Договор Олега с греками.
По порядку сперва обратимся к Олегову договору 911 года. Договор сей по содержанию своему разрешает много юридических вопросов, относящихся к Олегову времени на Руси; из статей его мы отчасти можем видеть, насколько в то время русский закон охватывал разные условия, разные случаи народной жизни.
Чтобы удобнее и в большей связи рассмотреть разные понятия Олеговых руссов о праве, высказанные в договоре, я разделяю статьи договора на уголовные, гражданские и статьи государственного права.Уголовные законы. Начнем со статей, относящихся к уголовному праву. Сюда относятся статьи 2, 3, 4, 5 и 12 Олегова договора с греками.
Вторая статья договора свидетельствует, что во времена Олега русское общество при разборе обид и преследовании преступников уже не допускало самоуправства и требовало суда над преступниками, чтобы обиженные представляли свои жалобы общественной власти, а не сами разделывались с обидчиками. Статья говорит: «А о головах, когда случится убийство, узаконим так: ежели явно будет по уликам, представленным на лицо, то должно верить таковым уликам. Но ежели чему не будут верить, то пусть клянется та сторона, которая требует, чтобы не верили; и ежели после клятвы, данной по своей вере, окажется по розыску, что клятва дана была ложно, то клявшийся да приимет казнь». Здесь явно и прежде всего выступает суд как главное основание общественного благоустройства. На суде главным доказательством и основанием обвинения считалось поличное; тогдашний суд решал дело по одному поступку, каким он есть налицо; обвиняемый в убийстве был признаваем убийцей, ежели труп убитого был ему уликой. Но, впрочем, и при главном основном судебном доказательстве закон не отвергал других доказательств - он допускал и спор против улик: обвиняемый мог по закону требовать, чтобы не верили уликам, т.е. отводить их от себя; но в таком случае он должен был подтверждать свое требование клятвой, и если после клятвы по розыску оказывалось, что клятва была дана ложно, то клявшийся за это подвергался особой казни.
Таким образом, в числе судебных доказательств того времени кроме поличного мы находим клятву, или присягу, и розыск, может быть допрос свидетелей. Клятву по закону должен был давать тот, кто отрицал или отводил от себя улики. Сии судебные доказательства вполне согласны с доказательствами, находящимися в Русской Правде и других последующих узаконениях; следовательно, нет сомнения, что суд и судебные доказательства Олегова договора принадлежат русскому законодательству. Тогда возникает вопрос - кто по Олегову договору производил суд над преступниками? Ответа на этот вопрос договор не предоставляет, но судя по тому, что, по свидетельству летописи, князья были приглашены именно для того, чтобы судить по праву, должно допустить, что суд производили или сами князья, или лица, ими для этого поставленные, т.е. княжеские мужи, наместники, тиуны и вообще судьи, которые, вероятно, бывали и между руссами, приезжавшими в Константинополь; ибо известно, что вместе с русскими купцами, ездившими в Грецию, отправлялись и гости, посылаемые собственно князем с его товарами, из которых, конечно, князь выбирал людей, которым поручал в случае надобности и суд над отъезжающими в Грецию. А может быть, такие судьи выбирались и самими отъезжающими купцами на основании общинных начал, ибо ездить целыми обществами, со своими старостами и судьями, было в то время в обычае повсюду - и у нас, и в ЗападнойЕвропе. Доказательством тому служат все торговые договоры того времени. В XII и XIII веках писались особые уставы, по которым купцы должны были поступать, живя в известном городе. До наш дошли ганзейские уставы, известные под названием «Скры». В каждом городе, куда приезжали ганзейские купцы, были конторы, где хранились эти законы.
По свидетельству третьей статьи договора, убийца по русскому закону подвергался смерти на месте преступления, но в то же время закон допускал выкуп, или вознаграждение ближних убитого имением убийцы, ежели убийца скрывался, причем ближние убитого получали только то имение, которое по закону принадлежало убийце, и не могли брать имения, принадлежащего его жене.
Статья говорит: «Убьет ли русин христианина, т.е. грека, или христианин русина, да умрет там же, где учинит убийство. Ежели же убежит учинивший убийство и ежели он имеет достаток, то часть его, т.е. что ему принадлежит по закону, да возмет ближний убиенного, но и жена убившего да удержит то, что ей принадлежит по закону. Ежели же убийца, убежав, не оставит имения, то иск не прекращается до тех пор, пока его не отыщут и не казнят смертию». Настоящая статья указывает на замечательное развитие права в Олегово время, именно в том, что по закону невинная жена не отвечала за виноватого мужа, гак что с первого взгляда эту статью можно почесть за заимствованную из римского права и внесенную в договор византийцами; но назначение смертной казни, малоупотребительной в подобных случаях по римскому праву, и особенно замена смертной казни выкупом или отдачей имущества убийцы ближним убитого, совершенно не известное по римскому праву и сильно развитое в древнем русском праве, ясно указывают, что настоящая статья выражает чисто русский закон Олегова времени; даже та часть статьи, где жена не отвечает своим имением за виноватого мужа, нисколько не может указывать на византийское влияние, ибо, с одной стороны, во всем последующем русском законодательстве невинная жена никогда по закону не отвечала за виновного мужа, а с другой, и в древних исландских законах, известных под именем Gragas, тоже говорится, что ежели между супругами общность имения не была утверждена особым актом, то в случае денежного взыскания на одном из них виноватый платит только из своего имения, не касаясь имения, принадлежащего другой половине. То же встречаем и в древних Моравских законах, как видно из грамоты Премысла Оттокара (1229 года), где сказано: «Всякий убийца обязан был платить суду 200 денаров, а жена его оставалась без проторей». Следовательно, этот закон, поскольку был общим для многих скандинавских и славянских законодательств, постольку был общим и для Руси, как страны, составленной из элементов славянских и скандинавских. То обстоятельство, что кровавая месть в случае бегства убийцы могла быть заменена имуществом бежавшего, показывает, что русское общество во времена Олега стояло на той ступени развития, когда месть была ограничена судом и голова убийцы могла быть выкуплена его имуществом. Но этот выкуп был только что вводим, он еще не был определен, назначался только в случае бегства убийцы, и обычай торговаться с родственниками убитого о выкупе убийцы еще не существовал. Эту первую степень смягчения мести мы видим в славянских, скандинавских и вестготских законах. По этим последним убийца мог вступать в договор о выкупе с родственниками убитого, но прежде этого он должен был бежать в пустыню, в дикие леса и только по прошествии 40 дней после убийства мог вступать в переговоры через своих родственников. Если родственники убитого не соглашались на выкуп, то убийца мог снова возобновить свое предложение через год; если и во второй раз его предложение отвергалось, то по прошествии года он мог вступить еще раз в переговоры. Но если и на этот раз не было согласия, то убийца лишался всякой надежды выкупить свое преступление.Четвертая статья договора свидетельствует, что личные обиды, а именно побои и раны, в современном Олегу русском обществе также подчинялись суду, и обиженный получал определенное законом денежное вознаграждение. Вот изложение самой статьи: «Ежели кто ударит кого мечом, или прибьет каким любо другим орудием, то за сие ударение или побои по закону русскому да заплатит пять литр серебра. Ежели же учинивший сие не будет иметь достатка, — да отдает столько, сколько может, да снимет с себя и ту самую одежду, в которой ходит, а в остальном да клянется по своей вере, что у него некому помочь в платеже, после чего иск прекращается». Эта статья вполне согласна со всем последующим русским законодательством, в котором постоянно личные обиды оценивались денежными пенями; так в Русской Правде читаем: «Аще ли кто кого ударит батогом, любо жердью, или рогом, то 12 гривен». Окончание настоящей статьи договора, по которому виновный должен поклясться, что у него некому помочь в платеже, весьма важно для нас тем, что указывает на русский закон о дикой вире, развитый вполне в Русской Правде, по которому община некоторым образом отвечала за своего члена и участвовала в платеже виры.
Очевидно, что зачатки этого общинного закона уже существовали при Олеге в виде круговой поруки членов общины за своего члена, обязанного платить виру или продажу, точно так же, как подобные общества были в Скандинавии под именем герадов, которые были не что иное, как гражданский союз, заключенный по общему согласию различных землевладельцев для охраны взаимного спокойствия и безопасности.Пятая статья договора говорит, что по русскому закону в Олегово время при преследовании ночного вора хотя и допускалось некоторое самоуправство, но только в крайности, когда вор был вооружен и оказывал сопротивление; в статье именно сказано: «при поимке вора хозяином во время кражи, ежели вор станет сопротивляться, и при сопротивлении будет убит, то смерть его не взыщется». Но в противном случае, т.е. когда вор не сопротивлялся и позволял себя связать, законы Олегова времени, равно как и Русская Правда, строго наказывали и запрещали всякое самоуправство и требовали, чтобы вор был представлен на суд и подвергся наказанию, определенному законом. В Олеговом договоре по русскому закону было постановлено: ежели вор при поимке во время сопротивления был убит, то хозяин возвращал себе только покраденное вором; но ежели вор был связан и представлен на суд, то должен был возвратить и то, что украл, и сверх того заплатить хозяину тройную цену украденного. Здесь относительно тройной цены, кажется, по византийскому настоянию, в договор было внесено римское quadrupli, по которому открытое воровство наказывалось вчетверо, т.е. возвращалась украденная вещь или цена ее и сверх того, в наказание, тройная цена вещи. По Русской же Правде, в наказание за воровство назначалась не тройная цена украденной вещи, а особенная пеня, называвшаяся продажей. Настоящая статья Олегова договора, преследуя воровство, в то же время запрещает и наказывает почти одинаково с воровством насилие, совершаемое кем-либо под видом обыска, будто бы по подозрению в воровстве. Именно в статье сказано: «Ежели по подозрению в воровстве кто будет делать самоуправно обыск в чужом доме с притеснением и явным насилием, или возмет, под видом законного обыска, что-либо у другого, то по русскому закону должен возвратить в трое против взятого».
Наконец, преследование преступников по русскому праву, современному Олегу, не прекращалось и за пределами Русской земли; закон требовал их возвращения и тогда, когда они успевали скрыться за границу, как прямо говорит 12-я статья договора: «Между торгующими руссами и различными приходящими в Грецию и проживающими там, ежели будет преступник и должен быть возвращен в Русь, то руссы об этом должны жаловаться христианскому царю, тогда возьмут такового и возвратят его в Русь насильно». Это настойчивое преследование преступников даже за пределами Русской земли служит явным свидетельством могущества власти и закона в тогдашнем русском обществе.