Сопротивление заимствованию
Давно известно, что одни типы языковых единиц заимствуются гораздо охотнее, чем другие. В 1881 году Уильям Дуайт Уитни построил шкалу, на которой различные языковые единицы располагались в порядке убывания их подверженности заимствованию 35.
Оказалось, что из всех частей речи наиболее свободно заимствуются существительные; за ними идут суффиксы, затем окончания и, наконец, фонетические единицы. Уитни признавал, что все они могут заимствоваться, но утверждал, что окончания и отдельные звуки заимствуются очень редко, причем только в составе целых словарных единиц. «Тот факт, что «грамматика» не поддается смешению, вовсе не является изолированным; просто грамматический механизм наиболее успешно противостоит всякому вторжению благодаря тому, что он является наименее материальной и наиболее формальной частью языка. На шкале возрастающего сопротивления заимствованию он занимает крайнее место». Аналогичная точка зрения — причем, по-видимому, независимо от Уитни — была высказана в 1939 году Люсьеном Теньером (L. Т е s п і ё г е): «La miscibil^ d’une lange est fonction inverse de sa systematisation»36 («способность языка к смешению обратно пропорциональна его системности»).Если выражаться в терминах языковых навыков, это равносильно утверждению, что те навыки, которые пускаются в ход чаще и потому имеют более глубокие корни, наименее подвержены изменению под влиянием иностранного языка. Так как число фонем в любом языке сравнительно невелико и каждая из них повторяется в речи очень часто, они вряд ли подвергнутся каким-либо изменениям, если только говорящий не испытает влияние иностранного языка в период обучения языку, т. е. в раннем детстве. Грамматические окончания также твердо усваиваются в достаточно раннем возрасте; это относится и к наиболее продуктивным суффиксам. Поскольку все они могут встречаться в речи лишь как части более крупных отрезков, то заимствоваться они могут только в составе заимствуемых целиком слов или словосочетаний.
Выше мы видели, что подстановка особенно охотно производится на уровне фонем и окончаний, хотя и там бывают случаи перенесения. Мы видели также, что производные и сложные слова могут заимствоваться целиком, но что лишь в очень немногих случаях заимствованные суффиксы становятся впоследствии продуктивными. Суффиксы родного языка легко присоединяются к иностранным основам, но не наоборот. Это, по-видимому, связано с тем, что суффиксы представляют собой часть хорошо знакомой структуры родного языка. Иностранные суффиксы могут быть осознаны носителями языка как таковые и пущены в ход в новых ситуациях лишь после того, как они войдут в их язык в составе большого количества заимствованных слов и таким образом окажутся включенными в структуру этого языка.Степень легкости, с которой различные части речи могут переноситься в заимствующий язык, также следует рассматривать в связи с вопросом о структурной организации этого языка. Во всех до сих пор составленных списках заимствований в языках обычной европейской структуры обращает на себя внимание резкое преобладание существительных над другими частями речи. Приводимые ниже данные дают приблизительное представление об этом соотношении в двух иммигрантских языках — американском норвежском и американском шведском, которые можно считать вполне показательными.
| Сущест вительные | Глаголы | Прилага тельные | Наречия и предлоги | Междоме тия | |
| Ам.-норв. (наш список) | 75,5 | 18,4 | 3,4 | 1,2 | 1,4 |
| Ам.-норв. (кошко- нонгский список Флома) | 71,7 | 23,0 | 4,2 | 0,8 | 0,5 |
| Ам.-швед. (чикагский список Джонсона) | 72,2 | 23,2 | 3,3 | 0,4 | 0,8 |
Хотя артикли и местоимения в этих списках не фигурируют, заимствования этих классов также имеют место, однако они не становятся настолько употребительными, чтобы войти в общепринятую языковую норму. Тот факт, что местоимения могут заимствоваться, иллюстрируется английскими местоимениями they, their, them, перенесенными из скандинавского в средневековую эпоху.
Обилие заимствований — существительных и глаголов и немногочисленность предлогов, междометий и союзов естественно согласуется с тем, что в языке много первых и мало последних: язык нуждается лишь в небольшом количестве служебных слов, выполняющих сугубо грамматическую функцию обозначения очень обобщенных отношений между «значащими» словами. В некоторых языках они вообще представлены не отдельными словами, а аффиксами (суффиксами и окончаниями). Мною было рассмотрено 917 несложных слов, взятых из одного из норвежских диалектов; из них 48,3% было существительных, 24,6 — глаголов, 16,7 — прилагательных, 1,4 — числительных, 4,8— наречий, 2,3 — местоимений, 1,2 — предлогов, 0,4 — союзов, 0,3 — междометий и 0,1%—артиклей. Как видим, единственное существенное расхождение с приведенными выше данными связано с более высокой частотностью прилагательных и наречий при более низкой частотности существительных. В процесс заимствования вообще охотнее вовлекаются достаточно большие классы слов. Так, существительные мужского рода встречаются среди заимствований чаще, чем вообще в данном языке, то же относится к слабым глаголам. Точно так же процент существительных оказался среди заимствований еще выше, чем в языке вообще. Таким образом, изменение коснулось не того, как язык
говорит о вещах, а самих вещей, о которых идет речь. Лишь в отдельных случаях изменения затронули и структуру языка. Иными словами, чем более привычным и автоматическим является элемент языка, тем менее он подвержен изменениям.
Если внутренние различия такого рода существуют в пределах одного языка, то аналогичные различия могут иметь место и между языками — в той мере, в какой эти языки различаются в грамматическом отношении. Об этом часто говорится в связи с большей однородностью словаря одних языков по сравнению с другими. Характерным в этом отношении является подход Отакара В о ч а д л о, который построил, так сказать, межъязыковую шкалу восприимчивости (к заимствованиям) (scale of receptivity), разделив языки на три основные группы: «гомогенные», «амальгамные» и «гетерогенные» 37. К сожалению, в своем определении «восприимчивости» В о ч а д - л о сознательно обходит заимствования из других языков той же языковой семьи, так что, например, датский язык он рассматривает как гомогенный. Кроме того, он интересуется в первую очередь практическими вопросами очищения языка, вследствие чего основополагающий вопрос о том, какие факторы — структурные или социальные — играют в заимствовании решающую роль, не ставится им с достаточной определенностью. Кипарский (Kiparsky) решительно заявляет в связи с этой работой В о ч а д л о: «Die Fahigkeit der sog. ,,homogenen“ Sprachen, Entlehnungen aufzunehmen, hangt nicht von der linguistischen Struktur der Sprache, sondern von der politisch-sozialen Einstellung der Sprecher ab»38 («восприимчивость так называемых «гомогенных» языков к заимствованиям зависит не от внутренней структуры языка, а от социально-политической установки говорящего»).
Языковая ситуация в США представляется нам особенно подходящим объектом для исследований, призванных дать ответ на этот вопрос. В Соединенных Штатах сравнительно однородные язык и культура оказывали более или менее сходное влияние на большое число разных языков; ценные результаты могло бы дать сопоставление заимствований в разных иммигрантских языках друг с другом, а затем и с заимствованиями в индейских языках, которые по своему строению гораздо более различны, чем языки иммигрантов. Большинство различий, рассматриваемых
В о ч а д л о,— это, по сути дела, различия не в самом процессе заимствования, а в соотношениях между тем, что мы здесь определили как перенесение и подстановку. Одни языки переносят целые морфемы, другие подставляют свои собственные, но все они прибегают к заимствованию, если для него появляются социальные предпосылки, т. е. наличие группы влиятельных в языковом отношении двуязычных носителей.
1.