. Самые ответственные части ему заготовляет Пав[ел] Ив[анович], а остальное чистит он. Так, напр[имер], лица и руки отчищает Юкин, а одежды и фон – его помощник. Если Юкину придется уехать, то перед отъездом он расчистит лики на нескольких иконах, а остальное предоставит мастеру. Кроме того, я то, ведь, никуда не уеду и буду все время следить за работой и не дам ей остановиться. Что же касается моих познаний в технике расчистки, то, как Вам известно, я уже не первый год разбираюсь во всем сам, и даже тот же Юкин нередко советуется теперь со мною о том, как расчистить ту или другую икону.

Здоровье Пав[ла] Ив[анови]ча в таком состоянии: ему делали прокол и стало легче; сегодня он уезжает для нового освидетельствования в Петербург и там окончательно решится, что ему дальше делать, – ехать ли куда-либо в лечебное место или только временно прекратить работу и отдохнуть. Чувствует он себя после прокола ничего, но все же в таком состоянии продолжать работу невозможно и врач, делавший прокол, советовал показаться снова. Ко всем удовольствиям прибавилась еще трахома, так что придется лечить и глаза.

Относительно фотографий к моей работе позвольте спросит Вас следующее. Во 1-х сколько снимков желали бы Вы видеть воспроизведенными? Во 2-х могу ли я по миновании в них надобности снова получить их? Первый вопрос я задаю потому, что ученые, наиболее интересующиеся историей русской фрески, среди них и Айналов, советовали воспроизвести все, за исключением лишь тех фрагментов, кот-ые дают слишком мало. Говоря это, они указывали на первостепенное и исключительное значение памятника и на невозможность дальнейшего его исследования после уничтожения лесов. Второй вопрос я задаю потому, что, если снимки могут мне месяца через два быть возвращены, то текст к ним, написанный мною без них – за лето, – я могу по ним окончательно проверить и к октябрю прислать его для набора. Ибо были бы готовы клише, а набрать три-четыре листа текста не так уж долго: больше шестидесяти страниц я едва ли напишу. Кроме того, разве нужны Павлову эти снимки: ведь, для изготовления клише ему все равно нужно делать новые оттиски. Для этого я мог бы специально приехать в Москву и отобрать ему негативы или прислать снимки, имеющиеся у меня, на каких-нибудь две-три недели, чтобы он по ним сам сделал новые оттиски.

Вчера у нас было заседание Общ-ва Любителей Древности, на кот-м присутствовал и Муравьев. Заслушан доклад Комиссии по ремонту стен Кремля: смета исчислена в сумме 197 тысяч (ремонт полный и окончательный). Решили просить сразу, так как просьбы по мелочам не лучше удовлетворяются, да маленькими затычками и не остановить разрушения детинца. В

284

общем же, просьбы и о 197 тысячах и о 13 тысячах – в настоящее время – донкихотство. На том же заседании была почтена и бумага консистории весьма невероятного свойства. Консистория и Арсений (доклад Консистории утвержден им), требуют во 1-х, чтобы наше Общ-во тотчас после Съезда убрало леса, восстановило старый иконостас и привело церковь в благопристойный вид, во 2-х, чтобы оно сняло леса извне церкви и ее оштукатурило, в 3-х, чтобы оно летом освободило приделы для от сложенного там иконостаса, т.е. сняло, очевидно, сарай и перевезло туда по меньшей мере на двадцати подводах все части иконостаса. Словом, приказание за приказанием, неизвестно только одно: откуда взять деньги, а также зачем затрачены 5 тысяч на очистку фресок, если старый иконостас их опять закроет. Я предложил ответить на бумагу следующее: денег нет и скоро не будет; леса будут сняты тогда, когда будут деньги; иконостас в прежнем виде не будет и не должен быть восстановлен никогда и, если епархиальная власть не может понять этого, то ее должны заставить понять, что значит хранить национальный памятник; церковь снаружи может быть поновлена только Археолог[ической] Комиссией. Муравьев внес другое предложение: ничего не отвечать Консистории, но сейчас же дать знать Археол[огической] Комиссии, что памятнику грозит серьезная опасность от епархиальной власти. Можете себе представить теперь, графиня, кто-такое Арсений? Основывать церк[овно]-археологическое Общ-во, Музей, кричать на всех перекрестках о своих "передовых" взглядах, требовать от всех восхваления себя, а потом несмотря на неоднократные разъяснения настаивать на закрытии фресок, на расчистку кот-х ушло столько денег времени и труда. Можно теперь оценить всю искренность и степень глубины этих археологических интересов. Очевидно, и Вам не миновать принять участие во всей этой трагикомической истории. Примите еще в расчет, что, ведь, речь идет не о приведении церкви в благообразный вид, чего никто отрицать не станет, а о чем-то гораздо бoльшем. Кроме того, требуют очищения церкви к зиме, когда в ней службы бывают только летом, раз в неделю; церковь приписана к Никитской, что на Моск[овской] улице, да и там молящихся наищешься, так как в Никитской есть свои теплая и холодная церковь да еще приделы. Словом, во всем этом проглядывается просто злостное издевательство и полное неуважение к другим. Вот, Вам и все здешние новости!

Очень прошу вас поспешить выслать 500 руб. казначею Комитета Петру Ив[ановичу] Дворянскому на предмет расчистки петропавловского иконостаса. Параск[овья] Конст[антиновна] шлет Вам низкий поклон и добрые пожелания. А я желаю Вам хороших впечатлений от молодежи, проходящей мимо Вас на экзаменах. Долго ли Вы пробудите в Можайске и как съездили в Псков и Могилев?

Искренне Вас уважающий

Ал-др Анисимов

№ 54. (ед. 542, л.191)

Новгород

19-V-14

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

все, что Вы написали относительно витрин для Пскова, очень меня опечалило. Все эти дни поджидал Аничкова, чтобы внушить ему здравые понятия, но он все время в разъездах по должности и раньше 24-го не вернется. Дело с витринами, очевидно, решили без меня, так как

285

от Вас первой и слышу всю эту историю. Конечно, это очень грустно, но что же делать с людьми, кот-ых Бог пустил на этот свет без разума? Ведь, они-то думают, что лучшего, чем они придумали, и придумать ничего нельзя.

Фотографии вышлю Вам багажом и багажную квитанцию перешлю Вам заказным письмом: так выйдет скорее, чем посылать посылкой, по крайней мере при наших местных почтовых условиях. Послал бы фотографии до Вашего приезда в Москву, т.е. до 22-го, прямо г. Павлову, но не знаю нового адреса.

Очень радуюсь, что поездка Ваша в Белоруссию была столь удачна и приятна и что Псков работает дружнее и лучше, чем в свое время Новгород. А у нас, действительно несчастье за несчастьем: надвигается новая буря. Романцев, ездивший в Питер на какие то заседания археол[огической] комиссии, привез оттуда известие, что Покрышкин и Романов, приезжавшие в Новгород одновременно с Вами и тайком посетившие ц[ерковь] Петра и Павла, "остались недовольны работой Юкина" и посылают Консистории приказ запретить Юкину, т.е. Вашему Москвоскому и нашему Новгородск[ому] Комитетам, дальнейшую расчистку иконостаса. Они не знают, что дело это, не оформленное даже бумажно, ведется на основании личного Вашего соглашения с Арсением при участии Юкина и меня и что Арсений дал обещание довести это дело до конца, не обращая внимания ни на какие запрещения Комиссии. Посмотрим, выполнит ли он свое обещание или, снова утратив самообладание и верность себе и своему слову, станет бегать из стороны в сторону.

На этих днях начал расчистку икон в Губернском Музее, чтобы что-нибудь приготовить к Съезду и в этой области. Но денег нет и пока буду платить свои, насколько хватит. Помощник Павла Ив[анови]ча будет работать два часа в день, а Пав[ел] Ив[анович] на июнь уедет лечиться в Старую Руссу. Работы у Петра и Павла идут своим чередом: северная дверь готова и вышла чрезвычайно интересной. Сегодня берем еще две крупных иконы местного чина.

Параск[овья] Конст[антиновна] низко Вам кланяется и желает успеха в хозяйстве по прибытии в Карачарово. Желаю Вам доброго здоровья.

Уважающий Вас Ал-др Анисимов

№ 55. (ед. 542, л.192)

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

посылаю Вам почтой (а не багажом, ибо первое для Вас удобнее) сто тридцать восемь фотографий: 110 снимков ц[еркви] Феодора Стратилата и 28 снимков ц[ерквей] Софии, Спаса Нередицкого, Спаса Преображения, Ковалева, Рожд[ест]ва Хр[исто]ва и Волотова (110+28=138). Девятнадцать (19) снимков я не посылаю (11 ц[еркви] Феодора Стратилата и 8 остальных церквей), ибо их было бы совершенно бесполезно печатать. Два снимка с Ковалевских фресок я не могу сейчас прислать, так как оставил их в Петербурге на просмотр, равно, как и несколько снимков с фресок Рождества (у Айналова, кот-ый ими очень интересуется). Если к посылаемым мною ста тридцати восьми снимкам присоединить два недостающих ковалевских, кот-ые, по моему, стoят воспроизведения, то общее количество снимков будет равняться ста сорока.

Теперь выскажу Вам свои взгляды на предстоящее издание, кот-ые Вы, конечно, вольны принять или отвергнуть. Издание представляется мне в форме альбома, подобного тому, какой

286

издан Millet для Мистры: в нем 152 фототипич[еские] таблицы и 32 страницы указателя. На каждой таблице по два, по три, по четыре, а иногда и больше снимков. Так как у нас всего сто сорок снимков, то они могут быть помещены (по три, и по четыре клише на одной таблице) на сорока приблизительно листах. Размеры клише, разумеется, должны будут несколько разнообразиться, в зависимости от характера изображений: если снимок крупный (голова, фигура), клише может быть поменьше; если снимок мелкий (группы, композиции), клише может быть несколько побольше. К этим сорока листам снимков приложен текст (не указатель, а текст) страниц в 20-30, ибо самые страницы будут большие. В этом тексте я постараюсь дать следующие главы: 1) истории церкви; 2) схема росписи; 3) техника росписи; 4) место росписи церкви Ф[едора] С[тратилата] в ряду других новгородских росписей; 5) указатель; 6) приложения. Все печатаемые снимки появятся впервые, иначе сказать – опубликование их насущнейше необходимо для дальнейшего изучения новгородской фрески. Только некоторые волотовские снимки уже имеются в "Материалах" Академии Художеств, да некоторые спасо- нередецкие у Толстого-Кондакова (впрочем с копий Мартынова).

Разумеется, написанное мною вызовет не только возражения, но и прямое отрицание. Думаю, однако, что не надо бояться говорить то, что думаешь, ибо, если все будут бояться, как бы не сказать того, что другим не нравится, то дело изучения никогда не подвинется вперед. Во всяком случае, буду писать то, что наблюдал в течение этих лет над материалом самих памятников, а не о том, что писано другими в книгах, ибо "книжность" уже и без того задавила в нашей науке не мало свежих мыслей. Надо описывать и анализировать самые памятники, а не переворачивать с боку на бок по сто раз "мнения предшественников", бoльшею частью весьма кратко и поверхностно наблюдавших памятник, а иногда даже знавшим его только по плохим снимкам. Все свободное время летом и осенью я посвящу этой работе и буду присылать Вам текст по мере его написания. Недостающие два снимка ковалевских фресок (Христос во гробе и мученик) постараюсь достать на днях и вышлю г. Павлову, адрес кот-го, надеюсь, от Вас узнать.

Из Москвы, Вы, наверное, поедете в Карачарово. Желаю вам и дочерям Вашим отдохнуть там и подкрепиться за лето для новых зимних трудов.

Новгород, Григорово

21-V-14

№ 56. (ед. 542, л.193-193об)

Новгород, Григорово, 18-VI-14

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

Уважающий вас Ал-др Анисимов

я только что получил Ваше письмо в одном из 4-х пакетов фотографий и спешу ответно написать Вам, так как послезавтра уезжаю в Москву и в течение трех недель буду отсутствовать из дому.

Письмо Ваше изрядно меня опечалило. Во 1-х, устранив 31 фотографию, Вы так урезали цикл Страстей Господних, что от него мало что и осталось. Правда, снимки плохи, но это не вина фресок: от этого они своего научного интереса и художественного значения не теряют. Вместе с тем, Вы устранили единственный фрагмент, относящийся к житию Федора Стратилата

287

(борьба со змием), и фрагмент невыясненного вполне значения, относящийся к чудесам Христа и находящийся в самом верху западной стены. Не знаю также, включили ли Вы с г. Павловым те два прекрасные снимка из Ковалева (один Мученик, другой – Христос из Pieta), кот-ых я не успел достать, но кот-ые имеются в негативах у фотографа. Подчиняясь Вашему желанию, я все же прошу Вас сделать мне некоторую уступку и включить еще четыре снимка из Федора Стратилата фресок, а если не включены две вышеуказанные из Ковалева, то и их. Все эти шесть снимков займут не более двух таблиц. Итого, число их, место 44, будет ровно 46. Надеясь на Ваше согласие, я захвачу эти снимки с собой в Москву, постараюсь отыскать г. Павлова и выяснить с ним этот вопрос. Надеюсь, что Вы не сочтете это за неделикатность с моей стороны, ибо право отказать в их печатании всегда остается за Вами; и если почему-либо Вы не сочтете возможным увеличивать количество таблиц хотя бы на две, все же Вы не будите иметь ничего против, если я на том же количестве 44 таблиц переменю некоторые снимки.

Во 2-х Вы решили не издавать отдельного альбома, а мое писание включить в один из томов печатаемых статей. Последнее даже лучше, ибо, помещаемая в ряду других статей, моя статья не будет претендовать на особенную самостоятельность и будет выглядеть скромнее. Но, горе в том, что из-за этого задержится печатание всего тома. Я уже, ведь, писал Вам, что текст могу присылать только постепенно и раньше осени его не кончу. Да и сами Вы раньше говорили, что, главное, нужно отобрать фотографии, а текст набирается очень скоро. В настоящее же время Вы торопите меня, чтобы я прислал текст чуть ли не теперь же. Сделать это я никоим образом не могу, ибо стою сейчас на отделке 1-й главы, а последнюю главу смогу выслать только к октябрю. Я всю зиму только и делал, что писал: написал две статьи в "Софию", стоившие мне шести месяцев работы, статью в сборник здешнего церковно-археолог[ического] Общ-ва, над кот-ой сидел полтора месяца и только что окончательно прокорректировал её, а к октябрю нужно отдать статью для Вас, равную почти маленькой книжке, и статью для "Софии", тоже очень ответственного характера. Вместе с тем за это же время я должен успеть подготовить курс лекций по истории русской живописи для учителей, прочитать его в Череповце на учительских курсах, вернуться в Новгород, подготовить в окончательной форме доклад о ц[еркви] Петра и Павла к Съезду. У меня прямо голова кругом идет, я не вижу ни отдыха, ни дней, и лето становится для меня не светлой порой, а какой-то гонкой и кошмаром, тем более что весенние экзамены тоже отняли не мало сил.

В силу всего этого, я очень прошу Вас пожалеть меня чисто по человечеству и дать мне спокойно поработать, насколько это возможно, без вечной боязни слышать каждый месяц напоминания. Юбилей Общ-ва будет в декабре, том, в коем будет статья моя, не опоздает появиться и в ноябре; статью же мою набрать и проверить возможно в одну неделю. Только поместите её в самом конце книги, чтобы она не задерживала печатания других статей этого же тома.

Может быть Вы пожелаете написать мне что-либо в Москву, где я пробуду до 27-го июня включительно, подготовляя курс лекций (Воздвиженка, Ваганьковский пер., д[ом] и кв[артира] Вас[илия] Викен[тьевича] Горшанова). Из Москвы я через Ярославль проеду в Череповец, где пробуду числа до 10-го и, прочитав лекции, вернусь домой, откуда через неделю поеду в Псков. Так складывается жизнь, как бесконечный бег куда-то.

Параск[овья] Конст[антиновна] очень Вам кланяется и желает Вам летнего отдыха и успехов в хозяйстве. У нее в этом году что-то неудача с цыплятами, да и сушь стоит невероятная, отчего в огороде все сохнет. Передайте, пожалуйста, мой искренний привет графиням.

Уважающий Вас

Ал-др Анисимов

№ 57. (ед. 542, л.194)

Болшево, Моск[овской] губ.

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

крайне досадно, что мы, имея возможность видеться, так и не увиделись. Тем более досадно, что весь день 23-го, до половины шестого вечера, я провел в Москве и мог бы не уезжать на дачу, если бы получил письмо вовремя. Но, очевидно, или его принесли к Горшановым позднее половины шестого, или дворник задержал его у себя. Во всяком случае, я получил Ваше письмо только 25-го вечером, сидя на даче.

Сегодня поеду к Павлову и о беседе нашей сообщу Вам или попрошу его сообщить, так как сегодня же ночью должен ехать в Ярославль, а оттуда в Череповец на курсы.

Ужасно прискорбно, что все это так вышло. Так хотелось бы и так нужно было с Вами повидаться. Теперь же приходится ожидать Пскова.

Желаю Вам доброго здоровья.

26-VI-14

№ 58. (ед. 542, л.195-196)

Череповец, 2-VII-14

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

Уважающий Вас Ал-др Анисимов

спешу ответить Вам на Ваше письмо. Не написал я раньше о Петре и Павле на Ваш запрос и не говорил о том же с Вами при личном свидании потому, что все это дело обстоит весьма благополучно. Оказывается, что новгородский археолог, имя кот-го Вам уже известно из предыдущих писем, выполняя прирожденную ему функцию Добчинского-Бобчинского предварил события. Покрышкин и Романов, действительно, утверждали в Археолог[ической] Комиссии, что в Петре и Павле, все делается не так, как следует. Тем не менее, они не решились предпринять что-либо решительное и ограничились намерением послать Консистории предписание следить внимательнее за работами по расчистке иконостаса. А работа идет и идет своим чередам и к Съезду будет, сделано всё, что возможно.

Итак, не беспокойтесь и будьте уверены, что в этой области "всё обстоит благополучно". У Павлова я тоже был и всё с ним обговорил.

Сейчас читаю, но охотно бы не читал: нравственного удовлетворения мало, а усталости и раздражения хоть отбавляй.

Низко кланяюсь Вашим дочерям и желаю Вам всего лучшего.

Уважающий Вас Ал-др Анисимов

№ 59. (ед. 542, л.197-197об)

Многоуважаемая

графиня Прасковья Сергеевна,

письмо Ваше в высокой степени огорчило меня. Хотя Юкин со своим помощником – сейчас на войне и хотя в Консистории получена, наконец бумага от Арх[еологической] Комис[сии] требующая и для очистки Петропавловских икон учреждения "особой комиссии" с единственно-компетентными во всей России арбитрами Покрышкиным и Романовым, тем не менее я все же думаю, что работа над иконостасом будет и должна продолжаться и что обещанные Вами 500 руб., раз они обещаны, послужат его воскресению и не будут у него отняты. Огорчило меня и то, что теперь, по Вашим словам, Новгород должен навсегда выйти из поля зрения археологических съездов. Почему? Разве псковский съезд не состоится когда- нибудь? Мои "петербургские друзья", на кот-х Вы советуете мне возложить надежды, дружат со мною лишь постольку, поскольку я им нужен, когда же я нуждаюсь в них, их дружеские чувства быстро охладевают. В конце концов, конечно, выходит, что и фрески Рож[дес]тва Хр[исто]ва и иконы Пертра и Павла расчищались на деньги "моего петербургского друга" В.Н. Ханенко и на 200 рублей, собранные самой Петропавловской церковью. Однако, ясно, что петербургские и местные ресурсы этим и исчерпаны, особенно если принять во внимание все тяжелые материальные последствия войны. Что же касается перечисления уже остатков, от "раскопочной" ассигновки, то это перечисление может состояться только по Вашему распоряжению. Если же я сам хотя бы только подниму этот вопрос, я вызову массу неудовольствия против себя в среде Новг[ородского] Предв[арительного] Комит[ета], хотя, как Вы справедливо замечаете, из здешних раскопок ничего не выходило и никогда ничего не выйдет (при теперешнем составе членов Комитета).

Вы спрашиваете у меня, что снято для Гусева у Петра и Павла. О том, что ему снимали что-то, я узнал совершенно случайно от фотографа Александрова, приезжавшего сюда снимать для Грабаря и "Русской иконы". Узнавши, я был сильно удивлен, так как до этого времени ни Вы, ни г. Павлов ни словом не сообщили мне об этом. Поэтому я счел неудобным касаться этого дела, тем более что Гусев был в это время в Новгороде и мог опять сильно обидеться, что я "перебиваю" у него "открытия", давая советы, что и как снять. А между тем мне очень было бы нужно повидаться с фотографом и снять кое-что для своего доклада, кот-ый я рассчитываю сделать на Съезде, и фотографии эти быть может могли бы одновременно погодиться и для Гусева, хотя он и подходит к иконе совсем с иных точек зрения.

Арх[еологическая] Комиссия, как я уже сказал в начале письма, прислала, наконец, свое требование. Последнее мотивировано ею тем, что Юкин якобы допустил целый ряд дефектов в снятии позднейших прописей. Приводятся примеры, – на самом деле не существующие, но указываемые с чрезвычайной авторитетностью и ученым видом. В заключение говорится, что "графиня Уварова обрекла своим безграничным доверием А.И. Анисимова и П.И. Юкина", очевидно, предоставив им портить памятник, как они хотят. При этом Юкину дается титул "недоучившегося иконописца". Прочтя эту бумагу, направленную Консисторией на заключение Совета Церковно-Археол[огического] Общ-ва, я предложил Конкордину отправиться в церковь, детально проверить на иконах суждения Покрышкина и Романова и представить свои объяснения на бумагу Комиссии в Совет, так как Конкордин, по желанию Арсения, был назначен от Церк[овно]-Арх[еологического] Общ-ва тоже в качестве наблюдателя над расчисткой петропавловского иконостаса. Конкордин, однако, уклонился и предложил подождать Совета Церк[овно]-Арх[еологического] Общ-ва, на кот-м будет доложена бумага Арх[еологической] Комис[сии], препровождаемая Консисторией.

Читали ли в хронике "Старых Годов" за июнь месяц заметку Ростиславова "Духовенство и старина"? в № 2 "Русской иконы" поспешили ей воспользоваться, но когда Маковский приехал в Новгород (в 10-х числах июля) и ему потребовались милости Арсения, он так же стремительно поспешил взять свои слова обратно и расшаркаться перед архиепископом в том, что его "археологическая репутация выше всяких нареканий". Какая беспринципность и лизоблюдство у этих петербургский франтов! И как печально понимает свой авторитет и "репутацию" Арсений, нуждающийся в выдаче таких "аттестатов"!

Все фотографии фресок, к коим я пишу текст, сейчас у г. Павлова. Распределив их по тем же 46 таблицам, на кот-ые Вы мне дали разрешение, я тотчас же отправил их в Москву. Теперь я очень жду их обратно, чтобы продолжать свою работу, кот-ая из-за этого задерживается. О тексте ради Бог не беспокойтесь: ведь, мы уже условились, что в ноябре Вы его получите, чего бы это мне ни стоило. И верьте, что к этому сроку я его докончу и представлю для напечатания. Также не тревожьтесь и за судьбу фотографий по моей поездке: я отработаю текст и к ним, только уже во 2-ю очередь. Спасибо за добрые слова, кот-ые Вы говорили мне в утешение, разрушив мои надежды на дальнейшую расчистку Петропавловского иконостаса. Ваша оценка моей работы имеет для меня значение подлинной нравственной поддержки, потому что Вы всегда одинаково прямы и в своих отрицательных отзывах. Скажу только, что Ваши сожаления о том, что я "не заразил других той любовью к старине и прекрасному которая во мне чувствуется", не совсем соответствуют действительности. Я уже начинаю замечать эту любовь в окружающей меня молодежи, особенно мне близкой: её я мог воспитать, свежую, неиспорченную и впечатлительную. И в этих нескольких своих учениках я вижу своих продолжателей. Но можно ли заразить этой любовью людей сложившихся, занимающихся церковной древностью (как духовенство) только из-под палки или "интересующихся" ею из-за камилавки или бриллиантового креста на клобуке? Эти люди уже умерли духовно и сам Бог утратил на них свою надежду.

Передайте мой искренний привет Вашим дочерям. Параск[овья] Конст[антинов]на низко кланяется Вам, благодарит за Вашу добрую о ней память и желает Вам много-много здоровья.

Уважающий Вас Ал-др Анисимов

Григорово, Новгород

7-VIII-14

№ 60. (ед. 542, л.198-198об)

Новгород, 20-IХ-14

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

очень благодарю Вас за присылку брошюры, кот-ую я своевременно получил. Напрасно Вы думаете, что я оттого с таким трудом продвигаюсь вперед в своей работе, что силюсь сказать во что бы то ни стало что-нибудь новое и не хочу идти "по проторенному пути". Я вовсе не собираюсь открывать Америки и глубоко чту всех Колумбов, уже нашедших туда пути. Мне просто нужно добросовестно и правдиво описать еще никем не описанный памятник и сравнить его с другими, из кот-ых некоторые (Ковалево, Спас Преображения, Рождество) тоже еще никем не описаны. И это совсем не так легко, если хочешь быть правдивым. Описывать надо,

291

понимая то, что описываешь, а в неописанном, т.е. не понятом еще памятнике, непонятное – на каждом шагу. С первого взгляда как будто все так просто, что и описывать нечего: все видно само собой. А как приглядишься, оказывается, что многое – совсем не то, за что его раньше принимал. Вот, почему мне так нужны книги, говорящие о других памятниках, в кот-ых все ясно, все уже раскрыто Колумбами доброго старого времени. Так[им] обр[азом], как видите, я вовсе не избегаю "проторенных путей", а, напротив, ищу их., и будучи здесь брошен один, в открытое море, рискую заблудиться без необходимого компаса и взываю о помощи. Кроме Вас, мне не к кому обратиться, да я бы и не хотел ни к кому, кроме Вас обращаться. Это во 1-х. А во 2-х, работа "не дается" мне (по Вашему выражению) еще и потому, что я стараюсь писать её приличным русским языком: это ведь, Вы знаете, совсем не так легко. Не хочется писать так, как принято это в обиходе нашей неряшливой археологической литературы, где зачастую сам автор не понимает, что написал. Если бы было время, привел Вам и цитаты из самых "ученых" сочинений, но не смею Вас утруждать. Скажу для примера: возьмите описание Стратилатовской церкви Суслова (в изд[ании] Акад[емии] Худ[ожеств]) или его же очерки Новгород[ского] зодчества (в Изв[естиях] Имп[ераторского] Рус[ского] Арх[еологического] Общ-ва), и Вы увидите, какое это издевательство над памятником (ибо в описании его ошибка на ошибке) и над русским языком. Утешаешься только тем, что это издевательство не злонамеренное. Вот, по этим проторенным путям, действительно, не хотелось бы следовать.

Вы написали Арсению или как Вы пишете "прочли ему мораль" насчет отношения его к главным виновникам возникновения в Новгороде Епархиального Музея. Я, живучи здесь, давно уже понял, что нужно этому человеку, и думаю, что его не исправила бы даже судьба саратовского Гермогена. Мне вспоминаются слова, сказанные покойным Стороженко о Шаляпине на репетиции "Мефистофеля" в Большом театре, после того, как этот артист нагло наскандальничал на глазах у собравшейся публики. "Русский человек, сказал Николай Ильич, вышедший из низкого положения, не сможет стать повыше, без того, чтобы не сделаться свиньей". Эти слова вполне применимы к Арсению. Не знаю, насколько он русский ибо он может быть самый настоящий молдаванин, но по части «свинства» он превзошел многих русских, вышедших, к.к. и он, из деревенского звания. Противно держать в руках эту книжку

«Церковн[ой] старины», посвященную не старине, а Арсению! Знаете ли Вы, что писавшие вовсе и не думали ничего посвящать ему и что все это состроено самочинно новгородскими холопами (в соучастии, конечно с некоторыми вольными холопами из Питера)? Воображаю, как некоторые авторы были поражены, прочитав это посвящение! Кроме того, прочтите на стр. XI пункт 4, на стр. XXXI пункт 1, на стр. XXXII пункт 5, на стр. XXXVI пункт 8, на стр. XLI пункт 1, на стр. XLVIII пункт 6 Журналов собраний Новг[ородского] церк[овно]- арх[еологического] общ-ва и сопоставьте их все между собою. Тут Вы найдете все: и самую неприкрашенную клевету на меня, будто я утаивал иконы и вещи или вводил бедных священников в заблуждение вместе с хитрым П.П. Башиловым, и доказательства самого высокого доверия ко мне в виде ответственейших поручений. И заметьте, что все это я лично выслушал, все объяснил, против многого протестовал и подавал особые мнения, и что же теперь вижу: все резолюции Арсения, хотя бы самые пустяшные, напечатаны курсивом, а протесты ошельмованного человека выкинуты. Нет слов, чтобы достойно назвать все это своим именем и оценить по достоинству. Если же к этому прибавить еще то, что позволил себе написать обо мне известный Вам П. Гусев, то в общем становится противно и стыдно, что имеешь прикосновенность ко всей этой вакханалии, не имеющей ничего общего ни с наукой, ни с искусством, ни – тем более – с религией.

292

Вы несколько сильно квалифицируете мое отношение к немцам, как «ненависть»: я не перестаю уважать их за то, за что вы их так цените, и никогда не стану отрицать всех положительных свойств их культуры. Но зато не могу и не смотреть на них без отвращения, как на народ, продавший душу ради дела.

В заключение позвольте все же потревожить Вас просьбой о некот[орых]х книгах, кои быть может найдутся в Вашей библиотеке. Книги эти: Айналов-Редин «Киево-Софийский собор»; G. Millet. Le monast'ere de Daphni; Bertaux: L'art dans l'Italie meridionali; Пападопуло-Керамевс – Denys de Fourna: Manuel d'iconographic chretienne. СПб., 1909 (это и есть издание «Подлинника» по-гречески); Sehlumberger, L'epopec byzantine. По миновании в них надобности, я все их тотчас же верну в полной сохранности.

Парасковья Конст[антинов]на шлет Вам низкий-низкий поклон. Не откажите передать мой искренней привет Вашим дочерям и позвольте пожелать Вам всего лучшего.

Уважающий Вас Ал-др Анисимов.

№ 61. (ед. 542, л.199-199об)

Новгород, Григорово

30-IХ-14

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна, я очень виноват, что так долго ничего Вам не писал. Но я выжидал, когда выяснится вопрос о возможности перевода сумм, данных Вами на раскопки, на дело реставрации иконостаса ц[еркви] Петра и Павла. Нас днях этот вопрос разрешился сам собою, необычайно простым способом. Пав[ел] Ив[анович] Юкин, находящийся сейчас в действующей армии, прислал мне письмо с просьбой выдать причитающиеся ему за работу по расчистке икон и еще не полученные им сто рублей его жене, живущей сейчас в Новгороде. Я направил ее со своим письмом к казначею комитета, известному Вам, Дворянскому, так назыв[аемому] директору народных училищ. Он ответил мне по телефону, что денег на предмет расчистки больше нет, ибо 300 руб. Варв[ары] Ник[олаевны] Ханенко и 200 руб. церковных уже израсходованы. Вместе с тем он сообщил мне, что в его руках имеется 270 рублей «раскопочных» денег и что он мог бы выдать 100 рублей из них, если бы Вы, графиня, ничего не имели против. В ответ на это я казал, что, напротив, Вы сами выражали мне письменно желание, чтобы эти деньги пошли на расчистку, и что поэтому необходимо выдать Юкиной [долю] в 100 рублей из этих раскопочных 270, а остальные записать на нужды той же реставрации. Дворянский сейчас же согласился, ибо о согласии Комитета у него не возникало даже вопроса: речь шла только о том, «как посмотрит на это графиня». А так как я категорически сказал, что Ваше желание – передать эти деньги на реставрацию, то он и выдал Юкиной следуемые 100 рублей, а остальные перечислит на нужды реставрации. Было бы теперь хорошо, если бы Вы сами еще письмом к Аничкову или Дворянскому подтвердили это свое желание. Возражений не будет никаких, так как Комитету и в голову прийти не может, что он имеет право «распоряжаться» этими деньгами по своему усмотрению. Всех денег у Комитета будет, вероятно, рублей 200, так как из 270 на уплату Юкиной взято только рублей 70, остальные же 30 сохранились еще от тех 500, кот-ыя сложились из сумм Ханенко и церковных.

Пишу свою работу о фресках Федора Стратилата и сильно терзаюсь. Пока, в течение свободных промежутков лета и в августе набрасывал начерно свои материалы, все так казалось легко. Но когда дошло до настоящей, подлинной отделки, труд сделался непреодолимым. Говорю

293

«непреодолимым» потому, что некоторые части его так и не удается одолеть, как следует. И первая (а может быть и последняя) причина этого в том, что я живу один одинешенек и в деревне. Всякая работа – коллективна, и в университетских городах каждый автор обращается по тысяче вопросов к представителям различных специальностей. Я же здесь – один как перст, а писать сотни писем о каждой мелочи – нет времени и сил. В университетском городе – библиотеки: в час-два можно навести десятки справок. У меня же на руках все одни и те же 30- 40 книг, которые я переворачиваю с боку на бок в поисках неразрешимого и часто бросаю их в отчаянии ничего не добившись. Поверите ли, что я иногда по нескольку дней не пишу ни одной строчки, так как остающиеся у меня каждодневно от уроков и дежурства два-три часа употребляю на унылое перелистывание страниц в поисках желанного ответа, а для писания остаются уже часы после полуночи, когда голова почти отказывается работать. Хорошо еще, что я годами собирал в Италии и Греции фотографии, выписывал их часто из Парижа (Collection des Hautes etudes). А то бы совсем пропадать. Да еще спасает масса виденного и записанного во время путешествий. Не откажите в любезности прислать мне изданное Вами сусловское описание Волотова. Я отдал свой экземпляр волотовскому священнику и как-то неловко брать его у старика обратно. Кроме того, не можете ли Вы пособить мне достать в греческом тексте тот иконописный подлинник, кот-ый был в 1845 г. издан на франц. яз. Дидроном. Только должен сказать, что я лишь слышал когда-то, что он был издан по-гречески и даже переведен по-русски, но где и когда не знаю. Вероятно, придется еще не раз беспокоить Вас книжными просьбами.

Читаю о заседаниях нашего (ведь и я тоже «действительный» член!) Московского Археол[огического] Общ-ва. Как хорошо умело оно остаться в сфере своей работы, не уходя от больной злободневности войны! А у меня чуть ли не все мои личные ученики, кот-х помимо семинарии я с таким трудом готовил дальше, находятся в действующей армии. Все они, судя по письмам, охвачены желанием возможно скорее участвовать лично в сражении. Но я не могу забыть о том, что под германский серп ложится не ковыль, а редкие и дорогие колосья русской культуры. Никогда я не любил немцев; даже, более того – чувствовал к ним искреннюю неприязнь. Но теперь, после всего, что творится вокруг эти месяцы, у меня большое желание, чтобы этого племени осталось как можно меньше на земном шаре. Какой разоренной страной становится Европа на долгие годы по их вине и сколько прекрасных человеческих жизней превратились в ужасное «ничто».

Желаю Вам доброго здоровья и прошу передать мой привет Вашим дочерям. Параск[овья] Конст[антиновна] Вам низко кланяется.

Уважающий Вас Ал-др. Аниcимов.

№ 62. (ед. 542, л.200-200об)

Григорово

10-ХI-14

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

очень благодарен Вам за присылку двух книг (Айналов, […] Schlumberger), кот-ыя я получил. Очень извиняюсь за беспокойство, кот-ое Вам доставил, тем более, что оно распространилось и на Вашего [племянника]. Думаю, однако, что труды G.Millet о Daphni ему купить не удается, ибо он редок даже а Париже, что же касается П[апандопуло]-Керамевса, то он должен быть, так

как издан в России не так давно. По-итальянски я читаю, и поэтому, если Вы будете добры распорядиться о высылке мне Salazerо, я буду Вам очень благодарен.

Благодарю Вас и на добром слове и пожелании успешно работать. К сожалению, работа в течение сентября и октября месяцев сделала для меня очевидным, что я могу писать только по воскресениям и отчасти по понедельникам, когда у меня нет уроков. В будни я так устаю, что голова иногда с трудом переваривает простые газетные статьи. Так[им] обр[азом], работа продвигается в неделю страницы на две-на три. И если бы не война и не отсрочка торжественного празднования юбилея Вашего Общ-ва, я был бы одним из несчастнейших людей в мире, так как видеть свою работу изданной к этому юбилею – моя мечта, осуществить кот-ую я, по наивности рассчитывал в два-три месяца, тогда как это, оказывается выше всех моих сил. Впрочем, я и сейчас не очень счастливый человек, так [как] целые дни и, вот, уже 2 месяца даже, как только и думаю, что о своей работе, о своем долге перед Вами, перед Общ-вом и вообще перед наукой. А сил и времени взять неоткуда и я, как Тантал за виноградною лозою, тянусь к своей работе и вижу, как далеко от меня ее завершение.

Что Вы поделываете в Можайске? Как радуют Вас Ваши воспитанницы? Наверное, они не доставляют Вам столько беспокойства, сколько нам за это время наши ученики. У нас недавно 17 дурней из IV-го класса собрались уходить в школу прапорщиков. От трехлетних занятий наукою головы, так переполнились мудростью, что захотелось переменить занятие и побряцать шпорами. Если бы еще это желание было продиктовано самоотверженным стремлением спасать отечество, тогда – другое дело. Но когда все сводится к примитивной умственной лености, к желанию ускочить от умственного труда в первую попавшуюся щель, тогда приходится бороться с такими рецидивами некультурности. Педагогический совет, однако, растерялся: как отнестись к такому факту? С одной стороны проявление "юношеского патриотизма", с другой стороны – предписание начальства "почтительно" относиться к добровольческому движению среди учащихся. Удивительная робость мысли и чувства у наших "руководящих интеллигентных кругов": и начальства боятся, и молодежи боятся, и не в себе ответа ищут, а где-то на стороне! Я лично восстал всеми силами против такого массового бегства учеников из школы и посоветовал предложить желающим "поступать в прапорщики", немедленно подавать прошения об увольнении из Сем[инар]ии, независимо от того, будут они приняты в школу прапорщиков или нет. Предложение мое было принято, и твердость Совета отрезвила не только тех, кот-ым не грозил ожидаемый в 1915 г. набор, но даже и тех, кот-ые думали, что рискуют в январе быть взятыми в солдаты. Вообще, сейчас, благодаря всяким событиям, переживаемым Европой, с молодежью раз в десять больше дела, чем в обычное – мирное время: только [того] и гляди, чтобы не выкинули чего-нибудь ради спасения отечества. А никто не думает о том, как понадобятся их силы после войны, чтобы залечивать народные раны, [заполнить] ущерб, причиненный величайшим из бедствий – войной.

Желаю Вам доброго здоровья. Пар[асковья] Конст[антиновна] Вам низко кланяется и благодарит за память, кот-ая ее очень трогает. Напишите мне, пожалуйста, когда Вы вернетесь в Москву и где думаете проводить Рождество.

Уважающий Вас Ал-др Анисимов

№ 63. (ед. 542, л.202-203)

Новгород 11-I-15

Многоуважаемая

графиня Прасковья Сергеевна,

почтительно преклоняюсь перед Вашим мудрым решением отложить печатание моей работы о фресках Феодора Стратилата до осени, чтобы не разбивать ее на несколько частей и не ослаблять тем ее ценности и значения. Это, быть может, тем более рационально, что работа моя должна представить в целом не статью, как Вы часто ее называете, а книгу, хотя и не объемистую, но все же самостоятельную. Возражать на Ваше решение могу, так как оно вызывается самым существом и пользую дела, но должен сознаться, что мне приходится отказаться от мечты, с кот-ой я очень сжился: увидеть свою работу включенную в юбилейный том. Я дорожил этой мечтой потому, что, надеясь осуществить ее, думал таким образом выразить свое глубокое уважение к деятельности Московского Археологического Общ-ва, как учреждения общественного, а не бюрократического, и к деятельности Вашей и покойного графа, как избранников Общ-ва, вызвавших его к деятельности самодеятельно, самочинно, на основе великих культурных европейских традиций, а не по указке мертвенной власти. Помещением своей работы в юбилейном томе я хотел принести свою скромную лепту благодарности и уважения к тем общественным силам, кот-ые создали, поддерживали, вливали жизнь, оберегали и направляли деятельность этой выдающейся общественной организации. Горько, что от этой мечты приходится отказаться, но я сам хорошо понимаю, что иначе и быть не может и что так даже будет лучше для самой работы.

Сегодня у меня был Аничков и сообщил, что он был в Археологич[еской] Комиссии. Там ему сказали, что Арх[еологическая] Комиссия высказалась за восстановление в церкви огромнейшего елизаветинского иконостаса с тем, чтобы проделать в нем какие-то открывающиеся и закрывающиеся части. Теперь Вы можете понять, откуда дул ветер, когда в начале декабря, при личном свидании со мной, Айналов развивал мне те же идеи. В Новгороде будто бы уже получена даже соответствующая бумага, уполномачивающая Консисторию или Церк[овно]-Арх[еологическое] Общ-во возвести этот иконостас. Вместе с тем, по словам Аничкова, Арсений пришел в ярость, что ответ наш был о адресован консистории, а не церк[овно]-арх[еологическому] общ-ву, и теперь "повелеть соизволил", чтобы впредь Новг[ородское] Церк[овно]-Арх[еологическое] Общ-во ничего не отвечало Новг[ородскому] Общ-ву Любит[елей] Древности и не вступало с ним ни в какие сношения. Всему вышеизложенному я охотно верю, так как все это логически вытекает из предшествующего поведения тех же людей и учреждений. Сейчас я думаю только об одном, как бы удержать леса в церкви на такой срок, чтобы успеть закончить внутри работы по открытию окон, цементированию щелей и окончательному закреплению фресок. Если Археол[огическая] Комис[сия] передаст церковь в ведение епархиальной власти, даже не известив наше Общ-во, что она снимает с него его полномочия по заведыванию реставрацией церкви, то, конечно, ничего не удастся сделать. Если же она вступит еще с нами в переписку, то дело можно будет продлить до лета и все успеть сделать.

Неужели, графиня, Вы не можете сейчас употребить всего своего влияния, чтобы обезвредить покушения этих чиновных вандалов на национальный памятник? Неужели нельзя добиться если не Высочайшего повеления, то Высочайшей нахлобучки, чтобы эти господа одумались и убрали свои руки. Ужасно, когда правительственная власть столь же невежественна, как и народ, над достоянием и жизнью которого она мудрует.

Искренне Вас уважающий Ал-др Анисимов

№ 64. (ед. 542, л.204-205об)

Новгород, Григорово

22-II-15

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

я получил извещение Моск[овского] Арх[еологического] Общ-ва о дне юбилея и просьбу сообщить заблаговременно о намерении своем присутствовать на юбилейном заседании. В виду ограничения депутации одним лицом, я едва ли буду иметь возможность быть на заседании в качестве представителя Новг[ородского] Общ-ва Люб[ителей] Древности, а потому прошу Вас включить меня в число тех рядовых участников заседания, для которых Общество заранее сохраняет места.

На масленице приезжали в Новгород Покрышкин и Романов и присутствовали на заседании Правления нашего Общ-ва. Хотя Покрышкин неоднократно выражал свое неудовольствие Вашим отношением к Археол[огической] Комиссии, тем не менее я думаю, что присутствие их в заседании нашего Правления было в некоторой мере вызвано Вашей бумагой. Речь их, разумеется, велась, главн[ым] обр[азом], со мной, так как из членов нашего Правления, – стыдно сказать, – никто не знаком в достаточной степени с делом реставрации Фед[ора] Стр[атилата] даже до сих пор, несмотря на всю остроту постановки этого вопроса за последнее время. Я старался говорить в самом примирительном тоне "они", видимо, тоже себя сдерживали, и в результате оба (и Покр[ышкин], и Ром[анов]) согласились с моей точкой зрения, что иконостас не должен быть восстановлен в прежнем виде (ни в коем случае), так как закроет фрески, что работы по опрыскиванию фресок и закрытию цементом щелей должны быть отложены до возвращения Юкина, как лица наиболее знакомого с состоянием росписи, и что леса должны поэтому оставаться в церкви до окончания работ. В этом смысле была составлена мною бумага Арсению, как почетному члену Общ-ва, и от имени правления лично вручена ему Аничковым. Другой вопрос, кот-ый обсуждался в том же заседании с П[окрышкиным] и Р[омановым], – отчистка икон в ц[еркви] Петра и Павла. Я посылаю Вам № "Епархиальн[ых] Ведом[остей]", из кот-го Вы усмотрите, о чем могла вестись нами речь. Во 1- х, я указал членам Арх[еологической] Ком[иссии] на ошибочность (чтобы не сказать хуже) их суждений о достоинстве расчистки Юкина и о степени моего понимания дела иконной реставрации, а во 2-х, все мы единодушно и очень энергично выразили свой протест по поводу отношения Арх[еологической] Ком[иссии] к такому учреждению, как Предвар[ительный] Комит[ет]. Мы подняли вопрос о реставрации, мы собрали деньги, мы наладили дело и повели работу, и, вдруг, ничего не говоря, как будто нас никогда и не было, Церк[овно]- Арх[еологическое] Общ-во при поддержке Арх[еологической] Ком[иссии] организует свою комиссию из таких компетентных членов, как [Алексеев?], предлагавший замазать фрески Феод[ора] Стр[атилата], и секретаря консистории, кот-ому старина доставляет только беспокойство. В результате мы предложили П[окрышкину] и Р[оманову] частным образом указать на необходимость обращения к нам, как учреждению, ведущему это дело и пока еще его не оставившему. К чему приведет все это, пока еще не ведаю.

Низко кланяюсь Вашим дочерям и желаю Вашей семье всего хорошего. Параск[овья] Конст[антиновна] просит передать Вам большой привет и самые добрые пожелания.

Искренне Вас уважающий

Ал-др Анисимов

№ 65. (ед. 542, л.206)

Григорово

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

я уже не раз рассказывал Вам, каких трудов стоило мне за последние месяцы и годы работать в Григорове, как постановка учебно-воспитательного дела, с уходом старых моих товарищей, постепенно изменялась к худшему и какие тяжелые отношения возникли у меня на этой почве с директором и частью Совета. Как только я старался провести меры систематическое, строгие, но разумные, установить принципиальную требовательность и порядок, я оставался в меньшинстве, натыкаясь на непреоборимые препятствия. Года два тому назад Вы сами предложили мне посодействовать моему переходу на службу в Москву или Петербург, в какой- либо музей или в учебное же заведение. Я тогда ответил Вам, что пока еще я могу терпеть и считаю долгом бороться и жить в деревне, пока хватит сил. Теперь я чувствую, что эти силы иссякли и что дальнейшее мое пребывание здесь не принесет пользы не мне, ни учреждению: я буду тратить только последний остаток сил и, ничего не достигнув, выйду отсюда совершенно разбитым и негодным к дальнейшей активной деятельности. Во время своего последнего краткого и спешного приезда к заседанию Общества я так еще колебался в решении, уходить или оставаться, что как видите, ничего не сказал Вам. Сейчас же для меня не остается никакого сомнения в необходимости ухода из Григорова, тем более что с этого лета директор будет оставлен здесь еще на пять лет. Я чувствую себя за эти месяцы так измученным, так нравственно истерзанным, что едва имею сил скрывать это от людей. Поэтому прошу Вас помочь мне теперь перейти в столицу или в учебное заведение, или в музей, лишь бы служба была таковой, что избавляла меня от необходимости идти в действующую армию и становиться под ружье, тяжести кот-го я не вынесу. Я могу, конечно, идти и в провинциальной город, близкий к столице, но не учителем и не инспектором народных училищ, а только директором: слишком тяжело всю жизнь двигаться по чужой указке и играть под чью-то дирижерскую палочку, когда давно уже приобрел свой собственный не только учебно-воспитательный, но и административный опыт. В столице же можно работать свободно и независимо во многих областях, будучи простым учителем. Я не стал бы просить Вас о помощи, если бы Вы сами не предложили мне ее еще несколько лет назад. С другой стороны, я думаю, что заслужил нравственное право на Вашу поддержку, так как скромным трудом в деревне, в течение 11 лет, отказавшись от всякой пустой карьеры, и теперь не мечтая о ней, – я за совесть работал над тем незаметным делом, важность кот-го в русской жизни я признавал, и доказал на этом деле, что я могу трудиться и терпеть, и достигать некоторых результатов. Поселившись в столице или близко к ней, особенно же поселившись в Москве, я получу бoльшую возможность работать и научно, и даже Новгород, кот-ый я теперь достаточно хорошо знаю, будет скорее описан мною, так как сидя здесь, около него, я так занят, что редко могу уделить его описанию свободный день. Все это заставляет меня сосредоточивать свои помыслы на Москве, кот-ой я обязан своим воспитанием и кот-ая всегда была для меня городом-матерью, и я знаю, что Вы можете оказать мне поддержку в осуществлении моего неистребимого и огромного желания вернуться к этой матери. Помогите мне скорее, чтобы я не томился долго в неизвестности, и прежде всего ответьте, получили ли мое письмо, так как я боюсь, что оно не застанет Вас в Москве. Слишком тяжело, оставив место и не имея ничего, уничтожив позади себя все мосты и потеряв все, стоять перед будущим, как перед бездной, покрытой тьмой.

Низко кланяюсь Вашим дочерям и желаю Вам здоровья и благополучия. Параск[овья] Конст[антиновна] просит поклониться Вам, не зная содержания моего письма. У меня нет сил сказать ей сейчас о моем решении и я подожду, пока не выяснится мое дальнейшее будущее. Переход к новым – и для неё, конечно, более худшим условиям жизни, – слишком тяжел в её годы. Она привыкла к мысли кончить свои дни в тиши деревни и переезд со мной в столицу она переживет еще труднее меня.

24-V-15

№ 66. (ед. 542, л.183-183об)

Григорово

2-ХI-15

Искренне Вас уважающий Ал-др Анисимов

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

я получил Ваше письмо от 24 окт[ября], а с ним и 24 фототипные таблицы к моей работе о фресках ц[еркви] Федора Стр[атила]та. В письме Вы сетуете на то, что я ничего не даю знать о себе, вернее о своей работе, так как естественно, существование человека само по себе, вне работы, производимой им, представляет мало или совсем не представляет общего интереса. Попутно с этим, Вы поторапливаете меня с текстом, выражая намерение включить его и в без того уже запоздавший 2-й том "Трудов Новгор[одского] Съезда". Последнее является для меня совершенной новостью, так как Вы сами давно уже отказались от этой мысли и хотели включить мою "статью" в юбилейный том. Когда же в прошлом году выяснилось, что моя "статья" к этому тому не поспеет, Вы написали мне, а потом и в личной беседе, во время юбилейных дней, подтвердили мне, что хотите напечатать её отдельно. Последнее Ваше решение, как Вы мне сказали тогда, обуславливалось не только Вашими желаниям "утешить" меня, что "статья" моя не попала в юбилейный том (я предлагал тогда одну из глав её, но Вы и Алексей Васильевич нашли, что работы дробить не следует), но и тем обстоятельством, что "статья" моя разрослась до пределов книги, кот-ую поэтому и лучше выпустить отдельно. В силу этого решения Вашего, я, хотя и продолжал работать над текстом, но не спешил с ним и тем менее спешил кончить именно к этой осени. Работа моя, впрочем, быть может и более подвинулась бы вперед, если бы не те тяжелые обстоятельства, кот-ые окружали меня последнее время в связи с моей службой в Сем[ина]ии. Одно время мне было так невыносимо худо, что я написал многим лицам, в коих надеялся найти сочувствие, и просил содействовать моему переходу в столицу. Всё лето прошло в бесплодных исканиях и ожиданиях, в бесполезной трате времени, в тревожном состоянии неотступного беспокойства. Но единственным результатом пережитого за эти месяцы было постижение на практике того, как крута, по выражению Данте, лестница покровителей, хотя бы и так называемых друзей. Осенью мне предложили внезапно место в двух петроградских учебных заведениях, считающимися одними из лучших (одно с очень аристократическим, другое с демократическим составом учащихся) в Петрограде, но заработок, предлагавшийся ими, в общей сложности был в половину меньше того, на что я мог бы жить при теперешних, столь сильно изменившихся в сторону дороговизны условиях столичной жизни. Пришлось отказаться на этот год от мысли об уходе из Новгорода и остаться здесь. Всё это выяснилось окончательно только в сентябре. Так[им] обр[азом] лишь в октябре я смог снова сесть за работу, но этой работой на сей раз является статья для одного сборника, о кот-м в настоящем письме мне не подобает говорить:

299

приходится порядочно читать, и в такой области, кот-ая мне не очень близка. Поэтому в ближайшем будущем я не могу и думать о работе над книгой о фресках ц[еркви] Фед[ора] Стр[атилата] Я возобновлю её только в декабре и в расчете на отдельное её издание, кот-ое Вы сами были добры мне предложить и обещать. Из области охраны старины я предпринял и произвел за это время проклейку наиболее значительных икон в церковном отделе нашего губернского музея. Расчистку оставляю до окончания войны, т.е. до возвращения П.И. Юкина, кот-ое, Бог милостив, надеюсь, состоится. Читали ли Вы в сентябрьской книжке "Старых Годов" хронику Ростиславова о наших новгородских делах? Там, между прочим, он вступился за начатую нами расчистку иконостаса в ц[еркви] Петра и Павла. Статья привела в неистовство Конкордина и он, в присутствии одного моего знакомого художника из Петрограда, приказал дьякону впредь не пускать меня в Епархиальный Музей. Когда тот выразил недоумение, как же это можно сделать, разъяренный протоиерей закричал: "Скажи, что архиепископ не велел пускать!" Все эти добрые люди считают меня чуть ли не автором этой статьи. Они думают, что факты не говорят сами за себя, независимо от того, кто их сообщает. Буду ожидать от Вас остальных оттисков, фототипии. Эти, увы! далеко не все удачны и не только потому, что они – пробные, а оттого, что и самые фотографии оставляли желать лучшего. Когда получу все оттиски, перенумерую их сразу и возвращу Вам. Желаю Вам доброго здоровья и успеха в делах и шлю искренний привет Вашим дочерям. Прасковья Константиновна низко Вам кланяется.

Уважающий Вас Ал-др. Анисимов

№ 67. (ед. 542, л.201об)

8-4-16.

Многоуважаемая

графиня Прасковья Сергеевна, приветствую Вас с наступающим Светлым праздником и желаю Вам и дочерям Вашим много светлых дней в будущем. Я сейчас в Питере, куда приехал хлопотать о переводе, и околачиваю лестницы разных "министерств" и "округов". Вижу, что ни двенадцать лет работы в деревне, ни некоторые заслуги перед родной наукой ничего не значат в глазах здешних заведующих и что жалкое штатное место преподавателя гимназии в столице так же трудно получить естественным способом, как сорвать с неба звезду рукой.

Желаю Вам доброго здоровья.

Адрес:

Москва

Тверская, Леонтьевский пер[еулок], собств[енный] д[ом] Графине

Прасковье Сергеевне Уваровой

№ 68. (ед. 542, л.207-210об)

Новг[ород], Григ[орово]

Искренне Вас уважающий

Ал-др Анисимов

24-VII-16

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

во 1-х позвольте поздравить Вас с днем Ангела и пожелать Вам – от себя лично и от Прасковьи Константиновны, низко Вам кланяющейся, – доброго здоровья и всего-всего хорошего.

во 2-х, позвольте Вам сообщить, что дело с мостом через Волхов, по всей вероятности, невозможно уже поправить: он, очевидно, так и останется с южной стороны от города. Остановить дело и изменить его может только распоряжение главы правительства или даже самого Государя. Прошу заранее прощения за ту остроту выражений, в кот-ую принужден облечь свой дальнейший рассказ. Но мне так горько на душе от гибели этого замечательного места, лежащего на юг от Новгорода, как больно бывает сердцу от смерти близкого, хорошего, ценного человека.

Виновники этой мерзости: городская Дума и инженеры-строители. Первая валит теперь вину на вторых, вторые – на первую. Инженер, писавший в "Новом Времени", уже оповестил, что строители предполагали вести линию с севера, но город просил вести ее с юга. Теперешняя Дума, не опровергая в печати и гласно инженера и всецело защищая постройку моста с юга, в лице своих шептунов и сплетников, говорит, однако, что она просила мост с севера, но инженеры будто пригрозили в таком случае построить станцию в пяти верстах от города: дума якобы испугалась и согласилась на проведение линии с юга от города. Теперь и те, и другие жулики идут, однако, рука об руку: и дума, и инженеры желают дороги только с юга. Это согласие в вопросе практическом и разногласие в вопросе академическом (кто виноват был?) показывает с очевидностью, что здесь налицо сплетение грубых материальных интересов и купцов, и инженеров, продавших друг другу за чечевичную похлебку одну из национальных святынь.

Зимою я сделал доклад в Обществе и советовал торопиться. Археологическая комиссия не отозвалась ни чем, Ваше Общество попросило от нас фотографий и карт (в своей статье в "Речи" от 20/VII я ошибочно приписал эту просьбу Археол[огической] Комиссии), и только упустило время, городская дума нарочно тянула и откладывала вопрос под всякими благовидными предлогами. Теперь во главе ее стоит великий предатель, Романцев, обесчестивший имя археолога своим невежественным служением здешним торговцам: на место устаревшего и [толстого] Соловьева, когда-то бывшего у Вас, в Комитете, депутатом от Новгорода, город избрал теперь этого молодого прощелыгу, кот-ый для истинной культуры будет здесь во много раз вредоноснее своего глупого предшественника. Сейчас он бегает вокруг всех этих строителей, любезничает с ними, устраивая свои и их дела и стараясь усыпить совесть и бдительность здешних стражей старины, вроде Аничковых, Целепи etс. Ваше обращение к губернатору и статьи Передольского в "Новом Времени" и моя в "Речи" вызвали некоторый переполох. Вчера был здесь товарищ министра Путей Сообщения Борисов: на совещание, конечно, избрали себя Аничков (от нашего Общества), Конкордин (от церк[овно]- археол[огического]), Романцев (от города), Прокофьев (председ[атель] губерн[ской] земск[ой] управы). Аничков, по его рассказам, только и делал, что трепетал и оправлялся перед товарищем министра, чтобы не уронить своего дворянского и председательского достоинства и не посягнуть на достоинства тов[арища] министра и бывшего тут же губернатора. Конкордин тоже трепетал и раскланивался. Прокофьев, совсем отупевший от старости, вставал, как школьник, едва раскрывал рот перед высоким собранием; раскрывал же он его только для того, чтобы сказать, что все обстоит благополучно, ибо он и так не может нам простить, что мы

воспрепятствовали постройке реального училища в Детинце и офицерского собрания на месте вала. Губернатор все время твердил, что "вид" для него – ничто, что "вида", как археологического памятника, он не ценит и не понимает; его интересует только судьба Нередицы и Городища, холм кот-го будет усиленно подмывать вода озера, поднятая дамбой. Романцев старался доказать, что исторического вида и быть не может: сначала был один собор Юрьева М-ря, потом прибавился Спас Нередецкий, потом церковь Городища, потом колокольня Юрьева М-ря. Теперь, значит, можно прибавиться и дамбе, и мосту. Вот, какова логика этого культурного "молодого человека" и бывшего археолога! И, конечно, его больше слушают и больше ему верят, чем Соловьеву, ибо тот знает только гостиницу и бани, а этот кончил историко-филологический институт. В этом смысле Романцев представляет и будет представлять весьма серьезную угрозу памятникам новгородской старины, ибо свой фальсификаторский авторитет "образованного" человека он обратит не на защиту здешних древностей от посягательств обывательского невежества, а наоборот. В результате этого совещания, Тов[арищ] мин[инистра] Борисов заявил, что он выслушал и принял в расчет все точки зрения, что все их он изложит министру Трепову, а что о Спасе Нередицком можно не беспокоиться: "мы обнесем холм каменной стеной". Это утешение и формула, в кот-ую оно облечено, показывает, что для этих господ вопрос решен и переносить линии на север они не намерены. Единственной "уступкой" они считают укрепление подножия холма Спаса Нер[едицы] чем-то вроде каменной стены.

Моста еще, конечно, нет. Нет и дамбы. Свозится пока только материал, строятся какие-то тесовые бараки и обрубается северная часть холма, на котором стоит Спас Нередицкий. Можно ли все это остановить и заставить Общество, строящее дорогу, перенести все эти приготовления на север, судить не берусь. Думаю, конечно, что если бы у Государства, представляемого в настоящей момент Правительством, была воля и воля культурная и сильная, то оно могло бы все это сделать и приказать. Но не знаю, есть ли эта воля у Штюрмеров, Бобринских и Треповых, в руках кот-х сейчас вся полнота власти. А, ведь, Штюрмер был новгородским губернатором, числился археологом, Бобринский же – глава археологической комиссии! И в их правление делается этот ужас!

Не могу Вам выразить во всей полноте своего горестного отчаяния. Что теперь делать, решайте сами и решайте скорее, так как ни на кого из здешних нельзя надеяться, нельзя положиться. Искренних друзей старины здесь нет, а искренних врагов хоть отбавляй, и в их руках и власть, и "мнение большинства".

Прошу Вас передать мой низкий поклон Вашим дочерям.

Уважающий Вас Ал-др Анисимов

P.S. Строителем дороги состоит некий инженер Кнорре, за кот-м, как говорят, скрывается целая фирма, а сам он обладает большим состоянием. Аничков называет его "почтенным человеком", но кто из этих господ – не почтенный? Какое дело этому немцу до нашего родного, кровного русского прошлого? Капитал есть, и ладно!

№ 69. (ед. 542, л.211-214об) 2-VIII-16

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

был рад получить от Вас такое утешительное письмо. Быть может, то обращение Ваше, о кот-м молчу, будет иметь известный результат, приезд же Борисова, как я писал Вам, дела не улучшил. Тайный советник доложит, конечно, Трепову все мнения, но, ведь, у ведомства путей сообщения есть и свое мнение, даже заранее составившееся решение довести дело до конца, т.е. провести мост там, где хочется здешним "аферистам и карьеристам ХХ-го века" и петроградским инженерам.

28-го июля состоялось заседание нашего Общ-ва, на кот-м я все же настоял на посылке Штюрмеру бумаги с просьбой принять меры к перенесению полотна железной дороги на север от города, на повторном обращении к Археолог[ической] Комиссии (характерно, что она все это время молчит, как убитая и пальцем о палец не ударила!) и на опубликовании в газетах справки о том, что нами было сделано по вопросу о перенесении полотна ж[елезной] д[ороги]. Аничков до того растерялся, что я ему предложил пойти по улицам города и извиниться перед "гражданами" за наше Общ-во, что оно смело поднять этот вопрос. Он обиделся, но, по доброте своей, не обижался долго. По городу какие-то идиоты носили бумагу и собирали подписи у обывателей под просьбой оставить полотно ж[елезной] д[ороги] там, где оно начато, т.е. на юге. И все лавочники, крючники и кухарки охотно помещали свой "подпис", все именитые граждане, советники и генеральши. Конечно, эта дурацкая "петиция" не пойдет дальше городской думы, но, зная, добрую тенденцию нашей власти опираться на "общественное мнение", тогда, когда это ей выгодно и приятно, не будет ничего невероятного, если кто-нибудь и сошлется на эту бумажку при удобном случае. Любопытнее же всего то, что, по словам секретаря городской Управы в заседании 28-го/VII, два обывательских собрания, созванных год или два назад по этому же вопросу, высказались за постройку полотна на север от города, а вокзала на Торговой стороне.

Могу, в заключение, сообщить Вам два утешительных слова о себе: со вчерашнего дня я – преподаватель петергофской гимназии. После стольких пыток "ныне отпущаеши" Условия работы очень хорошие. Гимназия прекрасно оборудована. Уроки в старших классах. Два дня в неделю (понед[ельник] и субб[ота]) пустые, так что могу свободно уезжать в Новгород и даже Москву. Поэтому оставляю за собой заведование церковным отделом губернского музея и членство в Правлении нашего Общества. Есть надежда найти квартиру и быть может с садом, так что Пар[асковья] Конст[антинов]на воспрянула духом: собирается взять с собою уток и кур. Вы пишете "а что переход Ваш в чиновный Петроград?" Не бойтесь за меня, графиня! Чиновное, – в смысле сознания необходимости дисциплины в обществе и твердой власти в государстве, – было и будет во мне всегда и без всякого Петрограда. Что же касается равнодушного или даже просто формального отношения к нуждам народа, к будущему России и к её достоинству, то это противно всей моей натуре и себя я не изменю никогда.

Позвольте пожелать Вам успеха в Вашей интересной исторической работе и доброго здоровья.

Уважающий Вас Ал-др Анисимов

P.S. Отсюда я выеду числа 7-го – 8-го дня на три в Москву, а оттуда прямо к месту нового служения. Адрес мой просто на гимназию: она в Петергофе единственная. Только сейчас заметил, что написал письмо на двух слежавшихся листах.

№ 70. (ед. 542, л.215-218об)

Петергоф, Разводная, 16 12-Х-16

Многоуважаемая графиня Прасковья Сергеевна,

я только что получил оба Ваши письма с поправкою адреса, сделанного, как я вижу, рукою моего отчима. Очень сожалею, что произошло такое прискорбное недоразумение: ведь, я не в Павловске, а в Петергофе, о чем и писал Вам своевременно.

В письме от 4-го/Х Вы как будто полагаете, что я не отвечаю потому, что мне "неловко" отвечать на запросы Ваши, имеющиеся в письме от 23-го/IX. Как видите теперь, я просто не мог фактически ответить, потому что не имел до сего дня Вашего письма от 23/IX. И вообще не понимаю, какой из Ваших запросов мог поставить меня в "неловкое" положение. Разве, как думаете быть может Вы лично, вопрос о том пишу ли я сейчас работу о фресках Федора Стратилата? Но вопрос этот в Ваших устах я считаю таким естественным и знакомым, что принимаю его так, как надо принимать, и никакой "неловкости" не ощущаю. И не потому, что у меня стыда нет, что я его потерял, а потому, что совесть моя вполне чиста в данном деле, и если сегодня я пишу эту работу, а завтра прекращаю её на недели и даже месяцы, то делаю, так потому, что иначе не могу во имя продуктивности и порядочности работы, а не потому, что я ленивый россиянин, не помнящий своего долга перед культурой.

Впрочем, думаю, довольно об этом слове "неловко", найденном мною во 2-м Вашем письме. Удовлетворю Ваш насущнейший запрос о Федоре Стратилате. Несмотря на все стремление сделать из своего Общества ведомственное учреждение и забрать в его полное заведывание все дела в области новгородской церковной археологии, Арсений не решается еще совершенно отстранить Общ-во Люб[ителей] Древн[ости] от заведывания завершением внутреннего ремонта церкви, так как дело это начато до него да и денег на его довершение у него пока нет. Поэтому завершение ремонта отложено до окончания войны и считается находящимся в нашем владении, т.е. материальном заведывании, что не исключает, конечно, возможности наглого и хамского вмешательства со стороны Арсения в это дело каждую минуту для поддержания "престижа" своей власти. Леса в церкви стоят по-прежнему, иконостас сложен и убран в приделы. Дела этого я не выпущу из поля зрения и буду бороться за него всеми средствами, ибо вжился в него всем своим существом и считаю его едва ли не самым важным, что за последние годы создано нами в области изучения древнего русского искусства (за исключением, однако, открытия икон).

Дело о жел[езной] дороге земное и смрадное. С ним, конечно, опоздали. Опоздали все столичные учреждения, не исключая Вашего Общ-ва, предательски продали такие Иуды от археологии, как Романцев, теперь городской голова (!) – достойная голова у современного Новгорода! – или как председатель губернской земской управы, сгнившей умственно заживо, и, наконец, трусливо предали в критический момент такие убожества и ничтожества, как Аничков и ему подобные "представители" новгородских археологических учреждений. Такого же труса, конечно, праздновал и Арсений, кот-ый сунул свой нос в это дело только тогда, когда забрезжила эфемерная надежда, что дело как будто получит новый оборот. До того времени он молчал, боясь как бы вмешательство не повредило его высокой государственной карьере.

Во всей этой истории единственный факт, сделавший эпоху, но, к сожалению, не изменивший кардинально хода дела, это – приостановка работ на несколько дней по повелению Государя. Виновниками же этого повеления являются три лица: Вы, Вел[икая] княгиня Мария Павл[овна] (младшая) и пишущий эти строки. Прося Вас обратиться Государю, я одновременно просил о том же и Марию Павловну и вскоре был извещен, что от Государя получен "высокомилостивый" ответ. Желание Ваше, чтобы я никому до поры до времени не говорил о

Вашем обращении к Государя, я исполнил свято и сохранил его в тайне. Никто и не знал, и не ожидал готовящейся приостановки, и повеление Государя было как гром среди ясного неба. На совещание 31-го августа поехал "представителем" Аничков: нельзя ведь, иначе, ибо кто же полнее и лучше представит интересы новгородской старины, как не кровный новгородский дворянин, предок кот-го быть может с таким искусством умел чистить царские псарни и передал потомкам душу прихлебателей и лакеев, а мозги дураков. Этот [толстый], глупый, но не злой человек надолго опозорил и себя и Общество, один из всех "представителей" археологии примкнув к гг. Романцевым. Но ни Драницыну (товарищу председателя Общ-ва, умному и достаточно искреннему и твердому человеку), ни мне он не захотел уступить этого "представительства", ибо интересы русской национальной культуры для него дешевле чечевичной похлебки, щедро раздаваемой в министерских и департаментских кухнях.

После всего этого безобразия я был у академика Лаппо-Данилевского, кот-ый лично ездил к Трепову от Академии Наук. Он сообщил мне, что Трепов сказал ему, что согласно воле Государя южное направление дороги сохраняется только временно: сейчас, по обстоятельствам войны, задерживать работ нельзя, но потом линия будет перенесена. Лаппо-Данилевский просил, чтобы Академия Наук была письменно и официально извещена об этом. Получена ли теперь из министерства эта бумага, я еще не знаю. Вообще ни Академия Наук и Художества, ни Общ-во защиты памятников не питали никаких иллюзий насчет результатов совещания 31- го/VIII и еще накануне ночью я был у А.А. Половцова для окончательной редакции всеподданнейшего ходатайства об изменении направления дороги. С такими же ходатайствами обратились и Академии.

Вы спрашиваете, как мы с Пар[асковьей] Конст[антиновной] живем. У меня работы и меньше, и сама работа легче, так что в этом смысле я отдыхаю. Материально, конечно, мне хуже: все уходит на квартиру, провизию и дрова. Но и так даже приходится питаться только раз в день и жить в полухолодной квартире. Дрова – 30 руб. сажень, да и то не достать. Поэтому, вот, уже 2 месяца (с момента приезда сюда), как я хожу больной, все время кашляю и не могу поправиться. Бедная Пар[асковья] Конст[антиновна] за частыми сменами прислуги (уходят каждую неделю, требуя, себе повышения жалования) ходит стоять на улицах в очереди, ужасно устает и мучается не только физически, но и морально. Она была ужасно растрогана Вашею памятью и заботой теперь, когда ей живется так холодно и сиротливо, и просит меня низко- низко Вам кланяться и пожелать всего хорошего. Позвольте и мне пожелать Вам доброго здоровья и просить передать мой поклон Вашим дочерям.

Уважающий Вас Ал-др Анисимов