СТРАБОН (I в. до н. э. — I в. н. э.)

Страбон был уроженцем Амасии Понтийской. Год его рождения, как и год смерти, неизвестен. Известно только, что он был современником Помпея, Юлия Цезаря, Августа и Тиберия, следовательно, дожил до глу­бокой старости.

Окончив 43 книги своей «Истории», Страбон на 83-м году жизни при­ступил к созданию географического труда в 17 книгах, который благопо­лучно закончил. Называется он «География».

В труде Страбона по математической географии сообщаются лишь не­которые, самые необходимые сведения. Значительно больше места (около ¹∕₇всего труда) отведено физической географии, которая у него представ­ляет, однако, только введение к главной части трактата «Страноведение» с политическим уклоном.

Утверждая, что весь обитаемый мир занимает только ¹∕₃суши в уме­ренном поясе, Страбон признает возможным и вероятным, что вне этого пространства может находиться другой обитаемый мир и даже не один, но такие места обитаемы другими расами людей, которыми географ, обя­занный описывать известный мир, не должен заниматься (II, 5, 13).

Современники Страбона мало ценили его «Географию»; до V в. н. э. она была настолько мало известна, что ни Плиний Старший, ни Птолемей не пользовались ею; для греков же последующих веков Страбон был по преимуществу географом, несмотря на то, что большинство его произведе­ний имело исторический характер.

Сведения, сообщаемые Страбоном, делают его «Географию» чрезвы­чайно важным для нас источником; он дает картину географии начала Римской империи.

Для характеристики понимания Страбоном сущности географии приве- деіч некоторые цитаты: «.,.в географическом исследовании мы рассматри­

ваем не только формы и величину страны, но, как мы сказали, и и х вза­имные отношения» (XI, 5, 18); «...нам надлежит говорить о п р и р о д- ных условиях страны, потому что они постоянны, а искусственные подвергаются изменениям.

Страбон является типичным страноведом, что можно видеть из его оп­ределения предмета географии: «Подобно тому, как измеряющий землю принимает от астронома основные начала, а астроном от физика, подобно этому географ должен принять за истину то, что сообщает измеривший всю землю и, доверяя тому, чему и тот доверял, определить прежде всего пространство населенной нами земли (ойкумены), ее фигуру, естественные свойства и ее отношение ко'всей земле (ко всему земному шару). Это со­ставляет собственный предмет географии. После этого географ сообщит надлежащие сведения об отдельных частях суши и моря» (II, 5, 4).

Хотя Страбон является представителем по преимуществу страноведче­ского направления географии, однако и общая география ему не совсем чужда. В своих описаниях стран он поднимает много общих вопросов из физической географии, выказав себя лучшим физико-географом древности; в его книге рассеяно много его собственных интересных наблюдений.

В кратком отделе математической географии Страбона интересно отме­тить утверждение, что существует физический закон, по которому каждое отдельное тело тяготеет к своему центру тяжести, отчего и поверхность всякой жидкости на земле в состоянии покоя имеет сферическую форму (I, 3, 11). Мореплаватели ясно усматривают кривизну поверхности моря, вследствие которой нельзя видеть находящиеся вдали огни, расположен­ные на одной высоте с глазом наблюдателя; но эти же самые огни, при­поднятые выше глаза, становятся видимыми, хотя бы они отстояли на большом расстоянии.

Страбон разделяет взгляды сторонников «океанической теории» и по­тому считает, что Африку можно обойти морем, т. е. что Атлантический и Индийский океаны соединяются.

Сушу Страбон представляет себе в виде острова, омываемого океаном или внешним морем. Океан этот образует четыре больших залива, глубоко врезывающихся в континент; первый — северный залив — Гирканское

(Каспийское) море; уже в то время считали, что всякое море должно иметь сообщение с океаном, отсюда и возникло предположение о рукаве, который соединял Каспийское море с океаном; возможно, что в основе этого предположения лежат также сведения о большом водном торговом пути к северу от Каспия, большую часть которого составляла река Волга, Страбону неизвестная. Второй большой залив — западный, так называе­мое Внутреннее море, или Средиземное; Понт (Черное море) есть восточный зали^ этого Внутреннего моря; Страбон недоумевает — откуда в Понте столько воды, т. е. Понт ли изливается в Средиземное море или, наоборот, оно изливается через Пропонтиду (Мраморное море) в Понт? Окружность Понта Страбон определил в 25 тыс. стадий, а Меотиды (Азовского моря)— лишь 9 тыс., но и до Страбона и после него господствовало преувеличенное мнение о Меотиде, которая считалась матерью Понта. Заливы третий и четвертый соответствуют теперешнему Красному морю и Персидскому заливу.

Страбон различает три части света: Европу, Азию и Ливию. Нил отде­ляет Азию от Ливии, Танаис (Дон) —от Европы. Впрочем, он знает и дру­гое мнение: Суэцкий перешеек соединяет Азию с Ливией, а Кавказский — с Европой.

Особенно велика заслуга Страбона в морфологии поверхности земли: он первый обратил внимание на горизонтальное расчленение суши, в част­ности Европы, правильно оценил это огромное преимущество ее перед другими частями света. Европа обладает многими расчлененными полу­островами, как Италия с двумя оконечностями, Пелопоннес, состоящий в свою очередь из многих полуостровов, и др. Страбон разделял ост­рова на материковые и океанические, ввел классификацию форм верти­кального расчленения суши. Он исследовал поднятия и опускания суши, разрушительную и созидательную деятельность воды, образование дельт. Отличал солярный (солнечный) климат от физического, зависящего от местных условий, порождающих разнообразие климата в местах, располо­женных на одной и той же параллели, знал понижение температуры с. вы­сотой, снеговую линию, лавины и ледники, знал о сгущении паров при под­нятии ветра вверх, а отсюда и о значении гор (например Тавра) как кли­матической границы.

В Европе мало известные и вовсе неизвестные Страбону страны начинались к востоку от Рейна и к северу от Истра. О них Страбон знает только то, что на берегу океана от устья Рейна до Альбия (Эльбы) живут германцы, «страны же, — прибавляет он, — за Альбием у океана нам со­вершенно неведомы». На обширном пространстве Европейской Скифии Страбон указывает следующие реки: Тирас, Борисфен, Гипанис, Танаис (видимо он имел в виду Днестр, Буг, Днепр и Дон). В этом перечне обра­щает на себя внимание перестановка имен, вследствие смешения Буга (Гипаниса) с Днепром (Борисфеном). Направление этих рек Страбон ука­

зывает далеко не точно, он сознается, например, что Танане (Дон) выше устьев ему почти неизвестен; Борисфен и Гипанис, по Страбону, текут параллельно Танаису, а Танаис — Истру (Страбон знает и другое название этой реки — Danubis).

Описание стран Страбон начинает с Иберии (Испания), далее следует Галлия (Франция), Британия, Иерне (Ирландия), Италия, Греция, Малая Азия и, наконец, Африка. Такой порядок в описании стран стал впоследствии традиционным и надолго укоренился в географической литературе. Стоит посмотреть любой из наших русских учебников географии Европы, даже второй половины XIX в., чтобы увидеть, что описание европейских стран начинается непременно с Испании и Португалии.

Средиземное море, по взгляду Страбона, — центр мира. Италия, Гре­ция, Малая Азия — страны, на которых он останавливается всего дольше и описывает их весьма подробно. Чтобы дать о них ясное представление, Страбон использовал все существенное, что было написано о них другими авторами, привел много цитат, ссылок и т. п. О северной Европе от Рейна и до Дона он говорит чрезвычайно бегло и не упоминает вовсе об известиях Геродота о странах, лежащих к северу и западу от Черного моря, и их обитателях.

ГЕОГРАФИЯ

Книга I

Глава первая

Изучение географии — занятие, достойное философа (§ 1). Форма и положение суши и моря; приливы и отливы (§ 8). Заметка об Анаксимандре и Гекатее (§ 11). Польза географии для государства и общественной жизни и связь ее с философскими науками, геомет­рией, астрономией, математикой, биологией (§ 12—22)

§ 1. Мы полагаем, что география, избранная предметом на­стоящего труда, не менее всякой другой науки входит в круг занятий философа. Что мы, думая таким образом, не оши­баемся, ' есть многие доказательства. Первые, решившиеся заняться описанием Земли, были также философами: Гомер, Анаксимандр из Милета и его согражданин Гекатей, как утвер­ждает Эратосфен; также Демокрит, Эвдокс, Дикеарх, Полибий, Посейдоний были тоже философами. Потом самая многосторон­ность сведений, с которой только и можно приступать к этому делу, свойственна лицу, обнимающему своим умом божествен­ные и человеческие вещи, науку о них и называют философией; наконец приложение географии разнообразно: ею могут поль­зоваться государства, вожди, она облегчает знакомство с небес­

ными явлениями, с земноводными и морскими животными, растениями и плодами и всякими' иными предметами, какие встречаются в каждой местности.

§ 8. Что обитаемая земля есть остров, можно заключить из свидетельства наших чувств, а также из опыта. Везде, где чело­веку возможно было проникнуть до самых пределов земли, находится море, которое мы и называем океаном. Там же, где этого нельзя воспринять чувством, убеждает разум. Морепла­ватели объехали восточную сторону, населенную индусами, и западную, занятую иберийцами и маврусийцами, равно как большую часть южной и северной; остальное пространство, не­доступное до сих пор для наших кораблей вследствие отсутствия взаимных сношений между нами и теми, которые объехали про­тивоположные страны, это пространство незначительно, если сопоставить с ним расстояния, сделавшиеся для нас доступ­ными. Невероятно, чтобы Атлантический бассейн состоял из двух морей, разделяясь, таким образом, узкими перешейками, которые будто бы и мешают плаванию кругом; гораздо правдо­подобнее, что он течет, в одном бассейне и не прерывается. Ибо те, которые решились объехать землю вокруг и возвратились потом назад, утверждают, что дальнейшее плавание было при­остановлено не каким-нибудь материком, который бы стоял на пути и мешал проехать, но единственно недостатком съестных припасов, необитаемостью мест, между тем как море не менее прежнего было свободно для плавания. Наше мнение более согласно и с тем, что претерпевает океан во время отливов и приливов: везде совершаются перемены, т. е. поднятие и по­нижение воды одним и тем же способом или с небольшим только отличием, как будто они производились движением в одном море, действием одной причины.

§ 11. Теперь же сказанное нами достаточно убеждает, что Гомер положил начало географии. Нет сомнения, что и из тех мужей, которые следовали за ним, были некоторые знамениты и знакомы с философией. Первых двух из них называет Эрато­сфен: Анаксимандра, ученика и согражданина Фалеса, и Гека- тея Милетского. По словам Эратосфена, Анаксимандр первый издал географическую карту, Гекатей оставил рукопись, при­надлежность которой ему подтверждается прочими его трудами.

§ 12. Уже многие говорили о том, что для занятий гео­графией необходимы многосторонние сведения. Гиппарх в своем сочинении, написанном против Эратосфена, прекрасно доказы­вает, что как непросвещенный человек, так равно и занимаю­щийся наукой нуждаются в знании географии, но не могут Овладеть ею в достаточной степени без понимания небесных

явлений и без умения определить затмения. Так, например, не­возможно узнать, севернее ли Александрия Египетская Вави­лова или южнее и насколько, без науки о климатах. Равным образом узнать, ближе ли какие-нибудь страны к востоку или к западу, можно только через сравнение затмений солнца и луны. Так говорит об этих предметах Гиппарх.

§ 13. Всякий, кто только берется объяснить особенности ме­стностей, обращается преимущественно к астрономии и гео­метрии, чтобы показать фигуру, величину, взаимные расстоя­ния, климаты, тепло, холод и вообще свойства окружающей атмосферы. Так как даже плотник, собираясь строить дом, или архитектор — воздвигать город, должен это предусматривать, то тем более это нужно человеку, обнимающему умом всю обитаемую землю; и этому последнему гораздо больше. От­носительно незначительных пространств нет большой разницы, расположены ли они на севере или на юге; на всей же окруж­ности обитаемой земли север обнимает страны до крайних пре­делов Скифии или Кельтики,'а юг — до крайних племен эфиоп­ских, что составляет очень большую разницу. Так же точно далеко не одно и то же: жить ли у индийцев или у иберийцев, из которых одни, как мы знаем, живут далеко на восток, а другие — на запад, будучи как бы антиподами друг друга.

§ 14. Все подобные явления, имеющие свое начало в движе­нии солнца и прочих светил, а также в стремлении их к центру, заставляют обращать взор наш к небу и к тем явлениям его, которые видны каждому из нас; в небесных явлениях заме­чается большая разница по различию мест наблюдения. По­этому кто может, излагая различие местностей, правильно и достаточно их объяснить, не обратив до подробностей внимания на все эти явления? Если нам и невозможно, согласно со свой­ством нашего труда, который должен быть прежде всего поли­тическим, если нам невозможно определить все C точностью, то все-таки полезно представить эти сведения настолько, насколько может ими воспользоваться человек, живущий общественной жизнью.

§ '15. Тот, кто уже так высоко поднялся своей мыслью, не удержится от описания всей земли, потому что смешно было бы, если бы, желая с точностью описать обитаемую землю, кто- либо решился коснуться небесных явлений, воспользоваться ими в своих объяснениях, и не имел бы в виду всей земли, часть которой составляют населенные страны, не показал бы, каково ее пространство, какова она по своим качествам, какое место она занимает во,всем мире; точно так же, заселена ли она только в той части, которая занимаема нами, или во многих частях, и сколько их, равно как определить необитаемую ее часть, какова она, сколько ее и почему не заселена. Отсюда ясно,

что этот отдел географии находится в связи с наукой об атмо­сферных явлениях и с геометрией, связывая явления на земле и на небе в одно как очень близкйе, а вовсе не раздельные между собой так, «как небо отстоит от земли» (Илиада, VIII, 16).

§ 16. К таким многосторонним сведениям мы должны при­соединить ещё землеведение, т. е. знание животных, растений и прочих предметов, какие на пользу и во вред человеку произ­водят земля и море... ?

Но особенно мне кажется важно для настоящего моего вывода то обстоятельство, что большая часть географии отно­сится к предметам политической жизни. Потому что место действий человека — земля^- и море, которые мы населяем, не­большое место для неважных деяний, большое — для крупных событий; но наибольшее место — вся земля в совокупности, которую, собственно, и называем обитаемой землей, которая и должна служить поэтому местом самых важных событий. Далее, самые сильные правители — те, которые могут управ­лять всей землей и морем, подводя все народы и города под одну власть, к одному политическому строю. Отсюда ясно, что всеобщая география влияет и на действия правителей, так как она описывает материки и моря, все, находящееся в пре­делах или вне пределов обитаемой земли. Для подобных лиц, для которых составляет разницу, так ли все это, или иначе, из­вестно ли, или неизвестно, география важна. Очевидно, прави­тели лучше могут управлять страной, если знают, как велика она, ее расположение, каковы ее свойства как в окружающей атмосфере, так и в самой почве. Так как в одном месте господст­вуют одни лица, в другом другие, так как они занимаются де­лами, оставаясь в своем отечестве и в своем государстве, далее, так как они расширяют пределы своего господства, то им необ­ходимо знать все это в таких же размерах, как и географам; од­нако у тех и других лиц одно будет более ясно, другое менее. Потому что едва ли возможно, чтобы все было известно оди­наково, хотя бы даже вся вселенная земля подчинена была од­ной власти и приведена была к одному государственному строю. Местности более близкие будут и более исследованы; и, конечно, необходимо возможно более объяснить их свойства, чтобы они были вполне известны, ибо эти местности ближе прочих для удовлетворения наших нужд. Таким образом, вовсе неудивительно, если один описатель страны полезен более для индийцев, другой для эфиопов, третий для эллинов и римлян: насколько прилично было бы индийскому географу говорить относительно беотийцев так, как говорит Гомер:

«Которые владели Гирией, каменистой Авлидой, а также Схойном и Скалом» (Илиада, II, 496).

Между тем для нас это полезно. C Другой стороны, то, что есть у индийцев и у какого-либо другого народа, не подобает подробно описывать нам, потому что не вынуждают к этому наши потребности, которые должны больше всего определять меру подобного рода сведений.

§ 17. Что мы сказали о географии, подтверждается и в де­лах незначительных, как, например, в охоте. Удачнее будет охо­титься тот, кто знает лес, его качества, размеры; равным об­разом, только знающий страну правильно устроит лагерь, за­саду или совершит путешествие. В делах военных это гораздо очевиднее, потому что тем более вознаграждены будут знания и тем больше будет вред от невежества. Так, флот Агамемнона, ограбивший вместо Троады Мизию, со стыдом возвратился назад. Точно так же персы и ливийцы, считая свободные про­ходы безвыходными отмелями, подверглись большим опасно­стям, оставили даже памятники своего неблагоразумия: персы— могилу Салганея подле Эврипа Халкидского, Салганея, умерщвленного ими же за то, что он дурно провел их флот от Малеев до Эврипа; ливийцы — гробницу Пелора, казненного за такую же вину. Во время похода Ксеркса Эллада была свиде­тельницей множества кораблекрушений. Выселение эолян и ионян сопровождалось также множеством подобных несчастий. C другой⁴стороны, успехи, где они только были, достигались знанием местности. Так, говорят, Эфиальт в Фермопильской тес­нине, показавши персам непроходимый путь через горы, предал в их руки товарищей Леонида и провел варваров по сю сто­рону Пил. Оставивши древнее время, я считаю достаточным подтверждением сказанного поход римлян против парфян, равно как и поход их против германцев и кельтов, когда вар­вары спрятались в болотах и непроницаемых пустынных лесах, когда близкие пункты казались отдаленными людям, не знаю­щим местности, когда варвары заграждали пути, лишая рим­лян средств пропитания и других предметов.

§ 18. Итак, мы сказали, что более значительная доля гео­графии имеет отношение к жизни и нуждам правителей; но боль­шей частью около жизни правителей и вращается нравствен­ная и политическая философия. Доказательство этого заклю­чается в том, что различие государственных форм определяем по их правителям: одно правление мы считаем монархией, на­зывая его также царствованием, другое — аристократией, третье — демократией; столько же мы считаем и видов госу­дарства, называя последние теми же именами, как будто бы эти формы государственной жизни от правителей ведут свое на­чало. И действительно, законы, исходящие от царя, иные, не­жели законы, идущие от аристократов или от народа, а закон и составляет то, что мы называем типом, формой государства;

вследствие чего некоторые определяли право как интерес силь­нейшего. Если, таким образом, политическая философия обра­щается преимущественно к правителям, а география касается именно их потребностей, то она должна иметь преимущество перед другими науками, хотя это преимущество имеет значение собственно для практической жизни.

§ 19. Однако география имеет важное теоретическое зна­чение по отношению к архитектуре, математике и физике, зна­чение, заключающееся равным образом в истории и баснях, вовсе не относящихся к практическим действиям. Так, напри­мер: если кто-нибудь читает странствование Одиссея, Менелая и Язона, то он не может извлечь оттуда ничего для развития своего рассудка, чего ищет человек практический, разве если присоединены будут сюда полезные правила из того, что дол­жны были претерпеть эти путешественники; но полное наслаж­дение доставят эти разсказы тому, кто посетит места, где соз­даны мифы. Деловые люди тоже стремятся к этим местностям вследствие их славы и красоты, впрочем не надолго, так как они преданы занятиям и предметам выгодным. Поэтому и гео­граф должен заниматься этими предметами предпочтительно перед первыми. Точно так же должно сказать об истории и ма­тематике, Что и в этих науках следует больше заниматься по­лезным и достоверным.

§ 20. Но мне кажется, наука наша нуждается наиболее, как уже было сказано, в астрономии и геометрии, и это совершенно справедливо, потому что невозможно понять хорошо размеры стран, климат их, протяженность и прочие подобные условия, не обращаясь к этому методу. Так как все относящееся к изме­рению целой земли показано в другом месте, то здесь нужно принять на веру то, что изложено там. Так, нужно допустить шарообразный вид мира, а также поверхности земли, и еще прежде этого стремление тел к центру. Это доступно нашим чувствам или общим понятиям, а потому, выражаясь в немно­гих словах, мы скажем, например, что земля шарообразна; доказывается же это не прямым путем, из стремления тел к центру, а также тем, что каждое отдельное тело тяготеет к своему центру тяжести; или же ближайшим путем, из явлений, совершающихся на море и на небе, что может засвидетельство­вать наше чувство и общий способ понимания. Мореплаватели ясно усматривают кривизну моря, вследствие которой нельзя видеть вдали находящихся огней, расположенных на одной вы­соте с органом зрения пловцов; но эти же самые огни, подня­тые выше органа зрения, становятся видными, хотя бы они от­стояли на большое расстояние. Равным образом, если поднять глаза, то можно видеть предметы, скрывавшиеся от зрения прежде. На это указывает также и поэт, потому что следующие

слова его именно сюда относятся: «Очень далеко увидевши вперед, будучи поднят большою волною». Так точно перед теми, кто приплывает к берегу, материк открывается посте­пенно, и то, что казалось вначале низким, возвышается более и более. Вращательное движение небесных тел очевидно из мно­гих обстоятельств и между прочим по солнечным часам. От­сюда рассудок тотчас заключает, что подобного движения не было бы вовсе, если бы земля простирала свои корни до бес­предельности.

§ 21. Теперь из того, что мы уже изложили, можно заим­ствовать некоторые полезные указания как для политика, так и для военачальника. Нельзя до такой степени не знать небесных явлений и положения земли, чтобы, пришедши в та­кие местности, где некоторые небесные явления хорошо зна­комы толпе и уклоняются от нормы, смущаться йухом и rt>-_k ворить:

«Друзья! мы не знаем, где запад и где утренняя заря, где скрывается под землю солнце, светящее смертным, и где оцо восходит» (Одиссея, X, 190).

C другой стороны, нет нужды знать с такой точностью, чтобы определить светила одновременно восходящие, заходя­щие и вступающие на меридиан в какой бы то ни было стране, какова высота полюса в каждой местности, точка зенита и дру­гие подобные явления, которые зависят от изменения горизон­тов и арктических кругов и бывают или только видимые, или действительные. Одно можно опустить вовсе, если только не пожелают коснуться его ради философского умозрения; другое же можно принять на веру, хотя бы и не зная, почему это так: ибо последнее есть дело философа, а у политика нет столько досуга, или не всегда бывает. Однако тот, кому случится чи­тать это сочинение, не должен быть столь непросвещенным и недалеким, чтобы прежде не видел он шара, кругов, описан­ных на нем, из которых одни параллельны, другие находятся к этим под прямым углом, третьи наклонны; также, чтобы не знал тропиков, экватора, положения зодиака, через который солнце делает поворот и который объясняет разницу климатов и ветров. Если кто-нибудь неправильно будет понимать гори­зонты, арктические круги и подобные предметы, составляющие . введение в математику, то он не в состоянии следить и за тем, что здесь излагается. Тот, кто не знает ни прямой линий', ни кривой, ни круга, ни сферической поверхности или плоскости, тот, кто на небе не знает ни семи звезд Большой Медведицы, ни чего-либо другого подобного, тот или вовсе не должен при­ступать к географии, или по крайней мере не прежде, как усвоив себе понятия, без которых он окажется к этой науке неспособным.

§ 22. Одним словом, это сочинение должно быть общепо­лезным и для политика, и для массы, подобно тому как и «История»...

Глава третья

Мнения Эратосфена, Стратона и лидийца Ксанфа об изменёниях, происходящих на суше. Опровержение этих мнений Страбоном и изложение его собственных взглядов (§ 3—12)

§ 3. ...Шаровидность целой земли происходит от устройства всего мира, а перемены, на которые он (Эратосфен) указывает, нисколько не изменяют фигуры всей земли: столь незначитель­ное теряется в огромном; впрочем, эти перемены производят некоторые изменения в обитаемой части земли и зависят от различных причин.

§ 4. По его словам, важнейший вопрос состоит в том, по­чему в двух и трех тысячах стадий от моря, внутри материка, встречаются часто и в большом количестве раковины, створки и херамиды, а также озера с морской водой, как, 'например, го­ворит он, в окрестности храма Аммона и на пути, ведущем к нему и простирающемся на 3 000 стадий? Много рассыпано здесь створок, иногда еще и теперь находят соли и бьющую вверх морскую воду. Кроме того, показывают обломки морских судов, которые, по преданию, выброшены через какое-нибудь отверстие в почве, наконец столбики с дельфинами наверху с надписью «коринфских феоров». Сказавши это, Эратосфен одобряет мнение физика Стратона, а также Ксанфа-лидийца. Ксанф утверждает, что во времена Артаксеркса была сильная засуха, так что высохли реки, озера и колодцы; что он сам не­редко видел вдали от моря камни, имевшие форму раковин, а также отпечатки, имеющие вид гребней и херамид, находил также озера с морской водой в землях армян, матиенов и в Нижней Фригии, вследствие чего он убежден, что некогда рав­нины были морем. Что касается Стратона, то он еще ближе рас­сматривает причины всего этого: по его мнению, Эвксинское море не имело прежде того прохода, что у Византия, но что те реки, которые в него изливаются, прорвали его силой своего течения, после чего вода пошла в Пропонтиду и Геллеспонт. Он полагает, что то же самое произошло и с Нашим морем, именно: что проход у Геракловых Столбов образовался по­тому, что море было переполнено реками, и когда вода вы­текла, то глубокие части дна обнажились. Он приводит и при­чины этого факта: во-первых, что дно внешнего моря и внут­реннего не одно и то же; во-вторых, что и теперь еще тянется от Европы до Ливии полоса земли наподобие ленты, находя­щаяся под морем, как бы подтверждая, что прежде внутреннее и внешнее моря не составляли одного бассейна. Далее он го- 10 Боднарский

ворит, что волы Понта наиболее мелки, но что очень глубоки моря Критское, Сицилийское, Сардинское. Так как в первое море текут очень многие большие реки с севера и с востока, то оно наполняется илом, а остальные моря остаются глубо­кими; в этом, полагает он, причина того, почему самая сладкая вода — в Понте и почему течение его совершается в направле­ниях понижения дна. Ему кажется, что весь Понт со временем будет запружен илом, если сохранятся подобные течения и в будущем, потому что и теперь уже, говорит он, обратилась в бо­лото левая сторона Понта, где лежит Салмидесс, местности, соседние с Петром и называемые у моряков Стефа (или Стифи), а также пустыня Скифская. По его мнению, возможно, что храм Аммона прежде находился у моря и лежит теперь на материке, вследствие того, что часть воды из моря вытекла. Он предпо­лагает, что оракул совершенно естественно сделался столь из­вестным и знаменитым благодаря своему положению при море; столь далекое расстояние от моря, в каком он находится те­перь, делает непонятными настоящую его известность и славу. Впрочем, и Египет в древности омывался морем до болот, ле­жащих в окрестностях Пелусия, подле горы Касия и Сирбонид- ского озера, потому что и теперь еще, по его словам, находят в Египте, когда роют соляные копи, углубления с песчаным дном и наполненные раковинами, как будто страна была покрыта мо­рем; кроме того, все окрестности Касия и так называемый Герр представляли неглубокие пространства, примыкавшие к Эрит­рейскому заливу. Когда количество воды в море убыло, эти ме­стности сделались открытыми, но Сирбонидское озеро осталось; впоследствии оно было прорвано и обратилось в болото. Точно так же берега озера Мериды больше походят на берега моря, нежели реки. Следует допустить, что некогда значительная часть материков находилась под водой, а потом обнажилась, и что не вся земля, находящаяся теперь под водой, имеет оди­наковую поверхность, совершенно так же, как и земля, не покрытая морем, на которой мы живем, подвержена мно­жеству тех перемен, о которых говорит сам Эратосфен. Та­ким образом, в рассуждении Ксанфа нельзя усмотреть ничего нелепого.

§ 5. Напротив, относительно Стратона можно заметить, что он, опустивши многие действительные причины, вместо них приводит мнимые. Первая причина, говорит он, та, что дно и глубина внутреннего моря (Понта) и внешнего (Пропонтиды) не одни и те же. Напротив, относительно поднятия и понижения моря, а также того, что некоторые местности наводняются мо­рем, а потом снова становятся открытыми, следует предпола­гать причину не в том, что дно моря различно, в одних местах ниже, в других выше, но в том, что иногда самое дно подни­

мается, а потом снова опускается, а вместе с ним и море то поднимается, то опускается; поднявшись, оно наводняет сушу, а опустившись, возвращается в прежний бассейн. В противном случае необходимо, чтобы внезапная прибыль воды в море со­провождалась наводнением, подобно тому, как это происхо­дит во время приливов или разлития рек, а именно, в первом случае вода переносится с одних сторон, во втором — количе­ство ее прибавляется. Но эти прибавления воды в море, проис­ходящие вследствие разлития рек, не бывают ни часты, ни вне­запны; с другой стороны, приливы не продолжаются столь долгое время; они совершенно правильны, и ни в Нашем море, ни в каком-либо другом не производят наводнений. Остается искать причины в свойствах той почвы, которая находится по­стоянно под морем, и^іи же в той, которая покрывается по вре­менам водой; впрочем*, скорее в той, которая находится под мо­рем, потому что эта последняя подвижнее и, кроме того, все влажное подвергается более быстрым изменениям; здесь также и сила ветра, причина всех подобных явлений, гораздо больше. Но, как я сказал, причина'этих явлений состоит в том, что то же самое дно иногда поднимается, иногда понижается, а не в том, что одна часть его выше другой. Это последнее принимает Стратон как причину, полагая, что происходящее в реках слу­чается также и на море, именно: что течение совершается с частей более возвышенных. В противном случае он не искал бы причин того течения, что у Византия, в разнице высоты грунта, говоря, что дно Эвксинского моря выше, чем Пропон­тиды и следующего за ней моря, прибавляя при этом и заме­чание относительно причины: что илом, который сверху прино­сится реками, переполняется бассейн моря Эвксинского, и оно становится мелким, а поэтому вода из него течет за пределы. То же самое рассуждение он переносит и на все Наше море по отношению его к внешнему, потому что он представляет дно его выше того, которое лежит под Атлантическим океаном, и потому будто бы оно выше, что наполняется множеством рек и получает осадки ила. Но в таком случае нужно было бы, чтобы и течение моря, что у Геракловых Столбов и у Кальпе, было похоже на то, которое у Византия. Впрочем, мы это оста­вим, потому что скажут, что и там (у Геракловых Столбов) совершается то же самое; только оно теряется в приливах и от­ливах, скрываясь в них.

§ 6. Но я спроціу теперь: что мешало, прежде чем открылся проход у Византия- и когда (как и теперь) дно Эвксинского моря было ниже Пропонтиды и соседнего моря, что мешало Эвксинскому морю наполняться реками, морем ли оно было и прежде, или озером больше Меотийского? Если мне в этом усту­пают, я прибавлю следующее: поверхности вод морей Эвксинско- 10*

го и Пропонтиды находились в таком отношении между собою, что пока уровень в обоих морях оставался тот же, вода не выте­кала вследствие равновесия между давлением и сопротивле­нием; а потом, когда внутреннее море поднялось, тогда излишек воды устремился из него с силой и вытек; вот почему внешнее море образовало одно течение с внутренним и приобрело тот же уровень, что и внутреннее; было ли оно прежде морем, или же озером, которое впоследствии сделалось морем через смешение и преобладание моря. Если и в этом уступят мне, то понятно, что ничто не могло помешать образованию настоящего течения и теперь и что течение это происходит не от возвышенного или наклонного грунта, как то заявляет Стратон.

§ 7. Это можно распространить на все Наше море, а также и на внешнее, полагая причину течения не в грунте, не в наклон­ности его, но в реках, потому что не лишено вероятия и согласно с мнениями Эратосфена и Стратона то положение, что если даже все Наше море было прежде озером, то, наполняясь водою рек, оно все-таки, получивши излишек, выливалось за пределы через проход у Геракловых Столбов, как через катаракты. Внешнее море, увеличиваясь постоянно все более и более, обра­зовало по прошествии некоторого времени одно общее течение, составило одну поверхность с внутренним, а вследствие пере­веса морской воды и первое получило свойства моря. Вообще не­согласно с началами физики уподоблять море рекам, потому что реки текут по наклонному руслу, тогда как море такой пока­тости не имеет. Течение в проливах зависит от другой причины, а не от того, что ил из рек возвышает дно моря. Наносы ила имеют место подле самых устьев рек, как, например, подле устья Истра так называемые Стефа, пустыня скифов и Салми- десс, что производят, впрочем, и другие ручьи; так, у устьев Фасиса колхидский морской берег песчаный, низменный и топ­кий; около Фермодонта и Ириса целая Фемискира, равнина амазонок и большая часть Сидены; то же самое замечается и в других реках. Все эти реки как бы подражают Нилу, присоеди­няя к материку часть моря, лежащую перед их устьями, одни быстрее, другие медленнее. Медленнее те, которые приносят не­много ила, скорее же те, которые несут его много, текут по топкому грунту и принимают в себя много притоков. В числе их находится Пирам, который значительно увеличил Киликию и о котором высказано было такое изречение:

«Это случится среди тех потомков, когда Пирам, текущий широкими волнами, отдалит берег и достигнет священного Кипра!» (Oracula Sibyllina₁IV, 97).

Будучи удобным для плавания, он течет из средних равнин Катаонии и, ниспадая через ущелья Тавра в Киликию, вли­вается в пролив, который находится между ним и Кипром.

§ 8. Причина того явления, что наносы из рек не выступают в море далеко вперед, заключается в том, что море своим обратным движением, ему свойственным, отбрасывает наносы назад. Море, подобно животным, которые непрерывно вдыхают и выдыхают, производит постоянное движение от себя и опять обратно в себя. Это ясно для того, кто стоит на берегу и наблю­дает волнение моря, потому что ноги его то обливаются водой, то обнажаются, снова обливаются, и так далее непрерывно. Вместе с волнением моря набегает волна, и хотя бы она была наиболее спокойна, все-таки, устремляясь вперед, приобретает большую и большую силу и все постороннее выбрасывает на берег.

«И много на берег моря выбрасывал водорослей» (Или­ада, I, 7).

Это происходит в большей части случаев во время ветра, но также и в безветрие, и даже при ветрах, дующих с суши: волна несется на берег и против ветра, как будто бы вместе с ней про­исходит какое-то движение, морю свойственное. Сюда относится следующее место:

«Изгибаясь около берегов, со дна поднимается и выбрасы­вает морскую пену» (Илиада, IV, 425).

Или:

«Когда море изрыгает пену, берега издают звуки».

·§ 9. Итак, движение волны обладает некоторой силой, так что предметы посторонние выбрасываются из моря. Это явление называют еще некоторым очищением моря, благодаря которому выбрасываются волнами на сушу мертвые тела и обломки ко­раблей. Обратное движение настолько сильно, что труп, бревно или даже самый легкий кусок коры, выброшенный волной на берег, даже из ближайших к морю пунктов возвращался обратно в море. Таким образом, нанос реки и вместе с ним вода, сделав­шаяся мутною, отбрасывается, чему помогает еще собственная тяжесть воды, так что прежде, чем уйти далеко в море, речная вода останавливается у берегов, потому что сила течения реки прекращается, лишь только вода выступает дальше речного устья. Итак, все море при этом условии может быть некогда за­несено грязью, начиная от берегов, если только оно будет иметь непрерывные притоки из рек; и это может случиться, хотя мы допустим, что Понт глубже Сардинского моря, которое, говорят, глубже всех до сих пор измеренных морей на 1 000 оргий, как утверждает Посейдоний.*

§ 10. Быть может, подобное объяснение явления будет при­нято менее доверчиво, чем эратосфеново; поэтому лучше дока­зать свое положение тем, что более очевидно и что мы наблю­даем каждый день. Наводнения, землетрясения,. извержения, поднятия морского дна поднимают также и море, а, с другой

стороны, опускание материка понижает море. Огромные массы железа могут быть подняты из моря, малые, равно как и боль­шие, острова; могут быть подняты даже материки. Равным образом области понижения могут быть обширны и незначи­тельны: иногда пропасти поглощают целые местности и жи­лища: Бура, Бизона и многие другие были, по преданию, по­глощены вследствие землетрясения; с одинаковой вероятностью можно предположить, что Сицилия оторвана от Италии, как и то, что она выброшена огнем из глубины Этны точно так же, как острова Липарские и Питекусские.

§ 11. Забавно видеть, как Эратосфен, сам будучи матема­тиком, отвергает мнение Архимеда, находящееся в трактате «О носящихся телах», что «поверхность всякой жидкости в со­стоянии покоя имеет шарообразную форму и этот шар имеет общий центр с землей». Это положение принимают все, зани­мавшиеся хоть сколько-нибудь математическими науками. Между тем Эратосфен полагает, что внутреннее море, хотя и составляет, по его же словам, один бассейн, не имеет одного и того же уровня даже в соседних частях. Для подкрепления себя в подобном невежестве он приводит мнения архитекторов, хотя сами математики объявляют, что архитектура только часть ма­тематики. Именно, он говорит, что Деметрий имел намерение перерезать Пелопоннесский перешеек, чтобы открыть свободное плавание для кораблей, но что его удержали от исполнения замысла архитекторы, объявивши после измерений, что море в заливе Коринфском выше, чем у Кенхр: поэтому, если бы он перерезал промежуточную между ними полосу земли, то пере­полнился бы водой из Коринфского залива тот пролив, что подле Эгины, затоплены были бы Эгина и соседние с ней острова; плавание через перешеек окажется, таким образом, бесполезным. Вследствие этой же неровности, по мнению Эратосфена, имеет свое течение Еврип, а главным образом Сицилийский пролив, который, говорит он, подвергается изме­нениям, похожим на приливы и отливы в океане; течение в нем переменяется дважды, каждый день и каждую ночь, подобно тому, как океан имеет дважды прилив и дважды отлив. При­ливу соответствует течение, которое идет из Тирренского моря в Сицилийское как бы от высшего уровня воды, почему течение это называется также нисходящим. Соответствует приливу оно и потому, что течение это начинается и оканчивается в то самое время, как и приливы: начинается 'оно при восходе луны и заходе, а прекращается, когда луна вступает на ме­ридиан или над землей, или под землей. Противо­положное течение, соответствующее отливу, называется выхо­дящим: онолачинается во время нахождения луны на мери- диїзне в обоих полушариях подобно тому, как отливы в океане.

а оканчивается с достижением луной пунктов восхода и захода.

§ 12. О приливах и отливах достаточно говорят Посейдоний и Афенодор. Что же касается обратного течения в проливах, имеющего также физическую причину, то в настоящем трактате достаточно сказать только, что не во всех проливах один и тот же способ течения, потому что в противном случае Сицилийский пролив не переменял бы своего течения дважды каждый день, как говорит Эратосфен, тогда как Халкидонский семь раз, а Византийский — никогда, ибо последний имеет только одно течение, идущее из Понтийского моря в Пропонтиду, а, как сообщает Гиппарх, иногда и «оно останавливается». Впрочем, если бы даже был один способ течения во всех проливах, то причина его не та, которую называет Эратосфен, именно, что море в двух противоположных частях имеет различный уро­вень»— неровности этой не было бы даже в реках, если бы они не имели катарактов. Притом самые реки с катарактами не имеют переменного течения, но несут свои воды по руслу, по­степенно понижающемуся; и это совершается вследствие того, что русло рек покато, равно как и поверхность их. Но кто же может сказать, что поверхность моря наклонна? Особенно если соглашаться с тем положением, что четыре элементарных тела сферические. Таким образом, реки не имеют обратного течения, но и не стоят на месте, не пребывают в покое, так как в них совершается течение вследствие того, что уровень их не одина­ков, но частью выше, частью ниже. Ибо вода не то, что земля, которая, будучи твердой, получила устойчивую форму, так чго имеет постоянные пещеры на своей поверхности и такие же возвышения, между тем вода силой собственной тяжести при­водится в движение по земле, приобретает ту поверхность, ко­торую приписывает ей Архимед.

Глава четвертая

Размеры населенной земЛи (ойкумены). О материках (§ 7—8). Деление человечества на две части (§9)

§ 7. ...«Согласно с природой, говорит он (Эратосфен), насе­ленная земля должна иметь небольшую длину между восходом и заходом солнца, как мы говорили и если верно мнение мате­матиков, что земля образует круг, соединяя свои оконечности. Так что если бы обширность Атлантического моря не препят­ствовала нам, то можно было бы переплыть из Иберии в Индию по одному и тому же параллельному кругу, что составляет до­полнение к упомянутому расстоянию, превосходящее третью часть целого круга, если только круг, проходящий через Афины,

имеет меньше 200 000 стадий, тот круг, по которому мы измеряли упомянутое расстояние между Индией и Иберией». В этом Эра­тосфен ошибается. Его рассуждение об умеренном или нашем поясе, часть которого составляет обитаемая земля, согласно с мнениями математиков и верно; но нельзя прилагать того же самого только к населенной земле. Под этою последней мы разумеем ту часть всей земли, на которой мы живем и которую мы знаем. В одном и том же умеренном поясе могут быть две населенные страны или даже больше, в особенности вблизи от круга, который проходит через Афины и пересекает Атлантиче­ское море. C другой стороны, останавливаясь вторично на до­казательстве шарообразности земли, он также заслуживает упрека, так как не перестает нападать на Гомера в одних и тех же вопросах.

§ 8. Вслед за этим Эратосфен говорит, что много рассуждали о материках, что одни разделяли их реками Нилом и Танаисом, представляя материки островами; другие же с помощью пере­шейков, один из которых простирается между Каспийским мо­рем и Понтом, а другой — между Эритрейским и Экрегматом, представляя, таким образом, материк полуостровами; при этом он замечает, что для него непонятно, каким образом подобное исследование может приносить пользу, и что это разногласие есть только спор людей, дебатирующих наподобие Демокрита, потому что говорит он, «если нет точных границ как для Колитта и Мелиты, именно столбов или стен, тогда можно говорить во­обще, что это Колитт, а то Мелита, но нельзя точно определить пограничную линию. Вот почему часто относительно некоторых стран происходили споры; как, например, у аргивян и лакеде­монян относительно Фиреи, у афинян и беотян относительно Оропа...»

§ 9. В конце своих «Записок» Эратосфен, порицая тех, кото­рые разделяют все человечество на две части, на эллинов и вар­варов, а равно тех, которые советовали Александру обращаться с эллинами, как с друзьями, а с варварами, как с врагами, говорит, что правильнее разделять людей на добродетельных и порочных. Ибо многие из эллинов — люди порочные, равно как и среди варварских народов есть некоторые с хорошим полити­ческим устройством, иак, например: индийцы и арианы, не говоря уже о римлянах и карфагенянах, пользующихся до­стойными удивления государственными формами. Вот почему Александр, не обращая внимания на советников, собирал около себя замечательных людей, сколько можно было найти, и на­граждал их своими милостями. Точно так же лица, разделяв­шие людей на две части, из которых одних считали достойными презрения, других похвалы, руководились при делении только тем, что среди обоих господствует законность, гражданское

устройство, вкус к образовании?, к умственной деятельности, а у других — совершенно этому противоположное. Равным обра­зом Александр, не пренебрегая советниками и одобряя их мне­ния, поступал согласно с ними, а не наперекор им, обращая только внимание на намерение тех, которые так советовали.

Книга II

Глава первая

Зависимость климата от географической широты и высоты места. Принципы географического районирования (§ 15—16, 30)

§ 15. Если в некоторых частях этих местностей холодно, а именно в возвышенных и гористых, то этому не должно удив­ляться; потому что даже в южных климатах на горах и вообще в частях возвышенных, хотя бы и равнинных, холодно. Части Каппадокии, лежащие подле Эвксинского моря, гораздо север­нее тех, которые находятся подле Тавра; однако Багадания, обширная равнина, лежащая между горами Аргеем и Тавром,, производит мало плодовых деревьев, хотя она южнее Понтий­ского моря на 3 000 стадий; между тем предместья города Си­нопы, Амиса и большая часть Фанарои производят оливковые деревья. Далее говорят, что Оке, отделяющий Бактриану от Согдианы, настолько удобен для плавания, что перевозимые πo∣нему индийские товары легко доставляются по рекам в Гирка­нню и в местности далее· лежащие, до Понта.

§ 16. Неужели можно найти подобное благосостояние около· Борисфена и приокеанийской Кельтики, где не растет вино­градная лоза, или если и растет, то не дает плодов? А в местно­стях, которые южнее этих и лежат при море, а также в при- боспорских странах, она приносит плоды, но мелкие, и на зиму ее покрывают землей. Кроме того, в этих местностях собирается столько льда у входа в Меотийское озеро, что в том месте, где полководец Митридат победил варваров в конном сражении на льду, он же одержал победу летом над теми же варварами, когда лед растаял. Эратосфен приводит следующую надпись, найденную в храме Асклепия в Пантикапее на медном кувшине, который раскололся ото льда;

«Если кто из людей не верит, что делается у нас, пускай убедится, взглянувши на этот кувшин, который жрец Стратий поставил здесь не как прекрасное посвящение богу, но как до­казательство суровой зимы».

§ 30. За что можно по справедливости упрекнуть Эрато­сфена, так это за следующее. Подобно тому как рассечение по суставам отличается от разрезания на части (потому что сече­ние по суставам производится по естественному делению, отли­

чается некоторой правильностью и определенной формой, по­чему Гомер говорит так: «Разрезавши (жертву) по суставам» (Одиссея, I, 291; Илиада, XXIV, 409), между тем как последний способ не представляет ничего подобного), и мы пользуемся тем или другим способом, смотря по времени и потребности, подобно этому и в географии, когда нам необходимо делить на части, постепенно переходя от одной к другой в подробном их опи сании, мы должны больше подражать сечению по суставам, чем случайному на какие бы то ни было части, потому что только первым способом можно получить определенные формы и точ­ные границы, в чем именно и нуждается географ. Точно опреде­ляются границы какой-нибудь страны в том случае, если она может быть ограничена реками, горами или морем, обозначена народностью или несколькими народами, наконец, если это воз­можно, точным определением пространства ее и фигуры. Во всех случаях достаточно простого, в общих чертах, вместо геометри­ческого определения. Так, определение пространства удовлетво­рительно, если известна наибольшая длина и наибольшая ши­рина местности: например, относительно населяемой земли до­статочно сказать, что она имеет длину 70 000 стадий, а ширина ее немного менее половины длины. Если идет речь о фигуре, то достаточно уподобить страну какой-нибудь геометрической фи­гуре, как, например, Сицилию треугольнику, или какой-нибудь другой из известных фигур: так, Иберию — бычьей шкуре, Пе­лопоннес — платанову листу. Вообще, чем значительнее по раз­меру область, подлежащая делению, тем удобнее будет деление в общих чертах.

Глава третья

Об объезде Эвдоксом из Кизика вокруг Ливии морем (§4)

§ 4. Упомянув о тех, которые считаются объехавшими Ливию, он говорит, что, по мнению Геродота, некоторые лица посланы были Дарием совершить это плавание, а что Гераклит Понтийский в своем «Диалоге» сообщает, будто какой-то маг, приходивший к Гелону, также утверждал, что он совершил это плавание вокруг Ливии. Сказавши, что известия эти недоста­точно засвидетельствованы, Посейдоний рассказывает, как не­кий Эвдокс из Кизика пришел в качестве феора и спондофора на корийские игры в Египет, в царствование Эвергета II, что этот Эвдокс представлен был царю и его приближенным, рас­спрашивал их главным образом о способе плавания вверх по Нилу, как человек, интересующийся местными особенностями этой страны и не без сведений в этом предмете. В то же самое время случилось, что какой-то индиец был приведен к царю стражами Арабского залива, которые заявляли, что они нашли

этого человека полумертвым, одного на корабле, но не знают, кто он и откуда, потому что не понимают его языка. Царь пе­редал его некоторым лицам, которые должны были научить его греческому языку. Научившись по-гречески, индиец объяснил, что он, плывя из Индии, заблудился, что спасся, потерявши всех спутников, которые умерли от голода. При этом он обе­щал, как бы в благодарность за оказанное попечение, указать водный путь к индийцам, если царь поручит кому-либо отпра­виться туда; в числе последних был Эвдокс. Отплывши туда с дарами, он, возвратившись, привез взамен их разные предметы и драгоценные камни, из которых одни приносятся реками вме­сте с камешками, другие же вырываются из земли, третьи обра­зовались из жидкости, как наши кристаллы. Но Эвдокс обма­нулся в своих надеждах, потому что Эвергет отнял у него все товары. По смерти Эвергета жена его Клеопатра получила царскую власть; и она послала снова Эвдокса с большими при­готовлениями. На обратном пути Эвдокс был занесен в страну, находящуюся выше Эфиопии. Приставая здесь к некоторым ме­стностям, он располагал к себе население подарками: хлебом, вином, фигами, которых там не было; за это он получал от них воду и проводников, причем записал также некоторые слова ту­земного языка. Когда он нашел оконечность передней части ко­рабля, уцелевшую от кораблекрушения, на которой вырезан был конь, он посредством расспросов узнал, что кораблекруше­ние потерпели плывшие с запада, и взял этот обломок с собой, отправляясь в обратный путь. Когда он прибыл в Египет, где царствовала уже не Клеопатра, а сын ее, у него снова отняли все, да еще и уличили в присвоении себе некоторых предметов. Понесши на рынок в гавань оконечность передней части ко­рабля, он показал его матросам и от них узнал, что это обломок гадейрского корабля, что богатые гадейряне снаряжают боль­шие суда, а бедные — маленькие, которые и называют л о- ш а д ь м и от изображений на носу корабля; на них плывут до реки Ликса в пределах Маврузии, где ловят рыбу. Некоторые из матросов узнали оконечность корабельного носа: она при­надлежала одному из кораблей, отплывших довольно далеко.от Ликса и более не возвращавшихся. Эвдокс из этого заключил, что круговое плавание около Ливии возможно, и вот, отпра­вившись домой, он сложил все состояние на корабль и вышел из гавани. Прежде всего он прибыл в Дикеархию, потом в Macca- лию, посетил далее лежащий морской берег до Гадейры. Везде, куда он ни приезжал, разглашал о своем предприятии и, со­бравши достаточно денег, построил большое судно и две шлюпки, похожие на пиратские лодки; посадил на них маль­чиков, музыкантов, врачей и разных других мастеров, поплыл, наконец, в открытое Индийское море, сопровождаемый попутным

постоянным западным ветром. Когда товарищи его были утом­лены плаванием, он поневоле пристал к суше, опасаясь прили­вов и отливов. Действительно, случилось то, чего он боялся: судно село на мель, но постепенно, так что оно не сразу погибло, и товары и большая часть бревен и досок были снесены на сушу. Из них Эвдокс сколотил третье судно, почти равное по силе пятидесятивесельному кораблю, и приплыл к народу, гово­рившему тем же самым языком, слова .которого записаны были им прежде. Вместе C этим oft узнал, что живущие здесь люди принадлежат к одному племени с эфиопами и что на них похожи те, которые обитали в царстве Бога. Окончив путь в Индию, он возвратился домой. На обратном пути он увидел остров пустынный, хорошо снабженный водой, покрытый де­ревьями и заметил его положение. Высадившись благополучно в Маврузии и продавши свои суда, он пешком отправился к Богу и советовал ему предпринять морскую экспедицию. Но друзьям царя удалось убедить его в противоположном. Они на­вели на царя страх, что после того неприятелю легко будет на­пасть на страну, потому что откроется дорога для тех, которые извне пожелают вторгнуться в страну. Когда же Эвдокс узнал, что его посылают в морсй^ю экспедицию только на словах, а на деле собираются выбросить на пустынный остров, он бежал в римские владения, а оттуда в Иберию. Снарядивши опять круглое судно и длинное пятидесятивесельное, чтобы на одном плавать в открытом море, а на другом держаться бере­гов, положивши земледельческие орудия и семена, он взял так­же искусных плотников и отправился в ту же экспедицию, с тем чтобы, если плавание замедлится, провести зиму на упо­мянутом прежде острове и, посеяв семена и собрав плоды, со­вершить плавание, задуманное вначале.

Глава пятая

Принципы, построения изображения земли на шаре. Глобус Кратеса Малосского. П утешествия Страбона. Синтетический метод в геогра­фии (§ 10—11). Черное и Азовское моря (§ 22—23)

§ 10. Итак, мы теперь описали на сферической поверхности местность, на которой расположена обитаемая земля. Нужно, чтобы тот, кто желает по возможности приблизиться к истине, на всех сделанных рукой изображениях представил землю в виде шара, как поступил Кратес, чтобы он, обозначивши на нем четырехугольник, внутри этого последнего написал таблицу гео­графии. Но так как нужен огромный шар, чтобы вышеупомя­нутый четырехугольник составлял· очень малую часть его и чтобы достаточно было его для ясного вписывания всех частей Обитаемой земли и чтобы смотрящий мог их видеть, то, конечно,

прекрасно, если кто в состоянии сделать такой шар: он будет иметь в диаметре не менее десяти футов: кто не может приго­товить такой шар, или немного меньший, тому нужно начертить его на ровной доске по крайней мере в семь футов. Ведь мало будет различия, если вместо кругов как параллельных, так и меридиональных, которыми мы обозначаем климаты, ветры и прочие отличия и соотношения частей земли между собою и C небом, будем писать прямые — параллельные вместо парал­лельных кругов, а вместо меридиональных те, которые падали бы на круги под прямыми углами, так как мыслительная спо­собность может легко перенести глазом видимую на ровной поверхности фигуру и величину на поверхность круглую и ша­рообразную. Подобно этому мы говорим о прямых линиях и кри­вых кругах. Хотя меридиональные круги, идущие через полюсы, все сходятся на шаре в одном пункте, однако неважно, если пря­мые малые меридианы сходятся только на ровной плоскости. X Кроме того, во многих случаях это и не необходимо, самое сближение незаметно так, как шарообразность, потому что линии переносятся на ровную доску и изображаются пря­мыми.

§ 11. Последующую речь мы будем так вести, как если бы чертеж находился на ровной гладкой доске. Описание земли и моря мы будем излагать или по личным наблюдениям, или по тем сведениям, которые мы получили от рассказчиков или писа­телей. Сами мы прошли к западу от Армении до тех мест Этрурии, которые противоположны Сардинии; к югу же — от Эвксинского моря до границ Эфиопии. Что касается остальных лиц, которые писали о расположении земли, то нельзя указать ни на одного, который исходил бы упомянутые нами простран­ства больше, нежели мы. Ибо те, которые проникали далее меня в западных странах, не достигали столь отдаленных пунктов на востоке; другие, проходившие дальше меня на восток, остались позади меня на западе. То же самое можно сказать и относи­тельно стран, лежащих на юге и на севере. Но во всяком случае большую часть сведений о странах мы излагаем подобно дру­гим, получивши их из рассказов других лиц, например, о фи­гуре, величине, о качестве и составных частях земли точно таким образом, как ум наш составляет понятия из впечатлений. Так, например, от формы, цвета и величины яблока, равно как от вкуса, запаха, твердости и кислоты, получаются впечатления, а рассудок из этих впечатлений слагает понятие яблока. Даже в фигурах очень больших чувство постигает только части, а рас­судок из того, что постигнуто чувством, образует понятие о це­лом. Подобно этому поступают и люди любознательные. Дове­ряя, как органам своих чувств, тем лицам, которым пришлось побывать в разных странах и которые видели те или другие

части земли, составляют картину мира из рассказов о частях его. Так и полководцы все делают сами, хотя и не везде присут­ствуют, многое делая через других, доверяя вестникам и рассы­лая нужные поручения согласно с полученными сведениями. Человек, уверяющий,' что знают только видевшие, не допускает сведений, получаемых путем рассказа, который для знания мо­жет быть гораздо важнее зрения.

§ 22. При этом последнем находится семистадиевый пролив между Сестом и Абидосом; через него Эгейское море и Гелле­спонт изливаются к северу в другое море, которое называется Пропонтидой, а это опять в другое, в так называемый Понт Эвксинский. Это последнее как бы состоит из двух морей: почти посредине его выдвигаются два мыса, один на севере — из Европы, из северных стран, другой, противоположный первому, из Азии; суживая промежуточный путь, они образуют два боль­ших моря. Мыс со стороны Европы назьгвіается Криуметопом, а со стороны Азии — Карамбией. Мысы отстоят один от другого почти на тысячу пятьсот стадий. Далее, длина западного моря, начиная от Византия до устьев Борисфена, доходит до трех тысяч восьмисот стадий, а ширина до двух тысяч. В этом море замечателен остров Левка. Восточное море продолговато; оно тянется до узкого углубления, которое находится при Диоску- риаде, простираясь в длину почти на пять тысяч или более ста­дий, а в ширину оно имеет около трех тысяч стадий. Окруж­ность всего моря равняется двадцати пяти тысячам стадий. Некоторые сравнивают форму его окружности с натянутым скифским луком, уподобляя тетиве правую сторону Понта, где от устья моря существует водный путь до самой внутренней части при Диоскуриаде; ибо за исключением Карамбии весь прочий берег имеет незначительные выпуклости и углубления, что уподобляет его прямой линии. Остальную часть берега срав­нивают с рогом лука, имеющего двойной изгиб, более закруг­ленный вверху, менее круглый внизу; таким образом, и этот берег образует два залива, из которых западный гораздо круг­лее восточного.

_κ§ 23. Над восточным заливом к северу лежит Меотидское озеро, имеющее в окружности девять тысяч стадий, а может быть и немного более. Изливается оно в Понт через так назы­ваемый Киммерийский Боспор; Понт изливается в Пропонтиду через Фракийский Боспор (Византийский пролив действительно называют Фракийским Босфором); последний имеет четыре стадии в ширину. Пропонтида, говорят, от Троады до Византия имеет в длину тысячу пятьсот стадий; ширина ее почти такая же. Здесь расположен остров кизикенов, окруженный остров­ками. Таково и столь велико разлитие Эгейского моря к северу.

Книга III

Глава пятая

Наблюдения и объяснения явлений прилива — отлива моря (§ 8)

§ 8. Не понимаю, почему Посейдоний, считающий обыкно­венно финикиян людьми благоразумными, в настоящем случае представляет их скорее глупыми, чем остроумными. День и ночь измеряются оборотом солнца, находящегося то под землею, то над землей. Но Посейдоний говорит, что движение океана соответствует круговому движению небесных светил, причем океан образует согласно с луной периоды суточный, месячный и годовой. Так, когда луна поднимается на высоту зодиака над горизонтом, тогда и море поднимается и разливается по суше до тех пор, пока луна не станет посредине неба; когда же луна понижается, море мало-помалу отступает назад до тех пор, пока луна не станет над горизонтом на высоте зодиака. Море пребывает в спокойном состоянии до тех пор, пока луна не до­стигнет самого запада, и даже больше того, пока под землей она не отойдет от горизонта на высоту зодиака. После этого море опять поднимается, пока луна под землей не станет снова посредине неба; потом море снова отступает назад до тех пор, пока луна, приближаясь к востоку, не будет отстоять от го­ризонта на высоту зодиака; затем море пребывает в покое до тех пор, пока луна не поднимется над землей на вы­соту зодиака, и затем снова поднимается. Таков, говорит По­сейдоний, суточный период. Месячный состоит в том, что боль­шие приливы и отливы бывают во время новолуний, потом уменьшаются до второй четверти; затем снова увеличиваются до полнолуния и опять уменьшаются до конца второй четверти; после этого увеличения происходят до новолуния и бывают зна­чительнее и по времени и по скорости. Далее, Посейдоний гово­рит, что о годичном периоде он узнал от жителей Гадейр, кото­рые уверяли, что понижение и поднятие моря сильнее всего во время летнего поворота. Сам он отсюда заключает, что от пово­рота до равноденствия явления эти слабеют и усиливаются от равноденствия до зимнего поворота; до весеннего равноденствия снова слабеют и усиливаются до летнего поворота. Так как кру­говорот приливов и отливов совершается каждый день и каж­дую ночь, потому что море дважды поднимается и дважды опускается с правильностью в каждый промежуток времени, то каким образом возможно, чтобы пополнение источника часто совпадало с отливами, а его обмеление не часто? или хотя тоже часто, но все-таки реже? или хотя бы даже столько раз? Не­ужели гадейриты не были способны наблюдать то, что совер­

шается ежедневно и, напротив, могли бы наблюдать годичные круговороты по тому, что совершается однажды в год? Но что Посейдоний верит им, это очевидно из того, что он сам предпо­лагает ослабление и усиление явлений от одного солнечного поворота до другого и потом обратное движение. Невероятно, чтобы внимательные наблюдатели не видели совершающегося и верили несуществующему.

Книга XI

Глава первая

Пограничная линия между Европой и Азией. Деление Азии хребтом Тавром на две части. Описание четырех областей северной Азии (§ 1-5, 7)