Глава 2. Преступность на Дальнем Востоке России и борьба с ней в дореволюционный период

Борьба с контрабандой составляла одну из наиболее сложных задач для правоохранительных органов Дальнего Востока. Сложное социально-экономическое положение и особые геополитические условия региона (большая протяженность сухопутной и морской границ, близость Китая) создавали благоприятные условия для значительного развития контрабанды.

Серьезным фактором, затруднявшим борьбу с контрабандой, являлось существование на Дальнем Востоке особых режимов приграничной торговли, что объяснялось необходимостью в условиях неразвитой инфраструктуры края обеспечить удовлетворение потребностей местного населения, особенно переселенцев, в промышленных и сельскохозяйственных товарах.

Одним из таких режимов было порто-франко (право беспошлинной торговли иностранными товарами), впервые введенное на Камчатке в 1828 г., а указами 1856, 1857, 1860 и 1862 гг. распространенное на весь Приамурский край[49]. Другим был режим беспошлинной торговли на расстоянии 50 верст от сухопутной границы с Китаем в глубь территории всего Приамурского края, установленный Кяхтинским трактатом 1727 г., Айгуньским 1858 г., дополнительной статьей к Кяхтинскому трактату 1868 г., Тяньцзиньским трактатом 1858 г., Пекинским договором 1860 г., Правилами сухопутной торговли России с Китаем 1862 и 1869 гг., подтвержденными Санкт-Петербургским договором 1881 г.[50] Нужно отметить, что эти меры принимались как временные, и, кроме того, некоторые товары все же облагались пошлиной (чай, табак, алкоголь и др.). Но существование особых режимов приграничной торговли способствовало контрабанде и этих товаров, котрабандному вывозу из русских пределов золота, серебра, мехов и других ценностей. Чрезвычайно усилилась контрабанда в начале ХХ в., особенно контрабанда дешевого алкоголя из Китая[51].

В борьбе с контрабандой на Дальнем Востоке принимали участие многие государственные структуры: таможенная, акцизная и пограничная стража, казаки, регулярные войска, военный флот, а также полицейские органы[52]. До 1909 г. при задержании контрабандиста, в случае если он отказывался уплатить причитавшийся с него штраф, таможенная администрация препровождала его в полицию для выяснения личности контрабандиста и учреждения за ним надзора. Полиция же попросту заключала виновного под арест до суда, и он сидел там иногда 2-3 месяца, а то и больше, после чего мировой судья, к которому направлялись такие дела, присуждал виновного к тому или другому наказанию. Эта мера (фактически длительный арест без судебного разбирательства) была, конечно, незаконной, но зато единственно действенной в отношении контрабандистов из числа китайцев, которые страшно боялись продолжительной высидки до суда, так как она наносила очень сильный удар по их бизнесу, и поэтому под ее угрозой старались внести штрафную сумму сразу.

Меры противодействия контрабандному ввозу алкоголя на территорию края ограничивались его конфискацией и уничтожением, что на практике оказывалось недостаточным[54]. Так, предписанием военного губернатора Приморской области от 28 июня 1877 г., во исполнение предложения генерал-губернатора Восточной Сибири, ввозимые из-за границы китайские спиртные напитки требовалось безусловно конфисковать и при отсутствии возможностей для хранения – уничтожать[55].

Принимались и другие меры: вырабатывались планы по увеличению численности пограничной стражи, вводилась паспортная система, ужесточались меры наказания за нелегальный провоз спирта через границу – от штрафа и выселения из приграничной полосы на 50 верст до тюремного заключения. Однако реализовать эти меры мешали слабая заселенность края и отсутствие собственной производственной базы на Дальнем Востоке, в силу чего он сильно зависил от импорта. Кроме того, контрабандой китайского спирта занимались даже те, кто должен был охранять границу – уссурийские, амурские и забайкальские казаки[56].

Ответственные задачи по пресечению контрабандного провоза товаров возлагались на полицию. Обязанности полиции в этой сфере вытекали из того, что она была обязана оказывать содействие и помощь другим государственным органам в выполнении их задач, тем более задач борьбы с преступностью.

Для противодействия контрабанде использовали различные методы: устраивали проверки магазинов, торговых лавок и ресторанов на предмет наличия контрабандных товаров, проводили разъяснительную работу среди населения, назначали вознаграждение за задержание контрабандистов и за информацию о возможной контрабанде. Согласно «Устава Таможенного» (изд. 1910 г.) часть денежных средств, образовавшихся из пени, а также вырученных за отобранные контрабандные товары и перевозочные средства, распределялась между открывателями контрабанды и непосредственно участвовавшими в ее задержании чинами таможенного надзора, пограничной и корчемной стражи, чинами других ведомств по постановлению таможни. «Частное лицо, подавшее письменное заявление, а также должностное лицо, сделавшее указание или заявление, послужившее поводом к обнаружению контрабанды, имеет право на получение не менее третьей части всей наградной суммы»[57]. Жителям приграничных селений было предоставлено право останавливать доставляемые на российскую территорию контрабандные транспорты с алкоголем, при котором лошади и телеги конфисковывались в пользу лиц, арестовавших обоз[58].

Контрабанда алкоголя из Китая на российский Дальний Восток приняла в начале ХХ в. такой размах, что центральные власти 22 января 1911 г. были вынуждены издать специальный закон «О мерах против контрабандного водворения вина и спирта в пределы Амурской и Приморской областей»[59].

С принятием в 1914 г. постановления правительства об ограничении на торговлю и потребление алкогольных напитков, были приняты меры по усилению борьбы с контрабандой спирта. Значительно усиливалась ответственность за контрабанду, приграничное население обязывалось оказывать помощь пограничникам и таможенникам.

В начале ХХ в. было заключено российско-китайское соглашение по борьбе с контрабандой, причем если Россия была заинтересована в недопущении контрабанды алкоголя, то Китай – в пресечении контабанды опиума. Поэтому в пресечении контрабанды русские и китайские власти действовали рука об руку[60]. Китайская администрация приграничных провинций Маньчжурии запретила производство и торговлю спиртом в пограничной с Россией 50-верстной полосе и воспретила ввоз в российские пределы спирта и спиртных напитков[61]. Однако и эти меры не ликвидировали контрабанду алкоголя и наркотиков на русско-китайской границе. Усиление правовых санкций в отношении контрабандистов привели к некоторому ограничению этой деятельности, но в целом проблемы не решили. Несмотря на все усилия, в том числе и совместные с китайской администрацией, создать действительно серьезный барьер для контрабанды на дальневосточной границе в начале ХХ в. так и не удалось[62].

Большую проблему для Дальнего Востока уже в конце XIX – начале XX в. представляли распространение наркомании и развитие наркобизнеса. Незаконный оборот наркотиков относился к сфере действия организованной преступности, так как требовал в каждом случае участия множества лиц, распределения между ними ролей, выраженной криминальной специализации, наличия коррумпированных, а также транснациональных связей и т.п. В большинстве случаев организованный оборот наркотиков практически не попадал в поле зрения правоохранительных органов, не выявлялся и не разоблачался. Этот вид преступлений отличался высоким уровнем латентности.

Необходимо отметить, что в дореволюционном российском законодательстве долгое время не было статьи, запрещавшей производство опиума. Существовали лишь инструкции и распоряжения, ограничивавшие ввоз и вывоз опиума из страны, продажа опиума разрешалась в аптеках по рецепту врача[63].

Хотя еще в 1841 г., в самый разгар «опиумных войн», последовал законодательный запрет на вывоз опиума в Китай через российские границы[64], следует признать, что эта мера имела в виду скорее всего чисто дипломатические соображения с целью установления добрососедских отношений и урегулирования пограничного вопроса в Приамурье.

Опасность, которую несли наркотики и наркобизнес, многократно усилилась в конце XIX в. Обеспокоенное руководство края, столкнувшееся с данной проблемой, предприняло ряд ограничительных мер. В марте 1887 г. по распоряжению Приамурского генерал-губернатора был запрещен привоз опиума из-за границы в г. Владивосток, за исключением небольшого количества, выписываемого аптеками и медиками для врачебных целей[65]. Запрет на ввоз опиума и конфискация его при досмотрах китайских шлюпок были сделаны в июне 1887 г. и по линии Министерства финансов, в чьем ведении находилось управление акцизного округа Приморской и Амурской областей. Но, несмотря на данные меры, ввоз на Дальний Восток опиума продолжался[66].

Только в начале ХХ в. полицией стали приниматься активные меры с макосеянием и изготовлением опиума. Сотрудники полиции обязывались выявлять лиц, занимающихся макосеянием, уничтожать посевы мака. Виновные привлекались к судебной ответственности. Но борьба с наркобизнесом затруднялась тем, что производством и продажей опиума среди местного населения, контрабандой его занимались в основном существовавшие в регионе китайские общества, сильные своей традиционной замкнутостью[67].

Официальные власти, особенно во Владивостоке и Никольске-Уссурийском, пытались бороться с распространением опиекурения и продажей опиума, назначая специальных полицейских чинов для этих целей. Но назначенные чины быстро корумпировались, получая от содержателей опиекурилен и игорных домов крупные взятки. Так, по слухам, во Владивостоке содержатели опиекурилен ежемесячно в виде взяток выплачивали полицейским чинам по 1000 руб. Для околоточных и городовых, которым поручалось непосредственное преследование торговли опиумом и опиекурения, слишком большим соблазнов являлась легкая возможность заработать, закрыв глаза на все происходящее. Тем более, что в большинстве случаев они оставались безнаказанными, так как по одному подозрению, без фактических данных, их невозможно было уволить со службы[68]. Жалобы на действия полицейских властей, вымогавших взятки у дельцов наркобизнеса, были отнюдь не редкими, из чего исследователь данного вопроса А.М. Буяков делает вывод, что полицейские и переводчики при полиции (из числа корейцев и китайцев) действительно занимались незаконными поборами[69].

А.М. Буяков считает, что можно было говорить и о сращивании главарей местного наркобизнеса не только с полицией, но и также с высокопоставленными представителями высшего общества Приморья. "В числе уличенных в содержании банковок и опиекурилен лиц, оказалось несколько богатых и влиятельных китайцев, которые по воспоследовании распоряжения о высылке их за границу не замедлили пустить в ход все пружины, чтобы добиться отмены этого распоряжения... При этом оказалось, что у таких китайцев имеются многочисленные русские покровители, из коих некоторые занимают в обществе довольно видное положение"[70].

Приамурский генерал-губернатор П.Ф. Унтербергер пытался изучить суть данного вопроса и законодательную базу Китая, Гонконга, перенять их опыт борьбы с опиекурением, для чего им были сделаны соответствующие запросы в русские консульства за границей[71]. Получив от них ответы, генерал-губернатор в 1910 г. предложил применять административные меры к владельцам опиекурилен, вплоть до выдворения их в Китай. Полиция под его давлением была вынуждена принимать соответствующие меры и с мая 1910 г. содержателей опиекурилен начали привлекать также и к судебной ответственности. Эти меры позволили за период с 1 мая по 4 октября 1910 г. раскрыть и ликвидировать только во Владивостоке 83 опиекурильни. Однако вместо закрывшихся притонов открывались новые, действовавшие более скрытно[72].

Военный губернатор Приморской области М.М. Манакин 18 апреля 1911 г. предписал полицмейстерам объявить под расписки китайцам-домовладельцам, арендаторам и их управляющим или доверенным содержание распоряжения генерал-губернатора и предупредить, что в случаях обнаружения в домах противозаконных сборищ (в том числе и для игры или опиекурения) они и все причастные лица будут подвергнуты строжайшим взысканиям, вплоть до высылки в пределы Китая. Околоточных надзирателей, в участках которых будут помимо них обнаружены притоны, представлять к увольнению вовсе от службы, а приставов, за слабость надзора за подчиненными «представлять для наложения взыскания» [73].

Первая мировая война вызвала к жизни появление преступных сообществ, занимающихся контрабандой и распространением опиума на более высоком уровне. Число членов их колебалось в пределах от 10 до 15 человек. Это уже была организованная и сплоченная наркомафия. До этого времени, если верить полицейской статистике, во Владивостоке арестовывались только одиночки-распространители опиума, редко это были группы из 2-3 человек[74]. Особую тревогу вызывало распространение наркобизнеса и наркомании с Дальнего Востока вглубь России. Так, в 1915 г. в Иркутске были произведены массовые обыски у лиц, заподозренных в торговле опиумом. У некоторых аптекарей и торговцев отобраны запасы опиума общим весом до 10 пудов. Арестованы несколько подозреваемых. В ходе расследования выяснилось, что опиум поставлялся главным образом на Ленские прииски, где среди рабочих, благодаря присутствию в их рядах китайцев, быстро распространилось курение опиума[75].

Во Владивостоке в 1914 г. в связи с необходимостью более решительной борьбы с тайными китайскими притонами, в частности опиекурильнями, так называемая «китайская полиция», действовавшая при городском полицейском управлении, была подчинена непосредственно местному сыскному отделению[76].

В октябре 1914 г. была разоблачена преступная группа, занимавшаяся транспортировкой и сбытом в пределах Сибири, Дальнего Востока и Китая опиума, а также фальшивых денег. В группу входил ряд лиц, проживавших в Петрограде, Иркутске, Харбине и Владивостоке, причем последний являлся центром сбыта наркотиков в дальневосточном регионе и в Маньчжурии, так как именно туда пересылались транспорты с опиумом[77]. В 1915 г. в Никольске-Уссурийском была раскрыта грандиозная организация опиеторговцев, один из главарей которой был арестован[78].

Кроме опиума в начале ХХ в. на Дальнем Востоке быстро начинает увеличиваться потребление нового наркотика – морфия, который в то время изготавливался главным образом в Великобритании, Германии и Австро-Венгрии. Оттуда морфий переправлялся в Японию простыми почтовыми посылками через Россию по Транссибу. Из Японии большое количество морфия ввозилось в Китай, особенно в Маньчжурию и Шаньдун. Росло потребление морфия и на русском Дальнем Востоке[79].

В Харбине русские власти в период первой мировой войны приняли строгие меры против торговли морфием: русские, уличенные в этом, подвергались тюремному заключению, а китайцы передавались китайским властям. Но борьба с наркобизнесом в Маньчжурии была очень трудным делом по причине экстерриториальности иностранных подданных[80].

Наконец, царское правительство, обеспокоенное распространением наркотиков на территории Дальнего Востока, контрабандой их в Россию и из нее, учитывая также вред, наносимый этим злом экономике страны, приняло 7 июня 1915 г. специальный закон "О мерах борьбы с опиекурением"[81].

Следует отметить, что России первая из европейских стран приняла подобное законодательство. За образец же были взяты законы Китая, внимательнейшим образом изученные специальной группой ученых-юристов и практиков. Принятые российским правительством меры позволили некоторым образом нейтрализовать широкое распространение наркотиков на территории Приамурского генерал-губернаторства. Новое уголовное законодательство предусматривало ряд составов преступлений, связанных с наркотиками. В частности, строгим наказаниям подлежали лица, торгующие как самим опиумом, так и различными предметами, предназначенными для его потребления[82].

Важнейшим направлением деятельности общей полиции края являлась борьба с бандитизмом. Дальний Восток был одним из наиболее опасных регионов страны по бандитизму, ставшему здесь хроническим явлением. Наибольшее распространение бандитизм получил в крае в начале ХХ в. под влиянием военных и революционных событий. Массовый характер бандитизм приобрел в южных районах: в Забайкалье, на Сахалине, в Приморье, Приамурье и Маньчжурии. В последних трех регионах преобладало хунхузничество, как называли бандитизм, распространенный в основном среди лиц китайской национальности. На Сахалине и в Забайкалье бандитизм вызывался присутствием многочисленных каторжников, ссыльных и их потомков.

Бандитизм включал в свой состав, как правило, разбой и грабеж, убийства, вымогательство, похищения людей и другие тяжкие преступления против личности и собственности. Наибольшая опасность от развития бандитизма заключалась в тяжких преступлениях против личности, прежде всего в убийствах. В то же время, по мнению криминологов, убийства являются наименее латентным видом преступлений, так как следы их сложнее спрятать. Именно поэтому убийства в наибольшей степени могут харатеризовать общее развитие преступности. График «Зарегистрированные убийства в Приморской области (1890-1914 гг.)» позволяет продемонстрировать этот рост наглядно (см. Приложение).

При общей тенденции к росту числа убийств в дореволюционный период были и моменты спада количества этих преступлений. Один из них пришелся на начало первой мировой войны. По свидетельству «Вестника полиции» в течение 1912-1914 гг. количество убийств в стране шло на убыль. В крупном городе среднее их количество не превышало 5-6 в год, или не более двух ежедневно. Причем раскрываемость убийств примерно равна была 80%. Цифры показывают, что число убийств постепенно сокращалось или же оставалось на прежнем уровне. Однако были и всплески в отдельных местностях, например, в Хабаровске, который попал в список 20 крупных российских городов с высоким уровнем убийств. Количество убийств, совершенных в нем за указанный период, резко увеличивается: 1912 г. – 4, в 1913 г. – 12, в 1914 г. – 18. Этот «взрыв» тяжких насильственных преступлений был особенно заметен на общем довольно спокойном фоне и объяснялся деятельностью шайки рецедивистов[83].

Формы и способы борьбы общей полиции с бандитизмом определялись в законах, ведомственных актах (приказах, инструкциях и циркулярах), инструкциях, распоряжениях и приказах местной администрации. Для выработки мер по борьбе с бандитизмом проводились междуведомственные совещания.

Борьбу с широко развитым бандитизмом власти вели всеми возможными средствами. В городах, в тех местах, где чаще всего отмечались бандитские нападения, выставляли полицейские посты[84]. Большую роль в этой борьбе играли органы сыскной полиции, раскрывавшие убийства агентурными методами[85].

Борьбу с бандитизмом полиция вела совместно с регулярными войсками, военным флотом, пограничной стражей, казаками и различными отрядами самообороны, создававшимися местным населением. Особенно часто приходилось прибегать к их помощи в борьбе с хунхузничеством, которое следует рассматривать в качестве особого вида бандитизма, хотя российское законодательство того времени и не выделяло его в отдельный состав преступления. Однако хунхузничество не могло быть охвачено существовавшими уголовными законами, это было качественно новое явление, которое современные исследователи (А.М. Буяков, Н.А. Шабельникова и др.) относят к своеобразной разновидности организованной преступности. Этот специфический квалифицированный вид преступности, свойственный только Дальнему Востоку, был особенно опасен, когда принимал облик организованной силы в виде отряда с воинской дисциплиной и вооружением.

Объединения хунхузов являлись хорошо организованными преступными формированиями, имевшие развитую сеть своих агентов в городах и селениях края, безукоризненно работавшую и предупреждавшую бандитов обо всех действиях и передвижениях полиции, войск, пограничной и лесной стражи. В связи с этим многие детально разработанные операции против хунхузов зачастую оканчивались безрезультатно или имели малый успех.

Распространению хунхузничества на территорию российского Дальнего Востока способствовало наличие здесь большого числа иностранных подданных, особенно китайцев, считавшихся «неблагонадежным элементом», который представлял благоприятную базу для формирования данного преступного контингента.

Хунхузничество зародилось в Уссурийском крае и Маньчжурии в середине ХIХ в. В наибольшей степени оно было развито в юго-восточной части Маньчжурии и в Южно-Уссурийском крае. Благодаря близости границы, опасность набегов разбойников на русский Дальний Восток всегда висела над мирным населением. Особенно активизировалась деятельность хунхузов в конце ХIХ – начале ХХ в., распространившись на территорию всей Маньчжурии, почти на весь юг Дальнего Востока России (Приморье, Приамурье, Амурскую область). В труднодоступных горно-таежных районах края активно действовали крупные хорошо вооруженные банды хунхузов, спаянные крепкой дисциплиной, которые держали в страхе не только аборигенов, китайцев и корейцев, но и русское население.

В качестве опорных баз хунхузничества выступали приграничные с российским Дальним Востоком территории Маньчжурии. Близость государственной границы и слабая ее охрана создавали благоприятные условия для развития этой разновидности бандитизма. В начале ХХ в. банды хунхузов с территории Маньчжурии почти ежедневно совершали грабительские налеты на приграничные русские селения, угоняя скот и лошадей, грабя и убивая местных жителей. Хунхузничество, в силу климатических условий, уменьшалось зимой и усиливалось летом, в связи со сбором опийного мака, являвшегося для хунхузов важнейшим источником существования.

Для снижения активности хунхузов нередко приходилось прибегать к острастке их военной силой, проводить настоящие карательные экспедиции. Так, в 1868 г. для подавления мятежа китайцев в Уссурийском крае эта местность была объявлена на военном положении. В бою возле почтовой станции Дубининской хунхузы были разбиты русскими войсками, после чего на некоторое время их деятельность ослабла, но отнюдь не прекратилась. В апреле 1882 г. для уничтожения вооруженной банды Лигуя, действовавшей на Сучане, туда пришлось посылать воинский контингент в составе одной пешей роты, полторы конных сотен и дивизиона горной артиллерии (двух горных орудий). Данная экспедиция была разработана и проведена совместно полицейскими и военными властями[86].

В связи с антирусскими выступлениями китайцев в Уссурийском крае и пограничными претензиями Китая, в Петербурге было образовано Особое совещание по Амурским делам. Благодаря его деятельности в 1883 г. был принят закон о подсудности китайцев русским властям, а с 1885 г. введен порядок выдачи китайских отходникам специальных разрешений («билетов») на жительство в пределах Приамурского края. Была также усилена охрана государственной границы на маньчжурском участке. Китайцам официально было запрещено покупать огнестрельное оружие, иметь его и заниматься торговлей им на территории России[87].

Кроме того, русские власти предприняли попытку подчинить своему влиянию стихийно возникшие в крае китайские общества. В этих целях в 1891 г. они дали согласие на легализацию китайских общественных управлений, которые возглавили прибывшие из Китая цинские чиновники. Но просуществовали эти управления недолго. В 1897 г. по распоряжению Приамурского генерал-губернатора С.М. Духовского они были закрыты, так как не справлялись с возложенными на них задачами. Они не только не вели никакой борьбы с хунхузами, но и укрывали их, выдавая им свидетельства о благонадежности[88].

С 90-х годов, в связи с началом строительства на Дальнем Востоке железных дорог начались налеты банд хунхузов на станции и железнодорожных рабочих с целью завладения деньгами, оружием и другими материальными ценностями.

При охране границы, а также при поддержании общественного порядка, борьбе с бандитизмом, власти опирались на активную помощь местного населения, которым создавались «вольные дружины народной охраны». Остальное приграничное население активно помогало в выявлении шаек хунхузов[89].

После русско-японской войны властям приходилось почти ежегодно принимать те или иные экстренные меры, нередко выражавшиеся в посылке особых экспедиций воинских отрядов в глухие малонаселенные местности. Такие мероприятия всегда требовали срочных расходов, а так как необходимых средств администрации на это не выделялось, то ей приходилось обращаться за содействием к войскам и посылку экспедиций возлагать на средства военного ведомства, что тому, конечно же, не очень нравилось[90].

Русская администрация, сильно встревоженная активизацией хунхузского движения, которое проявило тенденцию к расширению своих географических границ и усилению антирусской направленности, пыталась разработать меры противодействия хунхузничеству, которые имели бы характер систематической борьбы с этим злом, а не полумер от случая к случаю. Проведенное в мае 1908 г. Владивостокское междуведомственное совещание по изданию ограничительных постановлений для прибывающих и проживающих в Приамурском крае корейцев и китайцев, являющихся иностранными подданными, пришло к выводу, что розыск хунхузов, укрывающихся в среде китайского и корейского населения, обычными мерами невозможен, так же, как невозможно прекратить их преступную деятельность в силу укоренившегося страха перед хунхузами и их местью, в случае прямого указания кого-либо на них. Опыт, между тем, указывал, что успешно бороться с этим видом преступности и своевременно предупреждать преступления хунхузов возможно только при установлении «тайного и негласного надзора за появлением среди китайцев и корейцев преступного элемента и розыска в случае совершения преступления виновных, чем необходимо заняться особо нанимаемым для этого лицам – сыщикам»[91]. Содержание же сыскной части среди китайского и корейского населения полагали возможным возложить на само это население, за счет паспортных сборов с него. Кроме того, совещание признало необходимым ежегодное ассигнование из сборов с китайцев и корейцев не менее 10 тыс. руб. на высылку из российских пределов «вредных» китайцев и корейцев, а также на организацию экспедиций против хунхузов. Это же совещание отмечало наличие хунхузов – морских пиратов на островах и побережье залива Петра Великого, совершающих разбой на море, нападая на китайские и корейские джонки. Для ликвидации пиратства предлагалось нанять паровой катер в распоряжение полиции, чтобы не нанимать в случаях необходимости для этого частные суда или просить военные, как до того практиковалось[92].

9-10 августа 1910 г. состоялось особое совещание под председательством военного губернатора Приморской области генерал-майора И.Н. Свечина, которое признало действия хунхузов в крае исключительными, и постановило вести борьбу с ними чрезвычайными мерами по заранее разработанному плану с привлечением войск вплоть до полного очищения русской территории от хунхузов. Предусматривались мероприятия для общего планомерного преследования и уничтожения войсками хунхузских шаек, укрывавшихся в глухих таежных пространствах Сихотэ-Алиня. Был разработан чрезвычайный план по очищению от хунхузов всей территории Приморской области. Уссурийский край был разделен на пять оперативных районов, каждый из которых закреплялся за отдельной воинской частью и тщательно ею обследовался. Одновременно с действиями войск на суше происходили операции и на море: все морское побережье от залива Ольги до Славянки контролировалось миноносцами Сибирской военной флотилии. Все подозрительные лодки проверялись и, в случае необходимости, задерживались. Подобные операции стали проводиться ежегодно весной и осенью. Принятые меры русских властей несколько стабилизировать обстановку[93]. Однако нет никаких оснований утверждать, что постановление этого совещания «...избавило русское и местное население края от терроризма и создало условия для мирной спокойной жизни»[94]. Дело в том, что широкомасштабные карательные операции не были проведены, так как военное начальство отказалось выделить необходимое количество войск, возможно из-за того, что вместо предполагавшихся 33505 руб. из казначейства на мероприятие было выделено вдвое меньше – 15000 руб., что по-видимому не покрывало затраты военного ведомства. Поэтому не только не произошло какого-либо сокращения хунхузничества после 1910 г., напротив – это зло разрослось в небывалых до того масштабах, чему способствовали и ряд благоприятных факторов[95].

Для ликвидации банд организовывались совместные команды и отряды из сотрудников полиции, жандармерии, военнослужащих, казаков, ополченцев, дружинников, которые проводили нередко обширные операции. Основные действия по ликвидации бандитских шаек предпринимались воинскими частями, подразделениями полиции и жандармерии, дружинами самообороны и ополчения. С ликвидацией крупных банд полиция была не в силах справиться по причине малочисленности своих штатов и обширности обслуживаемых территорий.

Наряду с ликвидационными мерами, которые применялись по отношению к бандитским шайкам, в отношении хунхузов применялись и другие меры, а именно: во-первых, создание при китайских обществах в городах особых команд «китайской полиции», и во-вторых, высылка китайцев, не имевших паспортов или просто «подозрительных» обратно в Китай.

Важную роль в борьбе с бандитизмом играли созданные на Дальнем Востоке в начале ХХ в. сыскные отделения, однако основным средством для ликвидации бандитских шаек являлись облавы и обыски. Так, на Сахалине при поиске шайки Бартошвили у всех ссыльных производились повальные обыски и отнималось оружие. В конечном счете, эта шайка была разгромлена войсками. В перестрелке главарь и большинство членов шайки были убиты, а двое из них захвачены в плен и осуждены по военным законам[96].

К сожалению, отсутствие определенной системы в борьбе с бандитизмом серьезно снижала успешность ее результатов. Планомерную работу полиции по борьбе с преступностью сдерживали не только недостаток средств и кадровые проблемы, но и организованность бандитских формирований, которые имели развитую сеть своих агентов, безукоризненно работающую и своевременно уведомляющую бандитов обо всех действиях и передвижениях полиции, войск, пограничной и лесной стражи. В связи с этим, многие операции против разбойников зачастую заканчивались безрезультатно или имели малый успех.

Большой проблемой для дореволюционного Дальнего Востока являлось хищничество. Под этим словом понимали браконьерство, незаконную добычу полезных ископаемых, незаконный промысел даров тайги и моря, вообще нерациональное, грабительское, именно «хищническое» использование различных природных ресурсов. Между тем, местные условия весьма способствовали повсеместному развитию такого отношения к богатствам края. Обширность территорий, далекий от завершения процесс становления местных правоохранительных органов, занятость их проблемами заселения, освоения и обороны региона, обусловили широкое развитие здесь хищничества, носившего порой вызывающе массовый и агрессивный характер. В силу чрезвычайного развития хищничества борьба с ним в специфических условиях Дальнего Востока была сложной и многогранной.

Особенно ощутимо для Российского государства было хищничество в золотопромышленности, которая в начале ХХ в. стала самой прибыльной отраслью хозяйства Приамурского края. Только разведанные запасы золота на Дальнем Востоке в 1914 г. исчислялись в несколько десятков тысяч пудов, что составляло 60% общероссийских запасов. По подсчетам А.И. Крушанова, среднегодовая добыча золота в Приамурском крае в 1912-1913 гг. составляла около 1500 пудов, или 43-45% общероссийской добычи. Общий доход от добытого в крае золота в 1915-1916 гг. с учетом издержек производства составлял 38 млн. руб.[97] Потери государственной казны от хищничества составляли примерно 30% от общего объема добываемого в крае золота.

В области золотодобычи принимались различные запретительные меры. Так, в 1901 г. положением Комитета министров 100-верстная прибрежная полоса Охотского и Японского морей была закрыта для занятия частным золотым и горным промыслами для иностранцев. Русские подданные могли заниматься данными промыслами в этой полосе только с разрешения Приамурского генерал-губернатора[98]. По закону от 6 января 1903 г. иностранцы не допускались к производству золотого промысла в областях Приморской и Камчатской (на полосе побережья шириной в 100 верст), на Сахалине и, в виде временной меры, в прилегающих к Китаю местностях[99]. Однако закон не запрещал нанимать на золотые промыслы рабочих и служащих из числа иностранцев. Кроме того, некоторые владельцы приисков из российских подданных являлись подставными лицами реальных хозяев – иностранцев.

Борьбу с хищничеством вела прежде всего горная полиция, но она создавалась не везде и поэтому ее функции нередко возлагались на общую полицию.

Вторым (после золотодобычи) крупным источником доходов на Дальнем Востоке являлась рыбная промышленность. В прибрежных водах края добывались кета, сельдь, горбуша, краб, трепанг, морская капуста[100]. В 1913-1914 гг. на Дальнем Востоке добывалось не менее 10-12 млн. пудов рыбы и других продуктов моря. Улов рыбы составлял здесь 14-15% общероссийской добычи, в денежном выражении – 35 млн. руб.[101]

Русское правительство сознавало необходимость обеспечения охраны своих дальневосточных владений, тем более что вопрос освоения морских богатств русского Дальнего Востока имел и политическое значение[102]. Поэтому правительством и местными властями принимались меры организационно-правового характера по усилению охраны русских вод, по защите природных богатств и местных жителей от хищничества.

Изданным еще в 1821 г. указом Сенату о введении «Правил плавания и приморских наших сношений вдоль берегов Восточной Сибири, северо-западной Америки и островов Алеутских и Курильских и проч.»[103] иностранцам категорически воспрещалось производить в русских водах пушной и китоловный промысел. Для борьбы с контрабандой и для защиты местного населения от грабежей и насилий пиратов ежегодно с Балтики в Тихий океан в крейсерство высылались военные корабли. Однако крейсеры посылались нерегулярно, были слабо вооружены и в силу этого не могли полностью пресечь контрабандную добычу в этих районах[104].

11 января 1871 г. на Командорских островах, управлявшихся до этого Петропавловским окружным исправником, распоряжением генерал-губернатора Восточной Сибири было учреждено особое управление, возглавленное командированным туда для заведывания островами чиновником. В помощь ему были назначены два надзирателя из урядников Камчатской казачьей команды[105]. Благодаря этим мерам охота за котиками у острова Беринга была подчинена постоянному надзору управляющего островами, на о. Медном постоянно жил урядник, а на о. Тюлений командировался надзиратель лишь на летние месяцы[106].

В 80-х – начале 90-х годов XIX в. царская администрация начинает предпринимать более действенные меры, направленные на ограничение иностранного хищничества. Так, с 1 января 1882 г. правительство установило ограничительные правила на добычу морского зверя в русских водах. Иностранные суда, ведущие промысел без разрешения, подлежали конфискации[107]. В 1888 г. по предложению Приамурского генерал-губернатора А.Н. Корфа местная администрация на севере Дальнего Востока была укреплена путем образования двух новых округов: Анадырского и Командорского (Командорских островов), с соответствующими полицейскими управлениями[108]. В 1893 г. был принят закон, установивший правила котикового промысла, согласно которому морской котиковый промысел воспрещался, т.е. добыча котиков разрешалась только на лежбищах[109].

На Командорских островах была организована сухопутная стража из местных жителей – алеутов, снабженных скорострельными ружьями. Русское правительство вынуждено было вооружить дружину жителей островов даже несколькими орудиями горной артиллерии – малокалиберными пушками[110]. Для защиты своих промыслов алеуты вынуждены были вступать в настоящие бои с браконьерами, причем не проходило лета, чтобы не было нескольких вооруженных столкновений с хищниками[111]. По свидетельству Приамурского генерал-губернатора П.Ф. Унтербергера, только в 1910 г. таких перестрелок было 25 [112].

Для охраны лежбищ морских бобров (каланов) на камчатском мысе Лопатка начальником Петропавловского уезда туда регулярно отправлялись отряды казаков Камчатской городовой казачьей команды[113]. Для того чтобы окупить расходы, казакам «бобровой охраны» разрешалось промышлять бобров, но не более числа определенного администрацией (иногда до 16 штук)[114].

8 июля 1908 г. сроком до 1 января 1913 г. был принят закон «Об охране водных промысловых богатств на Дальнем Востоке». Данным законом совершенно воспрещался морской котиковый промысел. Убой, лов и вообще промысел морских котиков на суше допускался лишь с дозволения правительства на определенных им основаниях. Производство звериных и других морских промыслов в водах Приамурского генерал-губернаторства допускалось лишь с разрешения правительства и на особо определяемых для этого местах[115]. Одновременно этим законом для наблюдения за производством рыболовства и других водных промыслов в Приамурском генерал-губернаторстве учреждался промысловый надзор, состоявший из пяти смотрителей и 76 стражников. Они подчинялись местному Управлению государственных имуществ, а руководились Заведующим рыбными промыслами[116].

Наконец, 24 июня (7 июля) 1911 г. в Вашингтоне представителями России, США, Великобритании и Японии была подписана «Конвенция о международной охране котиков», 22 октября того же года ратифицированная российским императором[117]. Конвенция вступала в силу с 15 декабря 1911 г. сроком на 15 лет. Ею воспрещалась охота на котиков в открытом море в северной части Тихого океана. Запрет не относился к туземцам, занимающимся традиционной охотой на котиков для себя (на челноках, без огнестрельного оружия, без сбыта добычи другим лицам и т.д.). Допускался также в определенных размерах и с разрешения правительства промысел котиков на суше. Конвенцией предусматривалась организация договаривающимися сторонами морской охраны котиков в своих водах. Задержанных иностранцев морская охрана обязана была передавать для уголовного преследования властям соответствующей страны[118].

Однако окончательно ликвидировать браконьерство так и не удалось. Известно, что в годы первой мировой войны южная оконечность Камчатки – место лежбищ морского зверя – подвергалась особенно частым налетам со стороны японских хищников[119].

Очень актуальна была борьба с хищничеством в лесных промыслах. До 1889 г. в Приамурском крае не существовало специального надзора за лесами, поэтому обязанности лесной стражи возлагались на чинов полиции. Только с 1 января 1889 г. на пять лет стал назначаться лесничий для заведования государственными имуществами и лесами. Законом 1894 г. в Приамурском крае была введена лесная стража, однако штат ее был ничтожен по сравнению с громадностью местных лесов[120]. Для сохранения поголовья ценных пород зверя на Дальнем Востоке были организованы заказники, где охота была запрещена круглый год. Однако при слабости и вообще недостаточности лесного надзора, заказники не спасали зверя от истребления[121].

В 1902 г. Министерством внутренних дел была сделана попытка упорядочить охотничье дело в крае, а именно: 1) ввести действовавшие в центральной России законоположения об охоте в дозволенное законом время года на известного рода дичь, 2) установить охотничьи свидетельства, 3) ввести в действие проект обязательных постановлений о торговле дичью согласно табели в определенное время года. Однако попытка эта окончилась ничем, так как по действовавшим законам охота в Сибири и на Дальнем Востоке признавалась свободной и представляла собой промысел, следовательно, предлагавшиеся меры были возможны только при коренном изменении основного закона[122].

Быстрое сокращение площади обитания соболя в результате его хищнического истребления подняло вопрос об ограждении этого ценного зверя от полного истребления. В Уссурийском крае с 1910 г. в течение трех лет подряд велась упорная борьба с китайскими браконьерами-соболевщиками, в результате чего к 1913 г. их охотничьи организации перестали существовать[123].

В 1912 г. был издан закон «Об установлении ограничительных по охоте на соболя мер», который воспрещал охоту на соболей в течение трех лет (с 1 февраля 1913 г. по 15 октября 1916 г.)[124]. Законом воспрещалось в течение указанного срока продавать, покупать, разносить, развозить, перевозить, вывозить за границу и хранить убитых соболей, соболиные меха или шкурки, не снабженные клеймами или пломбами, удостоверяющими, что они добыты до 1 февраля 1913 г. Такие пломбы и клейма налагались полицией, чинами лесного ведомства, чинами ведомства Кабинета Его Величества, чинами казачьего станичного управления[125]. Надзор за исполнением правил об охоте на соболя возлагался: 1)на полицию; 2) на чинов лесного ведомства, на казенную лесную и охотничью стражу, а также на должностных лиц, заведовавших лесами Кабинета Его Величества; 3) на волостных старшин, сельских старост, сотских и десятских, на соответствующих им должностных лиц казачьего и инородческих управлений[126].

Составитель данного закона имел хорошую цель, но результат, по утверждению В.К. Арсеньева, получился обратный, потому что для коренных народностей края звероловство являлось одним из основных (наряду с рыболовством) средством существования. Потому одним запретом невозможно было остановить их от соболиного промысла. К тому же китайские скупщики пушнины стали уговаривать их не обращать внимания на запрет и продолжать охоту. Китайцы прекрасно учли беспомощное положение аборигенов. Они знали, что те продавать меха русским купцам теперь не могут, но и держать их долго у себя не станут, и потому предлагали цены на пушнину значительно меньшие, чем в прежние годы, мотивируя это риском приобретения незаконно добытой пушнины и конфискацией ее во время прохода через русские селения, где возможны обыски и задержания полицией и лесной стражей[127]. В результате запрет охоты на соболя, без субсидирования аборигенного населения продовольствием, привел к тому, что аборигены, чтобы заработать ту сумму, которую получали ранее от охоты, должны были удвоить добычу и в действительности стали ловить соболей вдвое больше, чем прежде. К тому же, китайцы, скупив собольи шкурки почти за бесценок, везли их в Маньчжурию тайком, обходя таможенные посты и селения. Поэтому почти все соболя, пойманные во время запрета охоты на них, ушли в Китай, не принеся никакой пользы местной экономике, а только вред ввиду усиленного истребления зверя[128].

Для пресечения хищничества китайцев в тайгу предпринимались настоящие карательные экспедиции силами полиции, лесной стражи, казачьих отрядов и воинских частей[129].

Широкий размах на Дальнем Востоке в дореволюционный период получили хищения государственного, общественного и частного имущества. Криминальная статистика дальневосточных городов отмечала большое число краж. Все краденное находило легкий сбыт в пивных, являвшихся настоящими притонами, которые под видом торговли «питиями» занимались систематической скупкой ворованных вещей[130].

Кражи облегчала слабая охрана имущества. Например, в 1916 г. во Владивостокском порту в связи со слабой пропускной способностью Транссиба скопилось 5 млн. пудов транзитных грузов, которые из-за нехватки складов помещали под открытым небом и даже на прилегающих к порту территориях, что приводило к массовому их расхищению[131].

Одним из наиболее общественно опасных преступлений являлось конокрадство, так как лошади были самым распространенным средством передвижения и основной тягловой силой. Полных данных о размерах конокрадства не существует, так как население, не особенно надеясь на полицию, само оказывало конокрадам энергичное сопротивление, нередко учиняя над ними самосуд. Особенно возросло количество случаев конокрадства в начале ХХ в. Хищением лошадей занимались хорошо вооруженные и организованные группы преступников как из числа русских, так и из китайцев. Конокрадство было тесно связано с контрабандой и бандитизмом. Распространению конокрадства способствовали специфические условия Дальнего Востока: близость государственной границы и слабость ее охраны позволяли конокрадам почти беспрепятственно перегонять лошадей за границу и укрываться там от преследования. В 1912 г. военный губернатор Приморской области М.М. Манакин сообщал министру внутренних дел в срочной телеграмме о развитии в области различных видов преступлений, в том числе конокрадства, которым занимаются китайцы, проживающие в пограничной полосе Маньчжурии[132]. Обычно конокрады пользовались распространением обычая отпускать лошадей пастись без присмотра[133]. Но нередко они действовали довольно дерзко, уводя лошадей прямо из конюшен[134]. В Никольске-Уссурийском была отмечена даже попытка кражи лошадей из полицейской конюшни. Угнанные лошади сбывались либо за границей, либо в отдаленных от места их кражи местностях. Так, если кража производилась в городе, то продажа – в сельской местности, и наоборот[135].

Отмечались случаи кражи казенных денег. Кражам и уходу воров от наказания способствовало приграничное положение края: неоднократно отмечалось намерение преступников после совершения кражи скрыться за границей и даже получить там политическое убежище. Так было, например, в 1906 г. с бежавшим в Японию с казенными деньгами и.д. начальника Владивостокской тюрьмы Племянниковым. В 1912 г. пытались скрыться в Японии воры, похитившие 223 тыс. рублей из казначейства в Петропавловске-на-Камчатке. Кражу удалось раскрыть только в 1915 г. с помощью сыщиков из частных лиц, привлеченных объявлением Министерства финансов о награждении открывателей премией в 10% с найденной суммы похищенных денег[136].

Как пример удачной оперативно-розыскной работы можно привести случай поимки ссыльнопоселенца Полякова, совершившего в конце ноября 1891 г. выдающееся в крае воровство - обокравшего Владивостокское казначейство на сумму 360.000 руб. путем подкопа, проделанного из сточной канавы в кладовую казначейства[137]. Для руководства следствием по этому делу был командирован товарищ (т.е. помощник) окружного прокурора И. Галичанинов. Его задачами были направлять следствие и безотлучно присутствовать при следственных мероприятиях, вследствие чего без его участия и согласия не мог быть сделан следователями ни один шаг. Сначала следствие велось Кошелевым - полицейским надзирателем 1-го и 2-го участков г. Владивостока, на чьей территории произошла кража. Затем по распоряжению и.д. Приамурского генерал-губернатора 5 декабря 1891 г. для производства следствия по этому делу во Владивосток был командирован начальник Южно-Уссурийского округа А.В. Суханов[138]. Расследование и поиски сильно затруднялись тем, что на следующий день после обнаружения подкопа во Владивостоке с самого утра задула пурга, и к полудню весь город был покрыт глубоким снегом. Но следователей ждала большая удача. При первом же тщательном осмотре места происшествия были замечены два листка бумаги, которые стали единственной ниточкой, давшей возможность так быстро установить преступника. По-видимому, это были какие-то медицинские документы, т.к. за помощью следователи обратились к местному фельдшеру Иванову. Он и навел на след злоумышленника, которым оказался ссыльнопоселенец Карп Поляков. 3 января вор был арестован и помещен на военную гауптвахту как особо опасный преступник[139].

В 1912-1914 гг. количество краж в дальневосточных городах стабилизировалось на довольно низком уровне, даже там, где они наиболее были распространены – в Благовещенске и Владивостоке. Увеличение количества мелких краж в этих городах исчислялось единицами. Более или менее значительное увеличение числа мелких краж было заметно в Хабаровске и Чите. По России в то время среднее годовое количество краж, бывшее в 1912 и 1913 гг. равным 470-471 краже, в 1914 г. понизилось до 428, что составило в среднем по 36 краж в месяц на каждый город. Свыше половины из них было полицией раскрыто. В то же время в шести городах страны (в их число вошел и Владивосток) увеличилось число крупных краж (т.е. на сумму свыше 300 руб.). В остальных городах крупные кражи носили единичный характер[140].

В 1912-1914 гг. третья часть сыскных отделений свидетельствовали об увеличении такого вида преступлений как кража со взломом. Но в отдельных городах наблюдалось некоторое уменьшение краж со взломом, например, во Владивостоке. Единичные случаи краж со взломом имели место в Благовещенске[141].

Для борьбы с этим видом преступлений устанавливался строгий надзор за имуществом. Но обстоятельства иногда вынуждали обращаться и к экстраординарным мерам по борьбе с хищениями, например, устанавливать ночные обходы караульщиками, назначаемыми из местных жителей по очереди[142].

Условия Дальнего Востока благоприятствовали деятельности здесь всевозможных мошенников, собиравшихся у всякого крупного дела, например, у постройки Транссибирской железной дороги. Урвать часть казенных денег, кредитов на постройку железной дороги, военных сооружений, городских объектов стремились жулики различных мастей: и состоящие на службе, и частные лица, россияне и иностранцы, военные и гражданские.

Полиция боролась с мошенничеством, в том числе с азартными играми, где процветал этот вид преступления. Одним из наиболее распространенных видов мошенничества было шулерство. Азартные игры практиковались повсеместно: в частных домах, гостиницах, трактирах, даже во вполне солидных с виду заведениях, например, в коммерческих собраниях. Такие заведения по распоряжению губернатора закрывались полицией, о чем составлялись протоколы, отбирались промысловые свидетельства и патенты[143].

Как разновидность мошенничества законодательством рассматривалось фальшивомонетничество. В конце XIX – начале ХХ в. на Дальнем Востоке неоднократно пресекалась деятельность шаек фальшивомонетчиков, которые занимались подделыванием бумажных ассигнаций и документов. Причем нередко подобные шайки раскрывались агентурным путем[144]. Так, в 1886 г. в Амурской области своевременными и энергичными действиями чинов полиции, под руководством военного губернатора Беневского, удалось пресечь деятельность фальшивомонетчиков, фабриковавших и сбывавших фальшивые кредитные билеты 25-рублевого достоинства. Были отобраны 1559 уже приготовленных к обращению билетов на сумму 38 975 рублей, задержаны как подделыватели со всеми материалами, так и сбытчики, причем в ходе следствия достигнуто полное признание виновных в преступлении[145].

Фальшивомонетничество особенно усилилось в начале ХХ в. В 1910 только во Владивостоке было разоблачено семь шаек фальшивомонетчиков[146]. Благодаря сотрудничеству Московского и Читинского сыскных отделений в 1912-1913 гг. была обезврежена международная шайка фальшивомонетчиков, производившая поддельные сторублевки во Франции и распространявшая их преимущественно в Поволжье и Забайкалье[147]. В 1914 г. была разоблачена шайка фальшивомонетчиков и поставщиков опиума, установившая связи между Петроградом, Иркутском, Харбином, Владивостоком и Шанхаем. Шайка специализировалась на сбыте фальшивых бумажных денег в Приморье, распространением в Сибири, на Дальнем Востоке и в Китае опиума, на ограблениях и получении по подложным документам из различных банковских и других учреждений крупных денежных сумм. Обыски и аресты были проведены одновременно во Владивостоке и Петрограде[148].

Большую роль в борьбе с преступностью играли новейшие методы «полицейской науки», используемые сыскными отделениями. Так, в основу регистрации преступников в Харбинском сыскном отделении были положены дактилоскопические исследования как средство, наиболее обеспечивающее опознание преступника и как более дешевый способ регистрации. Дактилоскопированию подвергались все без исключения преступники, как европейцы, так и азиаты. Фотографической же съемке и антропометрическим исследованиям подлежали лишь наиболее важные из них (убийцы, грабители, поджигатели, фальшивомонетчики, профессиональные воры, бродяги, рецидивисты, задержанные для установления личности и т.п.)[149]. Дубликаты регистрационных карт на важнейших местных преступников без замедления препровождались в Центральное регистрационное бюро Департамента полиции, а регистрационные карты на всех скрывшихся от правосудия в России преступников рассылались по местным сыскным отделениям[150].

Кроме того, в регистрационном бюро систематически велись альбомы преступников по родам их преступлений: воров-карманников, форточников, взломщиков, фальшивомонетчиков, грабителей, поджигателей, убийц и прочих с целью опознания потерпевшими преступников, если им удалось видеть их в лицо. Наконец, на обязанности бюро лежало ведение альбома с фотографическим воспроизведением подробной обстановки всех наиболее важных преступлений, что, помимо уже отмеченного выше значения, приносило большую пользу для изучения способов совершения преступлений, т.е. играло роль школы для успешных розысков по аналогичным преступлениям в будущем[151].

Успех работы сыщиков находился в прямой зависимости от того, насколько чины наружной полиции проникались пониманием серьезности возложенных на них обязанностей по борьбе с преступностью, устанавливали рабочие контакты с чинами сыскного отделения, оказывали им помощь. В этой связи большое значение стало придаваться обязанностям чинов наружной полиции по их совместной деятельности с чинами сыскного отделения по линии уголовного сыска. В частности, чины наружной полиции, по прибытии на место преступления, прежде всего должны были принять действительные меры к охранению места преступления и всех могущих быть там следов, без всякого замедления вызывать на все более или менее важные происшествия чинов Регистрационного бюро с фотографическими и иными приборами для закрепления следов и воспроизведения обстановки преступления[152].

Таким образом, правоохранительным органам Дальнего Востока приходилось вести борьбу с преступностью в сложной политической и социально-экономической обстановке. В структуре региональной преступности преобладали корыстные преступления (кражи, мошенничества) при довольно высокой доле тяжких насильственных преступлений (убийства, грабеж). Основными методами борьбы с преступностью были облавы и обыски, жесткий паспортный режим. В начале ХХ в. к этому арсеналу добавился тайный сыск, розыскные собаки. В оперативно-розыскную работу внедрялись научно-технические средства борьбы, дактилоскопия, фотографирование, антропологический учет, специальное регистрирование преступников. При этом полиция тесно взаимодействовала с военным ведомством, пограничной стражей, таможенным, акцизным и лесным ведомствами, гражданским населением.