Введение

Актуальность и научная значимость темы. Известно, сколь весомую роль в политической и общественной жизни Российской империи играл поль- ский вопрос, особенно если рассматривать его в контексте внешней политики Российской империи или международных отношений на рубеже XVIII – XIX вв.

Вместе с тем, не меньшее значение польский вопрос имел для России как комплекс устоявшихся в обществе стереотипов по поводу Польши и поляков в сочетании с соответственно интерпретируемой информацией о прошлом и на- стоящем польского народа, тем самым отражаясь на судьбах поляков в разде- ленных польских землях. Временами, прежде всего в период внутриполитиче- ских кризисов, он приобретал особую остроту. Не напрасно Н.Н. Страхов свои известные «заметки по поводу польского вопроса», опубликованные в пору польского восстания 1863 г., озаглавит: «Роковой вопрос».

Немаловажно также и то, что динамика русско-польских взаимоотношений ощутимо влияла едва ли не на все сферы жизни русского общества, в частности, активно воздействовала на развитие отечественных полонистических студий, во многом предопределяя выбор тематики и, что существенно, подход к ней. Кро- ме всего прочего, складывавшиеся в рассматриваемый период традиции в осве- щении истории Польши до сих пор заметно влияют как на современную трак- товку польского вопроса в исторической ретроспективе, так и на развитие оте- чественной полонистики. Не приходится упускать из виду также и то, что поль- ский вопрос наложит свою печать на ряд крупнейших явлений отечественной культурной и общественно-политической жизни, самые хрестоматийные среди них – пушкинская ода «Клеветникам России», опера М.И. Глинки «Жизнь за царя», трактат «Россия и Европа» Н.Я. Данилевского и многое другое.

В новейшее время, как известно, произошли значительные перемены как в самих российско-польских взаимоотношениях, так и в трактовке многовековой истории польского вопроса (в самом широком смысле этого слова) в России.

все же представляется слишком оптимистичным заявление Л.Е. Горизонтова, который, полагая, что «польский вопрос как фактор внутреннего развития Рос- сии ныне целиком принадлежит истории», полтора десятилетия назад уверенно утверждал, что «это счастливый и /…/ редкий пример освобождения государст- ва и общества от тягостного и для первого, и для второго бремени прошлого». Впрочем, и сам автор приведенных строк все же не смог обойтись без оговорки, отметив, что «отголоски русско-польского противостояния XIX – начала XX в. до сих пор дают о себе знать в обостренной на всем пространстве Центральной

и Восточной Европы исторической памяти народов»1.

Говоря об истории русско-польских отношений, уместной представляется характеристика, данная этим отношениям Чеславом Милошем, признавшим, что

«описать запутанные истоки распри так же трудно, как причины застарелой вражды двух семейств, испокон веков живущих на одной улице /…/ и корни здесь уходят куда глубже двух последних веков»2. Действительно, хотим ты то- го или не хотим, но приходится констатировать, что польский вопрос, имеющий за своими плечами многовековую историю, не утратил ни своей злободневно политической, ни научной актуальности и в России ХХӀ века3.

В определенной мере преломление польского вопроса в российской поло- нистике XIX века есть основание рассматривать как попытку – или опыт – рус- ско-польского диалога, результаты которого были способны воздействовать на положение в разделенных польских землях. Другое дело, насколько этот опыт оказался удачным. Так или иначе, но перманентный русско-польский диалог, понимаемый как своего рода диалог двух миров, несмотря на то, что речь идет о взаимоотношениях двух представителей славянского мира, разумеется, имел

1 Горизонтов Л.Е. Поляки и польский вопрос во внутренней политике Российской империи. 1831 г. – начало ХХ в.: Ключевые проблемы. Автореф. … д.и.н. М., 1999. С. 1.

2 Милош Ч.

3 Лишним подтверждением актуальности, даже злободневности, польского вопроса (в исторической рет- роспективе в том числе) может служить хотя бы такая, вышедшая под эгидой Института русской циви- лизации книга, как: Бухарин С.Н., Ракитянский Н.М. Россия и Польша: Опыт политико- психологического исследования феномена лимитрофизации. М., 2011, – авторы которой, по их собст- венным словам, выступают «в необычном жанре – психолого-политического исследования историче-

ских реальностей». По мнению авторов, которые с завидной легкостью рассуждают о сложнейших про-

блемах, как то: «…почему именно Польша трижды подвергалась так называемым разделам» (С. 5–6), Польша рассматривается в качестве примера потому, что феномен лимитрофизации находится у нее внутри, а не вовне.

место и раньше. Но теперь, в XIX веке, он вышел на качественно иной уровень, обусловленный рядом факторов, в частности, переменами, связанными с обще- европейскими сдвигами. На данном этапе этот диалог приобретал, пожалуй, большее, чем прежде значение, поскольку от его результатов зависели взаимо- отношения как между Россией и остальным славянским миром, так между Рос- сией и Западом. Но что было особенно важно для поляков, от этого диалога за- висел как характер взаимоотношений непосредственно между Россией и Поль- шей (и не только русской Польшей, т.е. Королевством Польским, но и всем, пусть и разделенным, польским народом), так и будущее самой (независимой) Польши. Что важно, такое восприятие наследия XIX века, в основном, харак- терно и для современной польской историографии, для которой свойственно понимание того, что «Польша – не Восток и не Запад. Польша – центр европей- ской цивилизации». И если Европа – это цивилизация политической свободы, то

Польша – стала центром этой цивилизации в XIX веке4

Все это вместе взятое – в сочетании с недостаточной разработанностью данной проблематики в отечественной исторической литературе – определяет актуальность предпринятых нами изысканий5.

Объект и предмет исследования. Объектом данного исследования явля- ется русская общественная мысль дореволюционного периода (в известной мере

– польская общественная мысль), а предметом – публицистика и исторические сочинения (отчасти – литературные произведения), так или иначе отразившие восприятие польского вопроса (понимаемого в самом широком смысле этого словосочетания) как русским обществом, так и отголоски этого восприятия – в польских землях.

В значительной мере работа носит интердисциплинарный характер, по- скольку рассмотрение в ней эволюции польского вопроса сочетается с анализом общественно-политических перемен, имевших место в Российской империи, а

4 Nowak A. Od Polski do post-polityki. Intelektualna historia zapaści Rzeczpospolitej. Krakow, 2011. S. 187. См. также: Nowak A. Historie politycznych tradycji. Piłsudski, Putin i inni. Krakow, 2007.

5 Особенно учитывая то значение, какое в настоящее время приобретает «рассмотрение конкретных ис- ториографических ситуаций в точки зрения преемственности и изменчивости в исторической науке;

определение векторов историографической динамики и сложных процессов дифференциации и инте- грации». – Предисловие // Репина Л.П. «Новая историческая наука» и социальная история. М., 2009. С. 9.

также тех сдвигов, какие происходили в отечественной полонистике на протя- жении более чем столетия.

Источниковая база исследования. В комплекс используемых в диссерта- ции источников вошли как уже попадавшие в поле зрения исследователей исто- рические труды (Н.М. Карамзина, М.П. Погодина, В.И. Герье, С.М. Соловьева, Н.И. Кареева, Н.Н. Любовича, А.Л. Погодина, А.А. Корнилова и мн. др.), так и недостаточно используемые в современном нам научном обороте тексты.

Специфика темы подразумевает, что исторические труды одновременно могут использоваться и как источники, и как историография. Опираясь в пер- вую очередь на печатную продукцию (что продиктовано постановкой проблемы исследования), диссертант, вместе с тем, привлек и архивные материалы из фондов Российской Национальной Библиотеки, Пушкинского дома.

в Московском университете6. Вводятся в современный нам научный оборот не-

заслуженно забытые труды Н.И. Павлищева – автора первого в России гимнази- ческого учебника по истории Польши и солидных монографий по истории Польши.

Понимая под исторической полонистикой XIX века – научной славистиче- ской дисциплиной, которая в начале XIX столетия пребывала на стадии станов- ления и лишь в 1860-е годы вступает в фазу своего активного развития, диссер- тант использует не только собственно исторические труды. В качестве источни- ков привлечены также публицистические сочинения, отчасти художественные произведения и мемуары, которые есть основание рассматривать с точки зрения преломления в них польского вопроса.

Хронологические рамки исследования. Основное внимание в работе уделено материалам XIX – начала XX вв., т.е. периоду, когда в состав Россий- ской империи входило Королевство Польское, политические события в котором и в соседних с ним губерниях (включавшие в себя восстания 1830–1831 и 1863–

6 Достаточно сказать, что в фундаментальной монографии Л.П. Лаптевой «История славяноведения в России в XІX веке» (М., 2005) об этом курсе лишь упоминается.

1864 гг.) придавали особую злободневность обращению русских историков и публицистов к польской тематике.

Вместе с тем логика исследования эволюции польского вопроса заставляет

– хотя бы кратко – рассмотреть то, как, начиная еще с давних пор, задолго до XIX в., формировалась русская традиция в подходе к польскому вопросу, тем самым постепенно закладывая основы отечественных полонистических студий, получивших заметное развитие в XIX столетии.

Цель и задачи исследования. Заключается в том, чтобы, собрав и систе- матизировав материалы, касающиеся рассматриваемой темы, выяснить, как в историко-культурном контексте взаимодействовали между собой польский во- прос (понимаемый широко, в том числе, как мировоззренческая категория) и российская историческая полонистика.

- проанализировать их под углом зрения как сути и эволюции польского вопро- са, так и тех существенных перемен, какие происходили не только в сфере исто- рической науки, изучающей историю Польши, но и в представлениях русского общества о Польше и поляках;

- выяснить основную направленность и характер наблюдаемых в исследуемый период сдвигов в содержании и интенсивности занятий русских ученых и пуб- лицистов рассматриваемой в диссертации проблематикой;

- выявить типичность сюжетов из польской истории, привлекавших подчеркну- тое внимание отечественных авторов, прослеживая судьбы бытования и распро- странения этих сюжетов в российской исторической полонистике XІΧ в.;

- выделить ключевые моменты, нашедшие отражение в исторической памяти двух соседних народов и вошедшие в историческую традицию, затрудняющие взаимопонимание и налаживание диалога между двумя славянскими народами;

- показать специфику восприятия польского вопроса русским обществом XІΧ – начала ХХ века с учетом как сложившихся к тому времени идеологических и культурных стереотипов, так и политических и культурных реалий эпохи;

- определить контекст преломления польского вопроса в русской исторической традиции, сконцентрировав внимание на выяснении сложной взаимосвязи меж- ду динамикой российских полонистических исследований и общественно- политическими переменами, происходившими в Российской империи;

- уточнить датировку и сущностное определение такого понятия как польский вопрос;

- скорректировать периодизацию истории отечественной полонистики XІΧ – начала XX вв. в контексте принятой в историографии периодизации истории российского славяноведения в целом.

Методологическая основа исследования. Исследование базируется на общенаучных принципах историзма и объективности, что предполагает изуче- ние исторических фактов и явлений в их изменчивости и развитии в контексте разнородных (многогранных и зачастую противоречивых) конкретно- исторических условий и обстоятельств.

В исследовании использованы различные методы исторического анализа, в частности, проблемно-хронологический метод, в соответствии с которым про- блемы русско-польских взаимоотношений, находившие отражение в русской общественной мысли, анализируются в их развитии и в хронологической после- довательности. Изучение эволюции польского вопроса и различных этапов раз- вития отечественной исторической полонистики XІΧ века обусловило примене- ние синхронного и диахронного методов исследования. Специфика темы исто- риографического исследования потребовала использования методов текстоло- гического и герменевтического анализа источников. С учетом специфики изу- чаемых объектов, характеризующихся сложным переплетением научно- познавательных и злободневно-политических элементов, в рамках комплексно- го подхода, реализуемого в историческом исследовании, использовались также методы социокультурного и историко-антропологического анализа. Использо- вание историко-генетического метода позволило проследить бытование поль-

ского вопроса в русской исторической полонистике (понимаемой здесь широко, подразумевая не только собственно исторические труды, но также публицисти- ку и отчасти художественную и мемуарную литературу) на протяжении дли- тельного времени. Методы исследования, применяемые в диссертации, учиты- вают специфику изучаемых объектов, характеризующихся сложным переплете- нием научно-познавательных, художественно-культурных и злободневно- политических элементов.

Научная новизна исследования. Практически впервые под таким углом зрения и столь детально, с учетом как менявшейся политической и культурной ситуации в Российской империи, так и тех перемен, какие происходили в сфере политики и культуры в самих польских землях, рассматривается обширный комплекс разновременных и разнородных по своему характеру и содержанию материалов, в которых так или иначе преломлялся польский вопрос.

Проведенное исследование позволило скорректировать понимание такого, казалось бы, общеизвестного термина (понятия) как польский вопрос. Уточнено смысловое и содержательное понимание польского вопроса как своеобразного явления русской общественной жизни XIX в., отношение к которому в той или иной мере отражалось, в том числе, на состоянии разделенных польских земель. Польский вопрос как обиходное для русского общества XIX века понятие (яв- ление) фактически включало в себя весь комплекс социально-политических и этнокультурных проблем, болезненно преломлявшихся в русско-польских взаимоотношениях, отягощенных наследием исторической памяти не одного столетия. Это позволяет рассматривать польский вопрос не только в контексте имперского периода истории России, но и гораздо шире – в контексте истории России доимперской поры. Польский вопрос есть основание анализировать и в мировоззренческой плоскости, где особым образом преломлялись общественное мнение и общественные настроения по отношению к полякам (с оглядкой на опыт, запечатленный в историописании, в том числе, в ходе взаимного общения на протяжении длительного времени).

Показано, что в российской исторической полонистике XIX в. имело место преломление именно польского вопроса, а не вполне ожидаемое присутствие в

русской историографии польской темы. Впервые показано, что в России XIX столетия существовала известная взаимозависимость между состоянием поль- ского вопроса и развитием полонистических исследований. Причем, подчеркну- та зависимость не только прямая – иначе говоря, влияние польского вопроса на характер и направленность занятий польской историей, на процесс становления и интенсивности развития российской исторической полонистики, но и зависи- мость обратная, ранее мало привлекавшая внимание исследователей, а именно: активное и углубленное изучение польского истории воспринималось как воз- можность разрешения польского вопроса. Очевидно, это позволяет говорить о трудно улавливаемом обычно воздействии достижений науки не только на вос- приятие обществом конкретной внутриполитической проблемы, но и на попыт- ки решения этой проблемы в сфере политической практики.

Скорректировано представление о времени, когда в русской научной среде было впервые обращено внимание на полемику, имевшую место в польской ис- ториографии между Краковской и Варшавской историческими школами, вос- принимаемую в России как сближение трактовок в польской и русской истори- ческой науке причин гибели Польши. Было выяснено, что, вопреки утвердив- шемуся в литературе мнению, сведения об этой новой волне полемики в поль- ских землях относительно причин падения Речи Посполитой появились в рус- ской периодике гораздо раньше выступлений Н.И. Кареева (1886) и Н.А. Попо- ва (1884), и даже раньше выхода знаменитой книги М. Бобжиньского «Очерк истории Польши» (1879).

Предложена уточненная, по сравнению с распространенной в настоящее время, периодизация истории российской исторической полонистики XIX в., согласно которой промежуточным, добавочным рубежом для российской поло- нистики в пределах обширного периода, продолжавшегося с начала столетия до начала 1860-х годов, следует считать начало 1830-х годов (а не начало 1840-х годов, как для других отраслей славяноведения, согласно периодизации Л.П. Лаптевой), т.е. сдвигая грань ниже, где ориентиром выступает университетский устав 1835 г., который предписывал учреждение кафедр истории и литератур славянских наречий в четырех российских университетах. Лишним доводом в

пользу такой датировки служит реакция русского общества, и российской поло- нистики в том числе, на польское восстание 1830 г., которое не только резко обострило русско-польские взаимоотношения, но и, придало острую злободнев- ность польскому вопросу, и, как следствие, экскурсам в историю Польши, хотя публицистические и историографические отзвуки варшавских событий не со- держали в себе заметных, тем более – концептуальных, новаций по сравнению с предшествующими десятилетиями.

Приведены доводы в пользу более раннего, чем предлагает считать Л.П. Лаптева, проявления в российских полонистических исследованиях новых ме- тодологических, в том числе, позитивистских веяний, сдвигая таким образом грань с 1890-х на 1880-е гг., отчасти, подразумевая труды С.М. Соловьева, и на 1860-е – 1870-е гг.

Основные положения, выносимые на защиту.

1. Характеризуя уровень развития российской полонистики на протяжении более чем столетия (от начала XIX в. до первых десятилетий ХХ в.), нельзя обойтись без обращения, хотя бы краткого, к предшествующих периоду, когда только закладывались основы полонистических студий. Отражение сюжетов польской истории в русской исторической традиции до первой четверти XIX в. тесно связано с восприятием польского вопроса и польской истории русским обществом XIX в. и отражением их в полонистических трудах. Без общих пред- ставлений о взаимодействии русского и польского историописания до XIX в. и роли этого взаимодействия в формировании, в том числе, взаимных стереоти- пов, почти невозможна характеристика и понимание истории отечественной по- лонистики.

2. Сообщения о польско-русских политических и культурных контактах, нашедшие отражение в польской и русской исторической традиции средневеко- вья и раннего нового времени, были широко востребованы в русском историо- писании вплоть до первой четверти XIX в. Только проследив более ранние польские реминисценции, можно говорить об определенных успехах на ниве полонистики, каких добился Н.М. Карамзин, свидетельством чему его «История Государства Российского» и политическая публицистика. Особо следует учиты-

вать, что русское общество в основном разделяло позицию Н.К. Карамзина в польском вопросе, причем, вне зависимости от своих политических и идеологи- ческих предпочтений. Польский вопрос зачастую выступал как фактор, объе- диняющий русское общество в его противостоянии – и противопоставлении се- бя – Западу.

3. Болезненность отражения польского вопроса в российской исторической полонистике была обусловлена, в том числе, остротой русского вопроса и про- блемой самоидентификации обывателей Российской империи. Разница поль- ских и русских политических представлений и политических традиций нередко определяла угол преломления польского вопроса в разнородных писаниях по- лонистического (или близкого к таковому) содержания (А.С. Пушкин, П.А. Вя- земский, П.Я. Чаадаев, Д.В. Давыдов, М.С. Лунин и др.).

4. Начиная с рубежа XVIII–XIX вв., польская тематика в отечественных полонистических сочинениях все больше (особенно в пору польских восстаний 1830 и 1863 гг.) трансформировалась в польский вопрос, что, помимо прочего, способствовало упрочению уже ранее существовавших антипольских стереоти- пов. Преломление польского вопроса проявляло себя настолько, что даже про- фессиональные историки, как, например, М.П. Погодин, говоря о польском прошлом, пусть невольно, делали выбор в пользу внеисточникового знания (оп- ределение Ежи Топольского), что, в частности, находило выражение в априор- ной уверенности в аномальном характере польской государственности.

5. Промежуточным, добавочным рубежом для российской полонистики в пределах обширного периода, продолжавшегося с начала столетия до начала 1860-х годов следует считать начало 1830-х годов (а не начало 1840-х годов, как для всего славяноведения). Лишним доводом в пользу такой датировки служит реакция русского общества, и российской полонистики в том числе, на Ноябрь- ское восстание, которое не только резко обострило русско-польские взаимоот- ношения, но и придало острую злободневность польскому вопросу, и, как след- ствие, экскурсам в историю Польши. И это вне зависимости от того, что темпе- раментные публицистические и историографические отзвуки варшавских собы-

тий не содержали в себе сколько-нибудь заметных, тем более – концептуальных

– новаций по сравнению с предшествующими десятилетиями.

6. Утверждение С.М. Соловьева, что «польский вопрос родился вместе с Россией» дает основание считать, что польский вопрос как обиходное для рус- ского общества XIX века понятие (явление) фактически включало в себя весь комплекс социально-политических и этнокультурных проблем, болезненно пре- ломлявшихся в русско-польских взаимоотношениях, отягощенных наследием исторической памяти не одного столетия. Что позволяет рассматривать поль- ский вопрос не только в контексте имперского периода России, но и гораздо шире – в контексте истории России доимперской поры. Польский вопрос есть основания анализировать, в том числе, в мировоззренческой плоскости, где осо- бым образом преломлялись общественное мнение и общественные настроения по отношению к полякам (с оглядкой на опыт, запечатленный в историописа- нии, в том числе, в ходе взаимного общения на протяжении длительного време- ни).

7. Заявление С.М. Соловьева о том, что «польский вопрос родился вместе с Россией» могло быть сформулировано историком только в ходе углубленного изучения истории русско-польских отношений, что стало возможно лишь в ре- зультате длительных и кропотливых изысканий. Именно с монографией «Исто- рия падения Польши» (1863) С.М. Соловьева, а не с монографией В.И. Герье

«Борьба за польский престол в 1733 году» (1862), следует связывать начало очередного этапа в развитии отечественной полонистики XIX века. Помимо прочего, это дает основание говорить о более раннем, чем принято было счи- тать, проявлении в российских полонистических исследованиях позитивистской методологии.

8. Разные формы русско-польских научных контактов как в первой поло- вине XIX в., так и в дальнейшем можно расценивать как опыт или, по крайней мере, попытку, русско-польского диалога (Н.М. Карамзин и Й. Лелевель, М.П. Погодин и Е. Бандтке, Н.И. Кареев и М. Бобжиньский), направленного на при- мирение сторон. Надежды на такое примирение оживились в связи с полемикой в польской исторической науке по поводу причин гибели Речи Посполитой. Ко-

гда в России становится известно о так называемом «новейшем перевороте в польской историографии», который выразился в признании превалирования внутренних причин гибели Польши (как было принято считать в русской исто- риографии) над причинами внешними, известие пробудило надежды на русско- польское взаимопонимание и скорое сближение.

9. Взаимодействие польского вопроса и полонистики (в первом из этих компонентов решительно преобладали стереотипы в сочетании с эмоциями, а во втором – не без труда, но прокладывало себе дорогу позитивное знание) было достаточно тесным. Но, что важнее, существовала зависимость не только пря- мая – иначе говоря, влияние польского вопроса на характер и направленность занятий польской историей, на процесс становления и развития российской ис- торической полонистики, но и зависимость обратная, ранее мало привлекавшая внимание исследователей. Однако и в 1907 г. А.Л. Погодин констатировал, что причинами неудачи русско-польского примирения следует считать взаимное не- знакомство и непонимание друг друга: русскими – поляков, поляками – рус- ских.

10. На счету российской исторической полонистики XIX в. немало дости- жений. Многое из того, что было сделано, делалось ради русско-польского при- мирения, ради решения польского вопроса. Однако полонистические сочинения А.А. Корнилова и А.Л. Погодина и других (менее известных авторов), вышед- шие в начале Первой мировой войны, свидетельствуют скорее о том, что поль- ский вопрос в России XIX – начале XX вв. во многом по-прежнему оставался открытым. Ставка на изучение – и популяризацию в русском обществе – поль- ской истории с целью разрешения польского вопроса оказалась несостоятель- ной.

Практическая значимость работы. Содержащиеся в диссертационном исследовании основные выводы и положения, как и фактический материал, со- ставивший их основу, могут быть использованы как в научно-педагогической практике, так и при дальнейшей разработке широкого круга вопросов, связан- ных, в том числе, с историей русско-польских культурных связей, историей рос- сийской полонистики и историей отечественной и польской общественной мыс-

ли, состояние которых отражалось на положении польских земель, а также в комплексных исследованиях междисциплинарного характера.

Апробация исследования. Основные положения диссертации были изло- жены автором в монографии: Российская историческая полонистика и польский вопрос в XІΧ веке. СПб.: Исторический факультет СПбГУ, 2010 (21,6 п.л.); на международных и всероссийских конференциях, а также в 49 научных публика- циях общим объемом около 30 п.л., в том числе в 15 научных публикациях (около 10 п.л.), изданных в ведущих рецензируемых научных журналах и изда- ниях, входящих в перечень ВАК РФ (всего соискатель имеет 59 печатных тру- дов). Диссертация была обсуждена на кафедре истории славянских и балкан- ских стран СПбГУ, а также на кафедре истории южных и западных славян МГУ им. М.В. Ломоносова.

Степень изученности проблемы.

К более детальному рассмотрению польского вопроса и его места в обще- ственно-политической жизни России (в том числе, понимаемого, вольно или не- вольно, как попытка русско-польского диалога), так или иначе обращались уже сами современники таких драматических событий как разделы Речи Посполи- той, передел польских земель на Венском конгрессе, Ноябрьское и Январское восстания.

Темпераментно обсуждая эти события, аргументируя собственную пози- цию и изобличая своих идейных и политических оппонентов, они постоянно и неизбежно обращались к прошлому Польши и России, к истолкованию этого прошлого и в публицистике, и в исторической литературе. Экскурсы историо- графического характера займут видное место как в отечественных, так и в ино- странных (прежде всего, разумеется, польских) трудах на протяжении длитель- ного периода, от начала ХӀХ – вплоть до начала ХХӀ в.

Литература, касающаяся истории русско-польских взаимоотношений заяв- ленного периода, а также польского вопроса и его преломления в дореволюци- онной отечественной исторической полонистике, не только обширна, но и раз- нородна. Здесь присутствуют как изыскания строго научного характера, так и злободневная, предельно политизированная публицистика. Вообще в трудах на

интересующую нас тему наука и политика зачастую оказывались переплетен- ными друг с другом самым тесным, неразрывным образом, если не сказать, что польские сюжеты нередко оказывались в центре внимания пишущих как раз под воздействием тех или иных внутриполитических (преимущественно) событий.

Драматичность русско-польских взаимоотношений, крайняя их болезнен- ность для обеих сторон конфликта наложат свою печать на восприятие русским обществом польского вопроса в любом его проявлении, и это самым непосред- ственным образом отразится на обширной историографии рассматриваемой здесь проблемы, перманентно испытывавшей на себе влияние ментального кли- мата эпохи.

Более подробно речь об этом пойдет в главах диссертации. Здесь же лишь подчеркнем, что основы писаний такого рода закладывались еще летописцами, так или иначе касавшимися польских дел и их места в жизни Руси. Позднее, особенно во времена Российской империи, сочинения в данной области, во мно- гом стимулируемые текущей политической обстановкой, приобретут весьма широкий размах.

Особое место в литературе вопроса занимают такие труды обобщающего характера, как статья А.Н. Пыпина «Польский вопрос в русской литературе» (1880) или монография Н.И. Кареева «ˮПадение Польшиˮ в исторической лите- ратуре» (1888). Однако представляется, что в рамках краткого, носящего ввод- ный характер историографического обзора следует оставить в стороне характе- ристику названных, бесспорно значимых для заявленной диссертационной те- мы, произведений Нового времени. Это кажется допустимым потому, что об этих фундаментальных, основополагающих, с точки зрения заявленной темати- ки, трудах и об их месте как в историографическом процессе, так и об их влия- нии на развитие польского вопроса достаточно подробно речь пойдет далее, в соответствующих разделах диссертации.

Вместе с тем, надо отметить, что как эти два капитальных труда, так и ряд других работ (статей и книг) дореволюционного периода предстают в диссерта- ции в двояком качестве. С одной стороны, они выступают предметами предпри- нятого исследования, ставящего своей целью выяснение того, как их авторами

трактовался польский вопрос, позволяя (когда более, когда менее внятно) уяс- нить, каким образом та или иная трактовка, в свою очередь, воздействовала на состояние польского вопроса. Но, с другой стороны, как названные, так и про- чие труды являются своего рода носителями сделанных их авторами порой весьма существенных наблюдений историографического характера.

Иными словами, в данном вводном разделе – во Введении, кажется более целесообразным остановиться лишь на тех наиболее значительных исследова- ниях, которые появились уже в Новейшее время, т.е. вне хронологических ра- мок данного диссертационного исследования. Труды подобного рода занимают, как известно, видное место в отечественной научной продукции ХХ – начала ХХӀ вв.

Если, не касаясь здесь трудов, появившихся в предреволюционные десяти- летия, поскольку о них речь пойдет в четвертой главе диссертации, сразу перей- ти к литературе ХХ века (советского и постсоветского периодов), то придется, прежде всего, констатировать, что на протяжении ряда лет интересующая нас проблематика практически не разрабатывалась. Точнее говоря, о Польше и по- ляках всегда писали немало – такие сюжеты, как русско-польские революцион- ные связи или советско-польская война 1919–1921 гг., не сходили со страниц советских книг и журналов. Но иные аспекты польского вопроса практически не привлекали к себе внимания исследователей. В частности, это относится к пре- ломлению польского вопроса в российской исторической полонистике.

Что же касается самой традиции изучения русско-польских революцион- ных связей, то она была упрочена в первые послереволюционные годы, подоб- ная тематика активно разрабатывалась Феликсом Коном, другими польскими эмигрантами в Советском Союзе. Позднее данная тема получит развитие в ряде отечественных работ и, в частности, займет значительное место в монографии С.Н. Драницына «Польское восстание 1863 года и его классовая сущность» (Л., 1937).

В послевоенные десятилетия информация о состоянии польского вопроса в России ΧΙΧ столетия органично войдет в ряд трудов, так или иначе касавшихся истории русско-польских революционных контактов. К этой теме многократно

обращались такие видные исследователи, как В.А. Дьяков, И.С. Миллер, С.М. Фалькович, М.В. Миско, А.Ф. Смирнов, С.М. Стецкевич, В.Г. Ревуненков, В.М. Зайцев и др.7

Вообще, история изучения русско-польских революционных связей, с ис- ториографической точки зрения, достойна отдельного внимания и способна выступить предметом специального исследования8, в том числе, с целью прове- дения компаративистского анализа российской и польской историографии во- проса.

Однако со временем, ближе к исходу ХХ века число такого рода работ за- метно пойдет на убыль, уступая место исследованиям по Новейшей истории. Аналогичные процессы в определенной мере характерны и для польской исто- риографии, которая в силу произошедших в стране перемен во многом изжила свои прежние увлечения революционной тематикой в контексте исследования русско-польских отношений XIX в.

Пожалуй, можно согласиться, пусть отчасти, с утверждением Л.Е. Гори- зонтова, что «революционный приоритет в польской теме практически исчерпал себя к середине 1970-х гг.», однако при этом следует обратить внимание на ав- торское уточнение по поводу, так сказать, исчерпанности. Поскольку Горизон- тов тут же добавил: «чего нельзя сказать об архивных материалах – многое ос-

7 См., напр.: Восстание 1863 г. и русско-польские революционные связи. М., 1960; Русско-польские ре- волюционные связи 60-х годов и восстание 1863 года. М., 1962 (среди авторов этого сборника статей и материалов – В.А. Дьяков, С.М. Фалькович, Л.А. Обушенкова, Ю.И. Штакельберг и др.); Русско- польские революционные связи. В 2 т. М.–Вроцлав, 1963; Революционная Россия и революционная Польша (Вторая половина ΧΙΧ в.). М., 1967; Связи революционеров России и Польши конца ΧΙΧ – на- чала ХХ вв. М., 1968; Ревуненков В.Г. Польское восстание 1863 г. и европейская дипломатия. Л., 1957; Дьяков В.А. 1) Состояние и задачи изучения русско-польского революционного сотрудничества в до- пролетарский период // Связи революционеров Росси и Польши XIX – начала XX веков. М., 1968; 2) Революционная деятельность и мировоззрение Петра Сцегенного (1801–1890). М., 1972. Подробнее о трудах В.А. Дьякова см.: Владимир Анатольевич Дьяков (1919–1995). М., 1996; Дьяков В.А., Миллер И.С. Революционное движение в русской армии и восстание 1863 г. М., 1964; Фалькович С.М. Идейно- политическая борьба в польском освободительном движении 50–60-х гг. ΧΙΧ в. М., 1966; Смирнов А.Ф.

1) Революционные связи народов России и Польши: 30–60-е годы ΧΙΧ в. М., 1962; 2) Восстание 1863 г. в Литве и Белоруссии. М., 1963; Миско М. В. Польское восстание 1863 г., М., 1962; Фалькович С.М. 1) Идейно-политическая борьба в польском освободительном движении 50–60-х гг. ΧΙΧ в. М., 1966; 2) Пролетариат России и Польши в совместной революционной борьбе (1907 – 1912). М., 1975; Яжборов- ская И.С. 1) У истоков польского освободительного движения. М., 1976; 2) Идейное развитие польского революционного рабочего движения (конец ΧΙΧ – первая треть ХХ вв.). М., 1973; Зайцев В.М. Социаль- но-сословный состав участников восстания 1863 г. (Опыт статистического анализа). М., 1973; и др.

8 См., напр., одну из попыток:

тавалось еще незатронутым»9. В своей характеристике состояния полонистиче- ских исследований в последние десятилетия ХХ в., Л.Е. Горизонтов опирался на авторитет В.А. Дьякова, который, осознавая смену исследовательских приори- тетов и в российской и в польской науке, во второй половине 1980-х гг. высту- пил за «расширение исследования этой важной и все еще не исчерпанной про- блематики»10.

Вместе с тем, обращает на себя внимание, что на рубеже 1970-х – 1980-х и

в 1990-е гг. в славистических исследованиях наметилась тенденция к более ши- рокому изучению контекста истории общественной мысли и русско-польских контактов в частности, примером чему могут служить труды В.А. Дьякова С.М. Фалькович и др.11 Исходя из широкой трактовки польского вопроса, к историо- графии истории польского вопроса следует отнести огромный пласт работ, по- священных изучению русско-польских культурных контактов. Значительный вклад в разработку этой многогранной темы был внесен трудами таких отечест- венных историков, как А.И. Рогов, Б.Н. Флоря, Ю.А. Лимонов, А.С. Мыльни- ков, Н.И. Щавелева и др.12. Вместе с тем, обращает на себя внимание, что ряд

9 Горизонтов Л.Е. Поляки и польский вопрос во внутренней политике Российской империи. 1831 г. – начало ХХ в.: Ключевые проблемы. Автореф. … д.и.н. М., 1999. С. 5.

10 Цит. по: Горизонтов Л.Е. Поляки и польский вопрос... С. 5. Конечно, практически невозможно обой- тись без акцентирования факта, пусть несколько условной, исчерпанности революционной тематики в польской и российской историографии последних десятилетий. Так или иначе, смена исследовательских приоритетов не сказывается на интенсивности исследований польской общественной мысли XIX в., свидетельством чему может служить последняя монография Хенрика Глембоцкого об Адаме Гуровском

(Głebocki H. „Diabeł Asmodeusz” w niebieskich binoklach i kraj przyszłości. Hr. Adam Gurowski i Rosja.

Krakow, 2012), а также едва ли не каждая книга Анджея Новака, который, при всем своем пристрастии к периоду новейшей истории, похоже, не может не оглядываться на XIX в., не апеллируя, в частности, к общественной мысли XIX столетия. Подтверждением сохраняющегося интереса к проблематике XIX века в польской научной среде служит и монографии Анджея Вежбицкого, анализирующего крайне не- гативное восприятие в польской исторической мысли (шире – общественно-политической) столь типич- ных для русской традиции, с точки зрения поляков, явлений как деспотия, тирания и пр. – Wierzbicki A. Groźni i wielcy. Polska myśl historyczna XIX i XX wieku wobec rosyjskiej despotii. Warszawa, 2001.

11 См., напр.: Дьяков В.А. 1) Идея славянской взаимности и ее воздействие на развитие славяноведения (конец XVIII – первая половина XIX в.) // Študie z diejin svetovej slavistiky do polovice 19. storocia. Bratislava, 1978; 2) Славянский вопрос в общественной жизни дореволюционной России. М., 1993; и др.;

Фалькович С.М. 1) Отношение польского национального движения к Австрийской империи и идеоло-

гии австрославизма в контексте идей панславизма и пангерманизма (50 – 70-е годы XIX в.) // Из истории общественной мысли народов Центральной и Восточной Европы (конец XVIII – 70-е годы XIX в.). М., 1995. С. 135–162; 2) Национальный вопрос в русской и польской революционно-демократической мыс- ли // Из истории общественной мысли народов Центральной и Восточной Европы. С. 213–236; Филатова Н.М. Польский политический либерализм в 1815–1820 гг. // Из истории общественной мысли народов Центральной и Восточной Европы. С. 44–69.

12 Рогов А.И. Русско-польские культурные связи в эпоху Возрождения (Стрыйковский и его Хроника). М., 1966; Флоря Б.Н. У истоков религиозного раскола славянского мира (XIII век). СПб., 2004; Лимонов Ю.А. 1) Культурные связи России с европейскими странами в XV–XVІІ вв. Л., 1978; 2) Летописания

вопросов – в большей или меньшей степени – связанных с диссертационной те- матикой (в частности, таких как эволюция взаимоотношений Пушкина и Миц- кевича, отклики русских литераторов на польские восстания 1830 и 1863 гг. и пр.) активно разрабатывался – и продолжает разрабатываться – не только исто- риками, но и литературоведами (В.А. Францев, Г.П. Федотов, Д.Д. Благой, С.Н. Браиловский, В.Э. Вацуро, В.А. Хорев, Д.П. Ивинский, И.Л. Великодная, А.В. Кушаков, А.В. Липатов, В.В. Мочалова, Н.М. Филатова и др.)13, что в полной мере подтверждает справедливость тезиса, сформулированного И.И. Свиридой, который сводится к утверждению (разделяемому автором диссертации), что

«историческое сознание не локализовано в замкнутой сфере науки, оно разлито по всему пространству культуры, находя выражение как в интеллектульно- рациональной форме, так и в эмоционально-психологических реакциях»14.

Свидетельством сохраняющегося интереса к данной проблематике и, в то же время, показателем интенсивных русско-польских научных контактов в XXІ в., могут служить коллективные труды российских и польских ученых «Поляки в глазах русских – русские в глазах поляков»15, «Русско-польские языковые, ли-

Владимиро-Суздальской Руси. Л., 1967; Флоря Б.Н., Турилов А.А., Иванов С.А. Судьбы Кирилло- Мефодиевской традиции после Кирилла и Мефодия. СПб., 2000; Свирида И.И. Между Петербургом, Варшавой и Вильно. Художник в культурном пространстве. М., 1999; Мочалова В.В. 1) Русско-польские литературные связи XVІІ–ΧVІІІ вв. и становление личностного начала в русской литературе // Литера- турные связи и литературный процесс: из опыта славянских литератур. М., 1986; 2) Петербургские по- ляки (Сенковский, Булгарин) и Мицкевич // Адам Мицкевич и польский романтизм в русской культуре. М., 2007; Мыльников А.С. Картина Картина славянского мира: Взгляд из Восточной Европы. Этногене- тические легенды, догадки, протогипотезы XVI – начала XVIII века. СПб., 1996; Щавелева Н.И. Древняя Русь в «Польской истории Яна Длугоша» (книги I – VI): Текст, перевод, комментарий. М., 2004.

13 См., напр.: Францев В.А. Пушкин и польское восстание 1830–1831 гг.: Опыт исторического коммен- тария к стихотворениям «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина» // Пушкинский сборник.

Прага. 1929; Кушаков А. Пушкин и Польша. Тула, 1978; Браиловский С.Н. К истории русско-польских

литературных отношений: Мицкевич и Пушкин: (По поводу книги: Tretjak J. Studia i szkice. Warszawa, 1906) // Пушкин и его современники: Материалы и исследования. Вып. 7. СПб., 1908; Вацуро В.Э. Миц- кевич и русская литературная среда 1820-х гг.: (Разыскания) // Литературные связи славянских народов: Исследования. Публикации. Библиография. Л., 1988 (перепечатано в кн.: Вацуро В.Э. Избранные труды. М., 2004); Муравьева О.С. «Вражды бессмысленной позор…»: Ода «Клеветникам России» в оценках собственников // Новый мир. 1994; Ивинский Д.П. 1)Пушкин и Мицкевич. История литературных от- ношений. М., 2003; 2) Адам Мицкевич и «Борис Годунов» // Пушкин и русская драматургия. М., 2000; Хорев В.А. Польша и поляки глазами русских литераторов. Имагологические очерки. М., 2005; Двор- ский А. Пушкин и польская культура.СПб., 1999; Зорин А.Л. Кормя двуглавого орла… Литература и государственная идеология в России в последней трети XVIIII – первой трети XIX века. М., 2004. Фила- това Н.М. Эпоха конституционного Королевства Польского (1815–1830) в зеркале романтизма // Поль- ская культура в зеркале веков. М., 2007.

14 Свирида И.И. Историческая рефлексия в искусстве эпохи Просвещения // История и культура. М., 1991. С. 53–54.

15 Polacy w oczach Rosjan – Rosjanie w oczach Polakow. Warszawa, 2000.

тературные и культурные контакты»16 или, например, монография польского историка Петра Глушковского, изданная в Санкт-Петербурге: «Ф.В. Булгарин в русско-польских отношениях первой половины XIX века: эволюция идентично- сти и политических воззрений»17. Эта монография привлекла к себе внимание научной общественности не в последнюю очередь потому, что автор предпри- нял плодотворную попытку пересмотреть образ человека, который «польским историческим сознанием /…/ воспринимался как русский, а в русской памяти предстает олицетворением отталкивающего образа поляка»18. Глушковский без- условно прав, когда призывает учитывать в имагологических исследованиях как в Польше, так и в России особенности носителей многокомпонентной идентич- ности19. Вместе с тем, некоторые наблюдения польского автора не могут не вы- звать вопросов. Так, он пишет, что, с точки зрения Булгарина, полякам следова- ло продемонстрировать лояльность по отношению к Петербургу, с тем, чтобы

«получить взамен утраченные после восстания права. Он [Булгарин] стремился показать, что его соотечественники могут не хуже других народов интегриро- ваться в Российскую империю»20. Вопрос: зачем было соотечественникам Бул- гарина (участникам восстания) стремиться к тому, чтобы интегрироваться в Российскую империю? Во всяком случае, Маурици Мохнацкий прямо заявлял, что Польша всегда была «республикой земель коронных, литовский и русских. В ином составе и сегодня мы ее не понимаем! Вековая Польша в извечных сво-

16 Русско-польские языковые, литературные и культурные контакты. М., 2011.

17 Глушковский П. Ф.В. Булгарин в русско-польских отношениях первой половины XIX века: эволюция идентичности и политических воззрений. СПб., 2013. См. также, напр.: Акимова Н.Н. Ф.В. Булгарин в литературном контексте первой половины XIX века. Автореф. … д. филол. н. СПб., 2003; Шишкова Т.Б. Литературная позиция и тактика Ф.В. Булгарина – журналиста в 1820-е годы: формирование и развитие. Автореф. дисс. … к. филол. н. М., 2009; Кузовкина Т. Феномен Булгарина: проблема литературной так-

тики. Автореф. … д. филол. н. Тарту, 2007. – Ср. Рейтблат А.И. [Рец.] на: Кузовкина Т. Феномен Булга-

рина: проблема литературной тактики. Тарту: Tartu U˝likooli Kirjastus, 2007. 161 с. // Новое литературное обозрение. 2007. № 88. – Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nlo/2007/88/re18.html. Рецензент, обра- тив внимание на недостаточную разработку автором монографии польских сюжетов у Булгарина и не- достаточное использование польской литературы вопроса, в том же номере журнала представил биб- лиографический список книг и статей (1958–2007) о Ф.В. Булгарине.

18 Глушковский П. Ф.В. Булгарин в русско-польских отношениях. С. 193.

19 Там же. С. 199.

20 Глушковский П. Ф.В. Булгарин в русско-польских отношениях. С. 198.

их границах …»21 (отсюда, как известно, и цель повстанцев – только «восста- новление территории страны»22)…

Среди трудов, расширяющих наши представления о разных сферах быто- вания польского вопроса в России, немало таких, центральным сюжетом в кото- рых выступают исследования этноконфессиональной ситуации в Российской империи. Самые заметные среди них в последние годы это монографии М.Д. Долбилова «Русский край, чужая вера: Этноконфессиональная политика импе- рии в Литве и Белоруссии при Александре II» (М., 2010) и А.Ю. Бендина «Про- блемы веротерпимости в Северо-Западном крае Российской империи (1863– 1914 гг.) (Минск, 2010), как и другие работы обоих авторов. Несколько раньше (по сравнению с монографии М.Д. Долбилова и А.Ю. Бендина) вышла моно- графия А.А. Комзоловой «Политика самодержавия в Северо-Западной крае в эпоху Великих реформ» (М., 2005). Долбилов в своей книге пишет, в частности, о специфических чертах имперской политики в Северо-Западном крае, выяв- ленных им в результате глубокого анализа огромного фонда материалов. В книге, помимо прочего, предпринимается попытка дать ответ на вопрос «Кто и

почему боялся католицизма?» (подразумевая европейский контекст)23, но в пол-

ной мере принять предлагаемую версию ответа можно лишь с оговорками. Для заявленной в диссертации темы особую важность представляют те сюжеты мо- нографии М.Д. Долбилова, которые (в большей или меньшей степени) имеют отношение к характеристике позиций по польскому вопросу М.О. Кояловича и И.П. Корнилова.

Работы М.Д. Долбилова, А.И. Миллера, М.В. Калашникова и ряда других авторов составляют одно из активно и плодотворно разрабатываемых в совре- менной историографии направлений, – исследование имперской политики Рос- сии (зачастую под эгидой Ab Imperio), в том числе в польских землях. В контек- сте разработки подобного рода проблематики важно отметить выход в свет кол- лективного труда «Западные окраины Российской империи» (М., 2007), где, по-

21 Mochnacki M. Powstanie narodu Polskiego w roku 1830 I 1831. T. 1. Warsyawa, 1984. S. 61.

22 Mochnacki M. Powstanie narodu Polskiego. S. 81.

23 Долбилов М.В. Русский край, чужая вера: Этноконфессиональная политика империи в Литве и Бело- руссии при Александре II. М., 2010. С. 230–235.

мимо прочего, со знанием дела была охарактеризована современная украинская, польская, литовская и белорусская историография вопроса или двухтомного ис- следования международного коллектива авторов (А.И. Миллер, М.Д. Долбилов, П. Верт, Э. Лор и др.) «Понятия о России. К исторической семантике имперско- го периода» (М., 2012), а также «переводных» сборников трудов «Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет» (М., 2005), «Ми- фы и заблуждения в изучении империи и национализма» (М., 2010), где автора- ми выступили признанные специалисты в этой области исследований (А. Кап- пелер, Р. Брубейкер, Х. Кон, А. Реннер, Т. Викс и др.), а также недавно вышед- шую в русском переводе книгу Даниэля Бовуа «Гордиев узел Российской импе-

рии: Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793–1914)»24.

По-своему дополняют общую характеристику внутриполитической обста- новки в Российской империи, где польский вопрос выступал болезненной, но не единственной, проблемой, исследования, посвященные истории русского кон- серватизма XIX в., начала которого нередко связывают с Н.М. Карамзиным (В.Я. Гросул, В.А. Твардовская, А.Ю. Минаков, В.А. Гусев, А.В. Репников, Т.А. Егерева)25.

Существенное значение для понимания атмосферы, в какой пребыло рус-

ское общество и, в частности, российская историческая полонистика, будучи в состоянии перманентного столкновения с польским вопросом, имеют историо- софские исследования, как, например, книги В. Кантора – «Русский европеец как явление культуры (философско-исторический анализ)» (М., 2001) или

«Санкт-Петербург: Российская империя против российского хаоса. К проблеме имперского сознания в России» (М., 2007) (хронологически выходящие за рам-

24 Бовуа Д. Гордиев узел Российской империи: Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793–1914). М., 2011.

25 См., напр.: Русский консерватизм XIX столетия: Идеология и практика. М., 2000; Гусев В.А. 1) Кон- сервативная русская политическая мысль. Тверь, 1997; 2) Русский консерватизм: основные направления и этапы развития. Тверь, 2001; Репников А.В. Консервативная концепция российской государственно- сти. М., 1999; Минаков А.Ю. 1) Русский консерватизм в первой четверти XIX века. Воронеж, 2011; 2) Русская партия в первой четверти XIX века. М., 2013; Егерева Т.А. Русские консерваторы в социокуль- турном контексте эпохи конца XVIII – первой четверти XIX вв. М., 2014. Из англоязычной литературы

(в том числе, в переводе) привлекают к себе внимание труды Р. Пайпса, посвященные как истории им-

перской России в целом (Пайпс Р. Россия при старом режиме М., 1993), так и изучению специфики рус- ского консерватизма (Пайпс Р. Русский консерватизм и его критики: Исследование политической куль- туры. М., 2008).

ки XIX в., что как раз соответствует пониманию польского вопроса диссертан- том), или монография 1929 г. Александра Койре «Философия и национальная проблема в России начала XIX века» (М., 2003), по-прежнему привлекающая к себе внимание исследователей и широкого круга читателей, разделяющих инте- рес французского автора к феномену имперской России.

Под углом зрения заявленной темы особую важность представляют работы Л.Е. Горизонтова26, в том числе, монография «Парадоксы имперской политики: поляки в России и русские в Польше» (М., 1999), где, в частности, под опреде- ленным углом зрения рассматривается польский вопрос, предложены хроноло- гические рамки его бытования в России27. В трудах Л.Е. Горизонтова детальное освещение получила политика Российской империи, в контексте которой по- своему отразилось переплетение польского и русского вопросов, в отношении поляков – как одной из категорий подданных империи. По сути, во всех работах Л.Е. Горизонтова, в центре внимания находится, по его собственному определе- нию, «российский сектор разделенной в екатерининскую эпоху Речи Посполи- той», ставший «со второй трети XIX века /…/ ареной ожесточенного противо- борства имперской государственности /…/ и польской исторической традиции». Для заявленной темы особенно важным, даже бесспорным, представляется ут- верждение Л.Е. Горизонтова, что «концентрированным выражением столкнове- ния этих двух стихий был польский вопрос, чье значение далеко выходило за региональные рамки»28. Также для заявленной темы представляет интерес Вып.

26 См., напр.: Горизонтов Л.Е. 1) Идея сотрудничества общественно-политических сил России и Польши в программе русских либералов в 40-80-х гг. XIX в. // Общественно-политическая мысль в Европе кон- ца XVIII – начала ХХ в. М., 1987; 2) Славянофильство и политика самодержавия в Польше в первой по- ловине 60-х гг. XIX в. // Россия и славяне: политика и дипломатия. М., 1992; 3) Польский вопрос и кон- фессиональная политика самодержавия (середина 19 – начало 20 в.) // Православие в Польше и католи- цизм в России. Warszawa, 1997; 4) Помещик или мужик? Русское землевладение в стратегии решения польского вопроса // Имперский строй России в региональном измерении (XIX – начало XX века). М., 1997; 5) Раскольнический клин. Польский вопрос и старообрядцы // Славянский альманах. 1997. М., 1998; 6) Поляки и нигилизм в России. Споры о национальной природе «разрушительных сил» // Авто- портрет славянина. М., 1999; 7) Gorizontow L. Rzut oka na Rosyjską historiografie Polskich powstań XIX wieku // Polskie powstania narodowe na tle przemian europejskich XIXwieku. Lublin, 2000; 8) Служить или не служить империи? Поляки в России XΙΧ в. // Русско-польские языковые, литературные и культурные контакты. М., 2011.

27 Горизонтов Л.Е. Парадоксы имперской политики. С. 7.

28 Горизонтов Л.Е. Помещик или мужик? Русское землевладение в стратегии решения польского вопро- са // Имперский строй России в региональном измерении (XIX начало XX века). М., 1997. С. 86.

15 «Русского сборника», приуроченного к 150 годовщине Январского восста- ния29

Отдельно следует сказать о капитальных трудах П.В. Стегния «Разделы Польши и дипломатия Екатерины II. 1772. 1793. 1795» (М., 2002) и Б.В. Носова

«Установление российского господства в Речи Посполитой. 1756–1768» (М., 2004), в которых польский вопрос был рассмотрен в контексте взаимоотноше- ний Пруссии, Австрии и России накануне и в эпоху разделов. Но если моногра- фия П.В. Стегния с концептуальной точки зрения примыкает к тому направле- нию в отечественной литературе вопроса, которое идет от С.М. Соловьева и его продолжателей, традиционно оправдывавших действия Екатерины сложивши- мися обстоятельствами, то фундаментальное исследование Б.В. Носова пред- ставляет собой отказ от ранее устоявшихся и зачастую упрощенных трактовок. Кроме того, ряд своих работ Б.В. Носов посвятил анализу отечественной и за-

рубежной историографии проблемы30.

Для заявленной в диссертации темы большое значение имеет коллективная монография «Польша и Россия в первой трети XIX века. Из истории автономно- го Королевства Польского. 1815–1830» (М., 2010), где польский вопрос высту- пает в своем наиболее распространенном в контексте XIX века качестве – как внутренняя проблема Российской империи. Особое значение для нашей темы имеет раздел этой монографии «Русское общество и Королевство Польское в 1815–1830 гг.», написанный Н.М. Филатовой, а также многие другие работы

Н.М. Филатовой31. Отдельного упоминания заслуживает исследование М.В.

Лескинен «Поляки и финны в российской науке второй половины ХIХ в.: ”дру-

29 Русский сборник. Вып. XV. Польское восстание 1863 года. М., 2013.

30 Носов Б.В. 1) Разделы Речи Посполитой и русско-польские отношения второй половины XVIII века в зарубежной историографии (1970-е – начало 1990-х годов) // Славяноведение. 1993. № 5; 2) Разделы Речи Посполитой в трудах польских и российских историков второй половины XIX – начала XX вв. и

становление современной историографии // Российско-польские научные связи в XIX – XX вв. М., 2003.

– С. 103–116; 3) «Упадок Речи Посполитой» и разделы Польши в общественной и исторической мысли европейских стран XVIII – начала XIX вв. // Россия. Польша. Германия: История и современность евро- пейского единства в идеологии, политике, культуре. М., 2009. С. 231–251

31 См., напр.: Филатова Н.М. 1) Русское общество и Королевство Польское в 1815–1830 гг. // Польша и Россия в первой трети XIX века: Из истории автономного Королевства Польского. 1815–1830. М., 2010.

С. 469–518; 2) Польша в синтезах российской историографии (Карамзин – Соловьев – Ключевский) //

Polacy w oczach Rosjan – Rosjanie w oczach Polakow. Warszawa, 2000. С. 141–150; 3) Русские и поляки в Королевстве Польском (1815–1830): стереотипы взаимного восприятия // Россия – Польша. Образы и стереотипы в литературе и культуре. М., 2002. С. 110–118.

гой” сквозь призму идентичности» (М., 2010), имеющее значение как для харак- теристики состояния российской науки ХIХ века, так и социокультурной атмо- сферы, свойственной России той поры. Для понимания менталитета польской шляхты (многократно вызывавшей нарекания со стороны русских авторов XIX века) важны другие труды М.В. Лескинен, в которых охарактеризованы сармат- ская идеология и сарматская культура. Это, в частности, монография «Мифы и образы сарматизма» (М., 2000), разделы в коллективных трудах «Польская культура в зеркале веков» (М., 2007), «Категории и концепты славянской куль- туры» (М., 2008), «Утопия и утопическое в славянском мире» (М., 2002) и др.

Упомянутые труды, а также работы Н.И. Цимбаева, В.А. Китаева, Б.Ф. Егорова, Е.А. Дудзинской, А.А. Ширинянца и др.32, посвященные истории об- щественной мысли в Российской империи, не только характеризуют состояние русского общества ΧІΧ века, но и дают представление о той обстановке, в кото- рой развивалась отечественная полонистика. Помимо прочего, эти исследования позволяют точнее оценить ту роль, какую польский вопрос играл в полемике славянофилов и западников (даже учитывая условность этих привычных дефи- ниций).

Вместе с тем, нельзя не отметить тот факт, что при всем тематическом раз- нообразии появившихся в советской полонистике во второй половине ХХ в. ра- бот – от изысканий в области внешней политики (В.Д. Королюк, И.Б. Греков, Б.Н. Флоря, В.Г. Ревуненков и др.) и социально-экономической истории (Д.Л. Похилевич, В.А. Якубский и др.) до истории культуры и культурных связей (А.И. Рогов, И.И. Свирида, Л.А. Софронова), сравнительно мало внимания по- прежнему уделялось изучению истории отечественной полонистики. В еще меньшей степени в контексте развития полонистики говорилось о польском во- просе – если точнее, о его преломлении в отечественной исторической полони- стике ΧІΧ века.

32 См., напр.: Цимбаев Н.И. 1) И.С. Аксаков в общественной жизни пореформенной России. М., 1978; 2) Славянофильство. Из истории русской общественно-политической мысли XIX века. М., 1986; Дудзин- ская Е.А. Славянофилы в общественной борьбе. М., 1983; Егоров Б.Ф. От Хомякова до Лотмана. М., 2003; Китаев В.А. Либеральная мысль в России (1860–1880 гг.). Саратов, 2004; Ширинянц А.А. Русский хранитель. М., 2008.

Что касается собственно историографических сюжетов, то к более система- тическому их изучению одним из первых среди советских историков обратился В.А. Дьяков33. Как известно, он вообще уделял значительное внимание историо- графическим исследованиям, приняв самое деятельное участие в подготовке та- ких фундаментальных трудов, как «Славяноведение в дореволюционной Рос- сии. Биобиблиографический словарь» и «Славяноведение в дореволюционной России: Изучение южных и западных славян»34.

Говоря о разработке историографических сюжетов, нельзя обойти внима- нием сравнительно недавно переизданную «Историю славянской филологии»35 И.В. Ягича или фундаментальный труд В.П. Бузескула «Всеобщая история и ее представители в России в XIX и начале ХХ века», недавно переизданный36. Во

«Всеобщей истории…» В.П. Бузескула37 (впервые изданной в полном объеме и

снабженном новым справочным аппаратом), пусть в минимальной степени, но содержится информация о тех историках, сочинения которых выступают пред- метом исследования в данной диссертации. Однако, как сказано в аннотации к изданию XXI в., «монография академика В.П. Бузескула (1858–1931) представ- ляет собой фундаментальный обзор (подчеркнуто нами. – Л.А.) развития отече- ственной исторической науки, начиная с XVIII в. вплоть до конца 1920-х гг., где подведены итоги русских ученых в области истории Древнего Востока, антико- ведения, медиевистики, византиноведения, славяноведения, истории Нового

времени»38.

Отметим, что в предисловии к биобиблиографическому словарю «Славя- новедение в дореволюционной России» В.А. Дьяков и А.С. Мыльников, в част- ности, констатировали, что российской исторической славистикой второй поло- вины ΧΙX в. «преимущественное внимание обращалось на южных славян, от-

33 Как пишет Л.Е. Горизонтов, интерес к истории исторической науки сформировался у В.А. Дьякова еще в 1950-е годы. – Горизонтов Л.Е. Путь историка // Владимир Анатольевич Дьяков (1917–1995). М., 1996. С. 20.

34 Славяноведение в дореволюционной России. Биобиблиографический словарь. М., 1979; Славяноведе- ние в дореволюционной России. Изучение южных и западных славян. М., 1988.

35 Ягич И.В. История славянской филологии. М., 2003.

36 Бузескул В.П. Всеобщая история и ее представители в России в XIX и начале ХХ века. М., 2008. Пер- вое, однако не полное, издание двух частей: Л., 1929 и 1931.

37 Матвеева Л.В. Владислав Бузескул – историк своего времени. Киев, 2008.

38 Бузескул В.П. Всеобщая история. С. 4.

части на чехов и в рамках их взаимоотношений с Россией – на поляков (под- черкнуто нами. – Л.А.)»39, что, по сути, есть признание несколько обособленно- го положения российской исторической полонистики в рамках отечественной исторической славистики в целом. Вместе с тем, в том же обзоре историко- славистических исследований авторами было отмечено, что труды В.И. Герье, С.М. Соловьева, В.А. Мякотина, Н.Н. Любовича и ряда других ученых позво- ляют говорить о том, что во второй половине XΙX – начале XX в. «значительно оживилось изучение польской истории ΧVІІІ–ΧΙΧ вв.»40.

Среди работ историографического характера особый интерес с точки зре- ния заявленной диссертационной темы представляет опубликованная на рубеже 1970-х – 1980-х годов большая статья В.А. Дьякова «Польская тематика в рус- ской историографии конца XІX – начала ХХ века (Н.И. Кареев, А.А. Корнилов, А.Л. Погодин, В.А. Францев)»41. При этом нельзя не заметить, что если о науч- ном наследии Кареева-полониста у нас в те годы все же время от времени вспо- минали42 (а во вступительной статье В.А. Дьякова и А.С. Мыльникова к био- библиографическому словарю как раз книги Н.И. Кареева на польскую тему от- мечались особо)43, то труды остальных славистов, перечисленных в подзаголов- ке названной статьи В.А. Дьякова, долгое время были преданы забвению. Одна- ко в настоящее время ситуация начинает меняться к лучшему, и особая заслуга здесь принадлежит Л.П. Лаптевой, которая в своих трудах не раз обращалась к творчеству А.Л. Погодина44. Что касается Н.И. Кареева, то о нем, пожалуй, и в

39 Славяноведение в дореволюционной России. Биобиблиографический словарь. М., 1979. С. 29. Далее: СДР … словарь.

40 СДР … словарь. С. 31.

41 Дьяков В.А. Польская тематика в русской историографии конца XІX – начала ХХ века (Н.И. Кареев, А.А. Корнилов, А.Л. Погодин, В.А. Францев) // История и историки. Историографический ежегодник.

1978. М., 1981. С. 147–161.

42 Об этом подробнее см.: Николай Иванович Кареев. Биобиблиографический указатель (1869–2007). Казань, 2008.

43 Дьяков В.А., Мыльников А.С. Предисловие // СДР… словарь. С. 31.

44 Лаптева Л.П. 1) Русский историк-славист Александр Львович Погодин. Жизнь и творчество (1872– 1947). М., 2011; 2) Социально-экономическое положение и политическая ситуация славянских народов

перед Первой мировой войной в освещении А.Л. Погодина // Славянский мир в третьем тысячелетии. Славянские народы: векторы взаимодействия в Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европе. М., 2010; 3) История славяноведения в России в конце XIX – первой трети XX в. М., 2012. С. 426–466.

настоящее время чаще пишут как о социологе, а если как об историке, то не как о полонисте45.

Впрочем, нельзя при этом не обратить внимания, что в данной, весьма со- держательной статье В.А. Дьякова давала о себе знать – вообще свойственная ряду отечественных трудов Новейшего времени – известная недооценка отече- ственной пореформенной полонистики. Так, по словам Дьякова, «польская про- блематика не пользовалась особой популярностью, а если ею и занимались, то на научную разработку мог рассчитывать лишь древнейший период, тогда как новейшая история освещалась чаще всего в таких сугубо официозных трудах,

как сочинения Ф.Ф. Смита и А.К. Пузыревского по восстанию 1830–1831 гг. »46.

Нетрудно заметить, что данному утверждению В.А. Дьякова, – якобы

«польская проблематика не пользовалась популярностью», – противоречит зна- чительное число появившихся в дореволюционной России, пусть различных и по объему и по уровню исполнения научных (и околонаучных) публикаций, по- священных Польше и полякам – причем, отнюдь не только «древнейшего пе- риода». Нельзя не отметить и того, что исследователь оставил без должного комментария, скажем, суждение А.Л. Погодина о причине неудач русско- польского сближения. По словам автора «Главных течений польской политиче-

45 Покатов Д.В. Н.И. Кареев о сущности общественной деятельности и роли политической элиты // Из- вестия Саратовского университета. 2008. Сер. Социология. Политология. Вып. 2.; Золотарев В.П. Исто- рическая концепция Н.И. Кареева. Л., 1988; Мягков Г.П. «Русская историческая школа». Методологиче- ские и идейно-политические позиции. Казань, 1988; Он же. Научное сообщество в исторической науке. Опыт «русской исторической школы». Казань, 2000; Сафронов Б.Г. Н.И. Кареев о структуре историче- ского знания. М., 1995; Погодин С.Н. «Русская школа» историков: Н.И. Кареев, И.В. Лучицкий, М.М. Ковалевский. СПб., 1997; Нечухрин А.Н. Теоретико-методологические основы российской позитивист- ской историографии (80-е гг. ΧІΧ – 1917 г.). Гродно, 2003; и др. Заметим, что в последние годы особую активность здесь проявляют представители Казанского университета. См., напр.: Филимонов В.А. «Ос- новные вопросы философии истории» и «Сущность исторического процесса и роль личности в истории» Н.И. Кареева в рецензиях отечественных исследователей // Теории и методы исторической науки: шаг в XXI век. Материалы международной научной конференции. М., 2008; Филимонов В.А. Лекционные курсы Н.И. Кареева по древней истории // Историк и его дело: судьбы ученых и научных школ. Сб. ста- тей Международной научно-практической конференции к 90-летию со дня рождения профессора Васи- лия Евгеньевича Майера. Ижевск, 2008; Филимонов В.А. М.С. Куторга и Н.И. Кареев: коммуникативная специфика и трудности верификации // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. Вып.

30. М., 2010; Мягков Г.П., Филимонов В.А. Н. И. Кареев в 1899–1906 годы: «досуговый дискурс» исто- рика // Ученые записки Казанского университета. Сер. Гуманит. науки. 2010. Т. 152. Кн. 3. Ч. 1; Мягков Г.П., Филимонов В.А. Н.И. Кареев и «толстые журналы» его времени: в поисках «своего» издания // Мир историка: историографический сборник. Вып.6. Омск, 2010; Филимонов В.А. Антиковеды Варшав- ского университета в коммуникативном пространстве Н.И. Кареева // Ставропольский альманах Россий- ского общества интеллектуальной истории. Вып. 12. Ставрополь: Изд-во СГУ, 2011; Дунаева Ю. В. За- падноевропейская история в исторической концепции Н. И. Кареева. Автореф. … к.и.н. М., 2002.

46 Дьяков В.А. Польская тематика в русской историографии. С. 152–153.

ской мысли», основная причина этих неудач заключалась «в полном взаимном непонимании и незнакомстве»47. Так или иначе, осознание тесной взаимосвязи между польским вопросом и развитием полонистических исследований у рус- ских историков XIX века, похоже, присутствовало, что лишний раз говорит в пользу избранного в настоящем исследовании угла зрения48.

Но, в конце концов, важнее даже подчеркнуть не отдельные спорные мо- менты, содержащиеся в статье В.А. Дьякова, а тот факт, что данная статья по- ложила начало более углубленной разработке одной из важных проблем в оте- чественной полонистике ХХ века. Иначе говоря, в Новейшее время, трудами В.А. Дьякова и ряда других наших историков, были заложены прочные основы углубленных, отвечающих требованиям современной исторической науки изы- сканий, посвященных развитию отечественных полонистических студий, в кон- тексте которых особое место, на наш взгляд, должен был занять польский во- прос.

Говоря об отечественной историографии вопроса, и подразумевая, в пер- вую очередь, ее историософскую составляющую, нельзя не подчеркнуть ту роль, какую в разработке рассматриваемой здесь проблематики сыграла ленин- градско-петербургская школа славистики, представленная, прежде всего, тру- дами С.И. Стецкевича, В.А. Якубского49 и их учеников. Так, в том же году, что и статья В.А. Дьякова, вышла статья С.М. Стецкевича и В.А. Якубского «Ста-

47 Там же. – Ср.: Погодин А.Л. Главные течения польской политической мысли (1863–1907). СПб., 1907. С. VI.

48 В определенной мере есть основание солидаризироваться с мнением А.И. Миллера, считающего, что

«”национальная “ история или даже история взаимодействия определенной этнической общности и им- перских властей в большинстве случаев не дают адекватного масштаба для анализа процессов в импе- рии». Поскольку в центре внимания здесь внутренние дела Российской империи и больной для империи польский вопрос, трудно не согласиться с тем, что, «как правило, число акторов, включенных во взаи- модействие по тому или иному вопросу, неизменно больше двух, даже если мы станем упрощенно рас- сматривать отдельные этнические сообщества и имперский центр как внутренне единых акторов» – См.: Миллер А. Империя Романовых и национализм. М., 2008. С. 80.

49 См., напр.: Якубский В.А. Республиканские и монархические тенденции в Речи Посполитой накануне ее падения и их освещение в историографии // Развитие капитализма и национальные движения в сла- вянских странах. М., 1968; Стецкевич С.М., Якубский В.А. 1) Фридрих Энгельс о внутренних причинах падения Речи Посполитой. (К вопросу об истоках марксистской концепции) // Центральная и Юго- Восточная Европа в Новое время. М., 1974; 2) Становление и развитие советской исторической полони- стики // Исследования по историографии славяноведения и балканистики. М., 1981; Якубский В.А. 1)

Фундаментальные идеи российской полонистики ΧΙX в. // Проблемы социальной истории и культуры

средних веков и раннего нового времени. Вып. 2. СПб., 2000; 2) «Польское бескоролевье» А.С. Трачев- ского и его историографический контекст // Проблемы социальной истории и культуры средних веков и раннего нового времени. Вып. 3. СПб., 2001.

новление и развитие советской исторической полонистики»50, где, в частности, также было констатировано, что все еще остаются незаслуженно забытыми по- лонистические труды Н.И. Кареева и Н.Н. Любовича51.

Среди многочисленных публикаций Института славяноведения и балкани- стики АН СССР, имеющих прямое отношение к диссертационной теме, нельзя не назвать коллективную монографию «Очерки революционных связей народов России и Польши; 1815–1917» (М., 1976), где И.С. Миллер сразу давал понять, что, с точки зрения авторов, польский вопрос органически вошел в политиче- скую жизнь России с начала XIX в.52. Убеждение хоть и не небесспорное, но, пожалуй, преобладавшее в те годы в отечественной полонистике. Важнее дру- гое, что обращает на себя внимание, – польский вопрос в «Очерках…» рассмот- рен в широком контексте, – от совместной борьбы под лозунгом «За нашу и ва- шу свободу» до характеристики русско-польских культурных контактов.

Позднее, на исходе 1980-х годов, Институт славяноведения выпустит ка- питальную (уже здесь упоминавшуюся) монографию «Славяноведение в доре- волюционной России: Изучение южных и западных славян» (М., 1988). Воз- главляемый В.А. Дьяковым авторский коллектив обобщил в этом труде огром- ный фактический материал, касающийся развития отечественного славяноведе- ния, и историческая полонистика заняла в этом обзоре подобающее ей место. В то же время нельзя не учитывать, что книга готовилась под неусыпным надзо- ром со стороны Отдела науки ЦК КПСС, который корректировал и отбор при- водимого авторами материала, и во многом концептуальное его осмысление. Не приходится удивляться, что такое вмешательство не пошло книге на пользу. Но, в целом, и четверть века спустя труд этот сохраняет свою научную значимость.

Постепенно историографические исследования накапливались. Среди них по-своему показательна совместная статья С.М. Стецкевича и В.А. Якубского

«Фридрих Энгельс о внутренних причинах падения Речи Посполитой. (К вопро- су об истоках марксистской концепции)»53, посвященная одной из кардиналь-

50 Стецкевич С.М., Якубский В.А. Становление и развитие советской исторической полонистики // Ис- следования по историографии славяноведения и балканистики. М., 1981.

51 Стецкевич С.М., Якубский В.А. Становление и развитие. С. 22, 46.

52 Очерки революционных связей народов России и Польши.. 1815–1917. М., 1976. С. 5.

53 Стецкевич С.М., Якубский В.А. Фридрих Энгельс о внутренних причинах падения Речи Посполитой.

ных – и вместе с тем во многом остающейся дискуссионной – проблем полони- стики. Вообще, для нашей исторической литературы 1970-х гг. характерен как раз тот путь, какой избрали авторы статьи, выступив против укоренившегося в нашей науке упрощенного (сводящего всю проблему к шляхетскому своеволию и злоупотреблению liberum veto) представления о причинах, которые свели в могилу некогда могущественное Польское государство. По обыкновению тех лет, Стецкевич и Якубский постарались подкрепить свою точку зрения ссылкой на авторитет классика марксизма, сославшись на суждения Ф. Энгельса по по- воду государственно-политического устройства России, Польши и Германии. Сам собой возникал вопрос: так ли уж отличались порядки Речи Посполитой, однозначно осуждаемые в разноязычной исторической литературе, от того, что происходило в соседних странах? Историографы в качестве главного своего ар- гумента использовали проводимую Энгельсом параллель между внутренним развалом Германской империи и польскими порядками. Это дало основание ав- торам статьи задаться и другим вопросом, «не рассматривал ли Энгельс Польшу как государственный организм, – промежуточный между Российской державой и Германской империей не только географически, но и типологически (по- скольку в Речи Посполитой, как известно, не утвердился ни абсолютизм вели- кодержавный, ни абсолютизм регионально-княжеский, т.е. оказались невозмож-

ными ни российский, ни немецкий варианты)?»54. Следует подчеркнуть, что те

вопросы, какими задавались С.М. Стецкевич и В.А. Якубский, обратившись к трактовке одной из кардинальных проблем истории Польши, во многом соот- ветствовали той исследовательской линии, которая при решении аналогичных задач в свое время была намечена одним из видных польских историков ХХ в. Владиславом Конопчиньским55.

(К вопросу об истоках марксистской концепции) // Центральная и Юго-Восточная Европа в Новое вре- мя. М., 1974. С. 218–231.

54 Стецкевич С.М., Якубский В.А. Фридрих Энгельс о внутренних причинах падения Речи Посполитой. С. 229–230.

55 См., напр.: Konopczyński W. 1) Geneza i ustanowienienie Rady Nieustającej. Krakow, 1917; 2) Liberum veto. Studium historyczno-porśwnawcze. Krakow, 1918; 3) Konfederacja barska. T. 1–2. Warszawa, 1936–

1938. Заметим, что одна из монографий Владислава Конопчинского, способная пролить свет на обстоя-

тельства столь драматичного в станиславовскую эпоху события как I раздел Польши и трактовку этого события, вышла недавно, т.е. спустя шестьдесят лет после смерти ее автора. – См.: Konopczyński W. Pierwszy rozbior Polski. Krakow, 2010.

Среди тех работ, где рассматривались обстоятельства, в которых развива- лась российская полонистика ΧΙX века, нельзя также не отметить такие содер- жательные статьи, как, например, «Политические интерпретации идеи славян- ской солидарности и развитие славяноведения (с конца XVІІІ в. до 1939 г.)» В.А. Дьякова или «Теоретические основы трудов русских историков-

славяноведов начала ХХ в» М.А. Робинсона56.

Отдавая должное работам М.Ю. Досталь, Е.П. Аксеновой, Ю.Ф. Иванова, А.Н. Бачинина и других авторов57, которые внесли свой вклад в изучение отече- ственной историографии XIX в., и славистики в том числе, нельзя не обратить подчеркнутого внимания на обширный цикл историографических трудов Л.П. Лаптевой58. Но, прежде всего, обращают на себя внимание две фундаменталь- ные монографии59 – «История славяноведения в России в ХIХ веке» (М., 2005) и

«История славяноведения в России в конце XIX – первой трети XX в.» (М., 2012), которыми вводится в научный оборот огромный архивный материал, не- посредственно касающийся, в том числе, состояния отечественной полонисти- ки60. Л.П. Лаптева рассматривает российскую полонистику как важную состав- ную часть отечественного славяноведения, и в ее капитальном исследовании на

56 Дьяков В.А. Политические интерпретации идеи славянской солидарности и развитие славяноведения (с конца XVІІІ в. до 1939 г.) // Методологические проблемы славистики. М., 1978; Робинсон М.А. Тео- ретические основы трудов русских историков-славяноведов начала ХХ в. // Историографические иссле- дования по славяноведению и балканистике. М., 1984. С. 216–239.

57 Досталь М.Ю. Становление славистики в Московском университете в свете архивных находок. Из- бранные очерки. М., 2005; Аксенова Е.П. А. Н. Пыпин о славянстве. М., 2006; Кирсанова Е.С. Методо-

логические идеи русской консервативно-либеральной историографии второй половины XIX – начала ХХ вв. М., 2004; Иванова Т.Н. Владимир Иванович Герье и формирование науки всеобщей истории в России (30-е гг. XΙX – начало ΧΧ в.). Дисс. … д.и.н. Казань, 2011; Иванов Ю.Ф. Жизнь и творчество Н.Н. Любовича // Вопросы истории славян. Вып. 18. Воронеж, 2007; Бачинин А.Н. 1) Россия и Польша в

историко-политической публицистике М.П. Погодина // Балканские исследования. М., 1992. Вып. 16; 2)

М.П. Погодин в отечественной историографии: заметки // Вестник РГГУ. Серия «Исторические науки». Историография, источниковедение, методы исторических исследований. № 7 (50) /10. М., 2010.

58 Отметим лишь некоторые из работ Л.П. Лаптевой последних лет: Лаптева Л.П. 1) Два века славянове- дения в России (к 170-летию создания славистических кафедр в российских университетах) // Славяно- ведение в России в XΙX–ΧΧІ веках. М., 2007; 2) Контакты русских ученых с чешским ученым и полити-

ческих деятелем Т.Г. Масариком (до 1917 г.) // Мыслящие миры российского либерализма. Павел Ми-

люков (1859–1943). М., 2010; 3) Социально-экономическое положение и политическая ситуация славян- ских народов перед Первой мировой войной в освещении А.Л. Погодина // Славянский мир в третьем тысячелетии. Славянские народы: векторы взаимодействия в Центральной, Восточной и Юго- Восточной Европе. М., 2010; и мн. др.

59 Лаптева Л.П. 1) История славяноведения в России в XIX веке. М., 2005; 2) История славяноведения в России в конце XIX – начале ХХ в. М., 2012. См. также нашу рецензию на книгу Л.П. Лаптевой. –

Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. № 1–2. 2007. С.152–156.

60 См. также: Лаптева Л.П. Русский историк-славист Александр Львович Погодин. Жизнь и творчество (1872–1947). М., 2011.

первый план выходят не результаты отдельных – пусть и крайне важных – изы- сканий, а движение исторической мысли, качественные сдвиги в состоянии оте- чественной исторической науки.

Если же в первую очередь акцентировать польский вопрос и его преломле- ние в отечественной полонистике XIX в., то надо обратиться к одной из работ В.В. Кутявина – «Польша и поляки в российской историографии»61. Эта объем- ная статья, затрагивая близкую к нашей диссертации тематику, привлекает к се- бе особое внимание. Автор статьи62 известен циклом работ по истории и исто- риографии Польши ХӀХ века63. Ставя своей целью охарактеризовать «наиболее важные интерпретации польского вопроса, характерные для русской, главным образом академической, историографии ХӀХ–ХХ вв.», В.В. Кутявин бесспорно сделал ряд заслуживающих внимания наблюдений над эволюцией польского

вопроса в России. Но все же попытка охватить в данной статье динамику поль- ского вопроса от древности до конца ХХ века не обошлась без существенных издержек. Так, при рассмотрении развития польского вопроса на протяжении ХӀХ в. из поля зрения историка практически выпало почти полстолетия – от по- зиции Н.М. Карамзина он переходит прямо к воззрениям историков 1860-х го- дов. Есть в статье и, по меньшей мере, спорные утверждения. На взгляд В.В. Кутявина, на исходе XVIII ст. в России происходит «возрождение антипольской

враждебности»64, хотя, насколько можно судить, не видно оснований полагать,

что в предшествующие десятилетия враждебность эта так уж угасала.

Заметим также, что в последнее время в Интернет-пространстве активный интерес к заявленной в диссертационной работе теме демонстрирует А.А. Тесля (Тихоокеанский госуд. университет), автор таких, во многом примечательных

61 Kutiawin W. Polska i Polacy w historiografii rosyjskiej // Katalog wzajemnych uprzedzeń Polakow i Rosjan. Warszawa, 2006. S. 411–440.

62 В свое время – студент и аспирант исторического факультета Ленинградского государственного уни- верситета, ученик С.М. Стецкевича.

63 См., напр.: Кутявин В.В. 1) Первая мировая война и повороты российской исторической полонистики

// Война и общество: К 90-летию начала первой мировой войны. Самара, 2004; 2) Польша и поляки в советской и современной российской историографии. Устойчивость стереотипов [Электронный ресурс]

– Режим доступа: http://docs.google.com/viewer?a=v&q=cache:5VrN0eWP0noJ:www.ssu.samara.ru/files/teachers/kutiawin/kutia win_polsha.doc; Kutiawin W. Pamieć historyczna Rosjan: miedzy dziejopisarstwem akademickim a historiografią „ludową” // Pamieć i politika historyczna: Doświadczenia Polski i jej sąsiadow. Łodź, 2008.

64 Ibid. S. 412.

статей, как, например, «“Польский вопрос” в публицистике М.Н. Каткова 1863 года», «Этапы истории славянофильства в контексте исследований национализ- ма», «Понятие ˮнацииˮ и “народности” в государственной идеологии конца 20-х

– начала 30-х годов XIX века в связи с “польским вопросом”»65 и др. Впрочем, у

А.А. Тесли на первый план в большей степени выходят философские аспекты, что особенно явственно проявляет себя в последних статьях автора66.

В данной работе белорусская и украинская историческая полонистика не рассматривается сколько-нибудь детально (представляется, что посвященный этой тематике историографический пласт слишком значителен и важен, чтобы говорить о нем мимоходом67, – все же материал этот требует специального ис- следования). Пожалуй, стоит напомнить, что подобное самоограничение – т.е. выведение за скобки украинской и белорусской литературы – достаточно тра- диционно. В данном случае можно сослаться на авторитетное мнение С.И. Ни- колаева, который в одной из своих недавних работ, посвященных истории поль- ско-русских литературных связей, специально этот вопрос оговаривает. Разъяс-

няя свою позицию в отношении ставших предметом его исследования сюжетов, С.И. Николаев, в частности, подчеркивает, что в его исследование «включены

65 Тесля А.А. 1) ˮПольский вопросˮ в публицистике М.Н. Каткова 1863 года // http://www.hrono.ru/statii/2011/tes_katkov.php (последнее посещение: 05.05.13), 2) Значение 1863 года в истории русской общественной мысли // http://www.hrono.ru/statii/2011/tes1863.php (последнее посеще- ние: 05.05.13); 3) Неославянофильство в период первой русской революции и становления «думской монархии» (по материалам дневника А.А. Киреева 1905 – 1910 гг.) // http://www.rummuseum.ru/portal/node/2224 (последнее посещение: 05.05.13);

4) Понятие «народности» в русской общественной мысли 20-х – 60-х годов XIX века // http://hrono.info/statii/2011/tes_narod.php (последнее посещение: 05.05.13); 5) Славянофильское направ- ление в начале 60-х г. XIX века // http://www.hrono.ru/statii/2011/tes_slvnfl.php (последнее посещение: 03.10.11); 6) Конструирование нации: национальный вопрос в публицистике И.С. Аксакова // http://www.hrono.ru/libris/pdf/tesla_aksakov_konstruirovanie.pdf (последнее посещение: 03.10.11); 7) Этапы

истории славянофильства в контексте исследований национализма //

http://www.hrono.ru/statii/2010/tes_slavjano.php (последнее посещение: 05.05.13); 8) же. Понятия «нации» и «народности» в государственной идеологии конца 20-х – начала 30-х годов XIX века в связи с «поль- ским вопросом» // http://www.hrono.ru/statii/2010/tes_naci.php (последнее посещение: 05.05.13); 9) Поня- тие «империя» в современной историографии русской истории. – Режим доступа: http://www.hrono.ru/statii/2010/tesla_empie.php (последнее посещение: 05.05.13).

66 См., напр.: Тесля А.А. Запрещенная 6-я статья И.С. Аксакова из цикла «О взаимном отношении наро- да, общества и государства» // Социологическое обозрение. Т.11. № 2. 2012.

67 В качестве яркой иллюстрации того, как воспринималась данная проблема в украинских землях, мо- гут служить слова М.П. Драгоманова: «Польша сама своею неумелостью подарила обширную провин- цию своему будущему могущественному сопернику. /…/ Но теперь наступила очередь неумелости за Москвою, которая тоже не была в состоянии иначе отнестись к новым провинциям, как по своему шаб-

лону. Польские политики прикладывали к Украине мерку шляхетской республики и католической ад-

министративной нетерпимости; московские стали применять к ним аршин боярской монархии и нетер- пимости православно-обрядовой». – Драгоманов М.П. Историческая Польша и великорусская демокра- тия // Драгоманов М.П. Собрание политических сочинений. Т. 1. Париж, 1905. С. 16.

материалы, относящиеся только к польско-русским литературным связям, т.е. в нее не включены памятники польско-украинского или польско-белорусского литературного общения». На наш взгляд, С.И. Николаев справедливо констати- рует, что «иногда эти связи рассматривались и иногда рассматриваются до сих пор недифференцированно как польско-восточнославянские связи в целом, но

при этом утрачивается или частично стирается их историческая специфика»68.

Вместе с тем, нельзя не отметить, что интересующие нас сюжеты привле- кают к себе пристальное внимание белорусских коллег. В последние годы ус- пешно развиваются историографические (в том числе, полонистические) иссле- дования в Гродненском государственном университете Беларуси под руково- дством А.Н. Нечухрина. С точки зрения заявленной в диссертации темы, наи- больший интерес представляют работы Т.Т. Кручковского, посвященные изуче- нию истории Польши в дореволюционной российской историографии (в част-

ности, в трудах Н.М. Карамзина, Н.И. Кареева, В.О. Ключевского)69, хотя, на

наш взгляд, польский вопрос, которого автор не раз касается, не получил в его работах должной трактовки.

Историографический обзор, естественно, не ставит своей целью перечис- ление всех книг и статей, привлекавшихся в ходе работы над диссертацией. Можно было бы отметить также статью А.С. Мыльникова «Об истоках станов- ления славяноведения в России. (К вопросу об изучении ”предыстории“ слави- стики)»70, которая для заявленной в диссертации темы важна хотя бы тем, что в ней нашли развернутое отражение сюжеты, имеющие прямое отношение к ис- тории отечественной полонистики71. Еще раз можно отметить также, что исто- риографические сюжеты не раз становились предметом исследований для Б.В.

68 Николаев С.И. Польско-русские литературные связи ΧVΙ – ΧVΙΙΙ вв. Библиографические материалы. СПб., 2008. С. 5.

69 См., напр.: Кручковский Т.Т. 1) Кручковский Т.Т. Проблемы разделов Речи Посполитой в русской историографии второй половины XIX – начала XX века // Славяноведение. 1993. № 5. С. 76–85; 2) От-

ношения Польши и Великого княжества Литовского в период от Кревской до Люблинской уний в оцен- ке российской историографии второй половины XIX – начала XX вв. // Смена парадигм в историогра- фии XIX – начала XX в. Гродно, 2012. С. 175–189; 3) Падение Речи Посполитой в оценке Н.М. Карамзи- на // Развитие методологических исследований и подготовка кадров историков в Республике Беларусь, Российской Федерации и Республике Польша. Гродно, 2012. С. 225–232.

70 Мыльников А.С. Об истоках становления славяноведения в России. (К вопросу об изучении

ˮпредысторииˮ славистики // Историографические исследования по славяноведению и балканистике. М., 1984. С. 5–42.

71 Там же. С. 14, 16–19, 21, 25–26.

Носова72 или С.М. Фалькович73 (в последние годы исследовательница уделяет им подчеркнутое внимание).

Значительный интерес с точки зрения нашей темы представляют и работы, в которых польский вопрос рассматривался в контексте деятельности россий- ских научных учреждений. В этом отношении весьма показательна статья В.В. Ишутина «Славянская проблематика в научных заседаниях Общества истории и древностей российских при Московском университете в первой половине ΧΙΧ в. (1804–1848 гг.)»74, где, помимо прочего, охарактеризовано участие в работе

заседаний ОИДР Иоахима Лелевеля75. Данную статью можно рассматривать как

существенное дополнение к характеристике общественной и научной деятель- ности видного польского историка эпохи Романтизма (чему посвящены, напри- мер, работы Б.С. Попкова или А.М. Басевича76). Для нашей темы существенно, в частности, то, что В.В. Ишутин рассматривает воздействие польского вопроса на характер деятельности ОИДР непосредственно в период польского восстания 1830–1831 гг. и вскоре после него. Так, по мнению автора, именно воздействием политической ситуации объясняется тот факт, что ряд заседаний в этот период времени был отведен чтению председателем Общества А.Ф. Малиновским сво- ей статьи «Исторические доказательства о давнем желании польского народа присоединиться к России»77. Правда, тот вывод, к которому приходит автор ста- тьи, уверенный в том, что Николай І «прекрасно понимал предвзятый характер сочинения Малиновского»78, трудно считать доказанным.

72 Носов Б.В. 1) Разделы Речи Посполитой и русско-польские отношения второй половины XVIII века в зарубежной историографии (1970-е – начало 1990-х годов) // Славяноведение. № 5. 1993; 2) Разделы Речи Посполитой в трудах польских и российских историков второй половины XIX – начала XX вв. и становление современной историографии // Российско-польские научные связи в XIX – XX вв. М., 2003.

73 См., напр.: Falkowicz S. 1) Polska problematyka w rosyjskiej historiografii // «O nas bez nas». Historia Polski w historiografiach obcojezykowych. Poznań, 2007; 2) Польская проблематика в российской историо- графии. – Режим доступа: jazon.hist.uj.edu.pl/zjazd/materialy/falkowicz.pdf (послед. посещ. 1.06.13.

74 Ишутин В.В. Славянская проблематика в научных заседаниях Общества истории и древностей рос-

сийских при Московском университете в первой половине ΧΙΧ в. (1804–1848 гг.) // Историографические исследования по славяноведению и балканистике. М., 1984. С. 97–115.

75 Там же. С. 103.

76 Попков Б.С. Польский ученый и революционер Иоахим Лелевель. М., 1974; Басевич А.М. Иоахим Лелевель. Польский революционер, демократ, ученый. М., 1961.

77 Малиновский А.Ф. Исторические доказательства о давнем желании польского народа присоединиться

к России. Ч. VІ. М., 1833. В статье В.В. Ишутина ошибочно указан год издания «Исторических доказа- тельств…», как.1837 г.

78 Ишутин В.В. Славянская проблематика… С. 104, 114.

Характеризуя состояние рассматриваемой нами проблемы, говоря о рабо- тах Л.П. Лаптевойи многих других ученых, так или иначе касавшихся прелом- ления польского вопроса в российской исторической полонистике ХΙХ в., нель- зя не отдать должного тому опыту, какой накопила в данной сфере исследова- ний польская историческая наука.

Говоря о состоянии изученности вопроса в польской историографии, в пер- вую очередь следует обратиться к фундаментальной монографии Мариана Хен- рика Серейского «Европа и разделы Польши» (Варшава, 1970), которая во мно- гом перекликается с монографией Н.И. Кареева «ˮПадение Польшиˮ в истори- ческой литературе» (1888)., однако польский автор, сконцентрировав свое вни- мание на работах конца ХӀХ–ХХ вв., все же иначе, чем его российский предше- ственник, подошел к рассмотрению историографии разделов Польши. Так или иначе, традиция углубленного изучения историографии разделов Польши, если говорить шире – бытования польских сюжетов в российской исторической ли-

тературе, заложенная трудами Н.И. Кареева и М.Х. Серейского, в дальнейшем была достаточно эффективно продолжена в польской исторической науке. За минувшие после выхода в свет монографии Серейского десятилетия польская литература вопроса пополнилась рядом капитальных исследований.

Современный, углубленный подход польских коллег к данной проблемати- ке – пусть и увиденной, так сказать, с несколько иной (по сравнению с россий- скими авторами) стороны – демонстрирует, в частности, монография Катажины Блаховской «Рождение империи: Территориальное расширение государства в представлении российских историков XVIII и XIX веков» (Варшава, 2001)79, где основное внимание исследовательницы было сосредоточено на выяснении того, как в трудах русских историков преломлялась и получала дальнейшее развитие имперская идея. Под таким углом зрения Катажиной Блаховской были рассмот- рены труды целой плеяды российских историков XVIII – первых десятилетий ХХ веков (от В.Н. Татищева до М.Н. Покровского).

В своей монографии К. Блаховская, помимо прочего, стремилась найти от-

79 Błachowska K. Narodziny Imperium: Rozwoj terytorialny państwa carow w ujeciu historykow rosyjskich XVIII i XIX wieku. Warszawa, 2001.

вет на вопрос: как и насколько, по мнению российских историков, повлияло на формирование внутренних структур империи поглощение Россией соседних на- родов80. Значительный интерес с точки зрения рассматриваемой нами проблемы представляет даваемая польской исследовательницей трактовка участия России в разделах Речи Посполитой. На взгляд Блаховской, «участие России в разделах стало последним аккордом в многовековой, ожесточенной борьбе двух соседних государств. Борьбе, в которой на протяжении всего этого времени Польша представляла собой смертельную опасность для России»81. Конечно, сформули- рованный тезис отнюдь не нов – Катажина Блаховская сама при этом ссылается на С.М. Соловьева. Но, исходя из заявленного ею, невольно напрашивается вы- вод: коль скоро Польша в конце ΧVІІІ в. (и, видимо, особенно после провоз- глашения Конституции 1791 г.) по-прежнему представляла для России такую опасность, – то, значит, Речь Посполитая была не столь слаба, как это принято утверждать в российской историографии XIX века. Заметим, что историографи- ческие изыскания К. Блаховской были продолжены и получили дальнейшее раз- витие в одной из ее последних работ – «Одно государство – много историй: Об- раз истории Великого княжества Литовского в представлении историков поль- ских, российских, украинских, литовских и белорусских»82.

Вообще нельзя не отметить, что в трудах не только Блаховской, но и ряда

других польских авторов, на первый план, как правило, выходит именно импер- ская составляющая российских исторических концепций. Примером такого рода исследований может служить капитальная – как по охвату материала, так и по характеру его интерпретации монография Анджея Новака «От империи к импе- рии: Взгляд на историю Восточной Европы» (Краков, 2004)83. Обозревая период русской истории от правления Петра I и Екатерины II и до первой трети XIX в. включительно (в историографической плоскости – до Н.М. Карамзина и А.С. Пушкина), исследователь, в частности, наглядно показывает, каким образом польский вопрос был интегрирован в концепцию «просвещенного российского

80 Błachowska K. Narodziny Imperium. Ibid. S. 7.

81 Błachowska K. Narodziny Imperium. S. 190.

82 Błachowska K. Wiele historii jednego państwa. Obraz dziejow Wielkiego Ksiestwa Litewskiego w ujeciu historykow polskich, rosyjskich, ukraińskich, litewskich i białoruskich w XIX wieku. Warszawa, 2009.

83 Nowak A. Od Imperium do Imperium: Spojrzenia na historie Europy Wschodniej. Krakow, 2004.

империализма». При этом польский историк особо подчеркивает ту роль, какую сыграл Н.М. Карамзин в распространении и утверждении в русском обществе антипольских настроений84. В целом соглашаясь с этим утверждением, нельзя обойтись все же без уточнения, что антипольские настроения получают распро- странение в Российской империи гораздо раньше, чем русское общество полу- чило возможность познакомиться с «Историей государства Российского» Н.М. Карамзина и его публицистикой85.

Характерной чертой исследовательской манеры не только этого видного польского историка является стремление к созданию масштабных по охвату ма- териала трудов, в которых подробное изложение событий достаточно органично сочетается с попыткой историософского их осмысления. Подобный подход на- глядно обнаруживает себя как в монографии А. Новака «Между царем и рево-

люцией»86, где в центре авторского внимания история польско-русских взаимо-

отношений ΧІΧ в., так и в тех его книгах, где на первый план нередко выходят события ХХ века, но всегда с оглядкой на историческую ретроспективу: «Как разбить Российскую империю? Идеи польской восточной политики (1733– 1921)»87, «История политических традиций. Пилсудский, Путин и другие», «От Польши до пост-политики. Интеллектуальная история краха Речи Посполи- той»88.

Как подчеркивал А. Новак в своей монографии 1994 года, «проблема Рос- сии стала для польской эмиграции своего рода навязчивой идеей, которую она стремилась передать – прежде всего, посредством литературы, – грядущим по- колениям поляков»89. В свою очередь, такой «навязчивой идеей» (если восполь- зоваться выражением Новака) для русского общества XІX века был польский

84 Nowak A. Od Imperium. S. 64–90.

85 См. подробнее: Зорин А. Кормя двуглавого орла…: Литература и государственная идеология в России в последней трети XVIII – первой трети XIX века. М., 2004. С. 165–167. Здесь автор, в частности, ссыла-

ется на сочинение П.В. Львова «Пожарский и Минин, спасители отечества» (1810), где говорилось о

«древней завистнице Российского царства, всегдашней ненавистнице Москвы, властолюбивой Польше, всегда искавшей нам бед». – Цит. по: Зорин А. Кормя двуглавого орла… С. 165.

86 Nowak A. Medzy carem i rewolucją. Studium politycznej wyobraźni i postaw Wielkiej Emigracji wobec Rosji 1831–1849. Warszawa, 1994.

87 Nowak A. Jak rozbić Rosyjskie imperium? Idee polskiej polityki wschodniej (1733–1921). Warszawa, 1995.

88 Nowak A. Historie politycznych tradycji. Piłsudski, Putin i inni. Krakow, 2007; Nowak A. Od Polski do post- polityki. Intelektualna historia zapaści Rzeczypospolitej. Krakow, 2011.

89 Nowak A. Medzy carem i rewolucją… S. 5, 7.

вопрос, что, так или иначе, нашло отражение в российской исторической поло- нистике.

Несколько иной подход к проблематике демонстрирует в своем фундамен- тальном исследовании Хенрик Глембоцкий «Фатальное дело: Польский вопрос в русской политической мысли (1856–1866)» (Краков, 2000). Рассматривая польский вопрос в контексте общественно-политических событий эпохи Январ- ского восстания, ученый сконцентрировал свое внимание на том, как интерпре- тировались эти события на страницах тогдашней русской прессы (в том числе эмигрантской). В поле зрения польского исследователя оказались суждения И.С. Аксакова, Ю.Ф. Самарина, А.И. Герцена, М.Н. Каткова, Н.Я. Данилевского и ряда других общественных и государственных деятелей. В своей последней

монографии (Краков, 2012)90 Глембоцкий всесторонне рассматривает непро-

стую историю взаимоотношений (если можно так выразиться) одного из актив- ных деятелей польского восстания 1830 г. графа Адама Гуровского и России.

В контексте темы Россия – Запад, составной частью которой в Российской империи воспринимались отношения России с Польшей, привлекают к себе внимание капитальные труды Анджея Валицкого, внесшие существенный вклад в разработку этой масштабной темы91.

Неослабевающий интерес польских ученых привлекает тема сосущество-

вания двух этносов – поляков в России, русских в Польше. Среди польских ав- торов, отдавших дань разработке данной проблематики, можно назвать, в част- ности, Зигмунда Лукавского («Поляки в России. 1863–1914»), Агату Тушыньску («Русские в Варшаве»), Анджея Шварца («Под иноземной властью. 1795– 1864»)92. Заметим, что упоминавшаяся ранее монография Л.Е. Горизонтова в концептуальном отношении в определенной мере созвучна книгам Агаты Ту- шиньской и Зигмунда Лукавского, что лишний раз говорит об актуальности и значимости данного исследовательского направления, как в Польше, так и в

90 Głebocki H. «Diabeł Asmodeusz» w niebieskich binoklach i kraj przyszłości. Hr. Adam Gurowski i Rosja. Krakow, 2012.

91 См., напр.: Walicki A. 1) Rosja, katolicyzm i sprawa polska. Warszawa, 2002; 2) Zarys myśli Rosyjskiej. Od Oświecenia do Renesansu religijno-filozoficznego. Krakow, 2005.

92 См.: Łukawski Z. Ludność Polska w Rosji. 1863–1914. Wrocław – Warszawa – Krakow – Gdańsk, 1978; Tuszyńska A. Rosjanie w Warszawie. Warszawa, 1992; Szwarc A. Pod obcą wladzą. 1795–1864. Warszawa, 1997.

России. Органичным образом к названным работам примыкают также те, что отражают восприятие России в польской литературной среде и Польши – в рус- ской93.

Под каким бы углом зрения в ΧІX веке ни рассматривались русско- польские взаимоотношения и процесс формирования национальной идентично- сти как в России, так и в Польше, всегда дает о себе знать крайняя устойчивость стереотипов восприятия поляков в России, и русских в Польше, что неизбежно отзывалось как на состоянии польского вопроса, так и на российской полони- стике. В большей или меньшей степени изучение этой темы находит отклик в польской и российской научной среде. Примером тому могут служить, напри- мер, работы Анджея Кемпиньского «Лях и Москаль. Из истории стереотипов» (Варшава, 1990) или Яна Орловского «Из истории антипольских предрассудков в русской литературе. От XVIII века до 1917 года» (Краков, 1992) в Польше, а также содержательные исследования В.А. Хорева, А.В. Липатова, С.М. Фалько- вич, Н.М. Филатовой, В.В. Мочаловой и др. в России (в том числе, в составе со-

вместных русско-польских исследований) 94.

Особо при этом следует подчеркнуть, что исследование истории бытования стереотипов – восприятия поляков в России и русских в Польше – проходит в тесном сотрудничестве историков и литературоведов двух стран. Показатель- ными в этом смысле можно считать выпущенные совместными, польских и рос-

93 См., напр.: Zielińska M. Polacy. Rosjanie. Romantyzm. Warszawa, 1998; Fiećko J. Rosja Krasińskiego. Rzecz o nieprzejednaniu. Poznań; Бахуж Ю. Образы русских в произведениях Болеслава Пруса на фоне польской межповстанческой традиции ( 1831–1863) // Творчество Болеслава Пруса и его связи с русской культурой. М., 2008.

94 См., напр.: 1) Хорев В.А. Роль польского восстания 1830 г. в утверждении негативного образа Польши в русской литературе // Поляки и русские: взаимопонимание и взаимонепонимание. М., 2000; 2) О жи-

вучести стереотипов // Россия – Польша. Образы и стереотипы в литературе и культуре. М., 2002; Липа- тов А.В. 1) Польскость в русскости: разнонаправленный параллелизм восприятия культуры западного соседа (Государство и гражданское общество) // Россия – Польша…; 2) Polska Puszkina i Rosja Mickiewicza // Polacy w oczach Rosjan – Rosjanie w oczach Polakow. Warszawa, 2000; Фалькович С.М. 1) Представления русских о религиозности поляков и его роль в создании национального польского сте-

реотипа // Россия – Польша. Образы…; 2) Основные черты польского национального характера // Polacy

w oczach Rosjan…; Филатова Н.М. 1) Русские и поляки в Королевстве Польском (1815–1830): стереоти- пы взаимного восприятия // Россия – Польша. Образы…; 2) Польша в синтезах российской историогра- фии (Карамзин – Соловьев – Ключевский) // Polacy w oczach Rosjan…; Мочалова В.В. 1) Представления о России и их верификация в Польше ΧVІ–ΧVІІ вв. // Россия – Польша. Образы…; 2) Polska i Polacy oczyma Rosjan w wieku XVII // Polacy w oczach Rosjan…; Цыбенко О.В. Польша и поляки в русской ли- тературе конца XΙX – начала ХХ века // Polacy w oczach Rosjan…; Бак Д.П. Польша и поляки в русской литературе 1860-х годов (роман Николая Лескова «Некуда») // Поляки и русские: взаимопонимание…; Лескинен М.В. Сарматский патриотизм в контексте формирования польской национальной мифологии в ΧVΙΙ веке // Польская культура в зеркале веков. М., 2007.

сийских авторов, усилиями ряд сборников95, в том числе выходящих за рамки собственно исторических студий, как, например, совместное польско- российское издание «Поляки и русские в карикатуре друг друга»96, и, в целом, подтверждающее интенсивное исследование истории бытования стереотипов – как с польской, так и с российской стороны – в контексте истории культуры Польши и России. Одним из последних совместных российско-польских проек- тов стал (уже упоминавшийся) сравнительно недавно изданный сборник статей

«Русско-польские языковые, литературные и культурные контакты» (М., 2011), подготовленный под эгидой Посольства Республики Польша в Российской Фе- дерации и Постоянного представителя Польской академии наук при Российской Академии наук. История взаимных русско-польских стереотипов в настоящее время привлекает внимание и специалистов в области социальной антрополо- гии, которые, опираясь на опыт историков, филологов, культурологов, изучают бытование взаимных стереотипов преимущественно на современном материа-

ле97.

Ряд англоязычных авторов в разное время (от начала XIX до начала XXI вв.) и в разной мере отдали дань изучению польской истории (от Д. Флетчера, У.Р. Морфила, А. Босуэлла, У.Д. Роуза до Р.Ф. Лесли, Н. Дэвиса, Д. Стоуна и др.)98.

Вызывающие наибольший интерес в польской научной среде англоязыч-

ные исследования, как правило, становятся доступны полякам и в переводе. Так было с классической монографией Ричарда Ховарда Лорда «Второй раздел

95 См., напр.: Поляки и русские: взаимопонимание и взаимонепонимание. М., 2000; Россия – Польша. Образы и стереотипы в литературе и культуре. М., 2002; Polacy w oczach Rosjan – Rosjanie w oczach Polakow. Warszawa, 2000; Российско-польские научные связи в ΧІΧ–ΧΧ вв. М., 2003; Literatura, kultura i jezyk Polski w kontekstach i kontaktach światowych. III Kongres Polonistyki zagranicznej. Poznań, 2007.

96 Де Лазари А., Рябов О. Русские и поляки глазами друг друга: Сатирическая графика. Иваново, 2007; – Ср. De Lazari A., Riabow O. Polacy i Rosjanie we wzajemnej karykaturze. Warszawa, 2008; де Лазари А., О. В. Рябов «Русский медведь» в польской сатирической графике межвоенного периода (1919–1939) //

Границы: Альманах Центра этнических и национальных исследований ИвГУ. Вып. 2: Визуализация на-

ции. Иваново, 2008; Де Лазари А. Поляки и русские глазами друг друга (Постановка проблемы на мате- риалах политической карикатуры). – Режим доступа: http://src- h.slav.hokudai.ac.jp/coe21/publish/no17_ses/06lazari.pdf (последнее посещение: 05.06.13);

97 См., напр.: Чубарова В.В. Стереотип поляка в польском и русском восприятии: опыт антропологиче- ского исследования // Исследования по прикладной и неотложной этнологии. Вып. 206. М., 2008.

98 См. также: Митина Н.П. Изучение истории Польши в Великобритании // Славяноведение и балкани-

стика за рубежом. М., 1980. С. 131–144; Горизонтов Л.Е. Изучение истории Польши в Великобритании: организация исследований и научные кадры // Славяноведение и балканистика в странах зарубежной Европы и США. М., 1989. С. 39–55.

Польши. Исследование дипломатической истории» (англ. Кембридж; Гарвард, 1915), которая вышла в Варшаве в 1973 г., аналогичным образом, но с мини- мальной разницей во времени перевода и издания, сложилась судьба моногра- фии Ричарда Баттервика «Польская революция и Католический костел. 1788– 1792» (англ. Оксфорд, 2011), которая по-польски была издана в Кракове в 2012 г.

Рассматриваемой в данной диссертации теме в разное время уделяли вни- мание многие исследователи – от А.Н. Пыпина, Н.И. Кареева до В.А. Дьякова, М. Серейского, Л.П. Лаптевой. Даже не перечисляя всех и всё, так или иначе имеющее отношение к изучаемой проблематике, приходится, тем не менее, при- знать, что даже отдавая должное бесспорным достижениям в данной области, проблематика не только далека от исчерпания, но и ряд вопросов – начиная,

скажем, с датировки появления польского вопроса в России99 – остается пред-

метом дискуссий.

Несмотря на то, что такое понятие (или термин) как польский вопрос и об- щеизвестно и широко употребляемо в историографии на протяжении последних двухсот лет, нет уверенности в том, что используя данный термин, мы трактуем его одинаково. Кроме того, приходится различать то, как толковали польский вопрос в XIX в., и то, какой смысл вкладывают в него историки другой эпохи, анализирующие события, случившиеся в позапрошлом столетии и события бо- лее ранние, касающиеся как самой Польши, так и русско-польских отношений. Поэтому есть все основание рассмотреть варианты трактовки такого понятия как польский вопрос с учетом его восприятия как в XIX веке, так и в после- дующем.

К неопределенности того, что представляет собой польский вопрос, так сказать, сущностно, добавляются трудности определения временных границ са- мого понятия, иначе говоря, времени его возникновения в России. Когда поль-

99 Если, по мнению С.М. Соловьева, польский вопрос появился уже с момента рождения Русского госу- дарства, то в литературе нередко встречаются и иные точки зрения. Некоторые историки (в наши дни, напр., Т.Н. Жуковская) относят его появление к эпохе разделов Речи Посполитой, А.А. Тесля – к пост- наполеоновским временам. А.Н. Пыпин в свое время полагал, что данный вопрос возник еще позже, лишь с появлением возможности публично обсуждать польские дела. Диссертант придерживается точки зрения Соловьева, полагая, что иные датировки фактически обозначают лишь рубежи в процессе разви- тия польского вопроса

ский вопрос являет себя в русских пределах – проблема дискуссионная. Сразу, однако, скажем, что, на наш взгляд, своего рода начала польского вопроса в России следует искать гораздо ранее собственно XIX века, вне зависимости от того, что само устойчивое словосочетание – польский вопрос, несущее опреде- ленную смысловую нагрузку, – в большей степени принадлежит веку девятна- дцатому. Безусловно, говоря об определенной смысловой нагрузке такого поня- тия как польский вопрос, неизбежно приходится сталкиваться с версиями его толкования.

О польском вопросе, подразумевая внешнеполитические дела как самой Российской империи, так и международные отношения в Европе, писали – как прежде, так пишут чаще всего и теперь, – преимущественно применительно к рубежу XVIII–XIX веков. К такой датировке польского вопроса склонялся в свое время, например, А.А. Корнилов, предпочитавший рассматривать польский вопрос в плоскости международных отношений первых полутора десятилетий XIX столетия, констатировавший, что именно решение польского вопроса представляло наибольшую трудность на Венском конгрессе. Впрочем, к тому времени, когда писал (1912–1914 гг.) Корнилов, подобная констатация уже ста- ла общим местом.

Говоря о XΙX веке, польский вопрос, в основном, трактуют в контексте внутриполитических дел Российской империи, и, что обращает на себя особое внимание, речь при этом идет о взаимоотношениях между Королевством Поль- ским (Привислинским краем) как одним из субъектов империи, пусть ставшим таковым поневоле, и собственно империей. Обострение польского вопроса как одного из внутренних вопросов Российской империи (шире – русского общест- ва), конечно, всегда было связано с польскими восстаниями 1830 г. и 1863 г., причем, каждое из восстаний в русском обществе получило свои четкие ассо- циации. Первое из них, Ноябрьское, прочно ассоциируется со стихотворным выступлением А.С. Пушкина, с его одой «Клеветникам России». Реакция рус- ского общества на второе (Январское) во многом ассоциируется с «Заметкой по польскому вопросу» Н.Н. Страхова, окрестившего тогда польский вопрос – во- просом «роковым».

И в первом, и во втором случае польский вопрос, приобретая обостренное звучание на волне выступлений польских повстанцев, вызывал в русском обще- стве менее всего разночтений в смысле трактовки. В условиях обострения рус- ско-польских отношений он выступал одновременно как дестабилизирующий фактор внутренней жизни Российской империи (эту самую жизнь возмущав- ший, так сказать, изнутри) и как дестабилизирующий фактор международных отношений Российской империи со странами Западной Европы, реагировавши- ми на выступления поляков, что, в свою очередь, провоцировало реакцию на эти выступления со стороны имперских властей. В большей или меньшей сте- пени, как констатировал А.Л. Погодин в своей монографии «История польского народа в XIX веке» (1915), со времени третьего раздела с польским вопросом никто из западноевропейских правителей не мог не считаться.

Однако все это вместе взятое – разделы Польши, Венский конгресс, обра- зование Королевства Польского, восстания 1830 и 1863 гг. – лишь событийная канва, некий контур, в рамках которого в большей или меньшей степени прояв- лял себя польский вопрос. Но сама сфера бытования польского вопроса в Рос- сийской империи, в русском обществе была и шире и глубже, поскольку вклю- чала, в том числе, комплекс стереотипов в отношении Польши и поляков, кото- рый к началу XIX столетия становится достаточно устойчивым. Не будет, на- верное, большим преувеличением сказать, что самую заметную роль в укрепле- нии и распространении этого комплекса (сложившегося, однако, раньше), на ко- торый с доверием и пониманием отзывалось русское общество на протяжении всего XIX столетия, сыграл Н.М. Карамзин, его знаменитая «История государ- ства Российского» и злободневная публицистика.

С одной стороны, нельзя не согласиться с утверждением Л.Е. Горизонтова, что почти невозможно дать четкое определение тому, что есть польский во- прос. Но, с другой, затруднительность формулирования этой (по словам Гори- зонтова) «достаточно компактной дефиниции» не исключает попытки конст- руирования подобных дефиниций. И подобные попытки предпринимались уже давно.

Одну из попыток дать такое определение, причем попытку, вполне уверен- ную, предпринял полтора столетия назад С.М. Соловьев, прямо провозгласив- ший в одной из своих статей, что «польский вопрос родился вместе с Росси- ей»100. Из этого лаконичного заявления (не привлекшего, впрочем, к себе особо- го внимания) следует, что Соловьев, судя по всему, под польским вопросом по- нимал едва ли не весь комплекс русско-польских отношений на протяжении всего длительного существования по соседству друг с другом Руси (России) и Польши (Речи Посполитой). Четко выраженное С.М. Соловьевым понимание того, когда возникает польский вопрос в России, отталкиваясь от которого по- является возможность конструировать и само определение этого понятия, пожа-

луй, не могло сложиться ранее 1860-х годов. Это суждение могло быть вырабо- тано только в результате углубленного анализа истории русско-польских отно- шений на протяжении веков, в результате длительной и кропотливой работы ученого, и только после уразумения того, чем польский вопрос был, и чем он является теперь, С.М. Соловьев оказался готов к тому, чтобы сформулировать свою мысль.

У С.М. Соловьева нашлись единомышленники и в польской среде. При- мерно такого же понимания сущности польского вопроса придерживался один из видных польских историков и литературоведов XIX столетия Станислав Тар- новский101 (1837–1917), также делавший акцент на том, что «на протяжении ве- ков длится этот исторический процесс между двумя народами, двумя цивилиза- циями, двумя верами»»102. Польский вопрос у Тарновского непосредственным образом был вплетен в событийную канву XIV–XIX вв., пусть по-разному, в за- висимости от обстоятельств, себя проявляя. При этом историк настаивал, что польский вопрос становится все более значимым фактором польско-русских от-

100 Соловьев С.М. Европа в конце XVIII века // Соловьев С.М. Сочинения. В 18 кн. Кн. XXII. Дополни- тельная. Работы разных лет. М, 1998. С. 200.

101 Самые известные его капитальные труды, давно ставшие классикой, – «О польской литературе XIX века» (переиздано в 1977 г.) и «Политические писатели XVI века» (переиздано в 2000 г.). Весьма емкую характеристику Станиславу Тарновскому – как «наиболее плодовитому писателю из среды так называе- мых “станчиков”», как автору «более двадцати книг, нередко состоящих из двух томов, бесчисленного количества статей», дал А. Жегоцкий, прямо заявивший, что «каждый, кто занимается XIX веком, не

сможет обойтись без Тарновского, вне зависимости от того, лежат ли его интересы в области истории,

литературы, политики или политической мысли» // Rzegocki A. Wstep // Tarnowski S. Z doświadczeń i rozmyślań. Krakow, 2002. S. XIV–XV.

102 Tarnowski S. Nasze położenie polityczne // Tarnowski S. Z doświadczeń i rozmyślań. Krakow, 2002. S. 28.

ношений по мере усиления позиции России. Что важно, польский исследователь также не видел оснований ограничивать польский вопрос рамками только XIX века.

Подобной трактовки польского вопроса, похоже, придерживается и совре- менная польская исследовательница Катажина Блаховская. Практически вторя С.М. Соловьеву, Блаховская пишет, что «участие России в разделах стало по- следним аккордом в многовековой, ожесточенной борьбе двух соседних госу- дарств. Борьбе, в которой на протяжении всего этого времени Польша пред- ставляла собой смертельную опасность для России»103. Блаховская не скрывает, что ориентируется на Соловьева, но трактует слова русского историка по- своему. Если С.М. Соловьев писал, что во второй половине XVIII века России, как он выражался, «надобно было свести старые счеты с Польшею»104, то из то- го, что сказано Блаховской, следует, что Польша и в эпоху разделов была спо- собна представлять для России серьезную (буквально – «смертельную») опас- ность. По мысли польского историка, Речь Посполитая даже накануне своей ги- бели была не столь слаба, как это настойчиво провозглашалось в российской историографии и публицистике XIX века. Как видно, классик русской историо- графии С.М. Соловьев и современный польский историк К. Блаховская сходятся в констатации самого факта многовековой борьбы, но совершенно по-разному оценивают силы своих стран. Уверенное заявление К. Блаховской базируется на солидной польской историографической традиции, но, на наш взгляд, особый

интерес представляет то, что подобную оценку внутренней ситуации Речи По- сполитой на рубеже 1780-х – 1790-х гг. встречаем и в русской историографии начала ХХ в.

Достаточно трезво, и вполне оптимистично с точки зрения возможных (хоть и не открывшихся) для поляков перспектив, писал о состоянии польских дел в эпоху Четырехлетнего сейма А.Л. Погодин, рассматривавший деятель- ность Великого сейма как борьбу за спасение поляками своей родины. Пункт за

103 Błachowska K. Narodziny Imperium: Rozwoj terytorialny państwa carow w ujeciu historykow rosyjskich XVIII i XIX wieku. Warszawa, 2001. S. 190.

104 Соловьев С.М. История падения Польши // Соловьев С.М. Сочинения. В 18 кн. Кн. XVI. Работы раз- ных лет. М., 1995. С. 409.

пунктом отмечая благотворные приметы обновления, в которых Польша нужда- лась, и которые способна была, на взгляд Погодина, обеспечить ей действую- щая (а не только провозглашенная) Конституция, историк фиксировал эвенту- альные признаки новой жизни. Погодин, судя по всему, исходил из уверенно- сти, что в случае осуществления задуманных польскими реформаторами преоб- разований, Речь Посполитая, невзирая на первый раздел, была способна превра- титься в достаточно сильное государство.

Наблюдения над тем, что и как писалось о Польше и поляках в России XIX в., дает основания рассматривать польский вопрос как неотъемлемую часть все- го комплекса русско-польских политических, общественных и культурных кон- тактов на протяжении длительного времени. Однако следует признать: та мысль, что польский вопрос по существу тождественен многовековым русско- польским отношениям и, что существенно, тождественен их осмыслению рос- сиянами, а его истоки теряются в глубине столетий, прозвучала еще до С.М. Соловьева. Чеканную поэтическую форму этой мысли (и, что существенно, сра- зу нашедшую отклик в душах многих обитателей Российской империи) придал А.С. Пушкин. Ответив всем «клеветникам России» в пору Ноябрьского восста- ния, поэт, можно сказать, предложил свою трактовку польского «вопроса, кото- рого не разрешите вы». Подчеркнув внутрироссийский характер польского во- проса, Пушкин напомнил: «Уже давно между собою / Враждуют эти племена; / Не раз клонилась под грозою / То их, то наша сторона». Слова Пушкина, поми- мо прочего, могут свидетельствовать о том, что С.М. Соловьев в своей трактов- ке, в своем глубоком понимании истории польского вопроса для России – пио- нером не был.

Учитывая, что исследователи, главным образом, датируют польский во- прос временем не раньше разделов Речи Посполитой, чаще даже с тяготением к XIX веку, приходится констатировать, что А.С. Пушкин и С.М. Соловьев по- прежнему оказываются в меньшинстве. Объяснение тому, что предпочтение, как правило, отдается не варианту Соловьева-Пушкина, самое простое: возник- новение польского вопроса в Российской империи прочно увязывается со вре- менем утраты Речью Посполитой государственной независимости – сначала

частичной, а затем окончательной. В контексте рассуждений о польском вопро- се допускались отдельные поправки по времени его возникновения, обуслов- ленные уточнением обстоятельств (когда и как он себя проявил), но, пожалуй, дальше расхождений в несколько десятилетий, имея в виду датировку, дело все- таки не шло.

Так, В.И. Герье, обращаясь к эпохе, когда особенно заметно стала возрас- тать роль России в европейских делах, склонен был фиксировать внимание на малейших свидетельствах, имевших отношение к оценке роли и силы России в той борьбе, какая развернулась в 1733 году за польский престол. Русский исто- рик не удержался даже от того, чтобы не передать слова французского маршала Тиссе, похоже, не сомневавшегося в том, что судьба польской короны находи- лась в руках русского императора. Признавая, что тогда все европейские прави- тели проявляли заинтересованность в польском вопросе и, по мере своих сил, принимали участие в его разрешении, В.И. Герье рассматривал польский вопрос в контексте международных отношений, тем самым невольно выступая за то, чтобы датировать появление польского вопроса первой третью XVIII века. Впрочем, нельзя исключать, что использование историком самой этой форму- лировки («польский вопрос») применительно к характеру описываемых им со- бытий, было обусловлено всего лишь тем, что этот термин был уже широко распространен в современной В.И. Герье историографии XIX века.

Даже солидарность с мнением С.М. Соловьева, что польский вопрос ро- дился вместе с Россией, не позволяет не учитывать того обстоятельства, что со- стояние польского вопроса не оставалось неизменным. Зато всегда неизменной оставалась решимость уразуметь, что этот вопрос представлял собой, по сути. Собственно, именно сущностное понимание польского вопроса диктует опреде- ление времени его возникновения – и наоборот. Так, профессор Варшавского университета И.П. Филевич, размышляя в своем сочинении 1894 г. об истории польского вопроса, признавался, что пусть нам точно и неизвестно, с каких пор ближайшие соседи – русские и поляки – поддерживали друг с другом взаимоот- ношения, но не приходится сомневаться в том, что эти взаимоотношения были враждебны. Филевич подчеркивал, что уже «при Владимире Святом мы видим

грозное столкновение русского и польского мира; слепец Василько собирался “мстить ляхам за землю Русскую“, – древнейшие польские летописи полны хва- стливых рассказов о польских победах над Русскими, а русские люди представ- ляли себе беса “в образе ляха“». Во многом дублируя давно известные читаю- щей публике сюжеты, И.П. Филевич, вместе с тем, предлагал заслуживающее внимания осмысление многогранности проявления польского вопроса в России. Историк настаивал, что польский вопрос «представляет не минутную общест- венную злобу. До сих пор в нем всегда оказывалось нечто, заставляющее опять и опять к нему возвращаться; а новые пересмотры вопроса всегда открывали в нем какие-нибудь новые стороны. Это черты, свойственные только крупным ис-

торическим вопросам»105. Из этого признания, по крайней мере, следует то, что

польский вопрос на рубеже XIX–ХХ столетий по-прежнему оставался вопросом открытым, и открытым, в том числе, для разных толкований, ведь «в нем всегда оказывалось нечто»…

Другой замечательный свидетель эпохи – П.А. Вяземский, на склоне лет мысленно возвращаясь к последним годам царствования Александра I, утвер- ждал, что «тогда польского вопроса еще не было». Объяснял он свое заявление тем, что время, о котором он вспоминал, «не было столь вопросительно, как наше. Возбуждение вопросов порождает часто затруднительность и многослож-

ность их» 106. По мнению князя, Польшу тогда мало знали, и потому мало о ней

говорили. Он соглашался, что это было не хорошо, но тут же не без горечи, до- бавлял, что теперь ситуация изменилась только в том смысле, что знать стали не больше, а говорят – охотно107, что также не вызывало одобрения наблюдателя и строгого критика.

По-видимому, на себя и на своих друзей, к числу которых, как известно, принадлежал А.С. Пушкин, П.А. Вяземский не распространял негативную оценку относительно незнания Польши – и вообще-то имел на то все основания.

105 Филевич И.П. Польша и польский вопрос. М., 1894. С. 1–2.

106 Вяземский П.А. Мицкевич о Пушкине // Вяземский П.А. Эстетика и литературная критика. М., 1984. С. 291.

107 Вяземский П.А. Мицкевич о Пушкине. С. 291.

Еще с молодости живо интересуясь польскими делами108, он и свою службу на- чинал в Царстве Польском, где на протяжении трех лет (1818–1821) служил чи- новником при императорском комиссаре Н.Н. Новосильцеве109. Сразу столк- нувшись с необходимостью перевода на польский язык важных государствен- ных материалов, он вскоре овладел и польским языком110.

Вяземский усматривал также и иные причины отсутствия во времена Алек- сандра I польского вопроса. Хорошо зная, что многие представители русского общества сетовали на то, что Царство Польское, созданием своим во многом обязанное Александру I, оказалось в привилегированном положении111, он все- таки считал, что это было всего лишь подспудное недовольство создавшейся ситуацией, что оно не имело «племенной вражды»112.

Аналогичным образом, наверное, можно было бы трактовать и слова Пушкина, у которого на первом месте тоже, как будто, стояло (по выражению Вяземского) политическое соображение. Но можно ли с полной уверенностью сказать, подразумевал ли поэт наряду с политическим соображением нацио-

108 Теме «Вяземский и Польша» посвящена обширная литература. См., в частности: Спасович В. Вязем- ский и польские отношения и знакомства // Спасович В. Соч. Т.VIII. СПб., 1896, Великодная И.Л. 1) Вяземский и Польша (опыт исследования стихотворных переводов). Автореферат дисс. … к.и.н. М., 1990; 2) Проблемы взаимного перевода в истории русско-польских литературных связей (на примере творчества П.Вяземского и Ф. Моравского // Studia Rossica II. Związki interdyscyplinarne w badaniach rusycystycznych. Warszawa, 1994. S. 261–267; 3) Петр Вяземский и Франтишек Моравский. Эпизод из истории русско-польских литературных отношений // Поляки и русские: взаимопонимание и взаимоне- понимание. М., 2000; Бэлза С.И. Польские связи П.А. Вяземского // Польско-русские литературные свя- зи. М., 1970. Бэлза, в частности, утверждает (С. 219), что именно четвертая записная книжка П.А. Вя- земского, относящаяся к 1823 г. (ЦГАЛИ. Ф. 195. Оп. 1. Ед. хр. 1108), содержит обширные материалы по истории Польши. С сожалением приходится констатировать, что в издании 2003 года, – заявленном как полное, специально отмечено, что «Тексты из “Книжки 4” не публикуются, т.к. она содержит лишь выписки из исторических и литературных документов» // Вяземский П.А. Старая записная книжка. М., 2003. С. 571.

109 Об этом подробнее см., напр.: Акульшин П.В. П.А. Вяземский. Власть и общество в дореформенной России. М., 2001; особенно – Глава 2. «Варшавский период» жизни П.А. Вяземского (1818–1821 гг.). С. 54–78.

110 П.А. Вяземский «хорошо знал польскую литературу, переводил И. Красицкого, Ф. Моравского, при случае и сам мог написать стихи на польском языке». – Ивинский Д.П. Пушкин и Мицкевич. История литературных отношений. М., 2003. С. 57.

111 Как известно, русское общество пребывало в ожидании преобразований и для всей империи, но «уже

в 1820 г. была положена под сукно “Государственная уставная грамота Российской империи”, так назы- ваемая конституция Н.Н. Новосильцева, заказанная императором Александром». – Гросул В.Я. Истоки трех революций // Отечественная история. 1997. № 6. С. 36.

В 1818 г. в своей варшавской речи Александр Ι обещал дать России конституцию (об этом широко писа- ли западные газеты). А уже в 1820 г. была положена под сукно «Государственная уставная грамота Рос- сийской империи», так называемая конституция Н.Н. Новосильцева, заказанная императором Алексан- дром.

112 Вяземский П.А. Мицкевич о Пушкине // Вяземский П.А. Эстетика и литературная критика. М., 1984. С. 291–292.

нальную подоплеку или нет? Во всяком случае, сама постановка Пушкиным во- проса: «Славянские ль ручьи сольются в русском море? Оно ль иссякнет», вполне может говорить в пользу своего рода национальной составляющей по- нимания Пушкиным польского вопроса. Кроме того, отсутствие племенной вражды, и наличие – по мысли Вяземского – исключительно политических со- ображений, совсем не означало решительного, как он настаивал, отсутствия польского вопроса.

Когда уже в начале ХХ века по поводу тех давних лет, о которых в свое время вспоминал П.А. Вяземский, писал уже упоминавшийся А.Л. Погодин, он решительно оспаривал мнение, что русское общество 1820-х гг. было совер- шенно индифферентно настроено по отношению к полякам. Опираясь, по- видимому, на иные, нежели князь Петр Андреевич, источники информации, По- годин настаивал, что русско-польские отношения в Варшаве отличали взаимное недоверие и неприязнь.

Собственно, А.Л. Погодин всего лишь констатировал то, о чем не раз писа- ли современники той эпохи, болезненно и раздраженно воспринимавшие все конституционные преобразования, какие, по воле Александра I, достались поля- кам. Все это расценивалось русским обществом не иначе, как унижение русско- го национального достоинства. А.А. Корнилов в этом смысле также оказывался на стороне своего младшего современника, будучи не склонен отрицать того, что антипольские настроения русского общества Александровской поры, если

не сказать – враждебное отношение к полякам113, были отнюдь не редкостью (во

всяком случае, свидетельств тому немало).

Когда А.Л. Погодин писал о «“польском вопросе”, которого тогда будто бы и не было», историк недвусмысленно давал понять, что сам он был уверен, что вопрос, разумеется, существовал, но, другое дело, что в русском обществе тогда преобладало желание «будто бы» отгораживаться от польского вопроса, тем са- мым невольно умаляя его значение. Сопоставление даже нескольких суждений

– А.С. Пушкина, С.М. Соловьева, П.А. Вяземского, В.И. Герье, А.А. Корнилова,

113 О том, как воспринимали Александра I – «воскресителя Польши», сами поляки, см., напр.: Филатова Н.М. Император Александр I в отражении польской литературы // Русско-польские языковые, литера- турные и культурные контакты. М., 2011. С. 115–138.

А.Л. Погодина (а таких суждений, размышлений, конечно, гораздо больше) – лишний раз убеждает в необходимости переосмысления (и пересмотра датиров- ки) того явления, которое в историографии привычно именуется польским во- просом.

Соображения С.М. Соловьева, как и солидарного с ним Станислава Тар- новского, уводящие в глубь веков генезис польского вопроса, понимаемого ис- ториком весьма расширительно – так, что он фактически оказывается неотде- лим от всего комплекса русско-польских взаимоотношений и связанных с этим процессов, включая сюда и развитие в России студий из области польской исто- рии, – представляются достаточно резонными. Хотя, надо признать, такой под- ход принимают отнюдь не все исследователи. К примеру, на взгляд одного из польских исследователей – В. Бортновского, «до Ноябрьского восстания в Рос-

сии не существовало польского вопроса»114, а наша соотечественница Т.Н. Жу-

ковская полагает, что впервые польский вопрос возник в эпоху разделов Речи Посполитой115, А.А. Тесля считает, что польский вопрос появляется после напо- леоновских войн116. В определенной мере можно счесть солидарным с Т.Н. Жу- ковской и Я. Орловского, который, в частности, пишет, что польская тематика начинает чаще встречаться в российской литературе лишь с конца XVIII в.117.

Когда Н.Н. Страхов в свое время назвал польский вопрос «роковым», он тем самым предположил, что «в польском вопросе есть черта, которая дает ему страшную глубину и неразрешимую загадочность»118. Размышляя над тем, что

«порождает вражду поляков против русских», Страхов приходил к выводу, что, помимо прочего, существующую вражду определяет существенный, с его точки зрения, элемент: «Поляки возбуждены против нас /…/ как народ образованный

114 См: Bortnowski W. Powstanie listopadowe w oczach Rosjan. Warszawa, 1964. S. 23. С Бортновским со- лидарен и Л.Е. Горизонтов, воспринимающий, как и многие историки (по его словам), «1831 г. как ос- новополагающий рубеж в польской политике самодержавия». – Горизонтов Л.Е. Парадоксы имперской политики… С. 7.

115 Жуковская Т.Н. Польский вопрос и русское общество в 1815–1825 гг. // Памяти Ю.Д. Марголиса: Письма, документы, научные работы, воспоминания. СПб., 2000. С. 612.

116 Тесля А.А. «Польский вопрос» в русской общественной мысли 1-й половины XIX века [Элек- тронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.rummuseum.ru/portal/node/2223

117 Orłowski J. Z dziejow antypolskich obsesji w literaturze rosyjskiej. Od wieku XVIII do roku 1917.

Warszawa, 1992. С. 5.

118 Русский [Страхов Н.Н.]. Роковой вопрос (Заметка по поводу польского вопроса) // Время. 1863. № 4. С. 152.

против народа менее образованного или даже вовсе необразованного. /…/ Како- вы бы ни были поводы к борьбе, но одушевление борьбы очевидно воспламеня- ется тем, что с одной стороны борется народ цивилизованный, а с другой – вар- вары»119. Пожалуй, Страхов был прав, когда не акцентировал разницы между народом (условно – простонародьем) и русским образованным обществом, хотя, как известно, нередко встречалось и иное представление о том, что есть народ и что есть варварство. Например, К.Н. Леонтьев, соглашаясь, что «в России еще много того, что зовут ”варварством”», тем не менее, утверждал, что «это наше счастье, а не горе». Мыслитель при этом пояснял свою мысль следующим обра- зом: «…я хочу сказать только, что наш безграмотный народ более чем мы хра-

нитель народной физиономии, без которой не может создаться своеобразная ци- вилизация»120.

Можно, наверное, сказать, что Н.Н. Страхов, вольно или невольно перево- дил польский вопрос в область мировоззренческую, над-событийную, что дает основания рассматривать его, в том числе, в контексте развития российской ис- торической полонистики, включая сюда, помимо собственно исторических тру- дов, и сочинения публицистического характера. Это обстоятельство – в сочета- нии с недостаточной изученностью рассматриваемой в работе проблематики лишний раз определяет актуальность настоящего исследования. И недостаточ- ная разработанность рассматриваемой в диссертации проблематики самым на- глядным образом проявляет себя именно при попытках датировать появление польского вопроса в России, и это, заметим, – при всем обилии литературы, ка- сающейся творчества Н.М. Карамзина, М.П. Погодина, С.М. Соловьева, Н.И. Кареева и др.

Ведь показателен не только большой разброс мнений по данному поводу, но и заметные расхождения в тех мотивировках, какие при этом предлагаются. Все это вместе взятое, как покажет анализ исторической литературы, явствен- ным образом сказывалось и на преломлении польского вопроса в отечественной исторической полонистике.

119 Русский [Страхов Н.Н.]. Роковой вопрос. С. 152–153.

120 Леонтьев К.Н. Грамотность и народность // Леонтьев К.Н. Восток, Россия и славянство. Т. 2. М., 1886. С. 9.

Человек, не менее сведущий в сфере общественного мнения, но принадле- жавший к другому поколению и другой социальной среде – филолог, историк, этнограф А.Н. Пыпин (1833–1904) – придерживался схожего взгляда на время появления польского вопроса. Правда, мотивировка у него оказывалась не- сколько иной. «В литературе нашей, – писал Пыпин в 1880 году, – польский вопрос появляется очень недавно, то есть как предмет, о котором могут быть два разных мнения. Старая точка зрения была немногосложна. Она указывалась действиями правительства – оставалось восклицать, как в стихах Державина на взятие Варшавы: пошел – и где тристаты злобы! Этого было достаточно: иссле-

дование, откуда берутся тристаты, было излишне»121.

Иначе воспринимал проблему М.П. Погодин (1800–1875), их современник, также оставивший, как известно, заметный след в истории русской обществен- ной мысли XIX века. В начале 1860-х годов решив собрать воедино то, что, на- чиная еще с 1830-х годов, было написано им на польскую тему, он без колеба- ния дал книге, которая «по цензурным недоразумениям» (как выражался сам ав- тор) увидит свет только в 1868 г., название – «Польский вопрос: Собрание рас- суждений, записок и замечаний». Встречались и другие суждения. К примеру,

журналист (редактор «Виленского вестника»122) и историк М.Ф. де-Пуле (1822–

1885) датировал появление польского вопроса в России временами Петра Пер- вого123.

Такие терминологические и хронологические расхождения между автора- ми безусловно компетентными, равно как и сопутствовавшая этому различная расстановка акцентов при обозначении сути польского вопроса, лишний раз на- поминают о сложности, многогранности изучаемого объекта, где злободневно- политические реминисценции тесно переплетались как с традиционно стерео- типной трактовкой близкого и далекого польского прошлого, так и с научным осмыслением польского исторического процесса. Одновременно такой разнобой

121 Пыпин А.Н. Польский вопрос в русской литературе // Вестник Европы. 1880. Февраль. С. 706, ср. С. 718. Тристаты – военачальники.

122 Редактору «Виленского вестника» М.Ф. Де Пуле, отмечавшему, «что в экс-униатском духовенстве из-под навязанной польскости проступает наконец-то исконная русскость», немало места отводится на

страницах монографии М.Д. Долбилова. – См.: Долбилов М.Д. Русский край, чужая вера… С. 378, 492, и др.

123 Де-Пуле М. Станислав-Август Понятовский в Гродне и Литва в 1794–1797 гг. СПб., 1871. С. 214.

во взглядах явственно свидетельствует и о недостаточной изученности пробле- мы.

Что касается данной работы, то мы, подобно М.П. Погодину и ряду других авторов, не видим оснований относить возникновение польского вопроса лишь к пореформенной эпохе. Не кажется логичным и привязка этого, зачастую столь болезненного, вопроса лишь к временам существования Царства (Королевства) Польского, разделов Речи Посполитой или к Петровской эпохе (хотя все назва- ные рубежи, бесспорно, составили заметные вехи на пути его утверждения).

Собственно говоря, отмеченные выше расхождения в датировке польского вопроса отражают не только различные подходы к предмету, но и тот достаточ- но общеизвестный факт, что на протяжении столетий происходили резкие пово- роты в русско-польских взаимоотношениях, и, соответственно, менялось их восприятие. Так, одним из рубежей на этом пути станет Смутное время, когда поляки достигли Москвы, а столетие спустя роли поменяются и в итоге Речь Посполитая исчезнет с карты Европы (что многими русскими историками будет восприниматься как естественный и закономерный итог в контексте русско- польских отношений)…

В связи с этим еще одна оговорка. Королевство Польское, волей или нево- лей оказалось слишком тесно связано с Российской империей, чтобы была воз- можность строго отделить собственно польскую публицистику и историогра- фию от российской. Если судить по анкетным данным, то среди отечественных полонистов в ХIХ веке (впрочем, как и в другие времена) нередко встречались этнические поляки, – равно как чехи, немцы, не говоря уж об украинцах или бе- лорусах. Кого из них числить за русской, а кого за иноземной (если правомерно употребление этого термина в данном контексте) наукой – вопрос непростой. Когда дело доходит до практики, то исследователю, очевидно, прежде всего, приходится считаться с самоидентификацией рассматриваемых им авторов, с тем, на каком языке они по преимуществу писали, в какой этнокультурной сре- де чувствовали себя своими. Не менее, наверное, показательно и то, под каким углом зрения ими рассматривались события прошлого и настоящего.

Нет нужды долго пояснять, что в рассматриваемый период общественно- политическая актуальность сюжетов, касающихся Польши и ее прошлого, была весьма ощутима, и наша историческая полонистика развивалась под знаком так называемого польского вопроса. Другими словами, политические и прочие реа- лии воспринимались сквозь призму прочно утвердившихся в общественном сознании стереотипов, чаще всего отчетливо негативных по отношению к Польше и полякам. Обостренная реакция российского социума на сложные, за- частую – крайне болезненные – моменты в польско-русских взаимоотношениях влекла за собой усиленный и далеко не всегда беспристрастный интерес к исто- рии этого славянского, братского народа, который, вместе с тем по своим поли- тическим ориентирам, по религии и некоторым иным характеристикам был дос- таточно далек от российских традиций.

Несмотря на то, что на протяжении веков менялись восприятие польского вопроса и его острота, не будет большим преувеличением сказать, что обраще- ние наших публицистов и ученых к прошлому беспокойного западного соседа России или прямо диктовалось политическими мотивами, или на освещение предмета накладывало свой зримый отпечаток состояние российско-польских взаимоотношений. Общественно-политические реалии во многом определяли не только направленность и интенсивность занятий в России польской историей, но и тот угол зрения, под каким эта история рассматривалась. Вообще, эти два понятия – польский вопрос (воспринимаемый, подчеркнем особо, сквозь призму прочно устоявшихся в общественном сознании стереотипов) и изучение исто- рии Польши – нередко попросту сливались воедино.

Изучение прошлого и настоящего Польши издавна составляет один из ак- тивно разрабатываемых в России разделов всеобщей истории. Вместе с тем, польский материал органично и прочно вошел в студии по отечественной исто- рии. Он присутствует, – порой даже выходит на первый план, – в самых разно- родных сферах знания, начиная с исследований внешнеполитических акций и заканчивая изысканиями, посвященными взаимопроникновению элементов рус- ской и польской культуры. Наряду с этим польская тематика занимала, и зани- мает, значительное место в отечественной публицистике, равно как и в художе-

ственной литературе. Едва ли требует доказательств тот факт, что столь настой- чивый интерес к польским делам обусловлен, прежде всего, историческими реалиями – теснейшим, во многом внутренне противоречивым, а то и глубоко драматичным переплетением судеб русского и польского народов, а зачастую – прямым или подспудным интересом ко всему тому, что происходило, и проис- ходит, в соседней Польше.

Со временем – иногда весьма динамично, иногда исподволь – расширялся фронт российских полонистических студий. Постепенно статьи и книги, – спе- циально посвященные польским историческим сюжетам, либо хоть в какой-то мере их затрагивающие, – сами становились объектом научных наблюдений. О том, как развивалась, эволюционировала эта отрасль отечественных историче- ских знаний, как уже было отмечено, писали, и пишут немало.

Вместе с тем, опыт как российских, так и зарубежных ученых убеждает в том, что многие моменты остаются все еще недостаточно изученными, а трак- товка ряда проблем представляется спорной. Более того, из поля зрения иссле- дователей попросту выпали некоторые труды и имена. Так, напрочь забытым оказался Николай Иванович Павлищев. О нем если и вспоминают, то разве что пушкинисты (поскольку он был женат на сестре поэта). В упомянутый выше биобиблиографический словарь и иные славяноведческие издания он не попал, хотя Н.И. Павлищев – автор первого российского учебника по истории Польши,

предназначенного для польских гимназий124, и таких солидных монографий, как

«Польская анархия при Яне Казимире и война за Украину» или «Седмицы поль- ского мятежа 1861–1864 гг.»125…

Что касается периодизации рассматриваемых исторических процессов, то в этом отношении значительные сложности возникают, как уже было сказано, при определении времени появления польского вопроса в России. Что же каса- ется дальнейших периодизационных рубежей, то здесь особых трудности не на- блюдается. Как уже говорилось, такие эпохальные события в польской истории, как разделы Речи Посполитой, передел польских земель, увенчанный созданием

124 Павлищев Н.И. Польская история. В виде учебника. Варшава, 1843.

125 Павлищев Н.И. Польская анархия при Яне Казимире и война за Украину. СПб., 1878; Он же. Седми- цы польского мятежа. 1861–1864. СПб., 1887.

Королевства Польского, Ноябрьское и Январское национально- освободительные восстания, достаточно четко обозначают периодизационные рубежи бытования польского вопроса в России.

В то же время, с периодизацией процесса становления и развития полони- стических студий дело обстоит, пожалуй, сложнее. Тот вариант периодизации историографического процесса, какой положен в основу построения данной ра- боты, очевидно, требует соотнесения с тем, как в нашей литературе трактуется восхождение дореволюционного российского славяноведения – и в его рамках исследований, посвященных истории Польши – по ступеням стадиально- типологической лестницы.

Известно, что когда какая-либо отрасль исторических знаний сама стано- вится объектом пристального изучения, уже на первых его шагах естественно возникает вопрос о периодизации исследуемого процесса. Наше славяноведение

– и полонистика в том числе – не составили исключения. Должно быть, не тре- бует долгих пояснений то, что проведение четких периодизационных рубежей по знаменательным событиям (которые чаще всего принадлежат к политиче- ской истории) либо по десятилетиям – во многом условность.

Отечественными историками не одного поколения было приложено немало стараний к тому, чтобы разработать периодизацию истории российского славя- новедения и его составных элементов. Задача эта, конечно, не сводилась лишь к чисто утилитарному, ради удобства работы с материалом, подразделению всего накопившегося за десятилетия и столетия множества исторических трудов на более компактные части. «Периодизация истории славистики выступает в каче- стве способа познания внутренних закономерностей эволюции этой дисципли-

ны», – с полным основанием было в свое время сказано А.С. Мыльниковым126.

Но и гораздо раньше об этапах развития российской славистики писали А.Н. Пыпин, И.В. Ягич, другие ученые. Из работ не столь давних значительный интерес представляет выпущенный Институтом славяноведения и балканистики АН СССР сборник «Методологические проблемы истории славистики» (М.,

126 Мыльников А.С. Проблемы периодизации истории мировой славистики: цели и принципы // Методо- логические проблемы истории славистики. М., 1978. С. 41–42.

1978), – составивший первый из пяти томов, выходивших под эгидой Комиссии по истории славистики при Международном комитете славистов «Исследований по истории мировой славистики». На первом месте в этом томе стояли именно вопросы периодизации истории славяноведения. Для нашей темы особую важ- ность имеет уже цитировавшаяся статья А.С. Мыльникова «Проблемы пе- риодизации истории мировой славистики: цели и принципы», где автор раз- вивал мысль о том, что в истории славяноведения как науки действуют два ряда закономерностей. Один из них олицетворял собственно развитие славистики, ее имманентную эволюцию. Другой ряд закономерностей – отражал воздействие

на нее общественных условий127, что имеет прямое отношение к избранному в

данной работе ракурсу исследования: преломление польского вопроса в россий- ской полонистике, взаимовлияние двух этих компонентов друг на друга.

Заметными вехами на пути дальнейшей разработки периодизационной схемы явились ранее упоминавшиеся статьи В.А. Дьякова и А.С. Мыльникова, открывающая биобиблиографический словарь «Славяноведение в дореволюци- онной России» (М., 1979), и подготовленный (спустя примерно десятилетие) Институтом славяноведения и балканистики АН СССР коллективный труд

«Славяноведение в дореволюционной России: Изучение южных и западных славян» (М., 1988). («Об основных этапах развития славяноведения в дорево- люционной России»)

В основу последнего была положена периодизация, при которой история дореволюционной славистики подразделялась на четыре периода. Первый из них охватывал время с конца XVIII века до середины 1830-х годов, будучи атте- стован как время становления нашего славяноведения. Событием, открываю- щим второй период, предлагалось считать «создание славянских кафедр в уни- верситетах в 1835 г.». Завершение периода было отнесено к началу 1860-х го- дов, «когда сложились основные идейно-научные направления дворянско- буржуазной науки о славянах». Третий по счету период был доведен до конца

127 Мыльников А.С. Проблемы периодизации…С. 43.

XIX в., тогда как четвертый включал в себя «предоктябрьское двадцатиле- тие»128.

Такое подразделение прочно вошло в научный обиход в отечественном славяноведении, хотя при его использовании порой вводятся более или менее значительные коррективы. Не перечисляя всех вариантов схемы, отметим лишь тот, которого придерживается Л.П. Лаптева в своей фундаментальной «Истории славяноведения в России в XIX веке»129.

Всю историю отечественной славистики XIX столетия исследовательница

подразделила «на два периода: с начала столетия до реформ 60-х гг. и после этих реформ – до 90-х гг.». В рамках первого периода ею был предусмотрен внутренний рубеж, который отнесен к началу 1840-х гг. и связан с развитием университетского славяноведения. Выбор же конечной даты второго периода –

«до 90-х гг.» – был обусловлен, как пояснено в авторском предисловии, «про- цессом смены научных направлений, когда, например, в области изучения исто- рии славян наступает заметный отход от романтических теорий и переход к по- зитивизму и иным методологическим течениям»130. При всей обоснованности данного варианта периодизации нельзя не подчеркнуть, что был и остается ак- туальным вопрос о разработке отраслевых версий периодизации истории отече- ственной славистики и, в том числе, – истории полонистики.

Динамику историко-полонистических студий в нашей историографической литературе принято рассматривать как неотъемлемую составную часть истории российского славяноведения, и такой подход, бесспорно, оправдан. Нельзя не согласиться с тем, что стадиальное развитие рассматриваемой в данной работе отрасли исторических знаний – то есть полонистики – в целом соответствовало ходу эволюции всего нашего славяноведения, и потому принятая в литературе периодизация истории нашего славяноведения могла быть положена в основу этой книги. Однако при переносе общей периодизации истории нашего славя- новедения на динамику польских студий, разумеется, нельзя не учитывать и

128 Славяноведение в дореволюционной России: Изучение южных и западных славян. М., 1988. С. 414– 415

129 Лаптева Л.П. История славяноведения в России в XIX веке. М., 2005.

130 Лаптева Л.П. История славяноведения. С. 10.

своеобразие той ниши, какую отечественная историческая полонистика занима- ла (и занимает) в комплексе славяноведческих дисциплин.

С точки зрения и общей, и отраслевой периодизации, обоснованные, дума- ется, сомнения вызывает ведущее свое начало от А.Н. Пыпина признание выхо- да университетского устава 1835 г., которым предусматривалось открытие сла- вянских кафедр в четырех университетах, эпохальным событием в прошлом отечественной славистики131. Ориентация на принятие университетского устава прочно вошла в историографическую практику, хотя давно известно, что на де- ле новые кафедры создавались с большим трудом, а порой и с явным (относи- тельно провозглашенного в 1835 г. устава) запозданием. Недаром Л.П. Лаптева, чья капитальная монография, как уже говорилось, посвящена преимущественно развитию именно университетской науки, по-своему вполне логично скоррек-

тировала датировку, сдвинув периодизационную грань с 1835 г. на начало 1840- х годов.

Но, возникает вопрос, насколько и после такой поправки учреждение «ка- федр истории и литературы славянских наречий» способно претендовать на роль знакового момента в жизни нашего дореформенного славяноведения? По- видимому, для славянской филологии данное событие – пусть запоздавшее и не в полной мере оправдавшее возлагаемые на него надежды – еще может считать- ся заметной вехой. Но едва ли оно являлось таковым на пути становления оте- чественной исторической славистики. Во всяком случае, на состоянии полони- стических студий реализация положений университетского устава 1835 г. сказа- лась в самой малой степени.

Потому, если уж искать место для промежуточного, добавочного рубежа в пределах обширного периода, продолжавшегося до начала 1860-х годов, то здесь для полонистики, с нашей точки зрения, скорее уместна подвижка от 1835 г. не вверх, к началу 1840-х годов (как у Л.П. Лаптевой), а вниз. Иначе говоря, есть, как представляется, достаточно веские основания считать таким рубежом начало 1830-х годов, когда Ноябрьское восстание, резко обострив русско-

131 Пыпин А.Н., Спасович В.Д. История славянских литератур. СПб., 1881. Т. 1. С. 110–112; Пыпин А.Н. Русское славяноведение в XIX столетии // Вестник Европы. 1889. Кн. 8. С. 710.

польские взаимоотношения, придало особую, острую злободневность польско- му вопросу и как следствие – экскурсам в область польской истории. Хотя нель- зя при этом не подчеркнуть, что темпераментные публицистические и историо- графические отзвуки варшавских событий осени 1830 г. и последовавшей затем военной кампании не содержали в себе сколько-нибудь заметных содержатель- ных, тем более – концептуальных – новаций по сравнению с предшествующими десятилетиями.

Различия между первым и вторым периодами, если точнее, – между со- стоянием дел в публицистике и науке до и после Ноябрьского восстания, – но- сили преимущественно количественный характер. Не напрасно в периодизаци- онном варианте 1979 года В.А. Дьяков и А.С. Мыльников, подразделив всю ис- торию дореволюционного отечественного славяноведения на два «этапа», – до 1860–1870-х годов и после, сочли издание университетского устава 1835 г. со- бытием второстепенным и присвоили ему ранг всего лишь рубежа между «пе-

риодами», на которые был подразделен «этап»132.

Заканчивая ранний период развития нашей полонистических студий нача- лом 1830-х годов, т.е. беря, так сказать, в общие скобки многовековое движение общественной мысли, начиная с летописных времен, не приходится также упус- кать из виду необходимость выделения дополнительных, внутренних рубежей. Так, нельзя не отметить, что в начале XIX столетия, когда память о разделах Ре- чи Посполитой была еще совсем свежа, сильный импульс не только публици- стической, но и научной разработке полонистических сюжетов был дан – в со- четании с иными существенными переменами, отразившимися на ментальном климате России, – серией политических акций, увенчанных появлением на кар- те Королевства (Царства) Польского в составе Российской империи. Как раз то- гда, в первой четверти XIX века, Н.М. Карамзиным была создана – весьма дол- говечная, как покажет будущее – концепция, осмысляющая польское прошлое с позиций русской государственной школы.

132 Дьяков В.А., Мыльников А.С. Об основных этапах развития славяноведения в дореволюционной России // СДР … словарь. М., 1979. С. 11.

В истории полонистики (как и в любой другой отрасли исторической нау- ки) теснейшим образом переплетаются показатели, тесно связанные с теми сдвигами, что происходили как в общественно-политической сфере, так и в не- драх самой науки. Соотнесение, сбалансирование этих двух показателей – об- щественно-политических и собственно научных начал – в литературе вопроса реализуется по-разному. Скажем, в изданном в 1987 г. университетском учеб- ном пособии «Историография истории южных и западных славян» (пособии, понятно, по ряду формулировок и определений заметно устаревшем, но по- прежнему остающемся – за неимением иного – в учебном обиходе) социально- политические и методологические характеристики котируются, можно сказать, на равных правах и выстраиваются в один общий ряд. Применительно к поре- форменной России в указанном пособии продемонстрирована следующая оче- редность: до конца 70-х годов XIX в. господствовало «славянофильское направ- ление», к 1870-м – 1890-м годам отнесено «народническое направление», и от- мечено, что в эти же десятилетия постепенно набирало силу «позитивистское

направление»133. То есть, если в первых двух случаях избраны идейно-

политические ориентиры, то в третьем – ориентир методологический.

Особо обращает на себя внимание, что чаще всего в имеющихся разновид- ностях периодизации соотношение между общественно-политическими и мето- дологическими факторами складывается не в пользу последних. Моделирование историографического процесса с уклоном в сторону общественно-политических явлений само по себе, по-видимому, не должно вызывать особых возражений. К традиционному выдвижению на первый план политики толкает хотя бы уже то обстоятельство, что – повторим это еще раз – так называемый польский вопрос оставался в России постоянно действующим раздражителем, порой приобретая крайнюю остроту.

Указанные соображения определили структуру данной диссертационной работы. Здесь выделены два внутренних периодизационных рубежа: это, как уже было сказано, – 1830 г. (Ноябрьское восстание), а также начало 1860-х гг., связанное с крестьянской реформой, событием эпохальным для общественной

133 Историография истории южных и западных славян. М., 1987. С. 179–180.

жизни России, но, что наиболее существенно для нашей темы, вместе с тем это событие почти совпадает по времени с польским восстанием 1863–1864 гг.

Соответствующим образом произведена разбивка текста на главы. И если в пореформенные десятилетия – точнее, после Январского восстания – польский вопрос приобрел чрезвычайную остроту и полонистика (в самом широком смысле слова), к этому времени накопившая значительный опыт, развивалась особенно интенсивно, материал был разнесен по двум главам. Внимание в од- ной из них преимущественно сосредоточено на периоде 1860–1880 гг., а в дру- гой – на печатной продукции, появившейся в 1890–1915 гг.

Приходится согласиться с тем, что при построении периодизации историк вплотную сталкивается с той трудностью, о которой самокритично писали в свое время В.А. Дьяков и А.С. Мыльников: «Взаимосвязи между научным про- грессом и общественным развитием, наличие которых мы охотно признали тео- ретически, на практике не так легко обнаруживаются»134. Написано это было четверть века тому назад, однако наблюдение и поныне не утратило своей силы. Действительно, механизм такого взаимодействия в славяноведении далеко не всегда поддается раскрытию.

Как показывает знакомство с отечественной научной продукцией послед- них десятилетий, политизированный подход к истории российского славянове- дения в целом или его отдельных отраслей (что в большей мере относится как раз к исторической полонистике) конкурирует, а иногда кооперируется с подхо- дом концептуальным, методологическим. Возможность при разработке перио- дизации опереться на методологический показатель, использовав при этом об- щую стадиально-типологическую схему движения общественной мысли в XIX веке, выглядит очень привлекательно. Но на практике историк сразу же сталки- вается с разного рода сложностями. Однако к этому предмету логичнее будет обратиться в конце работы – после того, как будет рассмотрен сам процесс дви- жения польского вопроса и соответственно развития отечественных полонисти- ческих студий на протяжении XIX – начала ХХ веков.

134 Дьяков В.А., Мыльников А.С. Заключение // Славяноведение в дореволюционной России: Изучение южных и западных славян. М., 1988. С. 380.