ПИСЬМО ТРИДЦАТЬ ШЕСТОЕ г-ну М.*" ЭМСКИЕ ВОДЫ, 22 ОКТЯБРЯ 1839 г. ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ
[...] Несколько лет тому назад один умный человек, любимый всею Москвой, благородный по происхождению и по характеру, но к несчастью для него самого снедаемый любовью к истине, страстью опасной где бы то ни было и смертоносной в этой стране, вздумал утверждать, что католическая религия более благоприятна для развития умов, для расцвета искусств, чем русская византийская религия; он думал по этому поводу то же, что и я, и осмелился это сказать — непростительное преступление для русского.
Жизнь католического священника,— говорится в его книге,— есть или по меньшей мере должна быть жизнью совершенно необыкновенной и представляющей из себя добровольное каждодневное принесение в жертву простых естественных потребностей; это доказательство в действии, причем непрестанно возобновляемое в глазах недоверчивых окружающих, превосходства духа над материей; жертва, снова и снова приносимая иа алтарь веры для того, чтобы доказать завзятым безбожникам, что человек не во всем покорен зову плоти и что оп может получить от верховного владыки средство ускользнуть от законов мира материального; затем онРОССИЯ В 1839 Г., СОЧИНЕНИЕ МАРКИЗА ДЕ КЮСТИНА 547
добавляет: «Благодаря совершившимся со временем преобразованиям католическая религия отныне может использовать свою способность к действию лишь во благо»; одним словом, он утверждал, что католицизм оказался несостоятельным с точки зрения великого предназначения славянских народов, ибо единственно в них заключается одновременно высокое вдохновение, совершенное милосердие и истинный рассудок; он подкрепляет свое мнение большим количеством доводов и старается показать превосходство религии независимой, то есть общей, над религиями местными, то есть ограниченными политическими рамками; короче, оп придерживается мнепия, которое и я всей душой разделяю.
Этот писатель обвиняет греческую религию в том, что в характере русских женщин имеются пекоторые недостатки.
Он утверждает, что если они легкомысленны, неспособны пользоваться в своей семье авторитетом, сохранение которого христианская супруга и мать вменяет себе в обязанность, то по причипе того, что они никогда не получали настоящего религиозного воспитания.Эта книга, избежавшая, благодаря уж не знаю какому чуду или уловкам, цензурного надзора, взбудоражила всю Россию: из Петербурга и престольной Москвы доносились крики ярости и смятепия; наконец, сознание верующих настолько помутилось, что из конца в конец империи требовали наказания сего безрассудного защитника матери христианских Церквей. К тому же дерзкого писателя презирали, объявляя его сторонником нововведений, ибо...,— и это никак не назовешь непоследовательностью человеческого ума, почти всегда противоречащего самому себе в ходе разыгрываемой людьми комедии,— лозунг всех сектантов и раскольников состоит в том, что следует чтить религию, в которой родился,— такова давно забытая истина Лютера и Кальвина, которые в религии сделали то, что множество героев республики желали бы сделать в политике: получили власть для своей выгоды. Наконец, по всей Руси пе хватало кнута, Сибири, каторги, рудников, крепостей, одиночных камер для того, чтобы обезопасить Москву с ее византийским православием от властолюбивого Рима, на службе которого был нечестивый догмат о человеке, предавшем Бога и свою страну!
С беспокойством ожидаем решения, которое определит судьбу столь опасного злодея; поскольку вынесение при- говора все задерживалось, пропала всякая надежда на высшую справедливость. И тогда император в своем безграничном милосердии объявил, что наказания не будет, что есть не преступник, которого следует сразить, но сумасшедший, которого надо запереть; и добавил, что больной будет обеспечен врачебным уходом.
Без промедления последовала эта новая разновидность пытки, причем настолько суровой, что мнимый сумасшедший решил, что ему придется оправдать смехотворный приговор, выиесеииый безраздельным властелином Церкви и Государства.
Мученик за правду чуть было не потерял разум, в наличии которого ему было отказано решением сверху. Ныне, после трех лет строго соблюдаемого лечения, столь же унизительного, сколь и жестокого, песчастпый великосветский богослов получил, наконец, относительную свободу; но — ие чудо ли это!— теперь оп сомневается в собственном рассудке и, вверяясь императорскому слову, сам себя признает безумным!.. О глубина человеческой слабости!.. Иыиче па Руси слово царской хулы равносильно папскому отлучению от церкви в Средние века.Говорят, что мнимый сумасшедший может теперь общаться с несколькими друзьями; когда я был в Москве, мне предлагали навестить его в его уединении, но меня удержало опасение и какая-то жалость, поскольку мое любопытство могло ему показаться оскорбительным. Мне ие сказали, какое наказание было применено к цензорам опубликованной им книги.
Вот совсем свежий пример того, как сейчас на Руси обстоит дело со свободой совести. Спрашиваю вас без обиняков, имеет ли право путешественник, к счастью или к несчастью для себя узнавший подобные факты, пе обнародовать их? В таких делах то, что вам известно наверняка, помогает вам понять то, о чем вы догадываетесь, и из всего этого создается убеждение, которое вы обязаны по возможности сообщить окружающим.
Я писал без личной ненависти, но также без страха или умолчаний; я не побоялся даже наскучить вам [...]
Custine (le marquis de). La Russie en 1839. P., 1843. P. 370-374. Перевод JT. 3. Каменской.
Книга Кюстина была широко известна в Европе и привлекла большой интерес читателей: на французском языке она выдержала два издания в 1843 и затем еще два - в 1846 и 1855 г.; в 1843 г.
она была переведена на английский (Bruxeles) и затем дважды на немецкий (Lpz. 1844, 1847) языки. Об откликах на высказывание Кюстина о Чаадаеве см.: Quenet, р. 293-295. Из русских авторов на книгу Кюстина отозвались II. И. Греч (Examen de l'ouvrage do le marquis de Gustine intitule la Russie en 1839. P., 1843), Я. H. Толстой (La Russie en 1839 revee par m. Custine, P., 1844) и К. К. Jla- бенский (Un тої sur l'ouvrage de M. de Custine, intitule: La Russie en 1839, P., 1843). Чаадаев знал, копечпо, о книге Кюстина н даже пытался передать ему свои впечатления о ней и какие-го дополнительные соображения (см. № 98 и примеч. 2 к нему, № 116 и примеч. 3 к нему).