СТИЛЕВЫЕ МЕТАМОРФОЗЫ
С самого начала психологические интерпретации стиля как жизненного феномена и теоретического конструкта отличались крайней противоречивостью. Сформулированная в начале нашего столетия в лучших — и, казавшихся тогда очень перепек- тивными — традициях психоанализа концепция стиля уже через полвека стремительно трансформируется в предмет исследований психологов-когнитивистов.
Флуктуирующее влияние психо-аналитических концепций на интерпретацию стилевого поведения практически полностью угасает в гипотезах о когнитивном контроле, психологической дифференциации и диапазоне когнитивной эквивалентности. Но и широкое русло когнитивной психологии не может удержать бурного потока разнообразнейших фактов и открытий в исследовании стиля. Это становится очевидным, когда эффективное в сфере “первоначального применения” понятие “когнитивный стиль” используется при объяснении природы совершенно различных индивидуальных параметров — биохимических, нейрофизиологических, сенсо- моторных, темпераментальных, мотивационных. Совершенно неоправданный перенос когнитивных интерпретаций стилевого своеобразия на все остальные проявления стиля отражает, по-моему, типичный случай отождествления части и целого при создании объяснительных гипотез (подробнее см. Веккер, Либин, 1997). В нашем примере это ведет к двум не очень приятным следствиям.Во-первых, возникает феномен “онтологической деформации”, когда специфика стиля человека как многокомпонентной иерархически организованной интегральной системы сужается до размеров только одного, хотя и важнейшего, уровня психических явлений — когнитивного.
Во-вторых, нарастает эпистемологическая неадекватность научного поиска, когда попытки познать природу отдельных стилевых проявлений, например, когнитивного стиля или индивидуального стиля деятельности, искусственно ограничиваются рамками изучения только этого феномена.
Такая стратегия имплицитно включает в себя умозаключение И.Канта о самоцен-ности “вещи в себе” (Кант, 1994) и вытекающей отсюда невоз-можности познания ментальных явлений. А значит поставленная задача, согласно кантовской традиции, оказывается принципиально неразрешимой.Конечно, в наиболее плодотворных концепциях, например, в гипотезе Г.Уиткина (Witkin et al., 1974 а, b) о психологической дифференциации, или в теории Дж.Келли (Kelly, 1955) о когнитивной простоте—сложности, были достигнуты существенные результаты в фактическом преодолении второго “неприятного” следствия. Однако первой ловушки, кроющейся в изначальной приверженности исследователя узкоопределенной, например, когнитивистской установке, ни авторы этих концепций, ни их многочисленные последователи избежать, увы, не смогли.
Как обстояло дело в “параллельных мирах”, где исследования в области стиля развивались совсем в другом контексте? Не менее, но и не более успешно. В России изучение отдельных сторон проявления стиля человека активно ведется, начиная с 1960-х гг., на методологической основе, включающей элементы деятельностной парадигмы А.Н.Леонтьева (1977), концепции интегральной инди-видуальности В.С.Мерлина (1986) и типологического подхода к анализу свойств нервной системы, разрабатываемого в школе Б.М.Теплова (1986)—ВД.Небылицына (1991). Основные результаты этих исследований впечатляют своим разнообразием: выявлены природные факторы формирования стиля (свойства нервной сис-темы и темперамент), разработаны представления о статусе стиля в структуре свойств индивидуальности и специфике объективных условий его проявления, дополнен новыми параметрами список изучаемых стилевых характеристик. К сожалению, практически все эти ценнейшие факты остаются до сих пор мало известными зару-бежным психологам. А потому крайне важным представляется поиск оснований для создания непротиворечивой теории стиля человека, интегрирующей в себе достижения отечественных и зарубежных психологов. С этой целью эстонским психологом Вольдемаром Колга в 1986 г.
в Таллинне была организована конференция “Когнитивные стили”, увенчавшаяся сборником работ ее участников. Обозначая координаты возможных миров когнитивных стилей, В.Колга (1986) очень точно заметил: “Область исследований когнитивных стилей и контролей относительно полно представляет микрокосм разнонаправленных тенденций... [отражающих] извечные противоречия между обобщенностью и конкретностью, сохранением и изменчивостью, неадаптивностью и адаптивностью...” (С. 35). Многие исследователи поставили своей задачей поиск путей разрешения хотя бы некоторых противоречий в области изучения стиля, рассматривая, например, проблему соотношения мобильности и устойчивости стилевых показателей (см. раздел Комментарии Г), или проводя сравнительный анализ понятий “когнитивный стиль” и “индивидуальный стиль деятельности” (Скотникова, 1988). Становилось все более очевидным, что дальнейшее продвижение вперед, от дифференциации к интеграции данных и концепций, является уже не просто данью моде на “интегральные Интерпретации”, а насущной необходимостью.