§ 2. Фонологическое письмо
Лингвист прежде всего требует, чтобы ему было предоставлено такое средство изображения артикулируемых звуков, которое устраняло бы всякую двусмысленность. Для этого уже предлагалось множество графических систем.
На каких принципах должно основываться подлинно фонологическое письмо? Оно должно стремиться изображать одним знаком каждый элемент речевой цепочки. Требование это не всегда принимается во внимание: так, английские фонологи, которые заботятся не столько об анализе, сколько о классификации, употребляют для некоторых звуков знаки из двух и даже трех букв. Кроме того, следовало бы проводить строгое различие между эксплозивными и имплозивными звуками (см. стр. 88 и сл.).
Стоит ли заменять фонологическим алфавитом существующую орфографию? Этот интересный вопрос может быть здесь затронут лишь вскользь; по нашему мнению, фонологическое письмо должно обслуживать только одних лингвистов. Прежде всего, едва ли возможно заставить принять единообразную систему и англичан, и немцев, и французов и т. д. Кроме того, алфавит, применимый ко всем языкам, грозил бы быть перегруженным диакритическими значками; не говоря уже об удручающем виде хотя бы одной страницы такого текста, совершенно очевидно, что в погоне за точностью такое письмо не столько способствовало бы чтению, сколько затрудняло и сбивало бы с толку читателя. Эти неудобства не могли бы быть возмещены достаточными преимуществами. За пределами науки фонологическая точность не очень желательна.
Коснемся в связи с этим вопроса о способах чтения. Дело в том, что мы читаем двумя способами: новое или неизвестное слово прочитывается нами буква за буквой, а слово привычное и знакомое схватывается глазами сразу, вне зависимости от составляющих его букв; образ этого слова приобретает для нас идеографическую значимость. В этом отношении традиционная орфография законно предъявляет свои права: полезно различать tant «столько» и temps «время», et «и», est «есть» и ait «имел бы», du (артикль) и dfl «должный», il devait «он был должен» и ils devaient «они были должны» и т.
п. Пожелаем только одного, чтобы общепринятая орфография освободилась от своих вопиющих нелепостей. Если при преподавании языков фонологический алфавит может оказывать услуги, это не значит, что его применение нужно сделать всеобщим.§ 3. Критика показаний письменных источников
Итак, ошибочно думать, будто, признав обманчивый характер письма, надо первым делом реформировать орфографию. Подлинная услуга, оказываемая нам фонологией, заключается в том, что благодаря ей мы получаем возможность принимать определенные меры предосторожности в отношении той письменной формы, через которую мы получаем доступ к языку. Всякие данные, получаемые посредством письма, ценны лишь при условии его правильного истолкования. В каждом данном случае надо установить фонологическую систему изучаемого языка, то есть таблицу используемых им звуков; в самом деле, каждый язык пользуется лишь ограниченным количеством четко дифференцированных фонем. Такая система есть единственная реальность, интересующая лингвиста. Графические знаки — только ее отображения, точность которых подлежит выяснению. Трудность такого выяснения различна в зависимости от языка и обстоятельств.
Когда речь идет о языке, принадлежащем прошлому, мы вынуждены довольствоваться косвенными данными; какие же средства применимы в этом случае для установления фонологической системы?
- Прежде всего внешние указания, и в первую очередь свидетельства современников, описывавших звуки и произношение своего времени. Так, французские грамматисты XVI и XVII вв., в особенности те из них, которые желали ознакомить иностранцев с французским произношением, оставили нам много интересных замечаний. Но этот источник сведений весьма ненадежен, потому что эти авторы совсем не владели фонологическим методом. Их описания выполнены в случайных терминах без всякой научной точности. Их свидетельства в свою очередь требуют истолкования. Даваемые звукам названия весьма часто порождают сплошное недоумение: так, греческие грамматики называли звонкие взрывные согласные b, d, g «средними» (mesai), а глухие взрывные p, t, к «лысыми», «голыми» (psllai, то есть, переносно, «лишенные густого придыхания»), что римляне переводили как «тонкие» (tenues).
2.
К более надежным результатам можно прийти, комбинируя данные этого первого типа с внутренними указаниями, которые мы распределяем по двум рубрикам:а) Указания, извлекаемые из факта регулярности фонетических изменений.
Когда речь идет об определении значимости какой-либо буквы, весьма важно бывает указать, чем был в более раннюю эпоху изображаемый ею звук. Нынешняя ее значимость получилась в результате эволюции, позволяющей сразу же отвести некоторые предположения. Так, мы в точности не знаем значимости санскритского знака, транскрибируемого нами посредством ?, но поскольку передаваемый им звук восходит к индоевропейскому нёбному к, постольку количество обоснованных предположений заметно ограничивается.
Если наряду с исходной точкой известна еще параллельная эволюция аналогичных звуков того же языка в ту же эпоху, то можно умозаключать по аналогии и вывести соответствующую пропорцию. [Так, в письме текстов Авесты звукоряд, соответствующий индоевропейскому tr, обозначался посредством рт в начале слова и посредством dr в середине слова; в то же самое время звукоряд, соответствующий индоевропейскому рг, -всюду изображался единообразно через fr. Обе эволюции должны были быть параллельными; отсюда следует, что dr должно было произноситься точно так же, как рт, поскольку f является фрикативным глухим, а не взрывным звонким].
Проблема, естественно, облегчается, если требуется определить промежуточное произношение, исходная и конечная точка которого известны. Французское сочетание au (например, в слове sauter «прыгать»), несомненно, в средние века было дифтонгом, так как оно занимает промежуточное положение между более ранним al и современным французским о; и, если иным путем устанавливается, что в данный момент еще существовал дифтонг au, не подлежит сомнению, что он существовал и в предыдущий период. Мы в точности не знаем, что обозначает z в таком древневерхненемецком слове, как wazer «вода», но ориентировочными точками являются, с одной стороны, более древнее water, с другой — современная форма Was- ser.
Следовательно, это z является звуком, промежуточным между t и s; мы можем отбросить всякую гипотезу, которая исходит из близости только с s или только с t; например, неправильно думать, что эта буква изображала нёбный звук, ибо между двумя зубными артикуляциями возможно предположить лишь зубную.б) Косвенные указания, которые могут быть разными по своему характеру.
Начнем с разнообразия написаний. В определенную эпоху древневерхненемецкого языка писали wazer «вода», zehan «десять», ezan «есть», но никогда не писали wacer, cehan и т. д. Если, с другой стороны, встречается и esan и essan, waser и wasser и т. д., то отсюда можно заключить, что буква z звучала очень близко к s, но довольно отлично от того, что в ту эпоху изображалось через с. Если в дальнейшем начинают попадаться формы типа wacer и т. д., то это свидетельствует о том, что названные две фонемы, прежде все же различавшиеся, в большей или меньшей степени совпали.
Ценным материалом для изучения произношения являются поэтические тексты; система стихосложения связана с числом слогов, с их количеством (долгота), с повторением одинаковых звуков (аллитерация, ассонанс, рифма); поэтические тексты могут содержать ценные сведения по соответствующим вопросам фонологии. В греческом языке некоторые долгие различаются графически (например, о, изображаемое графемой со), а другие — нет, так что о количестве а, і или и приходится справляться у поэтов. В старофранцузском языке рифма позволяет, между прочим, определить, до какой эпохи конечные согласные в словах gras «жирный» и faz (лат. facio «делаю») различались и с какого момента они стали сближаться и совпадать. Рифма и ассонанс также показывают нам, что в старофранцузском языке все е, происходящие от лат. а (например, рёге «отец» от patrem, tel «таковой» от talem, тег «море» от mare), имели звук, совершенно отличный от прочих е. Эти слова никогда не рифмуются и не ассонируют с такими, как elle «она» (от лат. ilia), vert «зеленый» (от лат. viridem), belle «прекрасная» (от лат.
bella) и т. д.Упомянем в заключение о написании слов, заимствованных из иностранного языка, об игре слов, о каламбурах и т. п. *.
Все эти источники информации помогают нам до некоторой степени познать фонологическую систему прошлой эпохи и критически использовать свидетельства письменных памятников.
Когда дело касается живого языка, единственно рациональным методом является, во-первых, установление системы звуков, как она выявляется непосредственным наблюдением; во-вторых, сопоставление ее с системой знаков, служащих для изображения (хотя и неточного) звуков. Многие грамматисты придерживаются еще старого метода, уже подвергнутого нами критике и сводящегося к указанию того, каким образом в описываемом языке произносится каждая буква. Но таким путем невозможно получить ясное представление о фонологической системе данного языка.
И все же несомненно, что в данной области достигнуты уже немалые успехи и что фонологи во многом способствовали изменению наших взглядов на вопросы письма и орфографии.