Филипп Македонский. Демосфен. Священная война. Херонея (389-336 гг. до Р. X.)

Македония уже с давних пор, а в особенности со времени Пелопон­несской войны, пришла в соприкосновение с Грецией. И в поздней­ших раздорах она принимала многократное, хотя и незначительное по своей роли участие.

бой масть персов и всегда управлялись парями. Царь Архелай (413—399 гг.) первый выказал стремление внести в свою страну грече­скую образованность. Он пригласил к себе всякого рода художников, поэтов и философов. Так, при его дворе долгое время жил живописец Зевксис и поэт Эврипид. Он также провел в своей стране большие до­роги и построил в ней крепости. Войско свое Архелай преобразовал со­вершенно по эллинскому образцу. Архелай был умерщмен, и в Маке-

Филипп Македонский.

донии настало время кровавых смут и насильственного захвата власти. По смерти царя Аминта II Фивы вмешались в споры о престолонаследии, как об этом упомянуто было уже выше. Пело­пид утвердил на престоле старшего сына умершего царя, Пердикку III, младшего же сына его Филиппа в качестве залож­ника взял с собой в Фивы. В скором вре­мени Пердикка III пал в сражении про­тив иллирийцев, и на престол вступил Филипп (360—336).

Пребывание в Фивах, бывших средо­точием тогдашней эллинской борьбы и родиной нового военного искусства, до­ставило Филиппу, одаренному необык­новенным умом, случай получить прекрасное образование. Пелопид и Эпаминонд пос л уж їсти ему примером, чего может достигнуть истин­ный муж. В надлежащей же энергии, благоразумии и политической проницательности, верно оценивающей положение дел и руководя­щей затем всей деятельностью, у Филиппа не было недостатка.

Филипп вступил на престол при самых неблагоприятных обстояте­льствах. Со всех сторон он подвергался нападкам. Но переговорами и подарками он привлек на свою сторону пеониян и фракийцев, друже­любием и предупредительностью обманул афинян, а блистательной победой над иллирийцами распространил свои владения до озера Л их­нита.

В этих битвах Филипп образовал тех храбрых воинов, которые впо­следствии одержали ему блестящие победы. Введением фаланги^[61] он сделал войска свои непобедимыми. Этот знаменитый боевой порядок был употреблен, хотя и не с таким совершенством, еще Эпаминондом

_______________________________________________________________ 443 при Левктрах и Мантинее. Его вид и действие производили такое ужас­ное впечатление, что впоследствии один римский полководец утверж­дал, что он никогда в жизни не видал ничего величественнее и страш­нее. Из македонской знати Филипп образовал многих способных пол­ководцев.

Таким образом, Филипп обладал страной, служившей ему исход­ным пунктом, и войском, готовым по его приказанию жертвовать своею силой и жизнью; недоставало у него только денег. Но их он по­лучил, когда ему удалось вновь овладеть берегами своей страны, заня­тыми греческими колониями, и приобрести богатые рудники в Пан­гейских горах. Но предварительно Филиппу необходимо было завла­деть господствовавшим в тех областях Амфиполисом. Он скоро нашел повод к ссоре, напал на этот город и овладел им (358 г.). Теперь он при­обрел твердый опорный пункт для дальнейших завоеваний.

Новоприобретенные рудники Филипп разрабатывал с такой деяте­льностью, что, по удостоверению некоторых писателей, они приноси­ли ему ежегодно до тысячи талантов (3 750 000 рублей). Эти суммы, увеличенные еще доходами от налогов и пошлин, употреблял он ча­стью на военные потребности, частью на подкупы, с помощью кото­рых устроил почти в каждом большом эллинском городе македонскую партию.

Лицемерное дружелюбие царя ввело в обман афинян. Но вскоре, когда Филипп изменой захватил и Пидну, они с ужасом заметили свою опрометчивость. Афиняне охотно бы обратились теперь против Фи­липпа, если бы в это время не были заняты войной с отпавшими от них союзниками: Хиосом, Косом, Родосом и Византией. В этой союзниче­ской войне (358—355) Афины истощили последние силы. Они потеря­ли трех своих способнейших полководцев: Хабрия, Тимофея и Ифик- рата. Хабрий пал в морском сражении при Хиосе. Тимофей и Ификрат сделались жертвой другого, командовавшего вместе с ними, полковод­ца, X а р е с а. Он обвинил их в измене и подкупе; они были осуждены судом народа и покинули неблагодарное отечество. Тимофей и Ифик­рат умерли вскоре в изгнании. Сделавшись единственным главным предводителем, Харес продолжал войну, но без всякого успеха. Он не мог спасти Потидею от напавшего на нее Филиппа, а поддержкой, ока­занной отложившемуся сатрапу Артабазу, приобрел в персидском царе врага Афинам. Этот последний не менее Филиппа стал поддерживать теперь возмутившиеся острова, и Афины увидели себя вынужденными окончить бесславно войну тем, что признали независимость отложив­шихся государств (355 г.); то был удар, от которого они не могли уже более никогда оправиться.

Филипп увидел теперь, на что он мог отважиться при разъединен­ности и печальном положении Греции, не ожидая от нее серьезного сопротивления. Предлог к тому скоро нашелся. Фокидяне, храбрый горный народ, который не участвовал в духовном развитии остальных эллинов, занимался земледелием и охотой, жил правильной, свобод-

ной жизнью и умел до сих пор сохранить от фиванцев свою независи­мость. Но около этого времени фокидяне завладели посвященными Аполлону Дельфийскому полями Кирры и возделали их. Дельфийцы принесли жалобу совету Амфиктионов, побуждаемые к тому фиванца­ми, которые имели в то время в этом совете почти исключительное влияние и употребляли его для преследования своих властолюбивых замыслов. Фокидяне были присуждены к тяжелой денежной пене, превысившей их слабые силы.

Началась Священная война (355 г.), которая свирепствовала 10 лет и превзошла своими ужасами все предшествовавшие войны. Бо­рьба продолжалась с переменным успехом, пока Филомел, который действовал против превосходящих сил неприятеля, не потерпел, вследствие своей собственной неосторожности, тяжелого поражения при И е о н е (354 г.). Чтобы не попасть пленником в руки фиванцев, объявивших, что они будут казнить всякого участника в совершенном против богов преступлении, он бросился со скалы и погиб.

Оставшийся после него брат его Ономарх не смутился этим и про­должал войну. Беспощадно ограбил он остававшиеся еще в Дельфий­ском храме сокровища; из меди и железа он приказал сделать оружие, а из золота и серебра выбить монету. Таким образом Оно.марх получил возможность настолько увеличить жалованье своим войскам, что уда­льцы и искатели приключений, посвятившие себя чужеземной воен­ной службе, стекались к нему целыми толпами из всех греческих пле­мен. Необыкновенное счастье благоприятствовало предприятиям Ономарха. Он вторгся в Беотию, разбил фиванцев и отнял у них Коро- нею. Затем он победоносно вступил в Фессалию, тираны которой, и между ними Ликофрон Ферский, надеялись с помощью фокидян восстановить прежнюю свою власть.

Притесненные фессалийцы обратились за помощью к Филиппу и вызвали его из северных областей, где он вел тайную и открытую бо­рьбу против господства Афин на море. В это время Филипп успел заво­евать союзный с Афинами приморский город Мефону (353 г.) с целью

постепенно проложить дорогу к весьма важному как для него самого, так и для афинян Геллеспонту. Хотя при осаде Мефоны Филипп и был ранен стрелой в глаз, тем не менее он поспешил на призыв фессалий­цев о помощи. Сначала, не ознакомившись достаточно с силой своего противника, он потерял два сражения. Тогда он усилил свое войско до 20 000 пехоты и 3000 конницы и с этими силами одержал решительную победу в южной Фессалии. Войско Ономарха было полностью уничто­жено. 6000 человек было убито, а 3000 взято в плен. Остатки войска ча­стью спаслись на афинском флоте, который находился под начальст­вом Хареса и держался поблизости фокидян для оказания им поддерж­ки. Сам Ономарх погиб. Тело его по приказанию Филиппа было распято на кресте, а пленные, как грабители храма, были брошены в море. К прискорбному изумлению фессалийцев, Филипп выказал к собственным своим интересам не меньшее рвение, чем к оскорблен­ным богам. Так он оставил за собой приморский город П а г а с е ю, ве­сьма важный по доходности взимаемых в нем пошлин, для своих даль­нейших предприятий. Таким образом Филипп сделался фактическим властелином Фессалии.

Под предлогом нападения на разбитых уже фокидян в их собствен­ной области Филипп выступил из Фессалии и замышлял овладеть ключом к собственной Греции — Фермопильским проходом. Но по настоянию оратора Демосфена афиняне заняли южный проход отрядом гоплитов из 5000 человек и 400 всадников под начальством Навзикла. К ним присоединились еще 1000 спартанцев и 2000 ахеян. Даже со стороны фокидян явился под начальством Фаилла, брата Оно­марха, вспомогательный отряд, который был радушно принят афиня­нами.

Филипп не отважился напасть на такое сильное войско и отступил обратно в Македонию. Афины с недоверчивостью следили за его дей­ствиями, и было очевидно, что этот город сделается средоточием про­тиводействия его честолюбивым замыслам.

Демосфен происходил не из знатной афинской фамилии, как Кимон, Перикл, Фукидид и Алкивиад; отец его был хозяином доход­ного оружейного завода. Рано осиротев, Демосфен посвятил себя изу­чению красноречия в школе Исея. Впервые он выступил в процессе со своими опекунами, захватившими имущество его отца. При произне­сении в народном собрании первой своей речи Демосфен был освис­тан и осмеян. Тогда друг его, актер Сатир, дал ему уроки дикции и ми­мики. С неутомимым прилежанием стал Демосфен изучать теперь свое искусство. Имея короткое дыхание и слабый голос, он решился побе-

дить эти недостатки. Часто ходил он на берег моря, туда, где всего си­

льнее бывал прибой волн, и усиливался заглушить их шум своим голо­сом. Народное собрание, перед которым он должен был выступить, представлялось ему морем, бушующим, бурным и волнующимся во­круг оратора. Чтобы достигать своей цели при подобных обстоятельст­вах, надо было обладать необычайной смелостью и притом могучим

Демосфен.

С античной статуи.

голосом. Поэтому он брал в рот камешки и старался говорить чисто и ясно. Потом он всходил на крутые горы и там произ­носил громким голосом длинные речи, чтобы приучить себя как можно дольше не переводить дыхания. Наконец он пе­реселился в подземелье, где, отказав­шись от всякого общения с людьми, стал неутомимо изучать перед большим зер­калом различные положения и движе­ния тела и лица. Плутарх рассказывает, что Демосфен даже обрил себе часть го­ловы для того, чтобы ему не было ника­кой возможности выходить из своего уединения, и провел таким образом не­сколько месяцев в своей подземной пе­щере в неутомимых занятиях и размыш­лениях об искусстве, которому посвя­тил себя.

При исполнении обязанностей на­родного оратора Демосфен явил ту же твердость, какую выказал при подготов­лении к нему. Так, в то время, когда один из главных соперников его, сто­ронник Македонии Демад часто являлся перед народом в нетрезвом виде и гово­рил без всяких приготовлений, хотя и с большим искусством, он, напротив, от­личался строгой воздержностью и, как некогда Перикл, всегда готовился к про­

изнесению речей, про которые говорили даже, что они пахнут ночной

лампой. Речи Демосфена отличались силой и убедительностью. Пре­

зирая всякое излишнее велеречие, он говорил только о самой сути дела. Предмет речи у него определялся ясно, мысли развивались ост­роумно, твердостью убеждения была проникнута вся речь, которая, по свидетельству Дионисия Галикарнасского, была величественна и в то

же время проста, серьезна и слушалась легко, сжата и плавна, приятна и убедительна.

При вступлении Демосфена на политическое поприще нравствен­ное состояние народа было далеко не утешительно; все предвещало

близкую катастрофу. «Афинские юноши проводили целые дни в домах

флейтисток и гетер; пожилые люди предавались только игре в кости и подобным безнравственным занятиям; для народа же гораздо важнее были общественные обеды и даровая раздача мяса, нежели забота о го­сударстве». Некоторые благородные граждане, с негодованием заме­чавшие, что управление всеми государственными делами отдано было

на произвол партий и что руководите­ли народа стараются только льстить его страстям¹, отчаивались в возмож­ности возрождения своего отечества и заботились лишь о сохранении в чис­тоте своих собственных добродете­лей, а не об улучшении государствен­ного управления. Хотя люди эти и не содействовали умышленно планам Филиппа, как то делали подкуплен­ные изменники: Эвбул, Демад, Фи- лократ, Стратокл и др., но они нахо­дили невозможным сопротивляться им и полагали, что завоевательная по­литика Филиппа не воспрепятствует свободному существованию их отече­ства.

Флейтистка.

С изображения на античной вазе.

Такого мнения держался и правди­вый, но смотревший на все с идеаль­ной точки зрения Фокион¹. Как че­ловек, отличавшийся, при всеобщей развращенности нравов, строгой че­стностью и суровой нравственно­стью, он, без сомнения, заслуживает наше внимание. «Никто, — говорит один древний писатель, — не видал, чтобы он когда-либо плакал или сме­ялся, и никто не встречал его в общественных банях — обычном месте сборища праздных афинян. В поле ходил он босиком и без плаща; ког­да же отступал от этого правила, то воины заключали, что холод дол­жен быть очень силен. В народном собрании Фокион, известный своей безукоризненностью и благоразумием, был страшен для орато­ров, ибо народ часто охотнее склонялся на его краткие решения, чем на длинные и искусные речи людей, подобных Демаду и Демосфену. ^[62][63]

Поэтому Демосфен, видя, как после произнесения им речи против него выступает со своим кратким возражением Фокион, иногда гово­рил: «Вот идет палач моих речей». Фокион верил, что он окажет вели­чайшую услугу своему отечеству, если всеми силами будет отстаивать мир. Когда же противники его восторжествовали, а он сам выбран был

главным

военачальником,

Фокион. С античной статуи.

то с готовностью принял возложенное на него государством поручение и со всевоз­можной осторожностью вел начатые про­тив его желания предприятия. Действуя таким образом, он со славой предводите­льствовал в сорока пяти походах, ни разу сам на то не напрашиваясь.

Другие, подобно Исократу и его приверженцам, заботилась о благе всей Греции. Они с величайшей горестью заме­чали повсюду одни лишь войны, крово­пролития, смуты, с прискорбием видели, сколько терпели азиатские греки от варва­ров и греческих искателей приключе­ний, — и Филипп являлся им в еще более привлекательном свете. Ввиду ослабления Афин и унижения Спарты, они только на Македонию и на Филиппа возлагали на­дежду спасти Грецию и получить возмож­ность наказать Персию.

Демосфен не разделял ни одного из этих двух мнений. Поддерживаемый свои­ми друзьями, знаменитыми ораторами того времени: Гиперидом, Ликургом, Геге- зиппом и другими, он смотрел совсем с другой точки зрения на события своего времени. Исполненный ни в чем не сомне­вающимся духом, он надеялся вновь вдох­нуть в заснувший народ. мужественные чувства и воскресить в нем древние добро­детели. Подобно Аристиду, Периклу и дру­гим, заботясь более о благе государства, нежели о похвалах своих слуша­телей, Демосфен то говорил народу тоном ласкового поучения и совета, то действовал на него убедительной силой своих доказательств. Он не щадил ни дружеских увещаний, ни строгих укоров, ни язвительных на­смешек. Он то напоминал афинянам о достославных деяниях предков, то представлял им в истинном свете современное безотрадное положе­ние, приподнимал завесу мрачного будущего и предсказывал неизбеж­ное бедствие их потомков, если они не станут помышлять о действите­льных своих интересах и о своем собственном спасении. «Вы радуе­тесь, — восклицал он, обращаясь к афинянам, — когда прославляют

ваших предков, перечисляют их подвиги и победы; но знайте, что пред­ки ваши совершили все это не для того только, чтобы вы удивлялись им, но для того, чтобы вы и подражали их добродетелям». «Вы, афиняне, — говорит он в другом месте, — обессилены и лишены своего достояния и союзников, вы только слуги и приверженцы ваших руководителей и вполне довольны, когда последние наделяют вас деньгами для присут­ствия на зрелищах и скудной пищей. Они держат вас запертыми в горо­де, приучают к себе и делают вас кроткими и послушными. Но разве жи­вущий в нищете и зависимости может сохранить в себе возвышенные и смелые помыслы? Каков образ жизни, таков и образ мыслей».

Замечая все более и более приближавшуюся со стороны Филиппа опасность, Демосфен все настойчивее и настойчивее требовал более энергичной деятельности, пока было еще время. Когда афиняне, узнав о болезни Филиппа, преисполнились радости и надежд, то Демосфен сказал им, что они не должны пребывать в праздности и надеяться на скорое спасение. «Потому что, если этот и умрет, то вы скоро наживете себе другого Филиппа, когда будете вести дела свои по-прежнему». Поэтому афиняне должны были отказаться от праздности и, как в бы­лые времена, снова, не щадя жизни, сражаться за отечество и жертво­вать своим достоянием на пользу государства. Демосфен осмелился даже предложить народу, чтобы часть государственных доходов, пред­назначаемых на уплату за места граждан на театральных зрелищах, была обращена на военные потребности, хотя по закону, принятому народом по предложению демагога Эвбула, всякий, делавший такое предложение, подвергался смертной казни. Не обращая внимания на представления и угрозы богачей, он предложил также законы, которые имели целью уменьшить и уравнять расходы по вооружению кораблей, составлявшие государственную повинность^[64]. Если бы афиняне испол­

НИЛИ все это, — для этого они нуждались лишь в решимости, — то Де­мосфен надеялся еще с успехом сопротивляться Филиппу, которого он называл варваром, и разлившийся поток его могущества заставить войти обратно в старое русло. «Царь не страшит меня, — воскликнул он, — только бы намерения ваши были здравы и тверды».

Демосфен не скрывал от своих сограждан всей опасности этого противника, который имел на своей стороне то преимущество, что, бу­дучи в одно и то же время и государем, и полководцем, и казначеем, он сам распоряжался своими явными и тайными действиями и много вы­игрывал от быстрого и своевременного исполнения своих замыслов. «Подивитесь, — говорил Демосфен, — искусству этого государя: как хорошо умеет он пользоваться каждым обстоятельством! Употребляя то благоразумную снисходительность, то угрозы (а его угрозы несо­мненно внушительны), пользуясь нашим отсутствием и распуская на нас клевету, он обращает все обстоятельства к своей пользе».

Но вместе с тем Демосфен снова убеждал афинян не падать духом и умел искусно воспользоваться даже предшествовавшими несчастьями. «Прежде всего, — восклицает он в первой речи своей против Филип­па, — как бы настоящее положение наше ни казалось отчаянным, не следует терять мужества. Ибо именно то, что оно было до сих пор так дурно, позволяет надеяться на лучшее в будущем. В чем же заключает­ся эта надежда? В том, что дела находятся в таком дурном состоянии вследствие беспечности вашей к своим обязанностям. Будь они так же дурны и при исполнении вами ваших обязанностей, тогда не было бы уже никакой надежды на их поправление». Далее в той же речи он про­должает: «Вы видите, мужи афинские, до чего человек этот доходит в своей дерзости. Желая лишить вас всякой возможности действовать или оставаться в бездействии по вашему собственному усмотрению, он влияет на вас то угрозами, то своими высокомерными речами. Не до­вольствуясь сделанными уже завоеваниями, он, в то время как мы пре­бываем в нерешимости и бездействии, распространяет их все далее и далее, чтобы окружить нас, как тенетами. Когда же, мужи афинские, когда же будете вы делать то, что необходимо делать? Чего вы еще ожи­даете? Вероятно минуты, когда необходимость заставит вас действо­вать? За что же нужно почитать настоящее положение вещей? Я, по крайней мере, полагаю, что для свободных мужей не может быть более сильной необходимости, чем позор их положения. Или желаете вы, спрашиваю я вас, топтаться на одном месте и обращаться друг к другу с вопросом: «Нет ли чего нового?» В таком случае вам ничего не сообщат новее того, что македонянин побеждает афинян и распоряжается судь­бой эллинов».

К каким же последствиям привели все старания Демосфена? Пока было еще время, ничего, за исключением некоторых слабых попыток, не было предпринято, что указывало бы на серьезное сопротивление. Народ по-прежнему коснел в своей беспечности и хотя иногда, благо­даря предостережениям Демосфена, пробуждался и постановлял блес-

IL Греция___________________________________________________________ 451

тяшие решения, но все еще не имел достаточной энергии для приведе­ния их в исполнение. Затем, когда уже невозможно было оставаться долее в бездействии и решено было вести борьбу, то решение это ока­залось слишком поздним, и борьба по этой причине должна была окончиться поражением.

При обозрении хода событий этого времени сам собой возникает вопрос, каким образом могло случиться, что такой здравомыслящий народ, как афиняне, в полном сознании и притом с открытыми гла­зами стремился навстречу собственной своей погибели? Но эта па­губная бездеятельность и равнодушие сделаются понятными, если представить себе полную перемену, происшедшую в состоянии Афин. Со времени Пелопонесских войн Афины являлись лишь те­нью того, чем они были когда-то. Прошли те времена, когда дух об­щественности, имевший лозунгом: «Каждый за всех и все за одно­го», заставлял жертвовать жизнью и достоянием для блага отечества. Полное отсутствие единодушия и сознания государственных инте­ресов в особенности ярко обнаруживалось в военных делах и управ­лении. Низкое самолюбие тормозило всякое начинание, хотя бы сколько-нибудь намекавшее на общее дело. Теперь лозунгом сдела­лись — покой и наслаждение. Подвергаться опасности для других или даже для собственной пользы почиталось безумием. Сверх того было достаточное число желавших вступать в военную службу ради жалованья и наград.

Заставив эллинов притворной бездеятельностью забыть свою не­удачную попытку проникнуть через Фермопильский проход, Фи­липп обратился против могущественного и цветущего торгового го­рода Олинфа, который стоял во главе Халкидского союза, блистате­льно состязался за господство со Спартой и часто угрожал македон­ским царям.

Дружеский прием, оказанный олинфянами двум побочным сыно­вьям Аминта, действовавшим против Филиппа, послужил царю пред­логом для объявления Олинфу войны. Со свойственной ему быстротой вторгнулся Филипп в окрестности этого города. Устрашенные олин- фяне обратились за помощью к Афинам. Демад был против союза с ними, но Демосфен в трех своих «олинфских» речах настоятельно убеждал оказать просимую помощь; он верил, что боги оказывают бла­годеяние, восстановляя против царя такого врага. Враг этот граничил с владениями Филиппа, обладал значительной силой и был твердо убеж­ден, что всякий союз с царем неверен и гибелен.

Афиняне, хотя и вступили в соглашение, но не послали к союзникам достойного вспомогательного войска; отправленные же ими отряды, сперва под начальством X а р е с а, а после него под предводительством Харидема, состояли из своевольных наемников. Когда наконец, по­сле третьего посольства олинфян было послано под начальством Хареса войско, состоявшее из афинских граждан, то город еще до прибытия его попал в руки Филиппа вследствие измены двух подкупленных началь-

ников олинфской конницы: Ласфена и Евфикрата (в 348 г. до Р. X.). Все дома были разрушены, а жители проданы в рабство. Таким образом афиняне, вследствие своей беспечности, допустили царя завладеть этим важным городом. Они старались побудить пелопоннесцев заключить с ними союз против Филиппа, но когда это не удалось, вступили в перего­воры с царем и заключили с ним мир (в 340 г.). Между тем Филипп про­должал свои завоевания во Фракии и по приглашению самих фиванцев и фессалийцев покорить фокидян быстро прошел через Фермопилы, вступил в Фокиду и принудил жителей ее к безусловной покорности. За­тем он созвал в Дельфах суд амфиктионов, на котором была решена участь ограбивших храм фокидян: двадцать два их города были разруше­ны, жители расселены по деревням; Фокида была исключена из союза амфиктионов, а принадлежавшие ей до тех пор два голоса были переда­ны Филиппу и его преемникам. События эти произвели в Афинах силь­ное смущение; но им вследствие их изолированного положения по со­вету самого Демосфена ничего более не оставалось делать, как покори­ться обстоятельствам.

Таким образом Филипп явился теперь, увенчанный славой довер- шителя Священной войны и поборника дельфийского божества, но он смотрел на это лишь как на переходную ступень на пути к господству над всей Грецией. Частью совершенное ослепление в отношении угро­жавшей опасности, частью равнодушие и бессилие затрудняли все стремления патриотов, старавшихся противодействовать замыслам Фи­липпа. Кроме Демосфена, самыми искренними защитниками национа­льных интересов явились: достойный уважения оратор Ликург, ис­кусный и веселый Гиперид, Гегезипп, Тимарх и некоторые другие. Само собою разумеется, что Демосфен и теперь не приходил еще в отча­яние^[65], несмотря на то, что Филипп представлялся ему «распространяю­щим свою власть подобно пожару и горячке». «Доколе судно, — говорил он, — все равно, большое оно или малое, еще на воде, дотоле кормчий должен заботиться, чтобы никто не погубил его умышленно или по не­осторожности». «Когда же волны поглотят его, — продолжал он да­лее, — тогда всякие старания бесполезны. Но что же надлежит делать нам, мужи афинские, пока мы находимся еще в безопасности и облада­ем столь важным городом с богатыми вспомогательными источниками и с достославным именем? Вот вопрос, который давно уже у многих из вас вертится на языке. Я дам вам ответ на этот вопрос и представлю вам на рассмотрение свое предложение. Прежде всего нам следует самим стать в оборонительное положение и в то же время снарядить корабли и собрать деньги и войска. Ибо, если даже все остальные склоняются под ярмом, то мы все-таки должны сражаться за свободу. Вполне вооружив­шись сами, мы должны призвать и остальные государства. Было бы глу­по выказывать заботливость к чужим интересам и в то же время остав­

лять свои собственные на произвол судьбы. Итак, я предлагаю вам по­слать находящемуся в Херсонесе войску деньги и удовлетворить все прочие его требования; далее, вооружиться самим и призвать остальных эллинов, чтобы соединить их, вразумить и уговорить: так подобает по­ступить государству, занимающему положение, равное нашему. Если же вы будете безучастно выжидать, чтобы Элладу спасли жители Халкиды или Эретрии, то вы заблуждаетесь, ибо они почтут себя довольными и тогда, когда будут в состоянии спасти самих себя. Нет, это ваше дело; предки ваши приобрели это почетное призвание ценой бесчисленных и тяжких битв и оставили вам его в наследие. Но если все мы будем сложа руки, в ожидании исполнения нашего желания, стараться лишь о том, чтобы самим ничего не делать, то я думаю, во-первых, что вряд ли удаст­ся найти охотника, который бы согласился заместить нас, а во-вторых, опасаюсь, что в конце концов мы все-таки будем вынуждены делать все возможное, что противоречит нашим желаниям. Вот то, что я и устно и письменно советую вам и верю в то, что если совет мой будет исполнен, то дела наши могут и теперь еще поправиться. Если же кто имеет пред­ложить что-либо лучшее, то я предоставляю это на ваше усмотрение, и что будет решено вами, то да обратят боги к вашему благополучию».

Но усилия могучего оратора не были в состоянии вдохнуть в афинян продолжительного воодушевления к интересам общего отечества. Толь­ко тогда, когда действия Филиппа стали угрожать Афинам близкой опасностью, удалось Демосфену привести афинян во внезапное воинст­венное настроение. Вследствие этого, благодаря появлению вспомога­тельного войска им удалось уничтожить замыслы Филиппа и стать твер­дой ногой в Мегаре и на острове Эвбее. Еще большей угрозой для Афин было то, что Филипп сделал вид, будто желает закрыть для них торговый путь в Геллеспонт и Херсонес и даже отрезать им всякое с ними сообще­ние. Однако Филипп не искал еще полного разрыва с Афинами и, ко­леблясь между войной и миром, почитал последний более для себя вы­годным. Но замыслы его не могли долее оставаться скрытыми, когда он напал на торговый город Перинф и стал угрожать Византии. До сих пор оба эти города опасались покушений на свою самостоятельность со сто­роны Афин и отвергали всякие их предложения. Только теперь, когда участь, постигшая Олинф, стала угрожать и этим городам, они с нетер­пением ожидали помощи от афинян. Сначала византийцы поспешили на помощь к соседнему городу Перинфу. Персидский царь Артаксеркс Ох (около 362 г.) также послал им денег и хлеба. Наконец и в Афинах ре­шились действовать, несмотря на полученное там от Филиппа угрожаю­щее письмо. По предложению Демосфена мирный договор с Филиппом был расторгнут, и сперва под начальством Хареса, а потом Фокиона, были отправлены флот и войско. Филипп вынужден был снять осаду обоих городов, совершил опустошительный поход на нижний Дунай, в страну скифов и, подвергнувшись на обратном пути нападению трибал­лов, которые отняли у него ббльшую часть добычи, вернулся в Македо­нию. Еще раз явились Афины в прежнем своем блеске, и спасенные го-

Эсхин.

С античного мраморного барельефа.

сударства выразили им свою признательность присылкой золотых вен­ков и значительных денежных сумм. Влияние Филиппа во Фракии было потеряно. Ему необходима была новая победоносная война. Поводом к ней послужила так называемая Священная война Амфиссы против локрийцев (в 339 г. до Р. X.).

По всем вероятиям, вследствие происков подкупленных Филип­пом изменников, к которым в особенности принадлежал Эсхин, обле­ченный в то время в звание пилагора (уполномоченного в Дельфах при суде амфиктионов), со стороны Амфиссы была возбуждена жалоба на локрийцев в том, что они вспахали свя­щенный округ Кирры. Поднялись все дельфийцы, способные носить оружие, и, под начальством призванных в совет амфиктионов послов, вступили в об­ласть Кирры, чтоб разорить возделан­ный округ, но были отражены жителями Амфиссы. Тогда в собрании решено было наказание локрийцев обратить в общее дело всех государств, принадле­жавших к союзу амфиктионов. Демо­сфен, предвидя опасность для Аттики, убедил афинян не принимать никакого участия в этих совещаниях. Прочие го­сударства, в особенности Фессалия, ре­шили объявить локрийцам войну и, что­бы придать более весу бессильным ре- избрали Филиппа главным вождем ривал мнение тех, кто надеялся поспешной покорностью снискать себе умеренные условия, равно и мнение тех, кто считал безумным со­противляться македонскому войску. Он говорил только о защите, ста­рался внушить мужество своим согражданам, побуждал их к сопротив­лению и подавал им надежду на успех. Затем он предложил отправить в Элевзин всех молодых людей, способных носить оружие, и пеших и конных, и, доказав этим твердое намерение оказать решительное со­противление, предлагал пригласить к союзу Фивы. Демосфен полагал, что теперь, при наступлении общей опасности, легко можно будет сде­лать то, чего прежде нельзя было достигнуть при взаимной ненависти между обоими государствами. Все предложения Демосфена были при­няты, и он сам был отправлен во главе посольства в Фивы.

шениям амфиктионов, священного ополчения. Филипп тотчас же выступил в поход с 30 000 пехоты и 2000 всадников, прошел Фермопилы, разбил локрийцев в Амфиссе, вернулся в Фокиду, внезапно занял пограничный город Эла- тею, служивший центральным пунктом нескольких стратегических путей, и стал угрожать отсюда Беотии и Аттике.

Демосфен сам описывает нам впечатление, произведенное в Афи­нах известием об этом: «Был уже вечер, когда вестник принес в Совет известие о том, что Элатея взята Филиппом. Тотчас же все члены сове­та поднялись из-за ужина. Некоторые из них вызвали из лавок торго­вых людей и зажгли сигнальные костры, чтобы призвать в город посе­лян; другие послали за вождями и подняли тревогу. Весь город пришел в величайшее волнение. На рассвете следующего дня члены совета со­звали Народное собрание в здании Совета. Граждане собрались на Пниксе (возвышенном месте в юго-западной части Арейского холма). Члены совета привели в Народное собрание вестника, и он подтвердил известие. Тогда глашатай собрания спросил: «Кто желает говорить?» Но никто не заявил такого желания, хотя в собрании и присутствовали все военачальники и государственные мужи. Никто не осмеливался подать какой-либо совет. Тогда выступил Демосфен и энергично оспа-

Там ему пришлось вступить в состязание с посланниками царя, также отправленными в Фивы. Находившийся в числе их Пифон, от­личнейший оратор родом из Византии, выступил в Народном собра­нии. Он старался как можно ярче изобразить фиванцам выгоды союза с Филиппом, напомнил о претерпенных фиванцами со стороны Афин различных оскорблениях и сулил им победу и богатую добычу. Демо­сфен, напротив, умолял фиванцев забыть причиненные друг другу неприятности и подумать, что они, как греки, со славой соперничали в гегемонии, а теперь, когда чужеземец хочет господствовать в Греции, должны соединиться против общего врага. Он напомнил им о славе эл­линского имени и о мужестве предков, представил, какую сильную по­мощь готовы оказать им Афины, изобразил стьщ рабства, если Филипп восторжествует, и обманчивость всех его обещаний.

Речь Демосфена увлекла колебавшихся еще фиванцев на сторону Афин. Всякая недоверчивость исчезла до такой степени, что фиванцы впустили в свой город афинское войско, шедшее поспешно под нача­льством Хареса и Лизикла. Затем и фиванцы вооружились такой же энергией и поспешили, вместе с афинянами, навстречу царю в Фоки- ду. Две первые стычки были счастливы для союзников, и в Афинах на­значены были уже по этому случаю празднества и благодарственные жертвоприношения. Решительная битва произошла на равнинах при Херонее (в августе 338 г.). Но союзные войска, собранные поспешно, недостаточно опытные, составленные из различных народностей, хотя и превосходили своей численностью войска царя, но не могли состяза­ться с ними в привычке к перенесению военных трудностей и в боевой опытности. Сам Филипп далеко превосходил и талантом военачальни­ка и боевой опытностью греческих полководцев, между которыми луч­шими были афинянин Стратокл и фиванец Ф е а г е н.

Таким образом, от этого главного сражения нельзя было ожидать ничего хорошего. Однако союзники сражались с отчаянной храбро­стью; блистательнее всех действовал священный фиванский отряд; в ряду же афинских гоплитов сражался и Демосфен в качестве простого воина. Но сын Филиппа — Александр с фессалийской конницей уничтожил священный фиванский отряд, а сам Филипп стремитель­

ным натиском своей фаланги разбил афинян. Скоро все обратилось в бегство. Кровопролитие было ужасное. 1000 афинских граждан было убито, триста человек священного фиванского отряда вместе с предво­дителем их Феагеном пали все до одного. Впоследствии в честь павших воинов на их могиле была воздвигнута колоссальная фигура льва, упи­рающегося на передние лапы, с гордо поднятой головой и присталь­ным взглядом, как бы обращенным на неприятеля.

Последнее сопротивление в открытом поле, которого боялся Фи­липп, было сломлено. Но сам город Афины еще не был взят. Здесь са­мым ревностным образом готовились к отчаянной обороне. Освободи­ли даже рабов и поставили их в ряды защитников. Изгнанникам и пре­ступникам было обещано возвращение на родину и восстановление прав, если они пожелают сражаться за отечество. Жители Трезена, Эпи- давра, Коса и Андроса были призваны на помощь. Пирейская гавань была укреплена, стены исправлены, вырыты рвы и возведены валы. Та­кой решительный образ действий афинян не преминул оказать свое влияние на Филиппа. Вместо того, чтобы предпринять продолжитель­ную осаду, он благоразумно предпочел вступить в мирные переговоры. Вместе с тем он отпустил 2000 пленных афинян без всякого денежного выкупа, а трупы павших воинов отправил на родину. Здесь Демосфену, несмотря на все насмешки сторонников македонской партии, поручено было произнести над павшими в битве надгробную речь.

Умеренность, проявленная Филиппом после одержанной им побе­ды, намного смягчила горечь поражения. При посредстве Демада, ве­сьма любимого царем, являлась возможность прийти к соглашению, которое удовлетворило бы обе стороны. Афины согласились отказать­ся от своей гегемонии на море, освободить от обязательств своих союз­ников и присоединиться самим к вновь образованному македонско- эллинскому союзу. Взамен этого Филипп обязался не посягать на не­зависимость Афин и не вводить в них своего гарнизона. Зато Фивы ис­пытали на себе всю строгость победителя. За возвращение пленных и убитых они должны были внести значительный денежный выкуп. За­мок Кадмея был занят македонским гарнизоном. Сами Фивы были ли­шены гегемонии над беотийскими городами и обязались дозволять гражданам, изгнанным ими из городов Платеи, Орхомена и Феснии, возвратиться на родину, а города эти признать независимыми. Пред­водители патриотической партии были частью казнены, частью изгна­ны, а имения их отобраны в казну.

Затем Филипп отправился в Пелопоннес и нашел здесь со стороны коринфян, аргеян, аркадян, мессенцев и элийцев самый восторжен­ный прием. Одни спартанцы оказали сопротивление и поплатились за это опустошением своей страны и потерей гегемонии. С этих пор вла­дения Спарты были ограничены обоими берегами реки Эврота. В сам же славный город Спарту Филипп не вступал. Он даже спокойно от­несся к отказу спартанцев отправить послов в собрание в Коринф, где в скором времени был прочно установлен новый порядок вещей в Гре-

ции (в 337 г. до Р. X.). Вэтом собрании Филипп объяснил, что действи­тельной целью всей предшествовавшей его деятельности было покоре­ние Персии, потребовал от всех эллинских государств людей и кораб­лей, как средства для достижения означенной цели и как залога их верности, и вместе с тем заставил провозгласить себя главным вождем всех эллинов. Вслед за этим Филипп целый год готовился к этому ве­ликому предприятию и отправил наперед в Малую Азию Пармениона и Аттала с македонским войском, чтобы склонить на свою сторону прибрежные греческие города. Но тут кинжал убийцы положил не­ожиданный конец его жизни и планам (в 336 г.).

Херонейская равнина.

Перед отъездом в Азию Филипп праздновал бракосочетание дочери своей Клеопатры с Александром — князем Милосским. В Эгее были даны великолепные празднества. В доказательство своей уверенности в личной безопасности Филипп совершенно один отправился из свое­го дворца в театр; телохранители же его должны были следовать за ним лишь в отдалении. При входе в театр один из телохранителей знатного рода по имени Павзаний, оскорбленный Атталом и не получивший от Филиппа удовлетворения на свою жалобу, бросился на царя и пронзил его одним ударом. Убийца был настигнут телохранителями и изрублен ими в куски. Данное Дельфийским оракулом изречение: «Видишь, те­лец увенчан, конец его близок, идет жертвоприноситель·. получило через это злодеяние совершенно другое толкование, а не то, которое прежде давали ему, относя его к Персии.

Внезапная кончина этого великого государя вызвала разнородные волнения. В Афинах господствовала величайшая радость. Демосфен явился в Народное собрание в великолепно вышитом плаще, с венком на голове. Он полагал, что ему нечего было опасаться «мальчика» Алек­сандра. Однако ему скоро пришлось испытать, что дух великого отца пе­решел в сына и что Фокион был прав, когда говорил, что «сила, побе­дившая при Херонее, уменьшилась теперь лишь на одного человека».

22.