Три теоретических направления в исследовании монополизации рыночной экономики

Экономические школы разных эпох давали собственные оценки проблеме монополизма, по-своему описывая природу этого явления и его последствия.

К первому направлению экономической мысли можно отнести экономические школы, дающие в целом негативную оценку монополии как явлению рыночной экономики.

Представители неоклассической школы, осознавая негативные стороны монополизации экономики, не видели в монополии серьёзной опасности для экономического развития. Исходя из веры в принципы рыночного саморегулирования, они в основном сходились во мнении, что свободный рынок в конечном счёте выбьет почву из-под ног монополии и восстановит конкурентную среду - ключевое условие развития общества.

Так, по мнению У. Джевонса, сама монополия «ограничена конкуренцией, и не существует такого владельца труда, капитала или земли, кто бы, в теории, получил большую долю в производстве, чем та, с которой другие владельцы такой же собственности, готовы были бы согласиться»^[18].

17

Там же.

Основатель неоклассической школы А. Маршалл говорил о монополии как о единственном производителе или продавце в отрасли, который имеет возможность ограничивать производство и влиять на цены и, следовательно, получать сверхприбыль. Он рассматривал монополию как частный случай на конкурентном рынке. Маршалл считал, что свободно развивающаяся монополия способна действовать альтруистически, ориентируясь на создание не монопольной прибыли, а потребительских излишков, используя при этом преимущества масштабного производства. «Во-первых, количество товара, которое монополист предлагает к продаже, оказывается больше (а цена, по которой он продает, меньше), когда он в какой-то степени желает способствовать интересам потребителей, чем когда его единственная цель заключается в том, чтобы приобрести, возможно, больший монопольный доход; и, во- вторых, количество произведенного товара тем больше (а его продажная цена тем ниже), чем больше оказывается стремление монополиста содействовать интересам потребителя, т.е. чем больше оказывается фактическая ценность этого стремления, по которой измеряется участие монополиста с его собственным доходом в потребительском избытке»^[19]. Такое утопичное предположение Маршалла слабо соответствует реалиям свободного рынка, в котором производственная и ценовая политика компании, служат в конечном счёте делу максимизации её собственной прибыли. Если бы монополии ориентировались на интересы потребителей или национальные интересы вообще, государствам не приходилось прибегать к отчаянным попыткам искусственным образом сдерживать их рост и могущество.

Однако, рассуждая подобным образом, Маршалл невольно проиллюстрировал благоприятную перспективу для подчинения монополий обществу, которое смогло бы стать тем самым монополистом, «желающим способствовать интересам потребителей». Для достижения этой цели монополии обладают рядом преимуществ, связанных с повышенной производительностью и возможностью вкладываться в технологический рост по сравнению с множеством мелких конкурирующих фирм, производящих идентичный объем продукта: «Им приходится бороться друг с другом, чтобы привлечь к себе внимание потребителей, и они все в совокупности затрачивают значительно больше, чем единственная фирма, на рекламу во всех ее формах: они оказываются не в состоянии добиться многих видов экономии, которая является следствием производства в крупном масштабе.

сколько может расходовать единственная крупная фирма»^[20], - писал Маршалл.

Впрочем, Маршалл здесь проводит некорректные параллели между крупным производством вообще и монополией. Первое - действительно способно проводить продукцию с меньшими издержками относительно конкурента. Второе - всегда пытается использовать своё господствующее положение на рынке, устанавливая монопольные цены^[21]. Кроме того, в определённых условиях монополии имеют возможность замедлять инновационный процесс, исходя из конъюнктурных интересов и тем самым становясь фактором торможения НТП. При этом важно иметь в виду, что даже в том случае, когда имеет место рост производительности труда, который приводит к снижению издержек производства, из этого не всегда следует снижение цен. Так же, как и в случае снижения себестоимости продукции в связи с удешевлением сырья. В доказательство можно привести пример из современности. В течение нескольких месяцев 2014 г. цена на нефть марки Brent упала на 35%, оптовые цены на нефтепродукты в России снизились на 25%, однако розничные цены на бензин выросли на 10%.^[22] При этом 65% добываемой нефти в стране приходится на три крупнейшие компании^[23].

Впрочем, неоклассики продолжали стоять на принципах неограниченной конкуренции, являющейся главным фактором формирования цен. Отклонение от этих условий рассматривалось скорее как исключение из правил. Немаловажное значение для этого имели чисто методологические причины - факты повсеместного нарушения конкуренции отбрасывались, игнорировались ради сохранения стройности теории. В начале XX в. разрастание монополий и влияние этого процесса на национальные экономики стало уже трудно не замечать. Всё более активное государственное вмешательство в регулирование трестов вызывало протест у экономистов-рыночников. Основатель школы американского маржинализма Дж.

эффективности, которую обеспечивают крупные объединения: возможности привлечения капитала, большей устойчивости в кризисные годы.

В своей книге «Контроль над трестами» американский экономист выступает против как уничтожения монополий, так и политики государственного регулирования цен. Кларк предлагает систему «регулируемой конкуренции», которая позволит «исключить ненормальные формы через запрет и сдерживание бандитских операций, с помощью которых тресты расправляются со своими конкурентами. Более того, это исключит даже соблазны применять такие меры и создаст условия, в которых деловую среду будет определять приемлемая конкуренция»^[24]. «Приемлемая конкуренция» подразумевается Кларком как нечто отличное от неоклассической модели «совершенной конкуренции» и грубого соревнования эпохи, предшествующей 1870-м годам. Т.е. это должна быть такая форма взаимодействия, где и большие, и малые компании существуют в одинаковых ценовых условиях, и только эффективность определяет уровень прибыли.

На основании этой идеи Дж.Б. Кларк предложил 4 пункта государственной политики: необходимость доработки Акта Шермана (первый антимонопольный закон США) более конкретным запретом на использование «хищнической» ценовой дискриминации; необходимость формирования новой комиссии по регулированию рынка, которая спасла бы «реальную конкуренцию» от власти монополий; регулирование холдингов; принятие во внимание, что пагубное действие компании определяется не её капитализацией, а долей совокупного капитала всей отрасли, которой обладает компания^[25].

Неолиберализм возлагает на монополии вину за нарушение рыночного равновесия и призывает государство к активному противодействию монополизму в любом виде. Неолибералы выделяли в монополиях свойственную им настоятельную потребность в установлении экономической диктатуры в масштабе всего общества. Исходя из концепции

индивидуальной свободы, неолиберализм рассматривает монополии как чужеродные элементы на теле экономики, игнорируя тот факт, что они объективным образом выросли из процесса капиталистического развития. Неолибералы отмечали, что в современном для них капитализме середины XX в. отсутствует гибкость цен, свобода сделок, и вина за это лежит на монополиях, которые подрывают механизм совершенной конкуренции, нарушают действие рыночных регуляторов производства. При этом «невидимая рука рынка» часто оказывается слишком слаба, чтобы самостоятельно вернуть экономику в состояние равновесия. Для этого государство до определённых пределов должно вмешиваться в экономический порядок. «Контроль за деятельностью монополий в условиях конкурентного порядка должен быть настолько решительным, чтобы оказывать сильное профилактическое воздействие», - отмечает лидер немецкой школы неолиберализма В. Ойкен^[26].

Одновременно Ойкен был уверен в том, что естественный ход общественно­экономического развития не только не приводит к монополизации рынков, но и наоборот - создаёт всё более благоприятные условия для повышения степени конкурентности. Главным двигателем тут, по его мнению, является технический прогресс. «Исключительно сильная тенденция к конкуренции порождается теперь использованием современной техники. С каждым десятилетием она усиливается, и в XX в. она намного сильнее, чем в XIX в», - писал Ойкен^[27]. Он верно отмечает, что научно-технический прогресс привёл к стремительному развитию транспортной системы и логистики, массовому производству взаимозаменяемых продуктов, а промышленные предприятия получили возможность быстро переориентировать производство, меняя отрасли и рынки. Однако говорить о том, что всё вышеперечисленное подрывает господство монополий и толкает рынок к состоянию совершенной конкуренции было бы некорректно. На деле, прогрессирующие технологии лишь способствуют повышению производительности труда. При этом одним из важнейших условий монополизации экономики является централизация капитала посредством слияний и поглощений. Укрупняющимся предприятиям новая техника становится более доступной. Начинает действовать своеобразный эффект мультипликатора. Лидеры рынка получают возможность вкладывать больше средств в технологический прогресс и тем самым всё дальше уходят в отрыв от более слабых

конкурентов. Также развитие технологий в значительной мере усложняет процесс производства, что создаёт предпосылки к появлению многоотраслевых корпораций, формирующих единые технологические цепочки. Естественно, это создаёт дополнительные стимулы к концентрации и централизации капитала, а развивающийся транспорт лишь ускоряет этот процесс. Появляются новые барьеры для входа на рынок для новичков, что отрезает от конкуренции мелкие компании, но явно не ослабляет монополистов. Также трудно себе представить, что небольшая фирма благодаря появившейся возможности производить товар- заменитель сможет вытеснить с рынка крупную корпорацию. Ведь такие возможности развитие НТП открывает всем, а монополиям - в первую очередь по указанным выше причинам. То же касается и возможности менять рынок и отрасль: монополии имеют в этом отношении более широкие инструменты за счёт способности вкладываться в анализ рынков, рекламу и маркетинг.

Кроме того, монополизация не отменяет конкуренцию, но видоизменяет её, выводит на новую ступень. Развитие транспорта способствовало переходу конкуренции сначала на межрегиональный, затем на международный уровень. Однако качество участников этого противостояния - гигантских корпораций монопольного типа - имеет мало общего с соревнующимися друг с другом городскими булочными. Наконец, самым веским аргументом против рассуждений Ойкена является анализ статистики, который будет подробно приведён во второй главе данной работы. Он иллюстрирует поступательный процесс монополизации всех отраслей современной экономики в условиях технологического прогресса.

Видный представитель австрийской школы неолиберализма Ф. Хайек пытался сделать вывод о том, что крупнейшие корпорации монопольного типа не отличаются большей эффективностью по сравнению с небольшими предприятиями, функционирующими в конкурентной среде. По его мнению, господство монополий определяется лишь их близостью к государственным структурам, которые создают для монополий благоприятные условия существования. «И не только протекционизм, но и прямое стимулирование и даже принуждение использовались разными правительствами для ускорения создания монополий, позволявших регулировать цены и сбыт», - пишет Хайек^[28]. Приняв в наследство от классических либералов веру во всесилие свободного рынка, американский неолиберал М. Фридман полагает, что тесная связь монополий с государством представляет собой наибольшую опасность для экономики. «К сожалению, приемлемого решения проблемы технологической монополии нет. Возможен лишь выбор из трех зол — частной нерегулируемой

монополии, частной монополии, регулируемой государством, и непосредственной хозяйственной деятельности государства»^[29].

На практике, монополии действительно имеют с государством тесную связь, которая становится всё становится крепче и очевиднее. Государства активно стимулируют работу отраслевых лидеров в т.ч. через систему государственного заказа. К примеру, государство в США ежегодно тратит сотни миллиардов долларов на госзакупки. Значительная доля этих средств достаётся наиболее крупным компаниям. С 1994 по 2014 гг. совокупный годовой объем выполненных работ и поставок по заказу государства, приходящихся на 100 крупнейших компаний, увеличился в 2,4 раза: со 100 до 235,9 млрд долл. В 2014 г. на такие компании приходилось 47,2% от всех госзаказов и 53,1% от средств, потраченных государством на их оплату^[30]. Ключевые заказчики - министерства Обороны, Энергетики, Здравоохранения и социальных служб, а также НАСА и др., очевидно, делают выбор в пользу крупнейших корпораций в т.ч. и потому, что лишь они способны выполнить технологически сложные работы на должном качественном уровне.

Неоклассики второй половины XX вв. отмечали бессмысленность государственной политики ограничения монопольных цен, считая, что рынок даёт малым конкурентам монополий действовать по принципу «бей — беги»^[31]. Как утверждает У. Баумоль, потенциальный новичок не должен упускать возможность получить прибыль, если «он может войти на рынок и получить свой выигрыш прежде, чем цены изменятся, а затем уйти без издержек, если ситуация станет для него неблагоприятной»^[32]. Кроме того, даже в таком явлении, как естественная монополия неоклассики отмечали конкурентные, рыночные черты. А. Крюгер назвала борьбу компаний за обретение монопольных привилегий «соисканием ренты»^[33]. К ней можно отнести лоббирование, финансирование избирательных компаний, коррупцию и прочие способы воздействия на государственные органы власти. Это становится возможным отчасти и потому, что, по мнению Дж. Бьюкенена, государство само представляет вид политической монополии^[34].

Ко второму направлению экономической мысли можно отнести тех, кто оценивал проблему монополий как неизбежность и объективное явление в рыночной экономике.

Институционалист Т. Веблен, описывая политику крупных компаний, умышленно сокращающих производство ради того, чтобы удерживать монопольно высокие цены, называл её «капиталистическим саботажем»^[35]. Он также отметил, что классическая ценовая конкуренция будет постепенно вытесняться неценовыми методами рыночного соревнования. К ним Веблен отнёс «умение продавать» (ценоувеличивающую рекламу, упаковку, логистику), а также привилегии от правительств: государственные заказы, влияния на расходы и доходы,

внешнюю и трудовую политику.

В качестве двух ключевых тенденций капитализма США Веблен выделил процесс монополизации и концентрацию сил экономической депрессии. К последнему он относил непродуктивное потребление благ, вызванное манипулированием потребительскими вкусами, а также рост производства вооружения под лозунгами защиты национальных интересов. Веблен отмечал неотъемлемые черты «капитанов промышленности», выраженные в захватнической «доблестной деятельности», называя назвал капиталистические монополии наследниками корпораций рабовладельцев и пиратов^[36]. Веблен критиковал хищническую эксплуатацию колониальных стран монополиями, предлагая организовать контроль над вывозом капитала. Он озвучил предложения создать «Лигу мирных народов», куда бы вошли развитые капиталистические страны, «отвечающие демократическим требованиям». Они должны будут ограничить доступ частного капитала и монополий к ресурсам колоний, который бы осуществлялся исключительно на условиях краткосрочной аренды^[37]. Такие утопические предложения ограничения власти и влияния монополий путём создания всякого рода политических надстроек над неизменным социально-экономическим базисом не раз были опровергнуты историей. Так, создание Лиги наций в 1919 г., продвигавшей пацифистские идеи разоружения, предотвращения военных действий, обеспечения коллективной безопасности и т.д. не стало преградой для развязывания Второй мировой войны, обогатившей американские и английские монополии. А падение колониализма стало возможным во многом благодаря национально-освободительной борьбе угнетённых народов, а не гуманистическим декларациям правительств стран-метрополий.

Американский экономист Э. Чемберлин отмечал, что монопольное положение фирмы на рынке является очень частым явлением и не связано с масштабами самой фирмы. Суть монополии сводится к контролю над предложением, а значит, и ценой. Сам контроль достигается посредством дифференциации продукта. «Вместе с дифференциацией появляется монополия, и по мере усиления дифференциации элементы монополии становятся все

значительнее, - пишет Чемберлин. - Везде, где в какой-либо степени существует дифференциация, каждый продавец обладает абсолютной монополией на свой собственный продукт, но вместе с тем подвергается конкуренции со стороны более или менее несовершенных заменителей»^[38]. Опираясь на это утверждение, Чемберлин делает вывод о том, что практически все продавцы являются монополистами в условиях монополистической конкуренции, которая является наиболее типичным состоянием для экономики. Монополистическая конкуренция — это ситуация, когда на рынке представлено большое количество продавцов и при этом отсутствует качественная однородность товаров и, следовательно, каждый производитель является монополистом, предлагая рынку уникальный товар. Продавец теряет своё монопольное положение в случае появление товаров-субститутов. Пытаясь получить монопольную прибыль, производитель понижает эластичность спроса на товар. Этого можно добиться посредством выделения своей продукции из общей массы других товаров: повышая качество, улучшая внешний вид, совершенствуя условия продажи и т.д. Таким образом покупатель, предполагается, сохранит лояльность, несмотря на изменение цены. Завоевание такой частичной монопольной власти, позволяет продавцу устанавливать более высокую цену на товар, чем на конкурентном рынке. Чемберлин по-новому сформулировал стратегию производителя, который теперь не только приспосабливает предложение к спросу, а ещё и приспосабливает спрос к предложению, активно воздействуя на потребителя неценовыми инструментами, манипулируя его предпочтениями.

Оценивая социально-экономическое влияния монополий на экономику и общество, Э. Чемберлин отмечает, что они устанавливают меньший объём производства, чем конкурентные фирмы, а, значит, способствуют росту безработицы, поскольку имеет место недозагрузка производственных мощностей. Для борьбы с этим побочным эффектом экономист предлагает ограничивать монопольные действия производителей. Одновременно он заявляет, что безработица является платой общества за дифференциацию товаров, которая способна удовлетворить вкус любого покупателя. Несмотря на то, что Чемберлин сумел посмотреть дальше многих своих предшественников, отрицавших проблему монополий в качестве системной составляющей капиталистической экономики, в своей работе он фактически проигнорировал важнейшую тенденцию, которую трудно было не заметить: стремительную концентрацию и централизацию капитала. Чемберлин также игнорирует такое важное явление как объективное стремление компании к завоеванию и сохранению господствующего положения на рынке. И это стремление материализуется в соответствующей политике. Американский экономист совершенно не принимает в расчёт картели, синдикаты и тресты,

которые во второй четверти XX в. уже много десятилетий были неотъемлемой составляющей капиталистической экономики. Слияния и поглощения конкурентов, рейдерские захваты компаний, лоббизм, позволяющий получить преференции от государства на экономическую деятельность, демпинг, подкуп, сговор - все эти объективное следствие стремления победить в конкурентной борьбе оказываются вне рамок его исследования. Такой взгляд на проблему видится весьма ограниченным.

Тем не менее, дифференциация товара, на которой делает акцент Чемберлин, влияет на степень монополизации рынка. Чем более однородная продукция на нём представлена, чем в большей мере товары способны замещать один другой, тем сильнее конкуренция. И обратно, чем более дифференцировании товары, тем меньше конкуренция. Так, на рынке автомобилей который относится к дифференцированным, 5 крупнейших мировых производителей в 2013 г. в совокупности контролировали долю в 59,4%^[39]. Одновременно на рынке стали, где представлен более однородный товар, пятёрка крупнейших компаний производит лишь 17,1%^[40] всей продукции отрасли. Развивая в своих работах концепцию о неценовой конкуренции и диверсификации, Чемберлин уловил чрезвычайно важную нить, которая связывает его идеи с реалиями современного капитализма. В новых условиях фирмы-монополисты, желая максимизировать прибыль, не ограничиваются простым повышением цен при сокращении производства. Вкладывая огромные средства в продвижение, рекламу товаров и организацию сбыта, они сумели искусственно увеличить общий объём спроса на рынке. Мир столкнулся с глобальной агитационно-пропагандисткой кампанией с широким набором инструментов, главной целью которой является стимуляция спроса. Т.н. «конзьюмеризм», ставший сегодня для многих потребителей новой религией, выгоден в первую очередь крупным корпорациям монопольного типа. Добившись углубления рынков, они получили возможность наращивать обороты производства и тем самым усиливать действия эффекта масштаба.

Представитель левого кейнсианства Дж. Робинсон, смогла взглянуть на проблему конкуренции и монополии шире, чем это сделал Чемберлин. В целом она негативно оценивает процесс монополизации экономики: «...Монополизация производства может повлечь за собой неблагоприятное распределение ресурсов по направлениям использования и что она в любом случае неблаготворно влияет на распределение богатства между людьми»^[41]. Также, как и Э. Чемберлин, Дж. Робинсон рассматривает монопольную ситуацию на рынке как следствие

дифференциации продукта. Однако работы этих экономистов имеют ряд существенных отличий.

Ставя вопрос о монопольном положении фирмы, Робинсон принимает в расчёт не только дифференциацию продукта, но и процесс концентрации капитала. Ряд ее высказываний говорит о том, что под монополией ею подразумевается крупное производство. «Монополия должна быть гораздо больше, чем оптимального размера предприятие»^[42], она должна иметь организацию, «контролирующую цены и распределение выпуска продукции между отдельными производственными единицами»^[43]. Таким образом, монополию Робинсон связывает не просто с рынком, но и непосредственно с производством. «Везде можно наблюдать действие тенденции к монополизации, проявляющейся в форме программ ограничения, систем квотирования, рационализации, роста гигантских корпораций»^[44], - пишет Робинсон, касаясь этого вопроса лишь поверхностно, а основу своего анализа сводя к рыночным аспектам монополизации. Кроме того, она использует понятие ценовой дискриминации как инструмента в руках монополиста, позволяющего ему обеспечить монопольную прибыль. Поскольку цену товара монополиста во многом определяет эластичность спроса на товар, он максимизирует доход, разделяя рынок на сегменты. Каждому сегменту следует установить такую цену, которая соответствовала бы характеру спроса в этом сегменте. Т.е. наиболее высокая цена должна быть установлена в сегменте с наименьшей эластичностью, а самая низкая цена - там, где эластичность близка к абсолютной. Таким образом, монополии делят для себя рынок на несколько секторов, исходя из уровня дохода потребителей. Сначала новый товар продаётся по наивысшей цене в расчёте на наиболее состоятельные слои общества, которые готовы переплатить за новинку. Затем, спустя некоторое время, после того как «сильный» рынок оказывается насыщенным, монополист снижает цену, привлекая менее обеспеченных потребителей. Такой механизм с успехом применяется и сегодня. Так, цена на ноутбук модели G750JS-T4008H от корпорации ASUS (её доля на мировом рынке ноутбуков составляет 13%^[45]) снизилась за 8 месяцев на 16% с момента поступления в продажу^[46] при отсутствии сколь-либо значимых ценовых колебаний на рынке цифровой техники в целом.

Австриец Й. Шумпетер давал положительную характеристику процессу монополизации как составной части инновационного процесса. Сами монополии он рассматривал в качестве мотора экономического развития. Он отмечал, что монополии способны в силу своих масштабов вкладывать значительные средства в НИОКР и тем самым имеют гипотетическое

превосходство перед конкурентными фирмами. Значит, развивая производительные силы, монополия в долгосрочной перспективе не завышает цены по сравнению с конкурентной фирмой, и, следовательно, разница между господством монополий и свободной конкуренцией исчезает. Делая такого рода утверждения, Шумпетер не принимал в расчёт тот факт, что в условиях стремительной монополизации экономики качественно меняется сама конкуренция. Очевидно, что совершенная конкуренция между бесконечно большим количеством компаний на рынке отнюдь не тождествена конкуренции между несколькими гигантскими корпорациями. Последние в различных условиях могут вступать друг с другом в сговор, влиять на несколько отраслей одновременно и таким образом определять конъюнктуру рынка (что исключено в условиях свободной конкуренции). Монополии способны уничтожить или подчинить себе более мелких конкурентов и таким образом сдерживать уровень цен в кризисные времена, и препятствуя восстановлению экономики. Монополии имеют возможность придерживать товар в условиях повышенного спроса, максимизируя его цену. Шумпетер фактически пытается поставить знак равенства между такими понятиями, как монопольная прибыль и сверхприбыль, которую получают отдельные предприниматели в т.ч. и в результате технических нововведений. Однако такое отождествление нельзя назвать корректным, поскольку эти два вида прибыли имеют разную природу. Сверхприбыль (обычно возникающую в результате временного неравновесия спроса и предложения) имеет место и в условиях свободной конкуренции, тогда как монопольная прибыль обеспечена исключительно способностью монополиста ограничивать производство, изменяя цену продукта в свою пользу. В те времена, когда Шумпетер формулировал эти идеи, монополии опровергали их своей политикой в условиях кризиса - Великой депрессии. В целях повышения цен монополии не останавливались перед уничтожением продовольствия. «Американский бизнесмен Теодор Куинн, опубликовавший книгу под названием «Гигантский бизнес — угроза демократии», вынужден был признать, что «когда тонны картофеля и огромное количество рогатого скота и свиней, хотя в них нуждаются люди, должны быть уничтожены для того, чтобы предотвратить падение цен, то эта нетерпимая искусственная мера олицетворяет собой приговор системе»»^[47].

Третье направление экономической мысли, к которому можно отнести преимущественно марксизм, определяет монополизацию экономики как неизбежный этап капиталистического развития, ведущий его к самоотрицанию и создающий благоприятные условия для повышения производительности труда, технологического роста и обобществления средств производства. Ещё в середине ХІХ-го века, в те времена, когда неоклассический «мейнстрим» рассматривал монополии в качестве девиации относительно нормального течения вещей, а свободная

конкуренция большинству экономистов представлялась «законом природы», немецкий философ Карл Маркс отметил тенденцию к образованию капиталистических монополий.

По Марксу, они возникают как следствие высокого уровня концентрации и централизации капитала и благодаря своему весу в экономике получают возможность извлекать свехприбыль через установление монопольных цен. Такая прибыль отличается от прибыли производителя, извлекающего её благодаря техническому превосходству. Монопольная прибыль заключает в себе кроме прибавочной стоимости, полученной посредством эксплуатации рабочих, ещё и следующие элементы: часть прибавочной стоимости от немонополизированных предприятий, часть стоимости от мелких товаропроизводителей, часть стоимости, созданной в колониях. Монополизация капитализма является преградой для развития родного для него способа производства. Капитализм тем самым породил своё собственное отрицание. Маркс сумел раскрыть противоречивое единство монополии и конкуренции: "В практической жизни мы находим не только конкуренцию, монополию и их антагонизм, но также и их синтез, который есть не формула, а движение. Монополия производит конкуренцию, конкуренция производит монополию. Монополисты конкурируют между собой, конкуренты становятся монополистами... Синтез заключается в том, что монополия может держаться лишь благодаря тому, что она постоянно вступает в конкурентную борьбу»^[48]. Таким образом, монополизация экономики не устраняет конкуренцию, а существует рядом, параллельной с ней, искажая её и подрывая первоначальный смысл. Конкуренция переходит на иной качественный уровень. В экономике США доля отраслей с чистыми монополиями, доминирующими компаниями или олигополиями снижалась на протяжении второй половины XX в.^[49]. Однако это не означает, что экономика становилась более конкурентной. Монополизация экономики накладывает свой отпечаток на взаимоотношения рыночных акторов. Кроме традиционных для рыночной экономики картельных сговоров крупных фирм, монополии могут приводить к завышению отпускных цен за счёт т.н. эффекта ценового лидерства, когда все крупнейшие участники рынка повышают цены друг за другом, не вступая в ценовое соперничество.

В.И. Ленин наследовал диалектический подход Маркса к описанию места монополии в капиталистическом способе производства. Он отметил, что монополии не существуют в чистом виде, а соседствуют рядом с обменом, рынком, конкуренцией и кризисами. Используя своё превосходство, монополии и союзы монополистов имеют возможность подчинить себе других участников рынка. Инструментов имеется великое множество: лишение сырых материалов и рабочих рук, лишение подвоза и сбыта, сбивание цен и сговор с покупателем, лишение кредита

через аффилированные финансовые структуры. Таким образом, от традиционной конкуренции между крупным и мелким капиталом, передовым и технически отсталым не осталось и следа, она изменила форму, изменила качество. Современный Ленину этап развития монополистического капитализма он определял, как империализм. В условиях империализма возникает финансовый капитал через сращивание производственного и банковского капиталов.

Австрийский марксист Р. Гильфердинг ограничивает определение финансового капитала подчинением промышленного капитала банковскому. При этом он отмечает, что банки сами заинтересованы в свертывании конкуренции на рынке. Логика такова: банк кредитует несколько предприятий одной отрасли промышленности. Конкурентная борьба между ними может привести к победе одной компании и поражению других. Кроме того, сама конкурентная борьба в течение некоторого времени несёт в себе убытки для её участников, в результате чего банк рискует остаться без выплат и потерять должника. Таким образом, объективные стремления банков тут совпадают с интересами промышленных предприятий, жаждущих господства на рынке^[50]. В современных условиях промышленные предприятия также сохраняют высокую зависимость от банковского капитала. Финансовый капитал продолжает сохранять опору на своей основе - производственном капитале. Однако в условиях глобализации финансовый капитал получил новые точки роста, к которым, в первую очередь, относится стремительный рост фиктивного капитала. Финансовый сектор опережает рост экономики, растут финансовые потоки, распределяемые через мировой финансовый рынок.

Причиной тому стала появившаяся в связи с возросшей международной миграцией капитала возможность заработка благодаря развитию средств коммуникации. Желание диверсифицировать инвестиционные риски, поощрение трансграничных капиталопотоков и либерализация регулирования внутренних финансовых рынков привели к стремительному росту финансовых операций. Быстро растёт рынок заёмных капиталов. Ежедневные операции на мировых валютных, кредитных и финансовых рынках в 50 раз превышают стоимость сделок в мировой торговле товарами^[51]. Если соотнести объёмы мирового рынка облигаций с объёмом номинального мирового ВВП, можно обнаружить, что значение этого показателя выросло с 7,7% в 1994 г. до 32,2% в 2014 г^[52]

Империализм характеризуется возникновением монополий нескольких видов: картель, как соглашение компаний, сохраняющих производственную и сбытовую независимость и направленное на формирование единой ценовой политики; синдикат как объединение фирм,

сохраняющих производственную самостоятельность, но теряющих сбытовую, поскольку продажа товара ведётся совместно через общий сбытовой орган. Такая форма монополистического союза соответствует отраслям с большей однородностью товаров; трест как объединение лишённых производственной и сбытовой независимости компаний, управляемых из единого цента; концерн как объединение фирм, банков, торговых предприятий. Отличительная особенность - финансовая зависимость от определенной группы капиталистов.

К этому списку необходимо добавить и финансовые группы как объединения формально самостоятельных концернов и других видов монополий через систему участия и финансовой зависимости от «финансового дома» (дом Морганов, Рокфеллеров и др.).

После Второй мировой войны появились новые формы монополистических объединений - конгломераты, т.е. концерны, потерявшие своё отраслевое лицо. В них были объединены различные виды производств, не связанных между собой производственным, общим сырьём или условиями сбыта. Они создавались целью перелива капитала между отраслями минуя рынок капитала. Одними из самых известных компаний-конгломератов являются General Electric и Virgin Group. Важным стимулом к формированию конгломератов является попытка корпораций увеличить фиктивный капитал за счёт повышения курса акций присоединённых компаний. Конгломераты часто формируются не из логики хозяйственного развития, а из спекулятивных целей. Разрастание фиктивного капитала является одной из причин так называемой «финансиализации», т.е. гипертрофированного развития финансового сектора, что в конечном счёте приводит к возникновению финансовых пузырей и прочих дисбалансов в экономике.

Транснациональные корпорации - ещё одна форма монополистических объединений, свойственная современному капитализму. Они представляют собой международные концерны. Их транснациональность появляется в географии их деятельности и источниках капитала (акции свободно продаются на фондовых рынках). Однако ТНК часто национальны по контролю. Так, после слияния концерна “Даймлер - Бенц” (ФРГ) и “Крайслера” (США) фактический контроль за деятельностью последнего перешел к западногерманскому капиталу^[53]. ОАО «Газпром», будучи транснациональной корпорацией, контролируется российским капиталом. Впрочем, здесь имеются исключения. Англо-голландская нефтяная компания “Ройял Датч - Шелл” - один из крупнейших мировых производителей - контролируется капиталом двух стран. Ещё один признаком империализма является завершение территориального раздела мира, что с неизбежностью рождает войну за новый передел и возникновение монополистических союзов, делящих между собой мир. Верность этого тезиса

постоянно подтверждает событиями на мировой арене, продолжающимися войнами, геополитическими кризисами, противостоянием между странами, в которых в наиболее иллюстративной форме проявляется сращивание интересов государств и монополий, в первую очередь, сырьевых. К началу XX века свыше 35% населения земли проживали в колониях, а ещё 22% в полуколониях^[54]. Крупнейшими колониальными державами той эпохи были Англия и Франция. Колонии подвергались жестокой эксплуатации странами метрополии, превративших их в сырьевые придатки. Важной составляющей эпохи колониализма было такое явление, как вывоз капитала. Он определяется процессом «перезревания» капитализма метрополий, который ищет прибыльного помещения капитала в отсталых странах. Развивая эту тему, Ленин создал задел для исправления некоторого упущения в марксистском анализе капитализма.

В предисловии к первому изданию «Капитала» Маркс писал, что страна, промышленно более развитая, показывает менее развитой стране лишь картину ее собственного будущего^[55]. Однако в условиях государственно-монополистической стадии капитализма такое положение вещей является маловероятным. Монополии, захватывающие ресурсы своих колоний, лишают их источников роста и развития, отнимая у них возможности построения идентичной модели капитализма. На деле метрополии изначально пресекали развитие экономик порабощённых стран по вполне понятным мотивам. Запад построил себя из материала колоний, изъяв у них ресурсы для построения сильного капитализма. Уделом колоний стала слаборазвитость. В таких странах была построена специфическая модель периферийного капитализма, полностью зависимого от стран центра. Падение мировой системы колониализма не ликвидировала по сути зависимость отсталых стран от передовых капиталистических держав. Колониализм сменился неоколониализмом - системой неравноправных экономических и политических отношений, господством стран золотого миллиарда над остальным миром, основанным на военной мощи, деятельности монополистического капитала, международных финансовых корпораций и ТНК^[56].

Такая страна как Бангладеш является типичным примером «неоколонии», а его экономическая модель - периферийного капитализма. Рабочие Бангладеш трудятся на швейных фабриках на зарплату в 30-40 долларов в месяц^[57]. Отсутствие норм защиты труда и несоблюдение правил техники безопасности регулярно приводят к массовой гибели людей на производстве. Бангладеш является вторым после КНР производителем текстиля в мире.

Швейная промышленность страны экспортируется в США и ЕС на сумму в 20 млрд долл. ежегодно^[58]. Ещё один характерный пример - Сомали. По данным ООН, за два года (с 2010 по 2012) в Сомали от голода умерло более четверти миллиона человек - 260 тысяч!^[59] При этом экономика страны специализируется на сельском хозяйстве, в основном на животноводстве, которое даёт 50% дохода от экспорта. Для богатых стран Персидского залива Сомали является поставщиком дешёвого скота и мяса, и даже, если можно так сказать, конкурирует в этом регионе с австралийским скотом и мясом. Говоря об активном отчуждении ресурсов колоний метрополиями без эквивалентного обмена на рынке, Ленин дополняет марксову модель расширенного воспроизводства. Не делая прямых утверждений, он показал, что описанный производственный цикл не является «самодостаточным», а существует во многом благодаря впрыскиванию огромных ресурсов извне. Таком образом, Ленин, по сути, проиллюстрировал заключения Розы Люксембург, которая считала внешний компонент принципиально важным: «...Начиная с момента своего зарождения, капитал стремился привлечь все производственные ресурсы всего мира. В своем стремлении завладеть годными к эксплуатации производительными силами, капитал обшаривает весь земной шар, извлекает средства производства из всех уголков Земли, добывая их по собственной воле, силой, из обществ самых разных типов, находящихся на всех уровнях цивилизации»^[60]. Однако важны не только постоянное грабительское изъятие ресурсов у колониальных стран, но и внешние рынки, т.е. покупатели вне зоны капитализма, которые позволяют реализовать прибавочную стоимость, заключённую в товарах, а не в деньгах. И без этих двух составляющих капиталистическая экономика не существовать не может. Этим выводом Ленин и Люксембург доработали утверждение Маркса о перспективах распространения единой модели капитализма на весь мир.

Представители американского неомарксизма П. Баран и П. Суизи исследовали империализм в условиях подъёма капиталистической экономики после Второй мировой войны. Это обстоятельство натолкнуло их на мысль о том, что известный марксистский закон убывающей нормы прибыли перестаёт работать в условиях монополистического капитализма. Монополии осуществляют эксплуатацию трудящихся посредством снижения заработной платы рабочим, опустошения колоний и монополистической наценке. Исходя из этого, причиной капиталистического кризиса является образование излишков, «превышения возможностей накопления над возможностями инвестирования»^[61]. Экономический излишек Баран и Суизи определяли, как соотношение «результата общественного производства и стоимости этого

производства. Размер излишка — это индекс производительности и богатства; того, насколько общество свободно в достижении целей, которые оно может перед собой поставить. Структура излишка показывает, как общество использует эту свободу: сколько оно инвестирует в расширение производственных мощностей, сколько оно потребляет в различных формах, сколько оно расходует впустую и в каком виде»^[62]. Сама система не способна существовать без внешних источников роста и выгодных возможностей для инвестирования. Тем самым монополистический капитализм приобретает агрессивный «звериный оскал», не свойственный его конкурентному прошлому. Баран и Суизи разработали собственную теорию империализма и связей центра с периферией, объясняющей состояние экономического недоразвития в капиталистическом мире и причины общей иррациональности капиталистического производства.

Авторы отмечали, что существует ряд объективных условий и субъективных факторов, препятствующих на определённом этапе естественной стагнации капитализма за счёт поглощения постоянно разбухающего экономического излишка. К ним экономисты отнесли удовлетворение потребностей растущего в численности населения, внедрение технологических новшеств, зарубежные инвестиции одновременно с раздуванием рекламных расходов и ложной дифференциацией продукции. Кроме того, абсорбции излишков способствуют войны и их последствия, деятельность государства по раздуванию военных расходов, финансирование бюрократического аппарата и карательных органов, подавляющих демократические движения внутри страны и за ее пределами. Однако такими мерами возможно лишь отсрочить наступление общего кризиса, к которому неизбежно приведёт усиление иррациональности.

В рамках критики теории Барана и Суизи отмечалось, что они некорректно оценивают механизм монопольного ценообразования, применяя его ко всей экономике, не учитывая различий между неоднородными отраслями. Это обстоятельство учитывалось польским марксистом Михаилом Калецким^[63]. Он исходил из того, что более свободное ценообразование свойственно лишь ограниченному периферийному сектору экономики, к которым относятся сельское хозяйство и добывающие отрасли. В силу неэластичности предложения, рост спроса на продукты данной отрасли приводит к повышению цены. При этом цены на основную массу товаров - продукцию промышленного производства - определяются в первую очередь издержками производства. При повышении спроса растёт объём производства, а цена остаётся прежней. В результате в промышленном (основном) секторе экономики ценообразование зависит от двух ключевых факторов: удельных издержек производства и надбавки на них.

Надбавка зависит от «степени монополии», т.е. возможностей предприятия без последствий монопольно увеличивать цену. Этот показатель определяется институциональными преимуществами, такими как высокий уровень концентрации производства и капитала, активная реклама, авторитет бренда, возможность лоббировать свои интересы в государственных органах и договариваться с конкурентами.

Начиная с послевоенных лет и далее в советской экономической науке развивалась концепция государственно-монополистического капитализма, которая представлялась в качестве новой, более развитой формы монополистического капитализма. Экономическую основу государственно-монополистического капитализма составляет высокий уровень концентрации в промышленности и соединение высококонцентрированного частного и государственного капиталов. Политическую - противостояние социалистической и капиталистической систем, в которой капиталистические государства поддерживали монополии в борьбе за рынки и передел мира.

Суммируя выводы первой главы, отметим, что, на наш взгляд, процесс монополизации экономики необходимо рассматривать в разрезе исторического развития экономики как объективную тенденцию. Монополизация представляет собой социально-экономический процесс становления монополии в качестве хозяйственной структуры, сложного комплекса, элемента институциональной структуры общества. Предпосылки к появлению монополий в рыночной экономике сложились в условиях второй промышленной революции конца XIX - начала XX вв. Экономический рост, основанный на стремительном развитии новых технологий сделал концентрацию и централизацию капитала необходимым условием экономического прогресса. Концентрация капитала приносила компаниям объективные преимущества перед конкурентами: возможность максимально использовать эффект от масштаба производства, который ведёт к сокращению издержек на единицу продукции; возможность мобилизовать финансовые ресурсы для своевременного обновления капитала; возможность широкого использования достижений НТП и, следовательно, повышения производительности труда; возможность минимизировать транзакционные издержки и риск неопределённости; возможность пережить кризисные времена, путём оптимизации ресурсов предприятия и т.д. Эти возможности монополии дали существенный толчок развитию капиталистической экономики.

Однако соответствии с законами диалектики, явление, играющее в определённых условиях прогрессивную роль в других - переходит в иное, часто противоположное качество. По мере монополизации экономики, концентрации капитала и появления гигантских корпораций, сравнимых по своему влиянию с некоторыми государствами, монополии стали если не тормозом общественного развития, то по крайней мере серьёзными факторами риска. К

традиционным недостаткам укрупнённых производств в рыночных условиях - монопольное завышение цены и переложение издержек на потребителя и другие компании и отрасли; возможность в том или ном случае иррационально с общественной точки зрения регулировать цены и объемы выпуска; возможность сдерживать технический прогресс и экономить на качестве - добавились новые. Монополии получили возможность в некоторой степени подчинить себе общество, обеспечить монопольно-административный диктат, подменяющий экономический механизм. Жесточайшая эксплуатация колоний и неоколоний, которая усугубляет общественные дисбалансы и тормозит развитие отсталых стран, войны за рынки сбыта и ресурсы, где государство используется как инструмент, проводник интересов монополий, загрязнение окружающей среды - всё это реальные угрозы для современного общества, в корне которых лежит старое как мир стремление участников рынка к максимизации прибыли

При этом положительные черты монополий и, главное, их потенциал, не только не исчезли со временем, но и получили развитие, вышли на новый уровень. Корпорации способны вкладывать в развитие НИОКР больше средств, чем многие государства. Трансконтинентальная деятельность монополий сводит к минимум торговлю, а, следовательно, транзакционные и спекулятивные издержки. Эффект масштаба и, как следствие, экономия также приобретает сегодня глобальный размах. В этой связи вполне логичным выглядит предложение подчинить монополии интересам общества, социализировать их, тем самым оградив общество от влияния негативных черт и использовать преимущества монополий. Диалектика ситуации такова, что развитие производительных сил уже обеспечило предпосылки для такого шага. Ленин отмечал, что концентрация дошла до того, что можно произвести приблизительный учет всем источникам сырья во всем мире, что эти источники захватываются в одни руки гигантскими монополистическими союзами. Капитализм, таким образом, сам подошёл к обобществлению производства вопреки воли самих капиталистов. В следующих главах мы более подробно рассмотрим и такие тенденции, и условия, в которых они проявляют себя.