Меморандумы о национальном вопросе в Богемии

Возвращение чешских депутатов к активной политической деятельности, разумеется, вновь актуализировало вопрос о чешско-немецком «примирении» и различных аспектах сосуществования двух народов в рамках одного королевства.

Кроме этого, выступивший на заседании Ф. Л. Ригер озвучил традиционные обвинения чехов по отношению к властям. Говорилось о пренебрежении чешскими интересами на региональном уровне, о привилегированном положении немцев в Богемии, о безрезультатной и хаотичной деятельности Земского совета. Речь чешского политика отнюдь не была революционной, и немецкие оппоненты восприняли ее с изрядной долей скепсиса. Пленер отозвался о ней как об «одной из многих чешских жалобных речей». Тем не менее, сама идея компромисса с чехами была не чужда немецким депутатам и неоднократно обсуждалась на съездах немецколиберальных политиков ^[239] . Полноценное возвращение чехов к политической активности воспринималось ими как дело времени, и в свете грядущей «системной перемены» их статус мог кардинально измениться.

Первый шанс реализовать идею о долгожданном примирении народов Цислейтании в рамках совместной парламентской деятельности представился немецколиберальным силам вскоре после начала работы рейхсрата нового созыва и кабинета министров. В ноябре 1879 г. чешские депутаты передали на рассмотрение императора «Меморандум Чешского клуба»^[240], в котором были очерчены основные проблемные сферы богемской действительности и сформулированы принципы достижения национального (в первую очередь, языкового) равноправия в местной администрации, судебной системе и образовании.

Первая часть чешского меморандума была посвящена равноправию чешского и немецкого языка в администрации и в судах. Авторы документа называли отправной точкой своих рассуждений статью XIX Декабрьской конституции 1867 года^[241], в которой, по их мнению, уже был зафиксирован основополагающий принцип равноправия местных языков. Оставалось лишь дать некоторые административные распоряжения для воплощения этого принципа в жизнь, в остальном же дополнительного законотворчества не требовалось^[242].

В конституции, однако, фигурировали два термина: die ЬапбеББргасЬе, т.е. язык одной из национальностей, доля населения которой на определенной территории составляла не менее 20% (таковыми признавались сербохорватский, чешский, немецкий, итальянский, польский, русинский, румынский и словенский), и die landesubliche Sprache - язык, использование которого в учреждениях, обучении и культурной сфере предписывалось законодательно.

В применении к Чешским землям эта ситуация выглядела следующим образом: безусловно, чешский и немецкий языки признавались

национальными языками земель короны св. Вацлава (в Силезии к их числу добавлялся также польский). Тем не менее, далеко не всегда это означало, что они оба использовались на равных в вышеперечисленных сферах. Разница в применении этих терминов порождала принципиальный конфликт между чехами и немцами: если первые настаивали на том, что использование того или иного языка должно диктоваться тем, какой язык признается национальным на данной территории (т.е. фактически утверждалась синонимичность двух используемых в конституции терминов), то немецкая сторона, напротив, апеллировала к тому, что два разных понятия были введены в законодательный акт не просто так, но потому, что необходимость этого была продиктована реалиями жизни многонационального государства.

Согласно чешским требованиям, в учреждениях и судах первой инстанции официальным языком должен был стать тот, на котором говорила большая часть населения соответствующего округа (он же должен был использоваться в переписке с любым таким учреждением).

Второй пункт чешского заявления касался равноправия языков в стенах Пражского Карло-Фердинандова университета. Стоит заметить, что чешские депутаты прямо заявили о том, что создание отдельного чешского университета было бы нецелесообразным - достаточно лишь закрепить право студентов, преподавателей и исследователей пользоваться чешским языком наравне с немецким. Предполагалось, что аттестация доцентов и сдача государственных экзаменов станут возможны на обоих языках. Кроме того, предстояло увеличить количество курсов, читаемых профессорами на

244

чешском языке .

Третья часть документа касалась проблемы языкового равноправия в области среднего школьного образования. Авторы в своей аргументации обращались к статистике: переписям населения Богемии, Моравии и Силезии и данным о количестве чешских и немецких средних школ в каждом из этих регионов. Сравнение было весьма показательным. Например, по состоянию на 1879 г. соотношение численности чешско- и немецкоязычного населения Богемии (3:2) заметно проигрывало соотношению количества школ с преподаванием на соответствующем языке - чешских школ было всего на 20% больше. Кроме того, из земского бюджета выделялось больше средств на содержание немецких школ (почти 1500 тыс. гульденов против 1285 тыс.)^[245]. В Моравии и Силезии аналогичные цифры также демонстрировали численное превосходство немецких школ.

В связи с этим требования Чешского клуба были достаточно конкретны. Во-первых, следовало устранить диспропорцию в количестве школ и создавать их согласно численности населения с соответствующим обиходным языком.

Наконец, четвертая часть чешского документа была посвящена ремесленно-промышленным училищам. Аргументация строилась

аналогичным предыдущему пункту образом. Однако в этом случае диспропорция была особенно явной: на 29 немецких училищ в Богемии приходилось всего 5 чешских^[246]. Именно это несоответствие, по мнению чешских политиков, было причиной традиционно незначительного участия чешского населения в промышленном производстве Богемии. Устранение столь несправедливого соотношения было призвано, в числе прочего, привлечь больше чехов в эту сферу деятельности.

Стоит также отметить, что в поисках аргументов чешские депутаты прибегали не только к цифрам, но и к куда более неформализуемым доводам о равном праве каждого народа на пестование собственного языка и культуры и воспитание детей в этом духе и соответствующей среде, в том числе языковой.

Меморандумы были поданы императору влиятельными чешскими политиками Ф. Л. Ригером, Й. К. Лобковицем и Ф. Шромом. Франц-Иосиф

пообещал чешским политикам создать специальную комиссию для

247

рассмотрения перечисленных вопросов.

Содержание чешского меморандума, особенно те пункты, в которых речь шла о двуязычии кандидатов в государственные чиновники и дальнейшей утраквизации Пражского университета, вызвало заметное возмущение немцев Богемии. По инициативе Франца Шмейкала, депутата ландтага и главы Немецкого клуба в Праге, был разработан ответный документ. В конце января 1880 г. он был рассмотрен участниками слета немецких депутатов в Вене^{[247] [248]. «Меморандум немецких депутатов рейхсрата и ландтага Богемии» [249] был представлен премьер-министру Тааффе 9 февраля 1880 г.}

Немецкий меморандум состоял из четырех частей, в каждой из которых анализировалось состояние языкового вопроса в той или иной сфере. Фактически это был ответ на соответствующие разделы чешской декларации. Лейтмотивом всех тезисов, сформулированных в этом документе, стала опора на действующий основной закон государства и централизаторские принципы. В этом заключался ключевой аспект подхода конституционалистов к национальным проблемам Австрии. В критике чешского варианта упор делался в основном на неправомерность самой концепции чехов, которые в своих требованиях обязать чиновников быть двуязычными и расширить образование на чешском языке исходили из того, что численность чешскоязычного населения Богемии в полтора раза

превышает численность немецкоязычного. Авторы немецкого документа настаивали на том, что при принятии решений о таких сферах, как государственная деятельность или образование, необходимо исходить не из идеи о национальном компромиссе, а из интересов государства.

Первая часть документа рассматривала вопрос о языковом равноправии богемских (sic!) языков в государственных учреждениях и судах. Анализируя претензии чехов по поводу уравнения чешского языка с немецким в этой сфере, либералы не соглашались с толкованием статьи XIX конституции 1867 г. как основы для введения двуязычия в государственных инстанциях. В их толковании положение о равноправии языков было применимо лишь к сфере внешних сношений, т.е. учреждений с гражданами государства. Что касается внутренних контактов (документооборота госструктур и их контактов между собой), то в этой сфере равноправие немецкого с другими языками было неприемлемо. Все учреждения и суды, в том числе находящиеся в Богемии, были органами не отдельно взятой провинции, а всей Цислейтании, и как таковые нуждались в языковом единообразии.

Более того, принудительная необходимость изучения чешского языка немецкоязычными чиновниками расценивалась как противоречащая духу статьи XIX. Согласно провозглашенному в ней принципу паритета языков немецкие чиновники имели полное право на коммуникацию на своем родном языке. Эрнст Пленер, комментируя реакцию немецкой общественности на эту статью чешского документа в своих мемуарах, замечал также, что немецкоязычное население Богемии привыкло к контактам с немецкими же

чиновниками. Оно испытывало к ним полное доверие, поэтому перспектива

251

замены чиновничьего корпуса чехами вызывала у них сильное неприятие .

Вторая часть немецкого меморандума касалась вопроса о языковом равноправим в Пражском Карло-Фердинандовом университете. Авторы вновь призывали рассматривать эту проблему в контексте всего государства. Они указывали на необходимость учитывать тот факт, что уступка чехам и возможность защищать диссертации и сдавать государственные экзамены на чешском языке может создать нежелательный прецедент, к которому будут апеллировать и другие национальности империи. Решение в пользу чехов могло бы со временем привести к полной анархии в системе высшего образования в цислейтанских провинциях. Во-вторых, акцент делался на то, что Пражский университет был образовательным центром не только Богемии, но и всей империи. Именно обучение на немецком языке было залогом возможности привлекать студентов разных национальностей. Это, в свою очередь, было одной из причин, почему университет получал немалое финансирование со стороны Вены. Реформирование же в сторону двуязычного образования ставило бы под вопрос будущее университета как научного центра и, возможно, сводило бы его роль к региональной высшей школе. Такое развитие событий было бы ударом по всему австрийскому образованию и науке.

Критикуя позицию чехов по университетскому вопросу, немецкие политики предложили свой вариант его решения, который мог бы обеспечить «настоящий мир» в этой области. Речь шла о создании самостоятельного чешскоязычного университета по примеру существования в Праге двух Технических университетов («высших школ») - чешского и немецкого. По прошествии двух лет эта идея будет взята на вооружение по прошествии двух лет, и тот факт, что она была прописана в меморандуме немецких депутатов, позволяет рассмотреть ее с непривычной стороны. ^[251]

Третья часть документа, посвященная языковому вопросу в народных и средних школах Богемии, вновь отталкивалась от тезисов чешского меморандума. Как уже говорилось, чехи использовали данные статистики, согласно которой количество немецких и чешских школ не было пропорционально соотношению численности чехов и немцев в провинции. Немецкие политики, однако, считали этот аргумент неправомерным. В отношении народных школ они полагали, что их количество должно опираться не на общую численность населения, а на количество детей школьного возраста, что требовало бы отдельных подсчетов. Во-вторых, рассматривая развитие народных школ Богемии в исторической перспективе, авторы меморандума пришли к выводу о том, что в дополнительном увеличении количества чешских школ нет необходимости хотя бы потому, что они и без того появляются в больших количествах, нежели немецкие. Кроме того, из числа чешских детей 16% не посещали школу вовсе (в противовес 10% немецких детей). Подобное отношение, по их мнению, ставило под сомнение сам факт того, что чешское население заинтересовано в развитии образования на уровне народных школ.

Говоря о средних школах, немецкие политики вновь призывали опираться не на подсчеты численности населения, а на интересы государства. По инициативе и благодаря его попечению такие школы и основывались. Целью их создания была подготовка к высшей школе тех, кто впоследствии мог послужить Австрии как образованный специалист - врач, учитель, священник и так далее. Таким образом, средние школы представлялись как ступень, доступная для всех жителей Австрии вне зависимости от их происхождения, а их выпускникам следовало, в первую очередь, владеть именно lingua franca всей монархии. Только на нем можно было продолжать образование и строить карьеру за пределами Богемии. Таким образом, увеличение количества школ с преподаванием на чешском было бы нецелесообразным даже для самих чехов.

Наконец, в четвертой части документа его авторы выражали протест против увеличения числа ремесленно-промышленных училищ с обучением на чешском языке. Главным аргументом немецкой стороны был тот факт, что чехи попросту не нуждаются в большом количестве таких учебных заведений, так как в большинстве своем занимаются сельским хозяйством. Промышленность в Богемии традиционно находится в руках немецкого населения, особенно кучно живущего именно в областях с развитой индустрией. Таким образом, преобладание числа немецких училищ было полностью оправдано.

В данном контексте приводился пример Галиции. Будучи более населенной, чем Богемия, она имела совсем немного профессиональных училищ - 4% от их общего числа в Австрии, в то время как 42% приходилось на Богемию. С учетом этих цифр дальнейшее расширение сети училищ в Богемии под флагом равноправия национальностей немецкими авторами оценивалось как нелогичное.

Таковы были основные контраргументы немецкого меморандума. Его авторы неоднократно подчеркнули в тексте, что этот документ не отрицает идею компромисса. Он лишь лишь призывал в вопросах, важных для всего государства, исходить не из национальных интересов, а из соображений общегосударственного уровня. Нельзя было продвигать «политические цели под маской уравнивания в правах» ^[252] . Немецкая политика, согласно меморандуму, отвергала требования чехов не потому, что видела в них угрозу «немецкому характеру» немецкоязычных областей Богемии, а потому, что их реализация привела бы к федерализации империи, что было несовместимо с «энергичным развитием страны».

Анализируя эти тексты, стоит отметить, что дискуссия чешских и немецких политиков по этому и многим другим вопросам принимала форму пикировок риторики и логики двух сторон. Один и тот же документ служил основой диаметрально противоположных выводов в соответствии с интересами каждой из сторон, благо расплывчатость и обобщенность формулировок австрийского основного закона создавали массу возможностей для упражнений в ораторском искусстве. Приводимые аргументы не опровергали друг друга, поскольку строились в разных системах координат. Их отправные точки лежали в концепциях государственного развития чешской и немецкой сторон. Значение этих дискуссий и аргументации, в конечном итоге, состоит не в том, чтобы определить правую сторону этого спора, а в том, чтобы рассмотреть его в рамках треугольника «чехи-немцы-Вена». Именно в руках последней находились рычаги управления чешско-немецким конфликтом, на протяжении полутора десятилетий неоднократно приводившиеся в движение.

Публикация чешского и немецкого меморандумов вызвала значительный резонанс в обществе и ряд характерных комментариев со стороны публицистов. Вопреки стремлению авторов немецкого документа направить спор в общегосударственное русло, либеральная пресса рассматривала эту полемику как противостояние двух народов. Отмечалась, впрочем, отрадность того факта, что оно пока ограничилось «областью интеллектуальных битв»^[253]. Современники подчеркивали и тот факт, что, несмотря на заверения о скором компромиссе, звучавшие на открытии парламента, «представители народов Богемии засвидетельствовали перед всем миром, что свободный взаимный компромисс пока невозможен. Словно два государства в состоянии войны, которые хотят посредничества третьего, защитники тезисов той и другой стороны исключают путь к непосредственному сближению и поодиночке направляются к ступеням

254

трона»^[254].

Эти документы стали первым публичным отражением чешсконемецкого конфликта в новой - «конституционной» - эре истории Австро- Венгрии. Их значение заключается в том, что авторы меморандумов очертили основные проблемные зоны, которые впоследствии станут предметом острых дискуссий. В ходе их обсуждения в полной мере проявились подходы как к частным вопросам, так и к национальной политике вообще - подходы, исходные точки которых находились в концепциях федерализма либо автономизма. Порочный круг чешсконемецкого конфликта заключался в том, что его стороны строили взаимоисключающие концепции. Достижение компромисса в данном случае означало бы полный отказ одной из сторон от своих базовых идей, то есть, по сути дела, признание своего поражения.

Данные наблюдения находят отклик в рассуждениях анонимного автора колонки ежедневника «Prager Tagblatt»: «Тот, кто однажды будет писать историю Австрии и захочет понять самую суть духа нашего времени, должен лишь внимательно прочесть два выдающихся документа. Он поймет, почему согласие до сих пор было невозможно. В образе мыслей, который обнаруживается в содержании меморандумов, находится ключ к пониманию диковинных симптомов тридцатилетней безысходной борьбы»^[255].