Глава 3. Охрана общественного порядка на Дальнем Востоке России в дореволюционный период
Кроме борьбы с особо тяжкими правонарушениями, т.е. преступлениями, правоохранительные органы в дореволюционный период были призваны бороться и с такими социальными явлениями негативного характера (отклоняющегося поведения) как пьянство, алкоголизм, наркомания, нищенство, бродяжничество, проституция, беспризорность, тунеяндство, хулиганство, которые являлись основными причинами роста преступности.
Некоторые из этих явлений дореволюционными законами были отнесены к разряду преступных деяний (например, бродяжничество и позже торговля наркотиками), другие дозволялись в ограниченных пределах и под контролем полиции (проституция, нищенство), с третьми пытались бороться путем административных репрессий, косвенно (пьянство, хулиганство, беспризорность, тунеяндство). Широкое распространение в крае к началу ХХ в. различных антисоциальных явлений немало способствовало росту преступности. Например, по причине пьянства часто происходили ссоры, драки и разного рода буйства, доходившие иногда до убийства[153].Большое профилактическое значение имела борьба с притоносодержательством. Общественная опасность содержания тайных притонов заключалась в том, что притоны как места скопления криминального элемента способствовали росту таких преступлений как тайная проституция, запрещенные азартные игры, наркобизнес, шинкарство, контрабанда, бродяжничество и др. В притонах производилась скупка краденного, в них находили убежище преступники, процветало производство фальсфицированных товаров, ценных бумаг, денег и документов. Притонами становились различные пивные, харчевни, постоялые дворы, гостиницы, бани и прочие заведения подобного рода.
В целях борьбы с притоносодержательством, полиция имела право на привлечение содержателей притонов к уголовной и административной ответственности, а также на закрытие самих притонов.
В городах Дальнего Востока борьба с притоносодержательством имела низкие результаты, так как нередко работу эту приходилось вести в трудных условиях и с большим риском в перенаселенных трущобах китайских и корейских кварталов.
Там возникло и процветало множество тайных притонов наркомании: опиекурильни, банковки и т.п.Тем не менее, правоохранительные органы довольно энергично пытались бороться с этим злом. Так, во Владивостоке весной и осенью 1902 г. полицейские совершали обходы по китайским домам и разгоняли «банковки» (игорные притоны), устраивали обыски с целью обнаружения опиекурилен[154]. В конце 1907 г. владивостокский полицмейстер издал на китайском языке объявление, воспрещавшее китайские азартные игры под страхом строгой ответственности. Кроме того, он же распорядился, чтобы к 14 ноября все китайские игорные дома, банковки и опиекурильни были закрыты. Тем полицейским приставам, в чьих участках они будут обнаружены после указанного срока, грозило наложение строгих взысканий[155].
В то же время полицию часто обвиняли в попустительстве притонам. Так, по сообщениям местных газет, владивостокская полиция сделала выгодной статьей своего побочного дохода страсть китайцев к курению опиума и азартным играм. Хотя опиекурильни и банковки были запрещены законом, полиция смотрела на них сквозь пальцы, за что хозяева этих заведений ежемесячно платили полицейским чинам до 1000 рублей[156].
Органы общей полиции играли важную роль в предупреждении распития спиртных напитков в общественных местах, случаев нахождения в нетрезвом виде, устранении условий для сборища пьяниц в общественных местах, обеспечении строгого контроля в торговле спиртным. Пресекался незаконный алкогольный бизнес частных лиц. Так, в 70-е годы XIX в. решено было прекратить бесконтрольное производство ханшина (китайской водки) на российской территории. Запрет на производство ханшина объяснялся следующими причинами: конкуренцией с государственной винной монополией; ростом в крае числа непостоянно проживавших китайцев; развитием массового переселения в край русских крестьян; вредом, наносимым ханшином здоровью; различными конфликтами, возникающими на этой почве между русским и китайским населением[157]. Кроме того, китайская водка еще в 60-е годы XIX в.
была отправлена в Петербург на исследование, где медицинским советом МВД была признана вредной для здоровья. С этого момента на основании Высочайше утвержденного 2 апреля 1862 г. мнения Государственного совета, китайская водка была официально запрещена к привозу в пределы Российской империи[158]. Предписанием военного губернатора Приморской области от 28 июня 1877 г., во исполнение предложения генерал-губернатора Восточной Сибири, производство ханшина дозволялось «исключительно русским подданным инородцам южных округов Приморской области только для собственного употребления», ввозимые же из-за границы китайские спиртные напитки требовалось безусловно конфисковать и при отсутствии возможностей для хранения – уничтожать[159].Однако запретительные меры в отношении производства и торговли ханшином длительное время не применялись с должной строгостью из-за боязни возможных политических осложнений с Китаем по поводу нарушения статей Айгуньского и Пекинского договоров, которые оговаривали право китайских подданных, оседло проживающих на территории Приамурья и Уссурийского края, заниматься своими традиционными промыслами[160].
Когда же русская администрация в фискальных целях начала борьбу за запрещение производства и продажи ханшина, китайские заводчики легко приспособились к новым условиям, и их бизнес, теперь уже полулегальный, продолжался в прежнем объеме. Часть ханшинных заводов была перебазирована ими в глубокую тайгу, подальше от русских властей. Кроме того, быстро были построены новые заводы у самой границы, в Маньчжурии, и теперь уже оттуда водку беспрепятственно переправляли в Приамурский край, поскольку по Петербургскому трактату 1881 г. разрешался беспошлинный ввоз спиртных напитков из Китая в Россию[161]. Таким образом, принятые русской администрацией меры привели лишь к резкому сокращению производства китайской водки непосредственно на территории российского Дальнего Востока, но не могли прекратить ее поступление из Маньчжурии и повлиять на сокращение спроса на нее в крае по причине плохой охраны границы, слабого развития отечественной виноторговли в крае, дешивизне и доступности китайской водки.
В 1882 г. вышло распоряжение военного губернатора Приморской области об уничтожении сулевых заводов. Несмотря на это, китайские заводы продолжали функционировать в Южно-Уссурийском крае, потому что заводчики платили крестьянским обществам крупные деньги за «приемный договор» и давали взятки администрации[162].
Большую проблему представляла регулирование торговли спиртным. Торговцы находили гораздо более выгодным торговать водкой, чем какими-либо другими товарами. Особенно сильно была развита торговля в недозволенное время среди китайцев, причем бороться с ней полиции было почти невозможно, так как у каждой китайской лавки находилось всегда несколько сторожей-китайцев, которые следили за каждым движением чинов полиции[163].
В начале ХХ в. борьба с пьянством, «шинкарничеством», незаконным изготовлением алкогольных напитков и контрабандой спирта стала одним из наиболее важных направлений деятельности полиции. Местной администрацией неоднократно принимались постановления о борьбе с пьянством, которыми полиция обязывалась вести активную работу по выявлению лиц, незаконно вырабатывающих алкогольные напитки и нарушающих общественный порядок. За появление в общественном месте лиц в нетрезвом состоянии или совершающих хулиганские действия устанавливались различные наказания. Так, с целью борьбы с пьянством был издан ряд обязательных постановлений Приамурского генерал-губернатора: от 12 апреля 1912 г. № 20 (раздел 9, параграф 1), от 28 января 1914 г. № 200 (п.2) и от 1 сентября 1914 г. № 529. Эти постановления предусматривали наложение на виновных серьезных наказаний в административном порядке (штрафа до 3000 рублей или ареста до трех месяцев)[164].
Меры, принимавшиеся государством в области борьбы с пьянством и алкоголизмом, не давали должного эффекта, как видно потому, что были направлены не на коренную борьбу с пьянством, а лишь преследовали цель «контролировать положение», несколько ограничивать пьянство.
Вступление России в Первую мировую войну серьезно изменило позицию правительства в алкогольном вопросе.
Оно было вынуждено пойти на крайние меры – законодательно запретить продажу алкоголя, фактически ввести «сухой закон». Эта мера, прежде всего, была вызвана необходимостью гарантировать быстрое и спокойное проведение мобилизации в разгар уборочной работ. В первый же день мобилизации последовало распоряжение о повсеместном запрещении продажи спиртных напитков до сентября 1914 г. (Однако «сухой закон», даже постепенно смягчающийся, просуществовал вплоть до 1917 г.). При этом запрет не касался продажи церковного вина в храмах и всех видов спиртных напитков в «привилегированных» питейных заведениях – ресторанах 1-го разряда и буфетах при собраниях и клубах[165]. Исполнение данного постановления возлагалось на органы полиции. Принимались строгие меры, направленные против нарушений общественного порядка, контрабанды спирта и самогоноварения.Весной 1915 г. в виду усилившегося провоза и проноса контрабандного спирта в крепость Владивосток и появления пьяных на улицах, военный губернатор объявил во всеобщее сведение, что лица, виновные в нарушении обязательных постановлений Приамурского генерал-губернатора, направленных на борьбу с пьянством, помимо наложения на них наказаний в порядке административном, по соглашению с комендантом крепости, будут высылаться из пределов крепостного района[166].
В 1915 г. был принят новый закон, сурово каравший за появление в публичном месте в пьяном виде. При наличии явного опьянения виновные подвергались: в первый раз – аресту на время от семи дней до двух недель или денежному взысканию от 25 до 50 рублей; во второй раз – аресту на время от двух недель до одного месяца или денежному взысканию от 50 до 100 рублей; в третий раз – аресту на время от одного до трех месяцев или денежному штрафу от 100 до 300 рублей[167].
«Сухой закон» не решил алкогольной проблемы в России. Антиалкогольная компания, начатая в 1914 г., проводилась поспешно и неумело. Для укрепления трезвости одних запретительных мер было недостаточно. Искоренить пьянство административно-правовыми методами, даже доведенными до уровня крайней жестокости, было невозможно.
В то же время негативные последствия принятия «сухого закона» вскоре затмили все положительные его результаты. Ухудшение жизненных условий в связи с войной привело лишь к развитию суррогатного пьянства и употреблению денатурата, быстро начавших расти уже с первого года войны. Усилилось самогоноварение[168]. Тайное винокурение получило широкое распространение на Дальнем Востоке. Сначала оно существовало преимущественно в районах, отдаленных от границы, куда не доходил контрабандный спирт. Поэтому там развивалось так называемое «шинкарничество», т.е. тайная продажа спиртных напитков без официального разрешения на торговлю спиртным. Но с введением в 1914 г. «сухого закона» нелегальные производство и торговля алкоголем быстро распространилась повсюду[169]. Кроме того, запрет на продажу алкоголя привел не только к его тайному изготовлению, но и к росту контрабанды.Борьба с проституцией осложнялась тем, что города Дальнего Востока отличались одними из самых высоких показателей в стране по уровню проституции. Так, в 1909 г. в Николаевске-на-Амуре было зарегистрировано 116 поднадзорных проституток (что составляло коэффициент 16,6 на 1000 жителей), во Владивостоке – 379 (коэффициент 14,2), в Никольске-Уссурийском – 157 (коэффициент 11,7), в Хабаровске – 165 (коэффициент 10,1), что значительно превышало аналогичные показатели Петербурга (2,0) и Москвы (0,9)[170].
Развитию проституции на Дальнем Востоке способствовали как общие факторы (приниженный статус женщины в обществе, малый уровень образования, тяжелая экономическая ситуация в стране и другие), так и местные особенности социально-демографического развития, а именно – неравномерное распределение численности лиц мужского и женского пола в составе населения. Дореволюционными авторами приводились данные о преобладании мужского населения над женским в шесть раз. Кроме того, на Дальнем Востоке соотношение между мужчинами и женщинами изменялось в сторону увеличения мужского населения за счет мужчин-иностранцев, особенно китайцев. Этими факторами были обусловлены более высокие показатели по росту проституции на Дальнем Востоке, чем в целом по стране[171].
Власти видели в проституции прежде всего угрозу боеспособности армии, так как она являлась главной причиной распространения венерических заболеваний. В борьбе с проституцией в России были испробованы все средства – и полный запрет, и разрешение на определенных условиях под контролем государства.
В 40-х годах XIX в. Россия становится на путь регламентации проституции, идея которой впервые была реализована во Франции. Данный режим проституцию в целом не запрещал. Признав, что это явление нельзя уничтожить, власти пытались его ограничить и поставить под контроль государства. Главным видом социального контроля за проституцией была ее регламентация, воплощавшаяся во врачебно-полицейском надзоре за проституцией с помощью специальных комитетов, который сменил предыдущий, чисто репрессивный контроль. Фактически проституция была легализована, введена ее регистрация в качестве профессии.
Система регламентации была основана на двух началах: 1) тайная проституция недопустима; 2) явная, зарегистрированная – терпима. Исходя из этого, регламентация складывалась из следующих моментов: 1) регистрация проституток, 2) дома терпимости, 3) обязательный регулярный медицинский осмотр проституток, 4) обязательное лечение заболевших[172].
С 1843 г. начинают создаваться врачебно-полицейские комитеты в Санкт-Петербурге, Москве, Риге и других крупных городах. В большинстве же городов дореволюционной России регламентация проституции совершенно отсутствовала [173].
В целях борьбы с тайной проституцией большое внимание обращалось на профилактику притоносодержательства и таких сопутствовавших проституции явлений как пьянство, наркомания, установлению строгого контроля за общественными заведениями: банями, ресторанами, гостиницами и пр. Проводилась регистрация легальных проституток. Одновременно за женщинами, замеченными или заподозренными в занятии проституцией, устанавливался негласный надзор. Практиковались также такие способы борьбы с тайной проституцией как облавы, задержание проституток, принудительное освидетельствование, выдача «желтых билетов».
Для облегчения надзора власти предпочитали группировать «комиссионных» проституток в своеобразных гетто (публичные дома, дома терпимости, предписанные районы проживания и т.п.)[174]. Согласно закону надзор за публичными домами лежал на общей полиции. Эти дома старались концентрировать в одном районе города, подальше от госучреждений и учебных заведений[175]. Например, в Никольске-Уссурийском в 1912 г. дома терпимости были перенесены из центра на окраину города – с Японской на Павленковскую и Княжескую улицы[176].
Большую роль в регулировании проституции, в контроле за нераспространением венерических заболеваний играли врачебно-полицейские комитеты, состоявшие из представителей полиции и врачебного персонала[177]. В 1897 г. такая организация была создана во Владивостоке. По приказу губернатора в областном центре учреждался врачебно-полицейский комитет, в состав которого должны были войти: председателем – местный полицмейстер, членами – городовой врач, один из местных военных врачей и один штаб-офицер или обер-офицер из местного гарнизона, по назначению военного начальства, один из морских врачей и один офицер от морского ведомства, по назначению от морского начальства, один представитель от городского управления, по назначению городской думы и, наконец, один из чиновников городской полиции, по назначению полицмейстера. Данный чиновник являлся, кроме того, ближайшим исполнителем распоряжений комитета или его членов, имеющих право отдельного распоряжения по тому или другому предмету деятельности комитета. Созданному врачебно-полицейскому комитету надлежало руководствоваться в своей деятельности законами и правительственными распоряжениями, сгруппированными в изданном медицинским департаментом МВД своде узаконений и распоряжений правительства по врачебной и санитарной части в Российской империи[178]. Позже комитет возглавлялся вице-губернатором в качестве его председателя, и имел в своем распоряжении лечебницу (которую называли также «полицейской больницей»), где проводилось освидетельствование и лечение проституток. Ее штат состоял из заведующего врача, трех фельдшериц, акушерок, двух смотровых врачей, заведующей хозяйством сестры милосердия, надзирателя[179].
Врачебно-полицейские комитеты, возглавлявшиеся полицмейстерами, существовали также в Хабаровске, Николаевске-на-Амуре и других дальневосточных городах[180]. В Никольске-Уссурийском была создана лечебница врачебно-полицейского комитета на 10 мест[181].
Врачебно-полицейские комитеты обязаны были выявлять и ставить под надзор полиции активных проституток, выдавая им «желтые билеты». Большое место занимала профилактика заболеваний. Например, одним из требований комитетов было, чтобы каждое утро проститутки принимали ванну или мылись в бане[182].
В то же время тайная проституция, неподконтрольная надзору полиции, находилась под строгим запретом. Полиция вела активную борьбу с нелегальными домами и незарегистрированными проститутками. Их отслеживали, провоцировали на контакт, арестовывали, наказывали, подвергали принудительному медицинскому освидетельствованию. Трущобную проституцию пытались задавить силой государственной машины. Общая полиция, перегруженная многочисленными обязанностями, обычно прибегала только к одной мере – облавам и задержанию на улицах, в трактирах, портерных, банях, гостиницах и ночлежных домах подозрительных женщин. Проводились также регулярные вечерние обходы злачных мест, задержания тайных проституток и заподозренных в этом промысле. Во время ночных облав полицейскими агентами захватывались проститутки низшего разряда, ютившиеся по "квартирным углам", постоялым дворам и ночлежкам. Если освидетельствование подтверждало частые сексуальные контакты задержанной, то ее привлекали к "исправительным взысканиям" и ответственности по ст. 44 «Устава о наказаниях» за тайную проституцию и принудительно, после оплаты большого штрафа, зачисляли в официальные проститутки с выдачей «желтого билета» и со всеми вытекающими из этого положения следствиями, либо высылали этапным порядком на родину[183]. В начале ХХ в. были запрещены портерные и пивные с женской прислугой, так как заведения этой категории служили притонами разврата и преступлений, кроме того, были невыгодны и в налоговом смысле [184].
Определенные успехи в этом направлении были и у местной полиции. Неоднократно пресекалась деятельность тайных публичных домов, организаторы которых несли заслуженное наказание. Большую проблему составляли тайно промышлявшие одиночки, которых полиция вылавливала где только могла и жестоко карала. Следует отметить, что активную деятельность по преследованию тайной проституции на Дальнем Востоке полиция развернула только в начале ХХ в.[185]
Малая успешность в борьбе с развитием проституции объяснялось во многом тем обстоятельством, что создать специализированную, по особым профессиональным критериям подготовленную полицию нравов в России не удалось. Ее служащие, получая скудное вознаграждение, легко поддавались возможностям злоупотреблений, вымогательств, попустительства, что сильно вредило делу. Нередки были аресты и передачи в суд полицейских или членов врачебно-полицейских комитетов за взяточничество с притоносодержателей и проституток, за поборы с домов терпимости или даже эксплуатацию этих домов под чужими именами[186]. Подобные скандалы возникали и на Дальнем Востоке. Так, вице-губернатор Приморской области В.И. Лодыженский в начале ХХ в. обвинялся в покровительстве владивостокскому полицмейстеру Шадрину, который должен был быть отдан под суд за потворство домам терпимости и сознательное допущение в них малолетних[187].
Закон официально запрещал проституцию, поэтому налицо было противоречие между ним и сложившейся практикой. Государство само оказывалось нарушителем изданного им закона. В конечном итоге государство вынуждено было пойти навстречу противникам регламентированной проституции. В 1909 г. по ходатайству «Российского общества защиты женщин» Государственная Дума издает ряд законов о мерах по пресечению торга женщинами в интересах разврата, о наказаниях за притоносодержательство, сутенерство и сводничество в целях разврата, особенно за вовлечение в ряды проституток лиц до 21 года, за международный торг женщинами, была подготовлена программа расширения женского образования для девушек низших и средних классов[188].
В 1910 г. Россия подписала «Международную конвенцию о пресечении торга женщинами», 7 октября 1911 г. ратифицированную императором[189]. Одновременно с этой конвенцией Россия подписала «Соглашение о пресечении обращения порнографических изданий»[190].
Следует признать, что существовавший в реальности надзор за проституцией в дореволюционной России был весьма несовершенен. Вместо благородного заботы о народном здравии многое свелось к полицейскому произволу[191]. В конечном итоге, к Февральской революции 1917 г. система врачебно-полицейской регламентации («полицеизма») дискредитировала себя[192]. Административно-правовые средства, сочетаемые с мерами медицинского и иного надзора за этим явлением, требовали большего усовершенствования и более эффективного использования. Большую роль в ограничении проституции, пресечении ее широкого распространения могли бы сыграть целенаправленные меры культурно-воспитательного, санитарно-просветительного характера.
В начале ХХ в. российская общественность была обеспокоена появлением, казалось бы, нового вида преступления – хулиганства, как стали называть различного рода бесчинства, подчас весьма жестокие и не имевшие видимых мотивов. Очень часто хулиганским проявлениям сопутствовал вандализм[193].
Хулиганские поступки получили особенно широкое распространение в результате социальных потрясений, вызванных утверждением капитализма в России, что повлекло за собой неизбежное разложение патриархального общества. Причины этого – распространившийся нигилизм в отношении к традиционным этическим ценностям, произвол официальных властей, экономические трудности, приведшие, в частности, к невиданному до того росту числа беспризорных детей. Причинами хулиганского поведения нередко называли неблагополучную обстановку в семье. Большинство случаев совершения хулиганство было связано с употреблением алкоголя.
В начале ХХ в. в России, в том числе и на Дальнем Востоке, хулиганство получило особо опасную форму уличных погромов. Определенную роль в их распостранении играли черносотенные организации. Как правило, погромы имели этническую направленность[194]. На Дальнем Востоке агрессия толпы часто обращалась против китайцев, корейцев, японцев. В частности, начало революционных событий в конце 1905 г. во Владивостоке носили характер погрома, поводом к которому послужила ссора подвыпившего солдата с китайским торговцем. Пострадали от разбушевавшейся толпы также больше всего китайцы. Очевидец писал: «В продолжении двух дней, 30-31 октября, весь город был страшно разгромлен толпами хулиганов. Потери города материальные могли быть выраженными цифрою 8-10 миллионов. Сколько во время погрома было человеческих жертв – неизвестно»[195].
Происходили в то время погромы и меньшего масштаба – во Владивостоке, Хабаровске и других городах, причем они сопровождались пожарами и попытками поджогов. Хулиганским действиям толпы способствовали распространяющиеся подстрекателями слухи о повсеместных погромах[196].
По указанным причинам хулиганство, которое понималось как преступления, нарушения общественного порядка «просто так», становится предметом серьезной озабоченности не только общественности, но также государственных деятелей. Это новое бедствие обратило на себя внимание властей, в МВД и Министерстве юстиции стали изучать вопрос о мерах борьбы с хулиганством[197]. В 1913 г. по этому поводу в журнале Министерства юстиции появился ряд статей, названия которых говорили о некоторой растерянности государственных деятелей[198].
Большинство юристов склонялось к мнению, что хулиганство как социальное явление если и может быть учитываемо законодателем при назначении наказания за противоправные деяния, то не посредством признания хулиганства самостоятельным составом преступления, а лишь в том смысле, что наличие некоего «хулиганского мотива» должно отягчать ответственность за совершение конкретного, предусмотренного законом правонарушения. Иное означало бы признание возможности угрожать наказанием за совершение действий, заранее законом не определенных, просто за плохое поведение, предоставив тем самым суду широкие возможности для произвола в применении уголовного наказания[199]. Иногда делались попытки подвести под понятие хулиганства все проявления социального протеста[200].
Тем не менее, в начале второго десятилетия ХХ в. проводится целый цикл государственных мероприятий, направленных на стабилизацию положения в стране, в частности, на борьбу с хулиганством. В МВД при министре внутренних дел Н.А. Маклакове были изданы в административном порядке Временные правила для борьбы с хулиганством. В 1912 г. созывалось специальное совещание губернаторов для выработки мероприятий борьбы с хулиганством. По всей стране проходят многочисленные губернские и уездные земские и дворянские собрания по этой проблеме. В 1913 г. проходят три заседания Государственной Думы (8 марта, 15 апреля и 29 апреля), посвященные вопросу о хулиганстве, его причинах и способах борьбы с ним, на рассмотрение Думы вносится соответствующее законодательное предложение[201].
Хулиганство, возникнув как реакция патриархального общества на усиливающуюся урбанизацию, имело городское происхождение, но вскоре стало проникать и в деревню.
Среди причин развития хулиганства называлось прежде всего пьянство, а также безделье и отсутствие культурно организованного досуга у молодежи, неполный охват детей учебой, недостаток надзора за порядком в местах публичного скопления.
В качестве основных мер борьбы с широко распространившейся уличной преступностью, в том числе и с хулиганством, принимались следующие меры:
- был принят закон об ответственности за погромы в сельской местности;
- привлечение дворников и ночных сторожей к содействию полиции при задержании сопротивляющихся хулиганов и пьяных;
- ограничение продажи спиртных напитков;
- увеличение числа полицейских постов и ночных обходов.
Однако борьба с хулиганством имела сложную форму, так как часто наблюдалось полное отсутствие помощи полиции со стороны населения.
Росту числа правонарушителей способствовала неналаженность паспортной системы. С целью обеспечения «порядка и благочиния», предупреждения преступлений и обнаружения преступников на Дальнем Востоке в рассматриваемый период предпринимались попытки установить контроль за местожительством отдельных категорий населения, относимых к числу наиболее склонных к криминальной деятельности. Так, ссыльнокаторжные, по окончании определенных судебными приговорами сроков работ, распределялись на вечное поселение, где находились под надзором полиции. По истечении 10 лет причисленный к крестьянскому обществу ссыльнопоселенец мог переходить в сословие крестьян и освобождался от действия на него «Устава о ссыльных», получал свободу передвижения, однако только в пределах Сибири[202].
Немалый вклад в борьбу с бродяжничеством вносили паспортные подразделения полиции. Паспортная система с обязательной регистрацией использовалась для обеспечения сбора налогов и воинской повинности, а также для полицейских целей.
Более успешному розыску различного рода преступников способствовало принятое в 1895 г. новое «Положение о видах на жительство», в котором предусматривалось ограничение выдачи паспортов и других документов, удостоверяющих личность, лицам, состоящим под полицейским надзором, а также ссылаемым на поселение. В видах на жительство ранее судимым лицам должна была делаться отметка о существе приговора, запрете проживания или пребывания в столичных, губернских городах и некоторых других местностях[203].
Изданный в 1903 г. «Устав о паспортах» с изменениями и дополнениями 1906-1909 гг., принципиально не отличался от «Положения о видах на жительство». «Устав» закреплял различия в правах и документировании отдельных групп населения в зависимости от их сословия, рода занятий, имущественного положения, национальности и вероисповедания. Выдаваемый по месту постоянного проживания вид на жительство служил удостоверением личности и давал право на отлучку с места жительства только в тех случаях, когда это право специально удостоверялось. Вводились ограничения на поселение и получение документов как общего порядка (например, «черта оседлости» для еврейского населения, ограничения для цыган, запретная зона вокруг столиц и губернских городов), так и для лиц, судимых и находящихся под надзором полиции. Подобные меры к регистрации населения вводились и на Дальнем Востоке.
29 марта 1902 г. было издано распоряжение министра внутренних дел «Об установлении в гг. Владивосток, Хабаровск, Николаевск и Никольск-Уссурийском, Приморской области, обязательного для хозяев домов и заведующих оными объявления полиции о лицах, прибывших в дома и выбывших из них»[204]. В развитие данного распоряжения военный губернатор Приморской области Чичагов издал постановление № 26676 от 15 октября 1902г.[205]
Кроме того, в конце ХIХ – начале ХХ в. с целью установления контроля за массовой иммиграцией китайцев и корейцев в Приамурский край и ее ограничения, для установления действенного надзора за проживающим на территории края китайским и корейским населением была принята специальная система мер по его учету. С этой целью местными властями были изданы правила о выдаче китайским и корейским подданным при въезде их в Россию особых русских билетов на жительство со взиманием с них сбора 5 руб. 40 коп. (или 10 руб. 40 коп. со штрафом), а также о снабжении их личными (регистрационными) наемными книжками. В частности, паспорта для китайцев были введены Приамурским генерал-губернатором в 1885 г.[206] В 1899 г. особые правила о порядке выдачи китайским подданным русских билетов на жительство и о визировании китайских паспортов были введены и в Забайкалье[207]. Таким образом, на данную категорию иностранцев не распространялись общие правила паспортного устава о порядке выдачи иностранцам русских билетов на жительство и визирование их национальных паспортов[208]. По мнению военного губернатора Приморской области П.Ф. Унтербергера, «наши законоположения о правах иностранцев к китайцам не применимы»[209].
До 1902 г. китайские отходники, т.е. прибывавшие на русский Дальний Восток на заработки, подчинялись общим для всех иностранцев правилам въезда и проживания. При переходе границы они должны были предъявлять на пограничных пунктах свои национальные паспорта, визированные русскими консульствами за границей. Но даже если виза в паспорте отсутствовала, она ставилась пограничными властями[210].
В 1902 г. порядок визирования был изменен. Так как из-за отсутствия необходимой информации в край прибывало немало преступников, визирование паспортов китайцев, желающих въехать на территорию Российской империи, было поручено исключительно чиновникам министерства иностранных дел за границей. Однако многие отходники, не желая тратить лишние деньги и время на получение виз, ехали на русский Дальний Восток без них и переходили границу нелегально[211].
Виза в национальном паспорте китайца давала ему право проживания или неоднократного перехода границы в течение месяца. По истечении этого срока китайцы обязаны были получить русский билет на жительство, действительный в течение года. Данный документ выдавался с разрешения военного губернатора области при условии поручительства за благонадежность его владельца со стороны местного китайского общества и старшины китайской общины. Регистрации подлежали все прибывающие в область китайцы (а затем и корейцы), а также лица этих же национальностей, находящиеся и проживающие на ее территории. Им производилась выдача обычных и штрафных русских билетов. Китайцы и корейцы, оказавшиеся на российской территории без национальных паспортов и русских билетов, а также жившие по просроченным билетам платили штраф 5 руб. и получали русский билет за установленную плату. Обязанности по регистрации были возложены главным образом на полицию. Так, во Владивостоке выдачей русских билетов занимались: Владивостокское полицейское управление и участковые приставы, ЖПУ Уссурийской железной дороги и начальник Владивостокского отделения этого управления. В других местностях билеты выдавали полицмейстеры, уездные начальники и становые приставы, в казачьих станицах и поселках - станичные и поселковые атаманы[212].
Нарушавшие правила проживания, жившие по чужому билету или передававшие свои билеты другим лицам, подлежали высылке за границу. Однако эти правила постоянно нарушались не только китайцами и корейцами, но и самой русской администрацией. Отходники в большинстве случаев переходили границу нелегально и не в установленных местах. В случае поимки их полицейскими, они стремились откупиться от грозившего им выдворения. Широко распространено было проживание отходников по чужим паспортам и билетам, так как сами они не придавали большого значения этим формальностям, а русским полицейским сложно было установить их личность. Высылка нарушителей паспортного режима на их родину не приносила должных результатов, так как при слабо охраняемой границе они вновь оказывались на территории края[213].
В 1900 г. Приамурский генерал-губернатор Н.И. Гродеков установил правила, ограничивавшие допуск китайцев на золотые промыслы. В 1908 г. его приемник П.Ф. Унтербергер издал правила, запрещавшие въезд китайских рабочих на прииски без выкупа русских паспортов. Наконец, в 1911 г. генерал-губернатор Н.Л. Гондатти предписал всем горным исправникам с 1 января 1912 г. выселить с приисков всех китайцев, не имеющих национальных визированных паспортов. На практике эта мера вызвала почти сплошное выселение китайских рабочих, так как очень немногие имели надлежащие документы. Между тем численность китайцев составляла к тому времени 2/3 общего числа приисковых рабочих[214].
Невозможность контролировать указанными средствами подвижный китайский и корейский элемент привела к появлению в начале ХХ в. личных наемных книжек. Впервые они были введены в Харбине для усиления надзора за китайскими работниками, где для этого при полицейском управлении была организована контора по регистрации служащих-китайцев на КВЖД. Вскоре это нововведение было позаимствовано вновь назначенным Приамурским генерал-губернатором Н.Л. Гондатти и распространено на весь Дальний Восток. Изданное 25 февраля 1911 г. обязательное постановление генерал-губернатора для городов Благовещенска, Владивостока, Николаевска-на-Амуре, Никольска-Уссурийского и Хабаровска воспрещало кому бы то ни было иметь у себя в качестве прислуги, низших служащих и домашних рабочих китайцев без личных наемных книжек. Следующим обязательным постановлением генерал-губернатора № 20 от 12 апреля 1912 г., китайцы, проживавшие в этих городах, были обязаны получать личные (регистрационные) книжки с двумя фотографическими карточками[215].
Регистрация данной категории работников проводилась в местных городских полицейских управлениях, в созданных столах регистрации китайских служащих. Распоряжением военного губернатора Приморской области в 1912 г. такое бюро по регистрации китайцев было учреждено при Владивостокском городском полицейском управлении. Штат бюро состоял из заведующего, кассира (он же бухгалтер), фотографа, переводчика, 10 служащих, сторожа, караульного и рассыльного[216]. 10 марта 1915 г. губернатором была утверждена особая инструкция, в которой был определен общий порядок деятельности бюро по регистрации китайских граждан. Бюро занималось выдачей китайцам регистрационных книжек, которые получались строго на основании наличия у них русского билета (вида на жительство) и где оставались по две фотографии каждого китайца (анфас и в профиль). При возвращении китайцев на родину книжки на границе изымались[217].
Личная наемная книжка содержала две фотографии ее владельца (анфас и в профиль), его основные данные: имя, присвоенный ему личный номер, уроженцем какой провинции он является, возраст, семейное положение. В ней указывались особые приметы, поведение, род занятий, говорит ли он по-русски, заносились отпечатки пальцев владельца книжки, сведения о его характере и трудолюбии и т.п.[218] Личные наемные книжки предоставлялись их нанимателями и домовладельцами в полицию для прописки по домовым книгам вместе с билетами китайцев согласно действовавшим правилам о прописке жильцов. При каждой перемене места работы китайца это должно было отмечаться в его книжке. Ответственность за несоблюдение постановления возлагалась на нанимателей. Виновные в игнорировании постановления подвергались в административном порядке штрафу в крупном размере (до 500 руб.) или аресту сроком до трех месяцев[219]. Через некоторое время такие же книжки были введены и для корейцев, не имевших российского подданства[220].
Описанная система существовала на русском Дальнем Востоке вплоть до 1919 г. и сыграла определенную положительную роль в деле постановки под контроль иммиграции из Китая и Кореи, упорядочивания ее. Кроме того, эти меры позволили уменьшить число преступлений, совершавшихся преступниками, проникавшими в дома жертв под видом наемной прислуги[221].
Но все же основным средством борьбы с нелегальной миграцией и сопутствовавшими ей видами преступлений оставались облавы. Так, в январе 1898 г., в канун китайского Нового года, начальник Южно-Уссурийского округа получил сведения, что в окрестностях с. Никольского появилось много шаек китайцев, не имеющих паспортов и собирающихся ограбить корейцев. Чтобы предупредить грабежи, начальник округа обратился к начальнику местного гарнизона с просьбою об оказании содействия. В помощь полиции были назначены команды стрелков и казаков, которыми в результате ночной облавы в Никольском и его окрестностях были задержаны 267 беспаспортных китайцев, позже высланых обратно в Китай [222].
К охране общественного порядка также относилось обеспечение безопасности дорожного движения. Чины полиции выполняли также функции регулировщиков дорожного движения. Необходимость этого вида деятельности возникла, когда транспорт был еще в основном гужевой. Тем не менее, рост населения и числа транспортных средств, увеличение перевозок пассажиров и грузов в населенных пунктах и между ними вели к учащению конфликтных ситуаций на дорогах и дорожно-транспортных происшествий. Эти обстоятельства требовали усиления полицейского надзора за дорожным движением. Особенно остро данная проблема встала в конце ХIХ– начале ХХ в.
В связи с этим в обязанности полиции входил надзор за правильной и осторожной ездой. Полиция следила за извозчиками: устанавливала для них таксу за проезд и разрабатывала инструкции, выдавала им номерные жетоны (ярлыки), наблюдала за исправным состоянием наемных экипажей. По поручению городского головы полиция устанавливала стоянки легковых извозчиков, следила, чтобы упряжь была в порядке, чтобы извозчики не лихачили и пролетки имели соответствующие номера. С появлением автомобилей функции полиции расширились. Она следила, чтобы автомобили ездили с номерами, в противном случае владельцы их задерживались, следила, чтобы они не нарушали правил и ездили по улицам с небольшой скоростью[223].
Полиция задерживала извозчиков и кучеров, причинивших несчастье неосторожной ездой, наблюдала, чтобы среди извозчиков не было несовершеннолетних и малосильных, чтобы извозчики при езде не спали и не оставляли экипажи на улицах без присмотра, не загораживали ими проезд, пресекала быструю и неосторожную езду, строго наблюдала за соблюдением правостороннего движения, доставляла пьяных кучеров и извозчиков, а также лошадей без седоков в полицейскую часть. Для извозчиков вводились порядковые номера, прикреплявшиеся на их шапки, они были обязаны регистрироваться на бирже. Кроме того, для проверки исправности экипажей извозчики регулярно проходили «полицейские осмотры»[224].
Полиция следила не только за извозчиками, но и за исправным содержанием и чистотой улиц, дорог, мостов, мостовых, за освещенностью их фонарями, за безопасностью жителей на тротуарах и проезжей части. Она определяла правила проезда и техническое состояние отдельно по каждому виду повозок и экипажей, правила перевозки пассажиров и грузов. Постоянно усиливается надзор полиции за содержанием и исправным состоянием улиц, тротуаров и их освещением, вводятся более жесткие штрафные санкции. Такие же обязанности вводятся и для уездной полиции. В городах начинается регулирование дорожного движения специально назначенными городовыми, поставленными в наиболее оживленных местах улиц, которые сдерживали слишком быструю езду экипажей, помогали переходить через дорогу пешеходам, особенно детям и пожилым людям[225].
Появление на Дальнем Востоке новых видов транспорта прибавляло проблем полиции. В конце ХIХ в. на здешних дорогах появились первые велосипеды, в начале ХХ в. – автомобили и трамваи. Извозчики и кучера, их лошади, а также пешеходы пугались необычного вида и шума «самодвижущихся экипажей», нередко неопытность водителей приводила к печальным последствиям. Поэтому возникает потребность в регламентации использования новых видов транспорта. В сентябре 1896 г. Министерством путей сообщения издается постановление «О порядке и условиях перевозки тяжестей и пассажиров по шоссе ведомства путей сообщения в самодвижущихся экипажах», в котором преимущество отдавалось гужевому транспорту перед автомобильным: при встрече с экипажем, запряженным лошадьми, водители автомобилей, чтобы не пугать лошадей, обязаны были снижать скорость движения до самого тихого хода. Уменьшать скорость требовалось и при встрече с всякими другими экипажами, при проезде перекрестков и в населенных пунктах. Каждый водитель должен был иметь удостоверение об исправности своего автомобиля, для получения которого владелец проходил освидетельствование экипажа в полиции. Вводились и требования относительно массы автомобиля и качества колес, чтобы не разрушать покрытие шоссе. Наблюдение за выполнением этого постановления возлагалось на местную полицию и лиц, ведавших ремонтом шоссе. 12 февраля 1910 г. Россия ратифицировала «Международную конвенцию относительно передвижения автомобилей»[226], в которой были разработаны основные правила движения, требования к техническому состоянию автомобилей и введены первые дорожные знаки.
Более подробные правила движения автомобилей в городах России устанавливались местной администрацией. Городские думы вводили ограничения на максимальную скорость движения автомобилей, полиция занималась выдачей удостоверений водителям и на право эксплуатации их автомобилей[227].
Автомобильный транспорт способствовал увеличению числа аварий, даже если водители имели соответствующие аттестаты. Поэтому городские управы нередко вынуждены были вводить свои правила дорожного движения. Так, во Владивостоке с 1907 г. владельцы автомобилей обязаны были получить у городской управы разрешение на право эксплуатации своего транспорта. Определялся максимальный вес автомобиля с грузом – не более 250 пудов (409,5 кг), на автомобиль большего веса требовалось особое разрешение. При заявлении на разрешение требовалось представить точный чертеж автомобиля и указать лицо, который будет им управлять. Автомобиль осматривался особой городской комиссией. Шофером мог быть только человек «вполне здоровый», поэтому шофер подвергался медосмотру. На право езды выдавалась особая книжка, а автомобиль снабжался нумерованной бляхой. Утеря книжки или бляхи, а равно какая-либо переделка в автомобиле вызывала его новый осмотр. Для каждого автомобиля предписывалось иметь специальное приспособление, не допускающее возможности использования его посторонними лицами. При смене владельца автомобиля об этом надлежало заявить управе. Скорость движения определялась не более 12 верст в час (12,8 км/ч). У автомобиля должны были иметься фонари и предупредительный сигнальный рожок. При езде надлежало держаться правой стороны дороги. Категорически воспрещалась езда вперегонки[228]. Полиция по каждому факту аварии и быстрой езды составляла протокол и штрафовала лихачей.
Общая полиция Дальнего Востока играла определяющую роль в обеспечении общественного порядка, поддерживая «тишину и спокойствие», регулируя дорожное движение, контролируя продажу спиртных напитков, участвуя в проведении миграционной политики и т.д. Боролась она и с социальными явлениями негативного характера: пьянством, алкоголизмом, наркоманией, нищенством, бродяжничеством, проституцией, беспризорностью, тунеяндством, хулиганством, которые являлись основными причинами роста преступности. Некоторые из этих явлений дореволюционными законами были отнесены к разряду преступных деяний (например, бродяжничество и позже торговля наркотиками), другие дозволялись в ограниченных пределах и под контролем полиции (проституция, нищенство), с третьми пытались бороться путем административных репрессий, косвенно (пьянство, хулиганство, беспризорность, тунеяндство). Осуществляя эту деятельность, полиция тем самым проводила профилактику преступности, способствовала созданию нормальных условий для развития края, жизни и работы его населения.
Таким образом, в условиях отсутствия или слабости на Дальнем Востоке многих государственных органов и органов самоуправления компетенция общей полиции региона была чрезвычайно широкой, так как ей приходилось решать не только полицейские задачи, но также административно-хозяйственные, судебно-полицейские и др. Общая полиция исполняла функции следствия (так как число судебных следователей было явно недостаточным на обширных пространствах края), мировых судей (там, где их не было), занималась заведованием и охраной лесов и морских промыслов (по причине отсутствия или нехватки лесной, промысловой и пограничной стражи), участвовала в реализации миграционной политики. Только в 80-90-х годах XIX в. началось постепенное освобождение местной полиции от несвойственных ей функций (судебных, следственных, хозяйственных и др.) и передача их вновь создаваемым соответствующим органам власти и управления. Но полного освобождения от дополнительных функций так и не произошло. Кроме того, общая полиция Дальнего Востока должна была заниматься и специфическими дальневосточными проблемами: бороться широко распространенными контрабандой, незаконной добычей золота, браконьерством, хунхузничеством, производством и распространением наркотиков.
Перегруженность общей полиции Дальнего Востока многочисленными обязанностями не позволяла эффективно решать задачи охраны общественного порядка и борьбы с преступностью. Поэтому часто, особенно в кризисных ситуациях, основной опорой местной администрации становились войска. Широкое распространение получила практика привлечения к исполнению полицейских обязанностей различных категорий местного населения, создание вспомогательных внештатных формирований («китайской полиции», «вольных дружин народной охраны», «комитетов самозащиты»), активное использование в качестве нижних звеньев полицейского аппарата органов сословного самоуправления (крестьянских, казачьих, «инородческих»).