Идеологические основы «культурного возрождения» в Новгороде в середине XV в.
Пятого июля 1439 г. во Флоренции в церкви Санта Мария Новелла 116-ю латинскими иерархами во главе с Папой и 33-мя восточными предстоятелями было подписано соглашение о воссоединении церквей.
Все спорные вопросы на соборе решились к обоюдному согласию. В Акте Флорентийской Унии были зафиксированы утвержденные каноны отныне единой церкви. Заявлялось, что «Тело Христово истинно совершается в пшеничном хлебе, будь то безквасный или квасный хлеб, и священники должны совершать самое Тело Господне на алтаре, хотя каждый согласно обычаю своей Церкви — Западной или Восточной»[753].Утверждалось душеспасительное действие поминальных приношений, поскольку «души истинно покаявшихся умерших с любовию к Богу, прежде чем удовлетворили достойными плодами покаяния за свои проступки, должны подвергнуться очищению после смерти очистительными страданиями; и для того, чтобы они получили облегчение в своих страданиях, им приносит пользу помощь со стороны живущих, именно — литургическая Жертва, молитва, милостыня и иные дела блогочестия, которые верные имеют обыкновение приносить за других верных, следуя постановлениям Церкви»[754] [755]. Окончательно подтверждалось немедленное воздаяние за дела после смерти, причем души праведников сразу же «воспринимаются на небо и ясно созерцают Бога в Трех Лицах», а «души тех, которые умирают в смертном грехе или только с первородным грехом, немедленно спускаются в ад, чтобы 135 страдать там, хотя и различными друг от друга мучениями» . Главой единой христианской церкви был признан Римский Понтифик. Константинопольский Патриарх стал вторым лицом церкви, Александрийский патриарх — третьим, Антиохийский — четвертым и Иерусалимский — пятым, «при сохранении всех их прав и привилегий». О том, что глава русской делегации полностью принял все пункты соглашения, свидетельствует Акт папы Евгения IV о назначении Митрополита Московского Исидора папским легатом: «Папа Евгений IV назначает Всероссийскаго Митрополита Исидора Папским Легатом во всех землях подведомых его Митрополии»[756]. В Новгороде о результатах Флорентийского собора узнали примерно в начале осени. До этого, несмотря на разногласия и псковскую обиду, Евфимий продолжал признавать Исидора главой русской церкви, что следует из упоминания митрополита в официальных выходных данных рукописной Минеи, которую закончили переписывать в Перынском монастыре 28 августа 1438 г.[757] Новгородский владыка, очевидно, был потрясен, узнав, что глава русской православной церкви и сам Константинопольский патриарх признали над собой власть католического иерарха, а митрополит всея Руси отныне Папский легат. C римским Папой в Новгороде связывали агрессию немецкого Ордена и польско-литовских князей на Новгородские земли. Римская курия действительно планировала превратить объединенную Польшу и Литву в оплот католицизма против православия. Папа Иоанн XVIII и затем Мартин V даже назначили литовских князей Витовта и Ягайла генеральными викариями католической церкви (наместниками Папы) для Новгорода и Пскова. Весьма вероятно, что в Новгороде знали об этих планах. Дальнейшие действия владыки Евфимия напоминают действия генерала в осажденном городе. Только осада ожидалась не военная, а духовная. Как убедительно доказал А.Г. Бобров, в большинстве русских княжеств, в том числе в Москве и Твери, восприняли унию вполне лояльно. И только новгородский архиепископ Евфимий, по примеру Афонских монахов, категорически отказался признать Акт Флорентийской унии законом в своей епархии. Отныне владыка всеми силами старался укреплять позиции православия в Новгородской земле. Начал Евфимий с того, что приказал выбелить «святую Софею всю». Белый храм под золотым куполом, как бы взлетающий к небесам, являл собой впечатляющее зрелище. Пахомий Логофет, повидавший за время своих странствий немало чудес, все же не удержался от восхищения перед главным храмом Новгорода: «Если хочешь видеть немногое из числа великих дел его, иди к храму Святой Софии. Там увидишь созданные им храмы святых, стоящие подобно горам. В тот же год новгородский владыка спешно восстановил рухнувшую после наводнения колокольню «на старом мъсте, на городе», а затем провел беспрецедентную по своим масштабам акцию канонизации местных святых. В главном храме города, который отныне по замыслу Евфимия должен был являть собой главную святыню православия, «обретено бысть тело архиепископа Иоана, при коем быле суздалце под Новымъгородом. Того же лета архиепископ Еуфимии позлати гроб князя Володимера, внука великаго Володимера, и подписа; такоже и матери его гроб подписа, и покров положи, и память им устави творити на всякое лето месяца октября в 4» . Обоснование массовой канонизации было дано в духе времени - как божественное озарение. В житие святого архиепископа Иоанна (Ильи), написанном по приказу Евфимия, рассказывается, как святой Иоанн явился во сне владыке Евфимию и повелел ему: «Устроиши память преставившимся и лежащим в велицей церкви Премудрости Божий князем русским и архиепископом Великого Новгорода и всем православным Христианом октября 4 день...» При этом святой якобы пообещал, что за такое богоугодное деяние и сам Евфимий «будеши причтен с нами в царствии небеснем, яко един от 140 СВЯТЫХ» . Кроме возрождения культа святого Владимира-Крестителя, Евфимий создал еще один местный культ. Архиепископ канонизировал князя Мстислава Ростиславича, который был похоронен в Софийском соборе в 1180 г. В это же время в главном храме Новгорода случилось еще одно чудо. Пономарь Аарон, заночевавший внутри Софии, «не во сне, а наяву» увидел, что прежние архиепископы Новгорода, «вошед преждними дверьми», остановились около иконы Корсунский Божьей Матери и молились за Новгород. Наутро, извещенный пономарем о «чудесном видении», Евфимий отслужил литургию и панихиду по своим святым предшественникам, погребенным в Софийском соборе, а вскоре установил им регулярное почитание на 10 февраля. В список святых архиепископов вошли Иоаким, Лука, Герман, Аркадий, Гавриил, Мартирий, Антоний, Василий и Симеон[760] [761]. Таким образом, Евфимий не полностью исполнил божественное повеление канонизировать всех князей и епископов, погребенных в святой Софии. Устанавливая общий день памяти новгородским святителям, владыка исключил из списка те имена, которые оставили недобрую память на страницах местной летописи. Вспомним, что при дворе архиепископа Евфимия велось летописание, следовательно, владыка мог приказать провести специальные исторические изыскания или даже лично занялся этим важным делом. Массовая канонизация новгородских владык была произведена по по методу исключения. Таким образом, новгородская канонизация епископов приближается к поминовению почитаемых усопших, которое не всегда можно отделить от почитания святых в точном смысле слова. Эта особенность святительской канонизации, неслыханная на Руси, не является исключительной в греческой и латинской церкви. Так в Константинополе почти до середины XI в. канонизовались все патриархи, за исключением еретиков. То же самое происходило в более древние времена в Римской церкви и в некоторых галльских церквах раннего средневековья. Что же касается «всех православных христиан», погребенных в соборе, то их поминовение тоже имело место, но не получило характера канонизации. В Тихвинском уставе 1590 г. имеется следующее сообщение: «... на память священномученика Иерофея уставися поминки от Евфимия архиепископа Вяжицкого... по великих князех и великих княгинях и их сродник и архиепископех и епископех, иже лежат в Великом Новгороде в соборной церкви и по манастырех, и по всех православных христианех». Также в уставе Воскресенского монастыря 1440 г. якобы рукой самого Евфимия была написана «заповедь совершать поминовение о почивающих в Софийском соборе»[762]. Прославление святых считалось в Новгороде равным прославлению самого Бога: «Хвала бо святым по премногу обыче на самого Бога восходити: Бог таковыми от нас прославляється» . В том же 1439 г. уже известный нам пономарь Аарон (на которого по представлениям того времени явно снизошла божья благодать) по заказу архиепископа Евфимия создал для главного алтаря Софийского храма пятифигурный Деисусный чин. Особо стоит отметить, что ни в одной из русских епархий не было такого количества святых, как стало в Новгороде после Ефимьевской канонизации. Пахомий Логофет видел смысл деятельности Евфимия в желании увековечить свою память и дать упокоение своим преемникам. На самом деле, это было сознательное утверждение республики Святой Софии как святой земли, с древности управляемой праведниками и сохранившей истинную веру после Флорентийской унии, в отличие от Константинополя. А.Г. Бобров, проанализировав писцовые записи на рукописях, переписанных «повелением» Евфимия, сделал важный вывод, что с 1439 г. в них исчезают упоминания как великого князя, так и митрополита[763]. Однако позицию Евфимия нельзя считать целиком антимосковской и сепаратистской. Его действия следует трактовать шире - это была программа обособления Новгорода от всех христианских земель, принявших унию, как католических, так и православных. Архиепископ Евфимий не был одинок в своем стремлении остановить «латинскую опасность». Судя по показаниям источников, новгородцы поддержали своего владыку. Даже торговые дела, ранее стоявшие как бы в стороне от конфессиональных разногласий, на этот раз пострадали именно из- за всплеска антизападных настроений в Новгороде. В декабре 1439 г. ганзейские купцы, живущие в Новгороде, писали в Ревель, что у них возник серьезный конфликт с горожанами. При установке новых ворот Готского двора на Михайловой улице плотник немного стесал уличную мостовую, так как новые косяки ворот были толще прежних. Уличане возмутились, конфликт дошел до разбирательства у старост Михайловой улицы, а затем у тысяцкого и посадника. Возможно, дело дошло даже до сбора веча - в ганзейском письме упоминается «большое число возбужденных людей»[764]. Раздавались даже угрозы повесить приказчиков Готского двора. В другое, не столь напряженное время, данный конфликт разрешился бы уже на уровне улицы, не доходя до городских магистратов. На лицо антизападные настроения новгородцев, соответственно настроенных местными священнослужителями. Между тем в конце лета 1439 г. русская делегация во главе с митрополитом Исидором отправилась домой. По дороге от свиты митрополита откололся иеромонах Симеон Суздальский, по каким-то причинам решивший вдруг перейти на сторону противников уже принятой унии. Симеон направился в Новгород, куда прибыл весной 1440 г. Все лето он пробыл при дворе Евфимия II, так что в Новгороде узнали все подробности о событиях Флорентийского собора от очевидца. Евфимий в 1440 г. продолжал церковное строительство, в том числе и на владычном дворе: «постави владыка церковь каменноу святоую Анастасию» и «камнату каменну меньшую»[765]. Строительство церкви в честь святой Анастасии было вдвойне символично. Согласно житию мученицы Анастасии, она по благословению игуменьи Софии пошла на смерть ради веры христовой. Таким образом, новая церковь в честь Анастасии легла еще одним кирпичиком в духовную крепость Новгорода, выстраиваемую владыкой Евфимием. Это было своеобразной демонстрацией готовности новгородцев пойти на муки ради истинной веры по благословению святой Софии. В то же время имя Анастасия переводится с греческого как «Воскресение». В стенной росписи храма Спаса на Нередице изображение Воскресения Христова заменено изображением мученицы Анастасии. Воскрешение истинной веры, подъем Новгорода среди других земель, - вот что знаменовал собой культ святой Анастасии. Продолжал Евфимий и начатую им канонизацию святых Новгородской земли. Слухи о чудесах, совершающихся в обители Варлаама Хутынского, побудили архиепископа в 1442 г. приступить к освидетельствованию мощей Варлаама. Владыка призвал к себе хутынского игумена Тарасия и заповедал трехдневный пост и молитву в обители. Сам архиепископ также постился и молился эти дни. Через три дня в присутствии игумена Тарасия и иподиакона Иоанна Евфимий открыл гроб преподобного и якобы нашел мощи нетленными: лицо и борода Варлаама были сходны с изображением на иконе, стоявшей над гробом. Святость Варлаама была подтверждена, и гроб вновь закрыли[766]. Но вернемся в осень 1440 г., когда делегация митрополита, возвращающегося с собора, достигла литовско-московской границы. Митрополит и кардинал Исидор объявлял в каждой епархии о состоявшемся соединении православной и католической церквей. Шествие митрополита можно признать триумфальным. Единение с Римом было признано в Киевской, Брянской, Смоленской, Полоцкой, Луцкой, Туровской, Владимиро-Волынской, Холмской, Пермышльской и Галицкой епархиях. Перед возвращением в Москву Исидор остановился в Смоленске, утверждая идеи унии в литовских и псковских землях. В это же время смоленский князь Юрий вызвал из Новгорода отступника Сидора и посадил «в железа». Записи псковских летописцев этих лет подчеркнуто нейтральны к митрополиту: «приеха в Литвоу митрополит Сидор от римьскаго папы Евгениа с осмаго збора Флореньскаго и приела в Псков своя грамоты и благословение. И своего наместника архимандрита Геласиа сведе; и по том приела архимандрита Григория, месяца генваря в 18» . Представляется весьма вероятным, что архиепископ Евфимий предпринимал какие-то попытки вернуть своих «заблудших детей» - псковичей на путь истинный. Возможно, архимандрит Герасим поддался убеждениям владыки, или же сам не принял условия унии. Так или иначе, но его смещение и замена на Григория не вызвали в Пскове возмущения. Следовательно, псковичи в массе своей продолжали ценить независимость от Новгорода выше церковных разногласий. В эту же зиму великий князь Василий Васильевич прислал в Псков своего посла, приказав псковичам «развергноути мир с новгородци». Военные силы князя уже стояли в Торжке. Псковичи, «не хотяще ослоушатися своего осподаря»[767] [768], отослали в Новгород мирную грамоту и отказались от крестного целования. Причину внезапного «розмирья» Москвы с Новгородом летописи не указывают. Новгородский летописец просто сообщает, что «На зиме князь великыи Московьскыи Василии Васильевич възверже нелюбье на Новъгород Великыи, приела грамоту розметную и повоева волостей новгородчкых много»[769]. Вместе с московским князем против Новгорода выступила «сила тверская», поскольку между Москвой и Тверью в то время существовал мирный договор. Деятельно приняли участие в войне псковичи, осадившие Порхов и разграбившие Новгородские волости «от литовского роубежа и до немецкого, а поперок на 50 верст»[770] [771]. Великий князь подошел к Демону, однако летописи не сохранили никаких упоминаний о сражениях между ним и новгородцами. «Новгородци же послаша архиепископа Еуфимья и с ним бояр и житьих людей, и наехаша его в Деревах у города у Демяна, и докончаша с ним мир по старине, и даша ему 8000 рублев» . Казалось бы, Новгород проиграл войну и заплатил выкуп. Однако следующее сообщение летописи как-то не вписывается в эту концепцию: «В то же время воеводы новгородчкыя с заволочаны по князя великого земли повоеваша много противу того, что князь воевал новгородчкыя волости»[772]. Таким образом ситуация на момент переговоров более напоминала ничью, чем откровенный проигрыш Новгорода. Анализируя события этой войны, А.Г. Бобров выдвинул гипотезу, о том, что в заключенном возле Демона соглашении решалась судьба Флорентийской унии на Руси, и что «откуп» в 8000 руб. на самом деле был взяткой архиепископа Евфимия великому князю, дабы тот не принял унию[773]. Для московского князя вопрос принятия или непринятия унии имел еще одну сторону. Принять унию для Василия Васильевича означало сохранить прежний порядок на митрополии, при котором сохранялась зависимость митрополитов всея Руси от Константинопольского патриарха (а теперь еще и от Рима). Непризнание же унии означало разрыв с патриархией, что давало возможность выборов своего, послушного великому князю митрополита. И кандидатура уже была - ростовский архиепископ Иона. Все это в целом, вероятно, и повлияло на окончательное решение великого князя. Следующая запись в новгородской летописи утверждает неприятие унии на всей Руси, как свершившийся факт: «приеха митрополит Сидор с осмо сбора на Русь из Рима, и нача зватися легатосом от ребра апостолькаго, седалища Римьскиа власти, и митрополитом Римьским, и нача поминати папу Римъскаго во службе, и иныя новыя вещи, их же николи же не слышахом от крещениа Роускиа земли; и повели в Ляцких божницах Руским попом свою слоужбу служити, а в Руских церквах капланом, Литва же и Русь за то не изымася»[774]. Несоответствие данной записи реальным событиям говорит о том, что владычный летописец либо выдавал желаемое за действительное, либо уже был уверен, что отказ Руси от унии - дело решенное. Строительство Евфимия в Новгороде после заключения мира с Москвой приобретает победный характер. Расписываются фресками церкви святого Николы в Вяжиском монастыре и владычная палата. Кроме того «архиепископ Еуфимии постави церковь каменну святыи Борис и Глеб, на старой основи, во Околотке, и быша ему пособници Новгородцю)[775]. Примерно в это же время в Новгороде была написана икона «Битва новгородцев с суздальцами», на которой изображены те же святые Борис и Глеб, ведущие на бой новгородское войско. В иконе есть еще одна особенность - в центре размещена сцена посольства, хотя в раннем летописании ничего не говорится о переговорах во время новгородско-суздальской войны. Таким образом, взяв за основу сюжет из истории, иконописец переработал его в соответствии с заказом архиепископа. Замысел создателя и заказчика иконы запечатлеть современные им события, подчеркивают и одежды изображенных людей, соответствующие новгородской моде XV в. - свиты, опашни. Святые Борис и Глеб выступают на иконе покровителями новгородцев в войне за православную веру, следовательно, утверждают победу Новгорода в этой войне. В это время в Смоленске, еще сидя в тюрьме, Симеон Суздальский написал повесть о том, как «римский папа Евгений составил осьмый собор со своими единомышленниками», в которой всячески очернил митрополита Исидора. В частности, Симеон писал о «насилиях» митрополита Исидора над Авраамием Суздальским. Последующие события позволяют понять это стремление оправдать суздальского епископа, свалив всю ответственность за подписание унии на митрополита. Согласно «Повести» Симеона Суздальского, Исидор не сомневался, что на Москве утверждение унии пройдет вполне гладко. Еще в Италии митрополит утверждал, что великий князь «млад есть и в моей воли есть»[776]. Исидор приехал в Москву на вербной неделе и попытался ввести новые порядки в московских церквах - «начат поминати в молитвах Евгениа папу римьскаго»[777]. Однако великий князь успел подготовиться к приезду митрополита-униата. «Князь же великы собрав своея земля епископы, архимандриты и игумены, и всех книжник, и много превшеся с ним (с Исидором - О.К.), и упревше его от божественых писании»[778]. То есть, своей волей московский князь собрал высших церковных иерархов Руси на диспут с Исидором. Сохранился источник 1461 г. под названием «Слово избранно от святых писаний, еже на латыню и сказание о составлении осьмого собора латыньскаго, и о извержении Сидора Прелестнаго, и о поставлений в русской земли митрополитов, о сих же похвала благоверному князю Василию Васильевичу всея Руси»[779]. В нем прямо подтверждаестя, что отвержение унии на Руси совершилось по воле московского великого князя: «Достоит же удивитися разуму и великому смыслу Великаго Князя Василия Васильевича; понеже о сем Исидоре митрополите вси умолчаша князи и бояри и инии мнози, еще же и паче епископы русские вси умолчаша и воздершаша и уснуша; един же сей богомудрый и христолюбивый Государь Великий Князь Василий Васильевич позна Исидорову прелесть пагубную, и скоро обличив, посрами его, и в место пастыря и учителя злым и губительным волком назва его. И тако вси упископы рустии, иже быша в то время тогда на Москве, возбудишася, и князи, и бояре, и велможи, и множество християн тогда воспомянуша и разумеша законы греческия прежа сиа и начата глаголати Святыми Писании и звати Исидора еретиком. И тако Князь Великий Василий Васильевич возрадовася о согласии епископов своих и князей, и бояр, и всех православных християн»[780] [781]. Если принять на веру сообщение Ермолинской летописи, что собранные великим князем священнослужители переспорили Исидора, то есть, доказали неправомерность унии с католичеством, становится непонятным, зачем в таком случае великий князь приказал схватить митрополита: «поимаше его, посадиша у Михайлова Чюда» . Очевидно, что идеологическая победа осталась за Исидором. Однако московские князья уже со времен Дмитрия Донского не стеснялись подвергать аресту церковных иерархов. Великий князь силой сместил митрополита Исидора, тем самым, отказавшись принять унию. Активных выступлений московского духовенства против митрополита не было. Более того, Исидора просили отречься от унии и на этом условии остаться на посту митрополита. Видимо, высшие церковные иерархи осознавали перспективу принижения роли митрополита при великом князе в случае разрыва с патриархией. Но и заступиться за Исидора перед великим князем никто не решился. На следующий год Исидор сумел бежать из Москвы в Тверь (а возможно побег ему подстроил сам великий князь, не решившийся применить к митрополиту более крутые меры). Тверской князь Борис тоже засомневался, как следует поступить с опальным митрополитом. На всякий случай он Исидора арестовал - «за приставы посади». Но вскоре отпустил, видимо получив на этот счет инструкции из Москвы. Исидор поехал в Литву к князю Казимиру. На этом его карьера митрополита всея Руси закончилась. Архиепископ Евфимий II победил в своей войне за правую веру. Вскоре на Москве вспыхнула новая распря между князьями Дмитрием Юрьевичем Шемякой и великим князем Василием. Шемяка обратился за помощью к Новгороду, однако Евфимию II в это время было не выгодно нарушать мир с московским князем, купленный столь дорогой ценой. Новгородцы ответили беглому князю уклончиво: «хощешь, княже, и ты к нам і /Л поедь, а не восхошь, ино как тобе любо» . Дмитрий Шемяка предпочел не приезжать. В 1442 г. Евфимий продолжил беспрецедентное церковное строительство в Новгороде: «постави архиепископ владыка Еуфимеи церковь камену святого Николу в своем дворе. Того же лъта поставиша церковь камену святого Прокопья на Белой. Того же лета постави архиепископ владыка Еуфимеи поварьне камены и комнату каменну в своем дворе»164. В это же время город пострадал от сильного пожара: «бысть пожар в Плотьничьском конце: загореся от Щитнои улице мая в 4, и погоре половина Конюховы улице и Запольская вся, и за город прешед, погоре до Онтонова манастыря. И пакы, того же месяца мая 11, на память священномученика Мокиа, загореся на Подоле, и бысть пожар лют и пакости людем много, и церквии каменых огоре 12, и христьяньскых душ бог весть колко погоре, и конец весь погоре до святого Георгиа, и ту преста на Лубянице. И по мале времене, того же месяца, погоре Заполье Микитины улице, и бысть пакость людем велика, кои вносилися к ним с животы своими. Си же пожары бывают грех ради наших, да ся быхом покаяле от злоб своих. В то же время людие от скорби тоя великыя пожарныя, похвативше люди, глаголюще от ярости смушени: «в тайне ходите и людем не являйтеся, и зажигаете град, и людей губите»; и овех на огне сожьгоша, а иных с мосту сметаша. А бог весть, НЧЛ. С. 437. 104 НПЛ. С. 423. испытая сердца человеческая, право ли есть глаголющаа» . В Воронцовском списке Новгородской первой летописи сохранился характерный комментарий событий. После слов «в тайне ходите и людем не являйтеся, и зажигаете град, и людей губите» летописец добавил: «диаволи есть глаголюще, а бог весть испытания человеческая»[782], то есть, люди были обвинены и казнены по наущению дьявола, а Бог ведает их страдания. В летописном сообщении обращают на себя внимание необычные обвинения погорельцев в поджигательстве и их казнь. А.В. Петров выдвинул гипотезу, что «обвинить в разжигании пожара людей, ранее от него же пострадавших, можно было лишь исходя из традиционных воззрений на огонь и пожары. Эти люди чем-то прогневили огненную стихию, и именно их она преследует, попутно губя и невиновных. Спасаясь от мстительного пламени, беглецы привели за собой огонь туда, где не было пожара... Чтобы умилостивить священную стихию огня, гонявшуюся по городу за своими «обидчиками», некоторых из них, кого считали наиболее «провинившимися», «выдали» ей, осудив на смерть в пламени костра»[783]. Известно, что с моста в Новгороде сбрасывали людей, нарушивших закон, а казни через сожжение подвергали колдунов, причинивших своими действиями какой-то вред новгородцам. Вспомним, какое обвинение предъявили погорельцам: «в тайне ходите и людем не являйтеся, и зажигаете град, и людей губите». Слова «в тайне ходите» можно понять как обвинение во враждебном колдовстве. Именно те погорельцы, которых по какой-то причине посчитали колдунами, были сожжены. C моста же, вероятно, были сброшены те, кого (опять же по неизвестной нам логике) обвинили в прямом поджигательстве чужих дворов. Впрочем, возможно, в реку сбрасывали для проверки - колдун или нет (утонет - значит простой человек, удержится на воде со связанными руками - значит колдун). Неизвестно, отреагировал ли как-то владыка на нехристианскую расправу над «поджигателями». В это время Евфимий II был занят постройкой церкви святого Спаса в Преображенском монастыре в Русе. Новгородская летопись подробно рассказывает о приезде архиепископа в этот город, торжественном богослужении в заново отстроенной церкви и о богатом вкладе владыки в монастырь: «похвала архиепископу от людии, приходящих в дом святого Спаса и възирающим на церковь и глаголющим: «благословен бог, иже положив на сердце господину нашему создати храм святого Спаса высочайше первой». И добре ю украси, и иконы на злате добрым писаньем устрой, иныя потребныя места добре сверши, якоже подобает церкви на красоту, и церковныя служебныя сосуды серебреныя створи, и иныя сосуды серебряныя устрой на потребу манастырю»[784]. Особое внимание новгородского владыки к Pyce можно объяснить развитием в городе солеварения. Немалый процент земель, на которых устраивались солеварни, принадлежал новгородским церквям и монастырям. Крупные владения в Pyce принадлежали Юрьеву монастырю и другим новгородским духовным и светским феодалам. Посадские люди платили им как натуральный оброк (солью), так и денежный, о чем сохранилось свидетельство в писцовой книге Шелонской пятины 1497—1498 гг. Согласно этому источнику в Руси были «дворы» следующих новгородских монастырей: Никольского Неревского, Никольского Вежитцкого, Никольского Косинского, Святой Варвары, Воскресенского с поля, Никольского Людогщенского, Юрьева, Успленского с поля, Онтонова, Никольского Вишерского. В одном только Минине конце Русы располагалось «манастырьских и церковных 180 дворов»[785]. Кроме того, Юрьев монастырь, Михайловский на Сковородке и Лисицкий монастыри владели «пожнями» под Русой. Соляной промысел не только приносил большие доходы, но и снижал зависимость Новгорода от поставок немецкой соли. А последнее обстоятельство в начале 40-х годов приобрело первостепенное значение, так как стабильность, сохранявшаяся до того в русско-ливонских отношениях, была нарушена. Орден начал готовиться к войне против Новгорода. Возможно, одной из причин для войны послужило неприятие Новгородом унии. На ливонском съезде в Пернау в 1443 г. было принято решение о закрытии новгородской торговой конторы. Когда немецкие купцы покидали Новгород, церковные власти города отказались принять ключи от немецкой церкви и двора, то есть, Евфимий II поступил вопреки сложившимся во времена его предшественников обычаям. Раньше такого не случалось даже в случае войны с немцами. Неприятие архиепископом униатского католического мира перевесило даже выгоды от торговли с Ганзой. В то же время владыка Евфимий продолжал тратить деньги на строительство церквей и благоустройство владычного двора. Были построены духовница и сторожня. Возможно, строительство «сторожни», то есть помещения для сторожей у въездных ворот владычного двора объясняется еще и желанием Евфимия обезопасить свои владения от непрошеных гостей. По мнению И.В. Антипова «владычный двор - не крепость, а прежде всего, монастырь, замкнутая структура, основные составляющие части которой - храмы, жилые и парадные помещения, а также хозяйственные постройки... Владычный двор... не был предназначен для обороны от внешних врагов, доказательством чему - многочисленные ворота, ведущие в различные части двора. Сторожа, помещавшиеся в сторожне, вероятно, были нужны для охраны Владычного двора во время внутренних конфликтов, нередких в Новгороде XV в.»[786] Забота владыки о безопасности своего двора от возможных возмущений новгородцев свидетельствует, что авторитет Евфимия среди простых новгородцев падал. Предшественники Евфимия на владычном престоле не предпринимали подобных мер для своей охраны от сограждан. В 1445 г. Орден начал войну против Новгорода. Предложение о помощи со стороны литовского великого князя Казимира новгородцы отвергли. Казимир в это время находился в «розмирье» с московским князем, Новгород же, видимо, надеялся на поддержку Москвы. Очевидно, что негативное отношение владыки Евфимия к униатской Литве во многом повлияло на политику Новгорода. Сам владыка в это время продолжал свою программу восстановления старых новгородских святынь: «заложи манастырь святого Георгия в Городке, и стену каменую понови, и церковь святого Георгия понови и подписа, идеже отпало, и покры ю чешуею, и бысть христьянам прибежище» . Действия владыки соединяли в себе военные приготовления на случай осады Старой Ладоги, и работы по восстановлению обветшалых фресок XII в. в церкви святого Георгия. Это была одна из первых реставраций в истории древнерусской живописи. Следующий, 1446 г., был особенно тяжел для новгородцев. Тверской князь пограбил новгородские волости, переговоры с Орденом закончились неудачей, а в Новгородских землях начался голод - отчасти из-за неурожаев, отчасти из-за торговой блокады. C июля 1442 г. Орденом был наложен запрет на вывоз зерна из Ливонии в Новгород. В 1443 г. этот запрет возобновился. Летопись рисует страшные картины народных страданий: «толко слышати плачь и рыданье по улицам и по торгу; и мнозе от глада падающе умираху, дети пред родители своими, отци и матери пред детьми своими; и много разидошася: инии в Литву, а инии в Латиньство, инии же бесерменом и Жидом ис хлеба даяхуся гостем. А в то же время не бе в Новъгороде правде и праваго суда, и въсташа ябетници, изнарядиша четы и обеты и целованья на неправду, и начаша грабити по селам и по волостем и по городу; и беахом в поруганье суседом нашим, сущим окрест нас; и бе по волости изъежа велика и боры частыя, криць и рыдание и вопль и клятва всими людьми на старейшины наша и на град наш, зане не бе в нас милости и суда права» . Словно не замечая бедствий новгородцев, владыка Евфимий продолжал тратить деньги на церковное строительство: «постави архиепископ Еуфимеи церковь камену святого Еуфимья теплую у себе в сънех, и подъписа и иконами украси; а все то зделано в четыре месяци. Того же лета поставиша княжанци [787] [788] церковь камену святых Мироносиц на старой основе. Того же лета поставиша в Pyce церковь камену святым Дмитрии» . Создается ощущение, что архиепископ жил какой-то оторванной от реальности жизнью, не заботясь о внутренней политике, которую должен был бы контролировать во многих вопросах, в первую очередь, в судебных делах. Но владыка ограничился лишь заказом нравоучительных изображений во владычной палате. В нише при входе в палату был изображен Спас - верховный судья. В руке его было изображено раскрытое Евангелие с текстом: «Не на лица судите, сынове человеческие, но праведен суд вершите, ибо каким судом судите, таким будете судимы». Это было постоянное напоминание светским и духовным магистратам Новгорода, собирающимся в палате, о том, что Бог видит все их поступки, и на Страшном суде они ответят за все неправедные дела, творимые на земле. Видимо, архиепископу казалось, что этой меры достаточно для исправления «неправды» в новгородском суде. Положение Новгорода оставалось незавидным. На помощь Москвы можно было не рассчитывать - там вновь шла борьба между князьями Дмитрием Шемякой и Василием Васильевичем. На короткое время в 1446 г. престол захватил Дмитрий Шемяка. Новый великий князь пригласил в качестве местоблюстителя митрополичьей кафедры рязанского епископа Иону. Как отреагировал на это новгородский владыка неизвестно. В этом же 1446 г. тверской князь продолжал разорять пограничные новгородские земли, а шведы напали на Двину. Впрочем, двиняне сумели отбиться и даже прислали в Новгород пленных шведских воевод. Архиепископ Евфимий сам «поеха за Волок благословити новгородчкую отцину и свою 174 архиепископью и своих детей» . В отсутствии владыки в Новгороде поднялась «монетная смута»: «начаша людие денги хулити серебряныя», «бе денежикам прибыток, а сребро пределаша на деньги, а у денежников поимаше посулы»[789] [790] [791]. В городе по- прежнему был дорог хлеб, и недовольством голодного народа умело воспользовались некоторые бояре. Посадник Секира собрал вече и разыграл спектакль разбирательства «дела фалынимонетчиков». Он напоил денежного мастера Федора Жеребца и начал выпытывать у того «на кого еси лил рубли?»[792] [793] [794] Федор оговорил восемнадцать человек. По его речам озлобленное вече, направленное посадником, «иных с мосту сметаша, а иных домы разграбиша, и ис церквей вывозиша животы их, а преже того по церквам не 177 искали» . Очевидно, что недовольство народа перешло предел, раз даже из святых церквей вывезли имущество осужденных, вопреки обычаю. Между тем бояре, которых летописец прямо называет «бесправдивыми», продолжали натравливать новгородцев на неугодных им людей: «того же Федора начата... 178 научати говорить на многих людей, претяще ему смертью» . Протрезвившись, Федор ужаснулся содеянному и признался, что «на всех есмь лил и на вси земли, и весил с своею братьею ливци». Признание вызвало у горожан «сетовании мнози, а голодники и ябедники и посулники радовахуся, тол ко бы на кого выговорил». Самого Федора казнили, а «живот его в церкви раздели и разграбиша»[795]. Раздел имущества преступника между церквями было жестом раскаяния. Новгородцы, осознав, как жестоко их обманули, подняли «мятеж велик». Главный виновник смуты посадник Секира «оттоле разболеся и оумре»[796]. Возможно, летопись просто умалчивает об истинных причинах смерти посадника. Новгородская первая летопись уточняет размеры выгоды, полученной властями города от «монетной реформы»: «посадник и тысячкыи и весь Новъгород уставиша 5 денежьников, начата переливати старый денги, а новый ковати в ту же меру, на 4 почки таковых же, а от дела от гривны по полуденги; и бысть христьяном скорбь велика и убыток в городе и по волостем»[797]. Снятию напряжения в Новгородской земле способствовало неожиданное чудо: «генваря в 3, бысть облак тученосен и з дождем, и паде вкупе пшеница и рожь и жито на поле и на лесе от града за 5 верст, вдале от Волховца и до Мьсте реке на 15 верст; людье събравше елико кто изобрет, и принесоша в град; гражане же стекошася видити сие преславное чюдо, откуду и како бысть» . Очень кстати вскоре после хлебного дождя в Новгород вернулся владыка Евфимий. Из его действий после приезда летопись упоминает освящение теплой церкви святого Евфимия. В дальнейшем архиепископ начал уделять больше внимания не только церковным делам своей епархии, но и социальнополитическим вопросам. Именно в это время в Новгороде была создана «Повесть о посаднике Щиле», в которой затрагивалась волнующая новгородцев тема - возможно ли спасение для грешной души ростовщика. Видимо, богатых ростовщиков среди бояр и житьих людей было много. Даже некоторые церкви были построены ростовщиками «от лихвенного собрания». В Повести было предложено компромиссное решение - спасение для ростовщика возможно, но через богатые вклады на помин его души. В 1447 г. Новгород заключил мир с Псковом. Псковичи в это время отказали в мире Ордену, прислали в Новгород посольство и «взяша с новгородци мир по старине». После чего новгородцы переманили к себе на службу удачливого князя Александра Васильевича Чарторыйского, который до этого служил Пскову. Под началом князя в начале июля 1447 г. возле устья реки Наровы произошла битва с немцами, закончившаяся победой новгородцев. 25 июля был заключен договор о мире Новгорода с Ливонским орденом сроком на 25 лет, «по благословению архиепископа Великого Новгорода и Пскова владыки Евфимия» . В этом же году «езди владыка Еуфимий на городок на Яму, и заложиша городок нов, камен, охабень болши перваго» . То есть, архиепископ наконец- то озаботился укреплением оборонительных сооружений Новгородской земли. [798] [799] [800] B 1448 г. Русская церковь официально порвала связь с патриархией через решение об автокефалии. Василий Темный созвал собор русских епископов, на котором был избран митрополит Иона, «первый своими епископы на Москве» . Вероятно с целью заручиться поддержкой новгородского владыки, митрополит Иона официально отменил решение Исидора о самостоятельности псковской церкви от новгородского архиепископа. Псковский архимандрит упоминается в летописях до 1442 г., но, возможно псковская архимандрития продолжала существовать и дольше, поскольку владыка Евфимий приехал в Псков только в 1449 г., после 14-летнего «розмирья». Однако полного возврата к прошлому не произошло. Архиепископ вынужден был признать особый статус псковской церкви в составе новгородской епархии. В 1449 г. в подъездную процедуру новгородского владыки в Псков официально было включено соборование. Подробное описание процедуры соборования в Псковской третьей летописи свидетельствует, какое огромное значение придавали этому событию в Пскове. На третий день своего приезда владыка «сбороваше в домоу святыа Троица, и сенедикт чтоша: злыа проклята, который хотят дому святей Софии и домоу святей Троици и Великому Новугороду и Псковоу зла, а благовърным князем, лежащим в домоу святей Софии и в домоу святей Троици, тем пеша вечноую память, тако же и инем добрым людем, которыа положите своа главы и кровь свою прольаша за домы божиа, за православное христианство... а живоущим окрест святъи Софии в Великом Новегороде, тако же и окрест святыа Троица во Псков, а тем пеша многа лета»[801] [802]. Отныне новгородского владыку стали титуловать архиепископом Великого Новгорода и Пскова. Именно к этому времени относится найденная археологами печать со следующей записью: «Еуфимии архиепископа Великого Новагорода и Пскова» . B 1449 г. начался затяжной конфликт Новгорода и Москвы, митрополита Ионы и владыки Евфимия из-за Дмитрия Шемяки. В Летописи Авраамки записано, что князь Дмитрий Юрьевич Шемяка в 1449 г. приехал в Вишеру, «ту стал, и к архиепископу владыце Еуфимию и в Новъгород от себе послал Ивана Яковлича, чтоби княгыню приняли и сына Ивана. И владыка Еуфимий и Великый Новгород принята княгиню великую Софью и сына Ивана в честь и въеха в осенине в Юрьев монастырь» . Сюда же, судя по посланию митрополита Ионы, Шемяка отправил на сохранение свою казну. После падения Галича в 1450 г. и сам Шемяка бежал в Новгород. Дмитрий Шемяка потерял к тому времени все - не только недолгое великое княжение, но и свое Галичское княжество. Однако в Новгороде продолжали признавать Дмитрия великим князем. 2 апреля 1450 г. Дмитрий Юрьевич «челова крест к Великому Новгороду, а Великий Новгород челова крест к великому князю Дмитрию заедино». По мнению новгородцев, на Руси в то время было два великих князя - Василий Васильевич и Дмитрий Юрьевич. Под 1450 г. летопись Авраамки сообщает: «почал владыка Еуфимий детинец покрипливати (производить починку - О.К.) и поставил на городе часозвон»[803] [804]. Возможно, починка детинца была стимулирована угрозой со стороны Москвы. Митрополит Иона направил в Новгород грамоту, в которой потребовал, чтобы Евфимий и новгородцы не общались с Шемякой, поскольку он отлучен от церкви. Новгородский владыка с достоинством ответил, что и «преже того русские князи приезжали в дом святой Софеи в Великий Новгород и честь им воздавали по силе, а прежние митрополиты таких грамот с тягостию не посылывали»[805]. Основание для подобного противления воле митрополита у Евфимия было законным. В уложении князя Всеволода о церковных судах и людях в числе изгоев, о которых должна заботиться церковь, названы оставшиеся без княжеского удела князья[806]. Приняв к себе Дмитрия Шемяку с семьей, Евфимий действовал по закону, установленному одним из великих князей. Митрополит Иона направил ответное послание к архиепископу Евфимию, в котором писал: «Ты говоришь, будто я называю в своей грамоте князя Дмитрия моим сыном: посмотри внимательнее на грамоту; так ли там пишется? Сам он отлучил себя от христианства, сам положил на себя великую тягость церковную - неблагословения от всего великого Божия священства. Дал клятву не мыслить никакого зла против великого князя - и ей изменил. Ты видел эту грамоту. Как же после того можно мне именовать его своим сыном духовным? Итак, как прежде, так и теперь пишу к тебе, что я с прочими владыками почитаю князя Дмитрия неблагословенным и отлученным от Церкви Божией. Ты пишешь еще, что и прежде Святая София и Великий Новгород давали убежище у себя гонимым князьям русским и по возможности оказывали им честь; однако ж прежние митрополиты не присылали грамот с таким тяжким наказанием. Но скажи мне, сын мой, какие князья причиняли столько зла своим великим князьям, нарушив крестное целование, или какие князья, оставив жену свою, детей и все имущество в Новгороде, ходили по великому княжению проливать кровь христианскую? Как прежде этого не бывало, так прежние митрополиты не посылали грамот с такой тяжестью». Не смотря на давление со стороны митрополита, новгородский владыка не отказал князю Дмитрию Юрьевичу в убежище. Но при этом никакой реальной помощи Шемяка от Новгорода не получил. Возможно, в Новгороде оценивали шансы Шемяки достигнуть великого княжения как очень невысокие. А возможно, Новгород просто продолжал придерживаться старой тактики явного невмешательства в дела московского князя, в то же время поддерживая его противника для затягивания смуты. Ведь слабость Москвы была выгодна Новгороду. Шемяка покинул Новгород в 1451 г. В Житии Михаила Клопского приводятся любопытные подробности пребываня князя Дмитрия Шемяки в Новгороде. «Приехал тогды князь Дмитрей Юрьевич в Новъгород и приехал на Клопьско к Михаилу благословится. «Михайлушко, бегаю своей отчине, и збили мя с великого княжениа!» И Михаила рече ему: «Всяка власть дается от бога!» — «Михайлушко, моли бога, чтобы мне досягнути своего княжения». И Михаила рече ему: «Княже, досягненій 3-лакотнаго гроба!» И князь, того не рядячи, да поехал досягать великого княжения. И Михаила рече: «Всуе тружаешися, княже, чего бог не даст». И не бысть божиа пособиа князю» . Не взирая на предостережение, тем же летом князь отправился в поход на Устюг. Два года длилась последняя война Дмитрия Шемяки. Зимой 1452/53 г. князь вернулся в Новгород (по новгородским сведениям, «из Заволочья»): «приеха князь великый Дмитрей Юрьевич и стал на Городище»[807] [808]. Начались переговоры Новгорода с Москвой о выдаче Дмитрия Юрьевича, доходящие до угроз митрополита Ионы владыке Евфимию. Однако архиепископ Шемяку не выдал. Во время политического конфликта с Москвой ушел в монастырь новгородский посадник Василий Степанович Своеземцев, весьма богатый и уважаемый великим князем боярин. Согласно его житию, «тревоги и неправды» при союзе Новгорода с Шемякой настолько возмущали совесть богобоязненного посадника, что он удалился из Новгорода в Важский край, где у него были обширные наследственные угодья. Еще будучи светским человеком, Василий Степанович основал в своих владениях Пинежский городок и построил много храмов: Рождества Христова на Химаневе, Рождества Богородицы на Усть-Путе, Предтечи на Леде и несколько других. По всей видимости, Своеземцев действительно был глубоко верующим человеком. В какой-то момент он не смог продолжать политическую карьеру, поскольку это противоречило заветам православия. На Ваге Своеземцев основал монастырь в честь евангелиста Иоанна, где и принял постриг с именем Варлаама. Бывший посадник, а отныне игумен щедро отписал своей обители села и угодья. В последствии он стал широко известен в Новгородской земле своими иноческими подвигами. В 1453 г. в Новгороде умер беспокойный князь Дмитрий Шемяка. Разные слухи ходили о смерти Дмитрия Юрьевича. Говорили, что Шемяка был отравлен по приказу Василия Темного. В 1987 г. советские ученые провели медицинскую экспертизу останков Шемяки. Было доказано, что его отравили МЫШЬЯКОМ . В Житии Михаила Клопского приводится предсказание святого Михаила о смерти князя: «И приехал опять князь на Клопьско манастыря кормить и Михаиле. Накормил и напоил старцов. И Михаилу дал шубу, с себе снем. И почали князя проводить с манастыря, и Михаила князя за голову погладить да молвит: «Княже, земля вопиет!». И трижды молвить. И молвит князь: «Михайлушко, хочю во Ржову ехати Констянтинову на свою вотчину». И рече ему Михайло: «Княже, не исполниши желания своего». Аже князь канун Ильина дни преставися»[809] [810] [811]. Два раза Дмитрий Шемяка приезжал к Михаилу Клопскому за советом. Судя по житию, предсказаниям Михаила князь не внял. Однако на прощание Шемяка подарил Михаилу шубу со своего плеча (обычно такой подарок означал награду за верную службу). Вероятно, в житие, составленное уже после присоединения Новгорода к Москве, не вошли сведения о какой-то помощи Михаила Клопского Шемяке. Архиепископ Евфимий II в это время был занят псковскими делами - опять начались трения с псковичами из-за владычных земель. Разгорелась борьба за территорию в районе реки Желчи. В 1453 г. новгородский владыка приехал в Псков со своим очередным визитом: «в 3 день своего приезда сверши сбор в святей Троици, на память сбор святого Иоана Предотечи, и сенедикт чтоша, и подъезд свои взем, и выеха изо Пскова, и проводиша его с великою честью, а он сверши яко же и прежний архиепископы его братья». Летописец далее записал: «Тогда владыка Еоуфимии у Пскова взя Ремдоу, 196 ремедскую водоу в свою владычькину» . На следующий год в новгородской летописи было помещено сообщение о разорении турками Константинополя. Из бывшего центра православия в Псков приехал за «милостыней» митрополит Игнатий. Псковичи много «чтиша и дариша его; и пребыв 4 недели, поеха в Новъгород». Как встретили посланца патриарха-униата в Новгороде, летописи умалчивают. Лишь в житии Евфимия II упоминается, что новгородский владыка посылал богатую милостыню в Цареград. В Новгороде владыка Евфимий продолжал церковное строительство. В 1455 г. он «поставил колоколницю каменну у стени Софьи» и каменную церковь святого Ильи на Славне «на старой основе»[812] [813]. Кроме того, в это же год «срубиша церковь древяну святого Олексея человека Божия, повелением владыкы Еуфимиа» . В Новгородской третьей летописи сообщение о строительстве деревянной церкви святого Алексея сопровождается комментарием: «по чудеси». Сохранилось «Сказание о руке Алексия - человека Божия в Новгороде», известное в нескольких списках XVII- XVIII вв. Содержание его весьма интересно и заслуживает внимательного анализа[814]. В Сказании повествуется о неком новгородском купце, приехавшем в Рим и похитившим в церкви руку от нетленных мощей Алексия человека Божия. На обратном пути до Новгорода корабль, на котором плыл купец, «ста недвижим на едином месте». Купец, раскаявшись в содеянном, поведал всем о своем поступке. Купца едва не сбросили в воду, однако все же решили «метнути жребий паче всех о тебе за дерзость твою к преподобному или о руце оной, взятей тобою, да не вся погибнем того ради». Жребий выпал на руку и ее сбросили в воду, о чем купец весьма горевал. «Корабль же воздвижеся и поплове скоростию по водам морским, яко дух бурный и силный» А в это время в Новгороде на дворе купца «явися она честная рука вскипением в кладязи у дожни, како же прежде кладязю не бывшу». Вскоре купец вернулся домой, и испуганные домочадцы поведали ему о чудесном явлении. Обрадованный купец «позна руку праведничю, взятую им от телеси святаго человека Божия Алексия в Риме, и на пути вверженую в море». Купец обратился к архиепископу и рассказал о чуде. Владыка «повеле звону велику быти, дондеже собор священных собрася. И тако со кресты шедша, узреша вси преславная и дивная видения: кладязь неископанныи и руку плавающю... Святая же она рука тогда милостию Божиею тогда многи целбы сотвори. Потом же архиепископ, святив воду над кладязем онем, и святую руку взем, несе во святую и великую церковь Святыя Софеи. И пребываше ту неоскудевающи от целеб во славу Божию, дондеже создана бе церковь во имя святаго и праведнаго Алексия человека Божия на месте дому купца оного, идеже кладязь вскипе и праведная рука человека Божия явися. И тако честная она рука преложена бысть, источающи паки преславная исцеления в славу Христа Бога нашего». Время действия повести, несомненно, отличается от даты ее литературной обработки и записи. Житие Алексея человека Божия было известно на Руси, видимо, с XI в. Сюжет чудесного перенесения предмета, уроненного в воду, на дальнее расстояние и явления его в колодце хорошо известен новгородской литературе с XIV в. Стефан Новгородец в своем хождении упоминает ковш («пахирь»), уроненный русскими паломниками в Иордан и выловленный в колодце храма святой Софии в Константинополе. Сюжет со жребием на море еще более древний, вспомним новгородские былины о купце Садко. Такая перекличка литературных и фольклорных источников свидетельствует о том, что Сказание о руке долгое время бытовало в устном пересказе. Церковь святого Алексея, упоминаемая в Сказании, это явно церковь, стоящая за валом Окольного города в Тонкой слободе на самой границе Людина конца. Церковь была деревянной, в летописях она неоднократно упоминается с 1340 г. в связи с пожарами. В 1391 г. Людин конец очередной раз погорел «до святого Алексеа, и згоре церквии древяных 7, а каменых 4 церкви огореша»[815]. Вероятно, в пожаре сгорела и церковь святого Алексея, по какой-то причине не возобновлявшаяся до 1455г. НПЛ.С.384. А.А. Турилов подверг сомнению гипотезу о том, что деревянная церковь, отстроенная владыкой Евфимием в 1455 г., «по чудеси» это и есть храм святого Алексия из Повести: «Упоминание церкви встречается в летописях и значительно ранее - начиная с 1340 г. (Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.-Л..1950. С. 351,384,460), соответственно, ее постройка отодвигается еще далее в глубь XIV в., а связь с купеческой усадьбой становится проблематичной»[816]. Однако известны случаи, когда светская постройка возникала на месте бывшей церкви. Так в Пскове в 1420 г. во время мора, «посадники псковъскыя и весь Псков начаша искати священного места, где была первая церков святыи Власеи, а на том месте, стояше двор Артемьев Воротове, и псковичи давше ему сребро и, спрятавше двор, обретоша престол. И на том месте в един день поставиша церковь во имя святого всемилостиваго спаса»[817]. Возможно, после пожара рядом с погоревшей церковью святого Алексия или даже захватив часть церковной земли, была отстроена купеческая усадьба. В 1455 г. владыка восстановил церковь, быть может, «откупив» землю у хозяина усадьбы. Дальнейшая судьба реликвии неясна. Не смотря на чудо, культ святого Алексия не развился в Новгороде. И это не удивительно, если обратиться к Житию святого. Алексей, сын римских патрициев, роздал все, что имел, нищим, а сам избрал путь добровольной нищеты. Богатейшим новгородским купцам и боярам едва ли были близки такие идеи. Однако если предположить, что некий купец действительно привез в Новгород из Рима мощи, добытые незаконным путем, становится понятным, почему потребовалось «чудо», чтобы узаконить их появление в городе. Архиепископ Евфимий просто не мог упустить случая в очередной раз утвердить идею богоизбранности Новгорода. В 1456 г. великий князь Василий Васильевич Темный, окончательно утвердившийся на престоле, пошел войной на Новгород. Служебный князь Александр Чарторизский промедлил выступить против московских войск. Решающее сражение новгородцы проиграли и прибегли к испытанному средству - откупу. Посольство во главе с владыкой Евфимием отправилось к великому князю в Яжелбицы «и добиша челом владыка Еоуефимеи и посадники новогородскии и тысятцкии и послов псковский за Великии Новъгород пол девять тысящи рублев серебром. И князь великои владычне благословение и челобитье приат, и посадников новогородскых и тысятцких и послов псковъскых и всего Велико Новагорода, своеа вотчины, и мир им приконча, послины и оброкы великому князю по старине; а новогородци крест целоваша к великому князю Иваноу Васильевичу за вси свои пригороды и за вси свои волости по старине»[818]. Великий князь прислал в Новгород своего сына Юрия, и «владыка и Новгородчи дата ему честь велику и дары мнози»[819]. Князь Юрий прожил на Городище две недели, после чего уехал в Москву. Князь Александр Чарторийский сразу же после заключения мира уехал из Новгорода в Псков. Летопись Авраамки уточняет, что не по своей воле - «выгнаша Новгродци князя Олександра Черторыского из Новагорода, рек: перевет ли не вем держел еси к Низовцем и Pycy нас взяша»[820]. Подозревать князя Александра в «перевете» к Василию Темному не следует, особенно если вспомнить, что по приказу великого князя был отравлен тесть Чарторийского - Дмитрий Шемяка. Позже князь Александр отказался присягать Василию Васильевичу даже ради княжения во Пскове. Похожее на предательство поведение князя Александра во время войны новгородцев с москвичами проясняет летопись Авраамки, в которой под 1456 г. записано: «тогда же преставися княгиня Марья княжна Олександра Черторыского, а дчи князя Дмитрия Юрьевича, положена бысть в манастыре у святого Георгия, в притворе в Юрьеве монастыре, в пяток на Федоровой недели»[821]. Молодой жене князя Александра было всего 17-18 лет, ее внезапная смерть следом за отцом выглядела весьма подозрительно. Возможно, князь Александр получил известие о неожиданной болезни или смерти жены, оттого и промедлил с выступлением против московского князя. Но более вероятно, что в промедлении Черторийского виноваты сами новгородцы, разделившиеся на два несогласованно действовавших отряда, вместо того чтобы выполнять приказы ими же нанятого для ведения боевых действий князя. Вдова Шемяки княгиня Софья уехала из Новгорода после Яжелбицкого мира в Литву, куда раньше уже уехал ее сын Иван. По условиям договора с Москвой Новгород обязывался отныне не принимать к себе никого из рода Шемяки. Впрочем, несмотря на фактическое изгнание из Новгорода семьи Шемяки, с князем Чарторизским и со Псковом отношения владыки Евфимия остались мирными. В 1457 г. архиепископ приехал в «дом святыа Троици», «при князи псковском Александре Васильевиче, в той день и литоургию съвръши в святки Троици и сборова и подъезд взем» Архиепископ пробыл в Пскове 13 дней. Это был последний приезд владыки Евфимия в Псков. На следующий год «преставися преосвященный архиепископ Великого Новагорода и Пскова владыка Еоуфимеи, месяца марта 11, на память святого отца нашего Софрониа»[822] [823]. За год до смерти архиепископ успел построить еще три церкви - имени святого Иоанна Богослова на Вежищах, Всех Святых и Успения Богородицы на торгу в Новгороде, Иоанна Златоуста на Лисичьей горке. Житие Евфимия II подробно рассказывает о последних днях архиепископа. При наступлении Великого поста Евфимий оставил Новгород и затворился в своей келье в Лисицком монастыре. Перед смертью Евфимий написал грамоту митрополиту Ионе с просьбой «сложить» с него «нелюбие» и благословить перед кончиной. Митрополит в ответном письме - прощальной грамоте написал: «Напоминаем тебе, сын мой, что ты стал было поступать слишком просто: того, кто отлучен был нашим смирением за преступления, вы принимали у себя, того удостоивали своего благословения. И ты, сын мой, принеси покаяние в том пред Богом». При этом Иона повелел: если прощальная грамота прибудет после кончины новгородского владыки, прочитать ее над его гробом. Евфимий умер 10 марта 1458 г. Тело владыки было перенесено в Софийский собор Новгорода, где совершилось торжественное отпевание. Посланный митрополитом Ионой духовник Евмений привез прощальную грамоту в Новгород лишь спустя 16 дней после кончины Евфимия. Гроб владыки, по его завещанию, установили в соборном храме Николы в Вяжицкой обители. В житии Евфимия рассказывается, что когда его гроб открыли, чтобы прочитать прощальную грамоту, то увидели, что тление не коснулось тела владыки (что вполне реально, если Евфимий соблюдал строгий пост последние годы перед смертью). Якобы, Евфимий лежал, как спящий, пальцы его рук были сложены для благословения. «Еще хранит Бог Новгород, за него молится святитель Евфимий», - громко сказал Евмений и, прочтя грамоту святого Ионы, положил ее в руку владыки. Около гроба архиепископа были положены тяжелые вериги, которые были обнаружены на Евфимии после смерти. Едва ли архиепископ носил вериги все время, как пишет Логофет, но в конце жизни Евфимий, будучи глубоко верующим человеком, вполне мог усугубить свою аскезу таким самоистязанием. Автор летописи Авраамки, говоря о смерти Евфимия II, добавляет: «мним его свята»[824] [825]. В Новгороде действительно начали поклоняться мощам Евфимия вскоре после его смерти. Житие Евфимия рассказывает, «колика чюдеса и кокова исцеления от честных его мощей бываютъ: ова сонным явлением, иногда яко живу сущу являтися к ползе иже к нему веру имущих» . К началу 60-х гг. XV в. относится составление службы и молитвы святителю Евфимию. Личность Евфимия II, как и его деятельность неоднозначна. Время его правления нельзя считать ни в полной мере расцветом Новгорода, ни началом падения республики. Житие Евфимия, написанное сразу после его смерти Логофетом, создает образ идеального владыки. Пахомий отмечает суровость Евфимия в борьбе за правду - якобы Бог его «страшна к непокоривым показа». Согласно житию, владыка твердо отстаивал законность в Новгороде. «Если кто, сильный властью и богатством, хотел сделать что-либо законопреступное, с твердостию сопротивлялся владыка Евфимий; если же опять кто-либо думал молением и дарами или молвою народною его преклонить, чтобы не обличал и не запрещал, никогда не мог обрести в нем послабления...». Логофет отмечает строгость архиепископа в соблюдении законов, особенно брачных канонов. Последнее неудивительно, если вспомнить, что Евфимий с ранней юности удалился в монастырь. Восхищение Пахомия могло быть вполне искренним, ведь Евфимий всю жизнь действовал на благо православной вере, как ее понимали на Афоне. Разделяя взгляды афонских монахов, Евфимий многое сделал для распространения в Новгородской земле общежительского устава. По его благословению был основан Соловецкой Спасо-Преображенский общежительский монастырь. Несомненно, что при Евфимии отдельные направления культуры Новгорода пережили расцвет. Ревностной заботой о сохранении чистоты древней веры объясняется множество переписанных по распоряжению архиепископа церковных книг. Под его руководством в Новгороде собирались исторические и агиографические материалы, велась интенсивная работа по переписке старых и созданию новых летописных сводов. Наиболее значительным письменным памятником той поры, оказавшим влияние на все последующее русское летописание, стал Новгородско-Софийский летописный свод 1448 г. Кроме официального летописания, владыка способствовал летописанию «легендарному», щедро оплачивая услуги Пахомия Логофета. По инициативе архиепископа значительно расширилось книгохранилище новгородской библиотеки при Софийском соборе. Иконопись и архитектура Новгорода обогатилась истинными шедеврами. В строительной деятельности владыки можно четко проследить два основных направления: 1)главное дело его жизни — обустройство Владычного двора, на территории которого Евфимий построил 13 зданий; 2) забота о Николо-Вяжищской обители: здесь архиепископ дважды строил каменный Никольский храм (в 1436 и 1438 гг.), а незадолго до смерти освятил церковь во имя святого Иоанна Богослова при трапезной палате. Со временем архиепископа Евфимия II связано уникальное явление в истории новгородской архитектуры, получившее условное название «реставрационное строительство»: в 1430-1460-е гг. на месте более древних построек часто строились новые храмы, при этом зодчие XV в. пытались имитировать в новых постройках некоторые черты, присущие разобранным храмам. Очевидно, что у Евфимия II была определенная программа по перестройке старых церквей, суть которой заключалась в последовательной замене древних соборов или иных обветшавших крупных городских храмов новыми церквями. Появление этой программы связано, прежде всего, с тем, что храмы нуждались в капитальном ремонте. Их полезная площадь расширялась за счет устройства подцерковья. Несомненно, что архиепископ Евфимий II стремился возродить новгородскую старину. Для этой цели совершались «открытия» мощей новгородских святых, заказывались написания их житий и т. д. Все эти действия владыки, включая и церковное строительство, должны были свидетельствовать о Новгороде как об оплоте русского православия, центре русской святости. В то же время, уделяя все свое внимание церковным делам, Евфимий способствовал распространению «неправды» в Новгороде. Предыдущие архиепископы Новгорода деятельно вмешивались в политическую жизнь республики, в качестве арбитра, на правах человека, действующего в интересах всего Новгорода. Такое вмешательство архиепископов не было регламентировано законодательно. Авторитет и положение владыки давали ему моральное право вмешиваться в события в экстренных случаях. Но Евфимий II, в силу своего монастырского воспитания, от этого права фактически отказался. Неограниченная власть богатейших бояр - олигархия, погубившая в конце XV в. республику Святой Софии, сложилась именно во время правления Евфимия II. Как следствие, в это время начинает формироваться новое отношение новгородцев к своему владыке - происходит ослабление его авторитета во всех слоях городского общества. Бояре уже позволяют себе беззаконные действия без оглядки на архиепископа, а простые горожане перестают видеть во владыке своего заступника и вершителя справедливого суда в Новгороде.