Вторая Македонская война: Персей, Эмилий Павел. Пидна (171-168 гг. до Р. X.)

Владения Рима расширялись с каждым годом все более и более. Вместе с тем сенату все труднее становилось управлять государствен­ными делами. Приобретаемое храбрыми войсками и талантливыми полководцами должно было удерживаться осторожным и благоразум­ным управлением лиц, стоявших во главе государства.

К числу венценосных властителей, над которыми признавалось не­обходимым установить особливый надзор, в особенности принадле­жал Филипп V, царь Македонский. Была учреждена целая толпа шпи­онов и агентов, обязанных наблюдать за каж­дым движением этого государя и доносить Риму. Другие шпионы тайно подстрекали со­седей жаловаться на якобы делаемые им при­теснения со стороны Филиппа, что каждый раз давало Римскому сенату повод посылать в Ма­кедонию следственные комиссии, которые формально требовали к допросу царя, и, то внушительно упрекая его, то предостерегая, то угрожая, нередко напоминали ему о его зави­симом положении.

Персей. С античного мраморного бюста.

Филипп слишком чувствовал на себе тяже­лую руку своих повелителей для того, чтобы с терпением переносить свою участь. Однако же, насколько позволяло присутствие шпионов, Филипп употреблял время дарованного ему мира на то, чтобы, по возможности, пополнять свою казну, свои магазины и цейхгаузы и держать свой народ всегда во­оруженным.

Филипп завещал сыну Персею царство и враждебные замыслы к Риму. Юношеское увлечение сына послужило обстоятельством,

ускорившим окончательную развязку, которую отец решил отсро­чить до более удобного времени. Хотя в начале Персей как будто и сам придерживался благоразумной политики и посылал даже посольства для возобновления договоров с Римом, однако в то же время он про­должал с удвоенной поспешностью вооружения, начатые отцом, и старался приобрести союзников. Меры эти привели в движение це­лое войско римских шпионов. Но гораздо больше того, что могли от­крыть шпионы, обнаружил завистливый и недоброжелательный со­сед Эвмен, царь Пергамский. Заключив союз с римлянами, он сде­лался для народов Малой Азии еще невыносимее, чем был до него Антиох. Чтобы сохранить за собой эту дружбу, Эвмен решился сослу­жить своим покровителям службу шпиона и даже не отступил перед личной поездкой в Рим (в 172 году), чтобы тайно предостеречь сенат об интригах Персея, который, как уверял он, привлек на свою сторо­ну все греческие города, женился на дочери сирийского царя Селев- ка, свою сестру выдал замуж за царя Вифинского Прузия II, его само­го (Эвмена) старался склонить вступить с ним в союз и собрал на де­сять лет провианта в своих магазинах.

Вследствие этого в Македонию были отправлены послы, чтобы на­помнить Персею о договорах, заключенных как с отцом его, так и с ним самим. Послы передали это ему тоном повеления. Персей отвечал им с сознанием своего достоинства, что он не желает более быть свя­занным таким позорным договором и что в данную минуту он, конеч­но, чувствует себя настолько сильным, чтобы сбросить с себя то по­стыдное рабство, каким угнетают римляне своих так называемых дру­зей.

В 171 году началась война с Персеем. Консул Лициний получил по жребию в качестве провинции Македонию и войско, состоявшее более чем из 50 000 человек, против которого Персей мог собрать лишь 43 000 человек.

При наборе римских ветеранов произошел случай, который Ли­вий счел заслуживающим быть рассказанным, как пример единоду­шия римских воинов. 23 центуриона отказались идти в поход, если им не будут предоставлены те же почетные места, которые они занимали прежде. После долгих споров между консулами и военными трибуна­ми один из этих центурионов просил позволения сказать несколько слов народу. «Квириты, — начал он, — меня зовут Спурием Лигусти- ном. Я родом из Крустуминийской трибы, Сабинской области. Отец

Центурион.

мой завещал мне участок земли и хижину, в которой я родился и вы­рос и в которой живу и в настоящее время. Он рано женил меня на до­чери своего брата. Жена моя родила мне восьмерых детей. Две дочери вышли замуж, четыре старших сына надели уже на себя мужские тоги, двое носят еще детское платье. Я начал военную службу в год консульства П. Сульпиция и К. Аврелия. Два года я служил простым солдатом в войске, действовавшем в Македонии против царя Филип­па. На третий год Т. Квинкций Фламинин в награду за мою храб­рость, перевел меня в десятую манипулу (роту) копьеносцев. Затем, в качестве волон­тера, служил я в Испании под начальством консула Катона, который сейчас же назна­чил меня центурионом первой манипулы триариев.

Между тем римские послы объехали все подвластные Риму страны, чтобы повсюду заручиться союзниками. Беотийцы, ахеяне и этолийцы

¹ Corona civica,τo есть гражданские дубовые венки, даваемые за спасение жизни гражданина.

тотчас же присоединились к римлянам; родосцы прислали флот; Эв- мен обещал с двумя своими братьями и с отрядом войск присоедини­ться к консулу в Фессалии. Со своей стороны Персей рассчитывал на Генция, царя Иллирийского и на Котиса, царя Фракийского. Но Пер­сей не был человеком способным с надлежащей решительностью вы­

полнять свои замыслы, часто поддавался влиянию дурных советников и терпел неудачи вследствие своей скупости.

Персей выступил против консула Лициния Красса и напал на него при

Калликине, в Фессалии. В кавалерийской схватке римляне были разбиты и отступили в свой укрепленный лагерь. Персей рассчи­тывал, что наступил момент, благоприят­ный для возобновления мирных перегово­ров, и, будучи победителем, не требовал лучших условий мира, какие были дарованы Фламинином его побежденному отцу. Но он не знал гордости римлян. Разбитый Ли- циний потребовал от него безусловной по­корности.

Марций Филипп.

С античной серебряной мо­неты.

Однако положение Персея не было не­благоприятно. Он имел на своей стороне не­оцененное преимущество, заключавшееся в

гористой местности и в неспособности первых трех посланных против

него полководцев. Персей разбил в 170 году и консула Гостилия Манци- на. В следующем 169 году преемник Гостилия, консул Марций Филипп, кедонские пограничные горы, неподалеку от Олимпа. Персей, который мог его здесь уничтожить, до того испугался смелости этого предприя­тия, что покинул свою крепкую позицию при Дионе и дал повеление побросать в море находившиеся в Пелле свои сокровища и сжечь кора­бельные верфи в Фессалониках.

отважился на в высшей степени опасный поход через фессалийско-ма­

Персей не принял предложения услуг от военного отряда из 20 000 галлов, перешедших через Дунай и изъявивших желание поступить к нему на службу, по той причине, что не ожидал для себя ничего хороше­го от их своеволия. Он пожелал принять из их числа к себе на службу лишь 5000 человек, но галлы не согласились на это и вернулись к себе. В тоже время начал войну и иллирийский царь Генций, но был вероломно обманут Персеем. Генций потребовал 300 талантов вознаграждения за участие свое в войне, но получил лишь незначительную часть этой сум­мы.

Римляне послали против Генция войско под начальством претора Ани­ция, который напал на столицу его, Скодру, взял в плен его самого вмес­те с женой и детьми и отвел их в Рим.

Но в самом Риме были недовольны тем, что такой ничтожный враг, как Персей, доставлял уже в течение трех лет хлопоты прежде столь победоносным войскам республики. Равным образом с неудовольст-

Генций.

С античной монеты.

вием выслушивали от посланных на театр во­енных действий следственных комиссий, что в войсках вследствие неспособности полковод­цев господствует беспримерная распущен­ность и совершенно отсутствует обычная в римских войсках дисциплина. Достоинство республики требовало решительного образа ведения войны. Вследствие этого народ на первых же выборах единогласно выбрал кон­сулом престарелого Эмилия Павла, поль­зовавшегося уважением за свою честность и, не прибегая к жребию, тотчас же и единоглас­но предоставил ему главное начальство над войсками в Македонии.

муж, сын Павла Эмилия, убитого при Каннах,

Этот достойный

был уже однажды, 14 лет тому назад, консулом и со славой предво­дительствовал римским войском в Лигурии. Затем, при вторичных выборах, он не был избран в консулы и с тех пор проживал в почет­ном покое и проводил время в занятии сельским хозяйством и в за­ботах о воспитании своих детей. Вновь призванный к общественной деятельности, Эмилий Павел немедленно приступил к исполнению возложенной на него обязанности с тем достоинством и твердостью, каких ожидали от него, как от спасителя народной славы. Прежде всего по его требованию комиссары должны были представить по­дробное донесение о настоящем положении находившегося в Маке­донии войска. Затем он выговорил себе право замещать по своему собственному усмотрению все должности во вверенных ему войсках и, наконец, оградил себя от вошедших уже в то время в употребле­ние интриг и вмешательства лиц, которые, хотя и ничего не понима­ли, но тем не менее желали руководить государственными делами, и для этого обратился к народу с следующею речью:

«Граждане, вы оказываете мне большую честь, признавая меня способным окончить, как приличествует римскому званию, продол­жающуюся так долго и с таким позором войну. Разумеется, я возла­гаю в этом отношении упования мои на милость богов, но уверяю вас, что употреблю все свои силы и старания чтобы не обмануть ва­ших ожиданий. Но для этого (в чем я главным образом и прежде всего нуждаюсь) верьте тому, что я буду писать вам, и не доверяйте разным распространяемым пустым слухам! Ибо ничто так не волнует

умы, как ложно распускаемые слухи. Здесь есть люди, постоянные посетители питейных домов, которые думают начальствовать вой­сками в Македонии и безошибочно знают, где следует разбить стан, где построить укрепления, через какие проходы следует вторгнуться, где учредить склады, как распоряжаться подвозами, когда вступать в сражение и когда отдыхать. Затем они произносят приговор полко­водцу, как будто он стоит уже перед судом, и каждый хочет быть его наставником. Это очень затрудняет главного военачальника, и не­многие переносят насмешки и хулы с таким хладнокровием, как не­когда Фабий. Я охотно приму наставления и советы, но в таком то­лько случае, если те, которые хотят их давать, будут находиться при мне, видеть мое положение и разделять мои опасности. Итак, если между вами кто-либо хочет давать мне советы в войне, которую я должен вести, тот пусть идет со мной в Македонию; я согласен раз­делить с ним свой корабль, своих лошадей, свою палатку и свой стол. Но кто страшится этого труда, тот не должен и начальствовать надо мной, сидя в своей комнате, а пусть молчит и знает, что мы до­статочно уже обсудили все дела в нашем стане».

С такой же внушительной речью обратился Эмилий и к вверенным ему войскам. Он нашел в войске беспримерную распущенность. Каж­дый желал приказывать и никто не хотел повиноваться, и все показа­лись даже почти обиженными на то, что он коротко и сухо отдал им приказание заботиться лишь о себе, о своем оружии и об исполнении его приказаний.

Персей занял укрепленную позицию на реке Эльпие, к югу от Ди­она. Обходным движением Эмилий принудил его оставить эту непри­ступную позицию и отступить на север. Персей остановился у Пидны и расположился здесь лагерем. Эмилий последовал за ним. Накануне сражения было сильное лунное затмение, которое привело в ужас как римлян, так и македонян. Римляне стучали всевозможного рода ме­таллическими орудиями, чтобы шумом этим снова вызвать лунный свет, и поднимали вверх множество факелов и головней, как будто желали зажечь потухший небесный свет. На следующий день воен­ный трибун Сульпиций Гальба объяснил войску естественные причины этого явления. Эмилий приказал принести в этот день в жертву луне одиннадцать молодых быков, а на следующее утро две­надцать волов в жертву Геркулесу. Он не тотчас напал на неприятеля, а дал сначала отдохнуть своим утомленным воинам. Вечером 22 июня 168 года стычка передовых войск, ведших лошадей своих на водопой, перешла в решительное сражение при П и д н е. Столкновение фа­ланги с римскими легионами было ужасно. Римляне не могли про­рвать плотно сомкнутый лес копий, и нападение их на фронт было от­бито; но на флангах удалось прорвать некоторые ряды. Здесь благода­ря своей подвижности римляне прорвали линии и привели сперва неприятельские войска в замешательство, а затем и в совершенное

расстройство. По уверению Полибия^[79], Персей был из первых обратив­шихся в бегство. Скоро оно сделалось всеобщим, и сражение окончи­лось полным поражением македонян. Последствия этого поражения были решительны. Эмилий Павел сделался повелителем всей Македо­нии, так как пришедший в отчаяние Персей не думал более ни о какой обороне, а бежал со своими сокровищами (около 15 миллионов руб­лей) из Пидны в Пеллу, оттуда в Амфиполь и под конец на священный остров Самофракию, недалеко от Геллеспонта, где он искал убежища в храме Кастора и Поллукса. Но все было напрасно; вследствие измены критянина Ороанда, который взялся перевезти его на корабле во Фра­кию, к царю Котису, бегство не удалось, и Персей вынужден был безу­словно сдаться претору и начальнику флота Октавию. Октавий отвез его вместе с детьми его и казной на корабле в Амфиполь, а оттуда от­правил в стан Эмилия.

В траурной, темно-серой одежде вступил в римский стан низвер- женный монарх. Здесь Персея окружила такая огромная толпа любо­пытных, что он мог пройти в палатку главного военачальника лишь с помощью посланных консулом ликторов, очистивших ему дорогу. Приказав находившимся в палатке остальным военачальникам сидеть, консул встал, сделал несколько шагов навстречу входившему царю и протянул ему руку. Когда последний хотел броситься к ногам его, он удержал его, не допустил преклонить перед собой колени, ввел во внутреннюю часть палатки и предложил ему занять место против со­бравшегося там военного совета. Первый вопрос, с которым Эмилий обратился к царю, был следующий: «Какое оскорбление привело тебя в такое враждебное настроение, что ты решился предпринять против римского народа войну, в которой рисковал потерять свое царство?» Все с нетерпением ожидали ответа, но так как царь, опустив глаза в землю, молчал и только плакал, то консул продолжал: «Если б ты всту­пил на престол юношей, то для меня было бы менее удивительно твое незнание, каким могущественным другом и опасным врагом может быть римский народ. Припомни — ты сам был свидетелем всего это­го — веденную отцом твоим войну и заключенный затем мир с нами, который мы соблюдали в отношении его во всех мельчайших подроб­ностях, и скажи нам: чего желал бы ты лучше: вести ли войну или оста­ваться в мире с теми, чью мощь в военное время и верность во время мира узнал ты по опыту?» Но когда Персей ничего не отвечал ни на

предложенный ему вопрос, ни на обращенные к нему упреки, консул продолжал: «Но, произошло ли это вследствие свойственного людям заблуждения, или случайно, или же в силу обстоятельств, не теряй му­жества! Великодушие, проявленное римлянами к столь многим царям и народам в их несчастии, должно внушить тебе не только надежду, а почти положительную уверенность, что тебе нечего опасаться за свою жизнь».

Римляне любили хвастать своим обхождением с побежденными врагами и на деле доказали это, обходясь с Персеем деликатно и сооб­разно с высоким положением павшего монарха. В тот же день Персей был приглашен консулом к столу, и ему были оказаны все приличные его сану почести.

В руки римлян попали неисчислимые сокровища. Бескорыстный полководец не пожелал и взглянуть на них, но тотчас же передал их римским комиссарам. Цицерон восхваляет Эмилия именно за то, что он «принес своей семье лишь одно вечное воспоминание о своем имени». Солдаты же его, рассчитывавшие обогатиться в этой войне и развращенные потворством своих прежних предводителей, удивля­лись такой строгости, которая не допускала их удовлетворить своей алчности.

Для нового устройства Македонии Эмилию, назначенному теперь проконсулом, продолжено было начальство над находившимися в ней войсками, и к нему присланы были десять комиссаров, которые дол­жны были под его наблюдением привести в исполнение проектиро­ванное сенатом преобразование государственного устройства Македо­нии. Пока царство это не должно было еще войти, в качестве формаль­ной провинции, в состав громадного римского государства, а под именем «республики» сохранить на время кажущуюся независимость. Изданное сенатом по этому случаю постановление, имевшее целью ввести в заблуждение побежденных насчет действительной их участи, заключало в себе, между прочим, следующие блестящие фразы: «Ма­кедоняне и иллирийцы будут свободны, чтобы весь мир убедился в том, что римляне прибегают к силе оружия не для того, чтобы порабо­щать свободные народы, но, напротив, освобождать народы порабо­щенные. И когда они ведут с царями войну, то она оканчивается побе­дой для римлян и свободой для народов». Действительное намерение римлян сделать Македонию вполне бессильной и безвредной обнару­жилось в данном ей государственном устройстве. Под тем предлогом, чтобы необузданная толпа не злоупотребляла дарованной ей свободой, Македония, в целях охранения ее от смут и мятежей была разделена на четыре отдельных республики с главными городами Амфиподем, Пеллой, Фессалониками и Пелагонией. Для того, чтобы разделенность эту сделать как можно полнее, было постановлено, что принадлежащие к этим четырем республикам жители не могут заклю­чать между собой браков и входить друг с другом ни в какие торговые сношения. Равным образом республикам этим не позволено было со­

держать войска. Половина поземельной подати должна была посту­пать в пользу римлян. Об этом было объявлено Эмилием Павлом в со­званном в Амфиподе собрании представителей от всех городов. Окру­женный блеском римского величия, он прочел с высокой трибуны постановление сената. Серебряные и золотые рудники не должны раз­рабатываться, ввоз соли воспрещается, равно как не дозволяется ру­бить корабельный лес ни для себя, ни для других. Главные, а также и все прочие военачальники и царские сановники, вместе с их взрослы­ми сыновьями, должны быть отправлены в Италию, чем предотвраща­лась возможность нарушения мира.

Из Амфиполя Эмилий отправился в Эпир, часть жителей которого перешла на сторону Персея, для того, чтобы в силу сенатского повеле­ния примерно наказать эту страну совершенным опустошением. Это ужасное поручение Эмилий исполнил с полным хладнокровием. Он приказал местным начальникам выдать все серебро и золото, располо­жил по всей стране солдат и в один из заранее назначенных для того дней, приказал совершенно разграбить и разрушить около семидесяти городов и около 150 000 жителей продал в рабство. Из этого страшного примера народы должны были познать, как наказывает римское пра­вительство отпадающих союзников. Во всех греческих городах сущест­вовала римская партия. Люди этой партии явились перед римскими комиссарами злостными доносчиками на своих собственных сограж­дан, служивших в войске Персея, главным же образом на тех из них, которые находились с ним в более близких отношениях. Вследствие этого в Этолии римскими солдатами было схвачено и казнено 550 знатнейших граждан. В Ахейском союзе находился известный Калли­крат, изменник, пользовавшийся особым благоволением римлян. В представленном им списке заключалось более тысячи имен самых ува­жаемых и достойных граждан, стоявших во главе союза. Римские ко­миссары на созванном по этому случаю сейме потребовали от собра­ния представителей смертной казни всем этим лицам, не называя их даже по именам; когда же к ним обратились с требованием указать, кого они именно обвиняют, то один из комиссаров сказал: «Всех тех, которые занимали какие-либо должности или служйли в войсках». Тогда поднялся почтенный и уважаемый грек по имени Ксенон и ска­зал: «Я один из бывших главных военачальников союза (стратегов) и предводительствовал войсками. Но клянусь, что я никогда ни малей­шим образом не действовал во вред римлянам и готов доказать это здесь же, в собрании, или даже в самом сенате». — «Хорошо, — вос­кликнул комиссар, — вы должны отправиться в Рим!» И эти тысяча че­ловек, составлявших цвет греческой нации, и в их числе знаменитый историк Полибий, были посажены в качестве рабов на корабли и увезены из своего отечества (в 167 году до Р. X.). В Италии они, как го­сударственные пленники, были размещены по разным городам, содер­жались там в течение семнадцати лет без всякого расследования их

дела, и только после того, когда 700 человек из них погибли от лише­ний, остальные 300 были отпущены на свободу.

Поднявшийся в войске против Эмилия Павла ропот за то, что он строго преследовал солдат за грабежи, подал повод его врагам в Риме воспользоваться этим обстоятельством для того, чтобы воспротивить­ся его триумфу. Однако друзья Эмилия Павла и справедливость самого дела одержали верх, и он совершил свой въезд с таким блеском, кото­рый превзошел блеск всех предшествовавших триумфов. Плутарх со­хранил для нас подробное описание этого триумфа, которое мы здесь и приводим.

Народ построил на улицах и площадях города множество амфитеат­ров, чтобы с них удобнее видеть шествие. Все зрители были в празд­ничной одежде; все храмы были открыты и украшены венками; благо-

Статуи и утварь побежденных народов, несомые в триумфальном шествии. С барельефа на саркофаге.

вонный дым драгоценного фимиама несся из их дверей. Празднество продолжалось три дня. В первый день провезли по улицам на бесчис­ленных колесницах вывезенные из Греции картины, статуи и другие произведения искусства. На второй день пришла очередь завоеванно­му оружию и доспехам, которые ярко блестели и отражали лучи солн­ца. Шлемы, щиты, латы, колчаны, конская сбруя, набедренники бьши искусно сложены в мнимом беспорядке и притом таким образом, что между всеми этими доспехами повсюду возвышались мечи и копья и грозно звенели один о другой. За этими колесницами следовали 3000 человек и несли серебряную монету в 750 открытых сосудах, а за ними шли другие носильщики, нагруженные серебряными изделиями, сто­ловой посудой, серебряными кубками, жбанами и чашами.

Третий день был самый блистательный. Уже рано утром раздались по улицам трубные звуки воинственной музыки. Шествие открывали назначенные для жертвоприношения 120 жирных волов; их рога были позолочены, а спины и головы украшены лентами и венками. Юноши в изящно вытканных передниках вели их к жертвеннику, а

21 Древняя история

сопровождавшие их отроки несли золотые и серебряные сосуды, упо­требляемые при жертвоприношениях. За ними следовали носильщи­ки с полученной в добычу золотой монетой, несомой напоказ в 77 со­судах. Потом несли большую чашу для жертвоприношений, выли­тую, по приказанию Эмилия, одним греческим художником из десяти талантов золота и украшенную множеством драгоценных кам­ней; затем следовало бесчисленное множество золотых кубков и со­судов из казны Персея; в числе их находились многие, которые пере­шли от полководцев Александра и, следовательно, достались в добы­чу македонянам еще в Азии. Затем везли колесницу Персея, на

Древняя парадная колесница.

которой лежали его оружие и царский венец. За нею шли пленные дети царя в сопровождении своих плачущих наставников и слуг; по их наставлению дети царя жалобно протягивали руки к народу. Наконец за ними, в некотором отдалении, шел сам Персей в цепях и в траур­ной одежде. Взоры его были потуплены в землю, он сильно дрожал и казался совершенно расстроенным. Позади царя шли его плененные друзья и родственники, подобно ему печальные и пристыженные. Потом опять следовала целая толпа носильщиков и несла 400 золотых венцов, поднесенных победителю в подарок греческими городами через их представителей. Наконец появился сам Эмилий в велико­лепной пурпуровой тоге, расшитой золотом, с лавровой ветвью в руке. Он восседал на роскошной триумфальной колеснице, запря­женной четверкой прекрасных коней, а за ним следовало все римское войско, украшенное лавровыми ветвями, распевая непристойные песни и с надменной осанкой проходя перед зрителями.

Несчастный царь, осужденный на вечное заточение в темницу, был отправлен на Альбу. Он умер там от печали в следующем году. Дети его влачили жалкое существование. Тяжелая участь постигла царя, но не менее тяжела была судьба и его победителя, у которого неумолимая смерть похитила двух остававшихся в живых сыновей. В то самое время, когда Рим приготовлялся к великолепным празднествам по случаю за­ключения мира, за 5 дней до триумфа умер один сын Эмилия, 14 лет от роду. Едва умолкли праздничные ликования, как умер его младший сын, мальчик 12 лет. Таким образом отец, имевший когда-то четырех сыновей, из которых двое старших были еще до этого усыновлены — один в роде Фабиев, а другой в роде Сципионов, — вдруг остался совсем одиноким. Эмилий был глубоко удручен; но чувства родительские не за­глушили в нем любви к отечеству, и он явился как бы олицетворением готовности к самопожертвованию на пользу государства, отличавшей римлян в их лучшие времена. «Слишком велико, — говорит он в своей речи к римскому народу (Ливий, 45, 41), — казалось мне мое счастье, и поэтому я сам не верил ему уже более. Я начинал бояться опасностей в море, когда мне пришлось пересылать по нем в Италию такую громад­ную сумму царских денег и перевозить победоносные войска. Когда же после счастливого морского плавания все было благополучно доставле­но в Италию и мне не о чем было более молить богов, тогда я пожелал, чтобы мое счастье, достигнув своего высшего зенита и начав, по своему обыкновению, склоняться в противоположную сторону, обратило свое непостоянство скорее на мой дом, чем на государство. Поэтому я наде­юсь, что, раз меня лично постигло тяжкое несчастье, будет предотвра­щено то бедствие, которое могло бы постигнуть государство, так как в самый день моего триумфа, как бы в насмешку над судьбой человече­ской, происходили похороны моих детей».

Огромные денежные суммы, которыми обогатилась римская госу­дарственная казна вследствие побед в Македонии и Азии, дали воз­можность сенату освободить народ от всех налогов на 24-летний срок. Но прилив такого громадного богатства в Рим имел самые дурные по­следствия. Совершенно справедливо римские историки указывают на это время, как на начало нравственного упадка. Теперь единственным лозунгом сделались деньги; самое постыдное сребролюбие заглушало всякий зародыш истинных добродетелей. Подобно тому, как римский народ желал быть первенствующим и богатейшим во всем мире, так с своей стороны каждый из знатных граждан стремился к тому, чтобы сделаться первым и богатейшим человеком в Риме. Римский народ вы­бирал и посылал в провинции полководцев, консулов, преторов, вто­ростепенных военачальников, проконсулов, пропреторов и послов, и все эти представители римской власти являлись угнетателями, бичом подвластных народов. А так как большая часть этих сановников сменя­лась ежегодно и каждый из них старался воспользоваться предостав­ленным ему временем как можно выгоднее для себя, то истощение провинций возобновлялось из года в год и никогда не прерывалось.

Управлением в покоренных провинциях заведывали пропреторы (то есть прослужившие положенный годичный срок в должности пре­тора в Риме); те же провинции, в которых для поддержания порядка и мира требовалась военная сила, управлялись проконсулами. При них состояли к в е с т о р ы, то есть должностные лица по финансовой час­ти, заведывавшие сбором податей и разного рода налогов. Но, вследст­вие упадка нравственности, сбор податей превратился в «отдачу податей на откуп» откупщикам (publicani).

Внеся вперед в государственную казну доходы с какой-либо про­винции, откупщики отправлялись затем в эту провинцию и взимали на месте подати и налоги уже по своему усмотрению. Звание наместников представляло для бессовестных сановников самый благоприятный и заманчивый случай к лихоимству и к скоплению колоссальных бо­гатств в руках податных откупщиков и казначеев (argentarius), которые нередко составляли между собой целые общества для ограбления про­винций. Из этих элементов образовалась денежная аристократия, «всадники», находившиеся в одинаково враждебных отношениях как к народу, так и к сословию благородных. На место древнеримской про­стоты заступили роскошь и страсть к наслаждениям, а взамен умерен­ности и справедливости появились всеобщие алчность и властолюбие. Борьба отдельных личностей, между которыми первое место занимал суровый цензор М. Порций Катон, с возраставшей нравственной распущенностью и забвением гражданского долга была безнадежна. Отчаявшись, наконец, в успехе своих усилий, Катон сказал: «Городу, в котором рыба стоит дороже упряжного вола, помочь уже ничем невоз­можно». Древнеримское благочестие со времени ближайшего знаком­ства с совершенно уже развращенными греками быстро упало. Эллин­ско-восточное суеверие и безверие, халдейская астрология и вера в го­роскопы не замедлили проникнуть в общество. Фригийская мать богов Кибела была включена в число официально признанных богов (в 204 году). Было отправлено целое посольство для того, чтобы привести из города Пессина в Галатии статую богини, представлявшую собой простой грубый булыжный камень. Служение богине Кибеле сопро­вождалось необыкновенно шумными звуками труб и литавр, произво­дилось в роскошной одежде и под конец переходило в оргии (безнрав­ственные телодвижения). Местные жрецы, как, например, птицегада- тели и гадатели по внутренностям животных, начинали подвергаться насмешкам, и часто слышался вопрос: «Как может авгур при встрече со своим собратом удерживаться от смеха?»

11.