СЕНЕКА (4 г. до н. э. — 65 г. н. э.)

Люций Анней Сенека — римский моралист и философ. По своим взгля­дам был в сущности эклектиком, так как многое заимствовал у Пифагора, Эпикура, Платона и др. Сенека, происходивший из всаднического сословия и очень богатый человек, был близок к придворным кругам; за участие в дворцовых интригах был сослан на остров Корсику, где пробыл 8 лет.

, Ф. Энгельс в статье «Бруно Бауэр и раннее христианство» дал исчер­пывающую характеристику Сенеки: «этот стоик, проповедывавший добро­детель и воздержание, был первым интриганом при дворе Нерона, причем дело не обходилось без пресмыкательства; он добивался от Нерона подар­ков деньгами, имениями, садами, дворцами, и, проповедуя бедность еван­гельского Лазаря, сам-то в действительности был богачом из той же притчи» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XV, стр. 607).

Все многочисленные произведения Сенеки известный римский ритор Квинтилиан (I в. н. э.) делил на Orationes (речи), poδmata (поэтические произведения), epistolae (письма) и dialogae (диалоги). Из них мы кратко коснемся только тех, которые имеют какое-либо отношение к географии, а именно: трактат «Quaestiones naturales» и трагедия «Medea».

Еще из ссылки Сенека писал своей матери: «я изучаю земли и их от­носительные расположения, затем море, приливы и отливы, затем тот про­межуток между небом и землей, в котором зарождаются грозы, молнии, ветер, дождь, снег и град; наконец, постепенно перехожу к высшему, — наслаждаясь великолепным зрелищем неба и вспоминая о вечности и бес­конечности, перехожу к исследованию того, что всегда было и будет». В этих словах заключается как бы программа написанного им впоследст­вии труда под заглавием «Quaestiones naturales» (Вопросы естествознания), в котором он, между прочим, довольно подробно трактует о таких физико- географических объектах и явлениях, как вода (книга I), механические и химические ее действия, образование рек, температура и цвет воды,

перемежающиеся источники, воздух и ветры (книга V), землетрясения (книга VI) и области их распространения и т.

«Вопросы естествознания» — одно из немногих, дошедших до нас про­изведений в этой области римской науки, без сомнения, первое в римской литературе. В нем автор пользуется фактами и мнениями, заимствованными из литературных источников, но он не всегда в состоянии подвергнуть их надлежащей критике, для этого у него нет реальной базы в виде солидных физико-математических знаний. Он соглашается с тем, что ему кажется наиболее правдоподобным или просто нравится. В этом сказался ритор, каким и был Сенека в действительности по своему образованию и складу ' мыслей.

Страноведческие труды Сенеки (описания Индии и Египта), сделан­ные, очевидно, по литературным данным, не дошли до нас. Плиний в своей «Естественной истории» (VI, 21) упоминает об этих трудах, говоря: «Се­нека у нас в своей попытке описания Индии исчисляет 60 рек и 122 народа. Равного труда стоило бы сосчитать горы».

Сенека, очевидно, примыкал к сторонникам континентальной теории,» так как утверждал, что Атлантический океан, вероятно, не так уж велик и что при благоприятных ветрах корабль может проплыть его в несколько дней.

В одной из сцен II акта трагедии Сенеки «Медея» хор поет о свято­татстве корабля «Арго», впервые дерзнувшего пересечь море, и о небыва­лом с тех пор расширении географического горизонта в римской империи и заканчивает свое выступление поразительным пророчеством, которое впоследствии часто цитировалось как один из замечательных примеров предвидения открытия Америки:

Настанет некогда время,

Океан расторгнет оковы естества, И будет открыта громадная земля, Фетида разоблачит новые области, И Фула уже не будет краем света.

(Сенека, Медея», акт II, 376)

Конечно, это предсказание Сенеки основывалось на его обширных ли­тературных знаниях. В древнегреческой и римской литературе нередки упо­минания о большой земле на западе в Атлантическом океане, например у Страбона (I в. до н. э ), Диодора Сицилийского (I в. до н. э.), Плутарха (I в. и. э.), Плиния Старшего (I в. н. э.), Помпония Мелы (I в. н. э.) и др.

ВОПРОСЫ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ

~~* Книга IV

О разливах Нила, его причинах и значении для Египта (главы I—И).

О граде (глава III)

Гл. I. Итак, хотя и сама Сицилия, и то, что с ней связано, имеют много замечательного, я временно опущу все вопросы, касающиеся твоей провинции, и отвлеку твое внимание в дру­гую сторону: я разберу с тобой вопрос, упомянутый мной в предыдущей книге, — почему в летние месяцы Нил бывает' таким полноводным. Философы учат, что по природе своей с Нилом сходен Данувий, и потому, что истоки последнего якобы неизвестны, и потому, что летом он полноводнее, чем зимой. Ни то, ни другое, оказывается, не соответствует дей­ствительности. Ведь нам известно, что начало Данувия нахо­дится в Германии, и хотя он, действительно, становится пол­новоднее летом, но начинается это тогда, когда Нил все еще не выходит из берегов, в первые теплые дни, в конце весны, когда солнце греет сильнее и растапливает снега, которые и успевают растаять до начала подъема воды в Ниле. В тече­ние же остальной части лета вода в Данувии спадает и воз­вращается к зимнему уровню, который и сохраняется до разлива.

Гл. II. Что же касается Нила, то вода в нем поднимается перед восходом Сириуса, в разгар жары, после равноден­ствия. Нил—благороднейшая из всех рек, какие только явила глазам человеческим природа; она устроила так, что ниль­ская вода орошает Египет как раз в такое время года, когда опаленная зноем земля наиболее глубоко всасывает влагу, стремясь 'ПОГЛОТИТЬ столько воды, сколько требуется, чтобы удовлетворить потребность в ней, вызванную годичной засу­хой. Дело в том, что в той части Египта, которая обращена к Эфиопии, либо вовсе не бывает дождей, либо они бывают редко и не приносят пользы почве, не привыкшей к небесной влаге.

Из пахарей никто на небо не глядит.

Почему бы мне не пошутить с моим поэтом и не всучить ему Овидия, который говорит:

И трава не обращается с мольбами к Юпитеру, ниспосылающему дождь...

Если бы можно было сказать, откуда начинается Нил, то выяснились бы и причины, по которым вода в нем прибы·

вает. Но мы знаем только то, что он блуждает по пустыням, разливается, образуя болота, среди которых живут различ­ные племена, и возле Фил впервые собирает в одно целое отдельные блуждающие и разбросанные потоки. Филы пред­ставляют собой гористый остров с крутыми берегами со всех сторон. Он опоясан двумя потоками, которые затем сли­ваются в один. Они переходят в Нил и носят то же название, что и он. Всю площадь острова целиком занимает один го­род. Выходя из Эфиопии и из песков, через которые лежит торговый путь к Индийскому морю, Нил течет мимо этого острова широко, но не бурно. Течение его перехватывают по­роги — место, знаменитое замечательным зрелищем. Нахо­дящиеся здесь на пути Нила крутые, выщербленные во мно­гих местах скалы вздымают воду. Дробясь о встречные камни, Нил напрягает свои силы и, либо побеждая преграды, либо отступая перед ними, бурно пробивается сквозь тес­нину. Это — первое место, где возмущаются воды Нила, до сих пор спокойно протекавшие по ровному руслу. Отсюда на­чинается неспокойное и бурное течение Ниліа через узкие проходы, и река перестает походить на себя — настолько мутной и грязной становится в ней вода. В тех местах, где вода проходит между выступами расселин, она покрывается пеной и принимает окраску, не свойственную ее природе и вызванную теми повреждениями, которые она здесь причи­няет. Наконец, преодолев преграды, поток внезапно обры­вается и падает с огромной высоты, оглашая окрестности страшным шумом. Этого шума не вынесло племя, селившее­ся среди здешних круч, непрерывный грохот оглушал лю­дей, и из-за этого они перенесли свои поселения в другие места.

течение Нила разделено скалой, которую греки называют «абатон» (неприступная): кроме посвященных лиц, никто на нее не ступает. Скала эта — первое место, где чувствуется прибавление воды в Ниле. Затем, через большой промежуток, выступают два утеса — жители называют их артериями Нила, — из которых обильно изливается вода, однако не на­столько обильно, чтобы покрыть собой весь Египет. Во время священных обрядов в углубления этих утесов жрецы брссают денежные пожертвования, а начальники — подарки из золота. Отсюда Нил течет по глубокому и лежащему в углублении руслу, уже не -скрывая прибавившихся сил, и только препятствия в виде гор мешают ему раздаться в ши­рину. Наконец, у Мемфиса Нил выходит на волю. Он расте­кается по равнине, разветвляясь на множество потоков, и, расходясь по искусственным каналам, сооруженным для того, чтобы подчинить эти ответвляющиеся потоки опреде­ленному порядку, растекается по всему Египту. Сначала он делится на отдельные рукава, затем образует сплошную вод­ную поверхность, разливаясь наподобие широкого и бурного моря.

чем меньше своей земли они видят. Великолепен также вид Нила, когда он, не выходя из берегов, вливается в море семью устьями. Любое из них — настоящее море. И там от Нила тянется к разным берегам еще множество безвестных ответвлений. Кроме того, в Ниле водятся дикие животные, не уступающие морским ни в величине, ни в свирепости. О размерах Нила можно судить и по тому, что в нем живут огромные животные, находя здесь и достаточно корма и до­статочный для передвижения простор. Бальбилл, человек от­личных качеств и редкостный знаток всякого рода наук, уве­ряет, что во время своей префектуры в Египте он видел в Гераклейском устье, самом большом устье Нила, любопыт­ное зрелище: дельфины, наступавшие с моря, и крокодилы, двигавшиеся строем со стороны реки, устроили как бы сра­жение двух сторон. Крокодилы были побеждены дельфи­нами, миролюбивыми животными, которые к тому же и не кусаются. У крокодилов верхняя часть туловища твердая, и кожу ее не могут прокусить зубы даже больших по раз­меру животных, нижняя же часть — мягкая и нежная. В эту-то часть дельфины и вонзали, погрузившись в воду, острые плавники, торчащие у них на спине, и с силой раз­резали ее. После того как у большинства крокодилов были таким образом вспороты животы, остальные пустились в бег­ство. Животное это ведет себя робко со смелым и очень дерз­ко с робким. Жители города Тентир побеждают крокодилов не благодаря каким-то особенностям своей породы или своей крови, а пренебрежительным и легкомысленным к ним от­ношением: они сами начинают преследовать крокодилов, и когда те обращаются в бегство, ловят их арканом. При этом много людей погибает, это те, у кого нехватило духа продол­жать преследование. Теофраст утверждает, что когда-то вода в Ниле была морская. Известно, что в царствование Клео­патры два года подряд, в десятый и в одиннадцатый годы царствования, вода в Ниле не поднималась. Говорят, что это было знаменье, предвещавшее падение двух владык. И в са­мом деле, правление Антония и Клеопатры прекратилось. Каллимах сообщает, что в прежние времена вода в Ниле не поднималась по девяти лет. Теперь, однако, я приступлю к рассмотрению причин, по которым летом вода в Ниле прибы­вает. Начну с наиболее древних объяснений. Анаксагор гово­рит, что вода, образующаяся от таяния снегов на хребтах Эфиопии, стекая вниз, доходит до самого Нила. Все в древ­ности придерживались того же мнения. Это же сообщают Эсхил, Софокл, Эврипид. Но множество доводов убедительно показывает неправильность такого объяснения. Прежде всего Q чрезвычайно жарком климате Эфиопии говорит смуглый

цвет кожи ее жителей и то, что укрытием троглодитам служат подземные жилища. Камни пылают огнем не только в сере­дине, но и в конце дня. На жгучий песок не может ступить нога человека, серебро становится похожим на свинец, раз­мягчаются связывающие части изваяний, и никакие украше­ния, покрывающие предметы, не сохраняются. Да и австр, ко­торый приходит из тех краев, — самый теплый ветер. Ни одно животное из числа тех, что прячутся во время зимних холодов, никогда здесь не исчезает. Змей здесь можно видеть на по­верхности даже зимой; в Александрии, которая находится на большом расстоянии от этих чрезмерно жарких мест, не бы­вает снега, а в более возвышенных местностях не бывает дож­дей. Как же может в стране, где царит такой зной, выпасть снег, да еще такой, который должен продержаться все лето? Конечно, и там есть какие-то горы, где выпадает снег, но они никак не больше, чем Альпы, чем хребты Фракии или Кав­каза. А ведь реки этих гор становятся полноводнее весной и в начале лета, а затем, в холодное время года, вода в них спа­дает. Это и понятно: весной дожди размывают снег, а остатки его уничтожают первые теплые дни. И ни Рен, ни Родан, ни Истр, ни Каистр не знают этого бедствия — лет­него подъема воды. Между тем там, на северных хребтах, снега лежат очень глубокие. Если бы снега могли, невзирая на летнюю жару, поднимать уровень воды в реках, то в это же время прибывала бы вода также в Фасисе и Борисфене. Кроме того, если бы это было причиной подъема воды в Ниле, то наиболее полноводным он был бы в самые первые теплые дни. Ведь тогда особенно много снега, и притом не тронутого таянием, которое начинается при незначительном потеплении. Между тем разлив Нила продолжается четыре месяца, и вода в нем прибывает равномерно. Если верить Фалесу, то против течения Нила дуют пассатные ветры, кото­рые мешают ему вылиться в море тем, что сгоняют в устья его морскую воду. Таким образом, Нил оказывается отбро­шенным назад и возвращается в свое русло. Вода в нем не прибывает, а, лишившись выхода, задерживается и, где только может, выходит из сковывающих ее берегов. А вот свидетельство массилийца Эвфимена: «Я совершил плавание по Атлантическому морю. Оттуда течет Нил, река, наиболее полноводная в период пассатных ветров, так как они нагне­тают морскую воду. Когда же пассатные ветры утихают, море успокаивается, и вследствие этого сила течения Нила уменьшается. Впрочем, морская вода здесь пресна на вкус, а водяные животные напоминают нильских». Но если подъем воды в Ниле вызывают пассатные ветры, то почему же вода начинает прибывать до периода пассатных ветров и сохра­

няет свой уровень по его истечении? Кроме того, вода в Ниле не поднимается выше, когда ветры эти дуют сильнее, и те­чение Нила не ослабляется и не усиливается в зависимости от напора ветров. А ведь и то и другое должно было бы иметь место, если бы причиной подъема воды в Ниле была сила этих ветров. Если объяснять происхождение Нила пас­сатными ветрами, дующими у его истоков, то как быть с теми, кто говорит, что пассатные ветры дуют в сторону еги­петского побережья, против течения Нила? Ведь Нил должен был бы течь оттуда, откуда дуют эти ветры. Кроме того, если бы он вытекал из моря, вода в нем была бы чистая, цвета лазури, а она в действительности мутная. К тому же сооб­щение Эвфимена опровергается множеством свидетельств. Вымысел мог сойти за правду тогда, когда чужие страны не были известны. Тогда можно было рассказывать сказки. Те­перь же все побережье внешнего моря бороздят корабли тор­говцев, и теперь уж никто из них не рассказывает, что вода в Ниле лазоревая или что морская вода имеет там иной вкус. Последнее было бы противно природе, так как все пресное и бесплотное поглощается солнцем. Кроме того, почему же зимой вода в Ниле не прибывает? Ведь и зимбй могут волно­вать море ветры, и подчас еще более сильные, коль скоро пас­сатные ветры уже не дуют. Да если бы Нил вытекал из Атлан­тического моря, вода его сразу залила бы весь Египет. А меж­ду тем уровень воды в Ниле повышается постепенно. Хиосец Энопид говорит, что зимой тепло сохраняется под землей, и потому в пещерах зимой тепло, и вода в колодцах более теп­лая. На этом основании он считает, что недра земли высы­хают от внутреннего тепла. И в то время, когда в других странах количество воды в реках увеличивают дожди, в Ниле, которому дожди никогда не приходят на помощь, воды становится меньше. Затем наступает лето, и Нил становится полноводнее, так как летом в недрах земли царит холод, ко­торый и возвращает силу подземным ключам. Но если бы это было так, то летом повышался бы уровень воды в реках, и все колодцы были бы полны водой. Кроме того, я не ду­маю, чтобы зимой под землей было больше тепла. Грунто­вые воды, пещеры и колодцы бывают теплыми потому, что в них не проникает холодный воздух извне. Таким образом, о них нельзя сказать, что они имеют свое тепло: просто в них нет доступа холоду. По этой же причине летом они холод­ные: к ним не может проникнуть согревшийся воздух, так как они удалены и отрезаны от него. Диоген из Аполлонии говорит: «Солнце притягивает к себе влагу. Высохшая земля получает влагу то от моря, то от других вод. Но не может быть так, чтобы в одном месте земля высыхала, а в другом

имела бы влагу в избытке, так как вся она пронизана сооб­щающимися между собой ходами. Сухие места так или иначе получают влагу из тех мест, где ее много. Если бы земля не получала какого-то количества влаги, она бы вы­сохла. Итак, влагу уносит солнце. Но всего более влаги вы­сасывают из земли южные страны. Высохшая земля притя­гивает к себе больше влаги. Подобно тому, как масло в лампе течет туда, где оно сгорает, вода стремится туда, куда влечет ее сила сгорающей от зноя земли. Откуда же бе­рется вода? Очевидно, из тех мест на севере, где всегда зима и откуда она в обилии изливается. Поэтому Понт не пере­стает стремительно и бурно течь в Этрусское море, всегда в одном и том же направлении. Этим он отличается от всех прочих морей, у которых жара бывает попеременно то на од­ном, то на другом побережье. Если бы течение Понта было иным и если бы через ходы, пронизывающие землю, не вос­полнялся всякий недостаток и не устранялся всякий избыток влаги, то вся земля либо высохла бы, либо была бы затоп­лена». Хочется спросить Диогена: если с морем сообщается вся совокупность рек, то почему же летом не везде прибы­вает вода в реках? На это возразят: в Египте солнце палит жарче, поэтому в Ниле воды прибывает больше. Но ведь и в других странах тоже бывает какой-то подъем воды в реках. Далее, как может быть какая-то часть земли совершенно ли­шена влаги, если каждая часть притягивает к себе влагу из других мест, причем количество притягиваемой влаги тем больше, чем жарче в данной части земли. Почему, наконец, вода в Ниле пресная, если он получает ее из моря? Ведь бо­лее пресной воды нет ни в одной реке.

Гл. III. Если я стану тебе говорить, что град образуется так же, как образуется у нас лед, то есть вследствие замер­зания целого облака, то я поступлю опрометчиво. Поэтому я сам поставлю себя в один ряд с теми второсортными сви­детелями, которые говорят, что хотя видеть они не видели, но зато слышать слышали, и сам поступлю так, как посту­пают историки. Они сначала долго врут, как им заблагорас­судится, а затем отказываются поручиться за истинность какого-нибудь одного положения и прибавляют: за досто­верность пусть отвечают авторы. Так вот, если ты мне не вполне доверяешь, то ответственность за все, сказанное выше, и за то, что последует дальше, возьмет на себя Поси­доний: он будет утверждать, так, словно он при этом был, что град образуется из тумана, насыщенного водой и уже обратившегося во влагу. А почему градины получаются круг­лые, это ты поймешь и без учителя, стоит только тебе заме­тить, что капли всегда стремятся уплотниться. Это явление

можно наблюдать и на зеркале, которое собирает влагу на­шего дыхания, и на чашке, усеянной капельками жидкости, и на всякой другой гладкой поверхности: например, если на листьях деревьев или трав повисают капли, то последние имеют круглую форму.

Самое твердое — камень, а самое мягкое — влага. Всё же и твердый кремень мягкая рушит вода.

или, как говорит другой поэт:

Капля за каплей долбит, упадая, скалу...

причем выдолбленное отверстие получает круглую форму, а из этого следует, что такую же форму должно иметь и то, что долбит, так как оно высекает себе место в соответствии со своей формой и внешним видом. Кроме того, может быть, что градина сначала не имеет такой формы и становится круглой только во время своего падения. Она много раз пе­реворачивается вокруг своей оси и, пролетая пространство, заполненное густым воздухом, равномерно трется о него и превращается в шарик. Со снежинками этого не случается, потому что они не только не имеют плотности градин, но и вообще очень жидки; кроме того, снег падает с небольшой высоты, он возникает вблизи поверхности земли. Таким об­разом, снежинки летят сквозь воздух недолго, начало их па­дения — недалеко. Почему я не позволяю себе того же, что и Анаксагор, хотя нигде не должно быть большего равнопра­вия, чем между философами? Град есть не что иное, как па­дающий с высоты лед, а снег — не что иное, как порхающие на ветру кусочки инея. Ведь мы уже сказали, что различие между инеем и льдом то же, что между водой и росой. Сле­довательно, между снегом и градом такая же разница.

Книга V

О ветрах и причинах их возникновения (главы I—VI)

Гл. I. Ветер — это поток воздуха. Некоторые дают такое определение: ветер — это воздух, текущий в одну сторону. Это второе определение, повидимому, более точно, так как воздух никогда не бывает настолько неподвижен, чтобы на­ходиться в полном покое: всегда есть какое-то движение его. Точно так же мы говорим о море, что оно спокойное, когда оно слегка волнуется и не гонит волн в одну сторону. По­этому если ты прочтешь:

Море, послушное ветрам, стояло тогда неподвижно —

то знай, что оно не стоит неподвижно, а слегка волнуется, и называют его спокойным потому, что оно не начинает на­тиска ни в ту, ни в другую сторону. То же самое следует ска­зать и о воздухе: он никогда не бывает неподвижным, хотя и бывает спокоен. Это можно понять на следующем примере. Когда лучи солнца попадают в какое-нибудь закрытое со всех сторон место, мы видим мельчайшие пылинки, которые носятся в противоположные стороны — одни вверх, другие вниз, сталкиваясь и так, и этак. Следовательно, недоста­точно точным будет определение того, кто скажет «волны суть движение моря», так как и спокойное море тоже нахо­дится в движении. Но тот, кто подойдет к делу с достаточ­ной осторожностью, даст такое определение: волны — это движение моря в одну сторону. Сторонник такого определе­ния не собьется с толку и в том вопросе, который как раз и составляет предмет нашего исследования, потому что он скажет так: ветер — это воздух, текущий в одну сторону, или: ветер — это с силой текущий воздух, или: это напор воздуха, идущего в одну сторону, или: это поток воздуха, бо­лее сильный в каком-то одном направлении. Я знаю, что можно возразить в пользу первого определения: зачем нужно прибавлять «воздух, текущий в одну сторону»? Ведь при всех обстоятельствах то, что течет, течет в одну сторону. Никто не скажет о воде, что она течет, если в ней есть только внут­реннее движение и никуда она не уносится. Следовательно, можно двигаться, но не течь. Напротив, нельзя течь иначе, чем перемещаясь в одном направлении. Но если это краткое определение застраховано от превратных толкований, то и будем пользоваться им. Бели же кто-нибудь более осмотри­телен, то пусть он не скупится на лишнее словечко, прибав­ление которого предотвратит всякие придирки. Теперь пе­рейдем к существу дела, так как рассуждений о формуле определения было уже достаточно.

Гл. II. Демокрит говорит, что ветер получается тогда, когда в небольшом пустом пространстве находится много частичек, которые он называет атомами. Наоборот, воздух бывает в спокойном состоянии тогда, когда в большом коли­честве пустоты находится малое количество частиц. Ведь точно так же бывает на рынке или на улице: пока народу мало, сутолоки нет, а как только соберется толпа в узком месте, люди толкают друг друга, и получается давка. Так бывает и в окружающем нас пространстве: если много тел заполняет небольшой его участок, то неизбежны столкнове­ния одних тел с другими, они получают толчки вперед и на­зад, встречают препятствия, подвергаются давлению. От этого получается ветер, когда частицы после долгой толкотни

Боднарскнй

и блужданий начинают напирать и отклоняются в сторону. Если же на большом пространстве движется малое количе­ство частиц, то они не могут ни сообщать, ни получать толч­ков.

Гл. III. Что это неверно, можно заключить хотя бы из того, что ветер слабее всего как раз тогда, когда воздух отя­гощен облачностью. А между тем именно тогда в небольшом пространстве скапливается наибольшее количество частиц, что и придает тяжесть уплотненным облакам. Добавим еще, что возле рек и озер часто бывает туман, образующийся вследствие скопления и уплотнения частиц, а ветра, однако, нет. Иногда туман ложится такой густой, что не видно и тех, кто стоит рядом, а этого бы не было, если бы на небольшом участке не скопилось множество частиц. Между тем никогда не бывает такого безветрия, как в пору туманов. Прибавим еще обратный пример. Когда восходит солнце, оно разре­жает сырой и плотный утренний воздух. И легкий ветерок поднимается тогда, когда частицы получают выход и плотное скопление их рассасывается.

Гл. IV. Как же, спросишь ты, возникают ветры? Ведь са­мого факта возникновения их ты не станешь отрицать. Так вот, здесь можно назвать не один способ. Иногда, например, земля сама извергает большое количество воздуха, выдыхая его из своих недр; бывает и так, что снизу вверх непрерывно поступают в большом количестве испарения, которые уносят с собой выделения земли, и сама перемена примешиваю­щихся к воздуху испарений вызывает ветер. Меня, право же, нельзя уговорить, чтобы я поверил в первый способ или чтобы я о нем умолчал. В нашем теле пища вызывает скоп­ление воздуха, выпускание которого очень неприятно для носа; желудок освобождается от этого воздуха иногда с шу­мом, иногда потихоньку. Так вот, получается, что и мать всего сущего выпускает воздух, выделяя питающие ее веще­ства. Она еще милостиво обращается с нами, всегда перева­ривая пищу. Иначе нам пришлось бы опасаться каких-ни­будь нечистот. Так, значит, вернее будет сказать, что ото­всюду, и притом непрерывно, несется множество частиц; что они скопляются, а затем, под действием солнца, начинают разрежаться, так как все, что расширяется в узком простран­стве, стремится занять больше места; и что от этого обра­зуется ветер.

Гл. V. Так что же? Значит, испарения вод и земель и сле­дует считать единственной причиной образования ветра? Сначала, значит, они придают тяжесть воздуху, а затем с си­лой разрежаются, так как сгущения при разрядке всегда стремятся занять больше места? Что ж, это, по-моему, тоже

одна из причин. Но есть еще иная, гораздо более вероятная и важная причина — то, что воздух по природе своей обла­дает силой движения, и силу эту он ниоткуда не получает, а содержит в себе. Она свойственна ему так же, как и дру­гим веществам. Нельзя же допустить, что нам даны силы для передвижения, а воздух остался неподвижным и недвижи­мым. Вот ведь и воде присуще свое движение, она движется и тогда, когда ветра нет. Да иначе в воде и не могли бы по­являться на свет животные. Мы видим также, что в воде растет мох, а на поверхности ее плавают какие-то травяни­стые растения.

Гл. VI. Следовательно, в воде есть что-то животворное. Да что говорить о воде? Даже всепоглощающий огонь что-то порождает, и в огне родятся живые существа — это 'кажется неправдоподобным, но это правда. Значит, есть какая-то сила в огне, и поэтому он то уплотняется, то распростра­няется и расходится, то сжимается, то растягивается и рас­сеивается. Таким образом, разница между воздухом и вет­ром та же, что между озером и рекой. В конце концов, солнце само по себе является причиной ветра, так как оно рассеивает холодный воздух и освобождает его от густого и уплотненного состояния.

Книга VI

О землетрясениях и их причинах (главы I, V₁ XXl)

Гл. I. Мы знаем, любезнейший Луцилий, что Помпеи, знаменитый город Кампании, где сходятся, образуя велико­лепный сужающийся залив, побережье Суррента и Стадий с одной стороны и побережья Геркуланума с другой, — что Помпеи провалились от землетрясения, а все окрестности этого города сотрясены, причем произошло это зимой, в та­кое время года, которое у наших предков считалось в этом отношении безопасным. Толчок имел место в февральские ноны, в консульство Регула и Виргиния; он вызвал величай­шее разорение в Кампании, которая хотя и никогда не была застрахована от этого бедствия, все же до сих пор не терпела от него урона и много раз избавлялась от опасности. Разру­шена часть города Геркуланума, и даже то, что осталось от него, стоит непрочно. Если нуцеринскую колонию бедствие и не постигло в полной мере, то основания для жалоб есть и здесь. В Неаполе, который также был слегка задет этим чудовищным бедствием, пострадало много частных домов, но остались целы общественные здания. Что же касается

9*

поместий, расположенных на крутых местах, то они не по­страдали от сотрясения. К последствиям землетрясения нужно прибавить также гибель стада в шестьсот овец и раз­битые статуи. Говорят, что после этого несколько человек сошло с ума и, потеряв власть над собой, бродило взад и вперед. И характер данного труда, и то, что этот несчастный случай произошел как раз теперь, — все это требует, чтобы мы исследовали причины случившегося. Нужно найти уте­шение для смятенных, нужно избавить людей от ужасного страха. В самом деле, кто может считаты что-нибудь доста­точно прочным, если сотрясается самый мир, если колеб­лются части его, тверже которых ничего нет? Что же стоит на месте, если колеблется единственная в мире неподвиж­ная и незыблемая вещь, назначение которой — служить всему опорой, если земля утрачивает и то, что является не­отъемлемой частью ее самой? Где, наконец, находится то, что нам угрожает? Какое же прибежище найдет тело, чтобы укрыться от потрясений, если опасность рождается внизу и проникает так глубоко? Ужас охватывает всех. Когда, пред­вещая развал дома, начинает трещать кровля, человек бро­сается прочь, он покидает свои пенаты и вверяет себя об­щине. Но какое убежище, какую помощь можно предусмот­реть, если рушится сама земля, если то, что держит нас и хранит, то, на чем стоят большие города и что некоторые на­зывали основанием нашего мира, — расходится и шатается? Какое можно указать утешение, я уже не говорю — помощь, когда от предмета ужаса некуда бежать? Что, повторяю, до­статочно прочно? Что достаточно крепко для того, чтобы служить оплотом и для тебя самого и для другого? Врага можно не подпустить, если есть стена. Крепости, расположен­ные на высоких обрывах, могут задержать даже большое войско, так как доступ к ним труден. От бурь мы находим укрытие в гаванях. От разгульной силы ураганов и от бес­просветных дождей нас защищают жилища. Пожар не пре­следует того, кто от него бежит. Против грома и молнии на­дежное средство — подземные помещения и глубоко выко­панные пещеры. Небесный этот огонь не пробивает землю, и самое ничтожное препятствие из земли его задерживает. При появлении повальной болезни можно переменить место­жительство. Нет бедствия, от которого нельзя было бы спа­стись. Никогда молния не сжигала народов. Воздух, отрав­ленный чумой, опустошает города, но не уносит их. А это зло распространяется необычайно широко, от него не убе­жишь, оно ненасытно, оно является общественным бедст­вием...

Гл. V. Причина, по которой земля сотрясается, по мнению

одних, находится в воде, по мнению других — в огне, по мне­нию третьих — в самой земле, по мнению четвертых — в воз­духе, по мнению пятых —в большинстве этих веществ, по мнению шестых — во всех этих веществах. Некоторые заяв­ляют, что им ясно, что причина кроется в одном из этих ве­ществ, но неясно, в каком именно. Сейчас мы проследим каждое мнение в отдельности. Но прежде всего я должен сказать, что !высказывания древних не отличаются точностью, в них сквозит невежество. До сих пор бродили вокруг да около истины. Для тех, кто впервые касался этого вопроса, все было ново. Впоследствии те же сведения получали более тщательную отделку, и если что-нибудь и было открыто но­вое, то все равно этим первоначальным сведениям нужно от­дать должное. Требовалось немало мужества для того, чтобы приоткрыть тайники природы и, не довольствуясь созерца­нием ее внешнего вида, заглянуть внутрь и проникнуть в со­кровенные тайны богов. Очень много делает для научных от­крытий тот, кто надеется, что сумеет найти истину. Поэтому нужно быть снисходительным, слушая высказывания древ­них. Ни одно дело не заканчивается тогда же, когда оно на­чинается. Не только в этом величайшем и труднейшем деле, где каждое поколение будет делать новые разыскания и от­крытия даже тогда, когда их будет сделано много, но и во всяком другом деле начало всегда было далеко от совер­шенства.

(Изложив мнение Фалеса Милетского, Анаксагора, Анаксимена, Аристотеля, Метродора Хиосского, Демокрита и других философов, Сенека присоединяется к тем из них, которые причиной землетря­сений считали воздух)

Гл. XXI. Нам тоже кажется, что именно воздуху под силу такой переворот; в мире нет ничего могущественнее и энер­гичнее воздуха, без него ничего не стоят даже самые боль­шие силы на свете. Воздух раздувает огонь, и если бы не было ветра, воды были бы неподвижны. Только тогда они приобре­тают силу, когда их гонит напор воздуха. Напор этот может разметать на большом пространстве землю, воздвигнуть новые горы, создать среди моря никогда доселе не виданные _χ острова. Кто усомнится в том, что Теру, Теразию и этот новый остров, появившийся в Эгейском море на наших глазах, произвел на свет воздух? Существует, как считает Посидо­ний, два вида движений земли. Каждый вид имеет собствен­ное наименование; один из них — сотрясение, это — когда земля колеблется, другой вид — качка, когда земля, наподо­бие корабля, клонится то в одну, то в другую сторону. Я считаю, что есть еще и третий вид и у нас есть для него

особое наименование. Ведь недаром же предки наши гово­рили о «дрожании земли». А дрожание не похоже ни на один из названных видов землетрясений, потому что при дрожа­нии нет ни сотрясения, ни качки, ни колебания. Это — наиме­нее опасный случай землетрясения. Качка гораздо опаснее сотрясения, так как только быстрый толчок в обратном на­правлении может выпрямить наклонившуюся часть и предот­вратить неизбежные при наклоне разрушения. Все эти виды движений земли не похожи друг на друга, и причины, вызы­вающие их, также различны.

Перевод С. К. Апта.