ВОСПРИЯТИЕ: СЕМАНТИКА АБСТРАКТНОГО СЛОВАРЯ[175]

Восприятию посвящено целое море философской литературы, но едва ли наберется хоть капля лингвистической литературы, посвященной восприятию. Однако связанные с восприятием про­блемы, которые рассматривались философами, являются в значи­тельной мере лингвистическими: они или формулируются, или

могут быть сформулированы как вопросы о значении, поскольку философы, пишущие о восприятии, уделяют основное внимание тому, чтобы установить, сколько значений имеют такие слова, как видеть, слышать или ощущать, что это за значения и как они связаны друг с другом.

Но чтобы установить, сколько значений имеет лингвистическое выражение и какие это значения, необходим язык, семантическая запись. Установить значение выражения — это перевести данное выражение на язык семантической репрезентации. Если формаль­ная и в то же самое время обнажающая суть дела семантическая репрезентация вообще может быть когда-либо достигнута, то только с помощью адекватного языка семантической репрезента­ции. Построить такой язык и показать его действенность, испыты­вая его, в частности, на проблемах восприятия, — обязанность лингвистики, а не философии.

В настоящей главе я попытаюсь сделать шаг в этом направ­лении.

ЗНАЧЕНИЕ СЛОВА ВОСПРИНИМАТЬ’

На первый взгляд задача описания значения по крайней мере некоторых слов, обозначающих восприятие, может показаться лег­кой. Возьмем, например, слова видеть, слышать, ощущать на вкус (taste), обонять и осязать (feel). Интуитивно чувствуется, что у них есть что-то общее. Может показаться естественным назвать этот общий компонент, или „признак", „восприятием" или „±вос­приятием". Чтобы описать различия между элементами этого на-

бора, можно было бы постулировать еще некоторое число таких признаков: очевидными кандидатами являются „±зрительное", „± слуховое", „± обонятельное", „± вкусовое", „± осязательное".

Другой анализ на языке признаков был предложен Джеффри Грубером (Gruber, 1967), который считает, что и глаголу see ‘видеть’, и глаголу look ‘смотреть’ должен быть приписан приз­нак... „Двигательное" и что они должны быть разграничены как „Агентивный" (look) и „Неагентивный" (see).

Есть два способа рассмотрения предложений такого рода: английское слово motional ‘двигательное’, используемое для иден­тификации предполагаемого признака, должно считаться или оз­начающим то, что оно означает в английском языке, или чисто произвольным символом. Если мы будем считать его чисто произ­вольным символом, то не будет никакой разницы между призна­ками „двигательное" и „зрительное": и тот и другой не более информативен, чем „ХИЛАРИ" и „САИМОН". Если же слово motional мы будем принимать всерьез, то есть если его следует понимать как означающее то, что оно означает в английском язы­ке, то предпринятый анализ глагола видеть на основе этого ком­понента должен быть нами отвергнут. Какое же движение участ­вует в вйдении? Может иметь смысл ‘говорить о некотором движе­нии’, участвующем в „смотрении" (движение глаз), но, конечно, не в вйдении.

В сфере восприятия один автор недавно попытался обойтись без анализа по признакам, вводя осмысленные формулы, подоб­ные следующей: видеть значит ‘воспринимать зрением* (см. Joshi, 1974). Можно легко представить себе, что описание дру­гих глаголов из этого набора выглядело бы так: обонять значит ‘воспринимать обонянием'; ощущать на вкус — ‘воспринимать вкусом’; осязать — ‘воспринимать осязанием’; слышать — ‘воспри­нимать слухом’.

Хотя даже такое решение предпочтительнее, нежели решения ad hoc на языке произвольных признаков, однако ясно, что анализ такого рода не очень продвигает нас вперед. Остаются все те же проблемы: каковы значения слов зрение, обоняние, вкус и т. д.?

Более привлекательный анализ был предложен мне одним из моих знакомых лингвистов, посоветовавшим мне ввести следую­щую систему равенства:

видеть — воспринимать глазами слышать — воспринимать ушами обонять — воспринимать носом ощущать на вкус — воспринимать языком осязать — воспринимать телом.

Это выглядит достаточно обещающим, хотя требует подтверж­дения. Интересно, что другой лингвист, пишущий относительно восприятия, заявил—не приводя никаких оснований для своего утверждения, — что анализ слов, обозначающих восприятие, при помощи указания на соответствующие части тела неправилен и что эти слова вместо того должны быть разграничены на основе качественно различных типов соответствующих чувственных дан­ных (Rogers, 1971: 206—207):

«Физический механизм, посредством которого происходит вос­приятие, с лингвистической точки зрения более или менее безраз­личен, лишь бы он реагировал на правильный стимул правильным образом...

Было бы весьма интересно знать, как этот исследователь сфор­мулирует качественное различие между видением, слышанием, обо­нянием и т. д. Однако все, что он предлагал до сих пор, — это такого рода формулы: «„слышать" — это воспринимать чувствен­ные входные данные определенного типа и фиксировать их как соответствующий тип чувственных данных» (с. 207; курсив мой.— А. В.). В другом месте в своей статье Роджерс представляет гла­голы see, hear, smell и т. д. соответственно как „воспринимать/*, „воспринимать" и т. д. Я полагаю, что возражения Роджерса про­тив анализа терминов восприятия, использующего ссылки на со­ответствующую часть тела, лишены оснований, и я бы согласилась с упомянутым мною ранее лингвистом в том, что именно такой анализ является действительно наиболее обещающим. Чтобы по­казать, что он не только перспективен, но также удовлетворителен, следует продемонстрировать его действенность, а также интуитив­ную приемлемость его результатов. Прежде всего необходимо до­казать, что значения таких слов, как „глаза", „уши", „нос" и т. п., могут быть описаны независимо от соответствующих чувств: если „видеть" должно быть представлено как ‘воспринимать посредст­вом глаз’, то „глаза" не могут быть представлены как ‘части тела, используемые, чтобы видеть’. Я надеюсь, что в другом месте (см. гл. 3 настоящей книги) я доказала, что это затруднение может быть разрешено: в предложенном там семантическом описании слова, обозначающие соответствующие части тела, толкуются без обращения к ощущениям¹. Но есть еще одна, более серьезная проблема — проблема статуса понятия „.воспринимать". Час­то полагают, что „воспринимать" — это простое понятие. Из недавних исследований распространению этого мне­ния особенно способствовал известный анализ Пола Постала, в соответствии с которым X reminds Y of Z ‘X напоминает Y-yZ’= ==Х perceives a similarity of Y to Z ‘X воспринймает сходство Y-a с Z-ом’ (см.

Я хочу доказать, что убеждение, в соответствии с которым „воспринимать" является простым, ошибочно, и, кроме того, ока­зывает парализующее воздействие на семантический анализ. Хо­рошим примером такого парализующего воздействия служит ана­лиз глагола remind ‘напоминать’ у Постала. Обычно считается, что remind имеет несколько разных значений. Так как только одно из них может быть сколько-нибудь удовлетворительно описа­но через глагол „воспринимать", то принятие соответствующего анализа для этого одного значения исключает возможность пока­зать, каким образом различные значения дацного глагола свя­заны друг с другом (дальнейшее рассмотрение этого момента дм.: Wierzbicka, 1972).

Допущение того, что „воспринимать" представляет собой про­стое понятие, имеет самые неблагоприятные последствия. Счита­лось, по крайней мере со времени Беркли, что поверхностно сход­ные предложения, относящиеся к восприятию, могут иметь весьма различные логические структуры (см. Berkeley, 1709 и 1713). Сравним, например, следующие два предложения:

I see a star. ‘Я вижу звезду’.

I see a silvery speck in the sky. ‘Я вижу серебряное пятнышко в небе’.

Представляется интуитивно очевидным, что между ними есть значительное структурное различие — возможно, сопоставимое с различием между членами знаменитой пары:

John is eager to please.

‘Джону (безумно) хочется угождать’.

John is easy to please.

‘Джону легко угодить’[177].

Однако анализ через „воспринимать" приписал бы этим обоим предложениям одну и ту же глубинную структуру:

Я воспринимаю главами звезду.

Я воспринимаю глазами серебряное пятнышко в небе.

Признав „воспринимать" простым понятием, мы не сможем продвинуться дальше. Не сможем мы уйти и от интуитивно невер­ных результатов. Например, мы не в состоянии объяснить следую­щие факты:

I saw your wife but I didn’t know it was her.

‘Я видел твою жену, но не знал, что это она’.

I saw your wife but I thought it was someone else.

‘Я видел твою жену, но думал, что это кто-то еще’.

I saw your wife but I didn’t recognise her.

‘Я видел твою жену, но не узнал ее’.

I saw your wife but I thought it was your sister.

‘Я видел твою жену, но думал, что это твоя сестра’.

*1 saw a silvery speck but I didn’t know it was it (a silvery

speck).

‘Я видел серебряное пятнышко, но не знал, что это оно (сереб­ряное пятнышко)’.

*1 saw a red spot but I thought it was something else (not a red

spot).

‘Я видел красное пятно, но думал, что это что-то еще (не крас­ное пятно)’

*1 saw a yellow circle but I thought it was a green line.

‘Я видел желтый круг, но думал, что это зеленая линия’. Как и в случае с глаголами говорения, предложения, описывающие восприятие, с глаголом в первом лице единственного числа настоя­щего времени изъявительного наклонения ведут себя иначе, неже­ли остальные:

I saw your wife but I didn’t recognize her.

‘Я видел твою жену, но не узнал ее’.

*1 see your wife but I don’t recognize her.

‘Я вижу твою жену, но не узнаю ее’.

Стоит, между прочим, отметить, что в этом отношении наблюдает­ся интересное различие между предложениями с определенным и неопределенным объектом:

I saw your wife but I didn’t recognize her.

‘Я видел твою жену, но не узнал ее’.

?I saw an elephant but I didn’t recognize it (I didn’t know what

it was).

‘Я видел слона, но не узнал его (Я не знал, что это)’.

На самом деле, даже в настоящем времени может иметь место различие между предложениями с определенным и неопределен­ным объектом:

I (can) see her, but I would never have guessed it was her.

‘Я вижу ее, но никогда бы не догадался, что это она’.

?I (can) see a girl but I would never have guessed it was a girl.

‘Я вижу девушку, но никогда бы не догадался, что это де­вушка’.

Таким образом, возникает впечатление, что прославленное линг­вистическое ухо Остина, возможно, изменило ему, когда он ут­верждал, что люди могут иметь в виду и имеют в виду одну и ту же внеязыковую реальность, пользуясь предложениями, подобны­ми следующей паре:

I see a huge star. ‘Я вижу огромную звезду’.

I see a silvery speck. *Я вижу серебряное пятнышко’.

«То, что я вижу, — пишет Остин (Austin, 1962:98), — в том единственном, „обычном" смысле, который имеет это слово, может быть описано как серебряное пятнышко или идентифицировано как очень большая звезда, ибо рассматриваемое пятнышко есть очень большая звезда».

Дело в том, что предложение Я вижу огромную звезду не толь­ко „идентифицирует" звезду как большую, оно также „описывает" ее как большую, — другими словами, элемент огромная находится здесь в сфере „видения".

В действительности оказывается, что элементы, которые по се­мантическим причинам не могут находиться в сфере „вйдения" (то есть элементы, указывающие на свойства, которые нельзя уви­деть), чувствуют себя неуютно на месте прямого дополнения гла­гола „видеть" в настоящем времени. Так, предложение Остина

I saw a man born in Jerusalem.

‘Я видел человека, родившегося в Иерусалиме’, звучит лучше, чем его аналог в настоящем времени:

?I see a man born in Jerusalem.

‘Я вижу человека, родившегося в Иерусалиме’.

Некоторая странность последнего предложения связана именно с тем, что оно внушает мысль, что прошлое место рождения этого человека все же может быть каким-то образом доступно зрению. Заслуживает внимания также, что такие поверхностно сходные предложения, как:

I saw a huge star.

и

I saw a man born in Jerusalem, были бы скорее всего интерпретированы различным образом (то есть как происходящие из различных глубинных структур). Приб­лизительно так:

I saw a man + this man was born in Jerusalem.

‘Я видел человека + этот человек родился в Иерусалиме’.

I saw a star + I saw that it was huge.

‘Я видел звезду + я видел, что она огромная’.

Таким образом, имеет значение не только определенность/неопре­деленность объекта вйдения, но также видимость/невидимость („доступность зрению" us. „недоступность зрению") рассматривае­мого положения дел.

Есть и другие доказательства семантической сложности поня­тия „воспринимать". Рассмотрим следующую группу предложе­ний:

I feel something hot. ‘Я ощущаю что-то горячее’.

I feel hot. ‘Мне жарко’.

I feel hungry. ‘Я ощущаю голод’.

I am hungry. ‘Я голоден’.

I feel tired. ‘Я чувствую себя усталым’.

I feel depressed. ‘Я чувствую себя подавленно’.

I am depressed. ‘Я подавлен’.

I feel sad. ‘Я чувствую себя печальным’.

I feel betrayed. ‘Я чувствую себя обманутым’.

I feel a failure. ‘Я ощущаю провал’.

I feel that you don’t like me. ‘Я чувствую, что вы не любите

меня’.

I feel that we should go. ‘Я чувствую, что нам следует идти’. Если „воспринимать" является простым элементом, то оно должно или присутствовать, или отсутствовать в каждом конкретном пред­ложении; оно не может частично присутствовать, а частично от­сутствовать. Однако где следует провести границу, разделяющую предложения, содержащие этот элемент, и предложения, не содер­жащие его? Недавно утверждалось (Givon, 1972:45), что в та­ких предложениях, как I feel we should go ‘Я чувствую, нам сле­дует идти’, feel представляет собой не глагол восприятия, а „ос­лабленное думать“. Но, по-видимому, существуют разные степени возможной „ослабленности" такого рода. (Гилберт Райл (Ryle, 1959) в своей знаменитой статье о чувствах разграничил по край­ней мере семь таких различных «степеней» и «оттенков» чувств.) Задача семантики показать, как эти различные употребления feel связаны друг с другом. Если воспользоваться таким грубым ин­струментом, как „воспринимать", то становится просто невозмож­но уловить тонкие сходства и различия, о которых идет речь. Если feel действительно многозначно, то подобная многозначность [соответствующих глаголов] так широко распространена в различ­ных языках, что это должно иметь какое-то объяснение, то есть различные употребления feel должны быть связаны друг с другом. Но нельзя показать, каким образом они связаны, если сказать, что некоторые из значений содержат элемент „воспринимать", а дру­гие не содержат.

Я делаю вывод, что „воспринимать" представляет собой слож­ное понятие, бесполезное для анализа слов, относящихся к вос­приятию, и само подлежащее анализу. (Тот же вывод относится также к „чувствовать", ошибочно постулированному мною в ка­честве элементарного в: Wierzbicka, 1972. К этому вопросу я вернусь ниже.)

В действительности анализ понятия „воспринимать" может быть хорошей исходной точкой для анализа всего семантического поля.

ВОСПРИЯТИЕ И ЗНАНИЕ

Я бы предложила следующее направление анализа. То, что мы „воспринимаем", — это то, что наши тела сообщают нам о ми­ре. То, что мы слышим, — это то, что наши уши сообщают нам о мире. То, что мы воспринимаем обонянием, — это то, что наш нос сообщает нам о мире. И так далее. Приблизительно так:

What do you see? ‘Что ты видишь?’

= что твои глаза сообщают тебе о мире?

What do you hear? ‘Что ты слышишь?’

= что твои уши сообщают тебе о мире?

Мне кажется, этот анализ вполне подтверждается эмпирическими данными. В конце концов, люди часто говорят об ощущениях именно в этих выражениях. Сошлемся наугад на популярную книгу, озаглавленную „Чувства животных и людей" „The Senses of Animals and Men" (Milne and Milne, 1965)): «Что наши уши сообщают нам?» (с. 46); «сообщения, принимаемые при по­мощи чувства осязания» (с. 29); «наши уши, должно быть, сооб­щают нам что-то чрезвычайно существенное» (с. 58); «внутреннее ухо могло бы информировать мозг только о шуме» (с. 59); «те из нас, у кого более умелые носы, могут натренировать их так, чтобы распознавать поразительно большое число запахов» (с. 139); «со­общения по нервам из глаза, носа и других частей тела все одно­типны» (с. 118); «сообщения от кожи» (с. 37); «наша кожа позво­ляет нам узнать, влажный или сухой воздух» (с. 13); «осязание сообщает нам о наличии и о форме камня в темноте» (с. 13)? «шок от удара по голове может дать глазам механическое воз­буждение, достаточное для того, чтобы они сообщили, что видят „звезды"» (с. 118).

Хотя „сообщать" („telling") семантически проще, нежели „воспринимать" [„perceiving"], тем не менее это понятие также не является простым: оно может быть проанализировано через слова сказать и причинность приблизительно так³:

Мои глаза сообщают мне нечто о данном месте = я могу сказать нечто о данном месте по причине чего-то происходящего у меня в глазах.

„Сказать", я полагаю, семантически элементарно, и, возможно, таковым является и „место". „Причинность" определенно не эле­ментарно, но может рассматриваться как таковое в настоящем контексте. Следует отметить, что ни одно из понятий в данном- анализе не было предложено специально в целях решения про­блемы восприятия и ни одно не ограничено сферой восприятия.

Мне представляется, что, избавившись от сложного и сверх- специального компонента „воспринимать" и заменив его неболь­шим набором базовых понятий, необходимых для семантической системы в целом, мы сможем охватить тончайшие семантические различия, отмечаемые в обширной философской литературе, по­священной восприятию.

Однако, хотя описанная выше в общих чертах простая схема кажется эффективным средством моделирования простейших по­нятий, связанных с восприятием, может оказаться желательным, с точки зрения описательной адекватности, добавить к ней еще одно усложнение. Одна из наиболее устойчивых интерпретаций явлений восприятия — это так называемая „каузальная теория восприятия" в ее различных вариантах. Хотя в последнее время эта теория, по-видимому, приобрела дурную репутацию, тем не менее трудно отрицать, что в ней есть что-то интуитивно убеди­тельное. В простых терминах эта проблема может быть сформу­лирована таким образом: откуда и как происходят процессы вос­приятия? Могут ли они быть ограничены тем, что происходит между глазом (или другими частями тела) и разумом, или он» должны брать начало в чем-то во внешнем мире?

Интуитивно правильный ответ на этот вопрос, по-видимому, состоит в том, что процессы восприятия должны на самом деле брать начало в чем-то во внешнем мире. Парафраза типа I see a dog. ‘Я вижу собаку’. =

мои глаза сообщают мне о собаке не вполне удовлетворительна, так как она каким-то образом огра­ничивает процесс вйдения видящим лицом и не указывает на внешний мир как на источник зрительного впечатления. Потреб­ность в таком указании на внешний мир кажется даже более яс­ной в случаях других чувств:

I (can) hear the sea. ‘Я слышу море’.

I (can) hear the children playing in the backyard. ‘Я слышу,, как дети играют во дворе’.

Как могут мои уши сообщить мне что-либо о море или о детях, играющих во дворе? Они могут сделать это, если море (дети), то есть что-то, что может быть сказано о море (о детях), возбуж­дает мой слух. Таким образом, по-видимому, для того чтобы точно- репрезентировать значение слов, связанных с восприятием, необ­ходимо упомянуть о начальном стимуле, привходящем из внешнего мира и заставляющем некоторую часть тела посылать сообщение владельцу этого тела, что тем самым и будет причиной наличия у него некоторых сведений о той части мира, которая действовала как начальный стимул. Все это может показаться сложным, но* это можно выразить в простых толкованиях:

I (can) see something. ‘Я вижу нечто¹. = нечто происходит у меня в глазах

по причине чего-то, что может быть сказано об этом месте я могу сказать нечто об этом месте по этой причине I (can) hear a dog. ‘Я слышу собаку’. = нечто происходит у меня в ушах

по причине чего-то, что может быть сказано об этом месте я могу сказать нечто об этом месте по этой причине: в этом месте есть собака.

Введение компонента Я могу сказать нечто об этом месте мо­жет быть спорным, поскольку он, по-видимому, исключает галлю­цинации, оптические иллюзии и т. п. Например, можно ли из пред­ложения

The patient reached the stage of seeing white mice.

‘Пациент дошел до такого состояния, что видел белых мышей’, заключить, что пациент мог сказать нечто об окружающей обста­новке на основании того, что происходило в его глазах? Не исклю­чено, что он думал, что может сделать это* но в действительности он, конечно, этого не мог.

Лингвистические аспекты проблемы „ложного восприятия" об­суждались недавно в статье Кирснер и Томпсон (Kirsner — Thompson, 1976). Они подошли к этой проблеме с точки зре­ния того, выводится ли из предложений типа

We heard them come up the stairs.

‘Мы слышали, что они поднимаются по лестнице’, истинность их дополнения. И их ответ состоял в том, что, хотя кажется, что истинность дополнения представляет собой необхо­димое следствие подобных предложений, в действительности речь идет лишь о высокой степени вероятности этой истинности: соот­ветствующее заключение будет, скорее всего, сделано из прагма­тических соображений, но оно не выводится из предложения в строгом смысле. Приводимое ими в пользу этого вывода доказа­тельство основано на существовании таких предложений, как:

The delirious patient saw the room spinning around him, but we know it wasn’t spinning.

‘Находящийся в бреду пациент видел, как комната кружится вокруг него, но мы знаем, что она не кружилась’.

When the neurologist stimulated that particular area of the brain, Susan saw the light turn red thought it really did not.

‘Когда невролог возбудил эту особую зону мозга, Сьюзен уви­дела, что свет стал красным, хотя на самом деле он не покраснел’.

Однако аргументация Кирснер и Томпсон не кажется убеди­тельной. Прежде всего, можно было бы сказать, что see ‘видеть’ употреблено в этих предложениях в особом смысле, отличном от обыкновенного, и допустить для этого особого смысла несколько другую семантическую репрезентацию. (Тот факт, что данное значение глагола to see допускает — в отличие от другого значе­ния— употребление в форме прогрессива, дал бы дополнительное свидетельство в пользу этой точки зрения.) Можно было бы так­же утверждать, что глаголы, связанные с восприятием, использу­ются в подобных предложениях только в кавычках, на самом де­ле функционируя как сокращения:

the patient saw... ‘пациент видел...’= пациент думал, что видит...

Хотя Кирснер и Томпсон рассматривают и отвергают эту по­следнюю возможность, однако причины, по которым они это де­лают, не ясны.

Возможно, самый сильный аргумент против позиции Кирснер и Томпсон дает наблюдение Гилберта Райла (Ryle, 1959), ка­сающееся очевидной синонимичности таких предложений, как I see ‘Я вижу’ и I can see ‘Я могу видеть’ в английском языке. Нет надобности говорить, что если слова, связанные с восприяти­ем, анализируются через „воспринимать", то эта синонимичность- остается совершенно непостижимой. Но на основе предложения Кирснер и Томпсон эта непостижимая вещь также не может быть объяснена. С другой стороны, если мы введем в семантическую структуру предложений, связанных с восприятием, компонент я могу сказать нечто о данном месте по этой причине, загадка разрешается: в тех предложениях, где сап появляется в поверх­ностной структуре, оно, во всяком случае, присутствует и в глу­бинной структуре. Появляется ли оно в поверхностной структуре или нет, не релевантно с точки зрения значения предложения, поскольку значение определяется глубинной структурой. То, что оно появляется в поверхностной структуре английского языка, есть факт идиосинкратический (так как во многих других языках этого нет), но не загадочный.

Кроме того, отмеченная Райлом синонимия see и can see не распространяется на все предложения, в которых употребляется see. Например, could see ‘мог видеть’ не может заменить saw ‘ви­дел’ в приведенных ранее предложениях Кирснер и Томпсон:

*The delirious patient could see the room spinning around him but we know it wasn’t spinning.

*When the neurologist stimulated that particular area of the brain, Susan could see the light turn red though it realljr did not.

Это свидетельствует о том, что в данных предложениях see дей­ствительно используется в значении, отличном от того, которое оно имеет в предложениях, где оно может быть заменено на сап see⁴.

ВИДЕНИЕ ОБЪЕКТОВ И ВИДЕНИЕ ЦВЕТА

Рассмотрим теперь введенное Беркли разграничение между видением материальных объектов, с одной стороны, и вйдением, зрительных образов, цветов и т. п. — с другой.

(1) Я видел вашу жену.

Я видел луну.

(2) Я видел нечто красное.

Я видел серебряное пятнышко.

Философы пролили множество чернил, обсуждая, возможно ЛИ видеть — «действительно» видеть, «прямо» видеть, «непосредст­венно» видеть — чью-то жену, луну, и т. п. С семантической точки зрения это псевдопроблема. Важное различие между такими пред­ложениями, как первые два и как следующие два из приведенных выше, состоит в том, что в первых двух говорящий не пытается описать образ жены, что он не пытается сказать, что его глаза говорят ему, тогда как в случае вторых двух он пытается сделать это. Первые два предложения представляют собой род умозаклю­чения, как утверждал Беркли, но не в том смысле, что говорящий делает выводы из того, что он видел (положение, против которого убедительно возражал Остин), а в том смысле, что он делает вы­воды из того, что происходит у него в глазах (по причине чего-то, находящегося в его окружении), приблизительно так:

I saw (the moon).

‘Я видел (луну) =

нечто произошло у меня в глазах

по причине чего-то, что могло быть сказано о некоем месте я мог сказать нечто по этой причине о чем-то, находящемся в этом месте это что-то — луна Во втором случае говорящий пытается сообщить о своих зри­тельных ощущениях, о том, что произошло у него в глазах. Ко­нечно, непросто описать зрительные ощущения на словах. Однако есть ловкий и достаточно эффективный путь для говорящего, же­лающего сделать по крайней мере попытку: он может обратиться к воображению адресата.

I saw something red.

‘Я видел нечто красное’=

нечто произошло у меня в глазах

по причине чего-то, что может быть сказано о некоем месте я могу сказать нечто об этом месте по этой причине желая быть причиной того, чтобы кто-то был в состоянии вообразить это,

я бы сказал: вообрази, что у тебя перед глазами кровь и что нечто происходит у тебя в глазах по этой причине I saw a silvery speck.

"Я видел серебряное пятнышко’. = нечто произошло у меня в глазах

по причине чего-то, что может быть сказано о некоем месте я мог сказать нечто об этом месте по этой причине желая быть причиной того, чтобы кто-то был в состоянии вообразить это,

я бы сказал: вообрази, что у тебя перед глазами кусочек серебра и что нечто происходит у тебя в глазах по этой причине

I see a white dot. It is my house.

‘Я вижу белую точку. Это мой дом’. = нечто происходит у меня в глазах

по причине чего-то, что может быть сказано о некоем месте я могу сказать нечто по этой причине о чем-то, находящемся в этом месте

это что-то — мой дом

желая быть причиной того, чтобы кто-то был в состоянии вообразить это,

я бы сказал: вообрази, что у тебя перед глазами капля молока и что нечто происходит у тебя в твоих глазах по этой причине

Если эти толкования в своей основе правильны, то понятие видения, поскольку оно предусматривает какое-то описание самих зрительных впечатлений, а не только упоминание видимых есте­ственных объектов, основано на понятии воображения⁵. Это поло­жение противоположно едва ли не общепринятому представлению, согласно которому „воображение" должно толковаться как „ви­дение в уме" или что-то в этом роде. Однако „вйдение" не может быть более простым, чем „воображение", и включаться в него хо­тя бы потому, что воображение не всегда предусматривает види­мые объекты: можно воображать звуки, запахи, вкус, а также от­влеченные ситуации. С другой стороны, зрительные — и, очевидно, все прочие чувственные впечатления — могут быть переданы дру­гому лицу посредством обращения к воображению этого лица.

I (can) smell the scent of violets.

‘Я чувствую запах фиалок’. = нечто происходит у меня в носу

по причине чего-то, что может быть сказано об этом месте я могу сказать нечто об этом месте по этой причине желая быть причиной того, чтобы кто-то был в состоянии вообразить это,

я бы сказал: вообрази, что ты где-то, где есть фиалки, и что нечто происходит у тебя в носу по этой причине.

I (can) hear a rustling noise.

‘Я слышу шелест’. =

нечто происходит у меня в ушах

по причине чего-то, что может быть сказано о некоем месте, я могу сказать нечто об этом месте по этой причине желая быть причиной того, чтобы кто-то был в состоянии вообразить это,

я бы сказал: вообрази, что ты находишься где-то, где при­ходят в соприкосновение сухие листья, и что нечто про­исходит у тебя в ушах по этой причине

(Я не разделяю мнения Адриенны Лерер о том, что значение слов, связанных со звуками, можно адекватно отразить через такие аку­стические категории, как громкость, высота, длительность, и та­кие качественные характеристики, как „резонирующий", „резкий", „звучный", „повторяющийся" (см. Lehre г, 1974: 35—41). Кроме того, если бы это и было возможно, сопоставление общепонятных слов, указывающих на звуки, с такими сложными специальными терминами едва ли может рассматриваться как семантический анализ естественного языка. По моему мнению, семантическая структура большинства слов, обозначающих звуки, основана на некотором указании на типичную ситуацию. В случае шелеста эта типичная ситуация, по-видимому, включает движение и соприкос­новение сухих листьев.)

Таким образом, представляется, что, пытаясь передать содер­жание чувственных данных, говорящий бывает вынужден обра­щаться к воображению адресата. Но он также может указать на чувственные данные, не пытаясь передать их содержание, а лишь формулируя выводы, которые он делает на их основе.

I (can) see the sky.

‘Я вижу небо’. =

нечто происходит у меня в глазах

по причине чего-то, что может быть сказано о некоем месте я могу сказать нечто по этой причине о чем-то, находящемся в этом месте это что-то есть небо

I (can) see my wife.

‘Я вижу мою жену’. =

нечто происходит у меня в глазах

по причине чего-то, что может быть сказано о некоем месте я могу сказать нечто по этой причине о ком-то, находящемся сейчас в этом месте этот кто-то — моя жена

I (can) see a dog.

‘Я вижу собаку’. =

нечто происходит у меня в глазах

по причине чего-то, что может быть сказано о некоем месте я могу сказать нечто по этой причине о чем-то, находящемся сейчас в этом месте вот одна вещь, я могу сказать об этом что-то: это собака

I saw (could see) your wife (but I didn’t recognize her).

‘Я видел твою жену (но не узнал ее) ’. = нечто случилось у меня в глазах

по причине чего-то, что может быть сказано о некоем месте я могу сказать нечто по этой причине о ком-то, находившемся тогда в этом месте этот кто-то была твоя жена

I saw (could see) a dog.

‘Я видел собаку’. =

нечто случилось у меня в глазах

по причине чего-то, что могло быть сказано о некоем месте Я мог сказать нечто по этой причине о чем-то, находившемся в этом месте вот одна вещь, которую я мог сказать об этом чем-то: это собака.

В предложениях с определенным объектом (Я видел твою же­ну) говорящий утверждает, что он получил доступ к информации относительно объекта вследствие данных, полученных его глазами, но он ничего не говорит о выводах, фактически сделанных им в это время на основании этих данных: определенное описание объ­екта представлено не как основанное на этих выводах; поэтому он волен продолжать: но я не узнал (ее). В случае предложений с неопределенным объектом (Я видел собаку) говорящий снова утверждает, что он получил доступ к некоторой информации отно­сительно объекта на основе данных, полученных его глазами, но он приводит также одно заключение, сделанное им на основании этих данных, используя его в своей (неопределенной) дескрипции этого объекта.

Если видимый объект представляет собой ситуацию, говоря­щему открыты две возможности:

I saw them blow up the bridge.

‘Я видел, что они взорвали мост’.= нечто случилось у меня в глазах

по причине чего-то, что может быть сказано о некоем месте я могу сказать вот что об этом месте по этой причине: они взорвали мост (там).

I saw them blowing up the bridge.

‘Я видел, как они взрывали мост’[178].= нечто случилось у меня в глазах

по причине чего-то, что может быть сказано о некоем месте я могу сказать нечто по этой причине о чем-то, что было тогда в этом месте это что-то были они

я могу сказать вот что об этом месте по этой причине: они взрывали там мост.

Кирснер и Томпсон доказывают, что субъект комплемента[179] при сенсорном глаголе представляет собой грамматический прямой объект сенсорного глагола в случае предложений с формами про­грессива (типа I saw them blowing up the bridge), но не в случае предложений с простыми формами (типа I saw them blow up the bridge). Приводимые ими в поддержку этого утверждения данные убеждают. (См. Kirsner and Thompson, 1976:211.) Пред­ложенные выше толкования отражают рассматриваемое различие. Однако я думаю, что следует добавить одно уточнение к выводу Кирснер и Томпсон: «есть ситуации и события, которые могут и должны восприниматься „глобально", без того, чтобы восприни­мался и индивидуальный референт субъекта комплемента».

Мне кажется, что мы не можем «видеть событие глобально»* не видя кого-либо из его участников, если мы не видим по край­ней мере место, где происходит это событие. Грубо говоря, мы не видим бесплотные события, мы всегда видим людей, вещи или по крайней мере места. Видимое событие представлено в глубинной структуре в качестве предиката, приписанного некоторому месту. По этой причине элемент там кажется мне необходимой частью глубинной структуры всех таких предложений, как:

I saw them blow up the bridge.

We saw the invisible nerve gas kill all the sheep.

‘Мы видели, что невидимый нервный газ убил всех овец’.

I have seen faith accomplish miracles.

‘Я увидел, что вера творит чудеса’.

Это последнее предложение не является исключением или контр­примером. Я бы реконструировала его глубинную структуру по следующему типу (не учитывая вид, который здесь не релевантен; для простоты я использую простое прошедшее вместо present per­fect) :

I saw faith accomplish a miracle.

‘Я видел, что вера сотворила чудо’.= нечто произошло у меня в глазах

по причине чего-то, что может быть сказано о некоем месте я могу сказать вот что об этом месте по этой причине: вера сотворила там чудо.

Кроме того, я думаю, что неблагоразумно говорить о „сенсор­ных глаголах" и их „дополнениях" в общих чертах. Предположе­ние о том, что все „сенсорные глаголы" ведут себя семантически

одинаковым образом, необоснованно и, я думаю, в действительно­сти ошибочно. В частности, „видение" отличается, по-видимому, в •некоторых отношениях от других видов восприятия. Такие пары предложений, как:

I (can) see a dog. ‘Я вижу собаку’.

I (can) hear a dog. ‘Я слышу собаку’,

только поверхностно сходны, как показывают следующие толко­вания:

I (can) see a dog (piano — car — saw — child).

‘Я вижу собаку (фортепьяно — повозку — пилу — ребенка)’.= нечто происходит у меня в глазах

по причине чего-то, что может быть сказано о некоем месте я могу сказать нечто по этой причине о чем-то, находящем­ся в этом месте.

Одно, что я могу сказать об этом чем-то по этой причине, — это: это собака (фортепьяно — повозка — пила — ребенок).

I (can) hear a dog (piano — car — saw — child).

‘Я слышу собаку (фортепьяно — повозку — пилу — ребенка)’.= нечто происходит у меня в ушах

по причине чего-то, что может быть сказано о некоем месте я могу сказать вот что об этом месте по этой причине: в этом месте есть собака (фортепьяно — повозка — пила — ребенок), о которой можно сказать что-то, по причи­не чего нечто может происходить в ушах у кого-то, находя­щегося в этом месте.

Эти толкования предназначены для того, чтобы указать что с интуитивной точки зрения мы слышим не объекты, а звуки (шу­мы) , тогда как, с другой стороны, мы „видим" объекты, а не толь­ко цвета. Здесь не важно, оправданно ли это разграничение с ло­гической точки зрения, так как мы говорим об интуиции рядовых носителей повседневного языка, отраженной в естественных язы­ках⁶.

I (can) hear someone playing the piano.

‘Я слышу, как кто-то играет на фортепьяно’. = нечто происходит у меня в ушах

по причине чего-то, что может быть сказано о некоем месте я могу сказать вот что об этом месте по этой причине: кто-то играет на фортепьяно в этом месте.

I (can) feel sand under my hand.

⁴Я ощущаю песок под рукой’. = нечто происходит у меня в руке

по причине того, что моя рука касается чего-то (что нахо­дится в этом месте) я могу сказать вот что об этом месте по этой причине: под моей рукой есть песок.

I (can) taste honey (in my mouth).

‘Я ощущаю вкус меда (во рту) \ = нечто происходит у меня во рту

по причине чего-то, что может быть сказано о чем-то, нахо­дящемся там

я могу сказать вот что об этом месте (у меня во рту) по- этой причине: там есть мед.

ГИПОТЕТИЧЕСКИЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Многие философы доказывали, что Беркли ошибался, полагая, что «все остальное в описании того, что мы видим, все, кроме распо­ложения цветных пятен в зрительном поле, представляет собой умозаключение и [логическое] построение» (A n s с о m b е, 1965: 175). Анскомб возражает (с. 175—176): «Это неприемлемо. Существуют впечатления, например относительно расстояния и размера, независимые от предположений о том, что представляет собой тот или иной предмет... Описания зрительных впечатлений могут быть очень богаты и разнообразны. Могут быть впечатле­ния, касающиеся глубины, расстояния, относительного положения, размера; типа предметов и типа вещества, его строения и даже температуры; выражения лица, чувств, настроения, мыслей и ха­рактера».

Я полагаю, было бы легко поместить наблюдения Анскомб в пределы, по существу, берклианского представления о семанти­ке восприятия. Возьмем один из ее собственных примеров. Анс­комб говорит, что, если кто-то внезапно видит черную поверхность спичечной коробки в нескольких дюймах от своих глаз, он с успе­хом может описать свои впечатления, сказав: «Я вижу нечто чер­ное и прямоугольное, находящееся в нескольких футах от меня и на высоте в несколько футов». Мне кажется, что тот, кто не хо­тел бы брать на себя ответственность за правильность описания, скорее сказал бы: «Я вижу нечто, выглядящее как если бы оно было в нескольких футах от меня и на высоте в несколько футов». Но это несущественно. Даже допустив, что предложение Анскомб могло бы быть употреблено так, как она предлагает, можно было сформулировать его значение следующим образом:

Я вижу нечто (черное) в нескольких футах от себя, на высоте в несколько футов.=

нечто происходит у меня в глазах

по причине чего-то, что может быть сказано о некоем месте я могу сказать нечто по этой причине о чем-то, находящем­ся в этом месте желая сказать нечто об этом чем-то по этой причине, я бы сказал:

это находится в нескольких футах от меня, на высоте не­скольких футов.

Различие между выражениями „черное" и „на высоте в не­сколько футов" продолжало бы существовать: слово „черное" мог­ло бы быть представлено как попытка описать содержание зри­тельного впечатления говорящего путем обращения к воображе­нию слушающего; выражение „на высоте в несколько футов" мог­ло бы быть представлено только как изложение того, что говоря­щий сказал бы вследствие своего зрительного впечатления, а не того, что происходит в его глазах. Анскомб, несомненно, права в том, что проводит разграничение между суждением говорящего, основанным на зрительных впечатлениях, и самими этими впечат­лениями. Но можно было бы сказать, что один из способов описа­ния зрительного впечатления состоит в том, чтобы показать, какое суждение могло бы быть сделано на основании этого впечатления, если бы нужно было составить суждение только исходя из этого. А это не то же, что пытаться описать зрительное впечатление не­посредственно, как, очевидно, можно сделать в случае цветов.

Однако мы должны рассмотреть следующую возможность. Нельзя ли в виде гипотетических заключений описать также цве­та? А если можно, следует ли их так описывать? Мы бы смогли тогда устранить весь анализ через предполагаемое обращение к воображению слушающего и распространить на все сообщения о чувственных данных одно общее правило. Изучим эту возмож­ность.

I see a red spot (there).

⁴Я вижу (там) красное пятно’. = (?)

нечто происходит у меня в глазах по причине чего-то, что может быть сказано о некоем месте желая сказать нечто об этом месте по этой причине, я бы сказал: там пятно крови.

Этот анализ может показаться не хуже, чем анализ через обра­щение к воображению адресата, и поэтому выбор между тем и другим может казаться произвольным.

В случае звуков, вкуса и запахов положение оказывается еще более трудным. Вполне можно было бы задаться вопросом, гово­рим ли мы вообще о том, что мы воспринимаем обонянием или ощущаем на вкус или каким-либо иным образом, нежели на языке гипотетических заключений?

I have the taste of pineapple in my mouth.

‘У меня во рту вкус ананаса’.

He означает ли это, что если бы я должен был судить только на основании того, что я ощущаю на вкус, я бы сказал, что у ме­ня во рту кусок ананаса?

С другой стороны, рассмотрим следующее предложение:

I have the taste of heaven in my mouth.

‘У меня во рту вкус небес’.

Конечно, это не означает, что, только основываясь на своем вкусовом впечатлении, я сказал бы, что у меня во рту небеса; это, скорее, означает: если ты хочешь получить представление о вкусе, который я ощущаю, вообрази, что у тебя во рту небеса.

Этот пример искусствен, но он, по-видимому, несколько про­ясняет дело: гипотетические умозаключения должны быть правдо­подобными, рациональными, разумными; воображать можно что- то дикое и неразумное. Предположим, у вас во рту что-то, чего вы не видите и вкус чего вы ощущаете как вкус ананаса; предпо­ложим далее, что вам нужно создать гипотезу относительно того, что помещено в ваш рот, исходя из этого ощущения. Более чем вероятно, что вы бы предположили, что предмет, находящийся у вас во рту, есть кусок ананаса, и это, по-видимому, разумная гипотеза.

С другой стороны, допустим, что вы внезапно видите у себя перед глазами красное пятно. Предположили ли бы вы, что этот объект представляет собой пятно крови? Вы могли бы предполо­жить это, но я сомневаюсь, чтобы вы это сделали, и предположе­ние о том, что это есть кровь, не кажется особенно разумным. Это могла бы быть кровь, но это могло бы быть и все, что угодно.

Если нужно передать силу своего зрительного впечатления кому-то еще, ссылка на каплю крови может быть самой эффек­тивной. Но, по-видимому, эта ссылка принимает форму не гипоте­тического заключения, а, скорее, приглашения проявить вообра­жение:

если ты хочешь получить представление о том, что происходит у меня в глазах...

вообрази, что у тебя перед глазами немного крови и что нечто происходит у тебя в глазах по этой причине.

ВНЕШНИЙ ВИД, СРАВНЕНИЕ, ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Различие между внешним видом и цветом тесно связано с ря­дом других интересных различий, в частности с различиями, ил­люстрируемыми следующими предложениями:

He looks like a gentleman. ‘Он выглядит, как джентльмен’.

Не looks a gentleman. ‘Он выглядит джентльменом’.

Не is a gentleman. ‘Он джентльмен’.

It is red. ‘Оно красное’.

It looks red. ‘Оно выглядит красным’.

По-видимому, все такие различия можно естественным обра­зом отразить в рамках предлагаемых здесь представлений. Начнем с того, что рассмотрим различие между первыми двумя из выше­приведенных предложений. В первом предложении говорящий хо­чет описать внешний вид, и он делает это посредством гипотети­ческого суждения, высказываемого кем-то, кто видит рассматри­ваемый объект, почти не опознавая его. Ограничение „почти” в последнем предложении может показаться избыточным. Чтобы видеть, что в действительности оно не избыточно, сравним сле­дующие предложения:

Не looks like a gentleman.

‘Он выглядит, как джентльмен’.

Не looks like a woman.

‘Он выглядит, как женщина’.

Не looks like a spider.

‘Он выглядит, как паук’.

Не looks like a stick.

‘Он выглядит, как палка’.

Гипотетические суждения неосведомленного наблюдателя разли­чаются допущениями относительно субъекта: этот человек мог бы быть джентльменом это лицо (это некто) могло бы быть женщиной это могло бы быть пауком (палкой)

Подобным же образом рассмотрим следующие пары предложе­ний, (правильно, я думаю) противопоставляемых Остином (A u s- tin, 1962:40—41):

They look like ants.

‘Они выглядят, как муравьи’.

They look like Europeans.

‘Они выглядят, как европейцы’.

That cloud looks like a horse.

‘Это облако выглядит, как лошадь’.

That animal looks like a horse.

‘Это животное выглядит, как лошадь’.

Я бы считала, что гипотетические суждения, содержащиеся в глубинной структуре этих предложений, представляют собой, со­ответственно:

Those things could be ants. ‘Это могли бы быть муравьи’.

They could be Europeans. ‘Они могли бы быть европейцами’. That thing could be a horse. ‘Это могла бы быть лошадь’.

That animal could be a horse. ‘Это животное могло бы быть

лошадью’.

Но это различие в допущениях относительно неизвестного види­мого объекта, я полагаю, является единственным различием меж­ду разными предложениями вида „X выглядит, как Y“. В осталь­ном они разделяют одну и ту же глубинную структуру:

X выглядит, как Y.=

=же лая сказать нечто об X по причине того, что происхо­дит у кого-то в глазах, когда нечто происходит в них по причине чего-то, что может быть сказано об X, сказали бы: это мог бы быть У.

Теперь разберем различие между предложениями рассмотрен­ного выше вида и предложениями вида „X выглядит Y-м", напри­мер:

Не looks a gentleman. ‘Он выглядит джентльменом’.

She looks a Gypsy. ‘Она выглядит цыганкой’.

It looks bent. ‘Это выглядит изогнутым’.

Если в этих предложениях есть гипотетическое суждение, до­пущения относительно субъекта не могут быть различными от слу­чая к случаю, как показывают следующие неправильности:

*Не looks a woman. ‘Он выглядит женщиной’.

*She looks a spider. ‘Она выглядит пауком’.

*Не looks a stick. ‘Он выглядит палкой’.

По-видимому, связь между описательным и выводимым ком­понентами здесь противоположна той, которая была в предыдущем «случае. Там гипотетическое суждение использовалось как средство описания внешнего вида. Здесь, наоборот, внешний вид использу­ется как исходный пункт для гипотетического суждения. Прибли­зительно так:

X выглядит, как Y=

желая дать тебе представление о виде Х-а, я бы сказал: он мог бы быть Y-м

X выглядит Y-m = судя по виду Х-а, я бы сказал: он есть У.

.Более точно:

This stick looks bent. ‘Эта палка выглядит изогнутой’.

(This man looks a gentleman) =

желая сказать нечто об этой палке (человеке) по причине того, что происходит у меня в глазах по причине чего-то, что может быть сказано об этой палке

(человеке),

я бы сказал: она изогнута (он джентльмен).

Обе эти конструкции („X выглядит, как Y" и „X выглядит Y-m“) имеют отношение к тому, что было названо „epistemic appearance" [‘умопостигаемое явление’] (в отличие от „optical appearance") [‘непосредственно наблюдаемое явление’] (Vesey, 1971, р. 19).

«Умопостигаемое явление может быть идентифицировано по­средством указания на то, каково было бы суждение („предпола­гаемое суждение") о мире, если делать суждение, исходя из того* как вещи тебе представляются, н если не иметь оснований судить о вещах иначе, нежели так, как они представляются.»

Но ссылка на предполагаемое суждение строится в каждой конструкции различным образом.

В случае цветов (и других „sensibilia") различие между „быть" и „выглядеть" („X красный" — „X выглядит красным"), может показаться весьма незначительным, особенно философу; однако, с точки зрения неиспорченного семантического чутья обыч­ного носителя языка, по-видимому, справедлива пропорция:

This stick looks bent. _ This stick looks red.

This stick is bent. ~ This stick is red.

‘Эта палка выглядит изогнутой*. ‘Эта палка выглядит красной’.

‘Эта палка изогнута’. ‘Эта палка красная’*

Конечно, между ‘быть изогнутой’ и ‘быть красным’ есть различие, которое связывает „красное" с „выглядеть": и „красное" и „выгля­деть" имеют отношение к видению, тогда как „изогнутое" не име­ет к нему отношения. Тем не менее связь между „выглядеть изог­нутым" и „быть изогнутым" интуитивно ощущается как та же са­мая, что и между „выглядеть красным" и „быть красным".

X выглядит красным. =

желая сказать нечто об X

по причине того, что происходит у меня в глазах по причине чего-то, что может быть сказано об X, я бы сказал: он красный.

X красный. =

желая быть причиной того, чтобы ты был в состоянии вообразить, что происходит в наших глазах по причине чего-то, что может быть сказано об X, я бы сказал:

вообрази, что у тебя перед глазами кровь и что нечто происходит у тебя в глазах по этой причине.

Конечно, конструкция „X выглядит Y-ом" связана с „выглядит так, как будто X есть У" и вообще с „выглядит так, как будто р“.

Предложение

It looks as if he is a gentleman. [‘Похоже, что он джентльмен’, «букв.: ‘Выглядит так, как будто он джентльмен’] передает то же гипотетическое суждение, что и предложение Не looks a gentleman., хотя оно может быть основано на иных признаках, нежели на дан- «ых глаз:

судя по тому, что можно наблюдать.

Другими словами: желая сказать нечто по причине того, что можно наблюдать.

Другое различие заключается в отождествлении наблюдаемого объекта, лежащего в основе гипотетического суждения: в одном случае это субъект суждения (лицо, о котором идет речь), в дру­гом — нечто неопределенное.

Не looks a gentleman. =

желая сказать о нем нечто по причине того, что происходит в глазах, по причине чего-то, что может быть сказано о нем, сказали бы: он джентльмен.

It looks as if he is a gentleman. = желая сказать о нем нечто по причине того, что можно наблюдать, сказали бы: он джентльмен.

Наконец, предложения типа it looks as if [—‘похоже, что’, букв, выглядит так, как будто’] весьма интересным образом связаны с такими предложениями, как:

I see that he is a gentleman.

‘Вижу, что он джентльмен’.

(I see that you are going to have a garden-party.

‘Я вижу, вы собираетесь устроить прием в саду’.), которые с первого взгляда могут показаться предложениями, опи­сывающими то, что кто-то видит. Однако в действительности пред­ложение вида

I see that... ‘Вижу, что...’ фактически никогда не может быть уместным ответом на вопрос What can you see? ‘Что вы видите?’

Подлинные сообщения о том, что кто-то видит, представляют со­бой репортажи, сообщения какой-то информации, то есть их мож­но рассматривать как вставленные в такие структуры, как: я информирую тебя, что я вижу (собаку)

(желая быть причиной того, чтобы ты знал это, я говорю: я вижу собаку).

Предложения вида „вижу, что..." являются не сообщениями, а со­вершенно иными речевыми актами. Ввиду отсутствия принятого названия, мы назовем их, скажем, „эвиденциальными [очевидност- ными] заключениями". Так как в английском языке нет „перфор­мативного" глагола, который бы соответствовал данной иллоку­тивной функции, мы должны представить его через его компо­ненты:

I see that he is a gentleman.

(I see that you are going to have a garden-party.) = желая сказать нечто

no причине того, что мои глаза сообщают мне (или: по при­чине того, что я наблюдаю), я говорю: он джентльмен

(вы собираетесь устроить прием в саду).

Не „я бы сказал", а „я говорю". Очевидно, говорящий может до­верять свидетельству своих глаз так, чтобы быть готовым дейст­вительно взять на себя ответственность за то, что он говорит, толь­ко на основании этого. Это „я вижу, что" отличается от „выглядит так, как будто":

I see that р. ‘Я вижу, что р’.= желая сказать нечто по причине того, что мои глаза сообщают мне, я говорю: р.

It looks as if p. ‘Выглядит так, как будто р.’ = желая сказать нечто по причине того, что мои глаза сообщают мне, я бы сказал: р.

Интересно, что личной ответственности говорящий, по-видимому, не несет в случае аналогичных предложений, основанных на дан­ных ушей:

I hear that John is leaving.

‘Я слышу, что Джон уезжает’.

It sounds as if John is leaving.

‘Звучит так, как будто (похоже, что) Джон уезжает’.

Заметим, между прочим, что в паре „я слышу" — „звучит" первый член должен относиться к идее молвы, тогда как второй не огра­ничен подобным образом:

I hear that John is leaving.

I hear people say that John is leaving. =

желая сказать нечто no причине того, что я слышу,

что говорят люди (то есть по причине того, что мои уши сообщают мне по причине того, что говорят люди), я бы сказал: Джон уезжает.

It sounds as if John is leaving. =

желая сказать нечто no причине того, что сообщают уши, сказали бы: Джон уезжает.

В случае третьей подобной пары „я чувствую, что“ — „чувствует­ся, что“ ответственность говорящего менее ясна:

I feel that he doesn’t really love me.

‘Я чувствую, что он меня на самом деле не любит’.

Таким образом, менее ясно, какая из двух мыслимых семантиче­ских репрезентаций более адекватна:

желая сказать нечто по причине того, что я ощущаю, я говорю: он меня на самом деле не любит

или:

желая сказать нечто по причине того, что я ощущаю, я бы сказал: он меня на самом деле не любит.

Очевидно, что ,,feel“ (‘чувствую, ощущаю’), фигурирующее в пред­ложениях этого типа, строго говоря, не то перцептуальное „feel", которое было истолковано ранее, а более абстрактное ,,feel“, ин­терпретированное Гивоном как ‘ослабленное думать’ и в обиходе называемое „шестым чувством". Но „шестое чувство" общерас­пространенного мнения не может не быть связано с обычными пятью чувствами. Другими словами, следует отразить семантиче­скую интуицию, которая у рядовых носителей языка выражается в том, что они называют ‘ослабленное думать' „шестым чувством".

Попытки установить значение конструкции „я чувствую, что" обычно в конечном счете сводятся к весьма туманным метафорам. „Ослабленное думать“ Гивона представляет собой хороший при­мер этого. Еще более ярким примером такого рода является рас­смотрение этой проблемы Гилбертом Райлом (Ryle, 1959:59): «Если кто-то думает, что нечто имеет место, а это не так, то он ошибается. Но если он только чувствует, что нечто имеет место, а это не так, то, хотя его и привлекает ошибочная мысль, но он не поддается ей. Он склонен придерживаться определенной точки зрения, но он еще не поддался искушению. Его разум еще не закрыт; он еще открыт».

Казалось бы — исходя из этих метафор, — что Райл голосует за формулу типа „я бы сказал" и против формулы типа „я гово­рю". Но Райл сам впадает в замешательство и допускает, что различие между „чувствовать" и „думать" становится неясным (с. 60):

«Грани различия между „чувствовать, что" и „думать, что" не являются жесткими. Чувствовать, что нечто имеет место, неза­метно переходит в думать, что это имеет место; и мы часто ис­пользуем „чувствовать, что" вместо „думать" как вид вежливого лицемерия». То, что говорит Райл, несомненно, верно с психоло­гической точки зрения, но с семантической точки зрения важно сохранить это разграничение.

Очевидно, следует попытаться вывести особый полуассертив- ный характер компонента „я чувствую, что" из значения самого „чувствовать, ощущать".

Я склонна думать, что хотя „чувствовать" и имеет ряд различ­ных значений, но существует один компонент, общий для всех этих значений, и именно этот один общий компонент отличает „ощущение" от разнообразных понятий, с которыми оно связано (вроде видения, слышания и т. п., с одной стороны, и мышления — с другой). Этот общий компонент —

нечто во мне (нечто в моем теле) сообщает мне...

Соответственно я бы предложила следующий анализ предложений с „я чувствую, что":

I feel that he doesn’t really love me.

= нечто во мне сообщает мне, что он меня на самом деле не любит = желая сказать нечто по причине того, что проис­ходит во мне (когда я думаю о нем), я говорю: он меня на самом деле не любит.

Позитивисту данные, формулируемые в предложении такого рода, могут показаться довольно неубедительными. Тем не менее гово­рящий, по-видимому, трактует эти данные достаточно серьезно, чтобы быть готовым, исходя из них, составить суждение. Прини­мает ли он на самом деле суждение? Сравнение таких предло­жений, как:

I feel guilty. ‘Я чувствую себя виноватым’.

I feel that I am guilty. ‘Я чувствую, что я виноват’., подтверждает это. В первом предложении говорится следующее: желая сказать нечто

по причине того, что происходит во мне, когда я думаю об этом,

я бы сказал: я виноват.

Во втором предложении говорится о большем: желая сказать нечто

по причине того, что происходит во мне, когда я думаю об этом,

я говорю: я виноват.

„Вежливый" характер некоторых предложений с „я чувствую, что", отмечаемый Райлом, вероятно, обусловлен тем, что, ссыла­ясь на свое „шестое чувство" как на основание того, что он гово­рит, говорящий в известном смысле отказывается от какой бы то ни было ответственности за сказанное. Позднее я докажу, что этот отказ от ответственности гораздо более эксплицитен, нежели предполагают приведенные выше приблизительные толкования. Различие между такими предложениями, как:

I feel that you are hostile.

‘Я чувствую, что ты настроен враждебно’, и такими, как:

I feel your hostility.

‘Я чувствую твою враждебность’, отмеченное у Кенни (Kenny, 1966), происходит, я думаю, из су­щественного различия в соответствующих глубинных структурах⁷:

I feel that you are hostile. = желая сказать нечто

по причине того, что происходит во мне (когда я думаю об этом),

я говорю: ты настроен враждебно I feel your hostility. =

желая быть причиной того, чтобы ты знал это, я говорю: я могу сообщить, что ты настроен враждебно по причине того, что происходит во мне (когда я общаюсь с тобой).

Реальность компонента „нечто происходит во мне“ подтверж­дается существованием таких идиом, как „I feel in my bones that..." (‘Я совершенно уверен’, букв. ‘Я чувствую в своих костях, что...’), „I feel in my heart of hearts that..." (‘Я чувствую в глуби­не сердца, что...’), „I have a gut feeling that..." (‘У меня внутрен­нее чувство, что...’). По словам Райла (с. 69), «эти идиомы наво­дят на мысль, что, когда мы говорим о том, что чувствуется, что нечто имеет место, на нас иногда влияет перцептуальное исполь­зование „feel"». Это вызвано, полагает Райл, рядом аналогий меж­ду „чувствовать, что" и физическими ощущениями.

Мне бы хотелось высказать предположение, что эти идиомы отражают более чем аналогию, а именно — общий понятийный компонент.