Историографические проблемы
10!
Его историографические исследования были представлены в разных жанрах. Это и рецензии и статьи об отдельных историках, написанные по разным поводам, чаще всего по заказу Академии наук, это некрологи и посмертно опубликованный неоконченный «Очерк развития русской историографии», адресованный английскому читателю73. Проблемами отечественной историографии ученый занимался в течение всей своей научно-педагогической жизни. В начале он читал историографический курс по предписанию университетского руководства. Читался он с интервалами в два года, иногда — через год. Постепенно углубляясь в историю исторической науки. Лаппо-Данилевский стал все более и более заниматься этой тематикой. В результате накопился обильный историографический материал. В архиве академика сохранились отдельные фрагменты и несколько детальных вариантов планов и проектов историографического труда. Но в большинстве случаев намеченные темы так и не были до конца разработаны. Задуманный им труд по проблеме отечественной историографии так и остался незавершенным.
Историографические взгляды Лаппо-Данилевского тесно переплетаются с его общефилософскими, теоретическими и историческими воззрениями. Его философско- исгорическая концепция во многом предопределяла и подходы к русской историографии. В первые голы преподавания историк находился под влиянием философии позитивизма.
Он, как свидетельствовал А. Е. Пресняков, «был глубоко захвачен этим течением и долго перерабатывал в своем мышлении его воздействие»74.Свои взгляды по историографическим проблемам Лаипо-Данилевскнн изложил в курсе русской истории.
прочитанном им для студентов 1-го курса в 1890/91 учебном году. Курс открывался вводной лекцией по источниковедению и историографии, что отражало общий уровень развития исторической науки. Такой подход и построение материала шло от К. Н. Бестужева-Рюмина, поддерживалось М. О. Кояловичем, В. С. Иконниковым, Д. И. Багалеем и было в традициях отечественной историографии. Насколько можно судить по сохранившейся литографии, вступительная часть курса Лаппо-Данилевского не являлась единичной обзорной лекцией, как было в курсах лругих авторов. а представляла собой цикл лекций объемом в 156 страниц. Объем между разделами «Памятники», который включал «памятники языка», «памятники вещественные». «памятники народной словесности и письменные», и «Историографией» делился примерно поровну. В следующим учебном году историографическая часть превратилась в специальный курс лекций по русской историографии, такой она осталась в и последующие годы.
Рассмотрение историографических вопросов начиналось с конца XVII — начала XVIII века. Летописный период в этом курсе им в историографию не включался. Однако сведения о важнейших исследованиях летописей в виде списка литературы приводился в нерпой, источниковедческой части курса.
103
Решающую роль в истории Лаппо-Данилевский придавал развитию идей, которые считал первопричиной исторического развития. Также и в истории исторической науки, прослеживая причинно-следственную связь историографических явлений, он придавал самодовлеющее значение интеллектуальному влиянию, не- сколько преувеличивая западное воздействие на русскую историческую мысль. Опуская почти полностью характеристики отдельных историков и их труды, ученый подчеркивал причинно-следственную зависимость фактов историографии.
Ранний цикл его историографических лекций носил общий характер, но в нем уже появлялись элементы, отличавшие подход исследователя к истории науки от подхода его предшественников.
В начале 1900-х годов Лаппо-Данилевский особенно интенсивно и плодотворно работал над проблемами истории исторической науки. Сложившийся теоретический взгляд на исторические проблемы позволил выдвинуть требование систематической полноты изучения историографии, которое выражалось в более подробном освещении жизненного и творческого пути историков. В дальнейшем он существенно расширил понимание предмета историографии, серьезное внимание стал уделять вопросам периодизации русской историографии и значительно раздвинул ее хронологические рамки, начиная ее уже с XI—XII веков. Им был поставлен вопрос о «школах» и «направлениях» в исторической науке, разработана история самой историографии.
Теоретическая постановка Лаипо-Данилевским ряда историографических проблем была нова для своего времени. Можно выразить лишь сожаление, что историк не успел создать обобщающий историографический труд.
Завершают историографические работы Лаппо-Данилевского несколько неоконченных материалов, написанных после 1916 года. Среди них рукопись трех частей «Очерка развития русской историографии», две части которой были посмертно опубликованы в 1920
году. Все они могут быть рассмотрены как итог многолетней работы ученого. Его труд остался как бы эскизом огромного замысла, свидетельством поиска и постоянного труда ученого. Видимо, не случайно он говорил: «Всякая деятельность измеряется не только результатом, но и задачами: опенку людей, можно производить только с таких точек зрения»75. Многие высказанные им соображения, наблюдения и выводы, несомненно. интересны. По сравнению со своими коллегами, он более глубоко и широко подошел к проблемам историографии. Высокое профессиональное мастерство, исследовательский талант ученого обогатили разработку русской исторической науки. Именно ему принадлежит наиболее глубокое осмысление отечественной историографии.
По нашему мнению, Лаппо-Данилевский разделял точку зрения П.
Н. Милюкова, который рассматривал историографию как элемент истории русской культуры, вобравшей в себя главнейшие особенности развития России, «все стороны внутренней истории: и экономическую. и социальную и государственную, и умственную, и нравственную, и религиозную, и эстетическую»76.105
Пол влиянием международных конгрессов историков, которые организовывались начиная с 1900 г ода и в работе которых Лаппо-Данилевский принимал участие, он стал более широко подходить к этой проблеме. На международных конірессах создавались специальные секции и подсекции по истории науки: физики, математики. естествознания и медицины. Русский историк заинтересовался общими науковедческими проблемами и в связи с этим по-новому стал подходить и к истории исторической науки, как к части не только русской, но и общемировой истории науки. По его мнению, курс русской историографии имеет двоякое значение — общее и специальное: «Общее значение курса состоит в том. что он принадлежит к разряду курсов но истории науки; специальное в том, что он дает некоторое понятие о развитии русской исторической науки»77.
В глобальном развитии науки он различал два влияющих друг на друга процесса: это «логическое раскрытие данной научной идеи» и «реализация» этой идеи «в данных условиях пространства и времени». Относя историю исторической науки к истории всей науки, академик считал, что общие задачи и приемы истории наук «можно выяснить и на примере истории; во всяком случае, их следует иметь в виду и при изложении истории истории»7*.
Лаппо-Данилевский много сделал для внедрения курса лекций по русской историографии в учебный процесс, таким образом история исторической науки стала самостоятельной научной дисциплиной. Историография. первоначально сводившаяся почти исключительно к обзору исторической литературы, достаточно быстро расширила свои чисто вспомогательно-информационные функции. Возникнув из потребностей обучения сначала в качестве одного из элементов введения к общеисторическому курсу, историография интенсивно переросла тесные рамки предисловий, энергично превращаясь в самостоятельный цикл лекций, занимая свое место в обшей системе преподавания.
Сформировавшись, университетское преподавание способствовало становлению и дальнейшему совершенствованию истории исторической науки.
Говоря о заслугах Лаппо-Данилевского в развитии отечественной историографии, следует отметить и то, что до него ни один из историков не затронул вопроса о происхождении самого термина «историография». Именно ему принадлежит первый опыт терминологического толкования. Однако эта часть работы не была завершена, но написанные им фрагменты и собранные материалы представляют определенный интерес.
107
Историографические проблемы
Ученый подчеркивал, что он подходил к историографии с трех точек зрения — исторической, логической и феноменологической. Вначале он рассматривал этимологию слова «историография». В прежние времена термин «историография» имел другой смысл — он получил свое значение в связи с термином «историограф». Такая должность существовала еще в Древнем Риме, в Венеции, в древнем Китае79. Но само слово «историограф» — французского происхождения, и возникло оно во французской истории и литературе, обозначая вначале живописца, писавшего исторические миниатюры. а примерно с XVI века оно уже обозначало лицо, которому король официально поручат писать историю Франции80. «Под „историографом", — отмечал исследователь. — разумеют писателя, специально состоящего при каком-либо лице, фамилии, династии или даже целой нации; ему поручается ежедневно записывать исторические события, интересующие того, от кого он зависит»81. Лаппо-Данилевский подчеркивает несвободное, подвластное положение историографа. Облеченные титулом историографы обязаны были писать в художественной, изысканной форме. Поэтому на этой должности часто встречались крупнейшие писатели. Лаппо-Данилевский упоминает многие имена исто- рио графо із, которые получали специальный чин государственного советника и состояли при дворе французских королей начиная с Карла VII, то есть с XV иска, в том числе Расии. Буало, Вольтер. На последнем он останавливается несколько подробнее, говоря о нем как об авторе специальных статей «Историк» и «Историограф», содержание которых он кратко передал.
Однако термин «историография», как считал исследователь, утвердился, видимо, не во французской, а в немецкой научно-исторической литературе и благодаря ей получил распространение82.
Историком были сделаны значительные заготовки для раскрытия этой темы — выписки из ряда работ на французском, английском и немецком языках. Он сгруппировал материал по темам — «Античная историография», «Средневековая историография», французская, немецкая историография. а также «Должность историографа в Италии», «Британский историограф», «Прусский историограф» и т. и. Предусмотрел он и тему «Термин «историография» в русском языке»83. К сожалению эта часть не была им написана, но собранный к ней материал дает некоторую возможность представить авторский замысел. Историк выявил любопытные упоминания и сделал выписки из тех сочинений, где употреблялось слово «историограф». Гак, церковный деятель первой четвери XVIII века Стефан Яворский в проповеди называл писателей-историков «историографами»84. В работе приведена выдержка из дневниковых записок Дмитрия Ростовского от 8 ноября 1708 года85; процитирована жалоба графа Разумовского от 21 сентября 1750 года, где сказано, что он приготовил «себя к исполнению должности историографа и к другим российскому государст-ву полезным службам»86. Был собран материал о понимании М. В. Ломоносовым обязанностей историографа при Академии наук. Г. Ф. Миллера и Н. М. Карамзина Лаппо-Данилевский упомянул лишь вскользь, по той причине, что эти факты были хорошо известны.
Говоря о предмете историографии, Лаппо-Данилевский многократно отмечал, что употребление термина «историография» все чаще стало приближаться к понятию «история исторической науки» и к «истории истории»87. Подводя итог своим наблюдениям, ученый писал: «История термина „историография" показывает, что он первоначально обозначал или самый процесс составления (ср. должность историографа) исторического сочинения, обыкновенно в национально-патриотическом. официальном духе, или данную совокупность таких сочинений, рассматриваемую в данных пределах времени и пространства»88, то есть, с одной стороны, еще неотделенность на определенном этапе историографии от писания истории, а с другой — уже сами исторические труды как объект изучения. Постепенно термин «историография» утратил прежний специальный смысл, обозначающий историческую науку вообще, и все больше стал включать в себя «преимущественно сочинения, обнаружившие какую-либо цельную концепцию истории человечества: или целой страны, или нации и т. п.»89.
т
Рассмотрев историю термина «историография». Лаппо-Данилевский утверждал, что к нему можно подходить «в ином смысле: не в историческом, а в логическом или феноменологическом»'**. Поясняя это, он писал: «С логической точки зрения термин „история" представляется нам не совсем удобным потому, что он употребляется d двойном смысле: а) для обозначения бывшего (вот так история! Случилась история, и т. п.); б) для обозначения нашего представления о бывшем или научном его построения, выраженного в каком- либо произведении. В последнем смысле можно употреблять термин „историография"».
С феноменологической точки зрения под «историографией». в отличие от «исторического исследования», историк предлагал «разуметь более или менее цельную концепцию истории человечества, целой страны или нации, концепцию, получившую свое выражение в каком-либо произведении исторической литературы»91.
Вопрос о предмете историографии исследователь также не обошел вниманием, В одном из вариантов вступительной лекции к историографическому курсу он отмечал; «М(ожно) без определения: но определение нужно, ибо должно содержат ь по кр(айней) мере намек на ориентировку в развитии всякой историографии»92. Таким определением, согласно его точки зрения, выступает проблема национальной историографии. По мнению историка, «национальная историография» получает особого рода функцию — изучение истории исторических построений прошлых судеб данной народности. В историографии Лаппо-Данилевский разделял «логическое развитие истории науки истории» и «реальное развитие науки». В национальных историографиях «хотя и можно говорить о логическом развитии научной дисциплины об отечественной истории», но в них. оговаривал он, «в большей мере выступает реальное развитие науки»93. Историк предостерегал от опасности. грозящей национальной историографии: «Национальная гочка зрения может оставаться научной, гго она легко переходит в националистическую», и это «то увлечение националистическими тенденциями, которых историческая наука всегда должна остерегаться»94. Развивая положение о национальной историографии, исследователь в одной из ранних рукописей, относящихся примерно к 1905—1906 годам, замечал: «Прежние русские историки охотно указывали на то, что историография есть народное самосознание; такое понимание слишком широко: ведь философия, литература, искусство и т. д. есть тоже народное самосознание; историография — лишь то самосознание народа, которое выразилось в научной обработке сознания прошлого»95. В рукописных работах после 1910 года Лаппо-Данилевский повторил: «Итак, историография — научная дисциплина. занимающаяся изучением развития народного самосознания, поскольку это самосознание: 1) устремлено было на прошедшее и связывает свое прошлое с своим настоящим и будущим и 2) связывалось в теоретической его обработке»96.
Наиболее часто свои историографические лекции Лаппо-Данилевский называл «Главнейшие направления в русской историографии». На первый взгляд может показаться, что это название равнозначно заглавию книги П. Н. Милюкова97. Однако между ними есть существенное различие. Лаппо-Данилевский не сводил русскую историографию только к развитию исторической мысли, не ограничивал ее лишь историей смены исторических концепций, как это делал Милюков. Его определение открывало возможность более широкого понимания предмета истории исторической науки. Но следует также отметить, что и позиция Милюкова была ему во многом близка.
ш
Названия историографических лекций свидетельствует о том, что Лаппо-Данилевский был в свое время единственным историком, поставившим задачу изложения истории исторической науки по направлениям. Он довольно полно отразил накопленный предшественниками опыт понимания предмета историографии, обобщил его и продвинул значительно дальше. В его лекциях рассматривались такие проблемы, как национальная историография, предмет историографии в изучении исторических концепций и умственного развития человечества, поскольку история истории выражалась «последовательным рядом попыток построения нашего прошлого»98.
В историю исторической науки Лаппо-Данилевский включал и «вспомогательные науки», куда относил историческую географию, хронологию, археологию, историческую библиографию и биобиблиографию, историческую критику, а также историю сопредельных наук — русскую филологию, русскую этнологию, русскую археологию. Он предполагал освещать популярную и учебную историческую литературу; особо говорил об источниках для истории науки, то есть обращал внимание на разницу между историческими и историографическими источниками. На всех этапах работы над проблемами истории исторической науки ученый держал в поле зрения историю самой историографии.
В началу 1900-х годов в центре внимания ученого находились проблемы систематической полноты изучения истории исторической науки. Однако все наиболее интересные и важные для изучения истории историографии положения и наблюдения были разбросаны по Рукописям и не были обобщены. Тем не менее сама по-
стаиовка подобной задачи была значительным шагом вперед в истории внутреннего развития историографии как научной дисциплины.
Десятые годы XX столетия характеризуются новым этапом в работе Лаппо-Данилевского над проблемами историографии. Он отходит от изучения анализа исторических условий, влиявших на формирование взглядов историков прошлого, его больше интересуют научные идеи. Главным объектом внимания стало для него логическое развитие идей, что привело его к исследованию отдельных философских течений. Такое изменение во взгляде академика на историю исторической науки обусловило включение историографии в процесс глобального развития общемировой истории науки, в особый разряд «науки о науке», в конкретных областях знания которой проявляются общие задачи и приемы, присущие истории всех наук.
Одним из важнейших способов познания закономерностей развития истории исторической науки является ее периодизация. Для этого необходимо накопить значительный конкретный материал, осмыслить его и обобщить В эволюции суждений Лаппо-Данилевского о периодизации русской историографии можно наметить несколько этапов.
ИЗ
В первые годы чтения историографического курса он начинал историю исторической науки в России с XVIII века, и иногда даже с середины его. Так продолжалось несколько лет, даже в 1905/06 учебном году он начинал курс с А. Л. Шлецера". Однако следует отметить. что в 1890/91 учебном году, читая историографию как введение к общеисторическому курсу, историк начинал свой обзор раньше — с конца XVII века. Не- сколько позднее он вернулся к этому рубежу, что нашло отражение в «Плане чтений по русской историографии», где в разделе «Первые попытки систематического изучения русской истории» он останавливался на работах Ф. Грибоедова, Феодосия Сафоновича, И. Гизеля, а потом переходил к сочинениям А. И. Ман- киева. В. Н. Татищева и т. д. Исследуя творчество этих историков. Лаппо-Данилевский особое внимание обращал на причинно-следственные связи историографических явлений.
Второй период развития отечественной историографии в «Плане» был представлен тремя большими разделами. которые, в свою очередь, делились на главы и параграфы. Первый раздел, «Подготовительные работы по общей истории России», предусматривал разбор трудов Г. Ф. Миллера. Н. И. Новикова, А. Л. Шлепера. В следующем — «Первые попытки прагматического изложения древнерусской истории» — рассматривались труды М. М. Щербатова и И. Н. Болтина. Последний раздел был обозначен как «Заключение и общие выводы по второму периоду нашей историографии»101.
«Научная обработка русской истории» — так называл Лаппо-Данилевский третий, последний период. Внутри он разделялся на два отдела, те в свою очередь — на несколько разделов с множеством глав, параграфов, пунктов и т. д. Эта часть исследования начиналась с выяснения причин, ускорявших развитие русской историографии в XVIII веке. Далее автор переходил к Карамзину и последующим историкам XIX века.
Постепенно исследователь стал включать в историографический курс и более ранние исторические сочи- нения. Так, русскую историографию он начинал с XVII пека и эпохи преобразований Петра I. В той же рукописи он относит названное время уже ко второму периоду, а к периоду первому относит летописные своды101. Однако он не считал летописи «учеными сочинениями», но тем не менее рассматривал их уже «как попытки историческою дееписания»102.
Вопрос о критериях определения периодов Лаппо- Данилевский ставил в теоретическом плане: должен ли быть единый критерий при определении всех периодов, или в каждом из них есть свои признаки. В конце концов он приходит к выводу: «Принципы периодизации подчинены принципам периодизации по научным идеям»103. По мере развития общества, читаем у него, воззрения историков становятся все менее ЛИЧНЫМИ, произвольными. «Историк все более специализируется, из любителя (духовного или мирского) становится ученым. владеющим научным методом». Вместе с тем он указывал и на то, что историк теснее связывается с обществом и «все чаще является представителем целых школ, направлении или 'партий». Поэтому, заключал он, «если периодизация историографии в XVIII в. возможна по свойствам индивидуальных идей (по авторам). то в XIX — периодизация уже идет по свойствам коллективных идей (направлениям)»104. Таким образом, определяющим для Лаппо-Данилевского постепенно становились не столько направления и школы, сколько сами свойства идей, и здесь он в известной степени приблизился к взглядам Милюкова. Смена идеологических течений становилась для него определяющей.
«Периодизация по научным идеям» у Лаппо-Данилевского приняла следующий вид: «Периоды: I. Лето- пнсный, И. Компилятивный с претензией на «ученость», III. Критико-ирагматический, IV. Научно-литературный, V. Научный»105. В дальнейшем он еще не раз возвращался к згой схеме, дополняя и конкретизируя ее. Первый период он датирует XI—XVII веками, назвав его «Первые попытки повествования», второй и третий периоды он объединял и доводил до Н. М. Карамзина включительно. Последний, научный период детализировал: «а) гегельянство: славянофилы и западники (до 1860): в) падение гегельянства; падение славянофильства и западничества; позитивизм; народничество; социальный вопрос»106. Таким образом, историография у него все больше места уступала истории отдельных философских течений.
В последующих вариантах, составленных после 1916 года, историография была сжата до пределов введения. В ней Лаппо-Данилевский говорил о русской историографии как о части умственного движения в общечеловеческом стремлении к «чистому знанию»107. От этих лет сохранилось два подробно разработанных и дополняющих друг друга проспекта: один охватывал время 30—40-х годов XIX века, другой — с 60-х годов. В первом было предусмотрено общее введение, в котором уместилось почти все развитие русской историографии. Здесь он говорил о русской историографии с конца XI века, подчеркивал «начало научности» с XVIII века и заканчивал работами А. П. Щапова, С. М. Соловьева. В. О. Ключевского. Н. П. Павлова- Сильванского. Все введение умешено примерно на сорока страницах. Предполагалось отдельно рассмотреть тему «Влияние Петра Великого на развитие русской историографии». При этом речь шла не о состоянии науч-
ных знаний или их развитии на тот момент, а о деятельности Петра I по собиранию и сохранению документальных источников, инициировании им переводов исторических книг и создания отечественных трудов по русской истории, о мероприятиях Петра по выстраиванию событий современности (в первую очередь военных побед) в ряд исторических фактов. Далее шли детальные наметки тем. из которых можно назвать лишь наиболее крупные: «Романтизм», «Мистицизм (Чаадаев)», «Шеллингизм», «Главные шеллингисты в России (до 40-х годов)», «Второстепенные», «Романтизм и шеллингизм в русской историографии», «Возрастающий интерес общества к народности», «Французская историческая школа. Полевой», «Образование партий: славянофильской и западнической», «Философия Гегеля в русском обществе 1830— 1840-х голов»108 Следует отметить, что имена историков в этом проекте уже встречаются редко.
Второй проект рассматривал темы с 1860-х по 1900-е годы: «I. Падение гегельянства», «II. Позитивизм в философии», «III. Экономизм», «IV. Ворьба между научно-механическим и научно-идеалистическим направлением в истории»109. В этом последнем пункте Лаппо- Данилевский противопоставлял историческому материализму и сходным с ним направлениям исторический идеализм. Таким образом, его историографические работы были отражением положений, обоснованных в «Методологии истории».
117
Единственным в дореволюционной историографии курсом лекций, в задачу которого входило изучение истории исторической науки по направлениям, был курс Лаппо-Данилевского, названный «Главнейшие направ- ления в русской историографии XVIII—XIX веков». К проблеме направлений в исторической науке историк подхолил как теоретик. В данном вопросе он шел не столько от конкретного изучения отечественной историографии, как это делало большинство его коллег, сколько от общих положений. Еще при разработке основ периодизации истории исторической науки он пришел к заключению, что принципы периодизации историографии зависят от принципов периодизации по научным идеям110. По мере развития общества воззрения историков становятся все менее личными, произвольными: «Историк все более специализируется, из любителя (духовного или мирского) становится ученым. владеющим научным методом». Историк становится все более связанным с обществом и «все чаще является представителем целых школ, направлений или партий»"!.
В одной из поздних рукописей Лаппо-Данилевский, подытоживая свои историографические наблюдения, подтвердил вывод о том. что историю науки следует изучать преимущественно по направлениям. При этом он не отрицал возможность и других вариантов исследования, например по историкам или по проблемам. Но если будет преобладать изучение личностей историков, рассуждал он. то историография может превратиться в сборник биографий, что придает «слишком большое значение индивидуальности и. таким образом, возводит одно из главных условий возникновения всякого труда нередко в единственную ее причину». В результате к индивидуальному историку привязывается общее — история науки. «Неудобство» изучения истории науки путем создания серии биографий, по мнению
историка, заключается и в том, что при этом метоле переходные эпохи, чрезвычайно важные для понимания развития истории науки, опускаются или им не уделяется достаточно внимания. К тому же труды историка, рассмотренные в хронологическом порядке, «могут принадлежать к разным школам, по которым изображение его деятельности и должно было разместиться»"2. Но тут же он оговаривается: «Впрочем, не всегда удобно разрывать деятельность лица, если она систематична»"3.
Лаппо-Данилевский считал, что изучение отдельных проблем затрудняет исследования, поскольку при этом не учитываются определившиеся школы и направления. а также и индивидуальность историка. Если же школы и направления определены, то периоды развития историографии «легче поддаются изучению их по проблемам»"4. Таким образом, и при проблемном способе изучения историографии, и при изучении творчества отдельных историков главным условием, по его мнению, остается выделение историографических направлений.
Отдавая явное преимущество изучению истории историографической науки по направлениям, русский ученый и в этом подходе видел свои «неудобства»: например, необходимость в ряде случаев мириться с «разрывом» деятельности отдельных лиц. Поэтому он считал желательным соединение воедино всех способов исследования.
119
Никто из предшественников Лаппо-Данилевского в области изучения историографии не задумывался над тем, что же такое есть само понятие «направление» и чем оно. собственно, отличается, например, от понятия «школа». В историографической литературе термины «направление», «школа», «партия», «течение», «тенденция» и тому подобные обычно употребляются как синонимы. Однако он тоже окончательно не решил этой задачи, иногда даже противоречил себе, но он ясно сформулировал этот вопрос и высказал по этому поводу свои соображения.
Отличие названных понятий историк видел прежде всего в моменте возникновения определен ного направления или школы, связанной с личностью их основателя. В связи с этим он говорил о влиянии так называемого творца-историка на окружающее его общество и на последующие поколения.
«Историк-творец», по мнению Лаппо-Данилевского, создает выдающийся труд, который оценивается специалистами и публикой с разных и далеко не всегда совпадающих точек зрения. Но данный труд оценивается не только современниками. Он оказывает влияние и на последующие поколения, порождая сторонников и подражателей, — «словом, основывает направление или школу». Здесь и ставился вопрос о различиях понятий «школа» и «направление». Он утверждал, что понятие «направление» более широкое, чем «школа». В школе нередко преобладает личное воздействие учителя-творца на ученика, школьное учение «есть изучение не фактов, а мнений известных авторитетов об этих фактах. Школа дает метод; направление — сводится скорее к образованию исторического пошиба (genre)». «Направление общее — есть ориентировка»115. В одном направлении, продолжал ученый, могут быть лица, совершенно независимые друг от друга, то есть они не обязательно должны быть учителем и учеником. Кроме
того, результаты исследования могут быть достигнуты в одном направлении разными методами. Лаппо-Данилевский не пояснял, что он конкретно понимает иод «разными методами», имеющимися у историков одного направления. Видимо, эта проблема не была для него самого достаточно ясна, поскольку именно метод исследования рассматривался им в качестве критерия определения историографического направления.
В направление или в школу объединяются, главным образом, последователи определенного исследования, которые либо вполне следуют учителю, либо делают отступления. «Враги данного труда, — замечал он, — редко объединяются в направление или школу»"6.
Критерием для определения историографических направлений XVIII века историк взял классификацию наук по их методу, но формально познавательным целям, по объектам изучения. Так же. как В. О. Ключевский и П. Н. Милюков, он называл три основных признака, но, при некоторой внешней их схожести, у Лаппо-Данилевского они приобретали иное значение. В отличие от названных ученых, выделявших историографические направления по совокупности всех признаков. академик определял направления по каждому критерию отдельно. Поэтому его направления крайне не стабильны — они зависимы от примененного к ним критерия, выбор которого менял их количество и состав направлений, так что один и тот же историк мог одновременно принадлежать к нескольким направлениям.
121
Истормграфмчмме проблемы
Первый критерий — цели исследования. Так же, как и Милюков, он отмечал для историков XVIII века две цели: утилитарную и научную — и соответственно вы- водил два направления. К первому, утилитарному, направлению он относил В. Н. Татищева, М. В. Ломоносова и М. М. Щербатова. Ко второму, научному, — Г.-З. Байера с Г.-Ф. Миллером и русского историка И. Н. Болтина. Объединяя Болтина с двумя немецкими историками в одно направление, Лаппо-Данилевский разрушал традиционное противопоставление историков XVIII века лишь по национальному признаку.
Второй критерий — метод исследования. С точки зрения метода, Лаппо-Данилевский разделял историков XVIII века на четыре направления: первое — «геврнстическое», имелось в виду собирание источников, главным образом летописных, к нему был отнесен В. Н. Татищев. Второе — «критическое» — было представлено А. Л. Шлецером. Третье — «прагматическое» — М. М. Щербатовым. Четвертое — «номоло- гическос»117 — И. Н. Болтиным118. Каждое направление состояло теперь всего из одного историка, но вне направлений оказались М. В. Ломоносов, Г.-З. Байер и Г.-Ф. Миллер.
Третий критерий — объект изучения. С точки зрения объекта изучения, Лаппо-Данилевский не назвал ни одного направления и ни одного имени историка. В этой части он указал на интерес историков к «внутренней истории», на появление «нового материала и помологического исследования», на появление «местных» и «частных историй». Историк не раскрыл этого положения. Следует отметить, что, в отличие от Лаппо- Данилевского, В. О. Ключевский и П. Н. Милюков третьим критерием историографических направлений называли «отношение к источнику». Исторические источники всегда были в поле зрения историков и стави-
лись ими во главу угла историографического изучения. Однако Лаппо-Данилевский, сам много трудившийся в области теоретической разработки проблем исторического источника, не сделал его определяющим.
Сколько же направлений видел Лаппо-Данилевский в русской исторической науке XVII! века? На этот вопрос ответить очень трудно. Например, М. М. Щербатова и И. Н. Болтина он то разделял по различным направлениям — «прагматическому» и «помологическому», то объединял обоих в одно «номотстическое» направление. Противоречивое отношение было и к другим историкам, например к А. Л. Шлеиеру. Применяя свой первый вариант в определении направлений по целям исследования, историк ни к одному из двух указанных им направлений Шлецера не отнес. При втором варианте, по методу исследования, Шлецер представлял «критическое» направление. Однако в других частях рукописи встречается положение о критической «школе», основанной Шлецером119. Но ведь «школа» и «направление». по утверждению самого Лаппо-Данилевского, понятия разные, при этом .«школа» — понятие более узкое.
В его рукописях мы находим и другие противоречия. свидетельствующие о том, что, видимо, он еще не считал вопрос об историографических направлениях решенным. Вероятнее всего, это были не окончательные формулировки, а лишь поиск ответа на сформулированный им вопрос.
123
Источниковедение в конце XIX века считалось только вспомогательной дисциплиной, отодвинутой от волнующих историческую науку проблем. В дореволюционной исторической науке проходил процесс превра- щения источниковедения из вспомогательной в самостоятельную научную дисциплину, а также вычленения в ней специальных отраслей, среди которых следует указать на теоретическое источниковедение. Именно с этой областью связаны главные научные изыскания Лаппо-Данилевского.
Проблема теоретического источниковедения была одной из ведущих в его творчестве. В развитии русского источниковедения Лаппо-Данилевский. по замечанию Н. Л. Рубинштейна, занял одно из ведущих мест наряду с А. А. Шахматовым «созданием дипломатики и специально димломатики частных актов»520. Результатом его деятельности стала источниковедческая школа, основу которой составили выдающиеся отечественные историки — С. Н. Вал к, Б. А. Романов, А. И. Андреев и другие.
Созданная Лаппо-Данилевским источниковедческая школа занималась отысканием, обработкой и публикацией исторических источников. Опираясь на собственный опыт работы, историк выработал богатую по содержанию источниковедческую концепцию. В отличие от позитивистов и их учения об исторических источниках, он. осознав необходимость гносеологического подхода к пониманию источника, открыл в источниковедении неизвестную ранее сферу, придав тем самым разработке теоретических проблем источниковедения новое направление. Гносеологический подход к пониманию источника красной нитью проходит через всю его концепцию.
Значение конкретной источниковедческой работы Лаппо-Данилевского было связано прежде всего с обращением к новому виду источников — частным актам, характеризующим социально-экономическую жизнь об-
щества. Перенесение научного интереса с истории политической и духовной на социально-экономическую потребовало новых видов источников. На смену публичным актам, летописям и литературным памятникам пришли частные акты, историко-статистический материал. В рецензии на книгу Лаппо-Данилевского «Очерк русской дипломатики частных актов» С. Н. Валк писал: «При таком положении дела, когда изучение частного акта становится настоятельной научной задачей и когда в то же время ни в русской, ни в западноевропейской литературе нет выработанных методологических принципов изучения его. появление труда покойного А. С. Лаппо-Данилевского приобретает значение одною из крупнейших научных явлений последнего времени»12'. В своей работе над частными актами Лаппо-Данилевский обращал основное внимание на их форму, предложенная им методика, по словам С. М. Каштанова, была «большим шагом вперед в области формального источниковедения»122.
125
Имея богатый опыт работы с источниками и обладая способностями теоретика, Лаппо-Данилевский создал разветвленное, богатое по содержанию учение об исторических источниках. Важнейшей его особенностью явилось то, что оно было развито в аспекте проблемы отражения, проблемы движения историка к истине. что придавало ему достаточно стройный вид123. Он. во-первых, считал, что источник отражает прежде всею духовную жизнь прошлого, во-вторых, является продуктом духовной деятельности, в-третьих, на формирование содержания источника в первую очередь влияет духовная атмосфера времени его создания, и, наконец, в-четвертых, методы анализа источников долж- ны базироваться в основном на психологическом пол- ходе124.
Для определения дисциплины, занимающейся теоретическими проблемами источниковедения, он пользовался понятием «методология источниковедения», которую характеризовал как «специальную методологию», в отличие от обшей. В то же время Лаппо-Данилевский отмечал, что «специальная методология истории все еще далека от простой техники исторических работ»125, относя к последней: I) правила собирания и хранения исторического материала, 2) правила воспроизведения и издания исторического материала, 3) правила наведения исторических справок, библиографию, 4) правила составления историко-географических карт, синоптических таблиц разного рода и т. п.126
По мнению историка, плодотворное развитие методологии источниковедения послужит главной «цели исторического познания» — осознанию прошлого при помощи источников127. Под объектом методологии источниковедения он усматривает преимущественно тс «производные принципы и методы, на основании которых историк считает себя вправе утверждать, что факт, известный ему из данных источников, действительно существовал; она рассматривает, что именно источники дают для нашего знания об исторической науке и в какой мере оно доступно нам при данных условиях»128. При зтом он специально отметил, что историк, «признающий эмпирически данную действительность, не может сомне- ваться в действительном существовании факта»129.
Под историческим источником Лаппо-Данилевский понимал «всякий реализованный продукт человеческой психики, поскольку он представляется историку при- годным для того, чтобы получить знание о каком-либо факте из прошлой жизни человечества»1
Существенной особенностью источниковедческой концепции русского ученого явилось то. что он значительно развил идею позитивистов о генетической связи исторического источника с прошлой человеческой деятельностью. Исторический источник он понимал как «продукт человеческого творчества в широком смысле»531. Поскольку в основе исторического процесса, по его мнению, лежит психика, то источник представляет собой «реализованный продукт человеческой психики»132.
Научная плодотворность идей Лаппо-Данилевского о генетической связи исторического источника с породившей его деятельностью прошлого состояла в том, что сама эта связь истолковывалась им как основа для признания возможности отражения объективно существовавших социальных процессов прошлого в источнике133. Деятельность историк характеризовал как тот способ, при помощи которого осуществляется отражение прошлой действительности в историческом источнике. Под историческим источником он понимал «непосредственный результат той самой деятельности человека, которую историк должен принимать во внимание при построении исторической действительности, включающей и означенный результат»134.
Заслугой Лаппо-Данилевского было не только то, что он осознал связь отражательной природы источника с породившей его деятельностью, но и проанализировал различные способы отражения прошлого в источниках в связи с разными видами деятельности. Прежде всего, он имел в виду созидательную деятельность, в процессе которой черты реально существовав- шего прошлого переносятся на продукт труда. При этом имелось в виду, что на продукт деятельности переносятся не только черты психики субъекта деятельности, но и особенности самого труда как объективно существовавшего процесса. Так, например, по внешнему виду предмета (отполированный или отбитый камень) как продукта труда можно судить об орудиях труда135, о технике изготовления предмета; по форме глиняного сосуда можно говорить о том, «сделан он от руки или при помощи гончарного круга, и т. п.»136. Лаппо-Данилевский прямо отмечал, что в историческом источнике как продукте деятельности отражается не только духовная. но и материальная сторона общественной жизни137.
Прошлая общественная жизнь, с точки зрения историка. отражается в историческом источнике не только потому, что он является продуктом деятельности человека, но и в связи с тем. что он выступает средством удовлетворения определенных жизненных потребностей. В историческом источнике, как отмечал ученый, «историк может предполагать назначение, состоящее, положим, в удовлетворении какой-либо из ближайших жизненных потребностей данного общества»: например, сосуд, предназначенный для хранения пищи, икона для удовлетворения религиозных потребностей, юридический акт для закрепления чьих-то прав и т. д.138 В целом историк изучает прошлое по источнику, ориентируясь на то, какую роль и функцию исполнял данный материальный остаток в прошлом139. Он писал, что необходимо изучать источник, принимая во внимание его «функциональную зависимость от местных условий»140. При этом имелось в виду не только влияние «местных
условий» иа источник, но и его влияние на культуру своего времени141.
Прошлое в историческом источнике, согласно Лаппо- Даннлевскому, социальное событие прошлого отражается в сознании автора источника, а он запечатлевает свои знания в какой-либо материальной форме. В данном случае источник понимался как «отражение какого-нибудь исторического факта» в виде «результата того впечатления. которое он производил на автора источника»142.
Лаппо-Данилевский трактовал исторический источник как «продукт человеческой психики» в том смысле, что, во-первых, в нем прежде всего отражается духовная жизнь прошлого, а не одного только автора ист очника, во-вторых, все остальные стороны прошлой жизни запечатлеваются в источнике как продукте сознательной деятельности через посредство ПСИХИКИ.
Однако исторический источник, по мнению историка, не является в точном смысле слова «продуктом человеческого творчества». «Объективное человеческое творчество, — писал он в подготовительных материалах к «Методологии истории», — представляется нам, однако, в виде того или другого социального явления как продукта человеческого творчества, а памятник есть как бы отражение его в форме, достаточно устойчивой для того, чтобы через посредство се изучения само явления стало бы в известной мере возможным. Итак, памятники — не результат объектирования человеческого творчества, а следствие объектирования продуктов человеческого творчества, то есть социальных явлений»143.
129
В основе исторического процесса, с его точки зрения, лежит человеческая психика, поэтому историк за внешней материальной формой источника должен стремиться обнаружить внутреннее психическое содержание. Идея о материальной форме и психическом содержании исторического источника как его внешней и внутренней стороне144 имела существенное значение во всей источниковедческой концепции Лаппо-Данилевского.
Необходимость восстановления внутреннего психического содержания исторического источника по его внешней материальной форме способствовала выявлению Лаппо-Данилевским важного аспекта в понимании источника, отражающего характер соотношения между источником и историком, что в конечном счете позволило ему в известной степени вскрыть гносеологическую природу исторического источника, вытекающую из осознания места и роли последнего в историческом мышлении. Определение источника, фиксирующее различные его стороны, было связано с гносеологическим или, как говорил сам Лаппо-Данилевский, «телеологическим или практическим моментом», который был связан с включением историка в практику исторического исследования. При этом он вполне определенно высказывал мысль о том, что материальный остаток прошлого, не будучи включенным в познавательную деятельность историка, то есть не будучи использован в целях познания прошлого, представляет собой не более чем «груду камней, тряпок, бумажек и т. п.»145. Таким образом, в понятие «исторический источник» ученый включал не только его объективное существование, доступность для непосредственного восприятия, генетическую связь с породившей его прошлой человеческой деятельностью, но и его свойство быть свидетельством
5 Зек 3821
о прошлом. Он хорошо понимал, что какой-то объект становится источником лишь в той мере, в какой он используется историком именно как источник, го есть остаток прошлого приобретает функцию свидетельства о прошлом в связи с познавательной деятельностью историка.
Лаппо-Данилевский понимал двойственную природу исторического источника, состоящую в том, что он, с одной стороны, является продуктом прошлой человеческой предметной деятельности, а с другой — результатом познавательной активности историка. Различия этих двух видов деятельности справедливо усматривалось им в том, что первая создает источник как материальный объект, вторая использует этот материальный объект как свидетельство о прошлом. Он прямо писал, что «пока историк не подверг данный исторический материал предварительному исследованию, он не может признать его историческим источником»146.
По-новому он решил и проблемы классификации, интерпретации и критики источников. Классификационная система, предложетшя историком, построена в пюсеологическом ключе, в ней он попытался выделить различные группы источников по их месту, роли в историческом познании, ориентируясь при этом на различный характер отражения прошлого. Наиболее существенным явилось выделение, во-первых, изображающих и обозначающих источников, во-вторых, остатков и преданий.
131
Деление исторических источников на изображающие и обозначающие было осуществлено с учетом различных форм отражения прошлого в источниках и соответственно — различия в методах анализа этих двух групп источников. К изображающим источникам он относил такие, которые воспроизводят факты прошлого в формах, приближенных, похожих на формы самих фактов. Например, склеп или картина склепа. К обозначающим источникам относятся тс, формы которых не имеют ничего общего с формой самих фактов, например словесное описание того же склепа. Эта специфика форм отражения порождала особые способы восприятия историком фактов прошлого. «При восприятии источника, материальная форма которого изображает факт в его остатках, например в красках или звуках, историк испытывает впечатления, однородные с теми, какие он испытывал бы, если бы воспринимал самый факт, а не один только источник». Иное дело с восприятием обозначающего источника, материальная форма которого представляет собой совокупность символических знаков: «На основании знаков, символизирующих бывший факт в материальной форме, историк должен конструировать в себе его образ для того, чтобы получить возможность приступить к научному исследованию бывшего факта». При восприятии изображающего источника историк строит свое представление о факте из тех элементов, которые присущи самому источнику, «при восприятии же условных знаков ему приходится подставлять под них мысленные образы прежде, чем приниматься за исследования бывшего факта»147.
Деление источников на изображающие и обозначающие перекрещивается, как отмечал Лаппо-Данилевский, с делением их на остатки и предания, водоразделом при этом служит принцип «степени близости познающего объекта, то есть историка, к объекту его изучения»148. Существенной особенностью выделения
остатков и преданий был учет деятельное гной природы источников. «Под остатком культуры, — писал он. — можно разуметь непосредственный результат той самой деятельности человека, которую историк должен принимать во внимание при построении исторической действительности»149. «Под историческим преданием можно разуметь отражение какого-нибудь исторического факта в источнике»150. Соответственно, при восприятии источника-остатка историк получает непосредственное знание о факте, а при восприятии ист очника-предания он такого знания не имеет и поэтому должен вначале подвергнуть его анализу, так как не исключено, что его содержание может оказаться вымыслом151.
Показательно, что сам Лаппо-Данилевский хорошо осознавал гносеологическую природу деления источников на остатки и предания. «Только что указанное деление источников. — пояснял он, — произведено с теоретико-познавательной точки зрения и допускает возможность рассматривать хотя бы один и тот же объективно данный конкретный источник или в качест ве остатка культуры, или в качестве исторического предания». Он прямо писал, что в основе этого деления «лежит различие в точках зрения, с которых исторические источники изучаются, а не различия самих источников»152.
133
Другими двумя крупными сферами осознания исторических источников ученый считал интерпретацию и критику. Интерпретация, по его мнению, не исчерпывает всех задач анализа источников, она «стремится выяснить только то значение, которое автор придавал ему, а не то, какое источник имеет для познания историческог о факта, сведения о котором почерпаются из источника». Интерпретация «дает возможность, например. одинаково войти в мировоззрение или отдельное показание данного автора, будет ли оно истинным или ложным, и представляет критике решить вопрос, можно ли воспользоваться таким пониманием для построения той именно действительности, которая имеет историческое значение»153. Далее он отмечал, что «познавательные цели интерпретации и критики различны»154. Соотношение интерпретации и критики он понимал в том смысле, что первая готовит базу для второй. «Вез понимания источника, очевидно, нельзя подвергать его и плодотворной критике». Все это отнюдь не означало, что интерпретация должна по времени предшествовать критике, она «должна логически предшествовать критике»155. Интерпретацию ученый толковал как операцию более широкую и общую, потому что вменял ей в обязанность не только правильное прочтение документов и понимание того, что хотел сказать автор, но и объяснение содержания источника с учетом влияния на него социальных условий, личных черт автора, его общественной позиции, влияние источника на культуру своего времени, взаимодействия между источниками.
Необходимость разграничения задач интерпретации и критики была обусловлена двойственной природой исторического источника: интерпретация берет источник прежде всего как исторический факт, то есть учитывает его предметно-социальную природу, критика — как свидетельство о прошлом, то есть учитывает его функциональную природу. Не случайно историк писал, что «в широком смысле можно сказать, что ин-
терпретация состоит в общезначимом научном понимании исгорического источника»156.
Лаппо-Данилевский выделял четыре основных метода интерпретации источников: психологический, технический. типизирующий и индивидуализирующий. Основное значение он придавал психологическому методу, что вытекало из его обшей позиции.
Сущность психологического метода интерпретации источников русский ученый определял следующим образом: «Психологическое истолкование источников основано, конечно, на принципе признания чужой одушевленности. Оно исходит из понятия о чужом сознании. обнаружившемся в данном продукте»157. Основная задача психологической интерпретации состояла в том, чтобы добиться совпадения мысленного образа историка. воспринимающего материальный образ источника, с мысленным образом автора источника, «возникшим у него при восприятии исторического факта и запечатленным им в источнике, то есть в правильном понимании содержания источника»158. Такое понимание, с его точки зрения, связано с признанием двух особенностей человеческого познания: единства и целенаправленности. Первый принцип связан с целостным пониманием источника. С такой точки зрения историк «понимает каждую его часть лишь в ее отношении к целому или другим частям»159.
135
Технический метод интерпретации, но словам Лаппо-Данилевского. «сводится к истолкованию тех технических средств, которыми автор воспользовался для обнаружения своих мыслей и благодаря пониманию которых можно приблизиться и к пониманию смысла или назначения его произведения»160. При изложении спо- собов технической интерпретации ученый высказал новую для своего времени мысль о важности искусственного создания источника, например первобытной плавильной печи для понимания того, как готовилась бронза161. Речь, по существу дела, шла о моделировании применительно к анализу источников.
Технический метод интерпретации, как и психологический. был призван изучать источник вне связи с местом и временем его появления. Эти два метода интерпретации он называл рационалистическими, то есть слишком общими, и дополнял их типизирующим и индивидуализирующим как собственно историческими. В целом типизирующий метод был призван осознать связь автора источника. Как отмечал Лаппо-Данилевский. «историк пытается, при помощи типизирующего метода интерпретации, придать толкованию источника более исторический характер: он исходит из понятия о том культурном типе, к которому источник относится, и сообразно с тем пониманием его содержания»162. В рамках типизирующего метода он стремился понять источник как исторический факт, связав его с той формой. в которой он возник и под влиянием которой сложилось его содержание. Индивидуализирующий мегод, напротив, был призван выяснить индивидуальные особенности автора источника; при помощи этого метода «историк пытается проникнуть в тайники личного творчества автора и даже хочет, в известном смысле. но возможности лучше его самого понять его произведения»'61. В связи с индивидуализирующим методом русский историк обосновал необходимость целостного анализа источников, отметив, что «правило о контексте» является «основным правилом» ин терпретации164.
Интерпретация, по мнению Лаппо-Данилевского, дает возможность понять и объяснить содержание источника, критика же устанавливает степень объективности или достоверности его сведений. Критику он делил на два вида: «критику, устанавливающую научно-историческую ценность источника как факта», и «критику, устанавливающую научно-историческую ценность показаний источника о факте»165. Определение подлинности источника было связано с уяснением места и времени его появления, принадлежности определенному автору, с установлением копни и оригинала566. Основным способом установления степени достоверности содержания источника исследователь считал совпадение данных различных источников об одном и том же историческом факте167.
Правомерность выделения этих двух видов критики основана в конечном счете на различии способов отражения прошлого в изображающих и обозначающих источниках, остатках и преданиях. Так, например, применительно к остаткам культуры достаточно установления их подлинности, и если это достигнуто, го задачи критики можно считать исчерпанными168. Критика, устанавливающая подлинность источника, применима, по его мнению. ко всем источникам, «критика же научной ценности показаний источника о факте, в сущности, применяется только к историческим преданиям»169. Это и понятно, ведь каждый источник как продукт деятельное™ можно рассматривать как остаток этой деятельности, что и требует применять критику, устанавливающую подлинность источника, ко всем вообще источникам.
В целях установления подлинности или неподлин- ности источника Лаппо-Данилевский указывал на два основных принципа: принцип единства сознания автора источника и принцип связи и зависимости между источниками. Эти принципы должны применяться, разумеется. в том случае, когда отсутствуют достаточно убедительные прямые данные о подлинности и неподлинности источника. Смысл принципа единства сознания автора источника состоял в следующем: историк, обнаружив внутреннее единство источника, заключает отсюда. что данный источник создан одним и тем же автором. Причем единство источника устанавливается «не только по логической согласованности мыслей, но и но единству цели и по единству ее исполнения в источнике»170. Определение принадлежности источника автору имеет довольно существенное значение в работе историка и источи и ко веда, и осуществляется эта задача отчасти путем установления внутреннего единства источника с точки зрения содержания, особенностей стиля, почерка, манеры излагать материал и т. п.
Определение подлинности источника в целом или отдельных его частей путем сопоставления их с характерными особенностями творчества автора источника дополнялось анализом «соответствия данного источника с характерными особенностями той культуры, к которой он будто бы принадлежит»171. Отнесение отдельных частей источника или всег о его к индивидуальности автора не дает, однако, по мнению Лагию-Данилевского. окончательной уверенности в подлинности или неиод- линносги данного источника, такое отнесение может дать лишь приблизительные, г'ипотетческие знания. «...Лишь обладая хорошим знанием личности автора. — считал он. — можно, например, с некоторой уверенностью ут- верждать. что данная часть его произведения подлинная или неподлинная»'72, то есть принадлежит этому автору или нет.
Другой важнейший критерий определения подлинности источников, дополняющий первый, основан на понимании той связи и зависимости, которая существует между различными источниками'73.
Анализируя отношения между источниками и стремясь определить смысл понятия «группы родственных источников». Лаппо-Данилевский пользовался термином «архетип», означающим оригинал или основной источник, «повлиявший на возникновение остальных производных членов группы, то есть воспроизведенных с него копий или источников, содержащих заимствования из него, и т. п.». «Решение таких задач достигается при помощи общего приема, который можно назвать критикой составных частей источника...»174 Определение подлинности источника путем установления его связи с другими источниками является, можно сказать. общепринятым и не вызывает никаких возражений.
Путь или способ установления архетипа может оказаться. по его мнению, довольно простым или сложным в зависимости от того, «сохранился ли он в действительности или не сохранился». Поэтому задача установления архетипа «состоит или в разыскании или в восстановлении» его175. Восстановление архетипа связано с анализом копий и источников, имеющих заимствования из архетипа176, и представляет собой критику состава источника, стремящуюся определить подлинность или неподлинность всего источника или его отдельных частей177. В качестве примера восстановления архетипа
139
Лаппо-Данилевский говорил о восстановлении статуи Афины времен Фидия по римской копии с бюста, сохранившейся в Болонском музее, и по плохо реставрированному торсу Дрезденского музея; о выделении А. А. Шахматовым текста грех древнейших русских летописных сводов: древнейшего киевского, первого пе- черскою и новгородского178. Подобный подход к пониманию источников применяется и тогда, когда «нужно разыскать или восстановить несколько основных источников. от которых данный источник зависит»179.
Особое внимание было обращено на подлинность источника. По его замечанию, гаковая не является гарантией достоверности, «источник может быть подлинным и тем не менее оказаться недостоверным; или, обратно. неподлинный источник может заключать достоверные показания»180. Правомерность и необходимость определения достоверности исторических источников вытекала для Лаппо-Данилевского из необходимости понимания степени соответствия содержания показаний источника с содержанием реальных фактов прошлого и зависела «от того соотношения, в каком „верные его элементы" находятся ко всей совокупности включенных в показание элементов»181.
Среди критериев установления достоверности содержания источника историк указывал прежде всего на два: критерий абсолютной истины и критерий фактической истины. Само выделение этих критериев зависит «от того, решается ли вопрос о том. мог или не мог случится показываемый факт, или вопрос о том, был ли он или не был в действительности»182. Критерий абсолютной истины имел в качестве своей основы признание Лаппо-Данилевским абстрактных законов созна-
ния. Этот критерий сводился к «понятию о тех законах сознания и природы, которые историк признает (разумеется. в формальном смысле) „абсолютно" истинными и согласно с которыми, по его убеждению, описываемый факт и должен был произойти: если показание или, точнее, его содержание, то есть суждение показывающего о каком-либо факте, соответствует законам, согласно которым он должен быть представлен, то историк и признает его ..возможным", в обрат ном же случае он считает его невозможным»183.
Основным критерием достоверности источника он считал критерий фактической истины, смысл которого состоял в выяснении совпадения сведений об одном и том же факте, сообщаемых различными, друг от друга независимыми источниками184. Им выделялись «согласованность показаний» и «совпадение показаний». Согласованными показаниями были такие, которые, не противореча одно другому, дополняют наши знания об одном и том же факте185, а совпадением показаний — когда «два показания или несколько показаний об одном и том же факте тождественны по содержанию и независимы друг от друга»186.
Для выяснения степени достоверности содержания исторических источников Лаппо-Данилевский предлагал осуществлять анализ их генезиса, полагая, что «такое исследование эмпирически обусловливает суждение о достоверности или недостоверности показания и дает возможность проверить вывод относительно значения. выяснив, почему оно оказывается достоверным или недостоверным»187. Тот или иной характер содержания источника, отмечал он. может быть обусловлен различными факторами, среди которых он выделял личность автора, его темперамент, характер, иол, возраст. социальное положение188, «культуру, в частности, городские или сельские условия его жизни», «национальные. племенные и бытовые особенности»'89.
Основное значение исторических источников Лаппо-Данилевский видел в том, что они позволяют историку адекватно осознавать прошлое. Подводя итог своему анализу, он писал: «Вообще можно сказать, что исторические источники имеют и теоретическое и практическое значение: в теоретическом отношении они важны для познания исторической действительности, в практическом нужны для того, чтобы действовать в ней и соучаствовать в культурной жизни человечества»190. В этой связи можно привести столь же остроумное, сколь и глубокое по содержанию опровержение Лаппо-Данилевским скептицизма, апеллирующего к случайному характеру и ограниченному количеству источников. Рассуждая о том. можно ли познать прошлое на основе использования случайно сохранившихся остатков. он писал: «Нельзя не заметить, однако, что такой вопрос уже предполагает со стороны историка некоторое знание, хотя бы в самых общих, но и главнейших очертаниях, того целого, по отношению к которому данный материал признается „случайным", а гак как самое понятие о целом основано на этом же материале, то и его „случайность" окажется относительной...»'91
Оценивая историческое значение и место источниковедческой концепции Лаппо-Данилевского, следует признать, что в своих наиболее существенных чертах она отражала поступательное движение исторической науки.